Выступление Каменева на XV Конференции ВКП(б).

Дается по тексту Стенографического отчета, опубликованного в 1927 г. — /И-R/

Председательствующий (Рыков). Слово имеет т. Каменев.

Каменев. Товарищи, две недели тому назад Центральный Комитет «с удовлетворением» — как сказано в его извещении партии — принял заявление ряда членов Центрального Комитета, а редакция нашего центрального органа на следующий день отметила, что извещение Центрального Комитета и наше заявление являются «историческими документами».

Почему мы подали «заявление 6-ти»?

Я думаю, что этими словами Центрального Комитета и центрального органа указано на то, что партия не воспринимает нашего заявления как какого-либо внутрипартийного маневра или шахматного хода. Это заявление, которое подводит итог очень тяжелой полосе внутрипартийной истории, вызвано не какими-либо «маневрами», а вызвано нашим пониманием состояния партии, нашим пониманием того, чего требуют от нас, подписавших это заявление и поддерживающих его, самые широкие круги партийной массы.

Оно вызвано прежде всего опасением того, что мы ненароком могли бы оказаться перед той перспективой, от которой больше всего предупреждал нас Владимир Ильич в последние месяцы своей жизни, — перед перспективой раскола. (Шум.) Поэтому, товарищи, это заявление отнюдь не носит только организационный характер: оно для нас есть политический документ, оно есть обязательство, которое мы взяли перед центральными учреждениями партии, перед всей партией и перед всеми пролетарскими массами, которые читают во всем мире это заявление.

Мы в большевистской партии не отделяем непроходимой стеной вопросы идей, вопросы принципа от организационных форм. И неправильно было бы рассматривать наше заявление исключительно как организационный шаг. Из этого заявления вытекает ряд политических обязательств для нас. Между прочим вытекает то обязательство политического характера, чтобы отстаивание наших взглядов велось в таких формах, которые бы не дали возможности никому — ни внутри партии, ни нашим врагам вне партии — истолковать нашу защиту тех вопросов, по которым нам приходится или пришлось бы в будущем разойтись с Центральным Комитетом или с другими учреждениями, — истолковать как возобновление или подготовку новой борьбы. Из этого заявления вытекает обязательство отказаться от таких методов выступления с защитой наших взглядов, которые могли бы быть поняты как нападение на Центральный Комитет той партии, которая воплощает диктатуру пролетариата в единственной стране, строящей социализм.

Мы полагали, что это обязательство заставляло нас свести к минимуму наши выступления в данный момент, когда атмосфера разгоряченной борьбы еще далеко не успокоилась и когда грозит опасность того, что любое наше выступление может быть понято как подготовка новой борьбы или как нападение на Центральный Комитет.

Мы этого не хотели и не хотим, и этим объясняется, что мы полагали своей обязанностью свести к минимуму наше выступление на данной конференции. Но вы поймете, товарищи, что, промолчав в продолжение предшествующих дней, мы не можем не объяснить нашей позиции по поводу тех обвинений, которые сформулированы компактно в одном документе, в том документе, который защищал сейчас перед вами т. Сталин. (Голоса: «Правильно, хорошо защищал».)

Моя задача заключается в том, чтобы на основании этого документа главным образом установить подлинный размер того, в чем мы расходимся, и указать в самых кратких чертах на то, как мы понимаем судьбу этих расхождений в дальнейшей истории партии.

В чем наши разногласия?

I. Выдуманные обвинения.

Резолюция, защищавшаяся здесь т. Сталиным, констатирует и конструирует разногласия между так называемым оппозиционным блоком и Центральным Комитетом по поводу основных вопросов. Я полагаю, что если бы действительно было правильно, что существуют у нас коренные и существенные разногласия по основным вопросам — о характере и перспективах нашей революции, о характере и перспективах нашего государства, о характере данного этапа мировой истории и разногласия в определении общей задачи коммунистической партии в СССР, — если бы случилось с нами такое несчастье, что в этих основных вопросах действительно мы разошлись бы крупно с партией, то тогда было бы похоже, что нам нечего делать вместе. Тогда можно было бы и было бы честней разойтись, чтобы каждому делать свое историческое дело.

Товарищи, хотя эта резолюция намекает на существование разногласий в этих основных вопросах, я думаю, что дело обстоит не так. Я попытаюсь доказать это, исходя из текста самой резолюции. Нет никакой необходимости к тем действительным разногласиям, которые у нас есть, прибавлять несуществующие разногласия по этим основным вопросам.

Прежде чем перейти к рассмотрению отдельных пунктов выдвинутого против нас Центральным Комитетом и Центральной Контрольной Комиссией политического обвинительного акта, я позволю себе указать, что первый приступ характеристики наших взглядов излагается в следующих словах:

«Некоторые части нашей партии… испугавшись трудностей, испытывают усталость и колебания, впадают в отчаяние и культивируют упадочные настроения, заражаются неверием в творческие силы пролетариата и приходят к идеологии капитулянтства». (Голоса: «Ведь это же правильно; верно».)

