Россия и Япония.
(Чаньчуньская конференция)
«Новый Восток» № 4, 1923.
Конференция происходила 4-26 сент. 1922 г. в г. Чанчуне (Китай) с целью урегулирования отношений между РСФСР и Дальневосточной республикой (ДВР), с одной стороны, и Японией — с другой. Иоффе возглавлял делегацию РСФСР, Я.Д. Янсон — делегацию ДВР, Ц. Мацудайна — Японии.
Журнал «Новый Восток» выходил при ЦИК СССР в 1922—30 г.г. Редакция журнала сообщила, что «эта статья является предисловием к издающейся в Японии книге тов. Иоффе о русско-японских отношениях». Сама книга была по-видимому никогда не написана. Эта статья, тоже не была должным образом отредактирована. Из текста ясно, что статья была написана вначале как докладная записка в ЦК и НКИД. В тексте приложены два альтернативных предложения Иоффе о дальнейшей политике СССР в отношении Японии. Мы предположительно датируем статью октябрем 1922 года. — /И-R/
Говорят, что после разрыва Дайренской конференции тогдашний председатель японской делегации г. Мацусима при прощании сказал председателю делегации Дальне-Восточной Республики Петрову приблизительно следующее: «Я никак не могу монять вас. С вами ведет переговоры такая великая держава, как Япония, и вы, маленькое государство, не хотите принять ее условий. Ведь, когда в Вашингтоне действительно великие державы предъявили к нам требования, то мы их без долгих разговоров приняли».
Г. Петров, будто бы, ответил на это замечание напоминанием японскому представителю, что за Дальне-Восточной Республикой стоит вся Россия, которая является не менее великой державой, чем те, требования которых Япония в Вашингтоне столь послушно принимала.
Неизвестно, ответил ли что нибудь на это разъяснение г. Мацусима, но, если даже он промолчал, он, наверное, про себя иронически усмехнулся. Ибо, как показали последующие события, Япония не только в Дайрене, но и в Чаньчуне совершенно не представляла себе, что Российская Социалистическая Федеративная Советская Республика действительно является великой державой и требует подобающего к себе отношения.
Предварительная, до начатия переговоров, переписка между правительствами России и Дальне-Восточной Республики, с одной стороны, и Японии, с другой стороны, как это почти всегда бывает, ничего не выяснила, кроме самого факта желания обеих сторон вступить в переговоры.
Правда, Япония, в Дайрене упорно не желавшая участия России в переговорах и допускавшая представителя РСФСР только в роли молчаливого свидетеля, — теперь шла на то, чтобы представители России участвовали на конференции, но совершенно несомненно, что она соглашалась на это вовсе не потому, что поняла роль и значение России и правильно учла истинную сущность взаимоотношений между РСФСР и ДВР, но только потому, что в период дайренских переговоров Япония убедилась в невозможности разрешения ряда интересующих самое Японию вопросов без России и потому готова была допустить участие России при разрешении этих вопросов (как вопроса о рыболовстве, о каботажном плавании и т. п.); но, вообще, Япония определенно смотрела на чаньчуньские переговоры, как на простое продолжение дайренских и глубоко была уверена в том, что в Чаньчуне надлежит только разрешить те немногие вопросы, которые остались неразрешенными в Дайрене, а затем просто подписать дайренский проект.
Психология японской делегации была ясна: по существу вопросов в Дайрене к концу переговоров никаких особенных серьезных разногласий не было. Соглашение было легко возможно, и разрыв произошел только потому, что Япония не соглашалась удовлетворить требования делегации Дальне-Восточной Республики о немедленной фиксации срока эвакуации японских войск с территории Дальне-Восточной Республики. РАз при возобновлении переговоров в Чаньчуне это желание ДВР-овских делегатов было исполнено, т. -е. раз Япония — независимо от причин этого — декларировала о выводе своих войск из русских территорий, с указанием сроков этой эвакуации, то отпало последнее препятствие, и не существовало уже никаких затруднений в том, чтобы договориться по неразрешенным в Дайрене вопросам и в несколько дней подписать дайренский проект договора почти без изменений.
