Радио и телефон — ноябрь 1918 — январь 1919.
Ряд этих телеграфных и радиограмм был в свое время опубликован в центральных советских газетах, в частности в московских «Известия». Через несколько месяцев эти материалы были опубликованы в авторитетном ежемесячном журнале «Вестник жизни», который редактировал Л. Каменев. Печатается по публикации в «Вестнике жизни» №5, 1919 г. — /И-R/
«Вестник жизни» №5, 1919 г.
I. Разговор с Берлином
Станция Борисов, 11-ХI 1918
У аппарата доктор Кон. — Здравствуйте, товарищ Иоффе.
У аппарата Иоффе. — Здравствуйте, товарищ Кон. Не можете ли вы информировать меня о положении дел в Берлине, так как мы все еще продолжаем сидеть здесь и не знаем, поедем ли мы обратно в Берлин или дальше в Москву. Из Москвы нам сообщают, что новое правительство настаивает на нашем возвращении, но здешние власти не имеют никаких приказаний из Берлина и не могут выполнить этого пожелания. С газетами по 10-е число мы знакомы. Я шлю вам мои поздравления и пожелания успехов, но желал бы прежде всего узнать более точно, в чьих собственно руках находится власть. Сообщите мне затем, что решено относительно нас.
Доктор Кон: Добрый вечер, товарищ Иоффе. Здесь Оскар Кон. Сердечно благодарю вас за поздравления и пожелания. После революционного переворота 9 ноября власть находится в руках Советов Рабочих и Солдатских Депутатов, которые образовались в Берлине и во всех средних и крупных городах Германии. В своем заседании от 10 ноября Берлинский Совет Рабочих и Солдатских Депутатов принял к сведению сообщение о последовавшем между обеими социал-демократическими партиями соглашении относительно захвата государственной власти. Соглашение произошло на следующей основе: независимая социал-демократическая партия делегирует в правительство трех членов — Гаазе, Дитмана и Барта, другая сторона участвует в правительстве, делегируя Эберта, Лансберга и Шейдемана. В правительство могут входить только социал-демократы, которые в качестве народных уполномоченных пользуются равными правами. Это ограничение не относится к министрам-специалистам; эти последние являются только только техническими вспомогательными силами при упомянутом ответственном правительстве шести народных уполномоченных. К каждому министру-специалисту прикомандировываются на равных правах по одному члену обеих социал-демократических партий.
Политическая власть находится в руках Советов Рабочих и Солдатских Депутатов, которые вскоре соберутся на общегерманский съезд. Вопрос об Учредительном Собрании будет разрешен позже, так как он сделается актуальным только после закрепления созданного революцией положения вещей. Вчерашнее собрание Берлинского Совета одобрило это соглашение и постановило делегировать в правительство шесть названных лиц. Либкнехт отказался принять участие в таком правительстве. Благодаря дружному сопротивлению солдат, ни он, ни Роза Люксембург не выбраны в Исполнительный Комитет Берлинского Совета. Исполнительный Комитет состоит из 12 солдат и того же числа представителей от обеих партий, поровну от каждой. Во вчерашнем собрании был принят текст удачного воззвания к рабочему люду, которое опубликовано в сегодняшних газетах и сегодня же расклеено повсюду.
В Берлине, в общем, все спокойно. Там и сям происходит бесцельная стрельба, так как оружие попало в руки многих людей, не умеющих им пользоваться. Важнейшие правительственные здания заняты революционными солдатами. Предпринято все, что только возможно, чтобы на деле укрепить завоевания революции. Началась организационная работа. О вашем пребывании в Минске и о вашем возвращении в Берлин я имел сегодня совещание с господином тайным советником Надольным*. Я мог сделать это только сегодня, так как правительство конституировалось только вчера вечером и сегодня утром приступило к своей работе. Господин Надольный сделает немедленно доклад Совету Народных Уполномоченных, со своей стороны я сделаю тоже. Я условился с господином Надольным, что вы ни в коем случае не поедете в Россию в ближайшие дни. По газетным сведениям в Москве арестованы все иностранцы, а в том числе и члены германской миссии. Я считаю это сообщение вымышленным и буду еще сегодня говорить по этому поводу, а также и об общем положении вещей с Чичериным. Я уже заказал прямой провод с Москвой и буду говорить сейчас же после разговора с вами. Министерство иностранных дел предоставляет мне для этой цели, а также для переговоров с вами свой прямой провод. Я условился с господином Надольным также и о том, чтобы оставшийся здесь персонал Бюро Военнопленных мог оставаться и работать здесь дальше, чтобы в деле оказания помощи военнопленным не было никакого перерыва. Мы получаем уже известия, что военнопленные уходят из рабочих команд и разбредаются по стране**. Это может повести к серьезным последствиям. Я пытаюсь поставить газету «Русский вестник» так, чтобы она могла разъяснять военнопленным теперешнее положение вещей. О каких вопросах вы хотели бы иметь еще сведения?