Товарищи, я полагаю, что в этих словах, в одной только части содержится действительно не психологическая, а политическая характеристика. Что касается «неверия, усталости, упадочных настроений», это — вещи, которые нельзя взвесить на точных политических весах. Мы можем сказать одно, что, поскольку вы спрашиваете нас, никакой усталости, никаких упадочных настроений, никакого неверия мы в себе не чувствуем. (Шум.)Поэтому, так как эта штука, по правильному замечанию т. Ворошилова, мало весомая, надо перейти к определению и формулированию действительного политического обвинения. Это обвинение заключается в двух словах: идеология капитулянтства. Это — политическое обвинение, это—вещь, которая может и должна быть переведена на классовый язык, а не на настроения того или другого человека. И вот я спрашиваю себя: что такое идеология капитулянтства, что такое обвинение в капитулянтстве?

Капитулировать означает сложить оружие, сдаться на милость победителя. (Голоса: «Так и вышло. А как же, разве вы не сдаетесь?» Шум.) Вот я и спрашиваю: какой смысл в этом обвинении, перед кем мы складываем оружие, на милость какого победителя сдаемся мы? Перед партией? Но тут речь идет не о том, что мы складываем оружие перед партией, не в этом заключается обвинение. Это обвинение намекает на то, что мы складываем оружие, сдаемся на милость какого-то классового врага. Иначе понять это невозможно.

Но что значит это обвинение? Перед кем складывает так называемый оппозиционный блок оружие? Перед нэпманом? Вот одна классовая сила, с которой коммунизм должен воевать. Перед ним складываем мы оружие? В этом вы нас обвиняете? (Голос с места: «Не против капиталистов, а против партии».)

Вторая сила, которая стоит против коммунизма, — кулак. Перед ним складывает оружие оппозиционный блок? (Бабушкин с места: «Он у вас в глазах страшен».)

Третья классовая сила, с которой приходится бороться коммунизму, — международная буржуазия, международная биржа. Перед ней складываем мы оружие?

И, наконец, последняя из крупных классовых сил, которая стоит против коммунизма и капитуляция перед которой была бы позорна, после нэпмана, после кулака, после международной буржуазии, это — II Интернационал. Перед ним складываем мы оружие? (Моисеенко с места: «Перед всеми вместе».)

Итак, товарищи, это хлесткое слово «идеология капитулянтства» не может быть поддержано: Оно сильно звучит. (Голос с места: «Оно правильно».) Но вы не назовете, товарищи, той силы, не обозначите её на нашем классовом, марксистском, большевистском языке, перед которой мы хотим сложить оружие. Мы хотим не складывать оружие, а бороться с нэпманом, не складывать оружие, а бороться с кулаком, не складывать оружие, а бороться с международным капиталом, не складывать оружие, а бороться со II Интернационалом. (Голос с места: «То-то вы и боролись». Смех. Движение. Голос с места: «А с партией не будете больше бороться?» Моисеенко с места: «Вы на ячейке «Авиоприбор» с кулаком хотели бороться?»)

Тов. Моисеенко, я не был на «Авиоприборе». (Моисеенко с места: «Так не вы, а ваши приятели».) Я взял слово для того, чтобы указать и то, в чем мы ошибались, и оценить указания, что мы боролись плохо, но я прошу конференцию дать мне возможность перед лицом политического обвинительного акта высказать то, что я думаю. Не надо лишних обвинений — это первое. Если мы виноваты, то судите нас за наши действительные грехи, которых найдется достаточно, не придумывая новых и лишних. (Смех. Движение.)

То же относится также и к обвинению в «пораженчестве». Мы привыкли в большевистской партии считать пораженчество таким политическим течением, которое желает поражения данной страны или данного класса. Иначе пораженчество никогда не понималось. Рискуя вызвать опять негодование т. Моисеенко, я должен, однако, спросить: в чем же, обвиняя нас в пораженчестве, вы нас обвиняете? Кому поражения хотим мы? Что же, поражения рабочего класса — этого мы хотим? (Голоса: «Правильно». Шум.) Поражения СССР мы хотим? Поражения партии — этого мы хотим? (Голоса: «Правильно». Шум.)

Нет, товарищи, это неверно, это неверно. (Голоса: «А к чему вели фракционную борьбу? Ожидали хозяйственного кризиса»). Товарищи, ведь вы же достаточно сильны для того, чтобы осудить все наши действительные ошибки, и право же, это не сила, а слабость, если вы мешаете мне в такой момент точно и ясно изложить то, что мы думаем. (Голос: «Правильно».) Мы не желаем никакого поражения и кличку «пораженцы» отметаем.

Перехожу к тем основным обвинительным пунктам, которые здесь выдвинуты. Первый пункт, и это — действительно основной, это — вопрос о характере нашей революции и её перспективах. Резолюция ставит перед нами этот вопрос, и мы на этот вопрос о характере и перспективах нашей революции отвечаем, ни на минуту не колеблясь, что никто из нас, начиная с апрельской конференции 1917 г., когда ленинская резолюция определила наперед весь характер нашей революции, не сомневался и не сомневается, что наша революция есть революция социалистическая, не только потому, что во главе её стоит пролетариат, но и потому, что пролетариат употребляет власть, им завоеванную, для строительства социалистического общества.

