Капитализм в России: Перед новым переделом собственности и власти
«Кремлевские наехали на краснопресненских», — так еженедельник «Коммерсант-Власть» озаглавил статью в одном из своих последних номеров, которая была посвящена анализу текущих разногласий между администрацией президента и федеральным правительством России. Использовав для характеристики нравов в верхних эшелонах российской политики жаргон уголовно-криминальных кругов, «Коммерсант» взял на себя смелость провести весьма многозначительную параллель, которая перекликается со многими мотивами скандально известной книги генерала А.Коржакова.
Не станем отрицать, что у этой параллели есть весьма серьезные основания. Суть сегодняшней политической борьбы на верхах российской политики сводится не к обсуждению перспектив развития общества, хозяйства или культуры, не к борьбе мнений и концепций, но к беспощадной борьбе различных промышленно-финансовых клик, тесно связанных с отдельными слоями госаппарата, за сохранение своих прибылей и экономическое выживание.
Большинство частных экономических структур, возникших на волне приватизации, до сих пор не имеют в России прочного экономического положения. Они возникли исключительно в результате верхушечных комбинаций и перераспределения государственной собственности. Даже если бы общее хозяйственное положение страны было сравнительно неплохим, им все равно после завершения приватизации было бы невозможно ужиться всем вместе. В условиях же, когда экономический кризис непрерывно углубляется, борьба между ними за выживание становится предельно ожесточенной.
Экономическая опора российского капитализма
До сих пор наиболее прибыльными секторами российской экономики были либо финансовый рынок, целиком зависимый от перераспределения государственных средств, либо тот сектор промышленности, который связан с добычей полезных ископаемых (газ, нефть, цветные металлы) и их первоначальной переработкой. Основные кланы новой российской буржуазии опираются, прежде всего, на эти сферы. Соотношение между ними имеет динамический характер и относительно меняется на протяжении последних лет.
Сверхприбыльный банковский бизнес, который необыкновенно процветал в период 1992-1995 годов, в последнее время сталкивается с серьезными трудностями. Они вырастают из того, что большинство российских банков не выросли и не сложились в качестве кредиторов реальных секторов экономики. Их деятельность до сих пор связана не столько с развитием промышленности, сколько со спекулятивными операциями на рынке государственных и корпоративных ценных бумаг. Кризис государственного бюджета и тяжелое положение реального сектора экономики делают коммерческие банки России очень уязвимыми перед лицом возможных экономических потрясений.
На этом фоне относительно выросло значение сырьевых отраслей экономики, которые имеют стабильные экспортные возможности. Несмотря на то, что добыча нефти и газа в России в последние годы неуклонно сокращается, а многие элементы инфраструктуры стареют и выходят из строя (стоит только вспомнить ряд крупных экологических катастроф), российские нефтяные и газовые компании обладают большим количеством разведанных запасов. Уже одно это делает их привлекательными с точки зрения иностранных инвесторов и поднимает цену их акций на фондовых рынках.
Крупнейшие кланы российского бизнеса
Атмосфера бурной активности первых лет ельцинских реформ по образованию новых частных фирм, когда новые «звезды» бизнеса вдруг возникали и нередко быстро и бесследно исчезали, сменилась к настоящему моменту более определенной картиной. Несмотря на постоянную нестабильность на всех этажах российского бизнеса, сейчас можно выделить несколько очень крупных финансово-промышленных союзов, которые во многих отношениях противостоят друг другу и выживание каждого из которых связано с победой над своими конкурентами.
После череды слияний и заключенных альянсов определилось три главных группы, которые можно охарактеризовать следующим образом:
1). Корпорация «Газпром» (Рем Вяхирев), которая заключила в ноябре прошлого года стратегическое соглашение с англо-голландской нефтяной корпорацией «Ройял Датч Шел». Покровителем «Газпрома» является премьер-министр В.Черномырдин, бывший до «перестройки» министром газовой промышленности СССР.
2). ОНЭКСИМбанк (Владимир Потанин), заключивший стратегическое соглашение с иностранным инвестором в лице «Бритиш Петролеум». Группа контролирует две крупные общероссийские газеты: «Известия» (совместно с нефтяной компанией «ЛУКойл») и «Комсомольскую правду», является в настоящее время главной опорой вице-премьера Анатолия Чубайса и при этом тесно связана с влиятельным деятелем российского финансового рынка, гражданином США Борисом Йорданом (МФК — «Ренессанс-Кэпитал»). Через Б.Йордана ОНЭКСИМбанк получил мощную финансовую поддержку от известного мирового финансового спекулянта Джорджа Сороса (около 1 млрд. долларов), благодаря которой он в августе прошлого года получил контроль над крупнейшей коммуникационной компанией России «Связьинвест».
Между «Газпромом» и ОНЭКСИМбанком балансирует наиболее эффективная нефтяная корпорация России «ЛУКойл» (Вагит Алекперов), которая, по некоторым сообщениям, тяготеет к группе ОНЭКСИМбанка.
3). Недавно образованная компания «ЮКСИ», возникшая из слияния банка МЕНАТЕП (Михаил Ходорковский) с «Сибнефтью», принадлежащей Борису Березовскому, представляет собой еще одну крупнейшую величину на российском поле частного бизнеса. Банк МЕНАТЕП контролирует мощный промышленный холдинг «Роспром». Б.Березовский является фактическим хозяином «Аэрофлота», крупнейшего федерального телеканала — ОРТ, а также одной из влиятельнейших либеральных газет России — «Независимой газеты».
Есть основания считать, что на эту группу ориентируются также очень крупный и влиятельный банк СБС-АГРО (Александр Смоленский), а также один из влиятельнейших банкиров и телемагнатов Владимир Гусинский — хозяин информационной империи, состоящей из телеканала НТВ, радиостанции «Эхо Москвы» и издательского дома «Семь дней», а также ежедневной газеты «Сегодня».
Не будет большим преувеличением сказать, что основные события в развертывании политических интриг на верхах российской власти определяются взаимоотношениями этих (и ряда некоторых других) крупнейших коммерческих структур. Вплоть до последних выборов президента России 1996 г. они рассматривали себя в качестве союзников и в целом действовали сообща. Разногласия между ними резко обострились в последние год-полтора, и связаны они, прежде всего, с тем, что дальнейшие шаги по интеграции российской экономики в мировой рынок угрожают многим из этих структур утратой их влияния, сложившегося на протяжении предыдущего периода.
Мировой финансовый кризис усиливает бюджетный тупик российского правительства
Мощным катализатором обострения всех проблем в России, в том числе и внутривидовой грызни среди русских капиталистов, является острейший кризис российского бюджета, который резко усилился под влиянием потрясений на международных финансовых рынках. Ударяя прежде всего по многомиллионным слоям рабочего класса, этот кризис оказывает самое непосредственное влияние также и на частный бизнес. Русские капиталисты, в массовом порядке присосавшиеся к государственному бюджету, естественно, «страдают» от его неисполнения, хотя именно на этом они и срывают свои наиболее жирные куши.
Правительство, столкнувшись с невозможностью исполнить бюджет, вынуждено искать деньги на внутреннем или внешнем финансовом рынках. До сих пор оно смело наращивало внутренний долг, занимаясь, по сути дела, строительством пирамиды государственных ценных бумаг. В настоящий момент этот резерв почти невозможно использовать, поскольку государство связано огромными текущими выплатами российским коммерческим банкам по взятым у них кредитам. С другой стороны, большинство крупных денежных сумм, которыми могут оперировать российские банки, это деньги, заимствованные ими у своих иностранных партнеров.
Благодаря этому обстоятельству все более важным источником финансовых заимствований для российского бюджета становится мировой рынок финансов. Это создает возможность для оказания мощного давления на решения российского правительства со стороны крупнейших институтов мирового финансового рынка — прежде всего МВФ и Мирового Банка. Одним из их главных условий является предоставление российской стороной все более благоприятных условий международным корпорациям для их участия в приватизационных проектах в России. Получив такой доступ, мультинациональные компании способны привлечь огромные деньги, которых нет ни у одной, даже самой крупной коммерческой структуры в России.
Раскол внутри русской буржуазии
Опасность массового прихода западных инвесторов на российский рынок пугает сегодня значительные и влиятельные слои российских капиталистов, которые хотели бы сохранить и укрепить государственные протекционистские меры по отношению к их собственным интересам в России. Страсть к монополиям и государственному покровительству неожиданно охватила их после периода прославления мелкого бизнеса и ультралиберального отрицания всякого вмешательства государства в экономическую жизнь.
«Рыночная экономика в России, — делится своими новейшими откровениями газета «Сегодня», — может нарастать только вокруг сверхмощного скелета монополий-гигантов, она обречена развиваться не в граждански-швейцарском, а в олигархически-российском обществе».
Стремление к государственному протекционизму находится в прямом противоречии со всей той линией, которую проводило правительство Ельцина на протяжении 1991-96 годов. До сих пор силы, поставившие его у власти, были кровно заинтересованы в скорейшем разрушении старых экономических отношений в России. В этом они видели залог как своего обогащения, так и окончательной победы над наиболее консервативными слоями бывшей сталинистской бюрократии и ее прямыми политическими наследниками в лице КПРФ Зюганова.
Однако к настоящему времени в кремлевской политике осталась, по сути дела, только одна влиятельная группировка, которая продолжает следовать стратегической линии, сложившейся в предыдущий период. Ее возглавляет А.Чубайс, а в известной степени к нему примыкает также и другой вице-премьер Борис Немцов. Все остальные слои кремлевских властей заинтересованы в том, чтобы попытаться заморозить существующую степень зависимости России от мирового рынка на возможно более неопределенное время. Сегодня им удалось создать нечто вроде общего фронта против своего главного врага в лице А.Чубайса, которого они (устами Б.Березовского) называют «большевиком».
Упомянутый Березовский претендует на роль главного идеолога всей этой разномастной коалиции. В свое время он сумел пробраться в близкое окружение Ельцина через бывшего начальника Службы Безопасности президента Александра Коржакова. Затем, по намекам масс-медиа, Березовский начал «влиять» на дочь Ельцина Татьяну Дьяченко, благодаря чему ему удавалось реализовывать некоторые из своих интриг.
Суть политической концепции, на которую опирается Березовский и которую он изложил в одной из статей в «Независимой газете» в начале этого года, заключается в следующем. Россия прошла период революционного низвержения старого порядка и закладывания основ рыночной экономики и либеральной демократии. Этот период требовал решительных, «большевистских» методов. Теперь требуемый фундамент заложен, и Россия вступила в этап медленного эволюционного развития, где на первый план должны выйти другие методы и, соответственно тому, другие политики. Согласно концепции Березовского, Чубайс и Немцов представляют собой не «будущее», а «прошлое» России, и поэтому они должны быть удалены с ключевых постов в российском управленческом аппарате.
«Честные правила игры»
Со своей стороны, концепция Чубайса и Немцова состоит в том, что в России построен не нормальный демократический и «народный» капитализм, а полукриминальный бандитский капитализм с коррумпированной и олигархической системой власти, которая является безусловным препятствием на пути дальнейшего развития рынка в рамках капитализма и либеральной демократии. Они обвиняют своих оппонентов в том, что те хотят сохранить «нечестные» правила бизнеса, и выступают за то, чтобы результаты конкурентной борьбы определялись не закулисными комбинациями с коррумпированными чиновниками, а «честным» противостоянием денежных капиталов. Последнее на самом деле означает, что иностранные инвесторы должны иметь те же права в России, которые имеют сегодня российские компании.
Сторонникам этого подхода тем сложнее сегодня защищать свои позиции, что проводившая в 1992-97 гг. политика на все большую интеграцию России в структуры мирового рынка привела к самым бедственным последствиям для большинства населения страны. Но если еще совсем недавно Чубайс и Co. использовали для оправдания своих неудач аргумент, что российская экономика слишком изолирована от мирового рынка и потому «больна», то теперь они повернули на 180 градусов, заявляя, что причина бедствий — в зависимости российской экономики от мировой. Другими словами, сначала причиной кризиса называлась изоляция России, а теперь — отсутствие изоляции.
По возвращении из Давоса А.Чубайс выступил с заявлением о том, что происходящие в странах Юго-Восточной Азии события — «это самое важное, самое серьезное, самое значимое для России на весь текущий год». «Мы боремся не с внутренними проблемами, — продолжил он, — а с теми, которые пришли к нам из другой части мира, казалось бы, очень далекой. И к сожалению, эта проблема еще не решена… Понимание всей ситуации крайне важно для принятия всех практических решений в России» («Сегодня», 3 февраля).
Сегодняшний раскол российских господствующих элит имеет ту же самую внутреннюю природу, что и кризис 1991 г., 1993 г. и 1996 г. Как и тогда, речь идет исключительно о том, каким темпом и под чьим контролем будут продвигаться вперед капиталистические реформы в России. С более глубокой точки зрения, спор ведется вокруг того, в какой степени допустимо открытие рынка России перед мировым капиталом и в какой степени русской буржуазии выгодно сохранить остатки автаркической изоляции российской экономии от мирового рынка.
Драка за «Роснефть»
Одним из основных поводов для новейшей волны противостояния на верхах российского господствующего класса служит приватизационный проект компании «Роснефть». Судьба приватизации этой компании может существенно изменить расстановку сил не только в российской бизнес-элите, но также и привести к существенному переделу политических сфер влияния.
Как и прошлогодняя приватизация «Связьинвеста», стоимость продаваемого пакета акций близка к сумме в полтора миллиарда долларов. Доход от приватизации «Роснефти» уже заложен в бюджетные расходы первого квартала этого года. На фоне провала бюджетных выплат прошлого года, а также на фоне финансового кризиса в Юго-Восточной Азии, который очень больно ударил по слабой российской экономике, вопрос о том, чтобы отложить приватизацию «Роснефти», является очень рискованной перспективой.
Деньги от продажи «Роснефти» позарез нужны правительству для выполнения своих обещаний. Маневрами и перегруппировкой сил накануне этого события определяются многие факты сегодняшней кремлевской политики.
Интрига вокруг Г.Явлинского
Раскол в господствующем классе России зашел уже настолько далеко, что примирение между противостоящими силами представляется все более проблематичным. Даже в открытой печати вопрос все более ставится о том, чтобы верх взяла та или иная сила. При этом античубайсовская коалиция пытается разыграть политический ход, который может оказаться решающим для исхода идущей борьбы.
Для того, чтобы снять Чубайса и его людей с постов в коридорах кремлевской власти, необходимо найти другую группу, которая могла бы удовлетворять двум (во многом взаимоисключающим) требованиям: во-первых, это должна быть команда либеральных экономистов и управленцев, которые могли бы быть признаны Западом и заменить в этом отношении А.Чубайса. С другой стороны, эта команда должна была бы полностью исходить из интересов российского национального капитала, как их понимают люди вроде Б.Березовского.
В таком качестве рассматривается Григорий Явлинский вместе со своим ближайшим окружением. Он уже давно сотрудничал с Немцовым в бытность того губернатором Нижнего Новгорода и, таким образом, можно предположительно рассчитывать на их альянс в будущем, что позволило бы отколоть Немцова от Чубайса. Кроме этого, Г.Явлинский уже имеет своего недавнего ближайшего помощника в Думе на посту министра финансов России (Михаил Задорнов) и, следовательно, не чужд известному аппаратному влиянию в Кремле. Проблема заключается только в том, согласится ли сам Явлинский играть предлагаемую ему роль, и возможна ли вообще в стратегической смысле подобная комбинация.
Генерал Лебедь уже был кандидатом на это место. «Раскрутка» Лебедя до уровня одного из лидеров российской политики была продиктована двумя взаимоисключающими мотивами. С одной стороны, его задача заключалась в том, чтобы выступить в качестве последовательного сторонника укрепления в России капиталистического рынка и централизованной авторитарной власти, а одновременно с этим — интересов международного капитала в России. С другой стороны, он должен был отвлечь на себя часть сторонников Зюганова, чтобы ослабить его позиции накануне решающей схватки за президентское место в Кремле. Для этого Лебедь должен был выглядеть как русский «патриот» и использовать популистскую антизападную демагогию.
Усидеть на двух стульях ему не удалось, и в этом заключается основная причина политического заката генерала Лебедя. Несмотря на ряд нюансов, Явлинский стоит, по существу, перед той же дилеммой. Завоевать хоть сколько-нибудь массовое влияние в России он не может иначе, как только остро критикуя последствия проводимой политики капиталистических реформ. Но он должен — неумолимой логикой политики — делать это только для того, чтобы доказывать необходимость еще большего ужесточения прокапиталистического курса развития страны со всеми вытекающими отсюда последствиями для миллионных масс простых российских граждан.
Конец эпохи либеральной демократии в России
Президент Ельцин, следуя старому правилу советских Генсеков, начиная со Сталина, не стремится делать окончательный выбор в пользу тех или иных сил в своем окружении. Зигзаги его поведения полностью определяются стремлением выжидать того момента, когда кто-то из противников самим ходом событий получит преобладающее преимущество. Тогда президент открыто признает его победу и начинает опираться преимущественно на него. При этом все вместе они стараются — чем дальше, тем сильнее — скрывать подлинный смысл своего противостояния и тем самым сильно способствуют еще большему отчуждению масс от господствующей политики.
Взятые в своей совокупности, все эти обстоятельства придают характеру официального политического процесса в России крайнюю степень неопределенности, нестабильности и нервозности. Никто не чувствует себя гарантированным от неожиданных случайностей, и это заставляет всех участников большой игры целиком отдавать себя сиюминутным конъюнктурным махинациям.
Война в российских господствующих элитах, по словам журналиста Глеба Павловского, привела к тому, что «дискредитирована не та или иная команда, а именно слой со всей его (куцей) политической культурой и выстроенными им (слабенькими) защитами… Стороны не предлагают альтернативы — ни политической, ни идейной, ни даже проектной…» («Независимая газета», 5 декабря 1997 г.).
«Ни одна проблема по-настоящему не решена, власть шарахается из стороны в сторону, лжет (почти во всем), сжирает собственный народ и даже свои внутренности …» (В.Третьяков, там же, 31 декабря 1997 г.). Таков итог, к которому закономерно пришла Россия в результате шести лет капиталистических реформ. Наивны те, кто думает, что либерализация экономики и приватизация собственности могли происходить как-либо иначе. В конечном итоге ход этих процессов определялся не теми или иными схемами и не субъективными желаниями отдельных личностей, но неумолимым влиянием объективных обстоятельств и тенденций, которые действуют в капиталистическом хозяйстве в мировом масштабе.
Несмотря на все признаваемые публично неудачи и ошибки, политика сначала горбачевской «перестройки», а затем ельцинских «рыночных реформ» полностью достигла своих результатов, поскольку ее не декларированной, но подлинной целью было стремление старой партийно-хозяйственной номенклатуры приватизировать «ничью» собственность, закрепить ее в свое частное владение и тем превратить себя в класс новых капиталистических собственников. Эта цель достигнута, несмотря на все преступления и насилия, которые пришлось для этого совершить.
Главным и безусловным пострадавшим является рабочий класс страны, который в очередной раз был подло и нагло обманут теми, кто десятилетиями подавлял его во имя построения реакционной национал-социалистической утопии. Сможет ли страна изменить становящееся все более невыносимым положение и приступить, наконец, к действительному решению тех проблем, которые так мощно всколыхнули советское общество на заре «перестройки», — это целиком зависит от самих трудящихся масс. Рабочий класс должен извлечь уроки из горького опыта последних лет. Он должен понять, что только построив свою собственную политическую партию он будет в состоянии стать деятельной исторической силой, способной преобразовать мир в интересах большинства общества. Перспектива, на которую должен опираться рабочий класс и его революционная партия — интернациональный социализм.
Крах миража о «тиграх» Юго-Восточной Азии — предвестник глобального кризиса мировой системы прибылей
Кризис мирового финансового рынка, начавшийся с резкого падения валют стран Юго-Восточной Азии в октябре 1997 года, продолжает оказывать мощное давление на финансовые рынки всех стран мира и далек от своего завершения. Он является выражением глубокого кризиса мировой капиталистической экономики.
Буквально в продолжение нескольких дней в результате паники сотни миллиардов долларов исчезли после того, как вследствие цепной реакции упали фондовые индексы на международных биржах. Только на Уолл-Стрит в продолжение нескольких часов 27 октября 1997 года было потеряно около 660 миллиардов долларов. Эти потери были бы еще большими, если бы торги не были бы закрыты после того, как индекс Доу-Джонса упал ниже определенной отметки.
Спустя полгода после этих событий произошло некоторое восстановление биржевых цен. Однако неустойчивое равновесие на мировых финансовых рынках продолжает сохраняться. Произошедшие события уже нанесли сокрушительный удар по мифу, тщательно культивировавшемуся защитниками капитализма о том, что рынок представляет собой источник неограниченного богатства и процветания. Равным образом этот кризис нанес мощный удар по мифу о процветании так называемых «азиатских тигров», которые оказались совершенно беззащитными перед лицом мощных конвульсий мирового рынка финансов.
Миллионы людей, которые инвестировали свои жизненные накопления в те или иные ценные бумаги, буквально в течение нескольких мгновений вынуждены были столкнуться с ситуацией полного финансового разорения. Относительное восстановление рынков представляет собой не возвращение к здоровью, но временную паузу в различных состояниях по-настоящему больного пациента.
Многие политики пытаются приписать причины кризиса второстепенным или субъективным факторам, заявляя о том, что экономический фундамент продолжает сохраняться здоровым. Они утверждают, что «все идет к лучшему». Однако, на самом деле, именно экономический «фундамент» является причиной возникшего кризиса. Корни его лежат в глобальной экспансии капитала, интеграции финансовых рынков, росте производственных мощностей и увеличении производительности труда, что в совокупности ведет к понижению нормы прибыли и падению потребительских цен.
Глобальная дефляция
Наиболее характерной особенностью происходящего сотрясения рынков является его дефляционный характер. Не только миллиарды долларов исчезают в мгновение ока, резкое падение охватывает также цены на недвижимость по всей Юго-Восточной Азии. Дефляционный характер кризиса наиболее очевидным образом проступает в падении цен на золото и в стремлении национальных центральных банков к продаже своих золотых резервов. Решение нескольких национальных банков (например, Австралии и Швейцарии) продать значительную часть своих запасов золота, грозит снизить мировые цены на золото на мировом рынке с существующего уровня в пределах 310 долларов за унцию до 250 долларов.
В противоположность утверждению о том, что стремление к продаже золота означает уменьшение его значения для мировой финансовой системы, падение цен на золото является выражением глубинных тенденций развития капиталистической экономики. Точно так же, как рост цен на золото в конце 1970 — начале 1980-х годов отражал глобальные инфляционные процессы, сегодняшнее падение цен показывает значение дефляционных сил, которые сейчас овладевают мировой экономикой.
Эти дефляционные процессы — падение стоимости финансовых активов и цен на недвижимость при одновременном снижении потребительских цен — являются результатом долговременных изменений в структуре капиталистического производства и накопления прибыли, — основных движущих сил капиталистической экономики.
В продолжение периода послевоенного бума источником растущих прибылей для крупнейших корпораций было расширение производства и продаж. Сегодня этого больше нет. Каждая корпорация в настоящий момент сталкивается с необходимостью повышения своей производительности, сокращения расходов и снижения цен, — хотя бы только для того, чтобы сохранить свои позиции в борьбе за рынки и прибыли.
Борьба за рост производительности, которая выступает в качестве ключевого вопроса для сокращения расходов и накопления прибыли, связана с двумя взаимосвязанными процессами: глобализацией производства, которая позволяет использовать самые дешевые ресурсы в масштабах всей планеты; и внедрения новых технологий во всех областях производства, банковского дела и сферы обслуживания для того, чтобы усилить эксплуатацию и сократить расходы на рабочую силу путем закрытия ненужных производств. Каждая отдельная корпорация вынуждена идти по этому пути под давлением внешней принудительной конкуренции на рынке. Однако общим результатом этого для мировой экономики, взятой в целом, является развитие перепроизводства, что ведет к еще большей интенсификации борьбы за рынки и требует еще большего повышения производительности.
Рост производительности сегодня так высок, что происходит глобальное перепроизводство в каждой отдельной важнейшей отрасли промышленности. В конечном итоге именно это является причиной роста дефляционного давления, так разрушительно выплеснувшегося на мировом фондовом рынке. Другими словами, вместо того, чтобы выражать «фундаментальную» силу капиталистической экономики, рост производительности является сердцевиной кризиса, заключающегося в противоречии между ростом производительности и системой прибыли.
Перепроизводство в автомобильной промышленности, например, так велико, что даже в том случае, если бы все североамериканские кампании оказались бы закрыты, все равно сохранялся бы еще избыток мирового производства автомобилей. Подобная же ситуация существует в электротехнике и отраслях промышленности, производящих потребительские товары, которые образуют существенную часть экономического роста так называемых «тигров» Юго-Восточной Азии.
Одной из причин кризиса азиатских «тигров» является стремительное развитие производства в Китае, которое последовало вслед за 35-процентной девальвацией китайской валюты в 1994 году, которая была проведена пекинским режимом в качестве одной из мер для того, чтобы открыть двери иностранным инвестициям. В продолжение последних десяти лет около пяти или шести миллионов рабочих были привлечены на работу на предприятиях, расположенных только в одной из крупнейших китайских зон «свободной торговли».
Рост экспорта в США привел к тому, что положительный торговый баланс Китая в торговле с Америкой стал даже превосходить аналогичный показатель его торговли с Японией. Это быстрое развитие, интеграция Китая в мировую экономику, только добавило нестабильности мировому капитализму. Мировой Банк описывает состояние контролируемых правительством Китая банков как «вызывающее опасение», предупреждая о том, что их экономическое положение ослабляется, что качество их финансовых портфельных вложений неопределенно и что система в целом сталкивается с «громадной неразрешенностью». Опасность этого кризиса стала одним из стимулирующих мотивов к продажам на Уолл-Стрит после того, как покачнулся фондовый рынок Гонконга.
Перепроизводство и опасность банковского кризиса является, без сомнения, только одним из факторов, приведших к кризису экономики Юго-Восточной Азии. Важнейшим компонентом в развитии дефляционных и рецессионных процессов по всему миру стала продолжающаяся стагнация японской экономики.
Японский кризис
Когда разразился финансовый кризис 1987 года, Токио и другие азиатские рынки оказались в числе тех, которые пострадали от него в последнюю очередь. Рост глобальной ликвидности после кризиса Уолл-Стрит привел к буму цен на недвижимость и акции в Японии, пик чего пришелся на конец 1989 года. Достигнув в тот момент пункта около 39.000, индекс Никкей быстро упал до уровня в 20.000 пунктов, а затем — 14.000. Падение стоимости ценных бумаг и недвижимости вынудило японские банки влезть в «плохие долги» на десятки миллиардов долларов. Следствием этого стала стагнация японской экономики в продолжение 1990-х годов. Продолжение этого процесса оказало большое влияние на экономики стран Юго-Восточной Азии.
Согласно одному из исследований, в то время как приток капитала из Японии на другие азиатские фондовые рынки составил 44,2 миллиарда и 4,1 миллиарда в 1993 и 1994 году соответственно, японские финансовые институты вывели 3,2 миллиарда в 1995 году и дополнительные 4,3 миллиарда долларов в 1996 году для того, чтобы сохранить положение на внутреннем рынке.
До тех пор, пока инвестиции в Юго-Восточную Азию продолжали притекать из Европы и США, эффект увода японских денег не бросался в глаза. Однако когда эти последние начали также уводить свои деньги, финансовый кризис стремительно усилился. Экономический бум во всем регионе Юго-Восточной Азии приостановился. Целые отрасли промышленности оказались сейчас в состоянии неопределенности, и миллионы рабочих находятся перед опасностью перманентной безработицы. Ситуация грозит выразиться в крупные столкновения. За последние десятилетия рабочий класс существенно вырос по всей Юго-Восточной Азии. Демонстрации и протесты, которые уже произошли в Таиланде и непрерывным чередом следуют в Индонезии против мер, навязываемых МВФ, будут усиливаться по мере того, как интернациональный капитал будет стремиться реализовать свои безжалостные требования.
Глобальные инвестиции и азиатские экономики
В период с 1991 по 1997 год азиатский регион дал половину роста мирового производства. По последним данным 1997 год показал отрицательный прирост в этом регионе. Независимо от каких-либо оценок это означает важнейший поворотный пункт в развитии мирового капитализма. Приведенные данные охватывают не только Японию, вторую по величине мировую экономику, и Южную Корею, одиннадцатую по величине, но также и Таиланд, Индонезию, Малайзию, Гонконг и Филиппины, то есть большинство экономик азиатских «тигров».
Западные экономисты связывают все с теми или иными локальными факторами, такими, как неудачная налоговая политика или ошибочное направление инвестиций, однако кризис коренится не просто в Азии, но в мировой экономической финансовой системе как таковой. В продолжение последнего десятилетия инвестиции направлялись в Восточную Азию в поисках новых источников дешевого труда, ресурсов и рынков. В 1996 году этот приток составил 93 миллиарда долларов. Однако в последние 6 месяцев 1997 года наметился массивный поворот назад, который привел к оттоку в размере 12 миллиардов долларов. Эти перемещения были осуществлены международными банками и корпорациями, а не местными институтами.
Весь регион Юго-Восточной Азии находится в процессе приближения к экономическому разрушению. Южная Корея вступила в глубокий упадок. МВФ выделил ей крупнейший в своей истории 57 миллиардный пакет помощи, который последовал вслед за чрезвычайным пакетом в 24 миллиарда для покрытия внешнего долга. Все это способно приостановить массивное падение ценных бумаг только на короткий срок. Недостаток кредитов уже снизил индекс фондового рынка на 20-30 %. Это должно привести к тому, что 2 миллиона южнокорейских рабочих потеряют свои рабочие места в продолжение этого года, а банкротство кампаний достигает количества 150 в день.
Индонезия — горячая точка
Одно из самых напряженных положений в экономической области сложилось в настоящее время в Индонезии. Большинство индонезийских банков и кампаний находятся сегодня в критическом положении и не способны выплатить долги, которые в совокупности превышают сумму более чем в 60 миллиардов долларов. Кроме того, они не в состоянии сейчас использовать международные трансакции, потому что индонезийская рупия потеряла в продолжение последнего полгода три четверти своей стоимости.
Используя пошатнувшуюся силу индонезийской экономики, мировой финансовый рынок в лице своих официальных институтов, прежде всего МВФ, требует введения еще большей открытости индонезийской экономики, называя существующую экономическую структуру в этой стране «клановым капитализмом». Отмена всех монополий означает, что большинству индонезийских конгломератов — социальной опоре режима Сухарто — угрожает разорение. В то же самое время несколько миллионов рабочих уже потеряли свою работу, цены на продукты питания взметнулись в 2-3 раза и, например, некоторые важные лекарства стали для многих практически недоступными.
Подобная же катастрофическая ситуация складывается в Таиланде, чей премьер-министр Чуан Ликпай до сих пор прославлялся Вашингтоном и Уолл-Стрит в качестве образцового политика по причине того, что он полностью соглашался с мерами реструктуризации и сокращений, навязываемых МВФ. В первой половине марта таиландский бат стоил только 50 процентов своей предкризисной величины, и это означает огромные потери для ведущих четырехсот кампаний Таиланда. Одна из самых крупных из них, «Сиам Цемент», потеряла в 1997 году сумму, эквивалентную 1 миллиарду долларов. После объявления о закрытии 56 финансовых кампаний ожидается «вторая волна» экономического потрясения, которая может быть еще хуже первой.
Согласно данным инвестиционного банка «Джардин Флеминг», общая задолженность банков Юго-Восточной Азии достигла величины в 73 миллиардов долларов. Эта цифра составляет 13 процентов Валового Внутреннего Продукта всего региона в сравнении с 2-3 процентами ВВП в отношении подобной же ситуации в США.
Предупреждения о депрессии
Суммируя ситуацию, лондонский журнал «Экономист» в своем номере от 28 февраля заключает: «Опасность сегодня в Южной Корее и повсюду в регионе состоит в том, что порочный круг медленного роста, слабых банков и кредитных контрактов может привести не к короткой и поверхностной рецессии, но к глубокому и длительному упадку».
Многое говорит за то, что кризис может распространиться и на Японию. Проблемы Восточной Азии способны интенсифицировать уже давно продолжающуюся рецессию в Японии, этом крупнейшем источнике инвестиций в регионе. Согласно японским данным, с тех пор, как произошло сотрясение на токийском рынке финансов и недвижимости в 1989 году, японские банки накопили невозвратимых долгов на сумму около 600 миллиардов долларов. Это вдвое больше предшествовавших тому оценок и достигает 15 процентов ВВП страны.
Один известный американский экономический обозреватель предупреждает о том, что японский финансовый кризис достигает опасных пропорций. Япония является «самым слабым звеном мировой экономики», пишет Руди Дорнбуш (Dornbush) из Массачусетского Технологического института в номере журнала «Фар Истерн Экономик Ревью» от 26 февраля этого года. «Япония стоит на краю краха финансовых институтов, доверия и экономической активности, подобных тому, что было в 30-е годы… Если что-нибудь пойдет не так… Япония шагнет в пропасть и столкнет весь азиатский регион в этот процесс».
Дорнбуш не одинок в своем выражении тревоги. В конце февраля руководитель Федеральной Резервной Системы США Алан Гринспен заявил: «Штормовые облака сгущаются на тихоокеанском Западе и двигаются в нашем направлении». За исключением этих слов, однако, Гринспен, который является самым влиятельным в мире руководителем национального банка, не смог привести ни одного объяснения грядущему шторму сверх тех, которые делает какой-нибудь другой либеральный комментатор.
В своем выступлении в Майами 28 февраля Гринспен сказал, что валютный кризис в Восточной Азии не имел «ни измеряемый, ни рациональный» характер, но основывался на «всепоглощающем страхе» Он выразил сожаление по поводу того, что финансовые потрясения легко перемещаются между нациями, «намного более эффективно, чем когда-либо прежде», и добавил, что «мы еще не до конца понимаем новую динамику системы». Он отказался признать, что валютный крах отражает «ухудшение в фундаменте». Вместо этого он говорил о «неопределенностях, которые разрушают прежние представления о механизмах функционирования мира».
Выступление Гринспена показывает, что мировой капитализм сейчас выходит из-под контроля и раздирается противоречиями, которые его лидеры неспособны осмыслить и понять. В действительности же, тот иррациональный страх, о котором упоминал Гринспен, имеет очень определенные причины.
Движущие силы кризиса
Наиболее важным фактором развивающегося кризиса является именно накопление прибыли при капитализме. Поток инвестиций в Азию на протяжении последних двух десятилетий был ответом на долговременное падение нормы прибыли, которое снова начало проявлять себя в 70-е годы одновременно с окончанием экономического бума послевоенного времени. Начиная с глобальной рецессии 1974-75 годов, крупнейшие корпорации все в большей степени пытались преодолеть эту тенденцию путем использования новых компьютерных технологий и поиска по всей планете самой дешевой рабочей силы и новых рынков.
С течением времени достижения технологической революции и глобализации производства позволили транснациональным корпорациям смягчить кризис прибылей. Однако этот процесс, соединенный с беспрецедентной интеграцией финансовых рынков, усилил конкуренцию между транснациональными кампаниями. Сталкиваясь с растущей проблемой перепроизводства и перенасыщенности рынков, они стали пытаться сохранить прибыли путем последовательного сокращения расходов и свертывания занятости.
На этом пути быстрое развитие технологий и производительных способностей пришло в конфликт с самой системой прибыли, основанной на частном владении средствами производства. Крах «азиатского миража» выступает здесь в качестве взрывоопасной, но еще только начальной формы, в которой этот глубоко коренящийся и системный кризис проявляет себя.
Происходит ожесточенная борьба между США, Европой и Японией по поводу того, за чей счет будет разрешен кризис накопления прибылей. Все вместе они рассчитывают выиграть по отношению к слаборазвитым странам. Одновременно с этим обостряющийся внутренний конфликт в каждой капиталистической стране вынуждает господствующие классы этих стран усиливать свои атаки на рабочий класс.
В этой борьбе целые сектора экономики обречены на исчезновение. Эта тенденция находит свое выражение в требованиях МВФ реструктурировать восточно-азиатские экономики. На деле это означает снятие всех барьеров для продвижения и преобладания в этих странах международного капитала даже в том случае, если это приведет к разрушению целых отраслей промышленности и банковского дела.
Те же самые аргументы, которые используются для дерегулирования восточно-азиатских экономик, направляются сегодня также и против Японии. Так, «Вашингтон Пост» в номере за 10 марта пишет: «Япония нуждается в том, чтобы открыть и дерегулировать свою экономику. Это то, что постоянно обещают ее политики, но чего до сих пор не происходит».
Призыв по отношению к Японии «стимулировать» и «реформировать» ее экономику, является эвфемизмом, за которым скрываются требования открыть национальный рынок для американских и европейских конкурентов, покончить с внутренним превосходством японских банков и финансовых институтов и открыть дорогу более низкому по себестоимости импорту из стран восточной Азии.
Во всех странах мира правящие классы пытаются переложить бремя кризиса на плечи простых трудящихся. И в США, и в Японии, и в Европе речь идет все время о резких сокращениях в отношении стандартов уровня жизни и о требованиях ликвидировать системы социального обеспечения. Все это означает, что разрушительные последствия новой стадии мирового капиталистического кризиса угрожают рабочему классу не только в Азии, но и в международном масштабе. Не существует какого-то особого правления, которое в Юго-Восточной Азии ведет к массовой безработице, пауперизации и репрессиям и которое при этом чем-либо отличается от того, что существует в империалистических центрах Америки, Европы, Японии и Австралии.
Капитализм во все более растущей степени характеризуется межимпериалистическими антагонизмами и жестокими атаками на рабочий класс. Для того, чтобы защитить свои интересы и предотвратить свое участие в новых войнах между соперничающими кликами корпоративных миллиардеров, рабочий класс нуждается в своей собственной независимой революционной программе — социалистической стратегии, основанной на совместной интернациональной борьбе против системы прибылей.
Финансовый кризис обнажил слабость российского капитализма
В.Волков
Волна потрясений, прокатившаяся по мировым финансовым рынкам в конце октября — начале ноября 1997 года и отнюдь не утратившая своей остроты полгода спустя, показала всю шаткость и неустойчивость современной российской капиталистической экономики. Мировой финансовый кризис, вызванный внутренним ходом процесса накопления прибылей, не только явился мощным выражением противоречия между глобализированной и высокотехнологичной экономикой и системой частной собственности на средства производства, но и вызвал очень болезненные последствия не только в целом ряде государств Юго-Восточной Азии, но также и в России.
Непосредственным началом кризиса послужило падение индекса Доу-Джонса на нью-йоркской фондовой бирже 27 октября более чем на 550 пунктов, что стало рекордным показателем падения индекса за всю его историю. Буквально на следующий день эти события оказали резкое влияние на фондовой рынок России и создали ситуацию, которую многие брокеры характеризовали как «близкую к коллапсу».
Сразу же после начала торгов на российском рынке акций иностранные инвесторы, занимающие ведущие позиции на этом рынке, начали стремительно избавляться от акций российских компаний, что вызвало резкое падение их котировок. Уже через пять минут после начала торгов на ММВБ (Московская межбанковская валютная биржа)они были приостановлены. Одновременно с этим на Московской фондовой бирже прекратилась торговля акциями РАО «Газпром» после того, как их котировки упали на 7,5 процентов.
Федеральная комиссия по рынку ценных бумаг (ФКЦБ) выступила со специальным обращением к бирже с «категорической рекомендацией» прекратить торги. Несмотря на то, что биржи последовали этому совету, ситуацию это не спасло, поскольку торговля продолжилась на внебиржевом рынке, и цены акций продолжали падать. Повторное открытие РТС и Московской фондовой биржи не изменило ситуацию. Уже через десять минут после возобновления торгов акциями «Газпрома» на МФБ их котировки упали еще на 8 процентов, после чего торги снова были прекращены.
Общий итог 28 октября был весьма неутешителен: сводный индекс российской торговой системы упал почти на 20 процентов. Котировки акций не самых прибыльных компаний снизились на треть или даже на половину, акции самых известных компаний снизились также весьма значительно: «ЛУКойла» — на 26 %, «Мосэнерго» — на 25 %, «Норильского никеля» — на 24 %. Потери при этом понесли также и рынки государственных ценных бумаг, а также тех ценных бумаг, которые российское правительство разместило к этому времени на мировом рынке.
На краю пропасти
После случившегося потрясения мировые финансовые рынки отчасти успокоились, и, хотя ситуация не вернулась к прежнему уровню, масштабы потрясения в целом не вышли из-под контроля. В то же время последствия финансового кризиса для России оказались гораздо более тяжелыми и поставили фондовый рынок России, как и ряда стран Юго-Восточной Азии, на грань краха.
Первоначальная реакция российских чиновников, курирующих этот сектор рынка, была демонстративно оптимистической. Такова же была и первая реакция средств массовой информации. Основным лозунгом была мысль о том, что кризис, показывая зависимость России от мировых финансовых процессов, демонстрирует «выздоровление» российской экономики и является благоприятным симптомом. Согласно этим первоначальным оценкам, следует ожидать не только возвращения котировок на прежний уровень, но их еще более высокий рост и увеличение их привлекательности в глазах иностранных инвесторов.
Уже примерно через две недели эти бодрые оценки резко сменились крайне пессимистическими настроениями. Произошло прямо противоположное тому, на что делался расчет: отток денег иностранных инвесторов продолжился, равно как и вызванное этим падение котировок акций российских компаний. Прошедшие несколько месяцев мало что добавили в картину этой общей динамики.
«Оптимизм конца октября — начала ноября («преодоление кризиса — это дело нескольких дней»), — писала «Независимая газета» еще 12 ноября 1997 г., по следам первой волны кризиса, — сменился осознанием того, что Россия по причине слабости ее экономики должна платить за международные финансовые потрясения гораздо более высокую цену, чем западные страны».
«Безличный, но вполне объективный мировой финансовый кризис, «вихрь сошедшихся обстоятельств», подхватил российскую экономику… как щепку, и понес… Никто не знает куда… — Так комментировал ход событий журналист Э.Радзиховский в газете «Сегодня» от 9февраля 1998 г. — Да, российская экономика стала частью экономики мировой — ведомой частью. Настоящий источник болезни и излечения — там. Обидно, но факт».
По словам зам. директора гайдаровского Института экономических проблем переходного периода А.Улюкаева, продолжение кризиса привело к тому, что «к февралю 1998 года были потеряны почти все достижения 1997 года в области денежной политики» («Сегодня», 24 февраля 1998 г.).
Истоки кризиса
Произошедшее осенью 1997 г. потрясение мировых финансовых рынков не являлось просто конъюнктурным колебанием. Оно стало выражением глубокого кризиса мировой капиталистической экономики. В то время как распад Советского Союза был истолкован апологетами капитализма как свидетельство живучести капиталистического рынка и того, что этим открывается новая страница в процветании капиталистической экономики, крах СССР и восточноевропейских режимов стал важной вехой по пути вступления мировой системы прибылей в новую стадию кризиса.
Одной главных причин этого кризиса является имманентно присущая капиталистическому производству тенденции к падению нормы прибыли. Он ведет к тому, что круг коммерчески прибыльных проектов сужается, и это усиливает острую конкуренцию и схватку за рынки сырья, рабочей силы, товаров и инвестиций.
Непосредственным поводом для кризиса послужила нестабильность финансовых рынков в Юго-Восточной Азии, вызванная лихорадкой выгодных вложений в недвижимость и ценные бумаги стран этого региона в продолжение последнего десятилетия. Поскольку экономическая активность в этом регионе имела преимущественно спекулятивный характер и не была связана с прочным хозяйственным фундаментом этих стран, то малейшие же признаки нестабильности привели к резкому оттоку денег назад, что в обстановке огромных долговых обязательств сделало резкую девальвацию местных валют практически неизбежной.
Другой причиной кризиса финансовых рынков в Юго-Восточной Азии является конкуренция со стороны Китая, который становится все более масштабным центром в деле аккумуляции международных инвестиций. Внешние вложения в экономику Китая выросли с 21 миллиарда долларов в 1994 году до 126 миллиардов в настоящий момент. Вместе с этим вырос экспорт товаров из Китая в США.
Мировой рынок и инвестиции
Первоначальный оптимизм в оценке результатов финансового кризиса в России был вызван надеждами на то, что он приведет к притоку капиталов на российский фондовый рынок. Согласно той умозрительной теории, которой руководствовались в тот момент адепты капиталистических реформ в России, мировой рынок представляет собой некую систему «сообщающихся сосудов»: если капиталы уходят из одного места, то они обязательно должны появиться в другом. Отток международных инвестиций из рынков Юго-Восточной Азии был истолкован ими поэтому как хорошая предпосылка для того, чтобы эти капиталы устремились в Россию.