* Чиновник в русском отделе министерства иностранных дел. — А.И.
** Число российских военнопленных в Германии доходило до полутора миллионов. Очень большое количество было занято на сельскохозяйственных работах по всех стране, особенно в Пруссии. В качестве бесплатной рабочей силы русские пленные были полезны для всего поврежденного войной германского хозяйства, и особенно выгодны германским землевладельцам. Поэтому правительство Германии не спешило с отправкой дешевых батраков домой. — А.И.
Иоффе. Я очень благодарен вам, товарищ, за подробные сообщения и хотел бы, со своей стороны,сообщить вам следующее. Москва, по имеющимся у меня данным, находится все время в сношениях с Берлином, с Советом и, вероятно, также с министерством иностранных дел. Поэтому в Берлине должны были бы, кажется, хорошо знать, что все упомянутые вами газетные сведения — наглая ложь. Ни в Москве, ни в Петрограде никто не арестован, и господин Гаушильд пользуется полной свободой.
Из Москвы мне сообщают, что Берлинский, а также Ковенский Советы потребовали моего возвращения в Берлин; я очень удивляюсь, что по этому вопросу ведутся переговоры с господином Надольным. Я очень прошу вас сообщить мой взгляд на положение вещей новому правительству и Совету. Я являюсь представителем рабочих и крестьян Российской республики, с которой старое правительство прервало дипломатические сношения, настаивая на обмене российского посольства на немецкие консульства. Как вы знаете, я был удален из Берлина старым правительством с нарушением моих прав: вы сами были свидетелем, в какой форме это произошло. Я оставался два дня в Минске, теперь я уже третий день сижу здесь, в Борисове.
Мы находимся в поезде, где отсутствуют самые элементарные удобства, под строгой военной охраной. Все это понятно, если дело, как и прежде, идет о разрыве сношение с Россией. Если же новое германское правительство хочет возобновить сношения с Россией, то подобное состояние не может длиться ни одной минуты долее. Как член партии, я могу согласиться переносить преследования, как представитель русского народа, я не могу допустить подобного отношения со мной. Это я прошу вас сообщить официально новому правительству, которое до сих пор не удосужилось исправить то, что старое правительство позволило себе предпринять по отношению к нам. Кроме того, я хотел бы еще обратить ваше внимание на то, что наше положение сделалось сейчас еще более неясным, чем оно было при старом правительстве. Тогда было, по крайней мере, ясно, что дипломатические отношения прерваны и должен последовать обмен дипломатических представителей. Теперь же германских консульств в России больше не существует, так как германские военнопленные образовали там комитеты, объявившие себя германским представительством. Итак, если отношения не будут восстановлены, нельзя определить на кого буду выменен я и мой персонал: на господина Гаушильда с его персоналом, или на эти комитеты.
В заключение прошу вас передать Берлинскому Совету следующее: «мне, как первому представителю Российского Правительства в Германии, доставляет величайшую радость возможность послать германской революции сердечные и самые горячие пожелания. Я выражаю твердую уверенность в том, что каково бы ни было в настоящий момент политическое положение, победа и диктатура германского пролетариата теперь обеспечены, а с ними обеспечены победа и диктатура мирового пролетариата. Нам предстоит еще борьба, но в ней российский пролетариат более не останется одиноким и покинутым. Плечо о плечо с ним будет стоять пролетариат Германии».
