Генуэзская конференция.
Коммунистический Интернационал, 1921, № 21
Некогда Бисмарк, бывший бесспорно одним из лучших и самых дальновидных буржуазных политиков, признался, что он не делает ни одного шага, не учтя заранее, как к этому шагу отнесется германская социал-демократия.
В наше время, в период после мировой войны, вся буржуазия должна сообразовать свои действия с отношением к ним, если не социал-демократии, с которой буржуазия ныне живет в слишком большой даже дружбе, — то широких масс трудящихся, даже больше того, — буржуазия вынуждена принимать специальные меры к тому, чтобы создать именно то, а не иное настроение трудящихся.
Как раз теперь, в период наибольшего обострения экономической борьбы труда с капиталом с одной стороны и максимальной тревожности международного общеполитического положения с другой, — воинствующая буржуазия должна все свои усилия направлять на успокоение, т.е. иными словами, — на обман широких масс.
Чем грознее бряцают оружием капиталистические государства, чем мрачнее становится призрак грядущей новой мировой войны, — тем громче раздаются прекрасные слова о всеобщем, вечном мире; чем тягостнее и невыносимее чувствуются ужасы послевоенной экономической разрухи, — тем соблазнительнее звучат волшебные сказки о восстановлении мирового хозяйства.
Но все это, так сказать, «для публики»; слова остаются словами, сказки-сказками, и под шум громких фраз буржуазия молчаливо обделывает, или, по крайней мере, остается обделывать свои дела.
В области политической одним из главнейших этих дел является разрешение неразрешенных войною политических споров и созданных войною международных конфликтов, в области же экономической- профит, капиталистическая прибыль.
Буржуазный строй полон внутренних противоречий; нет и не может быть поэтому единой буржуазной политики, ни в области чистой политики, ни в области чистой экономики.
Империалистическая война, одной из главных причин которой была борьба за мировую гегемонию между Германией и Англией, в результате привела к такому усилению Соединенных Штатов Северной Америки, что создала из последних единственного потенциального гегемона всего мира. На континенте же Европы никто из «победителей» гегемонии не получил, и Англия вынуждена делить свою власть с Францией.
В Вашингтоне Англия попыталась откупиться от Америки, чтобы развязать себе руки для борьбы с Францией.
Но так как Франция в настоящее время является выразительницей интересов не только французских правящих кругов, но идет в авангарде всей той части мировой буржуазии, которая на знамени своем начертала: милитаризм, агрессивность, империалистический авантюризм, то борьба английского правительства и либеральной части английского общества за политическую изоляцию Франции неизбежно должна была привести к расколу внутри самой английской буржуазии. Для того, чтобы спасти себя и руководимую им политическую группировку, Ллойд Джорж должен был привлечь на свою сторону английских рабочих и пацифистскую часть английской буржуазии. А этого можно было достигнуть только через соглашение с Россией, ибо рабочие единственную гарантию против угрозы новой мировой войны видят во вступлении России в международный концерт, а единственное спасение от безработицы и ужасов голода усматривают в возобновлении экономических сношений с Россией. Указанная же часть буржуазии, не имеющая сбыта для продуктов своего производства, ждет завоевания русского рынка и превосходно понимает, что без участия России в мировом хозяйстве не может быть и речи о его восстановлении.
Отсюда — Канны и идея общеевропейской конференции.
В Каннах руководимая Францией часть буржуазии с одной стороны должна была пойти на уступки, признав в п. 1 право Российской Революции на существование и косвенно признав также необходимость согласования двух принципов собственности: буржуазный и коммунистический; с другой же стороны, она сумела взять реванш за эту уступку, проведя и в Каннских резолюциях и еще больше на Лондонском совещании экспертов все свои требования к России по отношению к уплате долгов и возвращению экспроприированной в России частной собственности бывших собственников-иностранцев. Это, вероятно, было тем легче, что момент созыва общеевропейской конференции казался выбранным удачно, ибо тяжелое бедствие голода, поразившее значительную часть населения России, давало надежды на большую уступчивость российской делегации, а интересы капиталистов-кредиторов России — на этом вопросе объединяли все буржуазные государства.
Таким образом, на словах — программа мира и хозяйственного возрождения Европы, политика соглашения и миролюбивого разрешения всех споров и конфликтов; на деле же — ожесточенная борьба за гегемонию в Европе, стремление победить всех своих конкурентов и в то же время поправить свои делишки, возможно больше нагрев свои руки на России, — таковы были те пружины, которые привели к Генуэзской конференции и должны были ею двигать.