Однако законы капиталистического рынка действуют более сложным образом, что и было показано ходом событий. Инвесторы руководствуются только интересами эффективности своих вложений, и в том случае, если «развивающиеся рынки» теряют доверие в их глазах, то они не стремятся рисковать, меняя один нестабильный рынок на другой.
Российский фондовый рынок является той частью российской экономики, которая в наибольшей степени интегрирована в структуры мирового рынка. Международная конкуренция проявляет себя здесь с наибольшей силой и прямотой. Россия вынуждена конкурировать в этой сфере со многими другими «игроками» мирового рынка и не всегда способна предложить иностранным инвесторам условия, которые могут быть для них во всех отношениях приемлемыми. Не последнее значение имеет здесь общее состояние экономики, которая находится в России в глубоко катастрофическом состоянии.
Объективной логикой событий российские либеральные реформаторы оказались в замкнутом кругу проблем. До сих пор они рассчитывали оживить экономику России при помощи вливаний иностранных инвестиций. Для того, чтобы добиться этого, они должны были создать рынок частных капиталов и акций приватизированных предприятий. Растянувшись на несколько лет, этот процесс, выступая только в качестве предпосылки некоего будущего экономического роста, не только не привел сам по себе к какому-либо подъему экономики, но, напротив, вызвал прогрессирующее углубление экономического кризиса в стране.
Теперь, когда фондовый рынок создан, возникла, казалось бы, возможность реального привлечения иностранных инвесторов. Однако кризис общего состояния российской экономики сильно сдерживает последних от действительно серьезных вложений в экономику страны. Круг, таким образом, замкнулся: чтобы вытаскивать экономику из кризиса, требуются иностранные инвестиции, но чтобы получить иностранные инвестиции, необходимо, чтобы состояние экономики не отпугивало инвесторов от масштабных капиталовложений.
Единственной реальной перспективой становится в таких условиях стремление к наведению полного «порядка», когда строжайшее соблюдение прав иностранных инвесторов в стране вкупе с предоставлением им особых льгот, опять-таки гарантируемых силой государственной власти, делают для них «бизнес» в данной стане более-менее привлекательным. Но о демократии тогда приходится забывать всерьез и надолго.
Усиление влияния международного капитала в России
До самого последнего времени в России единственным критерием успеха капиталистических преобразований служил факт все большей интеграции российской экономики в структуры мирового рынка. Этот факт рассматривался в качестве положительного уже сам по себе. Однако теперь российским либеральным реформаторам приходится привыкать к мысли о том, что влияние мирового рынка несет очень опасные последствия для экономики России и что они не в состоянии как контролировать этот процесс, так и добиться тех результатов, на которые они рассчитывали или о которых они, по крайней мере, публично заявляли.
Продолжающийся финансовый кризис на фоне провала сбора налогов и кризиса бюджета в России привел к новому усилению борьбы в господствующем классе России между либерально-западными и либерал-националистическими силами. Если первые прямо выражают интересы мультинациональных корпораций применительно к России и поэтому пользуются поддержкой финансовых институтов мирового рынка, то вторые пытаются опираться на жириновцев и зюгановцев в Думе для того, чтобы попытаться реализовать более националистическую концепцию капиталистических реформ.
Пользуясь поддержкой крупных финансовых и промышленных структур, которые в последнее время совершенно неожиданно для себя увидели угрозу со стороны мирового рынка своему бизнесу в России, национал-либеральные силы развязали мощную кампанию по дискредитации «молодых реформаторов», в особенности Чубайса и его окружения. Снятие со своих постов ряда ключевых фигур в близком окружении Чубайса осенью прошлого года эти силы пытались трактовать как важный этап в деле возвращения России на национальный путь развития, который якобы должен дать более позитивные экономические плоды, чем политика предшествующего периода.
Реальный итог произошедших с осени прошлого года кадровых перестановок и принятых экономических решений имеет прямо противоположный характер. Если на поверхности публичной политики и произошло некоторое ослабление влияния клики Чубайса, то в экономическом смысле влияние международного капитала в России еще более возросло.
Два важных решения были приняты еще в разгар финансового кризиса осенью 1997 г. Первое касается положения на фондовом рынке. До того времени согласно специальной инструкции ФКЦБ иностранным гражданам было запрещено возглавлять исполнительные органы коммерческих структур, работающих на российском финансовом рынке. Специальным решением в середине ноября 97 г. ФКЦБ отменил этот запрет. Отныне граждане иностранных государств имеют возможность руководить крупными финансовыми спекуляциями на российском фондовом рынке, на котором обращаются как государственные ценные бумаги, так и акции многих предприятий, в том числе стратегического и военного значения.
Одной из главных фигур, затронутых принятым решением, является американский гражданин Борис Йордан, который возглавляет компанию «Ренессанс-Кэпитал» и выступает в качестве одного из главных каналов для привлечения иностранных инвестиций в Россию. Именно при его посредничестве был заключен стратегический альянс ОНЭКСИМбанка с признанным королем мировых финансовых спекулянтов Джорджем Соросом по покупке акций компании «Связьинвест», где вклад Сороса составил около миллиарда долларов.
Другим важным решением осени 1997 г., открывшим шлюзы для проникновения иностранного капитала, стала отмена 15-процентного барьера для участия иностранных инвесторов в крупных приватизационных проектах в России. Принятое накануне целого ряда крупных продаж акций государственных предприятий, это решение немедленно привело к созданию нескольких крупнейших международных альянсов. «Газпром» заключил стратегическое соглашение с известной англо-голландской корпорацией «Ройял Датч Шелл». ОНЭКСИМбанк, в свою очередь, образовал союз с английской «Бритиш Петролеум». В обоих случаях речь идет главным образом о том, чтобы привлечь крупные денежные средства иностранного партнера, поскольку ни одна коммерческая структура в России не располагает суммами, необходимыми для покупки столь больших пакетов акций приватизированных предприятий.
Очередь осталась только за тем, чтобы полностью запустить новый механизм в действие. Страх перед угрозой прямой конкуренции со стороны международных концернов заставляет очень многих представителей российского капитала сопротивляться этому. «… Ни один московский олигарх, — пишет «Независимая газета», — не выдержит «честного» соревнования с иностранными компаниями… В случае немедленного введения этих самых «честных правил» Россия обречена на полную экономическую зависимость от Запада и роль третьесортной экономической державы» (11 марта 1998 г.).
Этим заявлениям, однако, уготована судьба гласа вопиющего в пустыне. Сложившаяся ситуация является неумолимым результатом экономического процесса капиталистических реформ в России. Мировой капитализм уже доказал свое превосходство над замкнутой автаркической экономикой фактом распада СССР. Тем меньше шансов на успех у сторонников капиталистического изоляционизма сегодня. Они боятся и презирают свой народ. Но они также боятся и мирового капитала. Их скорбь по поводу «экономической зависимости» России имеет обнаженно лицемерный и корыстный характер, ибо их цель в том, чтобы Россия «зависела» от них.
Независимо ни от каких временных колебаний и конъюнктурных изменений в расстановке сил господствующей политики нет никакого иного будущего у капиталистической России, кроме самой тесной зависимости от мирового рынка. Финансовый кризис, который впервые так ясно вскрыл слабость и экономическую ублюдочность российского капитализма, показал, что эта зависимость может иметь только кабальный характер и никакой другой. Финансовый кризис окончательно подорвал надежды на быстрое и эффективное капиталистическое обновление страны.
Есть только одна альтернатива зависимости от структур мировой системы прибылей, вступившей в новую стадию своего исторического кризиса. Этой альтернативой является «зависимость» от такой мировой экономики, которая планомерно и демократически управляется содружеством всех народов мира и в которой интересы общества в целом стоят выше интересов отдельных частных собственников.
Такая перспектива может быть реализована только самостоятельными усилиями рабочего класса, вооруженного ясной интернациональной программой социалистического обновления мира.
«Мы верим в Гринспена»…
Ф.Крайзель, 23 января 1998 г.
Пол Кругман, широко известный экономист из Массачусетского Технологического института, выступил 23 января этого года с лекцией, тема которой была обозначена как «Новая экономика». Кругман более всего известен как специалист в области математического моделирования экономических факторов (эконометрии) и изобретения новых способов их измерения. Он занимается не экономикой, а эконометрией. Термин «новая экономика» использовался в современной предпринимательской литературе для «объяснения» того, почему американская экономика испытывала рост, начиная с 1984 года, без чрезмерной инфляции и, главным образом, для объяснения того, почему она может продолжать расти бесконечно. «Ростом» буржуазные профессора называют становящиеся все более безумными финансовые спекуляции и быстро растущие на Уолл-Стрит цены на акции, отнюдь не имея в виду анализ какого-либо увеличения действительного производства и уж тем более не улучшение условий жизни рабочего класса.
Кругман занял позицию «скептицизма» или «пессимизма» в той узкой среде, в которой сегодня происходит экономический анализ. Он критиковал взгляды тех «оптимистов», которые утверждают, что с крахом «коммунизма» преодолеваются старые границы спроса и предложения и что «новая, основанная на информации, экономика» может продолжать расширяться вечно. Эти розовые перспективы являются результатом прежде всего заветных дум спекулянтов с Уолл-Стрит и идеологов Республиканской партии, которые пытаются убедить вкладчиков из числа представителей среднего класса, что ежегодный рост индексов Доу-Джонса и NASDAQ в среднем на 20 процентов может продлиться бесконечно, что эти инвесторы из среднего класса должны заимствовать еще больше, чтобы вкладывать в фондовый рынок, что все новоизобретенные формы псевдоденег и псевдодолга, наподобие производных средств (derivatives), бонов и т.д. будут продолжать вечно расти как на дрожжах.
Кругман, играющий роль «скептического реалиста», утверждает, что если в последние десять лет американская экономика росла примерно на 2 процента в год, то так это и будет продолжаться в будущем. С тех пор как официальный показатель безработицы упал ниже 5 процентов, — это самое лучшее, чего может достигнуть американская экономика. Ученый экономист старательно избегал всякого анализа развития мировой экономики, интеграции производства в международном масштабе, объединения рынков труда, краха промышленности в бывшем Советском Союзе.
Профессор Кругман не смог исключить из своего выступления упоминания о набирающем ход кризисе экономик так называемых азиатских тигров, однако он попытался приуменьшить их важность, утверждая, что этот потрясающий крах Кореи, Таиланда и Индонезии и так далее будет иметь незначительное влияние на Соединенные Штаты.
Автор настоящих строк спросил Кругмана, предвещает ли этот крах азиатских экономик, который последовал за предписаниями буржуазных экономистов по управлению долгами, крах экономики США. В конце концов, Таиланд и Индонезия только выполняли то, что МВФ и Мировой Банк предписывали им в качестве гарантированного пути развития и роста. Их капиталисты платили жалкие гроши своим рабочим, направляли свои прибыли обратно на расширение их ориентированного на экспорт производства, занимали все больше денег, чтобы финансировать дальнейший рост и так далее. Именно то же самое хотят делать американские капиталисты и именно в этом направлении они движутся вперед.
От ученого профессора можно было услышать только, что «он верит в Гринспена» [парафраз выражения, помещенного на американских деньгах: «Мы верим в бога» («In God We Trust») — Ред.], то есть он полагает (и страстно надеется), что Алан Гринспен, глава Федеральной Резервной Системы США, сможет жонглировать частями все в большей степени хрупкой и шаткой американской экономики и каким-то образом спасет этот карточный домик от крушения.
Мы видим, что даже самые ученые и известные буржуазные экономисты начинают походить на средневековых попов, изгоняющих беса, когда они пытаются продлить спекулятивную горячку на Уолл-Стрит.
Марксизм и глобализация производства
Настоящий материал представляет собой текст лекции, которая была прочитана Ником Бимсом (Beams) в университетах Мельбурна и Сиднея в конце апреля — начале мая 1997 года в Австралии. Эти лекции были организованы студенческими клубами австралийской партии Социального Равенства из университетов Макквари, Нового Южного Уэльса, Мельбурна и Ла Тробе и имели большой успех. В общей совокупности их посетило около 400 студентов, академических работников, рабочих и безработных.
Ник Бимс является Национальным секретарем партии Социалистического Равенства (ПСР, Socialist Equality Party), которая является австралийской секцией Международного Комитета Четвертого Интернационала.
Н.Бимс
Через два года, когда подойдет к концу текущее столетие и начнется новое тысячелетие, мы наверняка увидим появление целой серии попыток окинуть взглядом историю двадцатого века. Несомненно, что в качестве одной из самых замечательных особенностей будет отмечено изменение экономической и социальной жизни, произошедшее под влиянием широкомасштабных технологических достижений, которые явились результатом глобализации поистине всех экономических и социальных процессов.
Вообще говоря, срок длиной в одну человеческую жизнь не вполне приемлем в качестве достаточной меры, когда речь идет о масштабе и размахе исторического процесса. Но иногда он служит для выработки представлений об относительной скорости развития.
Я могу еще припомнить, так же, как и другие представители моего поколения, каким образом не так давно происходили международные телефонные переговоры. Сначала их следовало заказать международному оператору, а затем ждать, пока он не перезвонит в назначенное время.
Когда связь устанавливалась, первая часть разговора состояла из фраз типа: «Это ты? Ты меня слышишь? Который у вас час?» и т. д., — как будто бы нельзя было поверить, что возможно общаться на таком большом расстоянии.
Сегодня же всякий делает такие звонки не задумываясь. Более того, международная телекоммуникационная система передает огромное количество информации, которая управляет международными торговыми и финансовыми рынками, способствует организации производства в отдаленных друг от друга регионах и координирует деятельность на межконтинентальном уровне.
И эта технологическая революция, вызванная развитием микроэлектроники, ускоряется. Почти каждый день приносит известия о новых технологических процессах, которые когда-то считались сверхъестественными. Ожидается, например, что в самом ближайшем будущем технология так называемой виртуальной реальности сделает возможным для врача проведение самой сложной хирургической операции на пациенте, который находится в другой части света.
Однако, если мы рассмотрим социальное состояние человечества, то увидим разительный контраст в сравнении с ростом технологий.
Статистические данные, взятые из любой общественной сферы, обнажают падение жизненного уровня широких народных масс и углубление социального неравенства. Безработица утратила свою циклическую зависимость от роста или упадка делового цикла и глубоко укоренилась в самой экономической структуре всех ведущих капиталистических стран. Социальная и экономическая незащищенность является постоянным спутником жизни человека.
И почти каждый день приносит известия о катастрофах: «исчезновение» тысяч беженцев в Заире или гибель эмигрантов, пытавшихся перебраться из Албании в Италию на лодках. Год назад мы стали свидетелями ужасной резни в Порт-Артуре, самого массового убийства такого рода в истории, последовавшего через год после массового самоубийства 39 человек в Сан-Диего.
Огромные достижения в технологических и производственных процессах сопровождаются самым острым социальным и экономическим неравенством, которое когда-либо существовало в истории человечества.
Прошлогодний доклад, составленный «Программой Развития ООН», отмечал, что 358 миллиардеров мира владеют приблизительно 760 миллиардами долларов, что равно совокупному доходу беднейших 2,3 миллиарда человек, составляющих 45 процентов населения мира.
Доклад приходит к выводу, что за последние 15 лет «мир стал более поляризованным в экономическом плане как между странами, так и внутри них» и что если современные тенденции сохранятся в следующем веке, то «они приведут к мировому гигантизму в своих проявлениях и абсурдному неравенству в экономических и человеческих отношениях».
Эти тенденции не только существуют, но и усиливаются. В докладе от 22 апреля, опубликованном «Gemini Consulting» и финансовой фирмой «Merrill Lynch», сообщалось, что богатство самых состоятельных людей мира — приблизительно 6 миллионов миллионеров — за последний год выросло на 16 триллионов долларов США и к концу столетия должно достигнуть 24 триллионов долларов США. Это более чем в три раза превысит совокупный доход беднейших 2,3 миллиарда человек.
Статистические данные о распределении доходов и богатства всех ведущих капиталистических стран свидетельствуют о том же. В Соединенных Штатах 32 процента мужчин в возрасте от 25 до 34 лет получают заработную плату меньше того размера, который необходим для содержания семьи из четырех человек выше черты бедности. При современных тенденциях реальный часовой заработок рабочих, которые непосредственно заняты в производстве, к концу этого века вернется к уровню 1950 года. Несмотря на огромный рост производства на душу населения в США, за полстолетия не произошло никакого увеличения дохода обыкновенного рабочего.
В пятидесятых и шестидесятых годах реальный доход австралийских рабочих рос на 4 процента в год. Сегодня подсчитано, что так называемый средний доход на одну семью, определенный в размере от 30 до 50 тысяч долларов, находится почти на уровне тех лет. Сегодня на каждые три рабочих места одно является временным или нерегулярным, тогда как в семидесятые годы такое рабочее место было лишь одним из двадцати.
Такую же картину рисует и британская статистика — это беспрецедентное перераспределение богатства от бедных к богатым. В то время как 13-14 миллионов человек живут в бедности, 10 процентов самых состоятельных людей из населения Британии увеличили свое богатство более чем на 61 процент по сравнению с 1979 годом, а доход 20 процентов самых богатых британцев в десять раз больше, чем доход беднейших 20 процентов. Впервые за текущее столетие жизненные перспективы молодых мужчин стали ухудшаться.
Политический ландшафт, который сложился вследствие этих экономических процессов, характеризуется тем фактом, что все организации, которые когда-то брались выступать от имени рабочего класса — социал-демократические, лейбористские партии, а также профсоюзы — превратились в самых безжалостных сторонников нападок на рабочие места, заработную плату, образование и систему социального обеспечения, которые проводятся под диктовку тех, кто обладает корпоративной экономической и финансовой мощью.
Широкие народные массы во всем мире чувствуют, что прежняя стабильность исчезает, экономические процессы находятся вне их контроля, а старые способы заработать больше не действуют.
Крах старых программ социальных реформ и отсутствие массового политического движения рабочего класса, которое бросило бы вызов существующему экономическому и общественному порядку, привели к политическому вакууму, который стремятся заполнить другие силы.
Вот что лежит в основе появления крайне правых движений, поощряющих расизм и антиэмигрантские кампании, которые со временем могут развиться в движения фашистского типа.
Комментируя австралийское проявление этой международной тенденции, передовая статья в газете «The Australian» от 26 апреля 1997 г. содержит следующее высказывание: «Госпожа [Паулина] Хансон и ее политическая партия «Единая Нация» являются реальным политическим феноменом, который не исчезнет, поскольку коренится в озабоченности многих людей относительно некоторых сторон национальной жизни».
Однако авторам этой передовой даже в голову не пришло поставить вопрос: что можно сказать об экономической и общественной жизни, которая создает почву, на которой могут произрастать и расцветать подобные организации?
Неспособность даже поставить этот вопрос выражает не только интеллектуальное банкротство. Более важно то, что оно обнажает определенную классовую позицию.
Для верховных жрецов существующей системы, профессиональных экономистов из университетов и сферы бизнеса, вещающих от имени банков и финансовых корпораций, мировой рынок является наивысшим выражением экономической и общественной организации, чьим распоряжениям следует беспрекословно подчиняться.
В тех случаях, когда они обращаются к вопросу о падении жизненного уровня и условий жизни, то они утверждают, что ответом является увеличение производительности — категорическое требование, которое навязывается мировой борьбой за рынки.
И снова очевидные вопросы даже не поставлены, не говоря уже об ответе на них.
Если возрастание производительности и эффективности труда и свободное действие всепроникающего рынка являются ответом на продолжающееся падение уровня жизни, то почему исторически беспрецедентное ухудшение общественных условий широких народных масс происходит во время величайшего подъема производительности труда в истории человечества?
Производственные процессы, которые всего два десятилетия назад требовали сотен, тысяч и даже десятков тысяч рабочих, сегодня осуществляются всего лишь десятком человек. Однако уровень жизни был выше в конце 1960-х и в начале 1970-х годов, а социальные реформы расширялись. Теперь же, в условиях огромного роста производительности, они свертываются.
В то время как экономисты от лица банков и финансовых корпораций требуют полного подчинения требованиям рынка, программа мелкобуржуазных политиков основывается на требовании национального регулирования экономики.
Начиная с крайне правых, таких как Ле Пен во Франции или Паулина Хансон в Австралии, и кончая радикальными организациями и движениями протеста вроде «Интернациональных Социалистов», «Демократической Социалистической партии» и Спартакистской Лиги, их политику можно суммировать словами: «назад в прошлое».
Хансон собирает вместе серию предрассудков в форме требований тарифного протекционизма, ограничения иммиграции и стремится к раздуванию расовой ненависти. В ее программе нет ничего особенно оригинального. Она заимствует основу программы Лейбористской партии и ее национальной политики в течение десятилетий.
В самом деле, встречая в капиталистических средствах массовой информации осуждения ее заявлений об угрозе со стороны «азиатских орд» и «азиатизации» общества, следует помнить, что именно эти средства массовой информации всего три десятилетия назад сделали «азиатскую угрозу», якобы вызванную Вьетнамской войной, центральным вопросом федеральной избирательной кампании.
Радикалы опубликовали заявление с суровым осуждением Хансон и ее сторонников, однако, в сущности, их политика основывается на той же позиции. Все они настойчиво утверждают, что необходимо найти некий способ оживить старые организации национального масштаба — Лейбористскую партию и профсоюзы и что возможно добиться уступок путем организации давления на национальное государство.
Вот почему, если вы изучите их издания, вы обнаружите, что они утверждают, будто глобализация производства — одна из самых важных мировых перемен в структуре мирового капитализма — является просто мифом, пропагандистской кампанией, которую ведет правящий класс с целью принудить рабочий класс подчиниться своему диктату. Еще возможно, утверждают они, использовать национальное государство для давления на капитал, чтобы добиться реформ и уступок, если только будет в наличии желание сделать это.
Программа партии Социалистического Равенства, основанная на перспективе марксизма, развивалась в борьбе против всех этих течений.
Мы не осуждаем глобализацию производства, не отрицаем ее значения и не требуем, чтобы она контролировалась и регулировалась капиталистическим национальным государством.
Напротив, наша цель заключается в том, чтобы показать, в каком направлении идет это историческое изменение в мировом капитализме, чтобы подготовиться к тем грандиозным социальным последствиям, которые оно вызывает, и, прежде всего, чтобы создать новое руководство международного рабочего класса для осуществления политических задач, которые глобализация производства ставит в повестку дня современной истории.
Качественное изменение в производственных процессах
Позвольте мне прояснить, что мы понимаем под глобализацией. Этот вопрос в немалой степени запутан различными радикальными организациями. В той степени, в какой капитализм всегда был мировой экономической системой (он имел корни в развитии мирового рынка после открытий XVI-го века), они утверждают, что в XX-ом веке не произошло никаких действительно коренных изменений.
Таким образом, мы обнаруживаем, что, например, Демократическая Социалистическая партия говорит о «мифе глобализации». Группа «Интернациональные Социалисты» утверждает, что современная система является международной, но она всегда была такой, в то время как Спартакисты заявляют, что любой новый анализ является «предательством», поскольку все, что следовало сказать на эту тему, было разъяснено в работе Ленина об империализме, написанной в 1916 году.
Конечно, это правда, что капитализм всегда был мировой экономической системой. Однако процесс глобализации является не просто некоторым количественным приращением уже существующей международной деятельности капиталистических фирм, банков и финансовых рынков.
Он ведет к определенным качественным изменениям в структуре мирового капиталистического производства: к принципиальной реорганизации производства.
В прошлом производственные процессы осуществлялись главным образом в рамках конкретной национальной экономики. Международная торговля состояла из импорта сырья и продовольствия из различных районов мира и экспорта готовых товаров. Однако внутри этой системы международного обмена сам производственный процесс протекал внутри определенных национальных границ.
Например, компания «General Motors Holden» являлась филиалом международной или многонациональной корпорации. Но она функционировала как национальный производитель. Она производила то, что в рекламных объявлениях называлось «настоящий австралийский автомобиль», так же, как в Германии производился «Опель». Продукция производилась и собиралась в основном внутри одной национальной экономики с привлечением рабочей силы данной страны.
Именно этого больше не происходит. Возникло новое международное разделение труда, которое характеризуется разобщенностью производственных процессов и их размещением в различных частях мира.
Главным агентом этого процесса стали транснациональные корпорации, и масштаб их деятельности можно измерить, если мы рассмотрим только некоторые статистические данные.
Подсчитано, что транснациональными корпорациями осуществляется от одной пятой до одной четвертой всего мирового производства со все более растущей долей в мировой торговле, осуществляемой на внутрифирменной основе. Считается, что более 50 процентов всего торгового оборота как в США, так и в Японии состоит из торговых сделок, проводимых транснациональными компаниями, а четыре пятых британского промышленного экспорта относится к внутрифирменной торговле британских предприятий с иностранными филиалами или контролируемым иностранцами предприятиям с британским управленческим персоналом.
Степень процесса глобализации можно увидеть в увеличении прямых иностранных инвестиций. В 1970-х годах объемы прямых иностранных капиталовложений (ПИК), национального продукта и национальных капиталовложений увеличивались приблизительно в одинаковой степени. Начиная с 1980-х годов, ПИК стали опережать два других показателя, а в период с 1985 по 1990 годы объем ПИК рос почти в четыре раза быстрее, чем объем национального продукта, и в два раза быстрее объема национальных капиталовложений.
Значение этих статистических данных нельзя оценивать только количественным образом. Они выражают качественное изменение в организации производства, кульминацию процессов, которые действовали в течении всего периода исторического развития капитализма.
Как разъяснял Маркс, капитал существует в трех формах: как товарный капитал (товары, производимые капиталистическими предприятиями), денежный капитал и производительный капитал (машины и сырье).
В прежние периоды истории капитализма имела место глобализация капитала в товарной форме (посредством расширения международной торговли), а затем глобализация капитала в денежной форме (посредством роста международных капиталовложений и финансов). Однако капитал в производительной форме (машины и сырье, соединенные с трудом рабочего класса в процессе производства с целью получения прибыли) оставался связанным с национальным государством.
Сегодня этого больше нет. Капитал в производительной форме стал глобализированным.
Наряду с выходом производительного капитала за рамки национального государства, существует другое решающее качественное изменение в мировом капитализме. Это то, что можно обозначить как отделение процесса извлечения прибыли от роста уровня жизни трудящихся.
Во времена послевоенного бума экономический рост и увеличение прибыли были связаны с возрастающей занятостью, повышением размеров заработной платы и ростом уровня жизни. В утверждении главы «Дженерал Моторс» Чарльза Вильсона (Wilson), сделанном в конце 1950-х годов:
«То, что хорошо для GM, то хорошо и для Америки», — была крупица истины.
Сегодня этого больше нет. В каждой капиталистической стране прибыль извлекается прежде всего посредством того, что называется минимизацией внутренних затрат, то есть посредством сокращения рабочих мест, внедрения новых процессов, которые урезают количество живого труда в соответствии с законом: кто быстрее всех сокращает, тот больше всех получает.
До сих пор мы говорили о нескольких основных тенденциях современного капиталистического производства. Однако дело заключается не просто в том, чтобы указать на эти исторические изменения (что является отправным пунктом научного анализа). Каковы движущие силы, которые стоят за этими процессами и как их следует понимать на основе анализа мирового исторического развития капитализма? Именно к этим вопросам я сейчас и хочу обратиться.
Производство прибавочной стоимости
Маркс как-то заметил, что ключом к пониманию любого классового общества является обнаружение способа, которым прибавочный труд непосредственных производителей присваивается господствующими классами.
Во времена рабства и феодализма, которые предшествовали капитализму, этот процесс осуществлялся посредством применения политической власти и силы, то есть посредством внеэкономических мер.
Крестьянин или раб принуждался к передаче классу собственников излишка своего труда и даже части того, что было необходимо для поддержания своего существования.
В капиталистическом обществе этот процесс происходит не посредством политического принуждения, а в качестве прямого следствия экономических процессов, которые развиваются из системы производства, основанной на наемном труде.
Однако, в противоположность феодализму и рабству, этот процесс, далеко не ясный и не прозрачный, мистифицируется тем фактом, что эксплуатация имеет видимость того, что осуществляется на основе равенства: покупатель рабочей силы (капиталист) и продавец рабочей силы, наемный рабочий, стоят друг перед другом как очевидно равноправные агенты рынка.
За кулисами этого кажущегося равенства стоит целый исторический процесс, который завершается созданием класса «свободных» наемных рабочих, которые совершенно лишены средств производства и которым нечего продавать, кроме собственной рабочей силы. В развитых капиталистических странах этот процесс происходил несколько веков назад, однако процессы, которые привели к созданию этого класса, сегодня явственно просматриваются во всех странах Азии, где десятки и сотни миллионов (как в Китае) крестьян направляются в города, не имея для продажи ничего, кроме своей рабочей силы или способности трудиться.
Источник прибавочной стоимости лежит в огромной разнице между стоимостью рабочей силы (товара, который наемный работник продает капиталисту) и стоимостью, которую рабочий добавляет к стоимости машин и сырья, использованных в процессе производства товаров в течение рабочего дня. Именно эта добавленная стоимость, или прибавочная стоимость, которую рабочий производит помимо воспроизводства стоимости своей рабочей силы, образует основу прибыли и накопления капитала.
Однако процесс капиталистического накопления, сердце капиталистического производства, характеризуется принципиальным и неизбежным противоречием.
В то время как единственным источником прибавочной стоимости и, следовательно, капиталистического накопления является живой труд, сам процесс капиталистического накопления означает, что живой труд образует все меньшую долю всего капитала, который занят в производственном процессе.
Иными словами, данное количество живого труда (единственного источника прибавочной стоимости) должно приводить в движение все большее и большее количество капитала. Следовательно, существует неизбежная тенденция к предельной норме прибыли, норме, которая ведет весь процесс увеличения капитала в целом к упадку.
Эта тенденция хорошо просматривалась еще до того, как Маркс начал свой анализ, и она была предметом озабоченности всех буржуазных экономистов, которые были его предшественниками, из-за того, что, по-видимому, она показывала, что существует некоторое ограничение в развитии нового капиталистического способа производства. Адам Смит считал его действием конкуренции, тогда как Рикардо утверждал, что оно вырастает из падающей производительности сельского хозяйства.
Однако Маркс показал, что тенденция нормы прибыли к понижению вырастала из самого развития капиталистического производства. Оно являлось следствием не понижения производительности труда, а выражением ее увеличения. Увеличение капитала (машин, заводов, сырья) отражало возрастающую общественную производительность труда. Однако именно само это увеличение капитала относительно живого труда приводило к росту тенденции нормы прибыли к понижению.
Долгосрочная кривая капиталистического развития
Маркс считал закон стремления нормы прибыли к понижению «самым важным законом современной политической экономии» прежде всего «с исторической точки зрения».
Его историческое значение заключается в том факте, что он выявляет как непоколебимое движение капитала к развитию производительных сил и общественной производительности труда, так и то, каким образом это непрерывное революционизирование производительных сил неизбежно ведет к краху общественной системы, основанной на капитале и наемном труде и готовит объективные условия для социалистического преобразования общества и развития более высокой формы общественного производства.
Я хочу сделать краткий обзор исторического развития капиталистического способа производства с точки зрения действия этого закона. Однако прежде позвольте мне подчеркнуть два наиболее важных пункта.
Во-первых, закон стремления нормы прибыли к понижению никоим образом не предполагает, что всякое экономическое развитие внутри капитализма можно объяснить на основе этого закона.
Во-вторых, из него не вытекает то, что норма прибыли везде и всегда падает. Напротив, само действие этой тенденции, подобно всем другим законам капиталистического производства, приводит в движение контртенденции. Именно действие этих контртенденций — стремление капиталистических фирм преодолеть понижение нормы прибыли путем повышения производительности труда и производства прибавочной стоимости — вызывает периоды капиталистического подъема.
Тем не менее значение рассмотрения исторического развития капитализма на основе этого закона заключается в том, что мы можем объяснить как периоды капиталистического подъема и кризиса, так и переход от одной эпохи к другой.
Если мы рассмотрим развитие капитализма за последние 150 лет — с 1847 года, когда Маркс и Энгельс написали «Коммунистический Манифест», до наших дней — мы сможем четко выделить существенно различные фазы в долгосрочной кривой капиталистического развития и поворотные пункты от периода быстрого роста прибылей к периоду застоя и даже падения.
Во времена написания «Коммунистического Манифеста» Европа находилась накануне социальных и политических потрясений, которые вылились в революции 1848 года. Однако марксово предвидение социалистической революции оказалось преждевременным. После годов бури и натиска наступил период огромного экономического подъема, который продолжался около 25 лет.
Финансовый кризис 1873 года явился поворотным пунктом. Текущий кризис был разрешен, однако это не означало возврата к условиям роста 1850-х и 1860-х годов. Напротив, за ним последовал более чем двадцатилетний период пониженных цен и прибылей. И действительно, до 1930-х годов этот период назывался в экономической литературе «Великой депрессией».
Постоянное понижение нормы прибыли в течение этого периода являлось скрытой движущей силой изменений в процессах производства и развития новых форм массового производства, которые нацеливались на снижение цен из-за острой конкурентной борьбы за рынки и прибыли.
Это также было стимулом для стремления всех основных капиталистических держав к захвату колоний и сфер влияния. Например, до 1870 года капиталистическими державами Европы была колонизирована только одна десятая территории Африки. К концу этого века 90 процентов всего континента подпало под колониальный гнет.
Огромное увеличение производительности труда в последней четверти 19-го века в сочетании с эксплуатацией колоний в конце концов остановило падение нормы прибыли и открыло путь периоду капиталистического подъема.
В середине 1890-х годов мрачные тучи депрессии, которые застилали экономический горизонт, внезапно рассеялись. Казалось, что все буржуазные обещания новой эры цивилизации могут быть осуществлены.
Эйфория, порожденная новым периодом подъема, была так велика, что это нашло отражение внутри марксистского движения. Эдуард Бернштейн, один из лидеров немецкой социал-демократии, ведущей массовой социалистической партии того времени, сделал вывод, что марксова теория краха капитализма опровергнута историей.
Он настаивал на том, что немецкой социал-демократии следует отказаться от программы социальной революции и превратиться в партию социальной реформы в рамках капитализма, поскольку сами идеалы социализма не могут быть осуществлены путем низвержения старого порядка, а являются результатом его постоянного развития.
Однако именно этот подъем капитализма, далекий от открытия новой эры цивилизации, вел к ввержению мира в пучину варварства Первой Мировой войны. Начало войны обозначило решительное изменение в кривой экономического развития. После войны не произошло возврата к тем условиям, которые преобладали до ее начала.
Фактически, Европа в целом не могла достигнуть уровня производства 1913 года в течение восьми лет после завершения войны, вплоть до 1926 года. После этого она наслаждалась только тремя короткими годами относительного процветания до тех пор, пока вся мировая капиталистическая система не была ввергнута в Депрессию 1930-х годов, которая завершилась только вместе с подъемом производства, связанного со Второй Мировой войной.
В послевоенный период мировая капиталистическая система, даже вопреки надеждам своих самых оптимистичных представителей, установила новое экономическое и политическое равновесие, которое создало основу для ее самого большого подъема.
Существует множество сторон и аспектов этого процесса. Создание послевоенного порядка явилось результатом сложного сочетания экономических процессов и политических инициатив. Из-за недостатка времени и риска чрезмерного упрощения, я могу обозначить только основные экономические процессы.
Рассматривая этот период, который иногда называют «золотым веком», мы должны всегда помнить, что целью капиталистического производства никогда не является экономический рост как таковой и еще в меньшей степени удовлетворение материальных нужд широких народных масс. Его цель — это накопление капитала, основанное на производства прибавочной стоимости.
Поэтому мы ставим вопрос: что было главной характерной чертой послевоенного порядка, которая привела к продолжительному подъему прибылей и расширению рынков и сделала возможным увеличение уровня жизни больших слоев населения, по крайней мере, в основных капиталистических странах?
Это было, прежде всего, распространение более производительных методов американского капитализма, основанных на использовании методов конвейерной сборки, на остальные развитые капиталистические страны в период после 1945 года. Система конвейерной сборки, впервые примененная Генри Фордом в 1913 году, привела к огромному росту производительности труда и подняла производство прибавочной стоимости до новых высот.
Стремительный рост прибыльности, который был порожден распространением этих методов в других отраслях промышленности, в соединении с последующим расширением национальных рынков, обеспечивал материальный фундамент для увеличения реальных зарплат широких слоев рабочего класса и для систем социальной помощи (welfare state system), которые развились во всех передовых капиталистических странах в послевоенный период.
Хотя капитализм оказался в состоянии установить и поддерживать экономическое и политическое равновесие довольно продолжительное время, он не смог преодолеть свои внутренние коренные противоречия. Следовательно, само расширение капитала, проистекающее из послевоенного порядка, неизбежно вело к восстановлению тенденции нормы прибыли к понижению, той тенденции, которая стала проявляться к концу 1960-х годов.
Мировой капитализм испытал ряд экономических потрясений. В 1971 году, когда президент Никсон в одностороннем порядке отменил фиксированное золотое содержание доллара, обанкротилась система международного денежного обращения, которая была установлена в 1944 году в качестве одного из важнейших столпов послевоенного порядка. Затем в 1973 году последовало повышение цен на нефть и быстрая инфляция, а в 1974-75-м годах разразилось самое глубокое снижение деловой активности со времен Великой Депрессии 1930-х гг.
После 1974-75 годов произошел экономический подъем, однако условия 1950-60-х гг. не вернулись, а в 1981-82 годах наступил еще более глубокий спад деловой активности.
Таким образом, ясно, что инфляционный кризис 1973 года и спад 1974-75 годов означали не просто колебание делового цикла, а устанавливали поворотный пункт в долгосрочной кривой капиталистического развития.
Если провести аналогию с метеорологией, то колебания делового цикла можно было бы уподобить изменениям в погоде, а более долгосрочные перемены означали бы существенные изменения в климате.
И после 1974-75 годов весь экономический климат претерпел изменение. В то время как предприятия в 1950-х и 1960-х годах находились в условиях расширяющихся рынков и инвестиционных возможностей, новый режим характеризовался прежде всего падением нормы прибыли.
Капитал отреагировал на понижение прибылей таким же образом, как и прежде.
Он начал проводить снижение цен и повышение производительности труда. Первоначально делались попытки повысить эксплуатацию в рамках старого режима производства, однако они дали ограниченные результаты и встретили ожесточенное сопротивление рабочего класса.
Решающие изменения привели к развитию новых систем производства. Это происходило двумя взаимосвязанными путями.
С начала 1970-х годов такие отрасли как индустрии, текстильная промышленность и микроэлектроника начали располагать компоненты процесса производства вне национальных границ и даже создавать полностью заграничное производство. Удешевление транспорта и развитие более сложных средств связи содействовали разъединению или разрыву прежде единых производственных процессов таким образом, что более трудоемкие операции могли осуществляться в регионах с дешевым трудом, например, в Латинской Америке и Азии.
Еще более далеко идущие изменения последовали в 1980-е годы. Развитие микропроцессоров и ускоряющееся по спирали продвижение в технологии изготовления компьютерных чипов облегчили внедрение компьютеризированных методов в сердцевину производственных процессов, что привело к замене больших сфер корпоративного управления основанными на компьютерах системами информации. Оба этих процесса ускорились за последнее десятилетие.
То, что начиналось как стремление понизить цены, сегодня дало рост целиком новому режиму производства. Производство осуществляется на глобальной основе с использованием компьютеризированных методов во всех сферах: в производственных процессах, в проектировании, в контроле ассортимента и переучета товаров и в управлении финансами.
Теперь мы подошли к самому важному вопросу: каково историческое значение этих огромных изменений и каков их смысл для рабочего класса всего мира?
Согласно первосвященникам существующего порядка — профессиональным экономистам и ученым мужам средств массовой информации — текущие перемены со временем приведут к новому увеличению богатства и уровня жизни, точно так же, как прежние волны технологических нововведений делали это в прошлом, хотя и с некоторыми потрясениями.
В конце концов все будет к лучшему в этом лучшем из миров, покуда каждый будет повиноваться диктату рынка. Таков реальный итог всей их мудрости.
Два противоречивых результата новых технологий
Для того, чтобы понять эти революционные изменения, мы должны проникнуть глубже подобных успокоительных и совершенно поверхностных заверений и рассмотреть воздействие новых технологий на увеличение прибавочной стоимости.
Технологические нововведения, которые увеличили производительность труда, имеют два противоречивых результата, касающихся увеличения прибавочной стоимости.
С одной стороны, снижая долю живого труда в производственном процессе, они ведут к сокращению общей массы прибавочной стоимости, получаемой капиталом.
С другой стороны, увеличивая прибавочную стоимость, которая выжимается из каждого отдельного рабочего, который остается занятым в производственном процессе, они ведут к увеличению массы прибавочной стоимости.
Итак, вопрос сводится к следующему: может ли огромное повышение производительности труда, порожденное технологическими нововведениями, снова привести к росту массы прибавочной стоимости и обеспечить новый период капиталистического подъема и процветания населения мира?
Ответ состоит в том, что новые технологии не могут дать всего этого, потому что существуют внутренние пределы, налагаемые самими общественными отношениями капитализма, которые вырастают из системы наемного труда.
Чтобы показать существование этого главного барьера на пути безграничного капиталистического развития, позвольте нам рассмотреть простой пример.
Предположим, что на данной фирме занято 100 рабочих, работающих по восемь часов в день, причем шесть часов занимает воспроизводство их заработной платы, цены их рабочей силы, тогда как два часа используются для производства прибавочной стоимости, присваиваемой капиталистом. В этом случае общая масса прибавочной стоимости составит 200 часов.
Теперь представим, что производительность труда удвоилась, а число рабочих уменьшилось наполовину и рабочий день делится в следующей пропорции: три часа (половина прежнего времени) требуются рабочим для воспроизводства их зарплаты, а пять часов являются прибавочным трудом. В этом случае общая масса прибавочной стоимости составит 250 часов.
Таким образом, хотя число рабочих снизилось на пятьдесят, общая масса прибавочного труда, произведенного капиталом, увеличилась на 50. В этом случае внедрение новых технологий произвело общий прирост в накоплении прибавочной стоимости.
Теперь предположим, что процесс повторился. В этом случае число рабочих сокращается до 25, а рабочий день будет делиться в следующей пропорции: 1,5 часа понадобится для воспроизводства заработной платы, а 6,5 часов составят прибавочный труд. Однако в данном случае общая масса прибавочного труда достигнет только 162,5. То есть в результате технологических нововведений общая масса прибавочной стоимости снизится.
Этот простой пример никоим образом не представляет модели капиталистической экономики. Однако он позволяет нам приступить к рассмотрению процессов, которые в нее включены.
Этот пример показывает, что чем более развита производительность труда, тем больший рост производительности труда необходим для увеличения массы прибавочной стоимости, и что в определенный момент дальнейшее развитие производительности труда в результате технологических нововведений будет вести к падению массы прибавочной стоимости, которое выльется в кризис накопления капитала.
Именно этот момент сегодня достигнут. Если мы изучим развитие производительности труда за последние 150-200 лет капиталистического развития, то станет ясно, что в сущности оно представляет из себя процесс, который изображен в нашем простом примере: все большее снижение той доли рабочего дня, которая используется для воспроизводства стоимости рабочей силы.
В прошлом значительная часть рабочего дня рабочих уходила на воспроизводство их заработной платы, сегодня это занимает минуты или даже еще меньший срок.
Следовательно, если в прошлом рост производительности труда благодаря технологическим новинкам вел к увеличению общей массы прибавочной стоимости, то сегодня это ведет в конце концов к ее уменьшению.
Вот почему современная фаза капиталистического развития составляет столь разительный контраст с послевоенным бумом. Во времена послевоенного бума капиталистические фирмы получали прибыли в условиях, когда развитие более производительных методов вело к общему повышению общей массы прибавочной стоимости, выжимаемой из рабочего класса. Каждая фирма увеличивала свою прибыль в условиях общего увеличения массы прибавочной стоимости в целом.
Сегодня мы имеем совершенно иные условия. Всякая фирма: и организованная во всемирном масштабе транснациональная корпорация, и фирма местного или национального масштаба — стремится произвести прибыль в условиях общего снижения массы прибавочной стоимости. Такова ведущая тенденция, скрывающаяся за кулисами неистовой борьбы за рынки и бесконечного сокращения, которое привело к сокращению миллионов высокооплачиваемых рабочих мест во всех развитых капиталистических странах.