Вам лично и вашему семейству я шлю сердечный привет, прошу передать его другим товарищам, в особенности Либкнехту, которому прошу также сказать, что я вполне солидарен с ним и его теперешним политическим поведением.
II. Телеграмма Берлинскому Совету Рабочих и Солдатских Депутатов
Станция Борисов, 12 ноября 1918
Товарищи! Вы знаете, что низвергнутое вами императорское германское правительство завершило свою контр-революционную деятельность высылкой российского посольства из Берлина, надеясь этим задержать победу германской революции. Теперь, когда германская пролетарская революция одержала блестящую победу над своими врагами, мы с радостью приветствуем революционный пролетариат и революционную армию Берлина и всей Германии. Мы не сомневаемся, что Берлинский Совет сочтет долгом своей революционной чести отменить порожденное страхом перед революцией распоряжение низвергнутого правительства и отдаст приказание о немедленном возвращении российского представительства в Берлин, а также гарантирует свободный проезд в Вену российской дипломатической миссии, уже признанной правительством немецкой Австрии. Уже вчера мы сообщили через посредство доктора Оскара Кона — поставленному вами правительству, что, высылая российское посольство из Берлина, прежнее германское правительство прервало сношения с российской советской республикой. Это положение вещей останется без перемены, если новая пролетарская правительственная власть не возобновит немедленно отношений и не привлечет к ответственности лиц, виновных в заговоре против русского посольства. Рабочие, крестьяне и солдаты России, совершившие революцию и в продолжении целого года в полной изоляции воевавшие со всем империалистическим миром, никогда не поймут, что германские революционные рабочие и солдаты могут хотя одну минуту после их победы колебаться принять в свою среду представителей социалистической России и тем показать, что они идут рука об руку с российской революцией. Мы все еще ожидаем в Борисове, где мы находимся как заложники под строгой охраной, вашего немедленного распоряжения о нашем немедленном возвращении в Берлин. Мы просим вас огласить эту телеграмму на общем заседании Советов. С товарищеским приветом
А.Иоффе,
полномочный представитель Р.С.Ф.С.Р. в Германии и
Х. Раковский,
полномочный представитель Р.С.Ф.С.Р. в немецкой Австрии.
III. Разговор с Берлином
Борисов, 14 ноября 1918
Иоффе просит к прямому проводу одного из политических комиссаров, прикомандированных к министерству Иностранных Дел.
Ответ: Комиссары сейчас очень заняты и просят господина Иоффе сообщить, что ему угодно.
Иоффе: Кто именно состоит комиссарами?
Ответ: Товарищ министра — Давид, второй еще пока не назначен.
Иоффе: В таком случае, я прошу передать правительству следующее официальное заявление: — Низвергнутое ныне германское правительство заявило мне о разрыве сношений с Россией и сообщило, что здесь, на границе, должен будет произойти обмен представительств России и Германии. С момента переворота совершенно неизвестно, стоит ли новое германское правительство на той же точке зрения или нет. Рабоче-Крестьянское правительство в Москве получило официальное сообщение от Берлинского Совета, в котором требуется возобновление отношений с Россией и постановлено возвратить Российское Посольство в Берлин. Это же сообщается во всех газетных известиях, а также в воззвании Берлинского Совета к рабочему люду. Но, несмотря на все это, я со всем своим персоналом нахожусь в том же самом положении, как и до переворота в Германии. Представитель министерства Иностранных Дел граф Заурма сообщил мне сегодня, что новое германское правительство вынесло вчера решение, по которому я должен оставаться здесь до тех пор, пока германские консульства из Москвы и Петрограда со всей своей свитой и со всем своим багажом не перейдут границы. Еще одиннадцатого вечером я сообщил германскому правительству, через посредство члена рейхстага, господина доктора Оскара Кона, что мы интернированы здесь, в железнодорожном поезде, где отсутствют самые элементарные удобства. Из сообщенного мне сегодня графом Заурма решения германского правительства не видно, на какой, собственно, точке зрения стоит теперешнее германское правительство. Поэтому я прошу ответить мне на следующие вопросы еще в течение сегодняшнего дня:
1) Считает ли новое германское правительство, что сношения с Россией прерваны?