В последнее время, товарищи неоднократно обращались к воспоминаниям о 1917 годе, и это — полезное обращение. Но я утверждаю, что начиная с того момента, когда апрельская конференция 1917 г. подвела итог всем разногласиям, которые были с т. Лениным у меня лично и у некоторых других товарищей, о возможном характере революции, с этого момента никто из нас не пересматривал и не сказал ни единого слова, которое бы дало основание партии думать, что мы сомневаемся в социалистическом характере нашей революции. Я, товарищи, знаю после этой конференции только одно заявление, которое действительно пересматривает характер нашей революции и которое было сделано отнюдь не нами. Это — заявление, сделанное в феврале 1918 г.; оно перепечатано в сочинениях Ленина и гласит: «В интересах международной революции мы считаем целесообразным идти на возможность утраты советской власти, становящейся теперь чисто формальной». Вот подлинный пересмотр социалистического содержания нашей революции и нашего государства. К счастью нашей партии, такое заявление сделано было лишь однажды во все прошедшие 9 лет революции. Оно вышло из среды «левых коммунистов», и это только т. Бухарин нашел в себе смелость заявить, что советская власть становится теперь чисто формальной. (Шум в зале. Голос: «Негодные методы употребляете, т. Каменев».) Тов. Бухарин быстро отказался от этого, но это единственный пересмотр социалистического характера нашей революции, который был сделан после того, как т. Ленин сформулировал её задачи. (Шверник: «А кого хотели исключить из партии?» Движение в зале.)

Поэтому, товарищи, мы можем целиком и полностью без всякого, без малейшего насилия над своими убеждениями присоединиться целиком к той характеристике нашей революции, которая дана в том политическом документе, который защищал здесь т. Сталин. Здесь сказано: «Партия исходит из того, что наша революция является революцией социалистической, что Октябрьская революция представляет не только сигнал, толчок и исходный пункт социалистической революции на Западе, но она является вместе с тем, во-первых, базой дальнейшего развертывания мировой революции и, во-вторых, открывает собой переходный период от капитализма к социализму в СССР (диктатура пролетариата)».

Повторяю, у нас нет ни малейшего сомнения, и вы это сами признаете, что в нашем прошлом нет ни малейших оснований для того, чтобы в какой-нибудь мере затруднить для нас присоединение к этой характеристике. Мнение всей партии состоит в том, что наша революция является социалистической, что она является базой дальнейшего развертывания мировой революции, что она открывает собой переходный период от капитализма к социализму. Мало того, мы считаем, что эта характеристика несколько даже неполна, отстает (смех) от той полной характеристики, которая определяет социалистический международный характер нашей революции. Ибо сказать, что наша революция является базой дальнейшего развертывания мировой революции и открывает собой переходный период от капитализма к социализму (что не представляет никаких разногласий), мало; вышеуказанное могло бы быть дополнено определенным указанием, как сделано в резолюции XIV конференции, на то, что наша революция является не только базой, не только опорой, не только тем тылом, на которые опирается мировая революция, но является ведущим началом этой революции. Мы помним слова Ленина о том, что ведущее начало может быть, при известном повороте событий, перенесено из Москвы в Берлин или Лондон, но для данного периода Москва является не только базой, но и ведущим началом мировой революции, её рычагом.

Итак, товарищи, зачем, кому нужно выдумывать разногласия о характере нашей революции и её перспективах, если мы целиком и полностью можем сойтись на том, что здесь в резолюции характеризуется как исходная точка зрения партии в вопросе о характере нашей революции? (Голос: «А социализм можно устроить?») Подождите, товарищи, я не могу сказать все сразу, скажу по порядку.

К этому вопросу самым ближайшим образом примыкает вопрос о задачах нашей партии. Резолюция Центрального Комитета говорит, что «Октябрьская революция открывает собой переходный период от капитализма к социализму в СССР (диктатура пролетариата), на протяжении которого пролетариат, при правильной политике в отношении к крестьянству, может и будет с успехом строить полное социалистическое общество», и добавляет к этому: «если, конечно, мощь международного революционного движения, с одной стороны, и мощь пролетариата СССР, с другой, будет достаточно велика для того, чтобы оградить СССР от военной интервенции империализма».

Мы целиком и полностью, так же, как на XIV конференции, так же, как на протяжении всей революции, начиная с Октября, стоим на этой же точке зрения, и партия здесь не говорит для нас ничего нового.

II. О характере нашей революции.

Да, на протяжении переходного периода от капитализма к социализму пролетариат, при правильной политике в отношении крестьянства, может и будет с успехом строить полное социалистическое общество, но тут сами авторы резолюции ставят «если». И вот это «если» должно быть точно сформулировано. «Если, — прибавляет резолюция, — конечно, мощь международного революционного движения, с одной стороны, и мощь пролетариата СССР, с другой, будет достаточно велика для того, чтобы оградить СССР от военной интервенции империализма». (Голос: «Правильно».) Правильно, товарищи, но недостаточно. Я спрашиваю прежде всего: это ограничительное условие, т.е. возможность военной интервенции, которая прервет социалистическое победоносное строительство, исчерпывает ли оно те опасности, которыми нам угрожает тот факт, что мы одни и находимся в капиталистическом окружении?