Перед российской делегацией, которая все это видела ясно, стояла поэтому необходимая задача: вскрыть пред лицом мирового пролетариата обман буржуазии, на деле показать всю беспочвенность иллюзий об установлении вечного мира и возрождении мирового хозяйства старыми буржуазными методами и вместе с тем углубить разложение буржуазии, окончательно расколов ее на пацифистскую и агрессивно-милитаристскую. Параллельно с этим стояла и другая задача, вытекающая из первой: использовать противоречия между буржуазными государствами для того, чтобы заключить максимально выгодные для России сепаратные договоры.
Никакой агитации в Генуе российская делегация не могла и не желала вести; но она в этом и не нуждалась, твердо памятуя о том, что объективные факты проясняют сознание гораздо лучше всяких агитационный статей и речей.
Первое же торжественное заседание Генуэзской конференции сразу определило положение и показало физиономии действующих лиц.
Несмотря на то, что от англичан можно было ожидать конкретной и реальной программы установления мира и восстановления разрушенного хозяйства Европы (и этого действительно почти все ожидали) — английская декларация, как и итальянская, и французская были набором даже не очень громких фраз без единого намека на какие-либо конкретные, реальные предложения.
Русская декларация умышленно была составлена не в агитационный тонах («чтобы не дразнить французов», как об этом до пленума просили другие делегации) и сознательно выдвигала только такие предложения, которые теоретически осуществимы в рамках буржуазного строя (конечно, декларация оговаривала, что коммунисты уверены в действительности других мер и все выдвигаемые предложения считают паллиативами).
И хотя ни в предложении об ограничении вооружений, ни в предложении об экономически справедливом перераспределении мировых запасов золота, ни, наконец, даже в предложении о созыве мирового конгресса с равноправным участием на нем как народов угнетающих, так и народов угнетаемых и с обязательным предоставлением большинства рабочим делегатам, — по признанию самого Ллойд Джорджа «ничего взрывчатого не было», — однако было достаточно предложения этой конкретной программы и истерики, устроенной по этому поводу французской делегацией, чтобы, как отмечала буржуазная печать, «создался единый пацифистский фронт против Франции».
Франция сразу же стала и оставалась enfant terrible конференции с одной стороны, и носительницей идей агрессивно-милитаристской буржуазии с другой.
Но в то же самое время сразу же выяснилось, что и буржуазная Европа устала от Версальского «мира» и не желает больше терпеть французской гегемонии, даже разделяемой ею с более благоразумной и менее агрессивной Англией. В то же время вся, так сказать, «малая Европа», т.е. все маленькие государства, достаточно страдающие от конкуренции больших империалистических хищников, — нерешительно и осторожно начали ориентироваться на Россию, ибо последняя импонировала им тем, что являясь сильным государством ( с полуторамиллионной армией) она в то же время остается единственной великой державой, действительно не питающей агрессивных замыслов, искренне стремящейся не к насилию, а к соглашению.
Эта переориентация буржуазной Европы не только выражалась в настроениях конференции, но нашла себе отражение и в отдельных, быть может, незначительных, но для оценки событий достаточно важных фактах. Такими фактами были как провал французской попытки отчислить Россию от «лика великих держав», когда все присутствующие на конференции государства единодушно голосовали за равноправие России и Германии с державами-победительницами, так и протест нейтральных государств против предъявления России ультиматума, когда на конференции распространился слух, что негласные переговоры Англии, Франции, Италии и Бельгии с Россией зашли в тупик и готовится разрыв. Это же настроение проявилось и в тех советах, которые многочисленные представители многочисленных малых государств постоянно давали российской делегации, когда положение становилось тревожным и разрыв казался неизбежным; советов, которые все во-первых не одобряли жадности держав-победительниц (на конференции они, очевидно, для взаимного подчеркивания «миролюбия» были переименованы в державы «приглашающие», что, конечно, нисколько не изменило их сущности), а во-вторых, доказывали энергичное стремление предотвратить разрыв России с буржуазной Европой. Наконец, то же настроение было демонстрировано и в тех многочисленных приветствиях, которые получила со всех сторон, главным образом от рабочих, не только российская делегация, но и германская, после того, как подписан был в Рапалло российско-германский договор.
Характернее всего то, что в тот момент, когда пацифистская Европа, представляемая как целыми государствами, так и отдельными более или менее могущественными группами внутри определенных государств, пытается ориентироваться на Россию и найти общий с советской властью язык, — так называемые «социалистические» партии продолжают свою травлю и клеветническую борьбу против Советской России.