2) Желает ли новое германское правительство обмена представительств России и Германии, следовательно, настаивает ли оно на том, чтобы я со всем персоналом посольства выехал в Россию, а не возвратился в Берлин?
3) Рассматривает ли новое германское правительство меня и мой персонал как заложников, не довольствуясь моим официальным заявлением, что все немецкие чиновники прежнего правительства, т.е. оба консульства со всем их персоналом и их архивами, будут незамедлительно отправлены в Германию? В таком случае, я должен буду потребовать, чтобы все мои бумаги, задержанные в Берлине, были бы также отправлены в Россию.
4) Как долго еще предполагает новое революционное правительство Германии держать нас, представителей русской революции, которой берлинский совет только что выразил свои симпатии, в таком положении, в каком лично я находился только тогда, когда как политический преступник, лишенный всех прав состояния, отправлялся по приговору старого царского правительства в Сибирь, т.е., когда я находился именно в том положении, по поводу которого германская социал-демократия поднимала не раз свой протест.
Я ожидаю ясного и определенного ответа на все эти вопросы еще в течение сегодняшнего дня.
IV. Нота Германского правительства от 13 декабря, сообщенная 16 декабря в ответ на предыдущую телеграмму
Здесь явная ошибка в месяце и Нота относится к событиям в ноябре, а не в декабре.
По дошедшим до нас сведениям, германские генеральные консульства в Москве и Петрограде смещены Советом Солдатских Депутатов, образованным немецкими военнопленными при участии русских элементов, и оба генеральных консульства, вместе со всем их персоналом, интернированы, а их архивы конфискованы. Германское народное правительство позволяет себе обратить внимание российского правительства на то обстоятельство, что старые германские власти, в том числе и министерство Иностранных дел, предложили свои услуги новому правительству, что поэтому оба генеральных консульства должны считаться представительствами этого правительства. Их правомочность и экстерриториальность стоят поэтому, как и прежде, вне всякого сомнения. Но если бы даже в Москве не было известно об отношении прежних германских правительственных органов к новому правительству, то и в этом случае экстерриториальность консульств должна была остаться неприкосновенной до получения русским правительством соответствующих сообщений. Германское народное правительство позволяет себе поэтому просить русское Советское Правительство о разъяснении фактических оснований полученных здесь сообщений, а в том случае, если генеральные консульства действительно ограничены в свободном исполнении своих обязанностей, просит разъяснить ему, как русское правительство могло допустить это нарушение экстерриториальности и как оно считает это нарушение совместимым с его ответственностью за безопасность германских миссий? Далее германское народное правительство просит солдатские советы в Москве и Петрограде принять соответствующие меры к тому, чтобы оба генеральных консульства с их багажом, а также все предназначенные к отъезду лица могли бы ближайшим временем свободно выехать из России. Находящийся в Борисове персонал здешнего Российского представительства сможет тогда немедленно продолжить свое путешествие. Об урегулировании взаимных отношений последует затем соответствующее сообщение.
Эберт. Гаазе.
V. Нота полномочного представителя Р.С.Ф.С.Р. Германскому правительству
Станция Борисов, 19 ноября 1918
Ссылаясь на мою телеграмму от 14 ноября и ответ народного правительства от 16 ноября, в котором мне было сообщено, что, с точки зрения германского народного правительства, сношения между Российской Советской республикой и германской народной республикой не прерваны, я позволяю себе еще раз поднять вопросы, поставленные мною в указанной телеграмме. Настаивает ли германское народное правительство на выполнении выставленного императорским германским правительством требования обмена представительств обеих стран? Народное правительство обошло этот вопрос, ограничившись заявлением, что в поведении рабочего и крестьянского правительства по отношению к германским генеральным консульствам — оно усматривает нарушение экстерриториальности последних и требует возвращения генеральных консульств. Это требование было немедленно выполнено Рабоче-Крестьянским правительством: оба генеральных Консульства находятся уже на пути в Германию. Так как я уполномочен своим правительством быть представителем Р.С.Ф.С.Р. при новом германском правительстве, как я был им при низвергнутом императорском правительстве, то я, ссылаясь на постановление Берлинского Совета, суверенного носителя верховной государственной власти, требующего немедленного возобновления дипломатических сношений между Россией и Германией, и, принимая во внимание вышеупомянутый данный мне официально ответ народного правительства от 15 ноября, — прошу германское народное правительство дать мне возможность немедленно приступить к исполнению моих обязанностей и вернуть меня, вместе с моим персоналом, в Берлин, дабы я мог занять вновь свой пост полномочного представителя Р.С.Ф.С.Р. в Германии. Я буду ожидать ответа Народного Правительства здесь, в Борисове, и вместе с тем распоряжусь о немедленном пропуске отозванных народным правительством германских генеральных консульств по их прибытии на границу, так как, ввиду полного единодушия правительств обеих республик относительно того, что сношения между Россией и Германией не прекращаются, Рабоче-Крестьянское Правительство ни в коем случае не может рассматривать представителей обоих генеральных консульств как заложников.