Я сказал, товарищи, что я не буду обращаться ни к каким цитатам и материалам, по возможности, кроме тех фактических документальных данных, которые прошли перед данной конференцией. Я беру резолюцию т. Рыкова по хозяйственному вопросу. Я читаю в ней:

«Необходимо стремиться к тому, чтобы в относительно минимальный исторический срок нагнать, а затем превзойти уровень индустриального развития в передовых капиталистических странах».

Я спрашиваю: верно ли это? Отвечаю: абсолютно верно. Но почему т. Рыков написал, вы единогласно приняли и мы целиком к этому присоединяемся, — почему написано здесь, что нам необходимо в относительно минимальный исторический срок нагнать, а потом превзойти уровень развития в передовых капиталистических странах? Почему это необходимо? Почему не ограничиться здесь словами: «желательно было бы», «хорошо было бы»? Нет, т. Рыков сформулировал это правильно: необходимо нам нагнать и перескочить через этот уровень. Почему? Потому, что только на этом пути, догнав и перегнав уровень развития капиталистических стран, мы действительно сможем доказать реальное превосходство социалистического хозяйства над капиталистическим. Ведь только поэтому написаны эти слова о необходимости догнать и перегнать. Что это значит? Это значит… (Бухарин: «Это значит, что возможно это сделать».) Это значит, что вы признаете этот темп необходимым, так же, как мы признаем это необходимым. (Рыков: «И возможным».) Вопрос сейчас, товарищи, идет о том, что этот темп необходим, и почему он признан необходимым. Необходим потому, что СССР, как первая страна социализма, должен показать для миллионных масс трудящихся, рабочих и крестьян реальное преимущество социалистического хозяйства. Это значит, что он должен и может организовать снабжение населения гораздо' более полно, гораздо более дешево, чем может это капиталистическое хозяйство. (Бухарин: «Слава тебе, господи!» Смех.)

Я спрашиваю: это положение резолюции о том, что необходимо догнать и перегнать уровень капиталистических стран, — имеет ли оно какое-нибудь отношение к нашему окружению или нет? Что нам может угрожать? Если вы считаете это указание необходимым сделать, то вопрос заключается в том, что, видимо, невыполнение этого задания тоже грозит нам какими-то опасностями и трудностями. И когда мы подходим к этому моменту, то необходимо сказать: не только военная интервенция может явиться препятствием делу завершения постройки полного социалистического общества, не только она, но и невыполнение вот этой директивы. И вот поэтому ставится вопрос о темпе нашего хозяйственного развития, а не только о военной интервенции. Вот почему темп нашего хозяйственного развития сравнительно с темпом развития капиталистических отношений, возможность быстрыми шагами нагнать и перегнать уровень последних — есть такая же необходимая предпосылка окончательной победы социализма в нашей стране, как и отсутствие военной интервенции.

В резолюции XIV конференции (апрель 1925 г.) сказано об условиях окончательной победы социализма в нашей стране иначе, чем сказано в данных тезисах. И хотя резолюция XIV конференции — компромиссная, но в данном пункте она выражается точнее и полнее. Резолюция XIV партконференции говорит: «Наличие двух прямо противоположных общественных систем вызывает постоянную угрозу капиталистической блокады, других форм экономического давления, вооруженной интервенции, реставрации. Единственной гарантией окончательной победы социализма, т.е. гарантией от реставрации, является, следовательно, победоносная социалистическая революция в ряде стран».

Зачем же в нынешней резолюции, где вы указываете условия победы социализма, осталась «военная интервенция» и пропал этот вопрос о других формах экономического давления? А этот вопрос сводится к необходимости такого темпа поднятия нашего хозяйства, который превратил бы, как сказал Ленин, нашу страну (Сталин цитировал это) из «окраины капиталистического мира» в демонстрацию действительного, реального превосходства социалистического хозяйства, с точки зрения реального удовлетворения потребностей самых широких миллионных масс, над капиталистической организацией этого хозяйства. Правильно указание на угрозу военной интервенции; оно должно способствовать напряжению наших сил, заставляет нас готовиться к возможности этой интервенции и к возможности её победить. Но мы прибавляем к этому указанию пункт о том, что опасность угрожает не только в виде пулеметов или броненосцев, а опасность угрожает и от того, если темп развития нашего хозяйства, развития наших цен, нашей заработной платы, подъема сельского хозяйства будет отставать от уровня капиталистических стран, вместо того чтобы демонстрировать, что мы с каждым днем приближаемся и перегоняем этот уровень. Разве это указание есть указание, направленное по линии упадочных настроений? Разве это указание не поднимает воли пролетариата к борьбе, так же как указание о военной интервенции? Разве это указание не поднимает воли пролетариата и всех других слоев к тому, чтобы уметь противостоять этой опасности? Разве, товарищи, указание на эти обстоятельства хотя бы в малейшей мере могут действительно быть названы обстоятельствами, которые способствуют, вызывают хотя бы малейшие элементы неверия или уныния? (Голос с места: «Не по словам, а по делам судить будем». Другой голос: «Поменьше болтологии, побольше реального дела».) Товарищи, если вы считаете мою попытку защититься от тех обвинений, которые сделаны, болтологией, я уйду с трибуны.