Во времена послевоенного бума в условиях расширения рынков, проистекающего из увеличения производимой прибавочной стоимости, крупнейшие корпорации увеличивали свои прибыли путем новых инвестиций, найма новых рабочих и увеличения продаж.
Сегодня, в условиях застоя и даже сокращения рынков, проистекающего из уменьшения общей массы прибавочной стоимости, прибыли получаются посредством снижения цен путем внедрения новых технологий и процессов, ликвидирующих рабочие места.
Чтобы проиллюстрировать этот процесс, позвольте мне привести сведения о прибылях американской фирмы «Дженерал Моторс» (GM). GM только что объявила, что за первые три месяца 1997 года полученная прибыль составила 1,8 миллиарда долларов США. Ее операции в Северной Америке принесли 764 миллиона долларов США. Эта прибыль была получена при сокращении продаж легковых автомобилей и грузовиков на 29 тысяч штук и сокращении доли на рынке. Однако в то же время GM получила прибыли на 37 процентов больше от продаж перевозочных средств, несмотря на падение годового дохода на 3,7 процента. Этот результат был достигнут путем сокращения 10 тысяч рабочих. Сегодня деятельность GM основывается на сокращении рабочих мест на одну треть всякий раз, когда она обновляет оборудование на каком-либо заводе.
Этот процесс не ограничивается только GM, он имеет универсальный характер. Согласно другому недавно опубликованному отчету, прибыли 500 компаний, входящих в список журнала «Форчун» («Fortune») (500 крупнейших фирм Соединенных Штатов), выросли в 1996 году на 23,3 процента при увеличении совокупного годового дохода всего на 8,3 процента. Данный отчет показал, что из 305 компаний, которые сообщили об увеличении прибыли в 1996 году, около 78 процентов получили прибыль, которая росла быстрее, чем годовой доход. Другими словами, тот процесс, который происходит на GM, является характерной чертой капиталистической экономики. Производство прибыли происходит только посредством уменьшения числа рабочих мест и обнищания все более широких слоев рабочего класса.
Опасные последствия этого положения для стабильности капиталистического порядка не отрицают некоторые представители самого капиталистического класса. Комментируя итоги деятельности 500 фирм из списка «Форчун», главный экономист «Морган Стэнли» («Morgan Stanley») заявил, что это «не положительный признак». «Корпоративная Америка очень хорошо зарабатывает, концентрируясь на операционной эффективности, однако, поступая таким образом, она наносит удар процессу поддержания роста». Иными словами, то, на что он обратил внимание без какого бы то ни было действительного указания на причины, это буйно разросшийся паразитизм, который характеризует производство прибылей.
Углубляющийся кризис системы прибыли является средоточием бесконечного стремления во всех основных капиталистических странах демонтировать систему социального обеспечения, здравоохранения и образования.
С точки зрения капитала, все эти траты представляют в конечном счете вычеты из массы прибавочной стоимости, которая могла бы быть присвоена в качестве прибыли. Следовательно, капитал безжалостно требует, чтобы все эти уступки были взяты назад. Таков действительный мотив, стоящий за требованием, выдвигаемым банками и международным валютным рынком, чтобы все национальные правительства сократили свой дефицит посредством урезания расходов. Здесь мы имеем быстрое движение к нижнему пределу.
Администрация Клинтона заявила, что необходимо ликвидировать систему социальной поддержки, введенную «Новым курсом» Рузвельта, сбалансировать бюджет и урезать расходы, чтобы укрепить конкурентоспособность Америки.
Точно так же в Европе посредством Маастрихтского договора и плана единой валютной системы различные национальные правительства демонтируют послевоенную систему социальной поддержки, чтобы поддержать позиции Европы в мировой борьбе против Америки и Японии. Последствия этого будут опустошительными. Подсчитано, что если все требования плана единой валютной системы будут реализованы, то общее сокращение расходов будет равняться одной четвертой валового национального продукта всей Европы.
Ни один национальный режим не стоит вне этой битвы. Правительства Китинга и Говарда настойчиво утверждают, что Австралия должна установить налогообложение на уровне, привлекательном для международных корпораций, иначе основные компании будут осуществлять свои операции в другом месте.
В результате сокращения налогов на корпорации, осуществленном при правительстве Китинга, годовой доход от налоговых поступлений упал по крайней мере на 17 миллиардов долларов США. Сама налоговая служба сообщила, что при существующих правилах корпорации получают налоговые послабления в размере около 17 миллионов долларов США ежегодно. В дополнение к этому правительства штатов предлагают дальнейшие налоговые уступки, когда они стремятся перетянуть к себе корпорации из соперничающих штатов. Другими словами, реальное богатство, представляющее десятки миллиардов долларов в год, из систем здравоохранения, образования и социального обеспечения перекачивается в распоряжение корпораций для накопления прибыли.
Мы стремились описать хотя бы в самой сжатой форме глубинные экономические процессы, которые лежат в основе социальной катастрофы, с которой сталкивается население мира, и вскрыть источник разительного противоречия, которое видно невооруженный глазом: противоречия между огромными достижениями в развитии производительных сил и все более ухудшающимся социальным положением.
Глубокие политические последствия
Теперь на основе проведенного анализа следует сделать политические выводы. Ясно, что причиной кризиса не являются ни глобализация производства как таковая, ни развитие новых технологий. Кризис произрастает из законов определенного общественного порядка — системы прибыли.
Развивая свою программу, Международный Комитет Четвертого Интернационала прямо основывается на подходе, который Маркс очертил 150 лет назад. «Теоретические положения коммунистов, — разъяснял он, — ни в какой мере не основываются на идеях, принципах, выдуманных или открытых тем или другим обновителем мира. Они являются лишь общим выражением действительных отношений происходящей классовой борьбы, выражением совершающегося на наших глазах исторического движения».
Этот подход необходимо приводит нас к столкновению со всеми многочисленными мелкобуржуазными радикальными течениями и их националистическими программами.
Они стремятся отрицать значение глобализированного производства для того, чтобы попытаться привязать рабочий класс к старым формам борьбы, основанным на факте существования национального государства и прежде всего опирающимся на национальные лейбористские партии и профсоюзы. Мелкобуржуазные радикалы требуют, чтобы национальные режимы наложили некоторые ограничение на деятельность организованного в мировом масштабе капитала, и утверждают, что таким путем каким-то образом социализм будет достигнут.
В противоположность этой перспективе, которая, между прочим, является столь же старой, как и сам капитализм (Сисмонди в сущности развивал такую же точку зрения в 1820 г.), марксизм основывается на понимании того, что социализм развивается из процесса, «совершающегося на наших глазах».
Он признает поэтому, что глобализация производства является выражением такой тенденции внутри капиталистического общества, когда развитие производительных сил, созданных и развитых человеческим трудом, неумолимо ведет к слому границ и оков буржуазных общественных отношений.
Эти общественные отношения сегодня висят над головой борющегося человечества как Дамоклов меч. В то время как национальное государство и система частной прибыли, которую оно защищает, оказываются излишними с экономической точки зрения, политический и военный аппарат государства приобретает все более важную роль для организованных в мировом масштабе корпораций в их всемирной борьбе за рынки и прибыли, в борьбе, которая угрожает тем, что способна раньше или позже привести к новой империалистической войне.
Отсюда понятно не только полное банкротство, но и реальные опасности всех тех программ, которые основываются на усилении власти национальных государств, якобы способных сдерживать мировой капитал. Эти программы нацелены на усиление того самого аппарата, чье существование угрожает новым мировым пожаром.
В речи, посвященной свободной торговле и прочитанной в 1848 году, Карл Маркс объяснял, что он за свободную торговлю, потому что система свободной торговли разрушает старый порядок: «Она разрушает старые национальности и доводит антагонизм между пролетариатом и буржуазией до крайней степени. Словом, система свободной торговли ускоряет социальную революцию».
Именно в этом духе мы рассматриваем глобализацию производства. Она является могущественным подтверждением программы, за которую мы боремся: объединение международного рабочего класса в борьбе за мировую социалистическую революцию.
Само развитие глобализированного производства, основанное на революционных достижениях в технологии, создает как условия для крупномасштабных классовых битв, так и — в то же время — закладывает экономические основы для создания нового общества, в котором эти ресурсы можно будет использовать для прогресса всего человечества.
Одним из самых поразительных последствий этого развития является пролетаризация большинства населения мира. В развитых капиталистических странах целые слои рабочих, которым в прошлом были предоставлены определенные привилегии, сталкиваются с действительностью, в которой капитал заботится о них лишь в той степени, в какой они представляют собой наемный труд. И по всему миру под мировым влиянием транснациональных корпораций создаются новые мощные батальоны рабочего класса.
Когда Маркс бросил свой знаменитый клич: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» — рабочие составляли меньшинство населения Европы и Северной Америки. Сегодня рабочий класс составляет большинство населения мира.
И рабочие вне зависимости от того, в какой стране они живут, оказываются перед лицом одинаковых нападок. В прошлом существовала связь между страной проживания и доходом. Сегодня эта связь разрушается. Как сверхбогачи, находятся ли они в Европе, США, Латинской Америке или Азии, являются частью одного мира, так и все в большей степени существует единый мир труда, в котором принадлежность к определенному классу, а не национальность, определяет размер дохода и уровень жизни. Никогда ранее не существовало таких условий, которые были бы столь благоприятными для развития международного единства рабочего класса.
Глобализация производства не только беспрецедентно усилила единство рабочего класса, но и заложила основы плановой мировой социалистической экономики.
Официальной идеологией буржуазии является поклонение святыне рынка, действию слепых бессознательных экономических процессов.
Но в действительной жизни эта религия почитается за свое нарушение, а не соблюдение. Реальная практика капиталистического производства включает в себя самое детальное планирование экономических процессов через все континенты и временные зоны на 24-часовой основе.
Развитие плановой мировой социалистической экономики — не утопия. Фундамент для нее заложен уже сегодня. Если экономическое планирование и производство могут быть осуществлены под эгидой транснациональных компаний по всему миру с целью получения прибыли, то в высшей степени возможно, чтобы производство было организовано объединенными производителями на основе человеческих потребностей и в интересах всего человечества.
Это не только возможность, но и необходимость для того, чтобы человечество предотвратило социальные катастрофы, вытекающие из сохранения системы прибыли. Именно на основе этой программы Четвертый Интернационал стремится объединить международный рабочий класс для революционных сражений, которые не за горами. Социализм или скатывание к варварству, такова ставка в предстоящей борьбе, в которой решится не менее, чем вопрос о будущем самого человечества и цивилизации.
Международная Летняя Школа МКЧИ в Австралии
Международная Школа в Австралии рассмотрела центральные проблемы истории, политики и культуры
Международная Летняя Школа, проведенная в начале января этого года Международным Комитетом Четвертого Интернационала и партией Социалистического Равенства Австралии, представляет собой важную веху в возрождении классического марксизма. Озаглавленное «Марксизм и фундаментальные проблемы ХХ столетия», это мероприятие, состоявшееся в Сиднее с 3 по 10 января, представляет собой первый подобный симпозиум, организованный мировым троцкистским движением.
Девять лекций, прочитанных в продолжение восьми дней ведущими представителями интернациональной партии, а также русским марксистским историком — профессором Вадимом Роговиным, явились результатом длительной теоретической работы, проведенной Международным Комитетом в направлении изучения наиболее важных вопросов истории и перспектив, с которыми сталкивается современное международное рабочее движение.
Главными темами, вокруг которых концентрировали свое внимание прочитанные лекции, касались таких вопросов, как значение и наследие русской революции 1917 года; роль сталинизма и значение социалистической оппозиции под руководством Троцкого против советской бюрократии; глобализация капиталистического производства и ее последствия для рабочего класса; исторические уроки национализма и герильеризма; уроки истории тред-юнионизма; проблемы искусства и культуры и их отношение к развитию марксизма.
Дэвид Норт (North), Национальный секретарь партии Социалистического Равенства США (ПСР — Socialist Equality Party), выступил с вводной лекцией, озаглавленной «Лев Троцкий и судьба марксизма в ХХ столетии». Он исследовал критическую роль революционного руководства и социалистического сознания в современном историческом процессе, и показал, что политика, за которую боролись Троцкий и его последователи, представляла собой жизнеспособную революционную альтернативу контрреволюционной политике Сталина. Концентрированное внимание, которое лектор уделил роли субъективного фактора в истории, а также его отношения к объективным условиям, стало центральной темой всех лекций и дискуссий, состоявшихся в продолжении работы Школы.
Д.Норт выступил также с лекцией, посвященной реформистскому вызову по отношению к марксизму, с которым на рубеже веков выступил Эдуард Бернштейн. Еще одну лекцию он посвятил природе и исторической роли профсоюзов.
Ник Бимс (Beams), Национальный секретарь партии Социалистического Равенства Австралии, прочитал лекцию о значении и революционных последствиях глобализации производства.
Вадим Роговин выступил с докладом, озаглавленным «Куда идет Россия?: Социологический анализ и исторический прогноз». В продолжение его лекции вниманию аудитории был представлен экземпляр английского перевода его книги «1937», который является четвертым томом из шеститомной серии книг по истории борьбы против сталинизма в Советском Союзе.
Представляя эту книгу по поручению Международного Комитета, Д.Норт заметил, что книга Роговина окажет огромное интеллектуальное влияние на международное рабочее движение и сыграет важную роль в разоблачении лжи и фальсификаций сталинистов, а также их сообщников из академических кругов. Те и другие всегда идентифицировали сталинизм с марксизмом.
Петер Шварц, Секретарь МКЧИ и лидер германской партии За Социальное Равенство (Partei fuer Soziale Gleichheit), представил исторический обзор роли сталинизма в послевоенной Восточной Европе, уделив при этом особое внимание взлету и падению Германской Демократической Республики.
Две лекции были посвящены изучению теории перманентной революции Троцкого в свете богатого опыта ХХ столетия. Первая из них, в которой суммировались уроки истории Индии и Китая, была прочитана Виже Диасом, Национальным секретарем ПСР Шри-Ланки.
Со второй лекцией на ту тему, озаглавленной «Кастроизм и политика мелкобуржуазного национализма», выступил Билл Вэнн (Vann), международный редактор американского «Международного Рабочего Бюллетеня» (International Workers Bulletin).
Дэвид Уолш (Walsh), редактор «Международного Рабочего Бюллетеня» по культуре, исследовал сложные взаимоотношения между искусством и развитием социалистической культуры среди трудящегося народа в лекции под заглавием «Искусство, культура и социализм».
Ник Бимс открыл работу Школы с упоминания о том, что разразившийся в этот момент финансовый кризис экономик Юго-Восточной Азии представляет собой выражение кризиса мирового капитализма. «Движется к завершению столетие, — сказал он, — которое было самым кровавым и насильственным в истории. Ни одна из проблем, которые взрывным образом выразились в форме войн, фашизма, массовой безработицы и бедности, не нашла своего разрешения. Более того, перед лицом следующего столетия все противоречия капиталистического способа производства, которые так жестоко проявили себя в продолжение последних ста лет, готовы снова выплеснуться наружу».
Взятые в совокупности, лекции явили собой значительный вклад в усвоение стратегических уроков ХХ столетия, — что является задачей, без которой невозможно возрождение социалистической культуры в международном рабочем движении.
Главной идеей, которая пронизывала собой всю работу Школы, была мысль о том, что ренессанс марксизма является фундаментальной предпосылкой для развития перспектив, которые способны ответить на жгучие вопросы сегодняшнего дня: растущее социальное неравенство, углубляющийся экономический кризис, упадок культурного уровня общества и продолжающееся влияние политического паралича в рабочем движении.
Каждое из представленных выступлений по-своему иллюстрировало факт, что существовала альтернатива великим предательствам сталинизма, социал-демократии и националистических движений: борьба за преемственность подлинного марксизма и развитие социалистического сознания в рабочем классе, которую проводили Лев Троцкий и Четвертый Интернационал.
Международный характер Школы нашел свое выражение не только в лекциях, но также и в интернациональном составе аудитории участников. В зале находилось более двух сотен рабочих, студентов и интеллектуалов, включая делегации от братских австралийской ПСР партий из Германии, Британии, Соединенных Штатов, Канады и Шри-Ланки, а также Социалистической Рабочей Лиги (Socialist Labour League) Индии. Немаловажное значение играло также участие в работе мероприятия троцкистов из бывшего Советского Союза и Восточной Германии.
Аудитория включала в себя также студентов и рабочих из различных частей Австралии, включая Брисбен, Ньюкасл, Воллонгонг, Мельбурн и Аделаиду. Все они представляли множество различных национальностей. Несмотря на то, что многие из них совсем недавно познакомились с марксизмом, они слушали лекции и деятельно участвовали в дискуссиях более чем по шесть часов ежедневно.
Вслед за каждой лекцией следовал живой обмен вопросами и ответами, и дискуссии проходили на самом высоком уровне. Другим свидетельством серьезности интереса к мероприятию было количество проданной марксистской литературы на сумму свыше 4.000 долларов. Кроме этого, в продолжение последнего заседания Школы более чем 20.000 долларов было внесено в форме наличных денег и обязательств в учрежденный (в объеме 100.000 долларов) Фонд партийного развития австралийской ПСР.
Одним из наиболее знаменательных и памятных событий прошедшего мероприятия был митинг памяти Джин Бруст (Jean Brust) — пионера американского троцкизма, которая умерла 24 ноября 1997 года, посвятив 60 лет своей жизни борьбе за социализм. Ведущие лидеры всех секций МКЧИ выступили с речами, посвященными товарищу Джин. Все они были едины в признании ее незаменимого вклада в развитие мировой партии социалистической революции.
МКЧИ готовит публикацию всех лекций, прочитанных во время Летней Школы, равно как и тексты некоторых наиболее важных замечаний, которые были высказаны в продолжение многочисленных дискуссий.
Историческое значение Международной Летней Школы в Австралии
Мероприятие, проведенное Международным Комитетом Четвертого Интернационала 3-10 января этого года в Австралии под именем Международной Летней Школы, имеет не только очень важное политическое, но также и историческое значение.
Это мероприятие стало прежде всего переломной — во многих отношениях — вехой в истории Международного Комитета последних 10-15 лет. Вместе с тем это также событие, которое подводит итог большого исторического периода в истории Четвертого Интернационала, начиная со времени окончания Второй Мировой войны.
Временная стабилизация мирового капитализма и экономический бум послевоенного времени были обусловлены страшными катастрофами предшествующего тридцатилетия 1914-1945 гг. с его двумя Мировыми войнами, Великой Депрессией, кровавыми преступлениями и предательствами сталинизма, гитлеровским Холокостом и другими ужасами, невиданными прежде в истории цивилизации.
Послевоенная стабилизация создала на время атмосферу, в которой революционное социалистическое движение не могло иметь непосредственного и массового влияния на политическое развитие международного рабочего класса. Сравнительно длительный период экономического процветания, социальных реформ и повышения жизненного уровня привели к стабилизации влияния реформистских и бюрократических аппаратов в рабочем движении. В этих условиях единственной жизненной перспективой для мирового троцкистского движения была необходимость работы с этими массовыми и имевшими преобладающее влияние среди рабочих реформистскими организациями.
Троцкизм против ревизионизма
Раскол между революционным марксизмом и паблоизмом, резко обозначившийся в 1953 году, шел не по линии того, нужно или не нужно работать с массовыми реформистскими движениями (отказ от этой работы был равносилен сектантскому уходу от действительности), но по линии того, как и на каких основах эту работу проводить.
Четвертый Интернационал исходил из той точки зрения, что существует противоречие между массовой членской базой социал-демократических и сталинистских партий, а также профсоюзов, и бюрократическим руководством этих движений. Свою задачу Четвертый Интернационал видел в том, чтобы объяснять рабочему классу ограниченность, непоследовательность и, в конечном итоге, враждебность реформистской политики бюрократических руководств подлинным историческим интересам рабочего класса. На этой основе он стремился революционизировать массовые движения снизу, добиваясь дискредитации существующих лидеров и завоевания там массового влияния и поддержки.
В отличие от этого паблоисты стали приписывать бюрократическим кликам способность к самореформе. Эти руководства, утверждали паблоисты, способны под давлением снизу сдвинуться влево, отказаться от своих реформистских перспектив и начать реализовывать революционную программу борьбы рабочего класса за международный социализм. Этим стратегическим подходом определялась конкретная политическая практика паблоистских течений, направленная, главным образом, на заигрывание и сотрудничество с бюрократическими аппаратами, защитой и поддержанием авторитета этих аппаратов перед лицом рабочих масс.
Влияние глобализации
Все эти обстоятельства претерпели радикальное изменение на фоне новейших тенденций глобализации мировой капиталистической экономики, связанных с невозможностью далее проводить программы социальных реформ в рамках и под эгидой национальных государств. Если в предшествующий период секции Четвертого Интернационала рассматривали себя в качестве организаций, которые должны революционизировать уже существующие массовые рабочие движения, и по этой причине они называли себя «союзами», то теперь возникла объективная необходимость того, чтобы эти секции заново переосмыслили свою политическую роль и перестроили свое отношение к рабочему классу.
Упадок массовых реформистских движений в послевоенное время поставил перед секциями ЧИ задачу создания новых революционных организаций рабочего класса вовне и без прямой связи с реформистскими движениями. Прямое и непосредственное обращение к рабочему классу с программой революционного преобразования капитализма в международном масштабе — таков глубинный смысл преобразования секций МКЧИ из союзов в партии, который был инициирован преобразованием в 1996 г. американской Рабочей Лиги (состоящей в политической солидарности с МКЧИ) в партию Социалистического Равенства.
Это решение менее всего является чисто организационным маневром. Оно связано с необходимостью нового переосмысления всех фундаментальных проблем марксизма на основании опыта 20-го столетия, а также духовного и политического перевооружения на этой основе передовых слоев рабочего класса.
Международная Летняя Школа в Австралии, собравшая лучших представителей Четвертого Интернационала со всех стран света и позволившая им в обобщенной форме высказать основное идейное и политическое наследия современного троцкизма, подводит, в известной степени, предварительную черту под этим этапом идейно-политического перевооружения.
Дав ясную и предельно глубокую оценку фундаментальным проблемам, с которым сталкивается сегодняшний рабочий класс всего мира, Летняя Школа в Австралии продемонстрировала могучий потенциал, которым обладает сегодня МКЧИ. Она показала также готовность Международного Комитета стать духовным и политическим авторитетом для новых слоев рабочих, студентов и интеллигенции всех стран мира, которые в ближайшую историческую перспективу будут вовлечены в политическое противостояние с реакционными и катастрофическими тенденциями новейшей стадии исторического кризиса капитализма.
Митинг памяти Джин Бруст (1921-1997): Она живет в каждом из нас
Международный Комитет Четвертого Интернационала и австралийская партия Социалистического Равенства (ПСР — Socialist Equality Party) провели в начале января этого года в Сиднее международную школу на тему «Марксизм и фундаментальные проблемы ХХ столетия». Один из вечеров Школы был посвящен публичному митингу, на котором лидеры МКЧИ со всего мира воздали долг памяти Джин Бруст (Jean Brust), которая вступила в американское троцкистское движение в 1930-е годы и много лет провела в рядах революционного движения. Товарищ Джин скончалась от удара 24 ноября 1997 года в возрасте 76 лет.
Джин первоначально вступила в Лигу Молодых Народных Социалистов (Young Peoples Socialist League) в городе Твин-Ситис, штат Миннесота. Она находилась под большим политическим влиянием крупнейших классовых конфликтов 30-х годов, включая всеобщую забастовку в Миннеаполисе 1934 года, которую возглавляли троцкисты. Придя в политику, она посвятила всю свою оставшуюся жизнь построению международной революционной партии рабочего класса.
Вместе со своим мужем и многолетним компаньоном Биллом, который умер в 1991 году, Джин сыграла в истории троцкизма очень важную и незаменимую роль. Когда Социалистическая Рабочая партия (СРП), партия пионеров американского троцкизма, основанная в 1938 году, капитулировала под давлением империализма и отвергла в начале 1960-х годов принципы марксизма, Билл и Джин выступили против этого предательства и соединились с группой молодых членов СРП для того, чтобы основать Рабочую Лигу, которая заняла позиции политической солидарности с МКЧИ.
Билл и Джин сыграли ключевую роль в сохранении преемственности революционного руководства, преемственности, которая была неотделима от их борьбы среди широких слоев рабочего класса. Джин боролась за политическую ясность среди рабочих, вовлеченных в забастовки и другие формы борьбы, начиная от стачки упаковщиков в Сен-Поле, Миннесота, в 1948 году и кончая острой забастовкой рабочих фирмы «Хормел» в Остине, штат Миннесота, в середине 1980-х годов, а также рядом столкновений последующих лет.
Более 30 лет товарищ Джин являлась членом Центрального Комитет американской Рабочей Лиги, а затем партии Социалистического Равенства, новой партии, основанной Рабочей Лигой в 1996 году.
В центре политической работы Джин находилось ее участие в мировом троцкистском движении. В последние годы своей жизни она совершила путешествия в Германию, Британию и Австралию, выступив перед сотнями сторонников и помогая воспитать новое поколение на основании опыта предшествующей борьбы.
Ниже следует сообщение о митинге в память Джин Бруст, состоявшемся в Сиднее.
Рабочие, студенты, молодежь и члены Четвертого Интернационала со всех концов света приняли участие в волнующем публичном митинге в Сиднее, который состоялся 7 января в память о жизни и борьбе Джин Бруст. Перед началом митинга присутствующие имели возможность осмотреть обширную выставку фотографий, запечатлевших жизнь Джин Бруст, начиная с ранних лет ее детства до ее первого участия в забастовочной борьбе 30-х годов и до ее участия во многих международных встречах и дискуссиях в 1980-е и 1990-е годы. |
 |
Ведущая митинга Линда Тененбаум, ассистент Национального секретаря австралийской ПСР, сказала, что Джин и ее муж Билл, который умер в сентябре 1991 года, занимают уникальное место в истории мировой партии социалистической революции.
«На этом подиуме сегодня вечером собрались лидеры различных секций международной партии, которой Джин посвятила свою жизнь. Если самым глубоким образом подходить к делу, то можно сказать, что никого бы из нас не было здесь сегодня, если бы не было непреклонной и принципиальной борьбы Джин Бруст вместе с горсткой ее единомышленников, которые сохранили преемственность троцкизма в сложные годы послевоенного бума», — сказала она, открывая митинг.
Л.Тененбаум представила первого выступавшего, Фреда Мазелиса, который знал Джин Бруст и работал вместе с ней на протяжении более чем 35 лет. Оба они были в числе основателей Рабочей Лиги, предшественницы ПСР в Соединенных Штатах.
Мазелис описал бурные события, которые привели Джин в 30-е годы в политику: массовые выступления американского рабочего класса, во многих из которых троцкисты играли руководящую роль; международную борьбу против капиталистической эксплуатации, фашизма и войны; сталинистское предательство русской революции.
Он объяснил, что она сыграла решающую роль в воспитании членов партии и рабочих на основе критического опыта этих первых классовых битв. Он подчеркнул ее решимость продолжать выполнение этой задачи, даже в 70-летнем возрасте, несмотря на слабое здоровье.
Ф.Мазелис уделил особое внимание тому центральному выводу, который разделяла Джин Бруст: необходимости формирования социалистического сознания в рабочем классе.
«Джин имела возможность принять участие в целом ряде важных классовых битв рабочих. То, что она могла понять на основании всего этого опыта, состояло в том, что стихийная борьба сама по себе недостаточна и что необходимо построить марксистское руководство».
Следующим выступающим был Ульрих Рипперт, Национальный секретарь партии Социалистического Равенства Германии (Partei fuer Soziale Gleichheit). Рипперт в первый раз встретился в Биллом, мужем Джин, в конце 1960-х годов, когда, будучи молодым человеком, он был привлечен в ряды троцкистского движения. В своих дискуссиях с Биллом Брустом У.Рипперт начал понимать решающее различие между революционной политикой и радикализмом среднего класса, а также политикой протеста, которая доминировала в тот период.
«Мне кажется, я знаю, что могла бы сказать товарищ Джин в том случае, если бы она могла принять участие в дискуссиях на этой неделе. Она бы объяснила, что эта летняя школа открывает новую ступень в строительстве нашей интернациональной партии. Многие люди ищут ответы на сложные проблемы этого столетия, ответы, которые они могут найти только в нашем интернациональном движении».
Виже Диас, Национальный секретарь ПСР Шри-Ланки, сказал:
«Джин Бруст выразила собой масштаб характера и личности, рождаемых нашим мировым троцкистским движением. Несмотря на то, что немногие члены шри-ланкийской ПСР имели возможность лично познакомиться с ней, они всегда очень внимательно читали и изучали то, что она привносила в наше движение своими многочисленными выступлениями в различных частях мира. Я должен сказать, что все мои товарищи были очень опечалены ее внезапной болезнью и кончиной».
Диас рассказал, что Джин вступила в партию в то же самое время, как и те люди, которые начали борьбу за троцкизм на Шри-Ланке. Они продемонстрировали большую долю храбрости, проводя политическую борьбу против Британии во время Второй Мировой войны, а также выступая против договора о независимости, который был навязан индийскому субконтиненту империализмом. Однако в то время как эти лидеры позднее капитулировали под давлением национализма и оппортунизма, с Джин Бруст дело обстояло совсем иначе. Она твердо стояла на позициях Международного Комитета.
Крис Марсден, редактор газеты «Интернациональный рабочий» (International Worker), выпускаемой британской ПСР, описал то влияние, которое Джин оказала на него как на относительно молодого члена партии в период, непосредственно последовавший за расколом 1985-86 годов с британской Рабочей Революционной партией.
«Это была жизненная проверка, когда с ранней юности она смогла посвятить свою жизнь борьбе за эмансипацию человечества, и это действительно делает ей честь. Большим открытием во время этой первой длительной встречи было для меня то, что ее социалистические убеждения придали ее жизни богатство и цель, на которые только очень немногие в состоянии претендовать…»
«Исторический опыт, через который ей пришлось пройти, в частности, борьба внутри нашего движения, явился тем политическим капиталом, который она терпеливо использовала для решения важнейших вопросов, с которыми сталкивается рабочий класс сегодня. Она сказала мне, что будущие поколения будут воспитываться в духе марксизма на основе уроков, извлеченных из раскола, через который мы только что прошли».
Кейт Медоукрофт, Национальный секретарь ПСР Канады, вступил в партию подростком и работал вместе с товарищем Джин на протяжении всей своей взрослой жизни.
«Джин всегда держалась очень просто. Между тем в некоторых случаях она была весьма твердой женщиной. Она была в состоянии не только выносить обвинения сталинистов и рыцарей Холодной войны, но также презрение и насмешки тех своих бывших товарищей, которые стали жертвами примитивных побуждений послевоенного бума, и которые только ждали момента, чтобы забыть идеалы, которым они посвятили свою молодость».
«Джин могла быть твердой, но ее характер также имел и другую сторону: ее чувствительность, ее сострадание, ее забота о товарищах и семье; ее любовь к жизни дополнялась ее политической стойкостью. Товарищ Джин страстно верила в социалистическое будущее человечества».
Ник Бимс, Национальный секретарь ПСР Австралии, сказал о том, что даже несмотря на то, что ему не удалось встретиться с Джин и Биллом после раскола 1985-86 годов, они оказали огромное влияние на него самого и на других членов Социалистической Рабочей Лиги, предшественницы австралийской ПСР, с самого ее основания в 1972 году.
«Жизнь товарища Джин Бруст представляет собой пример — в особенности, для всякого молодого человека — того, что означает прожить свою жизнь в соответствии с определенными принципами… Я вспоминаю, что когда мне было 23 или 24 года, я слышал от товарищей из Рабочей Лиги, нашей американской секции, о тех, чье участие в нашем движении началось еще в 30-е годы — о Джин и Билле Бруст».
«Находясь в условиях, которые преобладали тогда в Международном Комитете, — я имею ввиду растущий оппортунизм Рабочей Революционной партии — мы не имели возможности сотрудничать с ними. Несмотря на это, их деятельность имела свое влияние и совершенно определенно произвела сильное впечатление на меня».
Последним выступавшим был Дэвид Норт, Национальный секретарь ПСР США. Он сказал, что глубоко символичным является факт, когда первый митинг памяти товарища Джин, проведенный интернациональной партией, состоялся в Австралии, на расстоянии почти 10.000 миль от того места, где Джин Бруст начинала свою политическую жизнь. Это показывает, как далеко развилось движение Четвертого Интернационала.
«Джин и Билл Бруст показали нам, что означает прожить жизнь как единое целое. Жизнь Джин разворачивалась логически, исторически. Здесь было начало, здесь было развитие, здесь было завершение. Это напоминает музыкальное сочинение, и в каждой части этой жизни различные составляющие кусочки и элементы пересекались. Кто-то сказал, когда посмотрел на фотографии, которые находятся в фойе этого зала, где Джин показана от ранней юности до зрелого возраста, что юность присутствует во всех этих снимках. В известном смысле это символизирует то, что было самым главным в ее жизни».
«Я, равно как и все товарищи из Рабочей Лиги, очень многому научился у Джин. Конечно, мы очень горды работой, которая была проведена в продолжение этой школы за последнюю неделю благодаря тем докладам, которые мы приготовили, и тем дискуссиям, которые были проведены. Однако лекции, как бы важны и значительны они не были, играют, по существу, лишь сравнительно небольшую роль в воспитании кадров. Если говорить о моем собственном развитии, я должен признать, что те часы, которые я провел в дискуссиях с Джин и Биллом, независимо от того, происходили ли они в Детройте или за их обеденным столом в Миннеаполисе, сыграли для меня огромную роль».
Суммируя чувства всех тех, кто знал и работал с Джин Бруст, он сказал:
«Я думаю, что мы сумели воссоздать то, что было движущей силой личности Джин: ее умение постичь каждый аспект партийной жизни и наших собственных жизней. Она покинула нас, но то богатство воспоминаний, которое мы чувствуем и испытываем, говорит о том, что она все еще с нами…»
«Я верю, что она будет жить очень долго в воспоминаниях будущих поколений, потому что в своей жизни, в своем собственном опыте она соединила так много могущественных течений. Мы очень глубоко благодарны тому обстоятельству, что знали ее. Мы чувствуем огромный долг признательности за все то, что она дала нам, за ее самоотверженность и за ту радость, с которой она прожила в этом движении каждый день своей жизни до самого конца».
Митинг завершился показом видеоинтервью с Джин, которое было продемонстрировано впервые и в котором она описывала свои первые шаги в политике, крупнейшие столкновениях рабочего класса 30-х годов и свое решение вступить в троцкистское движение. Ее теплота, знания и огромный политический опыт стали очевидны каждому, когда она рассказывала о ранних битвах троцкистского движения, в которых она принимала самое непосредственное участие.
Д.Норт — Антисемитизм, фашизм и Холокост: Критический обзор книги Даниэля Голдхагена «Добровольные гитлеровские палачи»
Настоящая лекция была прочитана Дэвидом Нортом, национальным секретарем американской партии Социалистического Равенства (Socialist Equality Party), в Мичиганском Государственном университете в Ист-Лансинге 17 апреля 1997 года.
Лекция представляет собой критический анализ книги американского либерального историка Даниэля Голдхагена, которая была опубликована в 1996 г. и вызвала большой общественный резонанс. Книга эта посвящена вопросу о природе и характере германского фашизма. Основной ее идеей является утверждение о том, что гитлеровский нацизм вырос как органическое выражение истинно немецкого духа, а также о том, что он с самого начала имел самую широкую поддержку среди «обычных немцев». Примитивный и утробный антисемитизм гитлеровского движения, который вылился, в конечном итоге, в массовый геноцид евреев во время Второй Мировой войны, Д.Голдхаген также рассматривает в качестве исконно-немецкой черты характера, уходящей своими корнями в глубокую древность.
Книга Голдхагена привлекла к себе внимание не только в Америке; вскоре она была переведена и издана в Германии. Ее появление и известный «успех» следует рассматривать в контексте международных отношений последних лет, связанных с резким обострением конкурентной борьбы между крупнейшими центрами мирового капитализма, в частности, между США и Европейским Союзом во главе с Германией. В этой борьбе американский империализм пытается использовать в своих корыстных интересах идею об «общей немецкой вине» за германский фашизм.
Вопрос о соотношении между немецким народом и гитлеровским нацизмом является темой, которая является весьма актуальной и для современной России. Долгие десятилетия сталинистская бюрократия СССР пыталась использовать те же самые аргументы, которые сегодня повторяют либеральные историки, подобные Д.Голдхагену. Традицию этого заложил лично сам Сталин, который победу СССР над немецким фашизмом пытался представить в качестве завершения длительной многовековой борьбы славянских племен против германских завоевателей. Таков смысл его короткой речи, опубликованной в газете «Правда» 9 мая 1945 года. «Немец» и «фашист» в этой интерпретации представляют собой по сути одно и то же.
Сталин использовал подобную интерпретацию для того, чтобы скрыть провалы и преступления своей собственной политики 20-30-х годов. Ультралевый курс так называемого «третьего периода», уравнивавший социал-демократию с фашизмом, полностью разоружил Коминтерн и деморализовал все его европейские секции, в частности, германскую Компартию, способствовав тем самым приходу и укреплению Гитлера у власти. Пакт, заключенный Сталиным с Гитлером в августе 1939 года, означал официальное государственное признание нацистского режима со стороны сталинского руководства СССР, что развязало руки Гитлеру для военной агрессии против народов Центральной и Восточной Европы.
Политические наследники Сталина вплоть до Горбачева всегда пытались скрывать эти факты, служащие беспощадным приговором циничной политике тоталитарной сталинистской бюрократии в СССР. Они сваливали вину за победу нацизма в Германии исключительно на «объективные обстоятельства» или национальные качества немцев, никак не желая признавать роль сталинского руководства Коминтерном, ошибочная и предательская политика которого сыграла решающую роль в том, что установление гитлеровского режима стало возможным.
Даже такие выдающиеся советские кинорежиссеры послевоенного времени, как Михаил Ромм были вынуждены подстраиваться под эту официальную концепцию. Советский человек, который смотрел фильм «Обыкновенный фашизм», неизбежно приходил к выводу о том, что Гитлер опирался на поддержку большинства немецкого народа.
Преодоление этих стереотипов стоит в прямой зависимости от прояснения истории 20-30-х годов, в том числе истории СССР, роли сталинизма в этот период, а также обстоятельств и причин победы фашизма в Германии. Публикуемая в данном номере лекция Д.Норта делает необыкновенно важный вклад в разрешение этой задачи.
В заключение следует заметить еще, что прием, который использует Д.Голдхаген, отождествляя нацистский режим с немецким народом, также широко используется либеральными мыслителями и политиками применительно к Советскому Союзу, когда они совершенно фальшивым образом выдают Сталина за выразителя глубинных настроений русского народа.
Те пропагандистские мифы, которые создавала советская бюрократия о себе самой, либеральный антикоммунизм берет за чистую монету для того, чтобы, отталкиваясь от мнимого тождества сталинского режима с Октябрьской революцией, дискредитировать идею революционного преобразования общества на социалистических началах.
Холокост и современное политическое сознание
«Холокост» (букв. с английского: «уничтожение», «бойня», «резня») — термин, традиционно используемый для обозначения нацистского геноцида против евреев в годы Втором Мировой войны. — Ред.
Прошло немногим более полувека с момента гибели гитлеровского Третьего Рейха, а человечество все еще пытается осознать наследие ужаса и скотства, оставленное им. Сцены массовых убийств, которые предстали весной 1945 года, когда были открыты нацистские концлагеря, никогда не будут стерты из человеческого сознания. Однако недостаточно того, чтобы преступления против человечества, совершенные в Аушвице, Треблинке, Берген-Бельзене, Бухенвальде и Дахау, никогда не остались бы забытыми. Не менее важно, чтобы были поняты значение и смысл этих преступлений.
Здесь мы сталкиваемся с огромной проблемой: несмотря на все, что было сказано и написано о Холокосте, он продолжается оставаться странным образом смутным событием. Несомненно, было собрано огромное количество эмпирических данных о Холокосте. Мы обладаем подробной информацией, каким образом нацисты организовывали и выполняли свое «последнее решение» — убийство 6 миллионов европейских евреев. И все-таки центральные для понимания Холокоста моменты: его исторические корни, политические причины и, наконец, его место в истории ХХ века, — за очень небольшим исключением были раскрыты очень бедно. Такое положение, действительно, недопустимо. Основной вопрос, поднятый Холокостом: «Почему это случилось?», — является вопросом, найти ответ на который труднее всего.
Очень часто ситуация упрощается аргументом, что Холокост — настолько ужасное событие, что рациональное объяснение его невозможно. Если, как сказал Адорно, невозможно писать поэзию после Аушвица, то можно предположить также, что невозможно больше доверять и способности историков понять те силы, которые вызывают социальную или, точнее говоря, антисоциальную деятельность человека. Историческая наука и политическая теория кажутся беспомощными при наличии такого непостижимого зла.
Таким образом, для тех, кто придерживается подобного мнения, не имеет большой ценности то, что может быть извлечено из изучения экономического фундамента, классовой структуры и политической борьбы европейского и германского общества перед приходом Третьего Рейха. В лучшем случае, такой научно-материалистический подход даст не более, чем фоновую информацию о случайном социальном окружении, в котором силы человеческого зла, погруженные глубоко в человеческую душу или психику, могущественно вырвались наружу, что неминуемо должно было произойти, несмотря на сдерживающее моральное влияние цивилизации.
В 1950-х годах был написан роман, развивший этот мрачный взгляд на положение человека. Большинство из вас, я уверен, знакомы с «Повелителем мух» (Lord of the Flies) Уильяма Голдинга, который выдвигает мысль, что варварство — это естественное состояние человечества. Освободите группу рядовых школьников от нормальных ограничений цивилизации и они, самое большое, в течение нескольких недель, вернутся к состоянию кровожадной дикости. Эта мизантропическая работа выросла из умозаключений, к которым Голдинг пришел в результате опыта Второй Мировой войны.
«Любой, кто прошел через эти годы, — писал он позднее, — не поняв, что человек производит зло так же, как пчела производит мед, должен быть слепым или не в своем уме» (1).
Популярность «Повелителя мух» отражала замешательство и отчаяние, спровоцированные ужасами Второй Мировой войны. Это настроение было усилено политическими отношениями, возникшими в результате последствий войны. Фактически, участвовать в объективной дискуссии о природе Третьего Рейха после 1945 года стало еще труднее, чем раньше. В реакционном политическом пространстве «холодной войны», особенно в США, стало неуместным распространяться слишком серьезно об отношениях между фашизмом и современным капитализмом.
В 1930-е годы политически грамотные и классово сознательные люди понимали, что подъем европейского фашизма после Первой Мировой войны был прямым ответом капиталистического общества на революционную опасность, возникшую на основе массового социалистического рабочего движения. Примеры муссолиниевской Италии, гитлеровской Германии и франкистской Испании показали слишком ясно, что фашизм был, в сущности, контрреволюционной политической мобилизацией в интересах капитализма, обезумевших средних классов, мелкой буржуазии против социалистического рабочего движения. Там, где фашизм пришел к власти, рабочий класс прекратил существование в качестве организованной политической и социальной силы.
В 1930-е годы была не только глубоко осмыслена взаимосвязь между капитализмом и фашизмом. Социалисты неоднократно предупреждали, что мировой кризис капиталистической экономики, который разрушил средние классы и толкнул их в объятия фашизма, угрожает евреям физическим уничтожением.
Лев Троцкий писал в 1940 году:
«Период сокращения внешней торговли и упадка отечественной торговли является также периодом чудовищного усиления шовинизма и особенно антисемитизма. В эпоху его подъема капитализм вызволил евреев из гетто и использовал их как инструмент своего коммерческого развития. Сегодня увядающее капиталистическое общество старается выдавить евреев из всех своих пор; 17 миллионов человек из 2 миллиардов населяющих планету, т.е. меньше 1 процента, не могут найти своего пристанища на нашей планете! Среди обширных пространств и чудес технологии, которые покорили для человека не только землю, но и небо, буржуазия сумела превратить нашу планету в мерзкую тюрьму» (2).
В той степени, в какой откровенное обсуждение реальных истоков, классовых основ и политических целей фашизма было ограничено господствующими интересами правительства США, был создан интеллектуальный вакуум, который поощрял проникновение исторически неверных и абсолютно ненаучных концепций фашизма, Третьего Рейха и Холокоста. Это имело далеко идущие последствия для массового сознания. Изолированный от своего существенного исторического и политического контекста, Холокост был объявлен непостижимым. Общественное восприятие Холокоста все большей и большей степени обусловливалось стремлением к эксплуатации сенсаций, дешевыми моральными пошлостями и экзистенциальным заламыванием рук.