А. Иоффе
Примечание. Упоминаемая в ноте телеграмма от 15-го, в связи с невозможными условиями, в которых находилось посольство, к сожалению, утеряна. Подлинный текст ее восстановлен быть не может. Но она давала ответ лишь на первый из поставленных в телеграмме от 14 ноября вопросов, обходя молчанием остальные. Содержание ее ясно из ноты. В ней Эберт—Гаазе упорно продолжал и свою политику обмана, повторяя, что сношения России и Германии не разрываются. Последний ответ, печатаемый ниже, еще более рельефно характеризует ту же политику и после этой телеграммы Российское посольство было почти насильно переправлено через русскую границу.
А. И.
VI. Телеграмма министерства Иностранных дел от 21 ноября
Сношения не разорваны. Признано только необходимым временно отозвать представительства обеих сторон. В этом вопросе нет никаких изменений.
Штумм.
VII. Переписка с правительством Эберта — Гаазе о революционной роли Российского посольства.
Телеграмма из Науэна.
Науэн, 3 декабря. (Радио). Как выясняется, прежнее представительство Советского правительства в Берлине занималось не только распространением большевистской пропагандистской литературы, но и приобретением оружия. В поезде, в котором г. Иоффе доехал до границы, один из членов русской миссии оставил папку с бумагами, в которой оказались 21 счет на покупку небольших количеств оружия и амуниции. Эти счета относятся к периоду, простирающемуся от 21 декабря до 31 октября (3), и в них значится общее количество следующее: 159 маузеров, 28 браунингов и парабеллумов, и, приблизительно, 27 тысяч патронов, на общую сумму 105 тысяч марок. Заявление Радека о том, что 2-я статья Брестского договора не помешала русскому правительству вести в Германии революционную пропаганду, получило тем самым новое обоснование.
VIII. Ответ на науэнское радио.
4 декабря.
Ввиду радио-телеграммы от 3 декабря из Науэна, обвиняющей прежнее представительство Советского правительства в Берлине в том, что оно занималось не только распространением большевистской пропагандисткой литературы, но и приобретением оружия, прошу констатировать, что пропагандистская литература распространялась через посредство независимой социал-демократической партии. Что касается покупки оружия, приведенное в радио общее число 159 маузеров, 28 браунингов и парабеллумов и, приблизительно, 27 тысяч патронов — не верно. Упомянутое количество было предназначено только для вывоза в Россию. Количество купленного и переданного нынешнему министру Барту оружия, как вы знаете, значительно выше. Точно так же приведенный в радиотелеграмме итог израсходованных денег не соответствует действительности. Г. министру Барту, в свое время, были переданы для приобретения оружия не 100 тысяч марок, но несколько сот тысяч марок. Имея целью установить точные факты, я считаю своей заслугой, что посредством этой моей деятельности, протекавшей в полном согласии с независимыми, в частности, нынешними министрами Гаазе и Бартом и с другими, я также способствовал, по мере сил, победе германской революции.
Иоффе.
IХ. Радиотелеграмма Барта и Гаазе от 10 декабря 1918 года.
Русскому Правительству и всем, всем, всем, всем заявление.