Так рассуждали японские делегаты и вместе с ними, вероятно, японское правительство.
Недаром в появившихся в газетах интервью с председателем японской делегации г. Мацудайра выражалось удивление по поводу того, почему объединенная делегация Российской Социалистической Федеративной Советской Республики и Дальне-Восточной Республики придает такое серьезное значение переговорам в Чаньчуне, когда на самом деле все так просто: нужно договориться по некоторым вопросам и подписать дайренский проект. Действительно, просто.
Правда, в частных беседах впоследствии г. Мацудайра отрицал,. аутентичность этих интервью, но если он, действительно, этого никому не говорил, то он, бесспорно, в начале переговоров в Чаньчуне, так именно думал.
Когда председатель объединенной русской делегации, по своем приезде в Чаньчунь, потребовал свидания председателей делегаций для того, чтобы, как это всегда делается, выяснить технику, план и метод ведения переговоров, — г. Мацудайра от этого отказался и предложил собраться обоим делегациям для обмена мнений.
На этом свидании японская точка зрения выяснилась полностью. Выходило так, что и конференции то никакой нет, а просто уполномоченные обеих сторон собираются для спешного соглашения по некоторым не вполне согласованным вопросам и быстрого подписания таким образом вполне согласованного проекта. Несколько раз на этом свидании подчеркивалось, что г. г. Мацудайра и Мацусима слишком занятые люди, чтобы тратить много времени на переговоры, и все поэтому должно пойти самым ускоренным темпом. Русское предложение устроить на следующий день торжественное пленарное заседание, открытое для представителей прессы, на котором обменяться декларациями о задачах и характере конференции, и, по мере разршения вопросов в этих комиссиях, опять устраивать открытые пленарные заседания для сообщения и формального закрепления принятых в комиссиях решений, — вызвало самое искреннее недоумение с японской стороны.
Какие тут пленумы, когда характер и цели конференции так ясны, когда все дело в том, чтобы только подписать то, о чем целых восемь месяцев разговаривали в Дайрене?… Какая тут деловая работа, когда дело уже сделано?… Какие, наконец, комиссии, когда вся-то японская делегация состоит из двух с половиной человек?… Несомненно, эти подозрительные большевики просто хотят заняться своей зловредной агитацией и в этих целях использовать переговоры в Чаньчуне. Нужна величайшая осторожность, нужно решительно отклонить русские подозрительные притязания.
И все русские предложения были отклонены, даже предложения о том, чтобы о каждом заседании давать в прессу краткие, совместно выработанные обеими делегациями, сообщения. Для чего, вообще, что нибудь сообщать в печать, когда все так «просто»? Ведь, когда г. Красин вел в Лондоне переговоры с великобританским правительством о торговом соглашении, ничего в прессу не сообщалось; и только впоследствии было опубликовано уже выработанное соглашение; мы тоже ничего другого не хотим. Почему же нам поступать иначе?
Указания русских делегатов, что в Лондоне никакой русско-великобританской конференции не было, а великобританское правительство вело переговоры с уже находившимся в Лондоне российским представителем, и поэтому в Лондон в тот период не съезжались представители мировой прессы, в то время как в Чаньчуне объявлена русско-японская конференция и уже съехались корреспонденты со всего света, — эти указания только усиливали японскую подозрительность и русским делегатам, вовсе не желавшим, чтобы их подозревали в неделовой, а исключительно агитационной постановке вопросов, оставалось пожимать плечами и соглашаться с японскими планами в полной уверенности, что жизнь скоро убедит японцев в неосуществимости таковых.
И, действительно, не успели делегации разойтись по своим гостиницам после этого первого, частного и совершенно неофициального свидания, как японская делегация, геройски выдержав штурм нескольких десятков корреспондентов, направила в русскую делегацию своего секретаря г. Шимада с предложением спешно выработать общее коммюнике для печати о первом свидании и с соглашением впредь после каждого заседания конференции давать в печать такие общие коммюнике. Но, конечно, не так легко японская делегация убедилась в ошибочности других, более серьезных, своих предположений.