Если и можно вынести какой-либо урок из Холокоста, так это то, что человек способен — если дать ему малейший шанс — на невообразимую жестокость; и что трудно поверить, после хладнокровного убийства 6 миллионов человеческих существ, в прогресс и способность человека к самосовершенствованию. Таким образом Холокост был использован для оправдания послевоенного status quo и осуждения борьбы за лучший мир.
Я не хотел бы утверждать, что за последние 50 лет не было написано ни одной работы о Холокосте, имеющей научную значимость. Есть целый ряд историков, которые выпустили выдающиеся монографии по различным аспектам нацистского режима и Холокоста. Но общественное сознание было едва затронуто исследованиями выдающихся историков, чьи работы обычно прочитывались только специалистами в этой области, особенно в США.
Исключительно для того, чтобы привлечь внимание к упавшему уровню современного политико-исторического сознания, разрешите мне заметить, что вряд ли можно найти в современных работах ученых-историков ссылки на заметки Льва Троцкого по поводу нацизма, сделанные им между 1930 и 1934 годами, хотя ни один человек его времени не понимал с такой ясностью огромной опасности и разрушительного потенциала германского фашизма.
Наибольшее внимание привлекают работы, которые оставляют без возражений или усиливают основные предрассудки и неверные представления. Достойная глубокого сожаления, но необычайно успешная, книга Даниеля Голдхагена «Добровольные гитлеровские палачи: Обыкновенный немцы и Холокост» (Hitler's Willing Executioners: Ordinary Germans and the Holocaust) попадает именно в эту категорию.
Аргументы Голдхагена
Главная тема книги Голдхагена легко формулируется. Причина Холокоста кроется в настроении и вере немцев. Большой национальный коллектив, немецкие люди, движимые исключительно немецкой антисемитской идеологией, провели немецкое мероприятие, Холокост. Систематическое убийство евреев стало национальным способом проведения времени, в котором все немцы, которым была дана такая возможность, радостно и с энтузиазмом принимали участие.
Немцы убивали евреев потому, что они были охвачены, в качестве немцев, неконтролируемым немецким антисемитизмом. Ненависть к евреям составляла основу weltanschauung («мировоззрения») немецких людей.
Политика режима имела только второстепенное значение. Голдхаген настаивает, что термины «нацисты» и «люди СС» — неуместные ярлыки и не могут употребляться в отношении убийц. Голдхаген, кажется, предполагает, что единственно существенным отношением между Третьим Рейхом и уничтожением евреев было то, что последний позволил немцам действовать без ограничений, в соответствии с немецкой верой.
Голдхаген пишет:
«Самое подходящее, даже единственно подходящее общее название для немцев, совершивших Холокост, — «немцы». Они были немцами, действующими во имя Германии и ее в высшей степени популярного лидера, Адольфа Гитлера» (стр.6).
Чтобы не отвлекаться от течения потрясающих мыслей Голдхагена, я не буду распространяться о том, что сам Гитлер был австрийцем, что его расистские теории были почерпнуты из записей французского графа ХIХ столетия Гобино или что его политический герой Муссолини был итальянцем, что его главный идеолог, Адольф Розенберг, был родом из прибалтийской провинции царской России, что ближайший собрат Гитлера по оружию, Рудольф Гесс, родился в Египте.
Вместо того, чтобы размышлять о скрытом смысле таких нелепых противоречий, перейдем к заключению Голдхагена о том, «что антисемитизм привел в движение многие тысячи «обыкновенных» немцев и подвигнул бы многими миллионами больше, если бы они были надлежащим образом направлены на массовое убийство евреев. Не экономические трудности, не принудительные инструменты тоталитарного государства, не социо-психологическое давление, не неизменные психологические предрасположенности, а идеи о евреях, которые были распространены в Германии, на протяжении десятилетий побуждали обычных немцев убивать безоружных, беззащитных еврейских мужчин, женщин и детей тысячами, систематически и безжалостно» (стр.9).
Используя грубую версию кантовской эпистемологии, Голдхаген снова и снова заявляет, что антисемитизм был интегральным, a priori присущим компонентом познавательного аппарата немцев: «антисемитские убеждения, — пишет он, — никогда в Германии существенно не изменялись».
Методология Голдхагена
Несколько позже я рассмотрю, насколько аргументы Голдхагена соответствуют фактам. Но сначала я бы хотел сделать несколько наблюдений, касающихся логики его мысли и анализа.
Самая общая черта вульгарной мысли — это тенденция упрощать сложную, многогранную реальность при помощи слишком пространных, нечетких и одномерных определений. Научное мышление старается идентифицировать и исследовать во взаимодействии различные и антагонистические элементы, из которых состоит каждое явление. Оно пытается развить концепции, тщательно выражающие сложность, т.е. противоречивую природу, реальности, отражающейся в уме ученого.
Вульгарное мышление, наоборот, принимается за пустые обобщения, не уделяя внимания существенным внутренним противоречиям, которые составляют структуру явления, являющегося предметом анализа. Такие пустые обобщения известны в философии как абстрактные тождества, т.е. тождества, из которых исключены все внутренние противоречия. Они абстрактны в худшем смысле слова, так как они являются неадекватными умственными представлениями реальности. Материальный мир просто не состоит из таких внутренне непротиворечивых явлений.
Каждое «тождество» содержит различие в самом себе. В этом состоит основная ошибка вульгарного мышления: оно оперирует односторонними концепциями низшего уровня, такими абстрактными тождествами, которые неспособны обеспечить научное и правдивое представление о реальности.
Методологический недостаток книги профессора Голдхагена отображен в ее заголовке: «Добровольные гитлеровские палачи: Обыкновенные немцы и Холокост». Остановимся прямо здесь. Что подразумевается под «обыкновенными немцами»? Для тех из вас, кто хотел бы получить наглядный пример «абстрактного тождества», вот он. Это настолько широкая категория, что она способна включить в себя практически все, за исключением, вероятно, только немцев еврейского происхождения. Что, в конце концов, какого-нибудь немца делает «обыкновенным»? Это крупная фигура, светлые волосы, голубые глаза, склонность к принятию воздушных ванн в обнаженном виде? Или это талант к трудному для понимания философствованию и страсть к 300-фунтовому вагнеровскому сопрано? Концепция, построенная на таких глупых и произвольных стереотипах, не может иметь научного значения в познании объективной реальности.
Но если мы попытаемся включить в наше определение более серьезные социологические характеристики, несостоятельность концепции «обыкновенности» сразу становится очевидной. В 1933 году немецкое общество имело сложную классовую структуру. Был ли «обыкновенным немцем» в момент прихода Гитлера к власти заводской рабочий, обанкротившийся торговец, деморализованный член люмпен-пролетариата, увязший в долгах крестьянин, юнкер-землевладелец из Восточной Пруссии или индустриальный магнат?
Если все эти элементы различных социальных слоев должны быть собраны вместе в качестве «обыкновенных немцев», это просто значит, что «обыкновенность» не отражает внутреннего антагонизма и конфликтов немецкого общества образца 1933 года. Следовательно, то, что представляет своим читателям Голдхаген — не научное рассмотрение немецкого общества, каким оно в реальности было в 1933 году, а идеализированный портрет однородного общества, что, несомненно, составляет нацистский миф о едином немецком народе, определяемом на основании расы и крови.
Взяв концепцию «обыкновенного немца» за основу для всего анализа, Голдхаген вынужден исключить из своей книги все и всех, кто мог бы поставить под сомнение обоснованность этого стереотипа. Его ответ на нацистскую навязчивую идею der ewige Jude («вечного еврея») как неумолимого врага немецкого народа — навязчивая идея о der ewige Deutsche («вечном немце»), неумолимом и неизменном враге еврейского народа.
Определив нацию без какой-либо внутренней дифференциации, за исключением жесткого разделения немцев и евреев, Голдхаген вынужден оставить нацию без какой-либо реальной истории. У него практически отсутствуют ссылки на события и персоналии, определявшие развитие Германии в течение столетия, предшествовавшего приходу Гитлера к власти.
В книге Голдхагена социалистическое движение осталось без внимания. В этом 622-страничном труде невозможно найти ни одной ссылки на Карла Маркса, Фридриха Энгельса, Фердинанда Лассаля, Августа Бабеля или Вильгельма Либкнехта. Ни слова не найти об антисоциалистических законах 1878-1890 годов, осуществленных режимом Бисмарка. Социал-демократическая партия, первая массовая партия в истории, имевшая самое большое число мест в германском рейхстаге, упомянута только между прочим. Нет также никаких упоминаний о революции 1918 г. или возникновении Союза «Спартак».
Эти упущения не могут рассматриваться как недосмотр. Голдхаген просто не может писать о немецком социалистическом движении, так как его историческое присутствие представляет опровержение всей его теории. Но если не рассматривать становление немецкого рабочего социалистического движения, то невозможно понять природу и значение современного антисемитизма.
Подъем современного политического антисемитизма
Враждебность к евреям — отнюдь не новое явление, связанное исключительно с Германией. Однако только в последней трети ХIХ века антисемитизм появился как отчетливая политическая сила, не только в Германии, но и в ряде европейских стран. Несомненно, корень роста антисемитских движений — в сложных социальных процессах, имеющих отношение к развитию современного индустриального капитализма.
Самым важным фактором было появление нового и необычайно сильного социального класса, промышленного пролетариата. К 1870-м годам, в особенности после Парижской Коммуны 1871 года, существование массового рабочего класса, все больше попадающего под влияние социалистической идеологии, было признано как потенциально революционная угроза капиталистическим интересам.
В ответ на эту опасность привилегированные классы — буржуазия и землевладельцы — пытались взрастить широкую основу для защиты существующего общественного порядка. Парадоксальным образом массовая база для защиты капитализма от социалистического рабочего движения должна была появиться из элементов среднего класса, чье социально-экономическое положение постоянно подрывалось современным промышленным развитием.
В Германии в 1873 году в результате краха фондовой биржи, который больно ударил по сбережениям вкладчиков из среднего класса, наступила тяжелая депрессия. Массовые настроения против свободной торговли Бисмарка и политики laissez-faire («позвольте сделать») развились довольно быстро. К несчастью, скоро сделалась известной вовлеченность значительного числа еврейских биржевиков в скандалы, связанные с крахом фондовой биржи, что обеспечило фокус для гнева дезориентированных средних классов. В этой ситуации отождествление еврея с бедствиями современного капитализма приобрело новую политическую значимость.
Чувствительность мелкой буржуазии к таким жалобам была усилена далеко идущими религиозными предрассудками. Но определенные объективные условия, созданные капиталистическим развитием, направили эти старые предрассудки по чрезвычайно реакционным линиям и наделили их чрезвычайно разрушительной силой.
Антисемитские писатели, такие как Отто Глагау, Рудольф Мейер и Вильгельм Марр, описывавшие евреев как воплощение капиталистической жадности, приобрели широкую аудиторию среди отчаявшихся слоев германского Mittelstand (среднего сословия — ред.) — мелких торговцев, ремесленников, безработных и обеспокоенных специалистов.
Попытка направить смутные антикапиталистические чувства немецкого Миттельштанда в гнев против евреев была облегчена значительными улучшениями социального положения немецких евреев в течение ХIХ века. «К 1870-м, — пишет историк Роберт Вистрич, — евреи представлялись как буржуа par exellence в обществе, которое не было еще полностью обуржуазившимся, как инновационные модернизаторы в нации, которая не была еще модернизирована» (3).
Согласно цифрам, представленным Вистричем, 22 % банковских служащих и биржевиков в 1882 году были евреями. В то время, когда евреи составляли немногим более 1 % германского населения, они представляли 43,23 % собственников и директоров банковских и кредитных предприятий. Несколько самых больших банков в Германии контролировались евреями, например, Варбург в Гамбурге, Оппенхейм в Кельне и Ротшильд во Франкфурте. В начале 1900-х годов известный экономист Вернер Зомбарт заметил, что 25 % членов Советов директоров в 10 главных отраслях германской индустрии были евреями.
Еще один важный признак успеха немецкого еврейства — высокая доля специалистов: к 1882 году 11,7 % докторов, 8,6 % журналистов и 7,0 % юристов были евреями. Как показывают эти цифры, еврейская молодежь активно училась в колледжах.
Этот успех обеспечил дополнительную базу для антисемитских настроений испытывавшего неуверенность немецкого Миттельштанда, который не хотел терпеть соперничества евреев.
На ранней стадии антиеврейские настроения сосредотачивались на предполагаемой исключительности евреев, чья религия и традиции ограничивали их от остального народа. Новый политический антисемитизм протестовал против излишней интеграции евреев в национальную жизнь, и эти протесты были подкреплены псевдонаучными расистскими теориями, — весьма модным увлечением конца ХIХ века. Демагогические воззвания к борьбе против еврейского капитала сочетались с истерическими призывами защитить германскую расу от опасности семитского доминирования. Вильгельм Марр заявлял, что «борьба между «семитизмом» и германизмом была необратимой судьбой мировой истории» (4).
Антисемитизм в Европе
Политический антисемитизм не был ограничен Германией. Аналогичное явление развивалось во Франции. Антисемитизм рассматривался его адептами в качестве самого эффективного средства для мобилизации массовой поддержки не только против появления социалистического пролетариата, но также и всех элементов либеральной демократии. На основе антисемитизма фабриковался новый национальный консенсус, игнорировавший деление на классы, созданные капиталистической индустриализацией и исходя из факта существования которых исходил социализм в своем революционном пафосе. Реакционный теоретик Море воспринимал антисемитизм в качестве средства реинтеграции пролетариата в тело нации.
«Только одно способно сдержать пролетариат, — писал он. — Только одно даст этим людям что-нибудь, что нужно защищать или завоевывать». Этот национальный проект должен был реализоваться через антиеврейскую революцию (5).
Сверхреакционный Шарль Морра (Maurras) заявил, что интегральное национальное единство не может быть достигнуто без использования антисемитизма, который облегчит подавление классовых антагонизмов.
«Без чудесного появления антисемитизма все кажется невозможным или ужасно трудным. Он позволяет все расположить по местам, сгладить и упростить. Если не станешь антисемитом через патриотизм, то станешь им, почувствовав благоприятную возможность» (6).
Это был идеологический фон, обеспечивший такой взрывчатый характер делу Дрейфуса, вспыхнувшему во Франции в 1894 году. Состоятельный еврей, армейский офицер, ложно обвиненный в шпионаже в пользу Германии, стал центром злобной антисемитской агитации. Более 70-ти городов стали свидетелями антиеврейских бесчинств, творимых толпами под крики «Смерть евреям!». На синагоги были совершены набеги, магазины евреев были ограблены, евреев избивали на улицах.
Как и в Германии, антисемитское движение нашло поддержку среднего класса, особенно среди владельцев магазинов и других слоев мелкого и маргинального бизнеса. В книге профессора Голдхагена нет ни одной ссылки на дело Дрейфуса или антисемитские движения.
Антисемитизм и Социал-демократическая партия
Главная предпосылка книги «Добровольные гитлеровские палачи » — то, что антисемитизм был повсеместно принят всеми слоями немецкого общества. Профессор Голдхаген даже настаивает, что нет ни одного значительного или надежного документального свидетельства, что в Германии существовала хотя бы самая слабая оппозиция антисемитизму. Удручает то, что такое заявление может быть сделано в книге, которая претендует на научность.
История германской социал-демократии в то время, когда она представляла собой массовое революционное движение рабочего класса, — т.е. с 1870-х годов до начала Первой Мировой войны в 1914 году, — это непрекращающаяся борьба против антисемитизма. Потребности политической борьбы среди рабочего класса исходили из непримиримого отношениям ко всем формам антисемитской пропаганды. Если оставить в стороне демократические принципы и моральные соображения, Социал-демократическая партия рассматривала связь антисемитизма с демагогическим антикапиталистическим краснобайством как попытку дезориентировать рабочий класс и подчинить его политическим представителям среднего класса.
Депутаты Рейхстага от СДПГ в 1889 г.: сидят Георг Шумахер, Фридрих Харм, Август Бебель, Хайнрих Майстер, Карл Фроме; стоят Йохан Хайнрих Вильгельм Диц, Август Кюн, Вильгельм Либкнехт, Карл Грилленбергер, Пауль Зингер. |
 |
Образование Адольфом Штекером (Stoecker) явно антисемитской Христианско-социальной Рабочей партии было нацелено на использование травли евреев в качестве средства для отстранения рабочего класса от все более влиятельной, хотя и нелегальной, социал-демократии. В противовес Штекеру социал-демократия проводила мощную кампанию просвещения рабочего класса о реакционной природе антисемитизма. В официальном заявлении СДПГ в связи с выборами 1881 года, партия заявляла:
«Скандал, связанный с антисемитскими беспорядками, стал возможен впервые после антисоциалистического закона; и если эти беспорядки не приняли размах всеобщей травли евреев, то эту заслугу следует целиком приписать социал-демократам, которые предупреждали рабочий класс о позорной деятельности, вытекающей из основных мотивов антисемитизма» (7).
Контрнаступление СДПГ оказало огромное политическое и моральное влияние на рабочий класс. Рабочие стали разгонять антисемитские собрания, Штекер был осмеян. Оппозиция антисемитизму со стороны СДПГ нашла свой наиболее значительный символ в выборе еврейского социалиста-предпринимателя Пауля Зингера в качестве кандидата в Рейхстаг от важного берлинского округа. На выборах 1887 года Зингер получил больше голосов, чем любой другой кандидат в городе.
«Оппозиция антисемитизму, — пишет Вистрич, — стала долгом чести рабочего движения…»
«Мощная кампания, предпринятая германскими социал-демократами против Адольфа Штекера и его берлинского движения, сделала рабочему классу прививку от антисемитизма. Она не уничтожила антиеврейские предрассудки в рабочем движении, но они приобрели политически маргинальный характер… Борьба против Штекера была борьбой за социал-демократию, утверждение демократических прав самого рабочего класса» (8).
Роль, сыгранная СДПГ в борьбе против антисемитизма, завоевала в конце концов широкую поддержку одного слоя немецкого населения, который ранее смотрел на ее деятельность с заметной сдержанностью, — еврейского среднего класса. Несмотря на важную роль, играемую небольшой, но значительной прослойкой немецких евреев-интеллектуалов, большинство еврейских представителей среднего класса и буржуазии по причине собственного экономического интереса осталась отстраненной от социал-демократии. Дополнительная причина негативного отношения многих евреев к СДПГ проистекала из желания (связанного, возможно, с небезопасным положением евреев в германской империи) продемонстрировать как можно более нарочито свою приверженность режиму кайзера Вильгельма.
Но на рубеже столетий немецкие евреи не могли игнорировать тот факт, что социал-демократы были единственной партией, которая безоговорочно выступала против антисемитизма. Действительно, СДПГ была единственной партией, которая выставила еврея в качестве своего кандидата на выборах в Рейхстаг. На выборах 1903 года СДПГ впервые завоевала значительное количество голосов немецких евреев.
Это еще один элемент истории Германии до 1933 года, не упоминаемый профессором Голдхагеном.
В результате борьбы СДПГ политическое влияние антисемитских партий в Германии стремительно падало между серединой 1890-х и началом Первой Мировой войны. В первые годы XX-го века самые яростные взрывы антисемитизма произошли не в Германии, и даже не во Франции, а в России.
Антисемитизм в России
Кровавые погромы, происходившие в России, были прямым ответом царского режима на растущее революционное движение рабочего класса. Правительство спонсировало образование правых парламентских групп, известных как «черные сотни», чтобы терроризировать рабочий класс.
«Как и в случае фашистских движений в межвоенной Европе, — пишет историк Орландо Фигес (Figes), — самая большая поддержка пришла от озлобленных люмпенских элементов, которые потеряли — или боялись потерять — свой невысокий статус в социальной иерархии в результате модернизации и реформы: лишенные корней крестьяне, вынужденные податься в города случайными наемниками, мелкие торговцы и крестьяне, вытесненные конкуренцией из большого бизнеса, чиновники нижнего эшелона и полицейские… и патриоты пивных всех мастей, задетые видом «выскочек» из рабочих, студентов и евреев, оспаривающих богом данную царскую власть» (9).
Режим царя Николая II ответил на революционное движение 1905 волной террора, главным объектом которого были евреи. В течение двух недель после издания царского Манифеста в октябре 1905 г. было совершено 690 погромов. Три тысячи евреев были убиты в этот период. Погром в Одессе стоил жизни 800 евреям. 500 были ранены и более 100,000 остались без крова. Вскоре было установлено, что погромы были организованы при прямой помощи правительства. Политический механизм погромов был описан в одной социалистической газете того времени следующим образом:
«Старая известная картина! Полиция заранее организовывает погромы. Полиция возбуждает их: листовки, призывающие к бойне евреев, отпечатаны правительством. Когда погромы начинаются, полиция бездействует! Войска спокойно взирают на действия черносотенцев. Но позднее та же самая полиция устраивает фарс допроса и суда над погромщиками. Расследования и суды, проводимые чиновниками, заканчиваются одинаково: расследования тянутся, никто из погромщиков не признается виновным. Иногда даже поколоченные и покалеченные евреи и интеллектуалы предстают перед судом, месяцы проходят — и старые, но всегда новые истории забыты до следующего погрома» (10).
Автором этой статьи, написанной в июне 1906 г., был Ленин.
| Члены еврейской организации самообороны, убитые во время погрома в России в 1905 г. |  |
Боясь того, что исторические факты разрушат концепцию об уникальности германского антисемитизма, Голдхаген попросту избегает любых упоминаний о худших примерах антиеврейской жестокости в Европе в период до возникновения Третьего Рейха.
Возрождение политического антисемитизма в Германии
Первая Мировая война закончилась революционными событиями в Германии и гибелью монархии Гогенцоллернов. Использование антисемитизма в качестве инструмента политического влияния снова становится важным фактором германской политики. Сила антисемитизма, который играл главную роль в пропаганде нацизма, находилась в прямой пропорции к отчаянию мелкой буржуазии и политической дезориентации рабочего класса.
Мелкая буржуазия была травмирована и разрушена событиями, последовавшими за поражением Германии в войне. Веймарская республика, основанная на фундаменте задушенной революции, шаталась от одного кризиса к другому.
«Послевоенный хаос, — писал Троцкий, — ударил по ремесленникам, коробейникам и служащим не менее жестоко, чем по рабочим… В атмосфере, добела раскаленной войной, поражением, репарациями, инфляцией, оккупацией, кризисом, нуждой и отчаянием, мелкая буржуазия поднялась против старых партий, которые ее дурачили. Острое недовольство мелких обанкротившихся собственников, их университетских сыновей без постов и клиентов, их дочерей без приданого и поклонников требовали порядка и железной руки» (11).
Отчаяние, волнения и травмы этого социального слоя, постоянно боявшегося опуститься до уровня пролетариата, были сконцентрировано выражены Гитлером. Сам являясь продуктом низшего среднего класса, он провел свою юность в Вене, где его мировоззрение было сформировано под влиянием дешевых отбросов правой прессы, и где он приобрел прочную ненависть к рабочему классу и социализму. Согласно наблюдательному антифашисту, немецкому писателю Конраду Хайдену (Heiden), гитлеровский антисемитизм был побочным продуктом его всепоглощающей ненависти к пролетариату.
Гитлер, объяснял Хайден,
«ненавидел всю сферу человеческого существования, посвященную переводу энергии в продукт; и он ненавидел людей, которые оказывались в положении пойманных и раздавленных в процессе производства. Всю его жизнь рабочие были для него картиной ужаса, отчаяния, ужасной массой… все, что он позднее говорил с трибуны, чтобы польстить рабочим, было чистой ложью».
Здесь лежит ключ к пониманию маниакально-демонического отношения Гитлера к евреям. В Mein Kampf Гитлер объяснял, как переход к антисемитизму вытекал из его столкновений с рабочим движением. Гитлер впервые встретился с евреями среди рабочих. К своему удивлению, он обнаружил, что евреи играют видную роль в рабочем движении.
«Озарение пришло к нему. — пишет Хайден. — Внезапно «еврейский вопрос» стал ясен… Рабочее движение оттолкнуло его не потому, что оно находилось под руководством евреев; евреи оттолкнули его, потому что они руководили рабочим движением».
«Одно несомненно, — делает заключение Хайден, — не Ротшильд, капиталист, а Карл Маркс, социалист, был тем, кто разжег антисемитизм Адольфа Гитлера».
Профессор Голдхаген мог бы извлечь большую интеллектуальную выгоду из внимательного изучения биографии Гитлера, принадлежащей перу Хайдена. Однако в этом случае он мог бы написать совершенно другую работу, которая, возможно, не принесла бы такой финансовой выгоды, как «Добровольные гитлеровские палачи». Каждый из нас делает в жизни свой выбор.
Кризис немецкого рабочего движения
Без сомнения, антисемитизм был мощной силой в Германии после Первой Мировой войны. И все же, несмотря на заявления Голдхагена, ненависть к евреям не могла сама по себе обеспечить политическую базу, необходимую для восхождения Гитлера к власти. Нацисты пришли к власти не на волне непреоборимого антисемитизма. Тщательное изучение социальных основ нацистской партии показывает, что антисемитские призывы вплоть до 1933 года носили ограниченный характер. Действительно, нацисты обнаружили, что антисемитизм серьезно ограничивал их притягательность в некоторых регионах Германии, и местные нацистские лидеры получили инструкции о том, чтобы ограничить или — в некоторых случаях — даже совершенно исключить из своих речей антиеврейские выпады.
Так или иначе, количественными данными о распространении антисемитизма, существовавшего в Германии в 1933 году, не объяснить победу нацистов. Как ни отвратительно распространение антисемитизма само по себе, он являлся только одним из факторов — и ни в коем случае не самым важным — в политической жизни Германии. Политический режим, будь он правый или левый, меньше всего является простой суммой всех предрассудков и настроений населения. В конечном счете он является выражением определенных отношений, сложившихся в ходе политических и социальных сражений между основными классами общества. В том, к какому результату приведут эти сражения, огромное значение имеют характер политического руководства борющихся классов, а также программа, на которой они основывают свою борьбу.
Если бы можно было измерить точное количество антисемитизма в любой стране, такое измерение, вероятнее всего, установило бы, что этот яд был не менее распространен в России 1917 года, чем в Германии 1933 года. Однако политическая решительность и ясность большевиков сыграли ключевую роль в том, что они сумели установить политический авторитет рабочего класса в значительных прослойках городской и сельской мелкой буржуазии, — того самого слоя общества, который не отличался своими симпатиями к евреям.
Политические сражения 1917 года в России завершились не победой фашистов, а победой социалистов.
Победа фашизма не была прямым и неизбежным продуктом антисемитизма. Она явилась результатом политического процесса, пролагавшего себе дорогу через классовую борьбу. В этом процессе критическим фактором стал кризис германского социалистического движения, который — это следует особо подчеркнуть — выступал в качестве составной части более широкого политического кризиса интернационального социализма.
Восхождение Гитлера не было неостановимым, а его победа не была неминуемой. Нацисты смогли прийти к власти только после того, как социалистическая и коммунистическая партии показали себя на протяжении всего послевоенного периода политическими банкротами и оказались полностью неспособными указать обезумевшим массам выход из бедствий, созданных капитализмом.
В рамках настоящей лекции возможен только краткий обзор кризиса немецкого рабочего движения.
В августе 1914 года, когда была развязана Мировая война, социал-демократия отбросила свои революционные принципы и выступила в поддержку военных кредитов для немецкого правительства. Это предательство, продукт ряда лет оппортунистического вырождения, ознаменовало конец СДПГ как революционной партии. С этого момента СДПГ стала все более открыто функционировать в качестве опоры правления буржуазии. Этот переход СДПГ в лагерь буржуазии был подтвержден событиями 1918-1919 годов.
Социал-демократическое правительство, пришедшее к власти в результате революции в ноябре 1918 года, полностью посвятило себя политическому и физическому разоружению рабочего класса и сохранению капиталистического господства. В январе 1919 года оно организовало подавление восстания и санкционировало убийство Карла Либкнехта и Розы Люксембург.
Победа революции большевиков послужила толчком к основанию Коммунистической партии, КПГ. Но с самого начала партия страдала от непрекращающегося кризиса политического руководства. В каком-то смысле она так и не оправилась от потери Розы Люксембург. Не было лидера, сравнимого по опыту и умениям, чтобы занять ее место. Развитие революционного политического руководства, как продемонстрировал опыт партии большевиков, — это длительный и трудный процесс, требующий годы, а не месяцы.
Таким образом, КПГ была совершенно неготова к революционному кризису, развернувшемуся в 1923 году, после французской оккупации рурской области. Вспышка гиперинфляции разрушила средние классы, подорвала авторитет реформистской социал-демократии и привела к мощному росту поддержки КПГ.
Все условия для социальной революции присутствовали в Германии, за исключением одного — политически зрелого и решительного руководства.
Когда кризис достиг критической стадии в октябре 1923 года, многие были готовы к тому, что Компартия попытается свергнуть веймарское правительство. Действительно, план восстания был подготовлен, однако в последнюю минуту восстание было отменено нервным и нерешительным руководством Компартии. В Гамбурге, где рабочие-коммунисты не были проинформированы о смене планов, восстание началось. Но эта отдельная акция была легко подавлена. Буржуазное правительство, еще несколько дней назад уверенное в своем падении, проявило решимость. Кризис миновал и правление буржуазии стабилизировалось.
В последующие годы политическая жизнь Компартии формировалась под растущим влиянием сталинистской бюрократии в Советском Союзе и подавления Левой оппозиции, возглавляемой Львом Троцким. Победа сталинизма в Советском Союзе должна была иметь трагические последствия для германской Компартии и рабочего класса.
Краткий период стабильности и процветания после поражения рабочего класса в 1923 году закончился крахом Уолл-Стрит в октябре 1929 года и началом мировой депрессии. Немецкая промышленность остановилась, миллионы потеряли работу, средний класс оказался разорен. Эти условия позволили нацистам очень быстро приобрести массовую поддержку.
Однако и СДПГ, и КПГ, т.е. политические организации рабочего класса, продолжали оставаться гигантскими факторами германской политики. Миллионы рабочих проявляли лояльность по отношению к этим двум партиям. Перед лицом опасности фашистской контрреволюции срочная стратегическая задача рабочего движения заключалась в том, чтобы объединить силы в общей борьбе против нацистов.
Но социал-демократические лидеры, подверженные защите буржуазного веймарского режима, противостояли любому политическому сотрудничеству с КПГ, даже для организации совместной защиты от атак «коричневорубашечников».
Несмотря на обструкционистскую позицию социал-демократии, задача КПГ состояла в том, чтобы призвать лидеров СДПГ признать, вопреки политическим разногласиям, необходимость совместных действий обеих партий против нацистской опасности.
Однако КПГ, следуя инструкциям Сталина, проводила политическую линию, которая была на руку социал-демократам и фашистам. В 1928 году, спустя год после изгнания Троцкого и Левой оппозиции из Компартии и Интернационала, коммунисты вдруг объявили о начале так называемого «третьего периода» решительных революционных действий. Эта политика была введена, главным образом, для оправдания коллективизации в СССР. В своем практическом воплощении «третий период» состоял в том, чтобы разоблачать социал-демократию в качестве «придатка фашизма». Сталинисты настойчиво заявляли, что союз с социал-демократией в Германии непозволителен, так как она является левым крылом фашизма. Социал-демократы были названы «социал-фашистами».
Последствием этой преступно безответственной, почти безумной политики стало то, что она исключила возможность объединенной борьбы массового движения рабочих-социалистов против фашизма.
В своем очень кратком обозрении политических событий, предшествующих назначению Гитлера канцлером в январе 1933 года, Голдхаген указывает, что нацисты получили почти 14 миллионов голосов на выборах в июле 1932 года, 37,4 % всех голосов. Число выделено курсивом, чтобы подчеркнуть подавляющий характер пронацистских настроений.
Голдхаген не дает число голосов за Социал-демократическую и Коммунистическую партии. В действительности СДПГ получила 7,95 миллионов (21,6 %), а КПГ — 5,2 миллиона (14,6 %) голосов. Общее число голосов двух социалистических партий было на полмиллиона больше, чем у фашистов. В процентном выражении общее число голосов СДПГ и КПГ — 37,3 %. Другими словами, политическая жизнь Германии поляризовалась между социалистической революцией и фашистской контрреволюцией.
Следующие выборы в ноябре 1932 г., о которых Голдхаген даже не упоминает, показали, что число голосов, поданных за нацистов, резко упало на 2 миллиона. Общее число голосов, отданных нацистам, оказалось равно 11,73 миллионам (33,1 процент). Число голосовавших за СДПГ упало до 7,24 миллиона человек (20,4 процента), в то время как число голосовавших за КПГ выросло до 5,98 миллионов человек (16,9 процента). Совокупное количество голосов, отданных двум социалистическим партиям, составило теперь цифру, на полмиллиона большую, чем то, что получили фашисты. В процентном отношении, СППГ и КПГ получили 37,3 процента голосов.
Эти выборы оказались для нацистов несомненной политической катастрофой. Они ясно продемонстрировали, что светлая полоса для них закончилась и что политическая тактика Гитлера — беспорядочная комбинация ультиматумов и непредсказуемости — дорого стоила нацистам.
«Ноябрьские выборы нанесли сокрушительный удар по Гитлеру и его партии, — заявляет известный американский историк Генри Эшби Тернер (Turner) в одной из своих последних работ, посвященной финальной стадии восхождения нацистов к власти. — После непрерывной череды драматических выигрышей в продолжение последних трех лет нацистская колесница Джаггернаута пошатнулась. Многие избиратели, голосовавшие за нацистов в июле в ожидании, что они вскоре придут к власти и проведут быстрые, решительные меры по исправлению положения в Германии, с разочарованием переметнулись в лагерь противника при провале гитлеровских притязаний на канцлерство» (12).
По данным статистики выборов, даже накануне назначения Гитлера в качестве канцлера социалистическое рабочее движение представляло большую силу, чем фашисты. Как социальная сила, занимающая определяющие позиции в промышленности, социалистическое рабочее движение было изначально более сильным в своем потенциале. Как писал Троцкий в 1930 году, «на весах выборной статистики тысяча фашистских голосов весит столько же, сколько тысяча голосов коммунистов. Но на весах революционной борьбы тысяча рабочих одной большой фабрики представляет в сотню раз большую силу, чем тысяча мелких чиновников, клерков, их жен и тещ. Основная масса фашистов состоит из человеческой пыли» (13).
И все же рабочий класс был политически скован безответственной, пораженческой политикой своих лидеров. Социал-демократия оставалась верной разлагающемуся трупу Веймарской республики, уверяя себя, что демократическая конституция обеспечит защиту рабочего класса даже в том случае, если Гитлер придет к власти. КПГ отказалась изменить свою разрушительную тактику, скрывая растущую деморализацию в своих рядах за маской демагогической напыщенности.
Последний акт этой игры был разыгран в январе 1933 года. Окончательно убежденная в том, что две рабочие партии слишком парализованы, чтобы представлять серьезное сопротивление, германская буржуазия пригласила Гитлера взять власть конституционными средствами. Без единого выстрела Гитлер стал канцлером 30 января 1933 года.
Рабочий класс пережил самое большое поражение в истории, и это поражение расчистило путь катастрофе, которая последовала вскоре.
Мирная революция?
Ближе к концу своей книги Голдхаген пишет:
«Нацистская германская революция… была необычной революцией в том, что внутри страны она была осуществлена — за исключением репрессий против политических левых в первые годы — без массового насилия и жестокости… Вообще говоря, это была мирная революция, добровольно принятая немецким народом. Взятая в целом, революция немецких наци нашла всеобщую поддержку».
До тех пор пока я не прочитал эти слова, я был склонен смотреть на Голдхагена, скорее, как на довольно печальную и несколько патетичную фигуру молодого человека, который, изучая судьбы европейского еврейства, остался интеллектуально, если не эмоционально, травмированным. Однако в этом абзаце появляется что-то глубоко мрачное. Если не считать угрожающего характера по отношению к евреям, нацистская «революция» — Голдхаген не использует слово «контрреволюция» — было довольно благоприятным событием. Упоминание автором о «репрессиях против политических левых» поставлено между двумя тире, подразумевая таким образом, что это было не слишком существенным обстоятельством.
Утверждение о том, что нацистский захват власти был «мирной революцией, добровольно принятой немецким народом», является подлой фальсификацией. То, о чем Голдхаген говорит как о «репрессиях против политических левых», состояло на самом деле в физическом уничтожении массовых социалистических партий, представляющих собой надежды и устремления миллионов рабочих и лучших представителей немецкой интеллигенции к справедливому и нормальному миру. Немецкий социализм не был только политическим движением: несмотря на все противоречия, он был и вдохновителем, и выражением необыкновенного расцвета человеческого интеллекта и культуры. Для его разрушения нужны были варварские методы, в которых весьма преуспели нацисты.
Сжигание книг, бегство ученых, артистов и писателей из Германии, создание концлагеря Дахау и заключение в тюрьму левых политических оппонентов, запрещение всех политических партий, за исключением национал-социалистов, ликвидация профсоюзов, — вот главные достижения «мирной революции» в первые же месяцы нацистского режима.
Несмотря на террор, развернутый нацистами, в стране продолжала действовать постоянная и внушительная оппозиция.
«Значительное меньшинство социал-демократов и коммунистов, — пишет историк Ф.Л.Карстен, — не желали подчиняться и принимать пассивно все то, что пытался навязывать им новый режим. Широко распространившийся террор, сопровождавший захват власти и массовые аресты первых месяцев, сказали им достаточно. Многие ответили на это формированием подпольных групп, производя и распространяя подпольные листовки и газеты, изо всех сил мешая нацистской пропаганде. В 1933 и 1934 гг. сотни подпольных групп образовались по всей Германии — и довольно часто они так же быстро ликвидировались гестапо… По достоверным оценкам, КПГ между 1933 и 1935 годами потеряла 75,000 членов вследствие арестов, несколько тысяч из них было убито. Это означает, что было потеряно около четверти членов, зарегистрированных в 1932 году» (14).
Нацистский террор запугал и подчинил миллионы немцев. Большие группы рабочего класса, впавшие в уныние и деморализованные постыдным крахом своих организаций, впали в состояние апатии. И все же, даже перед лицом безжалостных зверств нацистов, существовала значительная активная оппозиция режиму среди рабочих.
«Даже если большинство рабочих примирились бы с нацистским режимом, — объясняет Карстен, — также остается верным то, что среди тех, кто был заключен в тюрьму по политическим мотивам, большинство принадлежало к рабочему классу. Из 21,823 немцев, заключенных в тюрьму Steinwnache в Дортмунде за политические преступления, подавляющее большинство были рабочие. Среди 629 человек из Золингена, участвовавших в политической оппозиции, около 70 процентов были рабочими, и предположительно многие из 49 домохозяек также принадлежали к рабочему классу. В Оберхаузене в Руре это число было близко к 90 процентам. Для менее индустриализированных районов цифра была бы, несомненно, ниже, но немецкий рабочий класс составлял основу тех, кто пострадал за свои политические убеждения. В период с 1933 по 1944 годы 2,162 человека были арестованы в Эссене за левую политическую активность и 1,721 в Дюссельдорфе, среди них 297 женщин. В тюрьме Бранденбурга 1,807 человек были казнены по политическим мотивам во время войны, и 775 из них были рабочие и ремесленники. Это величественные цифры . Эти люди были не в состоянии свергнуть режим, но это была и непосильная задача. Попытка, совершенная в 1944 году военными и консервативными кругами, равным образом провалилась. Только после проигранной войны режим, наконец, не устоял, но даже при своем падении он поглотил многих своих противников. Для диктатуры раздробленная оппозиция была только раздражителем, но, как и другие меньшинства, она безжалостно преследовалась» (15).
Подобные факты не упоминаются в «Добровольных гитлеровских палачах». Создается впечатление, что Голдхаген не озабочен воздействием фашизма на что-либо, за исключением евреев. Эта бесчувственность вытекает из его узкого и озлобленного взгляда: полагая, что Холокост — преступление, совершенное «обыкновенными» немцами против евреев, он не особенно интересуется тем, что немцы могли сделать по отношению к друг другу. Во всяком случае, его тезис не позволяет ему признать наличие какой-либо существенной оппозиции Гитлеру среди немцев.
Это не только неверно с фактической стороны дела. Ирония заключается здесь в том, что позиция профессора Голдхагена делает его неспособным понять ни причины Холокоста, ни его универсальное, всемирно-историческое значение.
Судьба евреев как исторически притесняемого народа и судьба рабочего класса оказались неразрывным и трагическим образом связаны. Падение германского социалистического движения расчистило путь разгрому европейского еврейства. Демократические права евреев, даже само их право на существование, зависело от политической силы рабочего класса. Массовое убийство евреев началось не в 1933 году. Перед тем, как преступление подобного масштаба могло быть организовано и выполнено, нацисты должны были подвергнуть террору и разгрому интеллектуально живые, прогрессивные и гуманистические элементы немецкого общества.
Холокост оказался, в конечном счете, той ценой, которую еврейский народ и все человечество заплатило за то, что попытка рабочего класса низвергнуть капитализм потерпела неудачу.
Это урок, который не должно забывать. Мы живем в мире, в котором противоречия капитализма снова принимают взрывоопасные масштабы. Массы людей маргинализуются, если не изолируются полностью от производственного процесса, маниакальными действиями глобального капитализма. Практически в каждой европейской стране безработица достигает уровня 10 процентов и выше. Без развития действительной альтернативы социальному безумию мирового капиталистического рынка сбитые с толку жертвы капитализма остаются восприимчивыми к напыщенному пустословию правых демагогов.
Только вчера «Нью-Йорк Таймс» опубликовала репортаж о возрождении антисемитизма в России: «Расстроенные развалом экономики и социальными потрясениями, последовавшими за гибелью коммунизма в Советском Союзе в 1991 году, а также подстрекаемые политиками, стремящимися использовать их чувство обиды в своих целях, многие люди хватаются за традиционного козла отпущения — евреев».
Какую ценность представляет собой работа Голдхагена, учитывая опасность, вырастающую из такого развития событий?
В условиях углубляющегося экономического кризиса и беспорядка политические уроки 1930-х годов снова будут приобретать чрезвычайную современную актуальность. Вот почему необходимо изучать и усваивать истоки и реальные причины Холокоста.
Примечания:
1. Andrew Michael Roberts, The Novel: From Its Origins to the Present Day. London: Bloomsbury, 1993, p. 173.
2. Documents of the Fourth International: The Formative Years 1933-40 (New York: Pathfinder, 1973), p. 312.
3. Robert S. Wistrich, Socialism and the Jews: The Dilemmas of Assimilation in Germany and Austria-Hungary (London and Toronto: Associated University Presses, 1982), p. 56.
4. Цитируется Вистричем, p. 53.
5. Цитируется в: Zeev Sternhell, Neither Right Nor Left: Fascist Ideology in France, trans. David Maisel (Princeton: Princeton University Press, 1986), pp. 45-46.
6. Там же, p. 46.
7. Цитируется Вистричем, p. 94.
8. Вистрич, p. 94-101.
9. Orlando Figes, A People's Tradegy: A History of the Russian Revolution (New York: Viking Press, 1996), pp. 196-97.
10. Обратный перевод с английского. См.: V.I. Lenin, Collected Works, vol. 10 (Moscow: Progress Publishers, 1972, p. 509).
11. Leon Trotsky, The Struggle against Fascism in Germany (New York: Pathfinder Press, 1970), p.400.
12. Henry A. Turner, Hitler's Thirty Days to Power: January 1933 (New York: Addison-Wesley Publishing Co., 1996), pp. 14-15.
13. Leon Trotsky, Germany1931-32 (London: New Park Publications, 1970), p.19.
14. F.L. Carsten, The German Workers and the Nazis (Andershot: Scolar Press, 1995), p. 180.
15. Там же, p. 182.
Опубликован первый выпуск gleichheit.: Германские троцкисты основали новый журнал.
Новый журнал социалистической политики и культуры основан в Германии. В октябре этого года Партия за Социальное Равенство (ПСР — Partei fuer Soziale Gleichheit), германская секция Международного Комитета Четвертого Интернационала, выпустила первый номер своего ежемесячного журнала gleichheit. (Равенство).