I. В радиотелеграмме т. Иоффе заявляется, что я получил от него деньги, оружие и амуницию для революционных целей. Я заявляю по этому поводу, что я никогда не получал ни от него, ни от каких-либо других русских товарищей деньги или оружие. Через мои руки прошло несколько сот тысяч марок с целью подготовки революции и ведения революционной пропаганды, причем эти деньги я получал исключительно от германских товарищей. Я виделся и говорил с т. Иоффе только однажды, приблизительно за 14 дней до революции, после того, как я уже приобрел большую часть оружия. Далее, я заявляю, что относительно приобретения оружия я вообще сообщил партийному правлению независимой с.-д. партии и, в частности, т. Гаазе, лишь в то время, когда оружие уже находилось в моих руках, и что, таким образом, я поставил их перед совершившимся фактом.
Барт.
II. По поводу радиотелеграммы Иоффе я заявляю следующее: мне ничего не известно о том, что представительство Советского Правительства в Германии приобретало оружие, предназначенное для вывоза в Россию. Мой сотоварищ Барт, как мне известно, приобрел, ввиду ожидаемого момента революции, оружие для германского пролетариата. Об этом факте он мне сообщил лишь после того, как он уже имел в своем распоряжении оружие. О количестве оружия и употребленных для этой цели суммах я до сих пор лишен каких бы то ни было сведений. Никакого соглашения и никакого разговора между Иоффе и мною, или между Иоффе и другими членами партийного правления по вопросу о приобретении оружия не происходило. Я даже не подозревал о том, что Иоффе развивал какую бы то ни было деятельность с целью приобретения оружия. Я, наоборот, предполагал, что деньги были доставлены некоторыми богатыми германскими товарищами. Партийное правление независимой с.-д. партии распространяло только свою, собственную пропагандистскую литературу и не служило посредником для приобретения чужой пропагандистской литературы.
Гуго Гаазе.
Х. Г.г. народным уполномоченным Барту и Гаазе и всем Советам рабочих и солдатских депутатов в Германии. Заявление по поводу радио об оружии.
15 декабря.
В ответ на объяснение гг. народных уполномоченных Эмиля Барта и Гуго Гаазе я заявляю прежде всего, что я был бы разумеется жалким конспиратором и напрасно работал бы 15 лет в нелегальной организации российской с.-д. партии, если бы я при своей строго нелегальной революционной работе в Берлине вел бы себя так, как это желают изобразить эти двое господ. Само собой разумеется, что суммы, предназначаемые для покупки оружия, передавались мною не непосредственно г. Барту, новичку в рабочем движении, да и к тому же внушавшему мне мало доверия. Мне приходилось, конечно, пользоваться в качестве посредников такими товарищами, которые имели больше права на мое доверие и пользовались лучшим именем в рабочем движении. При всем том г. народному уполномоченному Барту было прекрасно известно, что несколько сот тысяч марок, которые он, по его собственному признанию, получил от немецких товарищей, в конечном счете были взяты у меня. Он мне заявил это самолично при нашем упоминаемом им свидании за 14 дней до революции, когда он сказал мне, что ему отлично известно, откуда идут получаемые им деньги. При этом свидании, он упрекал меня в том, что я не дал ему двух миллионов марок, которые он в свое время просил у одного товарища коммуниста, посетившего Берлин. Он говорил, что если бы я тогда выдал ему эту сумму, германские рабочие были бы уже давно вооружены и подготовлены к успешному революционному восстанию. Само собой разумеется, далее, что при революционной работе, которую русские социалисты выполняли рука об руку с независимой соц.-партией, не приходилось заключать официальных соглашений ни с правлением партии, ни с его отдельными членами. Но мне хотелось бы спросить у Гаазе: не был ли он при многочисленных случаях совместной работы, как, например, когда он и его политические друзья получали от меня материалы — и не только русские — для своих речей в рейхстаге, когда он от имени своих политических друзей настаивал передо мною на том, чтобы Россия не делала взносов Германии, так как это не в интересах развития германской революции, когда независимая соц. партия стремилась повлиять определенным образом на наши отношения к Грузии, когда она пользовалась нашей материальной помощью при издании литературы, когда она прибегла к нашей помощи литературными силами, — не был ли во всех этих случаях г. Гаазе того мнения, что это все делалось в общих интересах и во имя общей цели развития пролетарской революции в Германии, как и повсюду? Я никогда не прибегнул бы к этим воспоминаниям о нашей прежней общей работе, если бы г. Гаазе не стал на точку зрения Кюльманов, Сольфов и Надольных, которые считают нашим преступлением именно наши близкие отношения к независимой соц. партии и которые за это выслали нас из Германии. Но если новое Германское правительство, называющее себя социалистическим и революционным, открыто позволяет себе поставить нам в вину именно то, что мы совместно предпринимали с членами его, когда они еще были революционерами, то для меня теряют свою силу все те политические соображения, которые были бы уместными и обязательными не только по отношению к единомышленникам, но и к приличным политическим противникам.