Для объединенной делегации РСФСР и ДВР Чаньчунская конференция была результатом изменившейся международной обстановки, следствием блестящих побед Красной армии на всех фронтах и полного краха интервенционистской политики мирового империализма.
Учитывая изменившуюся обстановку, объединенная русская делегация полагала, что идеи буферизма, столь тесно и неразрывно связанные с политикой интервенционизма, не смогут уже играть роли на конференции, — и была поэтому готова вступить в решительный бой и добиться для России вновь подобающего ей места на Тихом океане.
Поэтому, как только на переговорах выяснилось, что Япония за почти пятилетний период Великой Российской Революции ровно ничему не научилась и продолжает относиться к РСФСР, как и в первый день революции, когда все враги ее были уверены, что Советская власть падет не сегодня, так завтра, абсолютно не понимая, что РСФСР, несмотря на отсутствие юридического ее признания со стороны большинства буржуазных государств, фактически уже заняла подобающее ей место в среде великих держав, — объединенная русская делегация сразу поняла, что переговоры еще преждевременны, и, что они ни к какому результату привести не могут.
Как известно, первый конфликт произошел в связи с обменом полномочиями по вопросу об участии России на конференции.
Японские полномочия гласили:
Директор Европейско-Американского Департамента Мацудайра Цунео и генеральный Консул Мацусима Хасимо уполномачиваются приступить к переговорам с представителями Правительства Дальне-Восточной Республики и Правительства Советской Федеративной России, имеющими каждый соответствующие полномочия — вести и заключить соглашение о торговле и по иным вопросам между Дальне-Восточной Республикой и Империей, а также по (всем) вопросам, имеющим отношение к Дальне-Восточной России.
10-й год правления Тайсеи, 8 месяц 29 дня.
Министр Иностранных дел Японского Императорского Правительства
граф Учида Ясуя.
Таким образом, Япония совершенно явно высказывала здесь свое намерение допустить Россию к переговорам лишь в роли свидетельницы и разрешить на конференции только вопросы Дальнего Востока, т. — е. только те, в которых заинтересована сама Япония.
Запрошенный в этом смысле г. Мацудайра дал совершенно откровенные разъяснения. Да, Япония желает заключить соглашение по торговым «и иным» вопросам только с Дальне-Восточной Республики, ибо японский-де народ за последние годы стал доверять ДВР, убедившись в том, что с этой Республикой, где «существует демократический строй и нет коммунизма, можно иметь торговые и, вообще, экономические сношения. Что касается Советской России, то к ней, в этом смысле, у японского народа доверия еще нет; убедившись в Дайрене в том, что по некоторым вопросам, например, по рыболовному, нельзя заключить договора только с ДВР, Япония готова эти отдельные соглашения заключить и с РСФСР, и поэтому допускает ее участие на Чаньчуньской конференции; в общем и целом еще не наступило время для серьезных и более значительных соглашений между Японией и РСФСР. Вот это-де соглашение подготовит почву для последующего соглашения с РСФСР, и тогда таковое окажется возможным.
Тут впервые пришлось столкнуться с своеобразием японской дипломатии, коротко говоря, заключающимся в том, что, не учитывая необходимости при каждом соглашении компромисса между точками зрения двух договаривающихся сторон, японская дипломатия исходит исключительно из своих интересов совершенно не интересуясь даже знанием и пониманием интересов другой стороны. Японская дипломатия выдвигает свои требования. Если они категорически отклоняются, и приходится отступать, то японская дипломатия просто умеряет свои аппетиты, вовсе не идя навстречу другой стороне, т. -е. она не ищет и не создает компромиссов в направлении заинтересованности другой стороны, но лишь уступает сама, ограничивая собственные интересы. Конечно, компромисс все же создается, но разница огромная, ибо при японской тактике сплошь да рядом остается до конца непонимание того, чего желает, в чем заинтересована другая сторона.