Журнал оформлен с помощью полной гаммы цветов и использует новейшие достижения компьютерной верстки и макетирования. Редакционная статья первого выпуска объясняет, что «новый журнал обращается ко всем, кто не хочет мириться с массовой безработицей и растущей бедностью и кто ищет альтернативы существующему общественному развитию. Он направлен в особенности в сторону молодого поколения, работающего на заводах и предприятиях сервиса или учащегося в школах и университетах». Название «Равенство» было выбрано не случайно. Оно связано как с названием Партии за Социальное Равенство, так и с содержанием ее программы: «Без социального равенства не может быть общественного прогресса. Равенство есть основополагающий принцип социализма».
Журнал охватывает широкий спектр тем: политические и экономические обзоры, актуальные репортажи на социальные темы, промышленные новости, документы ПСР, книжные обзоры и статьи по культуре и науке. Особенностью журнала является также его глубокий интерес к международным вопросам. Многие статьи написаны в тесном сотрудничестве с другими секциями Международного Комитета Четвертого Интернационала. Как поясняет редакционная статья номера, «в то время, как общественные и частные масс-медиа соревнуются в том, чтобы девальвировать любой политический вопрос и низвести его до уровня шуток из talk-show, Равенство стремится к тому, чтобы создать среди рабочих и молодежи новую политическую культуру. Используя научные исследования, детальный анализ явлений и острые комментарии, журнал будет заострять политические вопросы и помогать рабочему классу достигать своих собственных выводов в противовес капиталистической индустрии формирования мнений.» Предпринимая издание журнала Равенство, ПСР приостанавливает публикацию своей газеты Новая Рабочая Пресса (Neue Arbeiterpresse). Редакционная статья объясняет, что изменения как внешнего вида, так и периодичности издания исходят из определенных политических соображений. «Как Искра (Der Funke), так и Новая Рабочая Пресса (прежние издания германской секции МКЧИ — ред.) были основаны в период, когда СДПГ и профсоюзы занимали доминирующее положение в рабочем движении. В ГДР в то время сталинисты из СЕПГ еще прочно сидели в своих креслах. Важнейшая задача газеты заключалась в том, чтобы преодолеть влияние бюрократических аппаратов, разоблачить их роль и вести пропаганду социалистической перспективы.»
«В настоящее время это положение коренным образом изменилось. Резкое обострение социального кризиса приводит в движение новые слои рабочих и учащихся, которые сталкиваются с сокращением социальных программ и которые знают о защищенных рабочих местах и развитой системе социальных гарантий только по рассказам своих отцов. От СДПГ и профсоюзов они не видели ничего, кроме голого соглашательства. Политическая борьба против старых бюрократических аппаратов непосредственно связана с построением альтернативной политической организации, которая будет в состоянии взять на себя ответственность за руководство рабочим классом.» Новый журнал должен облегчить германской ПСР ее обращение к рабочим и молодежи. Журнал будет стремиться помочь им сориентироваться и политически развиться в условиях социального кризиса и растущего конфликта с бюрократией. Основополагающие концепции марксистской теории и смысл программы социалистического интернационализма он будет излагать доступным образом, однако без вульгаризации или приспособления к существующему в настоящий момент довольно низкому уровню политического самосознания.
Адрес редакции: gleichheit. Postfach 100 105, 45001, Essen, Германия.
Генерал украинского КГБ в Гарвардском университете
Ф.Крайзель, 21 декабря 1997 г.
17 ноября прошлого года Украинский институт Гарвардского университета приветствовал лекцию двух гостей из «демократической» Украины: историка Ю.Шаповала и генерал-майора В.Пристайко. До недавнего времени Пристайко был одним из руководителей советского КГБ в Киеве, да и сейчас он занимает один из ведущих постов в украинской службе государственной безопасности.
Двое бывших сталинистов прочли доклад об украинском сталинизме. Согласно их версии монолитный большевизм с самого своего рождения целенаправленно стремился задушить и истребить национальные и демократические порывы украинского народа.
В конце лекции сторонник Четвертого Интернационала выступил с возражением. Он обратил внимание аудитории на историю борьбы ведущих большевиков, в частности, лидера украинских большевиков Христиана Раковского, против бюрократической централизации Сталина.
Антиукраинские злодеяния сталинизма,- продолжил он, — стали возможными лишь после истребления всех настоящих марксистов и революционеров внутри Коммунистической партии. Выступивший также заметил, что украинский сепаратизм явился одной из наиболее продажных и предательских по отношению к собственному народу разновидностей национализма. Такие деятели мелкобуржуазного национализма, как Михайло Грушевский и Симон Петлюра по очереди продавали свой народ иностранным эксплуататорам и оккупантам: Германии, российским монархистам, польским панам и т.д. Возразить что-либо по существу двое экс-сталинистов оказались не в состоянии.
Воспоминания Надежды Иоффе изданы на немецком языке.
Осенью этого года воспоминания Надежды Иоффе, дочери известного большевика, советского дипломата и близкого друга Льва Троцкого Адольфа Абрамовича Иоффе, вышли на немецком языке. Публикация была предпринята издательством Arbeiterpresse Verlag и Партией за Социальное Равенство, германской секцией Четвертого Интернационала. Надежда Иоффе была одним из немногих активных членов Левой оппозиции, которым удалось пережить страшную мясорубку сталинского Большого террора. Основной материал воспоминаний связан с описанием тяжелого быта, мытарств и горького опыта пребывания в ГУЛАГе, сквозь который пришлось пройти Н.Иоффе.
На русском языке мемуары Н.Иоффе впервые появились в 1992 году под названием «Время назад: Моя жизнь, моя судьба, моя эпоха». В 1995 году они были опубликованы на английском языке в переводе Фредерика Чоута (Choate) издательством Labor Publications и американской партией Социалистического Равенства. Новое издание на немецком языке было осуществлено благодаря переводу Ивы Шразил (Iva Srazil), который она сделала непосредственно с русского оригинального текста.
Выход книги Н.Иоффе был приурочен к открытию ежегодной книжной ярмарки во Франкфурте-на-Майне.
Почему «Нью-Йорк Таймс» цитирует «Международный Рабочий Бюллетень»?
В номере газеты «New York Times» от 19 января этого года в отделе бизнеса была опубликована статья об откликах на экономический кризис в Юго-Восточной Азии, появившихся в последнее время в мировой компьютерной сети Интернет.
Статья, написанная журналистом с индийским именем, сначала указывает на несколько электронных страниц известных финансовых учреждений мирового рынка (типа МВФ и Мирового Банка), ссылается на мнения ряда либеральных академических экономистов и изданий. После этого автор заявляет, что для ознакомления с радикально иной точкой зрения на развитие этого кризиса следует взглянуть на электронную страницу Международного Комитета Четвертого Интернационала.
Буквально он говорит следующее:
«Для ознакомления с иной оценкой событий в Азии взгляните на «Международный Рабочий Бюллетень», журнал Мирового Социалистического Интернет-сервера (World Socialist Web Site). Журнал говорит об «острой потребности в революционном социалистическом отклике на кризис мировой капиталистической системы» и содержит ряд статей о последствиях этих событий для рабочих».
Еще совсем недавно среди либеральных масс-медиа было очень популярным снисходительно-иронически относиться к оценкам и прогнозам, высказывающимся из среды социалистических противников капитализма. Для дискредитации их взглядов использовались обычно мнения и манеры политического действия различных мелкобуржуазных левых радикалов, которые ложно отождествлялись с марксизмом.
Британская «Financial Times», например, несколько лет тому назад сатирически описывала интернетовскую страницу сторонников террористического маоистского движения в Перу, так называемого «Сендеро луминосо» («Блестящая дорога»). Буржуазный журналист высмеивал тогда этих лжемарксистов и использовал их в качестве примера для доказательства идеи об идиотизме «марксизма» вообще.
Недавняя ссылка в «New York Times» имеет совершенно иной характер. Она вполне серьезно информирует читателя по поводу тех оценок, которые делает современное революционное социалистическое движение. Не случайно при этом, что в качестве примера «иной оценки событий в Азии» берется электронная страница МКЧИ и журнал ее политических соратников в США — «Международный Рабочий Бюллетень».
Наиболее проницательные силы либерального антикоммунизма всегда очень хорошо понимали разницу между левым радикализмом и революционным социализмом. Нынешнее упоминание публикаций МКЧИ в «Нью-Йорк Таймс» (точно так же, как и ссылка на русскоязычные издания МКЧИ в биографии Троцкого, принадлежащей перу генерала Д.Волкогонова) ясно показывает, кого мировая буржуазия в действительности считает своим политическим противником, к мнению которого она в последнее время начинает все более внимательно прислушиваться.
Русский либерализм реабилитирует Сталина
В.Волков, 1 февраля 1998 г.
Новейшие тенденции, которые развиваются в идеологии и политике русского либерализма, позволяют лучше понять, чем в действительности было прежнее советское диссидентство либерального толка, равно как и то, что представляло собой либерально-демократическое движение конца 80-х — начала 90-х годов.
Фальшивое отождествление сталинизма с большевизмом
На протяжении многих лет советское либеральное диссидентство пыталось представлять самого себя в качестве единственной идейной и политической альтернативы сталинизму. Все усилия этого течения были направлены на то, чтобы внедрить в сознание советского рабочего класса и интеллигенции идею о том, что во все периоды существования Советского Союза единственной действенной оппозицией сталинизму была только оппозиция справа, то есть с точки зрения ликвидации социальных основ Советского Союза в пользу частной капиталистической собственности и упразднения СССР как государства, выросшего, в конечном итоге, из Октябрьской революции 1917 года.
Любая попытка противостоять сталинизму слева, то есть с позиции защиты социальных основ СССР против корыстных интересов привилегированной бюрократии, с точки зрения низвержения политической монополии советской номенклатуры на власть и возвращения развития Советского Союза на тот путь, который был заложен Октябрьской революцией 1917 года, неизменно квалифицировалось либеральным диссидентством в качестве одной из разновидностей сталинистского тоталитарного деспотизма. Все разногласия между подлинным интернациональным социализмом и политикой сталинизма объявлялись несущественными и малозначащими.
Исходя из предпосылки о тождестве большевизма и сталинизма, либеральное диссидентство пыталось представить сталинистскую тиранию в качестве неизбежного и закономерного развития Октябрьской революции, а свою критику сталинизма направляло, главным образом, на дискредитацию основных целей социалистического движения. Разоблачения преступлений Сталина и его клики служили, таким образом, на протяжении многих лет одним главных орудий в арсенале правых оппонентов Сталина для дискредитации русского большевизма и марксизма в целом и проталкивания идеи о необходимости капиталистической реставрации в СССР.
Своей кульминации эта тенденция достигла в годы горбачевской «перестройки» и в первые годы ельцинской власти в Кремле, когда возрождение капиталистических отношений в России и триумф либеральной буржуазной демократии рассматривался ими как раз навсегда завоеванный рубеж на пути возвращения России в лоно «нормальной» (а, в действительности, давно уже пережившей свой исторический срок) буржуазной цивилизации.
Новая смена вех
Спустя несколько лет эти настроения, однако, начали резко изменяться. Провал первоначальных надежд на быстрое возрождение России на основах капиталистического рынка, обнищание огромных слоев российского общества (включая сюда не только рабочий класс, но и значительные слои бывшей советской интеллигенции), невозможность, наконец, мирными демократическими средствами продолжать далее политику обогащения узкого слоя частных собственников за счет ограбления всего народа, — все эти факторы со всей остротой поставили перед новым господствующим классом России задачу смены идейных и политических вех.
Свое наиболее яркое выражение это стремление нашло в повороте от слепых восторгов по поводу буржуазной демократии и голого отрицания всей советской истории к демонстративному культивированию авторитарных и монархических тенденций по отношению к новой кремлевской власти, а отчасти также в скрытой, но при этом весьма настойчивой реабилитации сталинской политики тоталитарного подавления, равно как и Сталина самого. Последнего все более явно пытаются утвердить в качестве одной из самых великих фигур российской истории последнего столетия.
Было бы преувеличением сказать, что все без исключения либеральные диссиденты постсоветской поры повернули сегодня в направлении реабилитации Сталина, однако в их числе мы находим очень крупные фигуры, обладающие немалым авторитетом. Александр Зиновьев, например, давно уже не только восторгается Сталиным и его политическими методами, но и находится в самых тесных отношениях с политическими силами сегодняшних российских националистов и сталинистов. Эдвард Радзинский опубликовал толстенный том биографии Сталина, изданный в одном из самых модных и близких к власти издательств, в котором он, несмотря на все необходимые в таком случае осуждения Сталина в качестве «революционера», «большевика» и просто «тирана», не может тем не менее — да и не хочет — скрывать своего восхищения этой фигурой. Последнего он стремится представить великим уже хотя бы только по причине тех огромных бедствий, которые Сталин обрушил на советский народ.
Политическая борьба 20-30-х гг. — ключ ко всей последующей истории СССР
Если некоторое время назад подобные взгляды можно было считать за оригинальные исключения из правила, то сегодня число либеральных поклонников Сталина растет как снежный ком. Одним из последних подтверждений тому является статья Жореса Медведева, опубликованная в «Независимой газете» 18 ноября 1997 года.
Жорес Медведев — не просто бывший советский диссидент с весьма высокой в прошлом репутацией. Он еще и человек, который изучал и знает историю. Его сегодняшние политические пристрастия, однако, накладывают слишком существенный отпечаток на его понимание истории и заставляют его сегодня выступать в качестве защитника сталинской концепции образования СССР и сталинской экономической политики 20-30-х годов.
В своей статье Жорес Медведев очень хорошо показывает суть тех разногласий, которые возникли в руководстве большевистской партии и Советского государства в начале 20-х годов по вопросу о путях построения социализма в СССР и о способах развития этого государства. Отмечая, что сталинский проект конституции предполагал административное подчинение всех новообразующихся национальных республик Российской федерации, Ж. Медведев признает, что это находилось в прямом противоречии с основами большевистской политики. Последние нашли свое выражение в проекте конституции, представленном Лениным, который предполагал равноправный и добровольный союз всех республик в рамках открытой федерации, которая мыслилась в качестве необходимого промежуточного этапа на пути создания европейского, а затем и всемирного союза рабочих республик.
Жорес Медведев совершенно правильно оценивает смысл той политической борьбы, которая возникла накануне ухода Ленина из жизни, между сталинским большинством Политбюро и формирующейся Левой Оппозицией во главе со Львом Троцким. Ж.Медведев признает, что борьба возникла не из-за индивидуальных политических интересов, но что она была вызвана глубинными разногласиями по ключевым вопросам экономической и государственной политики Советской России. «Наследником ленинских идей о мировой революции, — замечает он при этом, — стал Троцкий, а не Сталин».
«… Все силы и возможности СССР как первой страны социализма, — продолжает он, — следовало, по теории Троцкого о перманентной революции, направить на развитие и укрепление Коммунистического Интернационала. Сталин, напротив, не верил, что «международная солидарность пролетариата» сильнее национальных интересов… Для Сталина СССР не был факелом мировой революции…».
Констатируя эти факты, Ж.Медведев тем не менее все свои симпатии отдает сталинской программе экономического развития и сталинскому проекту конституции.
«Сейчас, — пишет он, — анализируя события предвоенного периода 1923-1941 годов, можно ясно представить, что если бы «Союз республик» был создан по ленинскому проекту, то быстрая индустриализация страны, требовавшая жесткой централизации управления экономикой, была бы невозможна. Создание расширенной федерации на основе РСФСР по проекту Сталина лучше обеспечивала экономическое развитие страны и могло вести к ускоренной русификации и советизации по типу «американского» смешения народов».
Насколько сталинский план хозяйственного и политического развития СССР превосходил своей мнимой «реалистичностью» программу Левой Оппозиции, — об этом предпочтительнее было бы говорить отдельно и подробнее. Из истории можно увидеть, что никакого определенного «плана» у Сталина в 20-е гг. вообще не было, а его политическая линия складывалась из череды крутых и глубоко противоречивых зигзагов, вызываемых исключительно эмпирическими причинами сиюминутного характера. Единственной твердой (если уместно употребить это слово в данном случае) основой для зигзагов сталинского руководства была выдвинутая Сталиным и Бухариным в 1924 г. теория о возможности построения социализма в отдельной стране, ставшая теоретическим знаменем нарождающейся советской бюрократии.
Тот факт, что Ж. Медведев свои симпатии в отношении того времени однозначно адресует сталинской политике, говорит о том, что он, в конечном итоге, готов признать теорию о социализме в одной стране единственно жизнеспособной для развития Советского Союза в предвоенный период.
Сталин как русский националист
Ж. Медведев вполне справедливо осознает связь между сталинской ориентацией на отказ от программы мировой революции с теми мероприятиями, которые проводились Сталиным на протяжении 20-40-х годов и которые были связаны с возрождением в Советском Союзе культа великорусского национализма, многих традиций царского самодержавия, а также духа государственничества в самых разных сферах общественной жизни. Одним из поворотных пунктов такого рода Ж. Медведев видит в переломном для Второй Мировой войны году — 1943.
Он подчеркивает, что в продолжение 1941-43 годов Сталин резко усилил крен в сторону пропаганды идей о «великой русской нации» и провел в 1943 г. целый ряд националистических реформ:
«Была осуществлена полная легализация русской православной церкви. Тысячи священников, томившихся в тюрьмах и лагерях, были амнистированы и обеспечены приходами… Был распущен Коммунистический Интернационал. В этот же период были воссозданы кадетские школы в форме суворовских и нахимовских училищ… Вместо Совета Народных Комиссаров учреждался Совет Министров СССР. Был издан Указ о введении раздельного обучения в школах мальчиков и девочек, и введена особая форма, как в старых гимназиях… «Интернационал» перестал быть государственным гимном, ему на смену пришел новый, в котором упоминались и Сталин, и «Великая Русь». В 1948 году, — добавляет он далее, — в политике Сталина появился и такой традиционный старорусский феномен, как государственный антисемитизм».
Суммируя и излагая все эти весьма красноречивые факты, Ж. Медведев забывает только подчеркнуть, что на самом деле они не были начаты только в период войны, но явились продолжением и развитием многих подобных решений, которые были реализованы сталинской властью с конца 20-х и в течение 30-х гг. Достаточно упомянуть лишь о возрождении культа семьи, введении маршальских званий и реабилитации казачества, проведенных накануне Великой чистки 1936-38 годов.
Современный русский либерализм — сателлит бюрократии
В чем причина такого, казалось бы, неожиданного поворота в настроениях российской либеральной интеллигенции? Является ли это каким-то новым откровением, снизошедшим на головы столпов русской либеральной демократии? Или же мы можем увидеть определенную связь и преемственность этих новейших откровений с какими-то существенными и глубокими особенностями российского либерального диссидентства всего послевоенного времени?
Рассмотрев эти вопросы со всей необходимой серьезностью и на большом историческом материале, мы можем, безусловно, увидеть прямую связь новейших настроений российского либерализма с теми его основами, как они сложились в послевоенный период.
Прежде всего необходимо отметить, что советское либеральное диссидентство развивалось под прямым воздействием либерального антикоммунизма на Западе. При этом наиболее дальновидные империалистические антикоммунисты всегда понимали ту действительную роль, которую сыграл Сталин в советской истории. Они ясно видели и ценили его значение в качестве кровавого палача как нескольких поколений большевистской партии, так и значительных слоев социалистически настроенных советских рабочих, крестьян и интеллигенции СССР.
Соглашения, которые Сталин заключил с западными империалистическими демократиями в продолжение и по окончании Второй Мировой войны, сыграли решающую роль в подавлении революционных движений рабочего класса по всей Европе. Без этого фактора восстановление капиталистического господства и всей системы буржуазных национальных государств в послевоенный период находилось бы под большим вопросом.
Либеральный антикоммунизм был благодарен Сталину за те услуги, которые тот оказал ему. Очень ярко это выразил сэр Уинстон Черчилль в той оценке, которую он дал Сталину в своих мемуарах. В них Черчилль описывал Сталина в качестве великого деятеля русской истории, который сделал для развития своей страны едва ли не больше, чем любой из всех царей Московской династии.
Другой немаловажной особенностью было то, что советское либеральное диссидентство было очень тесно связано с бюрократией СССР. Это были как бы как два сообщающихся сосуда. Несмотря на существование и других идейных течений внутри бюрократии (например, националистически-почвеннического), мнения либеральной интеллигенции в значительной степени отражали те реальные тенденции и настроения, которые были распространены в среде господствовавшей номенклатуры. Советское либеральное диссидентство никогда не являлось идейным и политическим течением в рабочем классе, но всегда было достоянием узких кругов столичной интеллигенции, тысячью нитей связанных с материальным положением и привилегиями партийной и государственной бюрократии Советского Союза.
Бюрократия была вынуждена постоянно играть лицемерную роль и жить двойной жизнью: публично заявлять о своей преданности идеалам Октября и социализма, но в душе тайно желать и стремиться к личному преуспеянию и благосостоянию за счет рабочего класса. Либеральная интеллигенция была тем каналом, при помощи которого советская номенклатура могла открыто заявлять о своих подлинных устремлениях и желаниях. Идейная эволюция российского либерального диссидентства, таким образом, всегда была тесно связана с изменениями в конъюнктурных потребностях советской бюрократии.
Когда стремление к частной собственности невозможно было признавать открыто, либеральное диссидентство находилось в андеграунде, и даже время от времени подвергалось некоторым демонстративным экзекуциям, совершенно в духе тупого и циничного поведения сталинистской бюрократии.
Период конца горбачевской «перестройки» и начала ельцинских реформ, когда маски были сброшены и лицемерие стало более ненужным, явился временем упоительного единства советской номенклатуры и либерального диссидентства.
Вскоре, однако, вчерашняя номенклатура, успевшая превратиться в новых капиталистических собственников, столкнулась с необходимостью жестоких репрессий против своего народа. Тогда она вновь затосковала по методам государственного подавления сталинской эпохи. Либеральное диссидентство и тут оказалось на своем месте, продолжая последовательно исполнять свою роль сателлита, который, несмотря на все временные и формальные разногласия с правящим слоем России, всегда верно и чутко отражает его подлинные устремления. В этом ключ к объяснению столь, казалось бы, неожиданного и парадоксального феномена, как реабилитация Сталина устами многих вчерашних либеральных диссидентов советской поры.
Сервилизм бывших диссидентов
Ф.Крайзель, 10 февраля 1998 г.
В Бостоне есть русская ежемесячная газета. В ее январском номере было помещено интервью с известным писателем, Владимиром Войновичем, создателем «Приключений солдата Чонкина», «Москвы-2042» и других сатирических антисоветских работ.
Интервью показывает, что Войнович обменял острое жало сатирика на лиру лизоблюда при нынешнем буржуазном режиме. Режим Ельцина в России, равно как и правительства других республик бывшего СССР, состоит в основном из тех же самых сталинских сатрапов, против которых Войнович в свое время направлял острие своего меткого пера. Ельцин, в частности, показал себя как хам, пьяница и бездарная марионетка в руках своего окружения. Он вполне заслуживает внимания такого проницательного сатирика, как Салтыков-Щедрин или Гоголь. Но сегодняшний Войнович придерживается другого мнения. Вот отрывок из интервью взятого журналисткой Софьей Васильевой.
Вопрос: «Владимир Николаевич, вот вы упомянули Горбачева, но он как политик уже в прошлом. А сегодня кто в России, по вашему мнению, серьезный политик»?
Ответ: «На мой взгляд, Ельцин. Вы меня, надеюсь, не обвините в низкопоклонничестве. Конечно, он во многом остался секретарем обкома, но вместе с тем у него есть программа, он представляет, чего добивается, он умеет лавировать, находить компромиссы между правыми и левыми и сталкивать их лбами, когда ему это нужно. Вызывает у меня уважение и Гайдар, но ему не хватает честолюбия, чтобы быть у власти».
Один лишь факт, что российский капитализм не нашел себе лучшего представителя, чем Ельцин, является ярким показателем бесплодности нового режима.
Чтобы оправдать свою оценку нынешнего режима Войновичу приходится утверждать следующее:
«Я считаю, что Россия как-то обустраивается постепенно. Все-таки тот строй, который связывал всех по рукам и ногам, рухнул. Возник новый, которым вроде бы руководят те же самые люди, но они вынуждены играть по новым правилам, соревноваться, бороться за то, чтобы быть избранными. Есть свобода передвижения, печати, экономической деятельности. Конечно, полноценной свободы и демократии нет. Россия только становится на этот путь, а он труден и долог. Но их нет нигде. Преступники? А что, раньше их не было? Только раньше они вламывались в квартиру с ордером на арест, уводили и стреляли в затылок. Говорят, пенсионеры стали бедными. А раньше они богатыми были? Я знал людей, которые получали 16-20 рублей пенсии».
Это гнусное отрицание той катастрофы, в которую погружается большинство населения бывшего Союза, является последним доводом Войновича, а вместе с ним и всех вообще экс-диссидентов. Всего несколько лет тому назад они заявляли, что частная собственность и упразднение центрального планирования приведет к всеобщему благоденствию, что демократические выборы покончат с правлением невежественных партийных бонз и выведут наверх честных и благородных представителей народа. В реальности все произошло прямо наоборот. Они вынуждены поэтому отрицать действительность и, играя на своих бывших заслугах в качестве критиков сталинизма, пытаются придать хоть какую-то стабильность режиму Ельцина.
Войнович нападает на Солженицына за апокалиптические высказывания последнего. «Мне кажется, Солженицын не понял, что изменилась ситуация и он должен играть какую-то другую роль, более позитивную. Тоталитарный строй надо было разбивать молотком, молотом, чем угодно, бодаться с ним. Но теперь… Солженицын все время бьет в набат, по любому поводу громогласит: парты не починили, границы не так провели. А это надо делать только в самых-самых крайних случаях…»
»… Когда он (Солженицын) призывает к самоограничению с балкона своего дома людей, которые недоедают, — это как-то нехорошо. Через всю Россию путешествует в четырех вагонах, как Троцкий, произносит речи и едет дальше. Есть в этом какая-то безвкусица. Пророк хорош, когда его в путах тащат на казнь, а он все пророчествует. Но пророчество с балкона…».
В этих нападках на Солженицына (и Троцкого) характерно следующее. Во-первых, Войновичу не нравится, что Солженицын, в отличие от Войновича и остальных лояльных либералов, все же не скрывает, не украшает действительность, а, наоборот, подчеркивает катастрофическое падение общества. Во-вторых, Войновичу необходимо очернить Троцкого и отвести внимание масс от идей настоящего революционного марксизма. Поэтому он так бегло обходит Троцкого и вовсе не упоминает его идеи, но зато постоянно идентифицирует коммунизм со сталинистским патриотизмом и шовинизмом:
«Коммунисты, и теперешние, и бывшие, сохранили свои эстетические взгляды. Их кумиры те же: Кобзон, Зыкина, Шилов, Глазунов, космонавты, хоккеисты».
Солженицын пишет и говорит об экономической и культурной катастрофе в России, и в этом мы согласны с ним. Российский капитализм, как предвидел Троцкий шестьдесят лет тому назад, должен представлять собой «смесь азиатского хаоса с типично русским фашизмом». Но Солженицын видит спасение в реакционных и иллюзорных мерах: в обособлении России от остального мира, в возвращении к натуральному хозяйству, патриархальности, монархизму и богу.
Мы идем вперед, а не назад. Развитие экономики и культуры каждой нации связано с интеграцией всех национальных хозяйств в мировом содружестве. Расцвет массовых культур каждой национальности мира связан с развитием мировой социалистической системы. Рабочим разных стран нечего делить, а враг у них один — мировой капитализм.
Молодой А.Солженицын и троцкизм
Моральный и культурный упадок, который пережил Советский Союз в продолжение 1970-х и первой половине 1980-х годов, наложил огромный отпечаток на все поколения советских граждан, живших в это время. Влияние этого периода продолжает сказываться вплоть до сегодняшнего дня. Атмосфера политического паралича, разочарованности, отчуждения от всех важнейших вопросов общественной жизни и культуры привела к тому, что советское общество стало восприниматься очень многими в качестве общества, неспособного ни к деятельному творчеству, ни к прогрессивному развитию.
Подобное негативное восприятие СССР «брежневского» времени часто бессознательно проецируется на все предшествующие эпохи истории Советского Союза, вследствие чего они невольно интерпретируются точно таким же образом.
Противоречивость советской истории
Между тем, если мы окинем взглядом историю СССР в целом, то мы увидим, что он пережил не только периоды стагнации и морального упадка, но и периоды бурного развития и энергичного, деятельного творчества масс.
Сталинистское перерождение большевистской партии и Советского государства наложило мрачную тень на всю историю Советского Союза. Однако было немало таких моментов, когда стихийный рост массового самосознания советских граждан был близок к тому, чтобы достичь степени ясной политической программы по низвержению тоталитарной монополии советской бюрократии на власть.
Один из таких периодов пришелся, по нашему мнению, на период конца Второй Мировой войны, когда суровые лишения, тяжелая повседневная борьба на фронте и в тылу требовали от советского народа предельной мобилизации его лучших качеств, а явные успехи в борьбе с гитлеровскими фашистами придали ему уверенность в своих силах и в то, что он сам, своими собственными усилиями, способен преодолеть любые препятствия и устроить свою жизнь так, как это отвечает его подлинным глубинным интересам.
Многие из тех людей, которые позднее полностью разочаровались в перспективах социализма и сделались яростными врагами Октябрьской революции, были в те годы преисполнены совсем других надежд. Многие из них понимали, что сталинская диктатура является раковой опухолью на теле рабочего государства. Они хотели вырезать эту опухоль и двинуть Советский Союз вперед по пути развития действительного социализма и советской демократии. Среди подобных людей мы находим самого известного либерально-антикоммунистического диссидента брежневской поры Александра Солженицына.
А.Солженицын в 1945 г.
В книге «Палачи и жертвы», вышедшей в Москве в 1997 году и написанной К.А. Столяровым, содержатся данные из дела, заведенного на Солженицына после его ареста в начале 1945 года. С немалым удивлением читатель может обнаружить там, что молодой А.Солженицын предстает из материалов этого дела в качестве социалистического оппонента Сталину, который ищет пути для политической оппозиции режиму слева, а не справа.
Автор книги «Палачи и жертвы» цитирует ряд писем Солженицына к своим близким друзьям. Так, в письме к Виткевичу от 30 мая 1944 года Солженицын писал:
«… Тщательно и глубоко сопоставив цитаты, продумав и покурив, выяснил, что (СТАЛИН) понятия не имеет о лозунгах по крестьянскому вопросу и (нецензурно) мозги себе и другим. В октябре 17 года мы опирались на все крестьянство, а он утверждает, что он беднейший…» (стр. 334).
В письме к тому же адресату от 15 августа 1944 года Солженицын говорил:
«…3) В отношении теоретической ценности (СТАЛИНА) — ты абсолютно прав. Больше того, (он) часто, очень часто грубо ошибается в теории, и я наглядно мог бы продемонстрировать тебе это при встрече на примере трех лозунгов по крестьянскому вопросу (одному из кардинальнейших вопросов Октябрьской р-ции)» (там же).
Еще в одном письме А.Солженицын пишет по поводу теоретических претензий Сталина:
«… Я указал ей (жене), что всякие учения о трех сторонах и пяти особенностях, шести условиях никогда даже не лежали рядом с ленинизмом, а выражают чью-то манеру считать по пальцам» (там же, с. 334-335).
Автор книги «Палачи и жертвы» сообщает, что при обыске у Солженицына были изъяты портреты Троцкого и царя Николая II. Когда на допросах следователь спросил Солженицына, с какой целью тот хранил портрет Троцкого, Солженицын ответил:
«Мне казалось, что Троцкий идет по пути ленинизма» (лист дела 21)» (там же, с. 343).
Приведенные свидетельства с достаточной ясностью показывают, что вопреки утверждениям разных либеральных биографов Солженицына, апологетически рисующих его в виде вечного апостола антикоммунизма, последний начал свою политическую судьбу как человек, которому была глубоко не безразлична судьба Советской власти и первой в мире пролетарской революции, произошедшей в России в 1917 году. Даже если мы предположим, что одновременно с этим он уже в те годы начал и монархические искания, то в любом случае фактом останется то, что он очень серьезно искал социалистический ответ на противоречия советского общества.
В любом крупном художнике необходимо ясно различать две стороны, два начала: одно, которое касается его творческой деятельности и художественного таланта, и другое, связанное с его мировоззрением. А.Солженицын без всякого сомнения относится к крупнейшим советским и русским писателям второй половины 20-го столетия. Однако признание этого факта нисколько не лишает нас возможности прямо и откровенно сказать о его объективной роли в качестве мыслителя, которая в своей последней фазе несет во многом не только антипросветительский, но местами даже прямо обскурантистский характер.
Если оценивать жизнь человека на основании того, в какой степени он остался верен идеалам своей молодости, то в этом смысле вся послевоенная история духовного и политического развития А.Солженицына представляет собой не восхождение к правде и постижению подлинного смысла истории России, но, напротив, являет собой картину блужданий без твердой опоры под ногами и во все более реакционном направлении. В конечном итоге идейные блуждания привели Солженицына к тому, что именно в период упадка и духовного вырождения советского общества, которое стало такой «нормальной» чертой уже в ельцинской России, он был провозглашен в качестве одного из великих «национальных» пророков.
Н.А.Иоффе. Автобиографические рассказы
Надежда Адольфовна Иоффе — дочь известного большевика, одного из крупнейших дипломатов первых лет Советской власти, Адольфа Абрамовича Иоффе. На ее долю выпала нелегкая судьба, в которой в неразрывное целое сплелись как самые великие исторические взлеты этого столетия, так и его наиболее страшные и трагические страницы. В 1992 году Н.Иоффе опубликовала книгу своих воспоминаний под названием «Время назад: Моя жизнь, моя судьба, моя эпоха». В настоящем номере мы предлагаем читателю два ее небольших автобиографических рассказа, которые Надежды Адольфовна любезно предоставила нашей редакции и которые публикуются впервые.
Школа
Все московские школы (бывшие гимназии) отличались по номерам: школа № 5, школа № 25, школа № 125 и т.д. Наша школа тоже имела какой-то номер, но никто его не помнил. Все называли ее «школой Поповой и Кирпичникова», потому что до революции это была частная гимназия Поповой и Кирпичникова. Никто не знал, кто такой был Кирпичников, его давно уже не было в живых, но Поликсена Ниловна Попова была жива и преподавала географию в бывшей своей школе. Гимназия Поповой и Кирпичникова была одной из немногих московских гимназий, где мальчики и девочки учились вместе. После революции во всех школах мальчики и девочки учились вместе, но в бывших мужских гимназиях было большинство мальчиков, а в бывших женских — большинство девочек. Говорили, что некоторые преподаватели нашей школы были членами социал-демократической партии — меньшевиками, а преподаватель математики — Василий Алексеевич Ефремов был членом московского комитета РСДРП-м. После революции меньшевики стали нашими врагами. Говорили, что Василия Алексеевича арестовывали, но потом отпустили. Он будто бы от политики отошел, занимается исключительно математикой, пишет какую-то научную работу по высшей математике. Он считал, что школьники не должны заниматься политикой, должны учиться. Мы ему не очень доверяли: все-таки его любимый ученик — Женя Додонов, не бог весть какой математик, но член РСДСМ. Это меньшевистский союз молодежи.
Вот Поликсена Ниловна действительно не интересовалась политикой. Она обожала свою географию. Я всегда считала, что это очень скучная наука, но у нее уроки интересные.
Поликсена Ниловна была уже очень пожилая, жила одна, семьи у нее не было, говорили — она никогда не была замужем. Всю душу она вкладывала в школу, хотя это уже и не была ее собственность.
Некоторые девочки в старших классах, которые учились в этой школе, когда она была еще гимназией, говорили, что Поликсена Ниловна ужасно переживала из-за грязи в классах, из-за того, что ученики невежливы с учителями. Девочки даже подметали иногда по вечерам в классах, чтобы Поликсена не расстраивалась, что грязно. Она очень возмущалась теми учителями, которые разговаривают с учениками о политике.
Истории как предмета у нас не было. Старые учебники отменили, — новые еще не написали (говорили, Михаил Николаевич Покровский пишет). А бывший учитель истории Алексей Николаевич преподавал обществоведение. Все знали, что он меньшевик, и все его уроки — сплошная политика.
Я училась в 4-ой группе (все классы назывались группами). Моя любимая учительница — преподавательница русского языка и литературы Анна Евгеньевна Петрова. Она меня тоже любила, потому что я хорошо писала сочинения. Мое сочинение «Сравнительная характеристика Плюшкина и Скупого рыцаря» она читала вслух в 7-ой группе.
Я очень этим гордилась, тем более, что в 7-ой группе учился брат моей подруги Иды Авербах — Леопольд Авербах — секретарь ЦК комсомола. В школу он ходил редко, ему было некогда, но оценки все учителя ему ставили. С его сестрой Идой мы были членами бюро школьной ячейки комсомола и очень дружили, хотя она была на одну группу старше меня. Потом судьба нас развела:
Ида вышла замуж за Генриха Ягоду, он был тогда заместителем Менжинского — Председателя ВЧК, а после смерти Менжинского Ягода сам стал Председателем ВЧК.
Всех их потом расстреляли — и Леопольда, и Иду, и самого Ягоду, несмотря на все его «заслуги» перед Сталиным.
А Иду мне жалко, она у меня ассоциируется со школой. Только потом мы оценили, какие добросовестные были у нас учителя, если, несмотря на всю политику, они сумели дать нам какие-то знания, любовь к книге, научили с ней работать.
А что касается политики, то во времена декабристов была большая семья Муравьевых: были Муравьевы, которых вешали, и были Муравьевы, которые вешали.
Так и наша школа: среди ее выпускников были те, которых сажали, и были те, которые сажали.
А учителя все-таки делали свое дело.
Пусть будет земля им пухом…
Дом на Унтер-ден-Линден
Наконец! Какое счастье! Наконец, советская власть пришла в Баку. Скоро год, как мы с мамой уехали из Петрограда к бабушке в Баку. Это было вскоре после октябрьского переворота — папа называл это революцией. Жить стало трудно: столовые позакрывались, продукты пропали, появились очереди. Мама все чаще стала ворчать, что так жить невозможно, надо подумать о ребенке. «Другие же живут!» — говорил папа. В конце концов мама, как всегда, настояла на своем. Решили, что мы с мамой поедем на пару месяцев к бабушке, в Баку, пока тут жизнь не наладится, а потом вернемся.
Через две недели после нашего приезда в Баку там произошел переворот: советская власть кончилась, к власти пришли дашнаки, ни о каком отъезде в Петроград не могло быть и речи.
В Баку нам жилось неплохо, но я скучала по папе, по своим друзьям, вообще по Петрограду. И вот, наконец, — какое счастье — опять пришла советская власть. За это время столицей стала Москва, и мы даже не знали, где папа — в Москве, в Петрограде или еще где-нибудь.
И тут маму вызвал к себе самый главный начальник в Баку тов. Шаумян и сказал, что наш папа в Берлине — посол Советской России в Германии, и он прислал вызов семье. И уже через какое-то время мы с мамой оказались в советском посольстве в Берлине на Унтер-ден-Линден, так называлась улица, где находилось наше посольство. По-русски это называется «Под липами». Я никогда не жила в таком доме. У папы два кабинета, а в спальне стоит кровать, на которой десять человек могут лечь вдоль и десять поперек. На первом этаже общая столовая и еще приемная, в которой стоит длинный стол, на котором можно хоть на велосипеде ездить. И вообще комнат очень много. У папы есть личный секретарь, молодая женщина, ее зовут Мария Михайловна. Маме она очень не понравилась. Есть еще три секретаря посольства — первый, второй и третий. Должен быть еще советник посольства, но он еще не приехал из Москвы. Вообще, сотрудников в посольстве очень много, они все советские и приехали из Москвы. А слуги все немецкие, остались от старого посольства, правда, — не все: у папы в кабинете убирает русская горничная, но большинство — немцы. Самая главная у них — фрау Марта. Про меня она сказала, что это большое счастье, что я приехала, потому что ребенок «это солнце в доме». Папу фрау Марта пыталась называть «экселенц» (Ваше Превосходительство), но папа сказал, что это не надо, а называть его надо «герр ботшафтер» (господин Посол). Кроме официальных должностей, в посольстве живут еще люди, которые официальных должностей не имеют, но играют большую роль в жизни посольства. Это Христиан Георгиевич Раковский, Николай Иванович Бухарин, Леонид Борисович Красин.
Красин играл большую роль в революции 1905 года, а после краха революции от политики отошел, работал как инженер, пользовался большим авторитетом, был генеральным директором очень крупной фирмы «Сименс-Шукарт» (Siemens-Schuckert).
Отец очень ценил Красина, т.к. тот пользовался большим авторитетом в деловых кругах Германии. Отец был очень близок с Красиным и в личных отношениях, так же как и с Раковским. С Раковским отца сближало еще и то, что оба они были большими личными друзьями Троцкого.
А Бухарина, вообще, все любили. Он справедливо считался любимцем партии, его ласково называли Бухарчик. Кто бы мог подумать тогда, какую отвратительную роль сыграет Бухарин, когда к власти придет Сталин. Каким унизительным и беспринципным было его фактически предсмертное письмо Сталину, которое не заставил выучить наизусть свою жену, с тем, чтобы она огласила его после смерти Бухарина. И она его огласила.
Время от времени приезжал в Берлин Ларин с женой, Радек, Сокольников. Все они считали себя большими знатоками советско-германской политики, а руководящие немецкие работники вообще не желали разговаривать ни с кем, кроме посла. Все это очень мешало отцу в его работе. Сокольников был недоволен своей комнатой и устроил по этому поводу скандал отцу, как будто послу нечем больше заниматься, как квартирными делами. Даже Менжинский, работавший в то время Генеральным консулом в посольстве, счел своим долгом вмешаться и написал два письма Ленину с просьбой избавить Иоффе от ненужных приездов некомпетентных людей. Очень мешали отцу трудно сложившиеся отношения с Чичериным, который был в то время наркомом иностранных дел. Тут уже и Ленину пришлось вмешаться и написать отцу письмо с просьбой не подрывать авторитет наркома.
Одновременно с дипломатической работой отец вел работу по организации революции в Германии.
В ноябре 1918 года Советское посольство было выслано из Германии.
Б.Вэнн (International Workers Bulletin, CША)
Спустя тридцать лет после гибели Эрнесто Че Гевары в результате неудачных партизанских действий его останки были захоронены в г. Санта-Клара на Кубе. Этот аргентино-кубинский партизан был предан земле вместе с шестью его товарищами, чьи тела также были обнаружены прошлым летом в неизвестной могиле в боливийских джунглях.
Режим Кастро превратил эту находку в событие большой государственной важности с псевдорелигиозным подтекстом. Останки были выставлены на всеобщее обозрение на гаванской площади Революции, а их помещение в специально построенный мавзолей в г. Санта-Клара сопровождалось военным парадом, исполнением гимна и речью кубинского президента Фиделя Кастро. Режим Кастро в собственных целях присоединился к международным усилиям по мифологизации Че, превратив его в икону, которая имеет мало общего с реально жившим человеком.
Кубинское правительство уже давно отреклось от идеи охватывающей весь континент партизанской войны, которая, как настаивал Че Гевара, была единственным способом освобождения континента от гнета со стороны империализма Соединенных Штатов. К началу 1960-х годов Кастро заключил сделку с советской сталинистской бюрократией. Москва стремилась в интересах своей политики «мирного сосуществования» с Вашингтоном сдерживать наиболее радикальные националистические тенденции, и Кастро делал все зависящее от него, чтобы угодить ей. В последние годы, после развала СССР, режим Кастро стремится удержаться на плаву за счет поощрения европейских и канадских частных инвестиций на Кубе и возрастающего потока иностранных туристов.
Заслуживает внимания то, что церемония захоронения останков на Кубе происходила при полном отсутствии тех сил в Латинской Америке, которые стремятся подражать стратегии партизанской войны Гевары. Его идея согласно которой дорога к революции проходит через образование партизанских отрядов в сельской местности, послужила переориентации целого поколения латиноамериканской молодежи на самоубийственные авантюры. Путем изоляции от масс целого слоя наиболее активных и жертвующих собой представителей молодежи теория Че Гевары привела к укреплению влияния сталинистских и буржуазно-националистических партий в рабочем классе, помогая тем самым прокладывать дорогу жестоким поражениям и диктатурам семидесятых годов.