Товарищи, скажите, когда писались нижеследующие слова:

«Мы создали советский тип государства, начали этим новую всемирно-историческую эпоху, эпоху политического господства пролетариата, пришедшую на смену эпохе господства буржуазии. Этого назад взять уже нельзя, хотя «доделать» советский тип государства удастся лишь практическим опытом рабочего класса нескольких стран»,

— разве автор этих слов хотя бы в малейшей мере подавал повод думать о неверии? Разве это сеяло пессимизм, разве это лишало рабочий класс перспектив, разве эти слова дезорганизовали сознание и волю рабочего класса, а не организовали их? Между тем тут сказано, что не только экономический, но политический строй, «тип советского государства» удастся доделать лишь практическим опытом рабочего класса нескольких стран. Дальше автор переходит к экономической стороне и говорит:

«Но мы не доделали даже фундамента социалистической экономики. Это еще могут отнять назад враждебные нам силы умирающего капитализма. Надо отчетливо сознать и открыто признать это, ибо нет ничего опаснее иллюзий (и головокружения, особенно на больших высотах). И нет решительно-ничего «страшного», ничего дающего законный повод хотя бы к малейшему унынию в признании этой горькой истины, ибо мы всегда исповедывали и повторяли ту азбучную истину марксизма, что для победы социализма нужны совместные усилия рабочих нескольких передовых стран». (Н. Ленин, Собр. соч., т. XX, ч. 2, стр. 487.)

Товарищи, разве же здесь содержится какой-нибудь призыв к унынию, а не самый мощный призыв ускорить дело построения фундамента социалистической экономики? (Голос с места: «В каком это году писали?») Товарищ, я знаю, что вы были бы рады, если можно было бы сказать, что это было написано в 1917, 1918, 1919 гг. Но я не вижу ни для себя, ни для пролетариата ни малейшей горечи, ни малейшего уныния, если я скажу, что эта статья написана в марте 1922 г., буквально за несколько месяцев до статьи о кооперации, где сказано, что мы имеем все необходимое и достаточное для построения социализма. Разве неправильны, товарищи, эти слова о том, что нет ничего страшного, ничего дающего законного повода хотя бы к малейшему унынию признать эту азбучную истину о необходимости совместных усилий рабочих нескольких передовых стран для победы социализма? Разве эти слова не должны быть повторены теперь и повторены перед всем пролетариатом, перед всем крестьянством? Разве уж действительно нам нужны иллюзии? Разве нам нужно сказать, что для нас эти трудности идут исключительно только из того, что придут дредноуты и пулеметы и начнут стрелять? Разве не было бы громаднейшим стимулом для пролетариата нашей страны, если бы он узнал из постановлений нашей конференции голую истину, которая заключается в том, что мы не доделали фундамента социалистической революции, что мы прошли сравнительно с 1922 г. очень сильно вперед, но что не нужно питать иллюзий, что отставание в темпе хозяйственного развития может наносить нам ущерб не только в виде дредноутов и снарядов, а может наносить ущерб в такой простой вещи, как в вопросе о ценах и в вопросе об экспорте и импорте? Разве это есть уныние? Я полагаю, что если мы впишем вот эти слова Владимира Ильича в предложенную вам резолюцию, если мы положим эти слова в основу разъяснения наших задач всей широкой рабочей массе, то мы будем сильнее, а не слабее. А если мы скажем, что не только военная интервенция нам может помешать, а впишем и эти слова Ленина, то тогда не будет никаких поводов, никаких расхождений в том, чтобы соединиться и дружно работать на той платформе, которая написана словами Владимира Ильича.

Итак, товарищи, мы совершенно и целиком можем принять, без всякого насилия над своей теоретической совестью коммунистов и ленинцев, ту характеристику нашей революции, которая дана здесь. Мы полагаем, однако, что было бы точнее, если бы к словам о прямой военной интервенции было добавлено, как стимул к дальнейшей работе, указание на необходимость ускорить темп хозяйственного развития единственно так, как сказано у Ленина и тогда, повторяю, никаких разногласий по этому вопросу у нас не будет. (Рютин с места: «Тогда можно сюда и о единстве партии добавить».) Будет. Нельзя же говорить о социализме в одной стране и о единстве партии. Все по порядку.

III. О взглядах Ленина в 1915 г.

Дальше, товарищи. Тов. Сталин представил здесь подробный анализ взглядов Владимира Ильича на возможность строительства социализма в одной стране. Он опирался при этом на статью Владимира Ильича, напечатанную в 1915 г. Он доказывал, что из этой цитаты и из этого закона о неравномерности капиталистического развития исходит, так сказать, теория и практика построения социализма в СССР. Я не могу подробно говорить потому, что у меня времени не хватит, а я должен указать еще на целый ряд других пунктов. Не могу, однако, не отметить, что нельзя распространять эту цитату 1915 года на то, как понимал Ленин в это время задачи революции в России.