Во время чаньчуньских переговоров японская дипломатия довольно долго исходила из уверенности в том, что РСФСР и ДВР должны быть чрезвычайно заинтересованы в получении находившегося во Владивостоке оружия, и японская делегация буквально пыталась шантажировать русскую этим оружием, нисколько не считаясь с тем, что в русской печати достаточно часто сообщалось, что самое ценное из этого имущества уже давно вывезено в Японию и вовсе не находится во Владивостоке, и нисколько не интересуясь соображениями объединенной русской делегации, которые сводились к тому, что раз Россия в период русско-польской войны могла экипировать и вооружить собственными силами пяти-с-половиной-миллионную армию, а с переходом на мирное положение оставить только около миллиона солдат, — то значит не так уж она нуждается в тех незначительных запасах оружия, которые еще могли находиться во Владивостоке. Наконец, достаточно хорошая осведомленность русских о характере японских милитаристов создавала уверенность, что последние все равно «надуют», а оружие дадут белым. Так оно и оказалось.
Японские дипломаты, в продолжение ряда лет имевшие дело с совершенно деморализованными, бессильными и продажными так называемыми «правительствами» на Дальнем Востоке, совершенно утеряли чувство действительности и вообразили в самом деле, что можно в одном и том же тоне разговаривать с каким-нибудь Меркуловым, действительным приказчиком Японии, и с российской делегацией, истинной представительницей всей России.
Все конфликты в Чуньчуне имели своей подоплекой именно эту потерю Японией чувства действительности.
Даже самый последний конфликт, на котором и произошел разрыв, был таким же, ибо Япония долгое время не могла понять самой недопустимости такой постановки вопроса по отношению суверенного государства, когда в виде гарантии удовлетворения каких либо своих претензий иностранное государство просто-напросто оккупирует часть его территории.
По существу, так называемые, «Николаевские события» никаких оснований к каким бы то ни было требованиям со стороны Японии к России не давали. Японский милитаризм, несомненно, сам был повинен в этих событиях, а быть может, как думают очень и очень многие, умышленно провоцировал эти события.
В момент самих событий, благодаря японскому хозяйничанию на русской территории, ни ДВР, ни РСФСР фактически своей власти на район Николаевска не распространяли. Япония там вела борьбу не с регулярными русскими войсками, но с местными партизанами, за свой страх и риск ведшими там вооруженную борьбу.
На основании сообщений японского журналиста Сено Катаяма, специально исследовавшего этот вопрос, и на основании показаний участников «Николаевских событий», партизана Д. С. Бузина, М. Н. Науменко-Наумова, врача-хирурга К. А. Покровского, члена Николаевской Городской Управы Г. З. Прокопенко и др., — «Николаевские события» представляются в следующем виде:
Город Николаевск-на-Амуре был захвачен японцами в сентябре 1918 года. Повод для занятия был выдвинут такой же, как и в других подобных случаях: «защита интересов японских граждан» и «борьба с большевизмом». Японская оккупация ознаменовалась жестоким притеснением русского населения, грабежами, реквизициями и расстрелами. Озлобленное русское население начало формировать партизанские отряды, стремясь положить конец японскому хозяйничанию.
В феврале 1920 года отряд партизан под командой Тряпицына начал наступление на Николаевск и занял крепость Чныррах; в течение целого месяца партизаны, засевшие в этой крепости, вели с японским местным командованием переговоры о сдаче города Николаевска. В руках у партизан находились крепостные дальнобойные орудия, при помощи которых легко можно было бы уничтожить японский отряд, но партизаны, щадя мирное население города и желая избегнуть излишнего кровопролития, пытались мирно договориться с японцами. Однако, видя ожесточенное сопротивление японцев и их упорное нежелание вступить в переговоры, партизаны в конце концов вынуждены были начать обстрел города. После однодневной бомбардировки города японцы согласились на мирные переговоры, в результате которых 29-го февраля город был без боя сдан партизанам.
После сдачи японские солдаты и офицеры вели себя вполне дружелюбно и даже проявляли некоторые симпатии к партизанской армии, посещая ее просветительные учреждения и украшая себя красными лентами.