Многие из тех, кто последовал примеру Че, кончили так же, как и он. Их ловили, подвергали пыткам и убивали военные, поддерживаемые Соединенными Штатами. Другие шли дальше в своей политической карьере. Теодоро Петкофф, бывший лидер венесуэльских партизан, который стал министром правительства, которому было поручено осуществлять политику жесткой экономии МВФ, является представителем этого слоя. Колумбийское MIR отказалось от вооруженной борьбы в обмен на места в парламенте и ссуды на организацию малого бизнеса для своих членов. Никарагуанские сандинисты и Фронт национального освобождения имени Фарабундо Марти в Сальвадоре пошли схожим путем. Третьи еще продолжают вести партизанские действия, которые нацелены не на преобразование общества, а, скорее, на увеличение денежных средств посредством похищения людей, вымогательства и охраны транспортировки наркотиков.
Сегодняшние попытки реанимации Че со стороны не только кубинского правительства, но также и со стороны различных мелкобуржуазных левацких групп и даже предпринимателей, стремящихся сбыть на рынке его хорошо известное изображение, препятствуют серьезному рассмотрению его политики или ее горьких последствий.
Режим Кастро использует Че как символ национальной гордости. Его самопожертвование приводится в пример всякий раз, когда нужно принудить сегодняшнюю кубинскую молодежь бесплатно трудиться на плантациях сахарного тростника или на строительных площадках. Однако образ самоотверженного и замученного героя все в большей степени входит в противоречие с растущим социальным неравенством на Кубе, где процветает долларовая экономика в интересах привилегированного меньшинства, а проституция скоро выйдет на тот уровень, который был достигнут во времена Батисты. В то же время кубинский режим сам использует изображения Че с целью повышения спроса товаров, начиная с футболок и кончая зажигалками. Мелкобуржуазные левацкие течения всего мира присоединились к канонизации Че. Их привлекают не столько смутные представления о романтическом бунте или образ замученного революционера, сколько вполне определенные политические идеи.
Политическая линия Гевары основывалась на отрицании как революционной роли рабочего класса, так и необходимости революционной марксистской партии, стремящейся к развитию социалистического сознания этого класса. Для него революция не была самоосвобождением рабочего класса и ликвидацией капиталистического общества. Напротив, она являлась результатом вооруженных действий маленьких групп партизан, которые провоцировали государственные репрессии, толкавшие, в свою очередь, массы на сопротивление вполне независимо от их сознательных целей.
Хотя эти организации, взывающие к памяти Че, не имеют намерений вести партизанскую войну, именно под знаменем этой идеи мелкобуржуазные радикалы могут руководить, или, что более точно, манипулировать массами, которые обращаются к ним.
Через тридцать лет после смерти Че Гевары условия жизни рабочих и крестьян по всей Латинской Америке являются такими же плохими или даже более худшими по сравнению с жизненными условиями, которые вызвали к жизни бурные события шестидесятых и семидесятых годов. Чтобы подготовиться к неизбежному взрыву новых массовых сражений, необходимо извлечь уроки из трагического опыта мелкобуржуазного национализма и партизанских движений всего континента. Только усвоение уроков этого периода, и прежде всего необходимости построить революционные партии рабочего класса, борющиеся за перспективу международного социализма, заложит основы действительно революционной политической деятельности.
На Украине опубликована брошюра о Берлинском восстании 1953 г.
Осенью прошлого года в Днепропетровске вышла брошюра, опубликованная издательской инициативой «Против течения» Социалистического Рабочего Союза, которая рассказывает о восстании восточногерманских рабочих 1953 года. Публикация посвящена «памяти пролетарских революционеров, павших в борьбе со сталинизмом», — как сказано в коротком эпиграфе издателей.
Основой текста брошюры стал о заявление Союза Социалистических Рабочих (ССР — Bund des Sozialistischen Arbeiter), германской секции Международного Комитета Четвертого Интернационала (весной 1997 г. преобразован в партию За Социальное Равенство — Partei fuer Soziale Gleichheit), которое было выпущено к 40-летию восстания и впервые опубликовано на русском языке в бюллетене Челябинского Бюро МКЧИ «Рабочий-Интернационалист» (№ 1, февраль 1994 г.).
Рассмотрев предпосылки Берлинского восстания 1953 г., его ход и причины поражения, Заявление германского ССР связывало эти события с событиями конца 1980-х — начала 1990-х гг., когда решалась судьба ГДР и приходило к выводу о том, что главной причиной поражения немецких рабочих в ГДР как в 1950-е годы, так и в самое последнее время стало отсутствие подлинно революционного марксистского руководства стихийным протестом рабочего класса со стороны партии Четвертого Интернационала. Итогом был призыв к поддержке ССР как германской секции МКЧИ.
Изданная в Днепропетровске брошюра переводит пафос Заявления ССР в несколько менее определенную плоскость. Однако и в этом своем виде брошюра остается проникнутой подлинно интернационально-революционным духом.
«Восстание против сталинистского режима в 1953 г. доказало, — говорится в последнем абзаце днепропетровской брошюры, — что германский рабочий класс способен на… революционную борьбу. Восстание показало также, что необходимой политической предпосылкой победы является наличие политического руководства восставшими в лице революционной рабочей партии, секции Четвертого Интернационала, вооруженной политической перспективой мировой социалистической революции и программой Четвертого Интернационала».
Предвыборная компания по выборам в Верховную Раду Украины
О.Дубровский (Днепропетровск), 28 декабря 1997 г.
Проходящая в условиях разрушения производительных сил и, соответственно, нищеты большинства населения страны, избирательная кампания 1997—1998 гг. по выборам в Верховную Раду Украины (официально началась в октябре 1997 г.) побила все рекорды цинизма и бессовестного надувательства, которые были поставлены в период предыдущего предвыборного балагана 1993-1994 гг.
Нынешняя избирательная кампания ярко высветила кланово-региональный характер правящего класса Украины. Отступивший в свою вотчину, Днепропетровскую область, экс-премьер Лазаренко, подпираемый финансовым спрутом-корпорацией Единые Энергосистемы Украины (ЕЭСУ), в течении осени 1997 г. создал партию «Громада», массовое членство в которой создавалось и создается невиданными методами административного произвола через органы власти, администрацию предприятий и учреждений.
Об этих методах «партстроительства» можно прочесть только в киевских газетах. Что касается днепропетровской областной и городской прессы, то она полна самого гнусного сервилизма по отношению к Лазаренко.
Сбор подписей под выдвигаемые партийные списки кандидатов в депутаты также превратился в бессовестный подкуп. Сложились вполне определенные таксы за подпись под тем или иным списком. СПУ, КПУ, РУХ и т.д., — все платят за подписи. Больше всех платит, естественно, «Громада». По данным, которыми я располагаю, только на избирательную кампанию в одной Днепропетровской области, ЕЭСУ выделило «Громаде» $ 8 млн.
Хорошей иллюстрацией этого гнусного спектакля служит широко разрекламированные обещания пана Лазаренко, как председателя облсовета, повысить размер пенсий с 1-го января 1998 г. в границах Днепропетровской области. Ну, прямо «социализм в отдельной стране», то бишь в области! Невозможно воспринимать это иначе, как откровенное выражение претензий на региональный сепаратизм местного бюрократического клана, контролирующего наиболее мощный в экономическом отношении регион Украины — индустриальное Приднепровье.
«Красные приказчики капитала»
Невообразимую по своей пошлости оппортунистическую политику ведут так называемые «левые»: СПУ, КПУ и СелПУ. Эти наиболее крупные по количеству членов партии (КПУ -160 тыс. чел., СПУ — 34 тыс. чел.) пытаются активно эксплуатировать настроения ностальгии по брежневским временам, трубят о том, что они дадут «трудящимся» «социализм в отдельно взятой Украине», выдавая за него модель государственно-монополистического капитализма, ориентированную на смычку с российским капиталом.
Ни слова с их стороны о классовой борьбе, о необходимости воспитания в этой борьбе революционного пролетарского авангарда. Мы слышим от них только постоянные обращения то к чиновничеству, то к директорату, то к «отечественному товаропроизводителю». Классовый враг в разоблачении не нуждается, его социальная практика убеждает рабочих лучше любой пропаганды. Но вот такие «друзья народа» должны подвергаться беспощадному идейно-теоретическому разгрому.
Несмотря на нарастающую предвыборную пропагандистскую лихорадку, у местных «красных» дела со своей прессой далеко не блестящи. Захлебнулись и не выходят ЦО ПК(б)У «Искра» и орган обкома КПУ «Приднепровская правда». Возобновился (с января 1997 г.) выпуск «Трудового Приднепровья», ежемесячной газеты обкома СПУ (тираж 1000 экз.), но в киосках «Укрпрессы» ее нет. В отличие от периода 1992-1995 гг. сейчас в киосках продается единственное «левое» издание — ЦО СПУ газета «Товарищ».
Всю глубину оппортунизма этой социал-демократической мимикрии сталинизма можно увидеть на примере документа под названием «Основные положения экономической политики Социалистической партии Украины». Вот только одна фраза из этого документа: «Стратегическим приоритетом СПУ является создание динамичной самодостаточной многоукладной социально-ориентированной модели экономики с государственным регулированием».
Реакционная утопичность подобных прожектов должна стать ясной для каждого думающего активиста рабочего движения.
В днепропетровской области создано предвыборное объединение «левых сил» «Народ, социализм, победа», куда вошли КПУ, СПУ, СелПУ, ЛКСМУ, СКМ (Социалистический Конгресс Молодежи — молодежная организация СПУ), ВСР (Всеукраинский Союз Рабочих) и Союз Трудящихся Днепропетровщины. Приняты и опубликованы Декларация, заявление, а также положение о деятельности блока. Основные позиции:
- «В корне изменить политику государства в пользу трудящихся».
- «Введение планирования и гос. регулирования».
- «Защита отечественного товаропроизводителя».
- «Придание русскому языку статуса официального».
- «Недопущение вступления Украины в НАТО».
В том же выпуске «Трудового Приднестровья» без комментариев публикуется письмо некоего рабочего, где выражена суть всех этих маневров: «Государством должны управлять добропорядочные товаропроизводители». То есть, как говорится, глас народа — глас божий, или да здравствует власть «добропорядочных» буржуев!
Ухудшение социального положения рабочего класса
Эта возня идет на фоне тяжелейшего положения промышленных рабочих. Пролетариат буквально раздавлен и не находит в себе сил ответить массированно и организованно на не имевший прецедента вызов классового врага — повсеместные и непрерывно удлиняющиеся по срокам неплатежи зарплат. И какой страшный социальный смысл имеют настойчивые попытки повышать производительность труда административным кнутом в условиях полугодичного отсутствия зарплаты!
Именно такое положение имело место всю осень и декабрь на трубопрокатном заводе, где я работаю. Сейчас, когда я пишу эти строки, на заводе идет упорный оборонительный экономический бой. Уже 4 суток продолжается вторая за декабрь забастовка. Основное требование — погашение 7-ми месячной задолженности по зарплате и выполнение администрацией действующего коллективного договора. Несмотря на комплексно применяемый начальством известный метод «кнута и пряника», пока не удается запугать бастующих, расколов и заставив работать рабочих.
Мне лично приходится играть не последнюю роль в организации этой забастовки, поскольку я являюсь председателем заводского стачкома. Ведущий активист КПУ, выбранный было от своего участка в стачком перед забастовкой, на второй день ее был буквально вышвырнут оттуда рабочими за откровенное предательство и смычку с администрацией. Авторитету КПУ среди рабочих завода нанесен сокрушительный удар. Но в целом господствует аполитичность. Предвыборная гонка, калейдоскоп буржуазных партий (в выборах получили право участвовать 30 партий и партийных блоков!) — это где-то далеко и не вызывает у рабочих ни малейшего интереса…
Книга В.Роговина впервые выходит на немецком языке
В марте этого года впервые на немецком языке выходит одна из серии книг Вадима Роговина, которые посвящены исследованию истории Советского Союза 20-30-х годов, а также борьбе Левой Оппозиции против сталинизма.
Книга «1937 — год террора» публикуется издательством «Арбайтерпрессе Ферлаг» (Arbeiterpresse Verlag). Немецкое издание книги будет представлено во время проведения Лейпцигской книжной ярмарки в конце марта.
1937 год представляет собой поворотный пункт в истории Советского Союза. Почти все коммунисты, которые приняли активное участие в Октябрьской революции или пришли под ее влиянием в политику, пали тогда жертвой сталинского террора. Общественные и политические последствия этого массового политического убийства остаются непреодоленными и по сей день. Уничтожение нескольких поколений коммунистов и членов их семей нанесло глубокую рану социально-исторической памяти советского народа. На многие годы вперед Большой террор подорвал в советском обществе подлинное стремление и способность к поиску новых идей. На место убежденных коммунистов пришли циничные карьеристы, чье восхождение к власти сопровождалось активным участием с их стороны в фальсификациях, преследованиях и насилиях над народом.
Тема Большого террора в Советском Союзе вплоть до конца 1980-х годов была настоящим табу. Произведения, которые выходили на эту тему на Западе, были практически недоступны для чтения в СССР. При этом даже в том случае, если они были написаны более или менее честно, они все же опирались на ограниченные исторические источники. Кроме того, многие из этих произведений сознательно служили идеологическим целям «холодной войны».
Исследование Вадима Роговина представляет собой первое опубликованное в бывшем Советском Союзе обобщенное исследование истории СССР 20-30-х годов и, в частности, Большого террора. Книга «1937 год» основывается на материалах советских архивов, многие из которых стали доступны только в самое последнее время, а также на многочисленных вышедших недавно мемуарных источниках.
Автор книги сам родился в этот судьбоносный 37-ой год. С ранних лет своей юности он интересовался ролью и значением этого события. Свое изучение советской истории он сегодня суммирует в серии работ, которые публикуются с начала 1990-х годов. «1937» представляет собой четвертый том из пяти уже вышедших книг. Настоящий том вышел на русском языке в 1996 году и теперь публикуется также в немецком переводе.
Вадим Захарович Роговин является профессором Института Социологии Академии наук РФ в Москве. Он также является автором многочисленных социологических и исторических работ.
Перевод книги «1937» на немецкий язык осуществили Ханнелоре Георге и Харальд Шубарт.
Некролог: Сэм Марси — апологет бюрократии
Ф.Мазелис, 13 февраля 1997 г.
Сэм Марси (Marcy), который умер 1 февраля в возрасте 86 лет, был одним из последних представителей того поколения, которое было воспитано троцкистским движением, а затем в период, последовавший за Второй Мировой войной, отказалось от принципов социалистического интернационализма. Марси порвал с троцкистским движением в 1959 году. Партия Рабочих Мира (ПРМ — Workers World Party), которую он основал в этот период, до сих пор функционирует в качестве восторженных поклонников остатков сталинизма, с одной стороны, и профсоюзной бюрократии США — с другой.
Марси и его организация ухитрялась сочетать сикофантские восторги по поводу таких сталинистских тиранов, как Ким Ир Сен в Северной Корее и Николае Чаушеску в Румынии, вместе с низкопоклоннической поддержкой антикоммунистической бюрократии АФТ-КПП.
Заявление, выпущенное партией Рабочих Мира в связи со смертью своего основателя, не содержит ни одного упоминания о троцкистском прошлом Марси. Марси посвятил последние 40 лет своей жизни попыткам загладить следы своей прежней борьбы против сталинизма. В последнем выпуске газеты «Рабочие Мира» («Workers World») описание его политической карьеры до 48-летнего возраста, когда он основал ПРМ, ограничивается только очень неопределенными ссылками на его профсоюзную деятельность.
Марси родился в царской России в 1911 году.
Пережив атмосферу антисемитских погромов в период, предшествовавший Октябрьской революции и последовавшей за ней гражданской войне, он прибыл в США, будучи еще ребенком. Выросши в Бруклине, он находился под первоначальным влиянием политического развития Русской революции на фоне общественной нищеты и классовой борьбы в США 30-х годов.
После того, как он присоединился к Лиге Молодых Коммунистов (Young Communist League), молодежному движению Коммунистической партии, Марси провозгласил свою оппозицию сталинизму. В этот период он вступил в ряды троцкизма и создал ячейку Социалистической Рабочей партии (СРП — Socialist Workers Party), как тогда называлось американское троцкистское движение, в Буффало в 40-50-е годы.
Его последовавшее вслед за тем политическое вырождение происходило в сложных условиях, с которыми сталкивалось социалистическое движение Соединенных Штатов в послевоенный период. Подобно многим другим, Марси был не в состоянии выдержать огромное идеологическое давление, которое испытывали троцкисты в годы экономического процветания и «охоты на ведьм» периода Холодной войны.
Послевоенная стабилизация империализма вместе с могущественным влиянием и контрреволюционной политикой советского режима, глубоко дезориентировали многих из тех, кто в прежние годы боролся против капиталистической эксплуатации, а также против империалистических агентур в лице социал-демократической и сталинистской бюрократии.
Стремительная бюрократизация профсоюзов КПП, а также относительная неподвижность американского рабочего класса, привела этих людей к тому, что они порвали с борьбой за марксистские принципы в рабочем классе как с безнадежной перспективой. В то же самое время расширение советского блока, а также революции в Китае и Югославии многими были восприняты как доказательство того, что советская бюрократия и сталинистские партии во всех странах могут быть сдвинуты в направлении революционных действий.
Перспектива мировой социалистической революции, которая одухотворяла основателей марксистского движения и лидеров Русской революции, была отвергнута ими в пользу «новой мировой реальности». Новыми «эпицентрами» революции были объявлены экономически отсталые страны. Вследствие этого значительные слои были оторваны от интернациональной перспективы и по существу приняли сталинистскую линию «национал-государственного социализма».
Мишель Пабло и Эрнест Мандель стали лидерами международной фракции, которая отказалась от борьбы за построение независимых революционных партий. Раскол, произошедший в Четвертом Интернационале в 1953 году, в котором борьбой за защиту марксистских принципов руководил Джеймс П. Кэннон, основатель американского троцкизма, привел к созданию Международного Комитета Четвертого Интернационала.
Марси не присоединился к Пабло и его американским сторонникам, однако он принял на вооружение подобный же взгляд по отношению к решающему вопросу об интернационализме. Он выступил против наиболее вопиющих оппортунистических тенденций внутри СРП в продолжение 50-х годов, в частности, против обращения СРП к американскому правительству с призывом послать федеральные войска в штат Миссисипи. Однако его попытка защищать пролетарскую ориентацию при отказе от борьбы против паблоистской атаки на Четвертый Интернационал неизбежно должна была завершиться капитуляцией перед тем же самым давлением правых сил.
Он взял на вооружение концепцию «глобальной классовой войны», в которой конфликт между американским империализмом и советским блоком подменял собой классовую борьбу как в интернациональном масштабе, так и в рамках каждой отдельной страны. Международный рабочий класс игнорировался как независимая сила, а в качестве активных сил классовой борьбы рассматривались советская бюрократия, а также различные буржуазные и мелкобуржуазные националистические силы, которые находились в конфликте с Вашингтоном. Необходимость продолжения защиты Советского Союза от империализма, равно как и защита колониальных и полуколониальных масс от империалистического подавления подменялась поддержкой национальной буржуазии и сталинизма.
Отказавшись признавать за рабочим классом какую-либо революционную роль, Марси отреагировал на восстание венгерских рабочих в 1956 году тем, что поддержал вторжение в Венгрию московской бюрократии и ее союзников по Варшавскому договору. Это привело его к открытому разрыву с троцкизмом несколько лет спустя.
Я вспоминаю длительную дискуссию с Марси в 1959 году, незадолго до того, как я вступил в СРП и вскоре после того, когда Марси основал свою новую организацию. Марси безуспешно пытался убедить меня в том, что венгерские рабочие были безнадежными контрреволюционерами и что мы должны поддержать сталинистов в их подавлении венгерских рабочих Советов. Я ответил ему, что ни Маркс, ни Ленин, ни Троцкий никогда не защищали точку зрения, согласно которой социализм может быть навязан рабочему классу. Я убеждал его тогда, что действия сталинизма в Венгрии доказывают контрреволюционный характер последнего.
В годы, последовавшие вслед затем, организация Марси проделала много зигзагов и поворотов. Если рассмотреть их в целом, то можно сказать, что сторонники Марси пришли к полному отказу от ориентации на рабочий класс. В 50-е годы Марси развивал ультралевую линию, выступая против политической работы среди студенческой молодежи. В продолжение следующих нескольких лет он поставил эту «левизну» на голову, интегрировавшись в движение протеста среднего класса всех его разновидностей.
Рабочие Мира получили известность за их некритическую поддержку черного национализма, прав гомосексуалистов и других форм идеологии среднего класса. Марси посвятил себя построению организации, которая жонглировала различными разъединенными элементами, начиная от старых сталинистов, оторвавшихся от официальной Коммунистической партии США, и заканчивая теми, кто видел свою главную политическую характеристику в том, чтобы выступать в качестве феминистов, транссексуалов или активистов гомосексуального движения. Когда партия Рабочих Мира выставляла своих кандидатов на выборы, они подавали себя не в качестве борцов за рабочий класс, а, скорее, в качестве представителей пола или сексуальной ориентации.
Что, однако, всегда составляло основную черту политической карьеры Марси, так это его лояльность по отношению к сталинизму и любым другим формам бюрократии в рабочем движении. Распад Советского Союза он рассматривал просто как «горбачевско-ельцинскую контрреволюцию» и связал себя с остатками русского сталинизма в лице Российской Коммунистической Рабочей партии (РКРП), организации, чья политика сочетает в себе обожание Сталина с правонационалистическими настроениями и антисемитизмом.
В США Марси все в большей степени ориентировался на профсоюзную бюрократию, а также на «левые слои» Демократической партии. Он с энтузиазмом поддерживал Джесси Джексона, когда тот был кандидатом в президенты от Демократической партии, а Рабочие Мира регулярно прославляли политиков Демократической партии в Конгрессе США.
В статье, посвященной Марси, партия Рабочих Мира заявила: «Его анализ непримиримости конфликта между империалистической буржуазией, с одной стороны, и прогрессивным лагерем социалистических стран и национально-освободительных движений, с другой стороны, прошел проверку временем». Ничто не может более ясно продемонстрировать банкротство перспективы Марси, чем выраженное в словах его политических наследников полное непонимание реальности.
Так называемые «социалистические страны» оказались разрушенными той же самой сталинистской бюрократией, которую Марси и его сторонники рассматривали в качестве оплота революции. Капиталистическая реставрация была осуществлена усилиями этих самых сталинистов. Цепляясь за государства и правящие партии, которые пока еще претендуют на то, чтобы выставлять себя в качестве защитников сталинистской пародии на социализм (Китай, Северная Корея, Вьетнам и Куба), сторонники Марси вынуждены отвергать очевидные факты, заключающиеся в том, что все эти режимы повернули в направлении к капиталистической реставрации и приспособления к империализму. Что же касается движений, которое провозглашали себя в качестве «национально- освободительных», то все они, начиная от ООП и кончая АНК, отказались от своих прежних антиимпериалистических претензий и сегодня соперничают в том, чтобы добиться расположения американского капитализма.
История окончательно разоблачила паблоистское прославление «прогрессивного лагеря» сталинизма, социал-демократии и буржуазного национализма. Единственное, чем отличался Марси, заключалось в том, что он брал эту перспективу в особенно грубом виде, вплоть до логического вывода об открытой поддержке сталинистской тирании. Его перспективы лежат в руинах, вместе с бюрократиями, на которых эти перспективы основывались.
Б. Вэнн
Необычный прием, оказанный Папе Иоанну Павлу II в ходе его визита на Кубу, явился показателем утраты Фиделем Кастро надежд достигнуть соглашения с Вашингтоном и положить конец длящемуся 36 лет экономическому эмбарго США против этого островного государства.
В течение пяти дней Ватикану обеспечили неограниченный и поощряемый государством доступ к кубинскому народу. Массы людей собирались в каждом сколько-нибудь крупном городе, а трансляция проникала в каждый кубинский дом. Порицания со стороны Папы режима Кастро оставались без ответа, в то время как его заявления против эмбарго, а также против «материализма» и «слепых сил рынка» получали широкую огласку в правительственной прессе. Подобострастный прием со стороны Кастро, оказанный понтифику, породил множество спекуляций относительно его личных мотивов и привлек значительное внимание как среди его сторонников на Кубе, так и его апологетов в международном масштабе. Появление Кастро в темном деловом костюме — первый раз со времени революции, когда он появился на Кубе без своей однообразной униформы оливкового цвета — обращение к Папе польского происхождения, настоящая фамилия которого Войтыла, «Ваше Святейшество» и общение с массами побудило многих задаться вопросом, уж не возвращается ли кубинский лидер в старости к вере своей молодости.
Несомненно, сам Иоанн Павел стимулировал прежнюю иезуитскую выучку Кастро в расчетах последнего на способность Ватикана обернуть кризис на Кубе к собственной пользе. Церковь всегда занимала позицию «тот, кто когда-то был католиком, тот всегда католик». Однако более важной является политическая оценка ситуации на Кубе, сделанная как Ватиканом, так и его сторонниками в капиталистических центрах Западной Европы.
Следует напомнить, что Иоанн Павел сыграл значительную роль в событиях 1980-х годов, которые достигли своей кульминации в крахе сталинистских режимов в Восточной Европе и завершились ликвидацией Советского Союза. В отношении своей родной Польши он близко сотрудничал с ЦРУ США в деле отвода массового восстания рабочих в предпочтительное для американского капитализма русло.
Каким же образом такой человек получил приглашение в статусе героя со стороны режима Кастро, само существование которого было поставлено под вопрос крахом советского блока? Режим Кастро сделал больше, чем просто «позволил Папе прибыть на Кубу». В придачу к правительственной телекоммуникационной сети, передававшей в эфир каждое появление Папы, печать выпустила призыв ко всем кубинцам, «верующим и не верующим», одеться понаряднее ради этого визита, а Комитеты в защиту революции (организации правящей партии) организовывали людей по кварталам, чтобы увеличить аудиторию Иоанна Павла вдоль пути следования его «папомобиля». На площади Революции в Гаване было вывешено огромное изображение Священного сердца Иисуса, затмевающее постоянно выставленный на показ христоподобный образ давно умершего партизана Эрнесто Че Гевары.
Это раздувание энтузиазма во имя католицизма и Папы является экстраординарным не только потому, что режим Кастро не так давно провозгласил себя атеистическим. Куба исторически была в наименьшей степени католической страной из всех латиноамериканских стран. В дореволюционный период большая часть священников поставлялась из Испании, а церковь обеспечивала свою щедрую поддержку правящей олигархи и, наконец, диктатуре Батисты.
Однако именно антикоммунистическая направленность Иоанна Павла и церкви, которую он возглавляет, делает этот визит полезным для режима Кастро в качестве жеста доброй воли по отношению к империализму. Бывший министр иностранных дел и глава национальной законодательной власти Рикардо Аларкон был в этом отношении более откровенен. «Я надеюсь, — заявил он, — что этот визит Папы послужит окончанию североамериканской политики враждебности по отношении к Кубе».
Главное, к чему стремится Гавана, это отмена запрета США на торговлю с Кубой. Экономическое эмбарго, или блокада (как его называют на Кубе), выдается режимом Кастро за основную причину всех экономических и социальных кризисов на острове. Даже те сторонники Кастро, которые были недовольны некритичным отношением режима к Папе, оправдывали этот визит публичной критикой со стороны Папы эмбарго США.
Однако осуждение Папой политики США не является уникальным. Оно никоим образом не является показателем «антиимпериалистических» чувств в Ватикане. В самих США требование отмены эмбарго является официальной позицией Национальной Ассоциации промышленников и любой другой крупной предпринимательской структуры. Такие банкиры как Пол Волкер (Volcker) и Дэвид Рокфеллер неоднократно осуждали это эмбарго. В Европе подобные оценки имеют всеобщее распространение из-за того, что запрет на торговлю с Кубой рассматривается как отнюдь не необходимое и нерациональное препятствие капиталистическим капиталовложениям и торговле. Закон Хелмса-Бартона, который пытается наказывать иностранные корпорации за операции на Кубе, вызвал сильное негодование тем, что является явной попыткой Вашингтона навязать эту неразумную политику за пределами территории США. Продолжение этой политики — во имя страстного корпоративного интереса США эксплуатировать кубинский рынок — является показателем продолжающегося идеологического господства антикоммунизма во внешней политике США, а также непропорционально большой роли, которую играют в политике Вашингтона крайне правые организации, такие как Кубинский Национальный фонд. Что касается Кастро, то заявление, что эмбарго является основным источником проблем Кубы, содержит в себе некоторые противоречия. Конечно, политика США в значительной мере обострила дефицит, который создал условия нищеты для большинства населения этого острова. Более того, Вашингтон постоянно саботирует попытки Кубы найти другие возможности для экономического развития.
Однако центральным обещанием мелкобуржуазного националистического движения Кастро было обещание освободить Кубу от экономического господства США. Почти три десятилетия режим мог достигать независимости от капитала США только тем, что допускал зависимость Кубы от советского блока. С крахом этого последнего режим Кастро требует, чтобы ограничения на проникновение капитала США были ликвидированы.
Существует мало явных признаков того, что администрация США подумывает об изменении своей многолетней политики в отношении Кубы. В интервью, посвященном ответу на обвинения в сексуальном скандале в Белом Доме, Клинтон дал ясно понять, что он не имеет намерения снять эмбарго и полагает, что критика Папой политики США отражает взгляды европейского большого бизнеса. Вот, однако, что можно рассматривать как жест администрации накануне визита Папы. Пентагон объявил о снятии почти 50 тысяч противопехотных и противотанковых мин, которые окружали военно-морскую базу Гуантанамо с 1961 года, года, в котором Вашингтон порвал дипломатические отношения с режимом Кастро и провел провалившееся вторжение в заливе Свиней. Одновременно с визитом Папы ряд делегаций из США посетили остров. В их числе была группа конгрессменов, возглавляемая конгрессменами Чарльзом Ренджелом (Rangel) от Нью-Йорка и Джоем Мокли (Moakley) от Массачусетса, а также команда ближайших помощников сенатора Джесси Хелмса и сенатского комитета по иностранным делам. Вашингтон тем временем запросил и получил беспрецедентное разрешение от кубинского правительства увеличить свое представительство в Гаване на девять граждан США.
Добро пожаловать на электронные страницы Мирового Социалистического Интернет-сервера
Добро пожаловать на электронные страницы Мирового Социалистического Интернет-сервера (МСИС — World Socialist Web Site), интернетовского центра Международного Комитета Четвертого Интернационала. По мере своего развития Мировой Социалистический Интернет-сервер будет размещать на своих страницах оценки важнейших мировых событий, комментарии по политическим, культурным, историческим и философским вопросам, а также предоставлять доступ к документам и исследованиям, взятым из наследия мирового социалистического движения. МСИС будет иметь также высокоразвитую интерактивную форму и будет стремиться выступать в качестве центра для дискуссий по наиболее существенным вопросам, с которыми сталкивается международный рабочий класс. Наконец, Мировой Социалистический Интернет-сервер будет объяснять политическое наследие и перспективы Международного Комитета Четвертого Интернационала и делать дополнительный вклад в построение его как мировой политической партии социалистической революции.
Цель МСИС состоит в том, чтобы дать интеллектуальную оценку проблемам современного общества. Он адресует свои материалы к тем массам людей, которые не удовлетворены существующим уровнем общественной жизни, равно как и цинично-реакционным поведением средств массовой информации, контролируемых истэблишментом своей страны.
Мировой Социалистический Интернет-сервер будет стремиться выступать в качестве источника политической ориентации и перспектив для тех, кто недоволен чудовищным уровнем социального неравенства, той пропастью, которая отделяет богатое меньшинство от народных масс во всех странах мира. Отталкиваясь в своем анализе от крупнейших потрясений, разрушающих существующие условия классовых отношений (начиная с финансового кризиса в Юго-Восточной Азии и кончая ростом милитаризма и войны), МСИС будет подготавливать основу для создания нового политического руководства. Его авторы предвидят в самом ближайшем будущем серьезные битвы трудящегося народа в каждой стране против безработицы, низкого уровня заработных плат, программ сокращений социальных расходов и подавления демократических прав. Мировой Социалистический Интернет-сервер при этом считает, что успех этой борьбы неотделим от роста влияния социалистического политического движения и марксистского миросозерцания.
Точка зрения данного электронного центра — это революционная оппозиция капиталистическому рынку. Его целью является установление мирового социализма. Он утверждает, что средством этой трансформации является интернациональный рабочий класс. Он подчеркивает, что судьба трудящегося народа в ХХI столетии и, в конце концов, человечества в целом, зависит от успеха социалистической революции.
МСИС будет развиваться как энциклопедия политического и исторического знания, культурной критики, научного понимания и революционной стратегии. Цель его авторов состоит в том, чтобы повысить уровень политических и культурных исследований по данным вопросам, что является совершенно необходимой предпосылкой для возрождения современного социалистического рабочего движения.
Идейная и политическая заинтересованность не исключает для Мирового Социалистического Интернет-сервера и международного рабочего класса объективности и откровенных споров. МСИС будет приветствовать самый широкий, далеко идущий обмен мнениями с рабочими, студентами и интеллектуалами, которые ищут альтернативы буржуазной политике и капиталистической экономике. Полемика и дебаты — диалектические средства, при помощи которых устанавливаются знания и истина, — будут являться регулярными составляющими МСИС. Только интеллектуальное единство и приверженность исторической правде будут условиями для тех, кто захочет внести свой вклад на страницы Сервера.
Мировой Социалистический Интернет-сервер и международный рабочий класс
Финансовый кризис, который начался в Азии и быстро захватывает все остальные части мировой экономики, остро ставит вопрос о необходимости международного объединения трудящихся. Транснациональное производство и глобальные финансовые рынки навсегда изменили лицо капитализма. В последние два десятилетия были в значительной степени разрушены те ограниченные системы социальной безопасности, которые существовали в развитых странах. При этом рабочие страдают от беспрерывных волн увольнений и падения реальных доходов. В менее развитых странах в тот же период были также полностью отброшены прежние национальные схемы развития. Это происходило по мере того, как создавались зоны свободной торговли и другие платформы дешевого труда для того, чтобы обеспечить неограниченную эксплуатацию трудящихся. К этому следует добавить, что старые организации рабочего класса, независимо от того, называют ли они себя коммунистическими, социалистическими или рабочими, продолжают оставаться связанными со структурами национальных государств. Они не способны поэтому дать настоящий ответ массам в современной ситуации всеобщего наступления на рабочие места, уровень жизни и основные права.
Мировой Социалистический Интернет-сервер, создаваемый координированными усилиями членов МКЧИ из Азии, Австралии, Европы и Северной Америки, будет рассматривать все эти явления с точки зрения интернационального характера классовой борьбы. Он будет подходить к политическому развитию в каждой стране с точки зрения мирового кризиса капитализма и политических задач, которые стоят перед международным рабочим классом. Исходя из этих перспектив, он будет последовательно выступать против всех форм шовинизма и национальной ограниченности.
Мировой Социалистический Интернет-сервер станет беспрецедентным средством политического воспитания и объединения рабочего класса на международном уровне. Он позволит трудящимся координировать их борьбу против капитала, точно также, как транснациональные корпорации организуют их собственную войну против труда. Он будет содействовать дискуссии между рабочими любой страны, позволяя сравнить опыт и выработать единую стратегию.
МКЧИ надеется, что всемирная аудитория Мирового Социалистического Интернет-сервера будет расти по мере того, как Интернет будет дальше распространять свое влияние. Являясь быстрорастущей и глобальной формой коммуникации, Интернет будет вызывать и уже вызывает экстраординарные демократические и революционные последствия. Он облегчает доступ к необъятным интеллектуальным ресурсам мира, начиная от библиотек и кончая архивными документами и музеями. Уже сегодня крупнейшие информационные концерны и правительства не в состоянии воспрепятствовать доступу в Интернет в то время, когда расходы на размещение в нем материалов остаются относительно невысокими. Все большее проникновение компьютеров в дома, школы и на рабочие места — в самые широкие слои общества — открывает возможность для недорогого способа общения десяткам миллионов людей. Независимо от текущей экономической ситуации в России и других республиках бывшего Советского Союза, данная тенденция в самой полной мере применима также и к этим странам.
Новое поколение, приходящее сейчас в политическую жизнь, будет получать свое понимание происходящего посредством Интернет. Уже сейчас около 80 миллионов человек имеют доступ к Интернет-ресурсам, и эти цифры, согласно имеющимся прогнозам, вырастут в ближайшие два года до уровня более чем в 100 миллионов человек. Обладая ключевым значением в качестве технологии современной экономической жизни, можно предвидеть, что уже в самом ближайшем будущем он станет намного более распространенным и максимально доступным для пользования средством коммуникации.
Международный Комитет Четвертого Интернационала
Мировой Социалистический Интернет-сервер, основанный Международным Комитетом Четвертого Интернационала, вырастает на основе глубокой политической истории. Он представляет собой историческое продолжение политической и теоретической борьбы, начатой Львом Троцким и Левой оппозицией в 1923 году против роста сталинистской бюрократии в бывшем Советском Союзе. Сыграв одну из решающих ролей в русской революции 1917 года, гражданской войне и возрождении экономики, Троцкий выдвинулся в качестве лидера социалистической оппозиции против новой бюрократии, которая выросла в продолжение 20-х годов, и против ее националистической политической ориентации. Он руководил политической борьбой против привилегированного сталинистского аппарата, который узурпировал политическую власть советского рабочего класса, предал идеалы Октябрьской революции и тем подготовил многие из ужасных преступлений ХХ столетия. Жизненный путь Троцкого нашел свою вершину в основании Четвертого Интернационала в 1938 году, — за два года до того, как он пал жертвой сталинского убийцы.
Окончательный распад сталинистских режимов в 1991 году явился наиболее глубоким подтверждением справедливости борьбы Троцкого и Четвертого Интернационала. Троцкий утверждал, по крайней мере, уже в 1936 году, что сталинистская бюрократия идет курсом, который неизбежно ведет к капиталистической реставрации. Он объяснял, что бюрократия стала сознательным политическим противником революционных и эгалитаристских настроений международного рабочего класса.
Все заявления о смерти социализма и марксизма сознательно уходят от оценки значения Льва Троцкого и Четвертого Интернационала или же цинично умалчивают об этом. Не является удивительным тот факт, что всякое честное изучение этой политической традиции наталкивается на вульгарные и исторически неверные оценки, высказываемые защитниками капитализма. В работах и выступлениях Троцкого содержится интернациональная социалистическая альтернатива сталинизму, которая, согласно мнениям реакционных историков, никогда не существовала.
МСИС будет широко публиковать материалы об этой истории. Бесценные книги, документирующие политическое наследие МКЧИ, можно приобрести прямо через Интернет-сервер, точно также, как и избранные материалы основателей научного социализма Маркса и Энгельса, деятелей Октябрьской революции и борьбы против сталинизма. Все это можно будет заказывать непосредственно в форме текстов, аудио- и видеоматериалов.
Стройте Мировой Социалистический Интернет-сервер
Мировой Социалистический Интернет-сервер уже привлек внимание читателей со всех континентов земного шара. Мы убеждены в том, что в ближайшие месяцы и годы он станет притягательной силой для растущего социалистического движения рабочего класса.
Мировой Социалистический Интернет-сервер создается усилиями Международного Комитета Четвертого Интернационала и связанных с ним политических партий. Мы призываем всех читателей присоединяться к этим партиям или участвовать в создании новых партий Международного Комитета в странах, где он до сих пор еще не имеет своих секций.
Мы приветствуем присылку статей для публикаций на Мировом Социалистическом Интернет-сервере. Его задача — соединить статьи рабочих корреспондентов и социалистов со всего мира. Денежные взносы являются также необходимыми для развития или совершенствования Сервера.
Точно также, как изобретение печатания Гутенбергом в ХV столетии сыграло важнейшую роль в подготовке Просвещения тем, что разрушило контроль церкви над интеллектуальной жизнью и подорвало феодальные институты, Интернет обладает потенциалом, способствующим возрождению революционной мысли. Цель Международного Комитета Четвертого Интернационала состоит в том, чтобы использовать эту технологию и использовать ее в качестве средства для освобождения трудящихся и угнетенных во всем мире. Исходя из этого, МКЧИ приглашает всех посетить электронные страницы Мирового Социалистического Интернет-сервера и предлагает поддерживать его и участвовать в его развитии.
Электронный адрес Мирового Социалистического Интернет-сервера:
World Socialist Web Site: http://www.wsws.com
Искусство и свобода: Андре Бретон и проблемы культуры 20-го столетия
Настоящая статья была опубликована в двух частях в «Международном Рабочем Бюллетене» (International Workers Bulletin), издании сторонников Четвертого Интернационала в США, в выпусках от 16 и 30 июня 1997 года.
Франк Бреннер и Дэвид Уолш
 |
В июне и июле 1938 г. Лев Троцкий, находящийся в изгнании русский революционер, и Андре Бретон, поэт и мыслитель французского сюрреализма, сотрудничали в Мексике, работая над экстраординарным «Манифестом за Независимое Революционное Искусство». Это документ остается наиболее ярким выражением того, что может быть произведено общностью интересов художника и революционного марксиста. Заявление начиналось так: «Без преувеличения, можно сказать, что человеческая цивилизация никогда не подвергалась стольким опасностям». Авторы отмечали факт «более, чем когда-либо прежде распространенного нарушения тех законов», которые управляют интеллектуальным созиданием, в особенности в нацистской Германии и сталинской России. |
«Если … мы отбросили всякую солидарность с кастой, которая сейчас правит в СССР, то главным образом потому, что она, по нашему мнению, представляет собой не коммунизм, а его наиболее коварного и опасного врага», — объяснял манифест.
«Коммунистическая революция не боится искусства, — говорится далее в манифесте. — Из изучения развития художественных дарований в терпящем крах капиталистическом обществе она извлекла вывод о том, что эти дарования могут быть только результатом столкновения индивидуальности и различных социальных форм, враждебных им.» Декларация подвела итог: «Наши цели: независимость искусства — для революции, революция — для освобождения искусства раз и навсегда» (1).
То, что именно эти две фигуры, Троцкий и Бретон, являются авторами манифеста, не может быть отнесено на волю случая. Ни один человек в истории не имел более широкой и глубокой концепции социалистической трансформации общества, чем Лев Троцкий, живое воплощение традиций большевизма. Именно по этой причине официальные средства массовой информации сегодня повсеместно игнорируют его имя или фальсифицируют его роль в событиях истории.
Что касается Бретона, то его участь немногим лучше. Во Франции он также игнорируется или, в лучшем случае, трактуется в качестве «античной истории» современными интеллектуалами; в Северной Америке, где большинство его работ до сих пор оставались непереведенными, до недавнего времени о нем писали в академических и литературных кругах как о якобы деспотичном лидере авангардистской группы.
Необходимо возродить интерес к Андре Бретону. В год столетия со дня его рождения было сделано не только новое переосмысление сюрреалистического писателя. В нашем распоряжении сейчас имеется и большая новая биография «Революция ума: Жизнь Андре Бретона» Марка Полизотти (M.Polizzotti. Revolution of the Mind: The Life of Andre Breton. New York: Farrar, Straus & Giroux, 1995). Еще более существенным вкладом к такому переосмыслению работ Бретона является поток переводов, который появился в последнее десятилетие (многие из которых пришли из издательства Университета Небраски): The Communicating Vessels, Arcanum 17, The Immaculate Conception, Mad Love, Earthligth, Lost Steps, Free Rein, а также Conversations: The Autobiography of Surrealism.
Это дает нам шанс по-новому взглянуть на Бретона, как если бы на сцене неожиданно появился такой крупный писатель, который в высшей степени восхитительно идет не в ногу с современной интеллектуальной модой, каждый штрих жизни которого наполнен какой-то пылкой встречей, что вызывает отвращение у холодных ироничных циников постмодернизма.
Критическая оценка
Цель этой стати — возродить интерес к работам и мыслям Бретона, «остановить поток забвения, который проглотил его», как он сам сказал однажды об утописте-социалисте Шарле Фурье. Марксисты, конечно, не нуждаются в том, чтобы ограждать кого бы то ни было, включая лидеров своего движения, от критики.
Когда имеешь дело с Бретоном как литературной и интеллектуальной фигурой, сталкиваешься с рядом великих противоречий века. С любой объективной точки зрения, самый созидательный период жизни Бретона продолжался с середины 1920-х до середины 1940-х годов. В конце концов, он не смог избежать судьбы, которая выпала почти всем тем интеллектуалам, которые были привлечены знаменем Октябрьской революции, но отвергли сталинистскую бюрократию. Удушение Испанской и Французской революций (которым Бретон придавал большое значение) в 1936-38 гг., Московские процессы, смерть Троцкого в 1940, Вторая империалистическая война и новое равновесие, последовавшее за ней, явная сила сталинизма, трудности Четвертого Интернационала, — все это наносило тяжелые удары по его интеллектуальны резервам.