Простое обязательство быть точным относительно цитат из Ленина заставляет меня сказать это. Эта цитата, приведенная правильно и полностью т. Сталиным, была напечатана в «Социал-демократе», в центральном органе нашей партии, 25 августа 1915 года. Она заключала в себе общую критику, общее положение, направленное против тех социал-предателей, которые говорили: мы не можем начинать социалистической революции в Германии, или в Англии, или в Италии, а должны начать все сразу. Ильич говорил: вы предатели, потому что под прикрытием этой теории, которая заставляет одну страну дожидаться другой, вы отказываетесь от обязанности поднять пролетарскую революцию в каждой данной стране. Это было в эпоху империалистской войны, в 1915 г. Через 11⁄2 месяца в № 47 «Социал-демократа» от 13 октября, значит ровно через 6 недель, Владимир Ильич писал специально о задачах, которые стояли тогда перед большевиками России. Казалось бы естественным, что если в сентябре Владимир Ильич говорит, что победа социализма возможна в одной стране и притом в отсталой, если он говорит, что обязанность пролетарского революционера именно так ставить вопрос, то прежде всего он должен был поставить этот вопрос именно для России.

Но, товарищи, это не так. Ведь нельзя же ради того, чтобы ударить нас побольнее, нельзя ради этого изображать небрежно фактическую историю взглядов Ленина.

Через 11⁄2 месяца после приведенной т. Сталиным цитаты Ильич писал в своей знаменитой статье «Несколько тезисов»: «Считаясь с указанием товарищей из России, мы формулировали несколько тезисов по злободневным вопросам нашей работы»… Затем идет ряд тезисов. 5-й тезис: «Социальным содержанием ближайшей революции в России может быть только революционно-демократическая диктатура пролетариата и крестьянства». 6-й тезис: «Задача пролетариата России—довести до конца буржуазно-демократическую революцию в России, дабы разжечь социалистическую революцию в Европе. Эта вторая задача теперь чрезвычайно приблизилась к первой, но она остается все же особой и второй задачей». (Голос: «О чем это говорит?». Голос: «Это мы читали сами». Голос: «Это не подходит. Ничего не вышло».) Товарищи, если вам не угодно вслушиваться в эти положения, я, конечно, поделать ничего не могу… (Голос: «Мы не только слушаем, но понимаем».)

Если вы добросовестно возьмете это заявление Владимира Ильича, сделанное через 11⁄2 месяца после той цитаты, которую правильно привел т. Сталин, то вы должны сказать, что то, что писал Ленин о строительстве социализма в одной стране в 1915 году, явно относилось к западно-европейским государствам… (голос: «Ничего подобного») и что для России он в это время намечал другую очередную задачу, намечал как социальное содержание ближайшей революции то, что я вам прочитал. (Голос: «Вы прочитайте, что говорит новая экономическая политика».) Никто не забывает, что еще в 1905 году Ленин готов был прорвать рамки буржуазно-демократической революции в каждый данный момент, если бы сила пролетариата дала возможность для совершения этого, для того чтобы перешагнуть эти буржуазно-демократические рамки.

Нет для нас никакого сомнения в двух вещах. Во-первых, что за первым звуком революции 1917 года Владимир Ильич сказал:

«Старые рамки старого большевизма, которые представляли себе, что содержание революции в России будет буржуазно-демократическим, должны быть прорваны, и мы должны полным ходом идти к революции социалистической».

Второе. Никто из нас не отрицает, что все мы, которые задержались на этом; этапе старо-большевистского представления, мы были неправы, а Ильич был целиком и полностью прав. Но разве эта справка из истории взглядов Ильича не подтверждает того факта, что та цитата, которую приводил т. Сталин и которая относится к 1915 году, тогда ни в коем случае не могла иметь в виду Россию, а имела в виду совсем другие страны? (Голос: «Засыпался. Откуда это видно?») Я никак не предполагал, что эта простая историческая справка может в какой бы то ни было мере действовать на вас таким образом. (Голоса: «Конечно, действует, это искажает».) Что искажает? (Голос: «Вы её не так трактуете».) Я вам привел, цитату, как Ильич в 1915 г. смотрел на задачи революции в России, но если вам кажется, что она неверна и не имеет отношения к революции 1917 года, позвольте тогда прочитать еще одну цитату.

Ленин писал немедленно после Февральской революции 1917 г., организуя пропаганду большевистских взглядов в России, т. Ганецкому следующее:

«Во что бы то ни стало я должен требовать переиздания в Питере — хоть бы под заглавием «Из истории последних лет царизма» — здешнего «Социал-демократа», брошюры Ленина и Зиновьева о войне и социализме, «Коммуниста» и «Сборника социал-демократа». А больше всего и прежде всего тезисов из № 47 «Социал-демократа» (от 13/Х 1915). Эти тезисы говорят прямо, ясно, точно, как нам быть при революции в России, говорят за 11⁄2 года до революции».

Эти тезисы замечательно буквально подтверждены революцией. (Голос: «Подтверждены революцией»). Вот именно подтверждены революцией.