Работавшая в то время особая следственная комиссия произвела раскопки жертв революции. Были найдены группы парламентеров Орлова и Сорокина, которые задолго до взятия города были посланы партизанами для ведения переговоров с японским командованием, но последним были расстреляны. Трупы их, изуродованные и со следами ужасных пыток, теперь были извлечены из могил. Лицо Орлова было обезображено, глаза выжженные, нос и язык отрезаны. В таком же или подобном состоянии были вырытые трупы лиц, умерщвленных японцами по подозрению в сочувствии большевизму. На 12-е марта были назначены похороны этих жертв японской жестокости, и тут именно произошли известные «события».
Как уже было сказано, японские офицеры после сдачи города проявляли крайнюю предупредительность по отношению к партизанам, чем настолько усыпили их бдительность, что партизаны, занявшись мирным строительством, не предпринимали никаких мер для охраны своих казарм и штаба, несмотря на то, что японцы расхаживали по городу вооруженными.
В ночь на 12-е марта японские войска неожиданно осадили штаб-квартиру партизанских войск, артиллерийские дивизионы и казармы и открыли беспощадный огонь по осажденным. Вначале японцы достигли некоторого успеха, но быстро сорганизовавшиеся партизаны оказали энергичное сопротивление, и после трехдневного уличного боя в руках у японцев остался только один укрепленный дом. засевшие там японцы сдались в плен, когда получили приказ от генерала Ямада, японского коменданта Хабаровска, о немедленном прекращении военных действий и заключении перемирия. Немедленно же после этого японское командование стало перебрасывать значительные силы на материк и двинуло эти войска на Николаевск.
Партизаны предложили образовать смешанную комиссию для расследования Николаевских событий. Ответом со стороны японцев на это предложение было военное наступление. Партизанам оставалось только отступить под давлением превышающих сил японской оккупационной армии. Озлобленные вторичным предательством и вероломством японского командования, партизаны при отступлении подожгли город. В огне погибли также и пленные японцы.
Японские войска оккупировали всю область, а также остров Сахалин.
Русские власти начали следствие по этому делу против ушедших из Николаевска партизан.
К 7-му июля следствие было закончено, и Военно-Революционный Народный суд Сахалинских областей на Керби признал Якова Тряпицына (начальника партизанского отряда, оперировавшего в Николаевске), Нину Лебедеву-Киашко, Желудина, Оцевалли, Оську Крученного, Козодоева, Амурова, Сассова, Козлицына, Трегубова, Морозова и других в числе 15 человек виновными в массовых убийствах, сожжении города Николаевска и гибели 128 человек японских подданных, почему постановил: всех означенных выше 15 человек предать смертной казни через расстрел. Кроме того, не меньшее количество людей, менее виновных, были приговорены к долговечным общественным работам.
Казалось бы, суд был достаточно беспристрастен и строг. Тем не менее японское командование не удовлетворилось этим и в обеспечение будущих требований возмещения за «Николаевские события», которые пока что и предъявлены то не были, — прочно оккупировало Сахалин.
На этой точке зрения, т.- е. что Сахалин удерживается в японских руках в качестве гарантии возмещения японцев за «Николаевские события», Япония осталась до последнего момента.
Ни в Дайрене, ни в Чаньчуне японские делегаты не заявляли, каких же именно компенсаций за «Николаевские события» желает Япония, но лишь упорно повторяли, что Сахалин остается в японской оккупации в качестве гарантии.
Помимо того, что такая точка зрения была абсолютно неприемлема для России, ибо, как говорили в Чаньчуне русские делегаты, между цивилизованными государствами такие взаимоотношения совершенно немыслимы, и до сего подобные методы действия допускались только по отношению каких-либо варварских племен Средней Африки, — не говоря уже об этом, — такая позиция Японии внушала русским делегатам серьезнейшие опасения.
Объединенная русская делегация, не в пример своим японским противникам, весьма внимательно следила как за японской прессой, так и за общественными настроениями в Японии, и для нее поэтому не секретом явились те тайные и явные вожделения, которые испытывали японские империалисты по отношению к сахалинской нефти и углю. Что владение Сахалином, с другой стороны, и в военно-стратегическом смысле, создавая господство над всем этим районом, весьма привлекало японских империалистов, — тоже было вполне понятно русской делегации.