(Поучительно отметить судьбу Международной Федерации Революционного Искусства (IFIRA), вызванной к жизни манифестом 1938 года. Бретон сумел объединить товарищей-сюрреалистов, таких как поэт Бенжамин Пере (Peret), художники Ив Тангю (Tanguy) и Андре Массон (Masson), Виктор Серж (Serge), Марсель Мартине (Martinet), Игнацио Силоне (Silone), Герберт Рид (Read) [который, в свою очередь, хлопотал о поддержке Джорджа Оруэлла] и других. Несмотря на это, французская секция Федерации прекратила свою деятельность после выхода двух номеров журнала Cle («Ключ») в январе и феврале 1939.
Внутренние разногласия играли известную роль в неудачной попытке IFIRA пустить прочные корни, однако самая большая проблема заключалась в чрезвычайно трудном политическом окружении: влияние сталинского аппарата внутри интеллигенции и деморализованное состояние многих из тех, кто не находился под каблуком последнего, а также, конечно, начало войны в Европе. В своем последнем письме к Троцкому в июне 1939 Бретон писал: «Возможно я не очень талантлив как организатор, но в то же время мне кажется, что я столкнулся с огромными препятствиями» (3). Трагический элемент здесь не должен ускользнуть от внимания читателя).
Андре Бретон, Диего Ривера и Лев Троцкий в Мексике. |
 |
В начале 1950-х Бретон формально отошел от марксизма в пользу движений левого протеста: анархизма (чья измена Испанской революции была специально осуждена в манифесте 1938 г.) и утопического социализма (в форме работ Фурье). Он был не первым интеллектуалом, который в атмосфере политического отступления и стагнации вдруг вспомнил, что большевики были ответственными за проведение «жесткого подавления Кронштадтского восстания 18 марта 1921 г.» (4). Было бы трудно оспаривать факт снижения как по качеству, так и по количеству его поэтического и критического наследия в последние 20 лет его жизни, что явилось результатом общих удручающих условий, в которых он работал.
Отношение Бретона к «соперничеству» художественных тенденций — это еще один сложный вопрос, связанный с его жизнью и работой. Немецкий философ Гегель утверждал, что Абсолютный дух нашел свое высшее выражение в прусской монархии и ее государстве. В подобной же манере Бретон пытался рассматривать сюрреализм в качестве кульминационной точки всей истории художественных и интеллектуальных достижений. Никто не обязан принимать его точку зрения или точку зрения когорты его некритичных поклонников. В любом случае, нет сомнения, что сложные условия 1930-х и 1940-х годов помогли укрепить его схоластическое упорство в том, что только сюрреализм воплощает собой художественный прогресс, и что только пантеон героев сюрреалистического искусства воплощал такой прогресс в прошлом.
Другими словами, имея дело с Бретоном, необходимо очень осторожно просеивать то, что связано с его наследием. Но ведь и на солнце бывают пятна!
Революция только ума?
Новая биография Полизотти — добросовестное описание жизни и работы Бретона. Она имеет свою ограниченность. Заголовок «Революция Ума» выставляет Бретона более последовательным идеалистом, чем он был. Начиная с 1925 года фундаментальная ось его деятельности состояла в постепенном выдвижении на первое место связи между революцией сознания и революцией общественной реальности. Как он сам однажды заявил, есть два лозунга сюрреализма — это призыв Маркса преобразовать мир и призыв Рембо изменить жизнь (5).
Так как Полизотти — мыслящий биограф, он не строит своего явного теоретического каркаса или интеллектуальных комментариев по поводу собственной трактовки Бретона. Из-за этого может возникнуть искаженная картина. Часто в его работе, например, личные отношения занимают более видное место за счет исторических, художественных или политических событий, придавая некоторым описаниям Полизотти элемент близорукости.
Тем не менее для способных заполнять пробелы (или, временами, читать между строк) эта биография, ясно написанная и хорошо документированная, открывает окно на одну из великих жизней ХХ века. Это была жизнь в ногу со временем, жизнь во многом очень своевременная, поскольку Бретон посвятил себя битве, которая до сих пор остается неоконченной — объединению авангарда искусства и авангарда социалистической революции.
Эта «своевременность» имеет противоречивый характер. Для многих она не покажется сразу же самоочевидной. В значительной степени она проявляется в форме едкой критики современной интеллектуальной жизни; она ярко освещает то, что непреодолимо отсутствует. Многие, например, позиции и точки зрения, которые Бретон и его товарищи принимали как само собой разумеющиеся вещи: истинный нонкомформизм, готовность принять вызов на интеллектуальном поле от кого угодно, презрение к патриотизму и национализму, ненависть к моральным устоям буржуазного общества — редко сегодня пользуются спросом. Послушайте эту декларацию сюрреалистов 1925 года, написанную в ответ на империалистическое вторжение Франции в Марокко:
«В большей степени, чем патриотизм, который является одним из видов истерии, пусть даже пустой и недолговечной, нам внушает отвращение сама идея принадлежности к стране вообще, которая является наиболее животной и наименее философской из всех концепций, которым мы подвержены… В любом месте, где доминирует западная цивилизация, все человеческие контакты исчезли, за исключением контактов, которые помогают делать деньги — оплату в твердой валюте» (6).
Конечно, в 1920-х и 1930-х годах сюрреалисты вряд ли были уникальны среди европейской интеллигенции в своей оппозиции к капитализму и войне. Но если мы хотим по достоинству оценить значение Бретона, мы должны понять, что разделило его и сюрреалистов. Бретон не просто «симпатизировал» социалистической революции, как многие другие интеллигенты того периода. Такое отношение, каким бы оно ни было искренним, означало молчаливое признание разделения искусства и жизни, внутреннего мира фантазии и воображения и внешнего мира повседневной реальности, так что чьи-то политические симпатии, даже когда они находили прямое художественное выражение, не имели отношения к тому, как кто-то на самом деле воспринимал жизнь.
Что такое сюрреализм?
Морис Надо (Nadeau) в своей истории сюрреалистического движения пишет «Сюрреализм… глубоко вкраплен в период между двумя мировыми войнами. Кто-то сказал, что на своем уровне искусство есть лишь выражение своего времени. Подобное высказывание — упрощенный материализм: сюрреализм является также наследником и продолжателем художественных движений, которые предшествовали ему и без которых он не существовал бы» (7).
Как социологический феномен сюрреализм, чей первый манифест (написанный Бретоном) появился в 1924 году, без сомнения, содержал в себе как элемент отвращения, которое испытывали многие молодые люди к кровопролитию Первой Мировой войны, равно как и к обществу, по вине которого это произошло. Сюрреалисты перенесли это отвращение на отторжение всего, что воспринималось в качестве доминантной идеологической точки зрения французского общества, — «позитивистский рационализм», предложив вместо него очарованность мечтательностью и подсознательным. Вот слова Надо: «Обвиняется разум, всемогущий разум… Реальность — это нечто, стоящее за тем, что мы видим, слышим, ощущаем. Существуют неизвестные силы, которые контролируют нас, на которые мы можем лишь надеяться в наших действиях. Нам нужно только выяснить, что это за силы» (8). С одной стороны, сюрреалисты обратились к работам Фрейда, а с другой стороны, они «вернулись» к немецкому идеализму и Гегелю.
Увлеченность Гегелем могла казаться странной в свете открыто заявленной сюрреалистами враждебности к логике. Один левый комментатор замечает даже, что Бретон и его коллеги «страстно посвятили себя Гегелю, в чьей безжалостной диалектике они наши восхитительное оружие» (9). Однако это слишком легко — путать Бретона 1922 или 1924 годов с тем же человеком дюжину лет спустя. Верное объяснение может быть сделано лишь на основе того, что Гегель притягивал Бретона по вполне определенным причинам в различные моменты его интеллектуального развития.
Не говоря о желании сразу же после Первой Мировой войны бросить вызов безумно антигерманской официальной Франции, нарочито почитая германскую философию и поэзию, Бретон, кажется, также был привлечен гегелевским субъектом, таким же, каким был он сам по отношению к своей диалектике.
Можно ли найти в сюрреалистическом отвержении позитивизма и эмпиризма, сочетаемого с интересом к Гегелю, эхо ленинской материалистической переработки «Логики» Гегеля, предпринятой в 1915 году? Без сомнения, недостатки «объективистских» моделей мышления, связанных с относительно мирным ростом капитализма с 1871 по 1914 годы, были очевидны вдумчивым людям различных слоев. Тем не менее принятая точка зрения и выведенные из нее заключения различались в соответствии с перспективной и классовой ориентацией личности или группы.
Одно можно сказать наверняка. Это то, что склонность сюрреалистов к гегелевской диалектике способствовала их более позднему движению в общем марксистском направлении. На более позднем этапе они играли важную роль, способствуя изучению «Философских тетрадей» Ленина. Первые отрывки из «Тетрадей », переведенные на французский язык, появились в одном из их изданий в 1933 году.
Как художественное движение, в отличие дадаизма, из которого он возник и который осыпал бранью все, что было создано в прошлом, сюрреализм настаивал на важности традиции. Он воспринимал себя в качестве продолжателя работы ряда фигур и течений, в особенности, избранной группы менее известных французских и немецких романтиков и, прежде всего, Лотреамона (Исидор Дюкас (Ducasse), автор Chants de Maldoror), поэта Артура Рембо и драматурга — черного юмориста Альфреда Джерри (Jarry).
В первом «Манифесте сюрреализма» (1924 год) Бретон заявил, что определяющим принципом нового движения является «психический автоматизм», под которым он подразумевал мысль, свободную от «любого контроля разума, свободную от любого эстетического или морального значения». Сюрреализм «основан на вере в высшую реальность определенных форм ранее забытых ассоциаций, во всесилие мечты, в лишенную корыстного интереса игру мысли». И далее: «Я верю в грядущее разрешение борьбы этих двух состояний, мечты и реальности, кажущихся такими противоречивыми, в некую абсолютную реальность, сюрреальность [sur = «над» (фр.)], если можно так сказать» (10).
Какова причина этого крайнего иррационализма, опять же, кроме здорового, высокомерного желания шокировать общественное мнение среднего класса? С точки зрения исторического развития, он, без сомнения, выражал позицию социальных слоев, чья уверенность в стабильности существующего порядка была глубоко потрясена злосчастной мировой войной и ее политическими последствиями, включая Русскую революцию.
Разнообразные течения, которые возникли в те годы, прославляли необычное и иррациональное. Одни превозносили «будущее» или «машину»; другие, самые развращенные, чернили Просвещение и «декадентскую» западную демократию и чтили «кровь» и «расу», помогая построить идеологический каркас будущих фашистских движений. В сфере социальных концепций дадаизм и сюрреализм не имели ничего общего с такими тенденциями, но массовое появление последних демонстрировало кризис интеллектуальной жизни.
Возникает вопрос: в чем причина притягательности антиразума для Бретона, — интеллигента, служившего во французской армии во время безумной бойни мировой войны, — как личности? Мы можем увидеть в его особой склонности к спонтанности и поглощенности мечтательным состояниям неистовый акт чрезмерной компенсации со стороны сурово воспитанной серьезной французской молодежи среднего класса, отвергающей, но при этом не полностью понимающей, социальный порядок, посвященный Разуму и Логике, который ему вдруг показался ужасающим. В ярости этого отрицания различие между «Разумом» как идеологией французского правящего класса и разумом как потенциальным революционным противоядием могло быть упущено из виду. Чтобы достигнуть декларируемой ими цели — соединения мечты и реальности — сюрреалисты разрабатывали различные технологии, такие как автоматическое письмо, игры и эксперименты с гипнозом, сеансы и состояния транса; случай и спонтанность были объявлены ими способом преодоления барьеров логики и достижения доступа к глубинам подсознания.
Такие экскурсы, независимо от того, насколько часто Бретон и другие торжественно отвергали существование сверхъестественного, временами заводили группу сюрреалистов в болото спиритуализма. Согласно Надо, например, «осанна в честь Востока» составляла почти треть издания «Сюрреалистической революции», выпущенной Антонином Арто (Artaud) весной 1925 года. Арто, Роберт Дезно (Desnos) и другие обнаружили «новый вид мистицизма», ассоциируемый ими с «таинственным Востоком Будды и Далай Ламы» (11). В этот момент Бретон возобновил редакторский контроль над журналом и вскоре разработал ориентацию в направлении марксизма и Коммунистической партии.
В первом манифесте Бретон зашел так далеко в своем страстном увлечении снами, что предположил, что состояние бодрствования является «феноменом интерференции [взаимовлияния]» (12). Его взгляды изменялись, по крайней мере, один раз, когда он сделал серьезную попытку согласовать их с марксистскими концепциями, начиная с середины 1920-х годов и далее. В лекции, прочитанной в Бельгии в 1934 году, Бретон заметил, что сейчас он рассматривает веру во «всесилие мысли», существовавшую ранее в движении сюрреалистов, как «чрезвычайно ошибочную». Он сказал, что в 1925 году «сюрреалистическая деятельность… вступила в свою сознательную фазу. Она вдруг почувствовала необходимость преодоления разрыва, разделяющего абсолютный идеализм и диалектический материализм» (13). В одном из своих самых тонких очерков «Ненациональные границы сюрреализма» (1937) Бретон провозгласил первую максиму «фундаментальной и неделимой совокупности утверждений»: «Приверженность всем принципам диалектического материализма одобрена в своей целостности сюрреализмом: первичность материи над мыслью…» (14).
Было бы справедливо сказать, что в этой «приверженности» всегда было что-то гипотетическое и что он находил диалектику гораздо более убеждающей, чем материализм. Он явно придерживался мнения, разделявшегося многими левыми интеллигентами этого столетия, что «Материализм и эмпириокритицизм» Ленина — довольно упрощенная и вульгарная работа. Бретоновская мания иррационального была, в лучшем случае, односторонней, а, в худшем случае, являлась скольжением к открытому идеализму. (В более поздние годы интерес Бретона к оккультному превратился в серьезное занятие. Троцкий в своих суждениях 1938 года предположил, что Бретон пытался «оставить открытым маленькое окно потустороннему» (15). Не прошло и одиннадцати лет после признания Бретоном материализма, когда он уже мог написать, что его оппозиция идеализму была «чисто формальной» (16)).
Вполне оправданное желание понять идеологическую подоплеку данного художественного течения должно быть сбалансированно осознанием того, что высшее значение последнего определяется его вкладом в художественную истину. Неразбериха никогда не является достоинством, но ее присутствие может быть свидетельством разрыва с интеллектуальной инерцией и шаблоном, а в случае с сюрреализмом это было симптомом огромного творческого брожения. Из этого возникла новая перспектива, которая оказала влияние на развитие западного искусства и даже, в некоторых отношениях, указала путь к тому, чем могла быть культура в истинно человеческом, бесклассовом обществе. Именно этот революционный элемент в сюрреализме нуждается в раскрытии и ассимиляции.
Художественная жизнь во Франции
Чтобы понять сюрреализм, важно поместить его как в художественный, так и в исторический контекст. Марк Полизотти представляет список из десятков художественных течений во Франции (символизм, натурализм, парнассианизм, сциентизм и др.), которые предшествовали сюрреализму в последние десятилетия ХIХ и в первые десятилетия ХХ столетий (17).
Было бы неправильно видеть в росте количества художественных «измов» знак живучести буржуазной культуры: напротив, многие из этих движений были лихорадочными и бесплодными, вскоре исчезая в безвестности. Но, глядя назад на то время, наиболее удивительным кажется то, как серьезно люди воспринимали искусство.
Конечно, эгоизм и субъективизм играли огромную роль во всем этом, но стоит заметить, как стремительно личное тяготело к тому, чтобы стать безличным (или, может быть, более точно, сверхличным), как если бы истинная сила чьего-либо художественного видения не могла содержаться в представлениях одного человека. Это кажется чем-то весьма далеким от восприятия культуры, превалирующей в конце ХХ века. Общая догадка нашего времени — бессилие искусства и художника: поскольку искусство не может изменить что-либо, поскольку изменение в чем-либо существенном видится невозможным, то какой толк в объединении художников? Вместо течений, основанных на общих художественных идеях и целях, широко распространены группировки.
Есть еще один возможный способ определения сюрреализма — в качестве самой большой и наиболее крайней формы выражения веры в силу искусства. Но движимое к своим пределам, искусство больше не может оставаться тем, чем большинство из нас его представляют, то есть производством артефактов, прекрасных картинок в словах, краске, пленке и т.д. Сюрреалисты были враждебны по отношению общепринятому искусству и карьерам, которые посвящались ему. Как объясняет Полизотти, «именно тщеславие литературного произведения отталкивало их, самопоздравительная бесполезность написания еще одного романа, опубликования еще одного сборника стихов и, в конце концов, деятельность, озабоченная не более чем увеличением своей мелочной известности. Если акт написания должен значить что-либо, он должен быть чем-то большим, чем просто литературой; творение должно производить нечто большее, чем просто искусство» (18).
Действительно, в одном из ранних выпусков своего журнала сюрреалисты остроумно высветили это тщеславие, задав простой, но красноречивый вопрос членам французских литературных кулуаров: «Зачем вы пишите?». Большинство ответов продемонстрировали не только то, что авторы не имеют стоящей причины своей художественной деятельности, но и то, что сам вопрос никогда не приходил им в голову. Излишне говорить, что этот вопрос остается таким же уместным в 1997 году, каким он был в 1919-м.
Здесь были замешаны не просто обычные дерзости и плохие манеры напористой группы художников по отношению к старшим (хотя и не без этого); прежде всего, на рассмотрении находилась сама причина производства искусства. «Красота должна быть потрясающей, — заявил Бретон в конце своего необыкновенного романа «Надя», — или ее не должно быть вообще» (19). Это было объявлением войны эстетическому принципу, который рассматривал красоту как нечто созерцательное, как бегство от жизни и как оазис совершенства в грубом и безобразном мире. Поэзия была менее всего словами на бумаге, выступая, по одному замечанию Бретона, «противоположностью литературы». Она была способом жизни, принадлежала скорее этике, чем эстетике, она была тем, что предусматривало переживание потрясения красотой, вплоть до исступления (20).
Говорить, что красота есть жизнь, не означает закрывать глаза на нищету и никудышность жизни большинства людей; наоборот, именно потому, что они ненавидели эту никудышность, сюрреалисты, в конце концов, повернулись к марксизму. Но жизнь была для них чем-то большим, нежели просто суммой своих внешних проявлений. Поэтому, по мнению Бретона, такие художественные тенденции, как реализм и натурализм, были недостаточно реалистичными потому, что они большей частью игнорировали другие измерения жизни — внутреннее царство мечтаний и воображения. Из этого царства могла появиться новая концепция красоты и отношения искусства к жизни.
Это возвращает нас к центральной проблеме сюрреализма — разрешению противоречия между мечтой и реальностью. Влияние Фрейда на сюрреалистов, особенно его интерпретация значения снов и открытие бессознательного, играет здесь решающую роль. В самом деле, Бретон был одним из первых интеллектуалов во Франции, которые оценили и обратили внимание на значение работ Фрейда.
Однако он был более чем простым почитателем Фрейда, он верил, что психоанализ может быть использован не только для лечения психических заболеваний, но также и для общей трансформации жизни. Эта радикальная интерпретация Фрейда — одна из главных тем Бретона в первом манифесте сюрреалистов: «Если глубины нашего сознания содержат в себе [sic] странные силы, способные увеличивать те силы, которые действуют на поверхности, или одерживать верх в борьбе с последними, то есть все причины, чтобы овладеть ими… Не может ли сон быть также использован для того, чтобы решать фундаментальные вопросы жизни?» (21)
Фрейд, нужно заметить, не отвечал на восхищение сюрреалистов, несмотря на заявленную ими преданность его идеям. Дело не только в том, что его собственные вкусы в искусстве были консервативными, но и в том, что, по его мнению, Бретон со своими коллегами использовали психоаналитические концепции неподобающим образом. Фрейд не видел смысла в использовании образности снов в поэзии или изобразительном искусстве, так как сны не имели для него значения в отрыве от психологического контекста, то есть в отрыве от ума и жизненной истории индивида, который произвел эти сны.
Более того, вся суть психоаналитической терапии заключается в том, чтобы сделать бессознательное сознательным, что, по мнению Фрейда, справедливо также и для искусства: нужно идти не в бессознательное, чем занимались сюрреалисты, а наоборот. «В Вашем искусстве меня интересует не бессознательное, а сознательное», — сказал Фрейд Сальвадору Дали, который посетил его в 1938 году (22).
Троцкий, как оказалось, заметил то же самое Бретону в Мексике в то же самое время: «Вы обращаетесь к Фрейду, но не делает ли он противоположное? Фрейд преобразует подсознательное в сознательное. Не пытаетесь ли Вы подавить сознательное бессознательным?» (23)
Этот вопрос был хорошо изучен, и ряд сюрреалистических работ могли бы быть взяты в качестве примеров — это работы, наполненные столь несвязными ассоциациями или столь непроницаемыми образами, что они доходили до художественного солипсизма. Более того, сюрреализм склонялся к поощрению производства таких работ, трансформируя спонтанность в принцип творческой практики через выдвижение таких технических приемов, как «автоматическое письмо», которое мы обсудим ниже.
Тем не менее художественное производство гораздо больше зависит от интуиции, чем от науки или философии. Идеалисты (это определение распространяется и на ранних сюрреалистов) воспринимают интуицию как чистое отсутствие разума, то есть как чистую субъективность. Но, с точки зрения материализма, субъективное само по себе объективно, а это говорит как о том, что бессознательное имеет свою собственную логику — которая может быть разумно осмыслена, — так и о том, что сознательная и подсознательная формы ума образуют диалектическое единство в психической жизни личности.
Троцкий в своей автобиографии привел одно из наиболее ясных описаний этого единства, проведя аналогию между его действием в социальной жизни и в сфере личного творчества: «Творческое единство сознательного и бессознательного — это то, что называется вдохновением. Революция — это вдохновенное безумие. Каждый настоящий писатель испытывает творческие моменты, когда что-то более сильное, чем он сам, ведет его руку; каждый настоящий оратор переживает моменты, когда нечто более сильное, чем само его повседневное существование, говорит его устами. Это вдохновение. Оно идет от высшего творческого напряжения всех сил. Бессознательное поднимается из своего глубокого источника и склоняет сознательный ум к своей воле, сливаясь с ним в каком-то более великом синтезе» (24).
Таким образом, сны и воображение не обязательно являются бегством от разума и действительности. Наоборот, соединенные с сознательным, они открывают огромные творческие возможности, которые углубляют наше понимание мира и самих себя. Это очевидно в искусстве: художественный образ, частично созданный посредством интуиции, не является пустой галлюцинацией, но в своих лучших проявлениях выступает пророческим видением, так как художник способен глазом своего ума увидеть определенные аспекты реальности даже более остро, чем его современники или даже более, чем он сам в состоянии осознать.
После ошибочного поиска в снах заменителя реальности Бретон увидел проблему в новом свете: теперь он определил образность как сущность, которая «имеет тенденцию к тому, чтобы стать реальностью» (25), а цель сюрреалистической деятельности в том, чтобы «проложить соединяющий провод» (26) между состояниями сна и бодрствования.
Превалируя, буржуазные формы сознания выражают тиранию того, что иначе называется принятием совершившегося факта, они враждебны по отношению к развитию классового сознания. На уровне индивидуальной психологии в субъективном опыте каждой личности происходит подобное явление: сознательная мысль содержит установления, компромиссы и фрустрации, наложенные на личность требованиями внешнего мира, что означает, помимо всего прочего, отрицание человеческих потребностей и желаний. Хотя и заблокированные в значительной степени от возможности осуществить себя в реальности, эти потребности и желания не исчезают: они находят выход в бессознательном, то есть в снах и воображении.
Этот выход может также выражать себя в виде сильного желания: сон сам по себе может утверждать веру в то, что жизнь может быть лучше, чем она есть, что ограничения, наложенные существующей реальностью на свободу и счастье, могли бы и должны быть преодолены. Бретон однажды замечательно отметил: «Покорность не написана на движущемся жернове сна. Огромная темная материя, ткущаяся ежедневно, имеет в своем центре пронизывающие глаза чистой победы» (27). В этом заключается ценность сна для решения фундаментальных проблем жизни: если использовать образ соединительного провода, воображение может быть средством, при помощи которого реальность связывается с надеждой.
Именно надежда является ключом к сюрреалистической концепции красоты. Для Бретона красота была идентична тому, что он называл чудесным. Хотя он никогда не определял это точно, он приводил бесчисленные примеры этих переживаний: встреча с молодой женщиной на парижской улице, чьи глаза очаровывают его и которая говорит ему, что она называет себя Надя, «потому что в России это начало слова «надежда» и потому, что это только начало» (28); возвращение в Гвадалахару рано утром в прекрасно украшенное и обветшалое здание, которому Бретон дал прозвище «Дворец Тамблдаун», и обнаружение в «темной и необычайно пустой» комнате с пианино молодой девушки с растрепанными волосами, подметающей пол в потрепанном белом вечернем халате и «с улыбкой, подобной заре мира». Чудо — это момент сна, врывающегося в реальность, светлое предчувствие исполненного желания.
Сюрреалистическая поэзия и искусство
Возможно ли, нужно ли рассматривать сюрреализм (в живописи, фотографии, поэзии, киноискусстве и т.д.) как художественное движение? Такая постановка вопроса обширна и находится за пределами поставленной нами цели. Однако определенный ряд вопросов возникает вполне закономерно.
Во-первых, необходимо признать, что первоначальная установка Бретона на физический автоматизм, художественное напряжение, свободное от сознательного контроля, которого он достигал, являлась неотъемлемым элементом сюрреализма. Предположение, что при вхождении в трансовое или подобное сну состояние бессознательное художника высвобождается в чистом виде, кажется сегодня просто наивным. То, что «спонтанные» произведения Бретона и его коллег приобретали форму глубоко раскрытых поэтических образов, не воспринимаемых без обширного знания литературной техники и истории, может содержать указание на то, что состояния, в которые они входили, вряд ли были полностью свободны от сознательного соучастия мысли.
Концентрируясь на вдохновении как источнике искусства, Бретон часто забывал, что произведение искусства — продукт сложного соотношения между спонтанностью и интуицией, с одной стороны, и рационально осознанным, с другой, в котором ни одна из сторон не может быть проигнорирована. Художник создает в самом себе равновесие между этими элементами, напряженность, которая постоянно стоит под вопросом, постоянно воссоздается. Ни одна значительная работа не может быть актом «откармливания» заранее поставленной цели, но осознанная цель должна вырасти из самого акта творения каждой значительной работы.
Бретоновское понимание обладало глубокой истинностью, особенно когда оно касалось практики художественного творения. Он был абсолютно прав, когда настаивал на необходимой функции состояний «ожидания и отличной восприимчивости», на необходимости культивировать состояния ума, характеризуемые готовностью воспринимать импульсы из каждого возможного источника» (30).
Ни одна серьезная художественная работа не завершается без удивительного достижения, исходящего из глубин, которое всплывает на поверхность только при определенных условиях, моментах, при которых «очень тонкое пламя ярко освещает или совершенствует значение жизни так, как ничто другое». Бретон в высшей степени восторгается этими условиями: «Я по-прежнему рассчитываю только на то, что приходит из моей открытости, моего стремления бродить в поиске всего того, что, я уверен, держит меня в таинственной связи с другими открытыми существами, как если бы мы были вдруг призваны собраться» (31).
Бретон был не просто теоретиком, он был поэтом. Как можно оценить свою собственную работу? «Сравнить два объекта на как можно большем расстоянии друг от друга, — утверждал он, — или любым другим методом сопоставить их в живой и разительной манере — вот высшая задача, к которой поэзия может когда-либо стремиться» (32). Правда ли это? Неизбежно ли плодотворен этот метод? Не мог ли он также произвести результаты, которые кажутся только спорными или тривиальными?
При изучении поэзии Бретона встречаются замечательные образы, многие из которых полностью недосягаемы. Его утверждение о том, что восприятие красоты может полностью игнорировать интеллект, не выдерживает серьезной критики. Чувство и мышление не являются царствами, разделенными Китайской стеной.
Поэзию Бретона хорошо начинать изучать с «Пепельного света», который включает семь томов стихов. «Свободный Союз» (1931 год), «Пистолет и белые волосы» (1932 год) и «Воздух воды» кажутся наиболее интересными.
Поэма «Свободный союз», возможно, самая эмоционально сильная и прямая, завершается следующим словами (33):
Моя женщина с глазами полными слез
С глазами фиолетовой брони и стрелки спидометра
Моя женщина с глазами саванны
Моя женщина с глазами воды выпиваемой в тюрьме
Моя женщина с глазами лесов навсегда под топором
С глазами уровня моря уровня воздуха земли и огня.
Почти неизбежно Бретон кажется в большей степени поэтом необыкновенных строк, чем целых стихов (34):
Мне чудится я вижу тебя бесконечно наложенную на себя
или:
В прекрасном полусвете 1934-го
Воздух был прекрасной гвоздикой цвета красной морской звезды
или:
Первые исследователи ищущие земель в меньшей степени
Чем свои собственные истоки.
Также можно согласиться с Бретоном, что красота должна быть потрясающей и волнующей без априорной постановки вопроса о форме и стиле. Его нападки на роман как форму и на реализм как скучное и посредственное течение, «враждебное любому интеллектуальному или моральному превосходству», в конце концов сами стали немного утомительными.
Большая слабость Бретона в том, что он имел склонность обнаруживать качества, которые он оценивал по заранее выбранной группе работ. Эмоциональная и интеллектуальная разрушительность также присутствует в романах «традиционалистов», подобных Теодору Драйзеру и Томасу Гарди, равно как и в живописи сюрреалистов Тангю или Массона. Это не означает, что форма не имеет никакого значения, или что определенные формы не исчерпывают себя исторически, но Бретон часто представлял содержание односторонним (и в чем-то замкнутым на себя) образом.
Сюрреализм, конечно, может претендовать на то, что является самым интеллектуально провокационным художественным течением ХХ века. Он постоянно задавал самые глубокие вопросы о человечестве и его судьбе. Сюрреалистические работы изобилуют образами, которые встряхивают сознание, вместо того, чтобы успокаивать его. Например: портрет женского лица Рене Магритта, в котором груди занимают место глаз, пупок занимает место носа, а лобок место рта («Изнасилование»), или строка бретоновского описания, где родителей девушки сливаются с квартирой, в которой они живут: «Ее отец подпорка, твердо поставленная в свою тень, ее мать хорошенькая пирамида абажура» (35).
Наше представление о том, что является нормальным и разумным, искажается подобными образами именно по одной причине — они открывают для нас глубокое чувство того, что такое есть реальное. Живопись Магритта воспроизводит не лицо женщины, а, скорее, ее безликость и тем самым пробуждает в нас мысль о том, что может значить — быть женщиной в этом мире.
Что касается визуальных, в частности, видов искусства, достаточно лишь перечислить имена тех, кто был прямо вовлечен или на кого глубоко повлиял сюрреализм, для того, чтобы оценить влияние сюрреалистов: Джорджио ди Чирико (Chirico), Франсис Пикабиа, Пабло Пикассо, Марсель Дюшам (Duchamp), Ханс Арп, Массон, Макс Эрнст, Ман Рэй, Сальвадор Дали, Миро, Луис Бунюэль, Альберто Джиакометти (Giacometti), Магритт, Анри Картье-Брессон, Тангю, Эршайль Горки, Джозеф Корнелл. Сюрреалистами были открыты новые перспективы художественной образности и деятельности, настолько, чтобы полностью изменить популярное представление о том, что есть искусство. Возможно, лучший показатель влияния сюрреализма — тот факт, что само это слово стало частью повседневного языка.
Внутренняя жизнь движения заслуживает некоторого размышления. Репутация Бретона как «Папы сюрреализма» завоевала широкую распространенность. Она происходит из многочисленных расколов и изгнаний, которые пережило движение, и неудивительно, что многие из числа этих изгнанных обвиняли в этом лично Бретона. По правде говоря, он мог быть иногда несправедливым, своевольным, даже жестоким, но объективная оценка этих пререканий показывает, что в них превалируют политические, а не личные вопросы, особенно вопрос о приверженности сюрреалистов социалистической революции. Фактически в каждом случае позиция Бретона одерживала верх. (Нужно заметить, что внутренняя жизнь сюрреалистов не осталась не задетой дегенерацией рабочего движения. «Второй манифест сюрреализма» (1930 год) Бретона в своем яростном разносе оппонентов демонстрирует определенные следы «Третьего периода» сталинизма).
В 1929 году Бретон порвал с группой, включавшей в себя актера и поэта Антонина Арто и писателя Робера Дезно, прежде всего из-за их возражений против политической радикализации сюрреализма; в 1932 году Арагон вышел из движения, чтобы сделать карьеру в качестве ведущего культурного представителя французского сталинизма; шесть лет спустя Элюар пошел по тому же пути, становясь de facto выдающимся поэтом-лауреатом Коммунистической партии, сочиняя случайные строки на потребу дня; Дали был изгнан из-за своего героического поклонения Гитлеру, не говоря уже о его вопиющей меркантильности и саморекламе, что навело Бретона на идею превратить его имя в акроним «Авида Доллар».
Многих критиков Бретона на самом деле беспокоит не столько специфика этих диспутов, сколько факт, что он фактически настаивал на том, чтобы его коллеги были ответственны за свои позиции и действия. «Интеллектуальное ремесло столь безнаказанно», — писал Бретон с явным озлоблением (36).
Писатель Джордж Батай, чья размолвка с Бретоном была особенно ожесточенной, несколькими годами позже отрекся от своей критики: «Сегодня я верю, что требования Бретона… были в основном оправданы. Бретон таил желание разделенной преданности одной высшей правде и ненависти к любой уступке, если дело касалось этой правды. Он хотел, чтобы его друзья были выражением высшей правды, в противном случае они перестали быть его друзьями» (37).
Сюрреализм и марксизм
Как уже ясно из настоящего обсуждения, нельзя серьезно рассматривать историю сюрреализма без упоминания имели Льва Троцкого. Впервые Бретон испытал восхищение Троцким в августе 1925 года, после прочтения книги последнего о юности Ленина, по поводу чего он написал: «Я не нахожу недостатка ни в грандиозности, ни в совершенстве» (38). Стиль и сущность работы Троцкого находились в резком контрасте с усилиями сталинизированной французской Компартии. Хотя Бретон и попытался вступить в КПФ в конце 1926 года вместе со своими соратниками-сюрреалистами Арагоном, Элюаром, Пере (Peret) и Пьером Юником (Unik), у него не было иллюзий насчет этой организации.
В «Законной защите» (сентябрь 1927 года) Бретон написал: «Я не понимаю, почему я должен далее воздерживаться от того, чтобы сказать, что «Юманите» [ежедневная газета КПФ] — детская, декламаторская, излишне кретинизирующая, — нечитаемая газета, в высшей степени несоответствующая роли пролетарского просвещения, которую она берет на себя. По этим быстро читаемым статьям, настолько натянуто приклеенным к актуальности, что они не оставляют никакой перспективы понять ее … невозможно не заметить в тех, кто написал их, чрезвычайную усталость, тайное смирение с тем, что существует, озабоченность тем, чтобы держать читателя в более или менее благородной иллюзии как можно более дешевым способом» (39). Излишне говорить, что он никогда не был фаворитом партийной верхушки.
Бретон был исключен из КПФ и ее культурных организаций в 1933 году. Двумя годами позже сталинисты использовали предлог в виде конфронтации между Бретоном и советским писателем Ильей Эренбургом на парижской улице (Эренбург написал грубую критику по адресу сюрреалистов; Бретон столкнулся с ним и ударил его по лицу), чтобы исключить его имя из текста обращения Конгресса Писателей в Защиту Культуры. Элюару было позволено только прочитать заявление Бретона (одно из его наиболее замечательных творений) поздно вечером перед лицом враждебной толпы. «Исходя из нашей позиции, мы утверждаем, что деятельность по интерпретации мира должна продолжаться до слияния с деятельностью по изменению мира, — писал Бретон. — Мы утверждаем, что именно на поэта, художника возлагается глубинное изучение человеческих проблем во всех их формах…» (40)
В документе под заглавием «О времени, когда сюрреалисты были правы» (1935 год), где он дал свою оценку Конгресса, Бретон отметил «целую ванну бесполезных повторений, инфантильных обсуждений и подхалимства: те, кто претендовали на роль спасителей культуры, выбрали для этого нездоровый климат».
Он осудил оппортунизм интеллектуалов, которые приняли сталинские предписания: «И в сфере политики, и в сфере искусства, две силы: спонтанный отказ от условий жизни, предложенных человеку, вместе с императивной потребностью изменить их, с одной стороны, и стойкая верность принципам или моральный ригоризм, с другой, продвинули мир вперед» (41).
Бретон работал во Французском Комитете по расследованию Московских процессов. В сентябре 1936 года, согласно «Революции ума» Полизотти, «Бретон обратился к большому собранию, чтобы потребовать «правду о [первом] Московском судилище». «Мы считаем, что инсценировка Московских процессов — это низкое полицейское предприятие», заявил он. Сталин стал «самым великим отрицателем и главным врагом пролетарской революции… самым непростительным из убийц». Бретон сделал специальное заявление насчет Троцкого, основной мишени Сталина, который был осужден на смертную казнь, не имея даже возможности присутствовать на суде: «интеллектуал первого ранга и моральный лидер, чья жизнь, как только она оказывается под угрозой, становится драгоценной для нас, как наша собственная». Бретон никогда не отступал от этой позиции. В 1951 году он говорил по поводу показательных процессов: «Я настаиваю на мысли о том, что они открыли и неизбежно заставили разлагаться самый ужасный бич современности» (42).
Уважение Бретона к Троцкому было таким большим, что из-за этого возникли трудности, когда дело дошло до их сотрудничества в работе над манифестом 1938 года. Бретон, который знал или встречал многих значительных фигур в европейских интеллектуальных и художественных кругах и не был впечатлительной личностью или человеком, который может онеметь от удивления, обнаружил себя парализованным в присутствии лидера большевиков.
В письме к Троцкому, написанном сразу после отбытия из Мексики, Бретон попытался объяснить этот феномен: «Эта заторможенность является главным образом результатом… безграничного восхищения, которое я испытываю по отношению к Вам. Очень часто я спрашивал себя, что бы случилось, если бы, по какой-то невозможной случайности, я встретился бы лицом к лицу с человеком, с которого я смоделировал свое мышление и восприимчивость… Я вдруг странным образом почувствовал себя лишенным своих способностей, жертвой какой-то извращенной потребности спрятаться. Это то, что я называю для себя, в память о Короле Лире, своим «комплексом Корделии». Пожалуйста, не смейтесь надо мной, это нечто в высшей степени природное, органичное. У меня есть все основания полагать, что это неискоренимо» (43).
В отличие от многих других, в послевоенный период Бретон никогда не отказывался от общих идей социализма и своей близости к троцкизму. Однажды в интервью он едко предложил, чтобы было сделано «истинно клиническое заключение» по поводу «специфически современной болезни», которая делает таких раскаивающихся интеллектуалов способными «радикально изменять свои мнения и отказываться в мазохистской и эксгибиционистской форме от своих собственных утверждений, превращая их в поборников дела, совершенно противоположного тому, которому они начали служить под большой грохот фанфар» (44). («Болезни», которая достигла эпидемических пропорций в наши дни!)
В письме, которое Бретон послал в 1957 году на собрание, организованное ПКИ, бывшей в то время французской секцией Международного Комитета Четвертого Интернационала, в честь сороковой годовщины Русской революции, он выразил свою продолжающуюся верность делу «человеческого освобождения». Он заявил: «Несмотря на все, я остаюсь среди тех, кто в памяти об Октябрьской революции все еще находит значительную долю того безусловного порыва, который привел меня к ней, когда я был молодым, и что означало тотальное дарение ей самого себя» (45).
29 января 1962 года, за четыре с половиной года до того, как с Бретоном случился сердечный приступ в возрасте 70 лет, он отправил волнующий панегирик в память о Наталье Седовой-Троцкой, умершей несколькими днями ранее в Париже. Он сказал, что вдова Троцкого «должна была знать, что эволюционный процесс заставит произвести радикальный пересмотр цинично подделанной истории последних 40 лет, который в конце своего необратимого движения не только воздаст Троцкому по справедливости, но и идеи, которым была отдана его жизнь, будут приняты во всей их полноте и живости» (46).
В своей поддержке идей Троцкого Бретон был не одинок среди сюрреалистов. Пьер Навилль (Naville) порвал с группой сюрреалистов в 1926 году и увлекся деятельностью внутри Коммунистической партии. Позднее он стал ведущей фигурой французского троцкистского движения. Пере, один из ближайших сотрудников Бретона, играл активную роль в бразильской Левой оппозиции и в 1931 году был назначен Региональным секретарем в Рио-де-Жанейро. После изгнания из Бразилии за эту деятельность он примкнул к французскому троцкизму, приняв позднее участие в испанской гражданской войне. Жерар Розенталь (Rosenthal), который под именем «Франсиса Жерара» выступил в качестве одного из первых сюрреалистов, помогал Троцкому как юрист. Морис Надо, летописец сюрреализма, также участвовал в троцкистском движении. Не должна быть забыта также и поддержка художественных и политических инициатив Бретона на протяжении большей части 1930-х годов рядом наиболее замечательных художников межвоенного периода, в частности, Рэйем, Эрнстом, Тангю, Массоном.
У марксистов, знакомых с этой историей, могло бы возникнуть желание рассмотреть следующие взаимосвязанные вопросы: почему художественное движение, чьи интересы кажутся на первый взгляд весьма далекими от интересов рабочего класса, пришло к тому, чтобы солидаризироваться с пролетарской революцией и Четвертым Интернационалом? Почему столько работ Бретона, созданных в 1930-е годы, кажутся такими насущными и современными, в то время как столь многочисленные усилия «реалистически описать рабочий класс», относящиеся к тому же самому периоду, поражают своей устарелостью и даже ребячеством? Эта статья явилась попыткой предложить хотя бы частичный ответ: что сюрреалисты произвели действительно радикальную критику как во внешнем, так и во внутреннем измерениях.
Бретон был самым утонченным представителем необыкновенного поколения мелкобуржуазных художников; поэтом, который двигался к марксизму, сохраняя в то же время свой поэтический взгляд благодаря глубоким и прочным убеждениям; интеллектуалом, короче, тем, кто пошел дальше, чем кто-либо еще. Его лучшие литературные произведения оживляют, потому что они сочетают яростную критику и мягкость, энтузиазм и преданность красоте, неисчерпаемую энергию и уверенность с усилиями, в высшей степени развивающими способность воображения.
В манифесте 1938 года есть потрясающий отрывок, (вероятно написанный Бретоном), который проясняет, почему художник является «естественным союзником революции». Вспоминая теорию сублимации Фрейда, документ объясняет, что художник должен сосредоточить «силы внутреннего мира» против невыносимой реальности подавления и отчуждения, существующих в капиталистическом обществе. Однако эти внутренние силы не принадлежат художнику как изолированной личности, но выступают как «общие для всех людей». Вот почему собственная борьба художника за свое искусство сливается с борьбой за освобождение всего человечества: «Необходимость освобождения сознания должна только следовать своему естественному курсу, чтобы быть вызванной для того, чтобы снова погрузиться в эту первичную потребность: необходимость освобождения человека» (47). Трудно было бы представить художника, который осуществил бы это лучше, чем сам Бретон: на начальном этапе сюрреалистического движения он написал, что «свобода» — это единственное слово, «которое все еще волнует меня», и он продолжал заниматься поисками свободы, следуя «своему естественному ходу», неважно, где он захватывал его и какие силы пытались остановить его (48). В этом состоит величие достигнутого им и бессмертная значительность его жизни.
Примечания:
1. Andre Breton, Free Rein (La Cle des Champs), trans. Michel Parmentier and Jacqueline d'Amboise (Lincoln: University of Nebraska Press, 1995), pp. 29-31, 34.
2. Franklin Rosemont, ed., What is Surrealism?: Selected Writings, (New York: Pathfinder, 1978), p. 264.
3. M.Polizzotti. Revolution of the Mind: The Life of Andre Breton. New York: Farrar, Straus & Giroux, 1995
4. Breton, Free Rein, p. 266.
5. Andre Breton, Manifestoes of Surrealism, trans. Richard Seaver and Helen R. Lane (Ann Arbor: The University of Michigan Press, 1972), p. 241.