Я пользуюсь этим случаем, чтобы сообщить юрисконсульству Российского посольства в Берлине, г. члену рейхстага д-ру Оскару Кону, что сумма в 500,000 марок и 150,000 рублей, полученная им, как членом партии незав. соц., от меня в ночь перед нашей высылкой из Берлина, когда он сидел вместе с нами арестованным в здании посольства, и предназначавшаяся на нужды германской революции, не должна быть более выплачена этой партии. Это же относится к фонду в 10 миллионов рублей, которым д-ру Кону было предоставлено право распоряжаться в интересах германской революции. И из этого фонда не должно более делаться выдач нез. соц. партии. Что же касается суммы в 350,000 марок и 50,000 рублей, которую г. Кон получил от меня на нужды оставшихся в Германии российских граждан, то я прошу его распоряжаться этой суммой согласно моим указаниям, так как я нисколько не сомневаюсь в том, что г. Кон при его личной честности и добросовестности, выполнит мои указания самым точным образом.
Иоффе.
XI. Русскому правительству
Москва.
Ответ на радиотелеграмму Иоффе № 377 и всем товарищам
Иоффе в своей радиотелеграмме еще раз дал волю своему чувству. Мое высокое мнение о его личности, приобретенное мною в Берлине, нисколько не пошатнется в результате его странных радиотелеграмм. Это высокое мнение я постоянно выражал и в качестве народного уполномоченного. Мне даже не приходило в голову сколько-нибудь умалять мою собственную революционную деятельность. Мне также никогда не приходило в голову умалять заслуги тов. Иоффе перед международным социализмом. Исключительно в интересах исторической правды я был вынужден исправить данное им неправильное изложение фактов. Тов. Иоффе не поддерживает больше своих прежних утверждений, касающихся меня. То, что он говорит теперь, частью уже давно известно и сообщалось мною самим в продолжении моей общественной деятельности, частью является снова не соответствующим действительности. Верно то, что я через посредство Иоффе получил фактический материал о событиях за границей для некоторых своих речей в рейхстаге. Верно также то, что я публично клеймил Брест-Литовский мир и дополнительные договоры и заявлял о том, что эти договоры будут уничтожены всеобщим миром или германской революцией, скорое наступление которой я считал вероятным. Верно также и то, что я говорил с представителями Грузии и с тов. Иоффе об отношениях к Грузии и пытался убедить его в верности моих взглядов на этот вопрос. Неверно его утверждение, будто я получал от него финансовую помощь для издания печатных произведений или обращался за содействием к его литературной деятельности. Нельзя отрицать, что некоторые газеты нашей партии просили его и его друзей о присылке статей по вопросам, касающимся русской революции. Я могу прибавить и то, что наша партия даже просила, чтобы один из членов его партии сделал доклад, в присутствии доверенных лиц партии, о русской революции, причем этот доклад был выслушан с благодарностью.