Повторяю еще раз, чтобы не было никаких недоразумений: у нас нет никаких сомнений, и вы не докажете ни одной цитатой из наших произведений, чтобы мы сомневались в социалистическом характере революции. У нас нет ни малейшего сомнения в том, что критика Лениным нашего представления, господствовавшего в нашей среде и у меня лично в редакции «Правды», того времени до приезда Ленина, критика этих взглядов, как старо-большевистских, уже не подходящих к социалистической революции 1917 года, была абсолютно правильна. Из этого, однако, товарищи, никак не следует, что в данный момент мы можем ограничиться указанием исключительно только на военную интервенцию, как на трудность для окончательного построения полного социалистического общества. Это, товарищи, первый вопрос, основной вопрос, относительно которого я сказал: если бы у нас были расхождения в основном вопросе о характере и перспективах революции, то тогда действительно было бы чрезвычайно трудно вести общую политику.

IV. О характере нашего государства.

Второй вопрос, который не затронут прямо и непосредственно в тезисах т. Сталина, но который, однако, в последнее время часто поднимался и по которому, я также полагаю, необходимо добиться полной точности, и по которому вы имеете право требовать от нас полного ответа, это — вопрос о характере нашего государства. Мы стоим здесь целиком и полностью на том, что наше государство есть государство пролетарское в обоих смыслах этого слова. (Смех. Голоса: «А Троцкий?».) Товарищи, если бы мы имели дело с обвинениями, которые действительно фиксировали наши подлинные разногласия, мне не пришлось бы к этому обращаться. (Шум.) Товарищи, позвольте поставить вопрос прямо: или вам неприятно слышать, что мы в вопросе о государстве целиком и полностью согласны с вами? (Смех. Шум. Возгласы: «Очень приятно».) А то ведь я боюсь, товарищи, что может создаться такое впечатление, что когда я здесь заявляю, что с такими-то и такими-то положениями партии я абсолютно согласен, т. Моисеенко почему-то недоволен. (Моисеенко: «Я сижу и молчу, т. Каменев, я скажу вам после». Возглас: «А о Троцком когда скажете?») И о Троцком будет, товарищи.

Так вот вопрос о государстве. Мы считаем наше государство пролетарским не только потому, что это есть государство пролетарской диктатуры, но и потому, что пролетариат употребляет государственную власть и государственную организацию как орудие для подъема всех не-пролетарских трудящихся слоев к социализму.

Но, товарищи, мы к этому прибавляем — и мы обязаны прибавить — то, что говорил по этому вопросу Ленин. Если бы мы сказали, что у нас пролетарское государство, и только, мы не только, сказали бы неправду, но сказали бы не то, что сказал Владимир Ильич, потому что он сказал, что у нас пролетарское государство в этих обоих смыслах — диктатуры пролетариата и подъема пролетариатом всей основной трудящейся массы на высшую и высшую ступень, — но пролетарское государство в стране с преобладанием крестьянского населения и, второе, с бюрократическими извращениями. (Голос: «Правильно. Выводы?»)

Если никто этого не оспаривает, то давайте занесем это в ту золотую грамоту, в которой будет записано все то, в чем мы все согласны. (Смех.) А тогда, товарищи, я думаю останется кое-что записать и в ту книгу, в которой будет записано, в чем мы несогласны. Но этих двух книг нельзя смешивать. Нельзя же изображать дело так, что будто бы есть разногласия в таких вопросах, по которым в партии существует полное единство.

Раз пролетарская диктатура осуществляется в стране с большинством крестьянского населения, то из этого неизбежно вытекает определенный практический вывод, между прочим неизбежно вытекает то, что нижние этажи здания государственной власти фактически в будничной, повседневной работе находятся не в руках чисто фабрично-заводского пролетариата, а в руках крестьянства. (Шум, возгласы: «Где же там пролетариат? Пролетариат, вместо работы на фабриках, послать что ли в сельсоветы?») Позвольте спросить, товарищи: это факт или не факт? Если не факт, тогда вы отрицаете арифметику, географию, территорию и пр. Не может этого быть. Это факт. Для того, чтобы вести правильную пролетарскую политику и осуществлять правильное руководство, т.е. диктатуру пролетариата в нашей стране, правильное руководство крестьянством, не нужно закрывать глаз на этот простой факт. А это факт, не может быть иначе. Если у вас сто миллионов крестьянства и если вы ведете правильную линию советского демократизма, то у вас обязательно будет вытекать из этого указанный мной факт. И правильная политика заключается не в отрицании факта, а только в одном—в усилении дальнейшей работы, дальнейшего приспособления методов руководства пролетариатом теми низовыми органами советского аппарата и власти, которые неизбежно заполняются крестьянством. (Возгласы: «Зачем эти факты?») А вы, когда мы говорим об этой необходимой задаче, вы начинаете говорить: преувеличиваете, такого факта нет. Так, товарищи, сговариваться невозможно.

И так же, товарищи, как этот факт неизбежно вытекает из Осуществления диктатуры пролетариата и пролетарского государства в крестьянской стране, так же бюрократические извращения государственного аппарата ведь тоже имеют классовое выражение. Государство с бюрократическими извращениями, пролетарское государство с бюрократическими извращениями, — что это такое значит?