6. Rosemont, ed., What is Surrealism?, pp. 318-19.
7. Maurice Nadeau, The History of Surrealism, trans. Richard Howard (New York: Macmillan Co., 1965), p. 43.
8. Ibid., p. 48.
9. Rosemont, ed., What is Surrealism?, p. 33.
10. Breton, Manifestoes of Surrealism, pp. 26, 14.
11. Nadeau, The History of Surrealism, p. 105.
12. Breton, Manifestoes of Surrealism, p. 12.
13. Rosemont, ed., What is Surrealism?, p. 116-17.
14. Breton, Free Rein, p. 9.
15. Polizzotti. Revolution of the Mind, p. 458.
16. Breton, Free Rein, p. 109.
17. Polizzotti. Revolution of the Mind, pp. 17-18.
18. Ibid., p. 95.
19. Andre Breton, Nadja, trans. Richard Howard (New York: Grove Weidenfeld, 1960), p. 160.
20. Nadeau, The History of Surrealism, p. 274.
21. Breton, Manifestoes of Surrealism, pp. 10, 12.
22. Arnold Hauser, The Social History of Art (New York: Random House, 1985), vol. 4, Naturalism of the Film Age, p. 223.
23. Jean van Heijenoort, With Trotsky in Exile: From Prinkipo to Coyoacan (Cambrige, Mass.: Harvard University Press, 1978), p. 122.
24. Leon Trotsky, My Life: An Attempt at an Autobiography (New York: Pathfinder Press, 1970), pp. 334-35.
25. Andre Breton, Earthligth, trans. Bill Zavatsky and Zack Rogov (Los Angeles: Sun&Moon Press, 1993), p. 90.
26. Andre Breton, The Communicating Vessels, trans. Mary Ann Caws and Geoffrey J. Harris (Lincoln: The University of Nebraska Press, 1990), p. 86.
27. Ibid., p. 145.
28. Breton, Nadja, p. 66.
29. Breton, Free Rein, p. 28.
30. Breton, Manifestoes of Surrealism, p. 180.
31. Andre Breton, Mad Love, trans. Mary Ann Caws (Lincoln: The University of Nebraska Press, 1987), p. 25.
32. Breton, The Communicating Vessels, p. 109.
33. Breton, Earthligth, pp. 84-85.
34. Ibid., pp. 142, 148, 153.
35. Ibid., p. 123.
36. Polizzotti. Revolution of the Mind, p. 318.
37. Ibid., p. 336.
38. Rosemont, ed., What is Surrealism?, p. 30.
39. Ibid., p. 32.
40. Breton, Manifestoes of Surrealism, p. 240.
41. Ibid., pp. 245-46, 248.
42. Polizzotti. Revolution of the Mind, p. 436-37.
43. Ibid., p. 462.
44. Rosemont, ed., What is Surrealism?, p. 202.
45. Ibid., pp. 297-98.
46. Ibid., p. 308.
47. Breton, Free Rein, p. 31.
48. Breton, Manifestoes of Surrealism, p. 4.
К теории троцкизма
Статья, предлагаемая ниже вниманию читателя, представляет собой серьезную попытку честно и объективно разобраться в сложном и исторически крайне запутанном, особенно для жителей бывшего СССР, вопросе о том, что представляет собой теория и политическая практика троцкизма. Автор статьи, Михаил Илларионович Воейков, — доктор экономических наук, профессор Института экономики российской Академии Наук. Кроме этого, он уже несколько лет входит в Международный Комитет по изучению наследия Льва Троцкого и принимает самое активное участие в организации и проведении научных конференций, организуемых этим Комитетом.
Отнюдь не все утверждения, высказанные в статье, совпадают с мнением редакции. Мы, однако, сочли возможным опубликовать ее в качестве полемического материала без обстоятельного специального разбора ее содержания, ограничившись только сравнительно небольшими примечаниями в самых необходимых случаях. Характер статьи, сама постановка вопросов в ней теснейшим образом связаны с теми традициями восприятия троцкизма, которые культивировались в бывшем Советском Союзе сталинистской бюрократией и преодолеть которые пытается автор. Мы надеемся, что эта публикация вызовет интерес у читателей, и призываем каждого к самому широкому обсуждению всех вопросов, затронутых в данной статье.
Проф. М.И. Воейков (Москва)
Времена, конечно, меняются. Сегодня мы имеем специальное периодическое издание, которое старается с научной объективностью освещать различные теоретические и практические вопросы той области, которую уже давно наградили эпитетом «троцкизм». Хотя троцкизм такое же направление общественной мысли или социальной практики, как марксизм, дарвинизм, кальвинизм и т.д. Конечно, для сталинистов троцкизм означал что-то плохое, но для нормальных людей троцкизм есть просто название особого общественного явления. «Рабочий-Интернационалист» (прим. 1) прямо и открыто по сути дела разрабатывает теорию и практику троцкизма. Такого никогда не было ни в СССР, ни в России. Да и сегодня это издание единственное.
В № 13-14 есть ряд интересных материалов, которые вызывают желание поспорить, разобраться в поднимаемых проблемах, может быть, углубиться в теорию вопроса. Особенное внимание привлекает «Открытое письмо В.Волкова главному редактору газеты «Вечерний Челябинск» от 16 января 1997 г., где сделана попытка (во многом удачная) развить собственное понимание троцкизма, круг проблем, им затрагиваемый, вопросы теоретического и практического его использования в наше время. Бесконечная защита Троцкого и его учения (т.е. троцкизма) от сталинской клеветы и нападок уже становится просто скучным занятием (хотя В.Волков это блестяще делает в своей статье), — пора переходить к позитивной разработке теории Троцкого.
О термине «троцкизм»
Долгие годы в СССР слово «троцкизм» воспринималось как бранное слово, да и сегодня многие с виду приличные люди как черт ладана боятся этого слова. Почему? Однако под знамя «троцкизма» вставали и встают десятки тысяч людей почти во всех странах мира. Почему таким притягательным оказался «троцкизм», в чем его суть?
Известно, что троцкизмом стали называть комплекс идей и высказываний Л.Троцкого уже в начале 20-х годов, когда сформировалась «левая оппозиция» в ВКП(б) и наметился внутрипартийный раскол по основным вопросам строительства социализма в стране. Хотя этот термин появился в употреблении значительно раньше. Сам Троцкий на этот счет пишет следующее:
«Под «троцкизмом» понимали в период 1905-1917 годов ту революционную концепцию, согласно которой буржуазная революция в России не сможет разрешить свои задачи иначе, как поставив у власти пролетариат. Только с осени 1924 г. под «троцкизмом» стали понимать концепцию, согласно которой русский пролетариат, став у власти, не сможет построить национальное социалистическое общество одними своими силами» (Л.Троцкий. История русской революции. Т. II, часть 2. — Берлин, 1933, с. 470).
Вместе с тем, надо заметить, что сам Троцкий всерьез не воспринимал термин «троцкизм». Он считал себя марксистом, свои взгляды трактовал как развитие марксизма и ленинизма. Но тем не менее мы должны как-то отделять Маркса, Ленина и Троцкого и также отделять их теоретические построения, хотя здесь имеется безусловная преемственность и методологическая идентичность. Троцкий, по справедливому замечанию Д.Норта, «сделал свой независимый вклад в развитие марксизма» («Рабочий-Интернационалист», № 13-14, 1997). И мы должны и можем этот вклад именовать термином «троцкизм».
На мой взгляд, также нельзя сводить троцкизм исключительно к теории перманентной революции, как это делают многие авторы. Например, в современном западном словаре марксистской мысли мы читаем:
«Краеугольным камнем троцкизма была и остается теория перманентной революции» (A Dictionary of Marxist Trought. Edited by Tom Boottomore. — Oxford: Blackwell, 1995, p. 547).
Конечно, теория перманентной революции — важнейшая часть троцкизма, но все учение Троцкого она не исчерпывает.
Определение содержания троцкизма, того, какие основные вопросы туда следует включать, в чем, наконец, суть троцкизма — составляет сегодня интересную научную проблему. Думаю, что полезно было бы развернуть специальную научную дискуссию по этому вопросу.
Далее, я выскажу свою точку зрения по этому вопросу, не претендуя, конечно, на окончательное решение. В качестве ключа к вычленению основных составляющих троцкизма я предлагаю воспользоваться Сталиным и его фракцией. То есть выбрать те ключевые вопросы, по которым руководство партии во главе со Сталиным наиболее концентрировано критиковало Троцкого.
На мой взгляд, эта критика концентрировалась вокруг трех основных проблем:
а) возможность построения социализма в отдельной стране; теория перманентной революции;
б) отношение к нэпу и индустриализации (хозяйственная теория);
в) трактовка социально-экономической природы СССР как переходного общества.
Рассмотрим их по порядку.
Социализм в отдельно взятой стране
Известно, что многие социалисты неоднократно предупреждали, что строительство социализма в отсталой России невозможно, что сначала капитализм должен полностью развиться и в конце концов исчерпать свои возможности, и тогда уж следует переходить к социализму. Это неоднократно заявлял Г.В.Плеханов и другие. И все это возможно сделать не в одной изолированной стране, а в ряде стран высокоразвитого капитализма.
Для многих большевиков все эти замечания были не больше, чем резонерство политических конкурентов, к тому же неудачников. Однако не для всех. Известно, что Ленин думал об этом, особенно в последний период своей жизни. Он, отвечая Н.Суханову, сказал, что да, мы начали не с того конца, но это ничего. Нам ничего не стоит, находясь во власти, развивать экономику и поднимать культурный уровень народа.
Этот вопрос и для Троцкого составлял большую проблему. На него он ответил так называемой теорией перманентной революции. К сожалению, в отечественной литературе эта теория подверглась сильным искажениям, а то и прямой фальсификации. Поэтому заслуживают внимания попытки ее научного комментирования и более глубокого прояснения. Так, В.Волков, защищая эту теорию от выдумок со стороны сталинской бюрократии, вместе с тем полагает, что она включает лишь два момента: «а) невозможность в России добиться демократии без перехода к прямо социалистическим преобразованиям, и б) невозможность построения в России замкнутого национального социализма» (см.: «Р-И» № 13-14, 1997, с.18). Это безусловно, верно, все это теория Троцкого предусматривала. Но думается, теорию перманентной революции можно трактовать и как более сложную и широкую конструкцию.
Сам Троцкий выделял три аспекта этой теории:
«Во-первых, она охватывает проблему перехода от демократической революции к социалистической… Между демократическим переворотом и социалистическим переустройством общества устанавливается таким образом перманентность революционного развития… Второй аспект «перманентной» теории характеризует уже социалистическую революцию как таковую. В течении неопределенно долгого времени и в постоянной внутренней борьбе переустраиваются все социальные отношения. Общество непрерывно линяет… Международный характер социалистической революции, составляющий третий аспект теории перманентной революции, вытекает из нынешнего состояния экономики и социальной структуры человечества» (Л.Троцкий. Перманентная революция. — Берлин, «Гранит», 1930, с. 13, 15, 16).
Таким образом, делает вывод Троцкий, «разные страны будут совершать этот процесс разными темпами. Отсталые страны могут — при известных условиях — раньше передовых прийти к диктатуре пролетариата, но позже их к социализму» (Троцкий Л.Д. К истории русской революции. М.: Политиздат, 1990, с. 286).
Главное в теории перманентной революции — это постоянное наращивание социалистических элементов в обществе, постепенное развитие социализма, т.е. революция, растянутая на довольно продолжительное время. Растянутая на такое время, которое потребуется для создания социалистических основ в обществе (материально-техническая база, культурный уровень, развитие демократии) и подтягивание всех стран до этого уровня.
Такой подход вполне отвечал ситуации в России в 20-х годах. Он предполагал развитие и многоукладности в экономике, и сочетание плана и рынка, социалистической собственности и мелкой частной собственности и т.д. На этом в принципе базировалась концепция «левой оппозиции» уже в 1923 году. Троцкий специально остановился на этой проблеме в работе «Новый курс» — первом теоретическом обосновании левой оппозиции: «Та мысль, что для нас, для коммунистов, революция не заканчивается после достижения того или другого политического завоевания, той или другой социальной реформы, а развивается дальше, и пределом ее для нас является только социалистическое общество» (Троцкий, «К истории русской революции», с. 194). Можно понять Троцкого так, что строительство социализма революцией 1917 года только начиналось и завершение его не просматривалось в очень близком будущем.
Поэтому Троцкий нигде и никогда не говорил, что в СССР построено социалистическое общество. Более того, он считал, что как невозможно изолировать СССР от мирового рынка, так невозможно только здесь построить социализм. Можно начать его развитие, что сделала революция 1917 года, укреплять социалистические элементы (например, народнохозяйственное планирование), но завершить строительство социализма в России раньше, чем это будет сделано в других странах — невозможно. Это вызвало обвинение Троцкого в том, что он не верит в возможность социалистического строительства и даже тормозит его.
Конечно, такие утверждения (о неверии Троцкого в социализм) со стороны представителей сталинизма ни на чем не основаны и представляют собой грубую фальсификацию. Обвинять Троцкого в том, что он тормозит строительство социализма в стране, несмотря на то, что он был практическим организатором Октябрьского переворота, победы в гражданской войне и т.п., просто кощунственно и даже подло. Но то, что Троцкий не верил в возможность построения социализма в [изолированной] стране — это, безусловно, верно. В этом смысле сталинские обвинители были правы, и это положение можно называть существенным (может быть, основным) элементом троцкизма.
Но историческая правда оказалась на стороне Троцкого. Поэтому обвинения Троцкого со стороны сталинистов надо рассматривать как обвинения человека, который говорит правду, когда все остальные лгут. Эта психологическая трудность преодоления обвинений фальсификаторов правды до сих пор дает себя знать и в современных оценках многих исторических событий нашей страны.
Рассмотрим теперь следующий элемент троцкизма, который также был предметом широких дискуссий и фальсификаций сталинистов. Речь идет о комплексе взглядов Троцкого по вопросам экономического развития Советской России, которые можно обозначить как хозяйственную теорию Троцкого.
Хозяйственная теория Троцкого
Известно, что в период гражданской войны Троцкий выступал за административно-командные методы управления, за широкое развитие трудовых армий. Но надо помнить, что это был военный период, и надо думать, что любой другой на месте Троцкого поступил бы примерно таким же образом (2).
Однако увлечение казарменным коммунизмом у Троцкого продолжалось недолго. Его работы времени нэпа резко отличаются от предыдущего периода и демонстрируют глубокое понимание экономических реалий России. По большому счету, литературные работы Троцкого, посвященные нэпу, мало чем отличаются в принципиальном отношении от ведущих теоретиков большевизма (главным образом, Ленина). Но за некоторым исключением.
Троцкий более четко, чем другие, и особенно, чем Н.Бухарин, устанавливает границы нэпа, за которыми, он полагает, возможна реставрация капитализма.
«Разумеется, — отмечает Троцкий, — нэп заключает в себе огромную уступку буржуазным отношениям и самой буржуазии. Но размеры этой уступки как раз и определяем мы. Мы хозяева, у нас ключ от двери» (Троцкий Л. Соч., Т. XII. Основные вопросы пролетарской революции. — М.: Госиздат, /1923/, с. 337).
Нигде и никогда Троцкий не выступал против нэпа в принципиальном отношении. Известно, что он одним из первых в большевистском руководстве предложил заменить продразверстку налогом (февраль 1920 г.). Это было не случайное и не единичное настроение Троцкого. Еще в декабре 1918 года он, например, пишет такое письмо Ленину: «Все известия с мест свидетельствуют, что чрезвычайный налог крайне возбудил местное население и пагубным образом отражается на формированиях. Таков голос большинства губерний. Ввиду плохого продовольственного положения представлялось бы необходимым действие чрезвычайного налога приостановить или крайне смягчить, по крайней мере в отношении семей мобилизованных». Это письмо хорошо отвечает тем историкам, которые упорно талдычат, что Троцкий не любил или недооценивал крестьян. Можно привести еще одну цитату на этот счет. На XII съезде партии Троцкий, как бы специально отвечая этим историкам, говорил:
«Ошибка т. Ларина не в том, что он говорит: «Налоги в данное время надо повысить на 20 % — это вопрос практический, надо с карандашом подсчитать, до какой точки можно налоги повышать, чтобы крестьянское хозяйство могло повышаться, чтобы крестьянин в будущем году стал богаче, чем в нынешнем» (Двенадцатый съезд РКП (б) 17-25 апреля 1923 г. — М.: Политиздат, 1968, с. 322).
Кроме того, Троцкий резко критиковал сталинистов за удушение нэпа. Но Троцкий вместе с тем отстаивал сохранение и развитие социалистических элементов в экономике, таких, например, как государственная собственность и народнохозяйственное планирование.
В целом можно сказать, что Троцкий выступал за сбалансированность различных элементов экономики: социалистических начал и частнокапиталистических элементов. Об этом свидетельствует, в частности, его замечание относительно характера промышленных предприятий (август 1921 года): «Промышленные предприятия будут, следовательно, в ближайший период разбиты на три группы: государственные, находящиеся в определенных договорных отношениях с государством (производственные кооперативы, государственное управление на договоре и пр.) и сдаваемые в аренду на частнокапиталистических началах». Таким образом, он выступал за то, что сегодня называют смешанной экономикой. Пожалуй, лишь с той разницей, что ныне многие теоретики смешанной экономики частнокапиталистические начала хотят «смешивать» не с социалистическим (скажем, с народнохозяйственным планированием), а с частногосударственными элементами.
И еще одно замечание. В смешанной экономике должна соблюдаться определенная пропорция «смешивания» разных элементов или хозяйственных укладов. Троцкий часто предупреждал о том, что частнокапиталистический уклад имеет тенденцию к саморазвитию и при неумелом руководстве может поглотить социалистические начала. Он предупреждал, что если дать частной стихии бесконтрольно развиваться, то рано или поздно придется бороться с этой стихией чрезвычайными мерами. Это не понимали или не хотели понять многие, например, Бухарин. Троцкий настаивал на ускоренном развитии промышленности, проведении индустриализации. Непонимание необходимости ускоренного развития промышленности породило еще один «жупел» троцкизма. Троцкому приписывали утверждение о необходимости сверхбыстрых темпов индустриализации, хотя предложения левой оппозиции были значительно более умеренными, чем практика сталинской индустриализации.
В конце 20-х годов пришлось прибегнуть именно к чрезвычайным мерам. Троцкий это предвидел и предупреждал о грозящей опасности нарушения сбалансированности различных частей смешанной экономики.
На этой основе его обвиняли в первый период (начало 20-х годов) в том, что он зовет к индустриализации без учета фактора крестьянства. Во второй период (конец 20-х годов), когда он стал выступать против чрезмерных темпов индустриализации, его обвинили в неверии в силы социализма. Троцкий же всегда держался теории индустриализации, но разумными темпами.
Мы не имеем какой-то одной большой работы, где были бы собраны мысли Троцкого о социально-экономических проблемах развития нэповской России, но из массы его высказываний в разных работах, особенно периода третьей эмиграции, можно сделать вывод, что он отстаивал, по крайней мере, три основных принципа в строительстве и развитии социалистического хозяйства: народнохозяйственное планирование, рыночное регулирование, развитие демократии. Относительно трактовки Троцким последнего элемента можно, пожалуй, спорить, но то, что он после 1923 года стал более серьезно относиться к демократии — это очевидно. Эти три принципа Троцкий специально сформулировал в 1932 году: «Три системы приходится подвергнуть в этой связи краткому рассмотрению: 1) специальные государственные органы, т.е. иерархическую систему плановых комиссий, в центре и на местах; 2) торговлю, как систему рыночного регулирования; 3) советскую демократию, как систему живого воздействия масс на структуру хозяйства» («Бюллетень оппозиции», 1932, № 31, с. 8). Я думаю, что эти элемента при надлежащем их понимании и сегодня могут составить ядро политики экономического возрождения страны.
Таким образом, важная часть троцкизма — это отношение к рынку, крестьянству, к индустриализации. Сталинизм и троцкизм занимали в этих вопросах совершенно разные позиции.
Против бюрократического перерождения
В конце концов Троцкому пришлось сформулировать ряд положений, объясняющих, что же произошло с революционной Россией. Центральный момент этой концепции в наиболее развернутом виде присутствует в его книге «Преданная революция». Здесь с помощью массы фактов показано перерождение социалистического строя, точнее, его первых элементов, уже в конце 20-х — начале 30-х годов. Перерождение в пользу бюрократического правящего слоя, который отстранил народные массы от революционных преобразований старого общества, узурпировал власть и под марксистской фразеологической оболочкой предстал как новый господствующий слой, отбросивший страну с пути социалистического развития. «Социальный смысл советского Термидора начинает вырисовываться перед нами, — пишет Троцкий. — Бедность и культурная осталось масс еще раз воплотилась в зловещей фигуре повелителя с большой палкой в руках. Разжалованная и поруганная бюрократия снова стала из слуги общества господином его. На этом пути она достигла такой социальной и моральной отчужденности от народных масс, что не может уже допустить никакого контроля ни над своими действиями, ни над своими доходами» (Троцкий Л. Преданная революция. М.: 1991, с. 96-97).
Для наших дней особенно интересны мысли Троцкого периода третьей эмиграции. В этих работах дан глубокий политэкономический анализ существовавшего в СССР общества как бюрократического социализма. Характерно и то, что Троцкий хорошо понимал, что создавшийся строй бюрократического социализма не есть навязанная стране воля Сталина и других. Наоборот, Сталин есть закономерный продукт этого строя, объективно необходимый его элемент. Свергать такой строй в то время было невозможно, и Троцкий неоднократно это подчеркивал (3).
Вообще говоря, это очень важный момент. В начале 1926 года, когда формировался оппозиционный блок «Зиновьев и Каменев плюс Троцкий», последний сделал исключительно важное признание.
«Вопрос о власти, — писал впоследствии Троцкий, — не стоял для меня самостоятельно, т.е. вне связи с основными внутренними и международными процессами. Роль оппозиции на ближайший период получила по необходимости подготовительный характер… Дело идет сейчас не о борьбе за власть, а лишь о подготовке идейных и организационных орудий для такой борьбы на случай нового подъема революции. Когда он наступит, не знаю». (Троцкий Л. Преступления Сталина. М.: 1994, с. 73).
Здесь кроется достаточно сложный вопрос, долженствующий объяснять судьбу троцкизма. Ведь троцкизм, будучи более теоретически продуктивным течением, вполне адекватным марксизму, тем не менее в конечном итоге «проиграл» сталинизму на российской почве. Ведь практически сталинизм взял верх. Почему? В этом пункте содержится еще много непроясненных моментов.
Троцкий оказался в теоретическом тупике. Или ему надо было продолжать оставаться революционером и требовать, искать, подталкивать пролетарскую революцию в экономически отсталой стране. Но, несмотря на все усилия левой оппозиции, это дело оказалось безнадежным, и Троцкий это стал понимать или, по крайней мере, как-то ощущать. Или же ему надо было примириться с тем, что есть (т.е. бюрократически социализмом) и в меру сил своих способствовать его развитию, т.е. укреплению. Стало быть, перейти на эволюционную позицию, по существу перейти на теоретическую позицию меньшевиков. Иного выбора у Троцкого как теоретика не было (4).
Вообще, теоретическая судьба Троцкого очень характерна и показательна. Он начал вполне как меньшевик, своей «перманентной революцией» нашел удовлетворительное объяснение с марксистских позиций той революции, которая случилась в отсталой стране, последующей теоретической борьбой со сталинизмом опять продемонстрировал рациональные зерна в общем меньшевистской позиции. Однако, в отличие от меньшевиков, Троцкий всегда был последовательным марксистским революционером. Кстати говоря, я думаю, что постоянные обвинения Троцкого со стороны сталинистов в меньшевизме в целом справедливы. Хотя, на мой взгляд, Троцкий, скорее, занимал центристские или промежуточные позиции между принципиальным меньшевизмом и принципиальным большевизмом. Сталина с его командой никуда отнести нельзя, ибо у них один принцип: быть у власти. Троцкий чувствовал, что после революции получается не то или не так, как это должно следовать из марксистских принципов социалистического преобразования общества. Однако он не мог ответить на вопрос, почему происходит именно так. Одна из причин этого, на мой взгляд, состоит в том, что Троцкий вынужден был бы четко стать на позиции меньшевизма. Но он этого сделать не мог. Отсюда метания, противоречия, недосказанность (5).
* * *
Противоречивость Троцкого (а стало быть, и троцкизма), то, что он высказывал не только истинные, порой гениальные мысли и положения, но и те, которые не оправдались, делает его фигуру достойной глубокого научного изучения. Однако основное противоречие троцкизма, на мой взгляд, состоит в том, что, с одной стороны, учение Троцкого, взятое в целом, представляет в научном смысле весьма содержательную и продуктивную теорию. Она дает ответы на многие сложнейшие вопросы социально-экономической истории России. Но, с другой стороны, за Троцким не пошла партия, не пошел народ в реальных условиях России 20-30-х годов. Теория троцкизма не стала основой практических действий, которые бы увенчались успехом. Но на этой основе говорить, что теория троцкизма была плохая, нельзя, ибо дальнейший ход российской истории как раз подтвердил ее правоту.
В этом и состоит проблема: почему троцкизм не получил поддержку в 20-х годах, хотя практически его предсказания оправдались в 90-х годах. И если даже теория троцкизма не является вполне законченной и совершенной во всех деталях, то сегодня в России нет другой обществоведческой теории, которая также непротиворечиво могла бы объяснять ее современные проблемы.
Примечания Редакции:
1. Бюллетень «Рабочий-Интернационалист» издавался Челябинским Бюро МКЧИ с весны 1994 по осень 1998 года, после чего он был преобразован в журнал «Социальное равенство».
2. В данном случае автор связывает проект создания трудовых армий с административно-командными методами управления, вытекавшими из военного коммунизма. В действительности этот план имел иной и гораздо более глубокий характер. Завершение гражданской войны требовало не только дальнейшей трансформации Красной Армии на основе милиционного принципа, но также резкого сокращения ее численности и массовой демобилизации. Перевод армии на милиционные основы должен был приблизить условия службы в армии к гражданским условиям жизни в каждой данной местности. Массовая демобилизация в то же самое время была связана с проблемой возникновения новых рабочих рук, которым было непросто в разрушенной войной стране найти место работы и заработка.
Идея трудовых армий удачным образом позволяла решить обе эти проблемы. С одной стороны, она создавала возможность не отрывать армию от народа и не противопоставлять ее гражданскому населению, максимально сблизив ее с нуждами гражданского развития. С другой стороны, она открывала путь к тому, чтобы вчерашние военнослужащие в рамках привычного коллектива боевых товарищей могли трансформировать свои армейские качества в трудовые навыки, создав для них тем самым как бы переходную ступень от военной к гражданской жизни. В этом смысле идея трудовых армий носила глубоко демократический характер и означала развитие не в сторону усиления административно-командных методов управления, а напротив, в направлении постепенного сворачивания жестко-централизованного сверху механизма власти.
Если судьба трудовых армий нашла свое естественное разрешение в постепенном развитии советского хозяйства в годы, последовавшие за окончанием гражданской войны, то идея перевода Красной Армии на милиционную систему так никогда и не была реализована. Растущие привилегии новой советской привилегированной касты требовали не демократизации управления армией, а, напротив, ее подчинения нуждам бюрократии. По мере сталинизации большевистской партии и Советского государства из Красной Армии изгонялся дух равенства, товарищества и демократизма, вместо которых насаждался культ привилегий офицерства и чинопочитания.
Свое конечное завершение эта тенденция нашла в восстановлении иерархии воинских чинов и введении маршальских званий в середине 30-х годов, а затем в восстановлении погон и всей системы отношений, которая была характерна для армии русского царизма, что было сделано в период Второй Мировой войны и после нее. Советская Армия послевоенного времени представляла собой уже нечто совершенно противоположное тому, чем была Красная Армия в годы ее создания и успешной борьбы против белогвардейской и иностранной интервенции.
3. Пытаясь описать отношения Троцкого к советскому обществу, автор крайне запутывает вопрос. Нет спора, что никто лучше Троцкого не понимал тот сложный комплекс социально-экономических причин, который привел к росту и укреплению привилегированной бюрократии в СССР. Однако это не означает того, что Троцкий рассматривал это как фатально необратимый процесс, который невозможно изменить.
Объективное изучение истории связано не только с пониманием ведущей роли бессознательно складывающихся материальных обстоятельств, но также и с пониманием места и значения субъективных факторов в историческом процессе, включая волю отдельных личностей, групп или партий, роль которых в некоторые периоды истории является решающей. Исходя из этого понимания, Троцкий справедливо полагал, что направление развития советского общества может быть изменено. Ясно формулируя природу и значение различных противоречивых тенденций, развивающихся в недрах советского общества, можно было укреплять и усиливать одни тенденции и противостоять другим.
С другой стороны, невозможно рассматривать соотношение между экономическим базисом и политической надстройкой только в рамках односторонне и вульгарно понимаемой схемы: «базис определяет надстройку». Эта формула верна только в конечном смысле. Что же касается данного общества в конкретной обстановке, то очень часто случается так, что существующая политическая надстройка находится в прямом противоречии со своим социально-экономическим фундаментом. В этом случае политический режим все в большей степени нуждается в авторитарных и диктаторских методах поддержания своего правления.
Именно это противоречие между социальными основами и политическим режимом на протяжении нескольких десятков лет представляло собой наиболее яркое и кричащее противоречие советского общества. Защита социальных основ СССР, вышедших из Октябрьской революции 1917 года, была в этот период неразрывным образом связана с борьбой против политического режима, созданного сталинистской бюрократией для защиты своих материальных привилегий. Тоталитарный характер созданной Сталиным системы власти проистекал именно из этого коренного факта. Таким образом, идея Троцкого о необходимости новой (или дополнительной) политической революции рабочего класса против бюрократии органически вытекала из общей концепции советского общества, которая была им так блестяще развита в огромном ряде статей, книг и брошюр.
4. Разговоры о «теоретическом тупике» Троцкого являются чистейшей воды недоразумением. Не является вполне корректным с научной точки зрения так абстрактно оперировать понятиями «эволюция» и «революция», как это делает автор. Троцкий был «эволюционистом» в отношении Советского Союза в той степени, в какой он не выступал за низвержение социально-экономических основ советского строя. Но он был «революционером» в той степени, в какой он рассматривал защиту этих основ неотделимой от низвержения господства привилегированного бюрократического меньшинства. Никакого внутреннего противоречия в этом отношении в концепции Троцкого о Советском Союзе не было.
5. Автор опять-таки очень абстрактно употребляет понятие «меньшевизм», зачисляя Троцкого в ряды этого течения. Если исходить из наиболее фундаментальной оценки того, как те или иные политические силы оценивали природу, движущие силы и перспективы Русской революции, то следует сказать, что Троцкий никогда не был меньшевиком. Его теория перманентной революции, которую он развил в преддверии первой русской революции 1905 года, а также на основании ее опыта, носила глубоко революционный и интернациональный характер, и находилась в непримиримом противоречии с реформистски-националистической концепцией меньшевиков.
Несмотря на все временные разногласия между Лениным и Троцким и независимо от того, какую степень остроты они могли принимать в то или иное время, главные позиции того и другого были по сути идентичны. Оба исходили из того, что Русская революция в основе своей имеет интернациональную природу и поэтому достичь своего результата может только на международном уровне. Оба исходили из того, что единственной последовательно революционной силой данной революции может быть только рабочий класс, который сможет завоевать власть только в том случае, если сможет опереться на стихийный протест многомиллионного российского крестьянства и повести его за собой на завоевание политической власти и установление в России революционно-демократической республики.
Единственное серьезное разногласие, которое на многие годы развело Ленина и Троцкого в дооктябрьский период и вызвало между ними временами предельно острую идейную полемику, касалось вопроса об организационных принципах построения революционной рабочей партии. В отличие от Ленина, который с самого начала выступал в качестве непримиримого противника всякого рода соглашательства, Троцкий долгое время надеялся объединить в рядах революционной партии умеренно-реформистские, а также находящиеся под мелкобуржуазным влиянием группы и тенденции.
В 1917 году, когда все политические силы России прошли через длительную череду решающих политических экзаменов, Троцкий бесповоротно порвал со своими прежними организационными иллюзиями и тем ликвидировал последние остатки того, что отделяло его от самых лучших и наиболее революционных традиций русского большевизма.
Из письма В.Волкова Ю.Назаренко.
30 ноября 1997 г.
Уважаемый Юрий Федорович,
[…]
Спустя примерно полгода после опубликования Вашей статьи в журнале «Р-И», когда можно взглянуть на нее отчасти уже со стороны, невозможно еще раз не подчеркнуть значение этой публикации. Она действительно очень емко, сжато и предельно политически точно рисует расклад социальных и политических сил в ходе гражданской войны в Испании, роль и значение разных организаций, а также те перспективы, которые позволяли пройти сквозь эти события с точки зрения интересов международного рабочего класса.
Эта статья не только ярко показывает предательскую роль сталинизма в развитии испанских событий, но также и самым корректным образом оценивает роль ПОУМ, которая обычно искажается и приукрашивается разными леворадикальными организациями. Еще в 30-е годы очень многие известные деятели международного рабочего движения, как, например, Виктор Серж, оказались не в состоянии провести четкую политическую грань между центристской политикой ПОУМ, которая фактически отдала инициативу в руки Народного Фронта и сталинцев, и между той линией, которую предлагал Лев Троцкий и международная Левая оппозиция, основываясь на широком опыте революционного движения, в особенности трех русских революций и 1917 года.
Критической оценкой ПОУМ Вы задали очень высокий тон дискуссии. По-моему, Ваши «критики» оказались совершенно не в состоянии понять, даже увидеть эти тонкие нюансы и сосредоточились исключительно на апологетической защите сталинской линии в этих событиях. Мне думается, не стоит делать поправку на эту слепоту. Наиболее достойным будет и дальше целиком сохранять взятый уровень, адресуя дискуссию прежде всего широкому кругу читателей из рабочих, интеллигенции, молодежи и студентов.
Фактически мы уже заключили с Вами блок по поводу событий в Испании, и я надеюсь, что и с Вашей, и с нашей стороны мы будем продолжать тщательное изучение этих событий, которое, как я твердо уверен, должно будет привести не к пересмотру первоначально занятых позиций, но к их более развернутой конкретизации и всестороннему пониманию. Особенно важным, мне кажется, максимально глубоко описать роль ПОУМ в испанских событиях, что уже само по себе дало бы ясный масштаб для оценки всех остальных политических участников этих событий. Материалы, которые мы Вам послали из «Бюллетеня Оппозиции», дают в этом отношении необыкновенно благодатный материал.
Среди других аспектов анализа гражданской войны в Испании, сделанного Троцким, я бы выделил еще, по меньшей мере, два. Основываясь на опыте русской революции и известному сходству положения в Испании начала 30-х годов и положением в России накануне 1917 года, Троцкий оказался в состоянии очень точно предвидеть возможный характер развития событий за несколько лет до того, как они начались. Уже в 1931 году он писал, что если рабочее движение не сможет создать единую политическую партию с ясной интернациональной программой и массовым авторитетом, правые круги испанских господствующих классов обязательно начнут перегруппировку и попытаются создать мощное фашистское движение наподобие немецкого или итальянского, в то время как в начале 1930-х годов фашизм в Испании был еще крайне слаб.
Второй момент связан с так называемой проблемой «4-го июля». Анализ этой проблемы является, на мой взгляд, очень важным вкладом Троцкого в понимание механизма политических событий мировой истории и называется так по примеру Июльских событий 1917 года в России. Суть проблемы тут сводится к тому, что существует определенный критический период в развитии массового революционного движения, когда оно уже начинает чувствовать свою силу и может всерьез ставить вопрос о перспективе захвата государственной власти, но при этом правящие классы еще достаточно сильны для того, чтобы защитить существующий порядок и подавить возможное выступление. В известном смысле в этой ситуации господствующие классы даже заинтересованы в том, чтобы спровоцировать это массовое выступление, чтобы на корню задушить его, при этом изолировать, арестовать, а то и казнить его политических лидеров и развязать контрреволюционную реакцию.
В 1917 году большевикам удалось, пусть и не без труда, достойно и с успехом выйти из этих событий, что во многом предопределило возникшие вскоре возможности для политического переворота. Размышляя над перспективами Испанской революции и над ролью сталинцев в этих событиях, политика которых сводилась к тому, чтобы демонстративными и во многом бессмысленными ультралевыми авантюрами прикрывать крайне правый характер своей общей политики, Троцкий предупреждал об опасности того, что сталинцы могут спровоцировать ультралевый путч (наподобие Кантонского восстания 1927 года) и тем нанести очень болезненный удар Испанской революции. Несмотря на то, что в последующем явного эпизода такого рода так и не произошло, анализ Троцкого является очень ценным приобретением на будущее и должен обязательно учитываться нами при рассмотрении грядущих социальных катаклизмов.
Не знаю, какую форму Вашего ответа Вы выберите: то ли это будет прямой ответ на критические выпады, то ли новый развернутый позитивный материал, то ли одновременное сочетание того и другого. В любом случае, если Вам удастся сохранить взятое направление в анализе этой проблемы, Вы всегда можете рассчитывать на поддержку с нашей стороны, в том числе и на публикацию в нашем журнале, независимо от того, какого объема будет этот материал.
[..]
Самые сердечные пожелания от меня и моих товарищей в Челябинске,
В.Волков
Из письма В.Волкова В.Исайчикову.
30 ноября 1997 г.
Уважаемый тов. В.Исайчиков,
[…]
Вы, вероятно, уже знаете, что мы выпустили новый журнал под названием «Социальное равенство», которым мы пытаемся открыть новую страницу в истории возрождения в бывшем Советского Союзе интернациональных традиций рабочего движения…
Надеюсь также, что это позволит Вам более точно понять, что собой представляет троцкизм как идейное и политическое течение, а также в чем заключается разница между его программой международной социалистической революции и сталинизмом. В тех материалах, которые Вы нам прислали, есть выпуск «Марксистского листка» за ноябрь этого года, где излагается Ваша позиция на отношение между троцкизмом и сталинизмом. Сильной стороной Ваших рассуждений является понимание того, что Вы не видите необходимости в апологетической защите Сталина и его политики. Это выгодно отличает Вашу позицию от подавляющего большинства лидеров так называемого «коммунистического» движения постсоветской России.
Я думаю, однако, что Ваша оценка троцкизма как левацкого уклона в рабочем движении, равно как и Ваше мнение о том, что в годы коллективизации и индустриализации Сталин реализовывал программу Левой оппозиции, основано на недостаточно широком и глубоком изучении той программы, которую Левая оппозиция развивала в продолжение 20-30-х годов. Необходимо рассматривать сегодня идейную и политическую борьбу внутри ВКП(б) 20-30-х годов на основе всего накопленного опыта ХХ столетия и того, как политика троцкизма и сталинизма применялась не только в России, но и в целом ряде других стран: Китай 1925-27 годов, Германия 1929-33 годов, Испания 1936-38 годов, Франция середины 1930-х годов, не говоря уже об огромном количестве примеров послевоенного периода.
На основе этого анализа можно ясно увидеть, что троцкизм представлял собой прямое продолжение и дальнейшее применение опыта 1917 года в каждом из данных случаев, в то время как сталинизм выступал силой, препятствовавшей развитию революционного процесса и одним из главных средств стабилизации капиталистического порядка. Из понимания этой истории также логически вытекает и понимание той роли, которую играют сегодня различные сталинистские компартии в России и других странах мира, с одной стороны, и международное троцкистское движение — с другой.
В частности, я бы указал Вам на полемику по вопросу о Гражданской войне в Испании 1936-38 гг., которая ведется нами вместе с членом РПК Ю.Назаренко против журнала «Политпросвет». В номере втором журнала «Просвещение», который Вы нам прислали, содержится недвусмысленная поддержка апологетической защиты политики сталинского Коминтерна в Испании, которую занял журнал «Политпросвет». Мы предлагаем Вам более глубоко ознакомиться с материалами по этому вопросу, в том числе со статьей Льва Троцкого, которую мы опубликовали в журнале «Социальное равенство» для того, чтобы придать нашей дискуссии по-настоящему научный характер. Надеюсь, Вы поддерживаете подобный подход к делу.
[…]
С уважением и наилучшими пожеланиями,
Владимир Волков
Письмо члена РКРП С.Согрину.
1.02.1998.
Уважаемый Сергей Владимирович!
Обращается к Вам член РКРП, представитель ее крайне немногочисленного, но в последнее время начавшего организационно складываться, крыла, непримиримо относящегося к любым формам апологетики сталинизма. Наши надежды на то, что с исключением из РКРП анпиловской группы удастся переломить ситуацию в партии и удержать ее от продолжения безответственного, ведущего в исторический тупик курса, по всей видимости оказались тщетными.
Высшее руководство партии, вынужденное делать постоянно уступки сталинистскому мракобесию большинства, боящееся новых расколов и отколов, всячески уклоняется от обсуждения проблемы.
Мы же убеждены, что социальный регресс, имевший место в СССР, т.е. классовое перерождение пролетарского государства, произошел оттого, что количественное накопление элементов социализма как в экономическом базисе, так и политической надстройке, способное привести к изменениям качественным, т.е. необратимым, было приостановлено к середине — концу 20-х гг. и началось движение вспять. Имевшиеся крайне скудные, но необходимые предпосылки для сохранения тенденции к осуществлению исторического прорыва в социализм (аппарат пролетарского государства), были утрачены в силу международной изоляции русской революции и потери контроля над государством со стороны рабочего класса. Поскольку же переходное общество, в котором мы жили, должно было в силу своих имманентных законов прийти или к победе социализма, или к реставрации капитализма, то на передний план выступили факторы субъективного порядка — порядок и форма отправления властных функций управления и контроля. Вот тут то субъективно негативную роль сыграл Сталин и его клика.
И подлинной трагедией социализма стало провозглашение его «победы» в условиях победившей авторитарной диктатуры. Для нас аксиома, что социализм в СССР никогда не побеждал, и что даже в сравнении с госкапитализмом фашистской Германии, выросшем на собственной капиталистической основе, сталинистский аппаратный капитализм вдвойне более реакционен, ибо явился результатом убиения революции, предательства тысяч жертв, отданных делу свободы.
Я убежден, что без тотального развенчания, разоблачения сталинизма, реабилитировать революционный марксизм вряд ли возможно. И партии нужен новый XX съезд. Случайно познакомившись с работой В.З.Роговина «Власть и оппозиции» и узнав, что это лишь одна книга из сериала «Была ли альтернатива», очень прошу Вас оказать содействие в приобретении полного сериала и книги Троцкого «Преданная революция», стоимость которых и все расходы обещаю оплатить. Фактологический материал, изложенный в книге, явился для меня настоящим откровением, ничто иное меня уже давно так не потрясало до самого основания. То, о чем мне раньше приходилось только догадываться, к чему доводилось приближаться путем эмпирического поиска, обрело зримую, ощутимую реальность под воздействием прочитанного. Без этого знания, я чувствую, что потеряю в жизни что-то главное.
А., г. Воронеж.
Д.П.Кэннон. История американского троцкизма
В этом номере мы начинаем публикацию глав из книги крупнейшего деятеля Четвертого Интернационала, одного из основателей американского троцкизма Джеймса П. Кэннона «История американского троцкизма», которая ранее никогда не издавалась на русском языке.
Америка в 20-е гг.; после смерти Троцкого; голос пролетарского революционера.
Лекция 1. Первые дни американского коммунизма
Определение троцкизма; преемственность марксистского движения; Социалистическая партия; влияние Русской революции; основание левого крыла; иностранные федерации; фракционная борьба; две Коммунистические партии; подполье; ультра-левизна; Единая Компартия; борьба за легальность; Рабочая партия.
Лекция 2. Фракционная борьба в старой Коммунистической партии
Идеологическое превосходство Компартии; успехи в профсоюзах; авантюра с Партией Фермеров и Рабочих; коммунистическая пресса; Рабочая защита; фракционная борьба; социальный состав; консолидация руководства; роль Коммунистического Интернационала; корни троцкистского движения.
Internet |
|
Бюллетень «Рабочий-Интернационалист» в Интернете Бюллетень «Р-И» существует в виде электронной версии в сети «Интернет». Он находится на электронной странице американского «Iskra Research Publishing House».
|
SEP (США) http://www.socialequality.com SEP (Австралия) SEP (Великобритания) http://www.socialequality.org.uk PSG (Германия) http://gleichheit.de SEP (Канада) http://www.socialequality.org.uk |
World Socialist Web Site: http://www.socialequality.com |
|
