Запись разговора Х.Г. Раковского с представителями ЦКК Ярославским и Янсоном.
18 ноября 1927
Янсон. Товарищ Раковский, мы вызвали вас сегодня совершенно по другому делу. При разборе опечатанных бумаг т. Исффе оказался документ, который был переслан в ЦКК, мы этот документ сегодня размножаем для членов ЦК и ЦКК. Так как теперь за исключением т. Пятакова все ваши товарищи исключены из ЦК — тов. Пятаков получит его в порядке рассылки, — мы вызвали вас, чтобы это письмо вам прочитать.
Раковский. Кому это было адресовано?
Янсон. Это письмо обнаружено в бумагах т. Иоффе. Адресовано оно было Троцкому, а Троцкий не член партии и никаких партийных отношений к нему быть не может. Мы вызвали вас как бывшего члена Центрального Комитета, который, как нам известно, находится в рядах оппозиции. Мы рассылаем это письмо членам ЦК и ЦКК, доводим его до сведения партии. Мое личное мнение — по поводу этого письма шуметь особенно не нужно, скрывать его, конечно, также никто не намерен. Мы произведем его рассылку, но сюда должен быть еще приложен один документ — справка лечебной комиссии, которая будет прислана в мое распоряжение. Вот приготовленный к рассылке экземпляр, а это подлинник. Так как здесь легче читать, то я буду читать по копии.
Раковский. Я извиняюсь, вы дадите мне это письмо, чтобы я мог ознакомить с ним некоторых товарищей, или как? Я мог бы сделать некоторые заметки.
Янсон. Мы можем между собой посоветоваться. Мы рассылаем его членам ЦК и ЦКК.
Раковский. Я понимаю так, что вы не только мне хотите сообщить, но и другим моим партийным товарищам. Я просил бы дать мне копию, я мог бы вам ее вернуть. Если я буду делать заметки, я могу недостаточно точно передать.
Янсон. Я не возражаю.
Ярославский. Я тоже не возражаю. Во всяком случае, т. Раковскому можно было бы дать копию, которая предназначается для т. Пятакова.
Янсон. Тов. Пятаков, как член ЦК, ее получит. Мы можем дать другую.
Ярославский. Но нужно, чтобы мы прочли письмо здесь, если будут сомнения в подлинности, предложить по подлиннику проверить.
Янсон. Я стою за то, чтобы выдать копию.
Ярославский. Я также не возражаю. Янсон (продолжает читать).
Раковский. Что значат эти пропущенные места?
Янсон. Это печаталось разными машинистками (продолжает читать). Это мы рассылаем и прилагаем к этому следующую справку лечебной комиссии (читает).
Раковский. Один вопрос: у вас имеется копия. Почему оригинал вы не передаете Троцкому?
Янсон. Тов. Иоффе был членом партии. Архив и письма любого члена партии являются достоянием партии.
Ярославский. В особенности такое письмо, которое прямо предназначено для использования против партии. В нем прямо говорится, что вы можете его изменять и редактировать как хотите.
Раковский. Это просто мне нужно было знать.
Янсон. Мы доводим его до сведения партии, рассылаем членам ЦК и ЦКК. Если будут разговоры дальше, очевидно, придется и дальше его опубликовать.
Раковский. Следовало бы Троцкому по крайней мере дать копию этого письма так или иначе. А поскольку текст этого письма известен вам, вы могли бы положиться на такт Троцкого, может быть, высказать какие-нибудь пожелания в этом отношении, но я не вижу, почему ему не сообщить?
Янсон. Мы сейчас ведь не шутки шутим. Троцкий не член партии официально. Прежние взаимоотношения с ним остались и остаются, но все-таки он не член партии, чтобы мы могли его вызвать и с ним разговаривать.
Раковский. Я принимаю все это к сведению и сообщу товарищам.
Янсон. Мы вам дадим копию. Если хотите, мы вам дадим фотографию этого письма. Я дословной сверки не делал. При переписке могли быть какие-нибудь мелкие ошибочки, но за достоверность мы отвечаем. Оригинал остается у нас, как партийный документ, а фотографию мы вам дадим. Когда будем рассылать членам ЦК и ЦКК, мы размножим и прибавим эту справку и вам ее пришлем.
Раковский. Так как об этом не говорили, то позвольте мне сказать: жена т. Иоффе и его личные друзья просили, так как похороны назначены на 12 час, перенести их на 4 часа. Жена т. Иоффе должна была звонить в ЦК и просить отложить их до 4 час. по следующим соображениям…
Ярославский. Есть ведь комиссия по похоронам.
Раковский. Я говорил с комиссией, с Горбуновым, он сказал, что переговорит. Но я пользуюсь случаем, чтобы вас лично просить. Соображения следующего характера. В 12 час. его друзья на работе. Завтра суббота. Никто не сможет прийти на похороны, исключая небольшого кружка. В четыре часа большое количество публики может пойти. Это самое главное соображение. Никаких других нет. Так что перенести на 4 часа мы просим, и я прошу с нашей стороны передать эту просьбу.
Янсон. Я думаю, более близкие друзья могут быть и в 12 час.