Ведь даже либеральные японские политики откровенно и открыто доказывали, насколько владение Сахалином важно для Японии.
Один весьма видный японский журналист, числящийся в либералах (фамилии его мы из скромности не желаем здесь называть), сделал русской делегации следующее предложение:
Секретный меморандум.
Разрыв конференции, ни к чему не пришедший, был бы несчастьем как для России, так и для Японии. «Осака Майничи» защищает признание Советской России. наши личные симпатии всецело на ее стороне. Тем не менее, мы должны признать, что наши стремления являются несколько преждевременными. Если мы хотим, чтобы конференция продолжалась и имела какие-нибудь результаты, мы должны принять настоящее положение таким, каким оно есть, и постараться путем какого-нибудь компромисса найти выход из создавшихся затруднений.
Я не оспариваю правоту или неправоту ваших притязаний или притязаний японской делегации. Лично мои симпатии всецело на стороне Дальне-Восточной Республики и Советской России. Но я должен сознаться, что при настоящем положении вещей в Японии я мог бы высказать свой взгляд на этот вопрос, лишь изменив его в значительной степени. Искренне желаю, чтобы конференция продолжалась и пришла бы к заключению какого-нибудь договора или соглашения, хотя бы пришлось пойти на компромисс.
Поэтому я беру на себя смелость предложить вам нижеследующие проекты, которые, как я полагаю, смогут, по всей вероятности, разрешить настоящее затруднение. Если один из этих проектов будет для вас приемлем, я сейчас же поеду в Токио и постараюсь убедить гражданские и военные власти в благоразумии и необходимости прийти к скорейшему соглашению с Россией на этих условиях. Льщу себя надеждой, что мой голос будет иметь некоторый вес, так как я надеюсь на поддержку известных японских газет, ежедневный тираж которых достигает 1.300.000 экземпляров.
Первый проект.
1. На конференции надо действовать согласно с предложенным японской делегацией проектом соглашения.
2. Заключить договор между Дальне-Восточной Республикой и Японией на основаниях Дайренского соглашения. Этот договор должен быть подписан Иоффе в качестве участника конференции.
3. Заключить вышеупомянутый договор немедленно и затем сейчас же разрешить вопрос об оружии, чтобы оно не попало в руки Владивостокских властей.
4. Быстрое заключение вышеупомянутого договора вызовет в японском обществе полное доверие и симпатии к Чите и Москве. Это доверие и симпатии можно будет использовать как первый шаг к дальнейшему установлению прямых сношений или заключению договоров с Советской Россией или даже к формальному признанию Советской России. Поддерживающие меня крупные газеты сделают все от них зависящее, чтобы принудить японское правительство признать Советскую Россию.
5. Признание Советской России может быть достигнуто в сравнительно короткий промежуток времени, если удастся убедить общество и правительство Японии в действительно серьезных намерениях Читы и Москвы войти в дружественные сношения с Японией. Подобное доверие может быть создано, если вы на конференции немедленно заключите договор на основаниях Дайренского соглашения.
Второй проект.
1. Настаивать на отмене Дайренского соглашения. Настаивать на ведении переговоров на совершенно новых основаниях, для заключения торгового договора не только с Дальне-Восточной Республикой, но и с Советской Россией.
2. Этот проект встретит сильную оппозицию со стороны Японии.
Чтобы противостоять этой оппозиции, надо сделать следующие предложения.
Первое: Чита и Москва, учитывая положение Японии, вытекающее из ее перенаселенности и отсутствия сырья, охотно предложат Японии купить за соответствующую сумму северную половину Сахалина. Ничто не сможет так подействовать на Японию и вызвать ее симпатии, как это предложение; Япония тогда будет верить Советской России и сделает шаг к формальному ее признанию.