В Генуе — в числе врагов советской власти выступали господа из II и II1⁄2 Интернационала. Не говоря уже о том, что самой бессмысленной попыткой повредить советской делегации на переговорах была инсинуация по поводу выдуманных восстаний против советской власти в Грузии, пущенная грузинскими меньшевиками, как известно членами II1⁄2 Интернационала, необходимо отметить, что единственной подкомиссией, в которую не была допущена советская делегация, была подкомиссия по рабочему вопросу, в которой верховодили представители II Интернационала. Эта подкомиссия в отличие от всех других комиссий и подкомиссий, где Россия присутствовала на равных с другими великими державами правах, была создана единоличной волей французского представителя г-на Кольра, причем после резкого протеста со стороны российской делегации против того, что единственное в мире рабочее правительство не допускается к участию в работах подкомиссии по рабочему вопросу, — России было предложено господином Кольра участвовать в этой комиссии, но только с совещательным голосом…
Когда по дороге в Геную российская делегация в Берлине вела переговоры о выработке того самого договора, который затем был подписан в Рапалло, — соглашение сорвалось на вопросе о возвращении германским капиталистам национализированной в России бывшей их собственности. И в этом вопросе российская делегация имела против себя единый буржуазно-социалистический фронт от германских крайних правых партий и до независимцев включительно.
А когда, наконец, все же был подписан Рапалльский договор, — единственными противниками его оставались шейдемановцы. В разговорах с представителями германского рейхстага то и дело приходилось слышать: «Конечно, рейхстаг ратифицирует Рапалльский договор, но вы ведь знаете, что у вас в Германии есть злейшие враги, партия социал-демократов большинства, они работают против вас». В то время, когда германские рабочие восторженно приветствуют русско-германский договор и все свои надежды и чаяния возлагают на соглашение с Россией, — люди, называющие себя вождями этих рабочих, всемерно противодействуют такому соглашению. И это, конечно, не потому, что договор по мнению шейдемановцев невыгоден для Германии, но только потому, что они боятся Франции, боятся даже больше, чем самая трусливая часть их буржуазии. Привыкшие ползать, они не мыслят себе, как можно встать хотя бы даже на колени.
Российские белогвардейцы также против Рапалльского договора. Но они против него во-первых потому, что ориентируются на Францию и полагают, что Россия не должна помогать Германии против Франции, а во-вторых потому, что считают невыгодным для России отказ от причитающихся ей по Версальскому договору германских репараций. У русских белогвардейцев, таким образом, имеется оправдание: соблюдение хоть и неправильно понятых, но все же национальных интересов, у солидарных же с ними германских «социалистов большинства» и этого оправдания нет. Ими руководит исключительно трусость. Как некогда они противодействовали всякому революционному взмаху из боязни пред своей буржуазией, так теперь они противодействуют всяким освободительным порывам даже собственной буржуазии из боязни перед буржуазией французской.
Но тем не менее сближение между Россией и Германией начато, и начато оно таким путем, который намечает единственно возможные этапы соглашения с Россией: путем отказа от расчетов за старое и согласования двух различных социально-экономических укладов жизни — на будущее.
И если Генуэзская конференция в целом не могла еще разрешить стоящих пред ней вопросов, а вынуждена была отложить их решение, то нет никакого сомнения, что впоследствии разрешение этих вопросов может пойти только по пути, намеченному в Рапалло. В этом одно из завоеваний Генуи.
Но тот факт, что Генуэзская конференция ребром поставила вопрос о собственности и наглядно доказала, насколько международным Шейлокам безразличны вопросы возрождения мирового хозяйства по сравнению с вопросом получения их фунта мяса, — этот факт не может оставаться без последствий и во внутриполитических отношениях каждого буржуазного государства.
Генуя вскрыла буржуазный обман; она доказала даже самым безнадежным политическим слепцам, что буржуазия всерьез не думает ни об установлении мира, ни о восстановлении разрушенного войною мирового хозяйства и международных хозяйственных отношений, а наоборот еще с большей энергией, чем до войны, ведет между собой борьбу за обладание миром. Генуя доказала неразрешимость буржуазных противоречий буржуазным методам и поэтому вынуждает всех имеющих глаза, чтобы видеть, искать небуржуазных методов разрешения этих вопросов. Наконец, Генуя еще лишний раз и более конкретно, чем до сего, продемонстрировала всю безнадежность социал-соглашательской политики и должна привести массы, еще идущие за социал-соглашателями, к отказу от этой политики.
В то же время Генуя приводит и переориентации и перегруппировке буржуазной Европы. Резко расколов мировую буржуазию на пацифистский и агрессивно-авантюристский лагери и морально изолировав милитаристскую Францию, Генуя обостряет внутренние классовые противоречия. А все это вместе взятое бесспорно развязывает мировую революцию и ускоряет темп развития ее.
А. Иоффе.