Гуго Гаазе
XII. Оскар Кон по поводу последней радиотелеграммы тов. Иоффе.
Науэн, 28 декабря. (Радио). Товарищ министра юстиции, доктор Оскар Кон, вернувшийся из Ковно в Берлин, заявляет по поводу последней радиотелеграммы прежнего русского посла в Берлине Иоффе: «Товарищ Иоффе передал мне деньги в ночь с 5-го на 6-е ноября 1918 г. Эти деньги не имели ничего общего с теми, которые он выдал мне ранее на покупку оружия. Я передал деньги по назначению, именно на пропаганду идей революции, и жалею лишь о том, что некоторые обстоятельства помешали мне использовать всю сумму. Надо надеяться, что я в ближайшем времени буду иметь возможность дать русским товарищам отчет в этих деньгах. Я должен указать товарищу Иоффе на одну ошибку. Он передал в мое распоряжение для нужд германской революции не все деньги, оставленные в Германии на хранение, а только 4.000.000 рублей. К сожалению, банк по формальным соображениям не выдал мне всей этой суммы. Главным образом я не мог получить остальных миллионов, предназначенных для русских военнопленных и других нуждающихся русских подданных. Я уже сообщал об этом советскому правительству. 950,000 марок, полученных мною от Иоффе наличными для оказания помощи русским подданным, я употребил по назначению».
XIII. О русских деньгах для революционизирования Германии.
Науэн, 29 декабря. (Радио). По вопросу об уплате революционных денег через Иоффе независимым социал-демократам при посредстве Кона (Нордгаузен) — министерство иностранных дел заявляет:
«В ответ на упрек Кона, что обращенное им к русскому правительству приглашение послать представителей для переговоров с ним на русско-германскую границу непозволительным образом было задержано, заявляется, что сообщение о неотсылке этой радиотелеграммы в Москву соответствует действительности.
В момент, когда эта радиотелеграмма должна была быть отправлена, в то время, как доктор Кон уехал в Ковно, получилась радиотелеграмма Иоффе.
Министерство иностранных дел должно было ввиду предыдущих сообщений доктора Кона рассматривать заключавшееся в этой радиотелеграмме заявление о том, что доктор Кон сознательно получал большевистские деньги для революционизирования Германии, как попытку набросить на него тень. Ведь, при обсуждении первой радиотелеграммы Иоффе, печать независимой социал-демократии заявляла, что партийное правление определенно отклонило принятие иностранных денег для германских революционных целей, и сам доктор Кон, как по отношению к переданным ему самим Иоффе, так и по отношению к оставленным в банкирском доме Мендельсона, русским деньгам, не только до, но и после революции неоднократно заявлял, что деньги предназначены для помощи русским военнопленным.
При таких условиях встреча представителей Советского правительства с доктором Коном, в интересах последнего, должна была быть для него нежелательной, и поэтому приглашение русскому правительству не было отослано, и доктор Кон после своего приезда в Ковно, где он должен был иметь совещание с главным командованием восточного фронта, получил об этом по телефону соответствующее сообщение.
Министерство иностранных дел, однако, ошиблось в своем предположении, что сообщение Иоффе заключает в себе клевету на доктора Кона. Если бы министерство знало, что доктор Кон принял большевистские деньги для поддержки революции, то в таком случае оно не только не отправило бы приглашения, но всеми средствами воспротивилось бы тому, чтобы доктор Кон отправился на Восток с официальным поручением.
XIV. Министерству иностранных дел.
Берлин. 7-го января 1919 г.
Науэнское радио от 5-го января распространяет сведения, будто: «бывший русский посол Иоффе против воли германского правительства прибыл в Берлин». Так как науэнская радиостанция — правительственное учреждение, и распространяемые ею сведения носят если не официальный, то официозный характер, я прошу Германское Министество Иностранных Дел опровергнуть это ложное сообщение. Я нахожусь не в Берлине, а в Москве. Я назначен моим правительством полномочным представителем Р.С.Ф.С.Р. при Германском Республиканском Правительсте, но я не могу занять этот свой пост, ибо Республиканское правительство Германии, выполняя волю низвергнутого имперского правительства, в угоду Антанте, не желает впускать меня в Германию. Если я однажды пытался туда проехать, то только потому, что представительный орган революционного германского народа — Берлинский Совет Рабочих и Солдатских Депутатов выразил это желание.
Хотя я не сомневаюсь, что и теперь воля германского народа не совпадает с волей германского правительства, но так как по характеру деятельности Полномочного представителя я не смогу вести свою работу со всем германским народом, но принужден буду, как и раньше, вести ее с правительством, то я предпочитаю не приезжать в Германию теперь, а дождаться, пока германский народ создаст себе правительство, более выполняющее его волю и желания, нежели нынешнее. Я твердо уверен, что мне не долго придется ждать в Москве.
Иоффе.