Раковский. Но получается, что как будто хотят это сузить. Для чего делается так, чтобы пошли несколько десятков людей? Почему это нужно по отношению к т. Иоффе?
Янсон. Публикация есть.
Раковский. Публикация есть о том, что он умер. Но часть публики даже не успеет прочесть. Так что получается совершенно необъяснимое по отношению к т. Иоффе отношение, ничем не оправдываемое.
Ярославский. Я думаю, оно во всяком случае лучше того отношения, которое проявил Иоффе по отношению к партии в своем последнем письме. Человек, который пишет своему близкому другу, что его смерть является политическим актом, чтобы вы этот акт использовали, что письмо также является политическим документом, в который вы можете вставить что угодно.
Раковский. Это уже соображения самого Иоффе.
Ярославский. Но если вы высказываете такие косвенные упреки, то я и говорю, что отношение Иоффе к партии было гораздо худшим. Партия не хочет устраивать какихнибудь демонстраций, контр-демонстраций она не устраивает, она обставила все это весьма лояльно. Даже есть постановление о пенсии семье.
Раковский. Но получается действительно контр-демонстрация. Каждый скажет: почему хоронят в 12 часов? Это сужение.
Янсон. А нет ли здесь с вашей стороны стремления к расширению.
Раковский. Насколько мне известно, никто из наших товарищей не думал делать из смерти Иоффе какого-нибудь акта.
Ярославский. Вы плохо осведомлены.
Раковский. Разрешите вам заявить, я же знаю настроение наших товарищей. Никому и в голову не приходило. Мы только просим отсрочить на 4 часа, чтобы могли прийти друзья, товарищи, так как Иоффе в нашей организационной работе был фигурой, в нашей политической работе — фигурой. Назначение его похорон на 12 часов — зачем это нужно? Если бы поговорить: т. Раковский, имеются такие-то опасения, можете ли дать нам соответствующее заверение, тогда можно было бы очень легко это уладить. Но я заявляю, что никто не думал из похорон Иоффе делать какую-нибудь демонстрацию, использовать их как антипартийный акт. А назначение в 12 часов производит, несомненно, впечатление контр-демонстрации.
Ярославский. Кто захочет пойти, тот пойдет. Вы знаете, что ваши товарищи, когда им нужно куда-нибудь уйти для выполнения своих задач, не спрашивают об этом у своего начальства. Разве спрашивал, например, т. Белобородов, когда ему нужно было уехать в Свердловск? Смешно, чтобы мы думали, что кто-нибудь из его друзей остановится перед тем, что в субботу работа кончается в 3 часа, а он должен уйти в 12 часов.
Раковский. Нельзя так ставить вопрос. Вы сводите к семейным похоронам, в которых принимают участие ближайшие друзья.
Янсон. Военный эскорт будет, музыка будет. Не только самые близкие друзья, но вообще члены партии, которые знали Иоффе, с ним работали, несмотря на его нынешние взгляды, будут участвовать в его похоронах.
Раковский. Мы никогда не сводили похороны к формальной, внешней части, присутствию военного караула и т.д. Это одна сторона дела. Советская власть отдает ему должную честь.
Ярославский. Но нельзя сказать, чтобы он по отношению к партии держал себя лояльно.
Раковский. Нельзя же поставить дело так, чтобы миллионы людей мстили члену партии за его инакомыслие. Никто, кроме его друзей и тех, кто рискнет нарушить дисциплину труда, не явится.
Ярославский. Хоронят его среди бела дня, и никто его не скрывает. Все это жалкие разговоры.
Янсон. Вы говорите, что никто не хочет использовать его похороны как политический акт. Но какие у вас гарантии, что никто из этих похорон не сделает демонстрацию, направленную против партии?
Раковский. Если у вас есть опасения, вы можете сказать и можете получить с нашей стороны необходимое заверение.
Янсон. Мы достаточно сильны и представляем власть в стране. Бояться нам не приходится.
Раковский. Тем паче это необъяснимо.
Янсон. Но это необходимо, потому что некоторые товарищи на основе этого опыта могут пострадать. Поэтому с необходимыми почестями и предоставляя возможность присутствовать всем, кому угодно, его хоронят. Но раздувать это дело мы считаем не полезным.
Раковский. Речь не о том, чтобы раздувать, а о том, что товарищ, который работал 27 лет в партии, участвовал в Октябрьской революции, был председателем Революционного Комитета, был одним из виднейших работников Наркоминдела, который известен преданностью партии, и лишать его сочувствия, которое известно к нему, безразлично, принадлежит этот товарищ к меньшинству или к большинству, этот последний долг, который отдают товарищу-бойцу, в таких случаях разногласия отходят на второй план, и к т. Иоффе ЦКК должна относиться как к одному из передовых бойцов. А какое впечатление это произведет? Комментарии всякие пойдут, выводы будут делаться, а весь вопрос в том: в 12 часов или в 4 часа.
Ярославский. Я предлагаю вести эти разговоры с комиссией.
Раковский. Я вас прошу, так как вы в комиссию не входите, передать это пожелание с нашей стороны.
Янсон. Фотографию и копию вы получите в момент рассылки членам ЦК и ЦКК.
Копия в архиве автора.