Второе: Дать Японии каким-нибудь путем уверенность, что Россия не уступит третьей державе Сахалина или Тихоокеанского побережья Сибири, и что Россия не создаст в этих областях такого международного положения, которое являлось бы угрожающим для Японии. Говоря об этом, я хочу напомнить о тревоге и раздражении, вспыхнувших в Японии, когда американец Вашингтон Вандерлип объявил всему миру, что он получил от России огромные концессии, распространяющиеся на всю Камчатку и прилегающие к ней земли. Япония боится захвата Азии американцами.
Третье: Уверить Японию, что вы не сделаете ничего такого, что восстановило бы Корею против Японии. Японцы вполне уверены, что вы тайно поощряли корейскую молодежь и студентов к провозглашению независимости, и что вы их с этой целью завлекли в Москву. Я не хочу говорить за или против японского владычества в Корее, а просто констатирую истинное настроение японцев. Если бы нам удалось рассеять подозрение японцев в этом отношении, вы бы завоевали их доверие.
Я делаю вышеуказанные предложения, не как журналист, а как сознающий свой долг гражданин мира, который с нетерпением ждет, чтобы как можно скорей между Читой, Москвой и Токио завязались дружественные отношения.
Если один из проектов будет для вас приемлем, я буду счастлив как можно скорее поехать в Токио и сделать все от меня зависящее для блага России и Японии.
Мои мотивы абсолютно бескорыстны.
Поэтому, когда японская делегация на чаньчуньских переговорах уперлась на своей странной позиции, что Сахалин должен быть оккупирован до разрешения вопроса о «Николаевских событиях», а этот вопрос не может быть разрешен на Чаньчуньской конференции, так как нет еще признанного Японией Российского правительства (объяснить, почему же Япония может с еще непризнанным Российским правительством договариваться по всемвопросам… кроме вопроса о «Николаевских событиях», — японская делегация никак не могла, в то же самое время однако выдвигая в своем проекте соглашения совершенно недвусмысленный пункт: «ДВР целиком принимает на себя ответственность за «Николаевские события», т.-е. , таким образом, фактически уже разрешая вопрос, который по ее заявлению не подлежал даже обсуждению), — когда все это на конференции стало ясным, тогда, конечно, совершенно законным и естественным явились подозрения России, что все заявления Японии — одни слова пустые, а на деле все сводится к желанию Японии «просто» забрать себе русскую часть Сахалина.
Объединенная русская делегация сделала еще одну попытку удовлетворить чрезмерные аппетиты японских империалистов, намекнув в переговорах, что экономические интересы Японии на Сахалине Россия готова удовлетворить путем предоставления ей там экономических концессий. Но, когда и это не привело к соглашению, — произошел разрыв.
Собственно говоря, разрыв с самого начала был ясен и неизбежен.
Если бы переговоры тянулись много месяцев, то, как это часто бывает, в процессе самих переговоров правящие круги Японии, быть может поняли бы насколько неправильно их понимание новой России и, постепенно меняя свое настроение, в конце-концов сделали бы возможным взаимное понимание и соглашение. Но в Чаньчуне обе стороны не хотели тянуть переговоров и разошлись, как только выяснилось, что пока еще соглашение невозможно.
По-видимому обе стороны разошлись в полном убеждении, что это не окончательный разрыв, но лишь перерывпереговоров.
По крайней мере, таково было убеждение объединенной русской делегации. Последняя, прекращая переговоры, сохраняла уверенность, что они были все же постольку полезны, поскольку должны были убедить правящие круги Японии, совершенно развращенные за последние годы сношениями с самозванными, так называемыми, «русскими правительствами», что с Рабоче-Крестьянским правительством РСФСР даже и разговаривать нельзя так, как с этими белыми бандитами, защищающими лишь свои личные интересы и преследующими лишь свои личные выгоды.
В данных случаях оставалось только одно: ждать, покуда Япония поймет, что в лице России она имеет дело с такой же великой державой, как она сама, которая никогда не допустит ни самовольного гарантирования другой стороной ее интересов, ни насильственного отторжения своих территорий, но жаждет мира и спокойствия и готова в этих целях пойти на многие и серьезные уступки, не нарушающие ее суверенитета и не оскорбляющие ее национального достоинства.