На мой взгляд это значит, что государственный аппарат, — рассматривая это явление с классовой точки зрения, — пытается собою заменить и оттеснить непосредственное участие рабочих масс в управлении государством, пытаясь все больше и больше подчинить самодеятельность этих масс бюрократическому аппарату. Когда мы констатируем этот факт и говорим: это есть тенденция государственного аппарата, поддерживаемая всей мелкобуржуазной атмосферой, и что против этого надо бороться методом привлечения рабочих, методом орабочивания государства, то нам, с одной стороны, говорят: нельзя орабочивать рабочее государство, ибо оно и так рабочее, а с другой стороны, — вы преувеличиваете факты. С партией у нас нет никаких принципиальных расхождений по вопросу о характере нашего государства; есть только стремление вывести из этих ленинских характеристик конкретные задачи и по делу руководства крестьянством и по делу орабочивания аппарата и борьбы с бюрократизмом, что мы считаем своим долгом сделать.

Я рассмотрел вопрос о характере нашей революции—и не нашел принципиальных разногласий в этом вопросе. Я рассмотрел вопрос об общих задачах коммунистической партии в данной обстановке и указал те условия построения полного социалистического общества, которые отчасти отмечены в этой резолюции и которых недостаточно. (Шум, голоса: «А чего вы дрались?») Вы думаете, что мы дрались потому, что считали нашу революцию буржуазной? Вы очень много, т. Рубэн, пишете, но ничего не поняли из нашего спора. (Смех; шум; звонок председателя. Голос: «Не Рубэн, а его двоюродный брат».) К сожалению, не понял смысла наших споров не только Рубэн, но и его двоюродные братья.

Перехожу к четвертому вопросу. (Голоса: «Уже 31⁄2 часа».)

Председательствующий. Я думаю, что поступил согласно желанию конференции, когда до настоящего времени не ограничил т. Каменева (голоса: «Правильно»), представителя оппозиции. Тов. Каменев говорит уже час и просит дать еще полчаса. (Голоса: «Дать».)

Каменев. Товарищи, вы понимаете законность моего желания разъяснить до конца. (Шум.) Я не буду вас долго задерживать и буду говорить тезисообразно.

Товарищи, я рассмотрел три основных вопроса, расхождения по которым, если бы они были в тех размерах, какие нам приписываются, сделали бы невозможной нашу совместную работу.

V. Вопрос оценки мирового положения капитализма.

4-й пункт—вопрос о нашей оценке мирового положения, данного этапа мировой истории. Если бы мы разошлись в этом вопросе, иначе оценивали всю мировую обстановку, весь данный период мировой революции, то нам было бы очень трудно на чем-либо сговориться. Однако я полагаю, что и в этом вопросе нет такого рода расхождения.

В резолюции, предложенной т. Сталиным, сказано:

«Партия исходит из того, что передовые капиталистические страны переживают в общем и целом состояние частичной, временной стабилизации, что нынешний период является периодом межреволюционным, обязывающим коммунистические партии к подготовке пролетариата к предстоящей революции, что наступление капитала, тщетно пытающегося упрочить стабилизацию, не может не вызывать ответной борьбы и объединения сил рабочего класса против капитала, что компартии должны вмешаться в обостряющуюся классовую борьбу и превратить атаки капитала в контр-атаки пролетариата на предмет завоевания диктатуры пролетариата»…

Я не вижу ни малейшей причины не принять характеристики переживаемого периода как периода межреволюционного, как общего взгляда всей партии. Если, товарищи, вам при проработке сказали, что мы считаем, что в данный период, сегодня или в ближайшие недели, есть революционная ситуация, которая заставляет нас идти на штурм, или если вам сказали, что мы не верим вообще в мировую революцию, — вам, товарищи, сказали неправду. (Голос: «Вы же сами об этом писали на 25 листах».) Что бы кто ни писал на 25 листах или на 25 тысячах листов, а наша точка зрения заключается в том, что мы имеем частичную временную стабилизацию, потрясаемую революционным движением пролетариата и при правильной политике нашей партии и Коминтерна способную в более или менее обозримый период времени перейти в наступление пролетариата против капитализма. (Голоса: «А выступление Зиновьева?») Скажу и о Зиновьеве.

Но, товарищи, когда мы читаем в речи т. Лозовского, руководителя Профинтерна, сформулированные пять пунктов, где он говорит о том, что «одним из элементов стабилизации, и очень сильным элементом, растягивающим период стабилизации на десятилетия»…, тогда я говорю: вот с этим я не согласен. Товарищи, можно период от 1905 до 1917 года назвать межреволюционным периодом, можно назвать межреволюционным периодом эти 12 лет, когда революционные силы росли, формировались, получали удары, опять подкреплялись и росли. Но что бы вы сказали о человеке, который бы назвал период, скажем, между Парижской Коммуной 1871 года и революцией 1905 года межреволюционным периодом? Ясное дело, что те товарищи, которые считают, что стабилизация на десятилетия, смотрят совершенно в другую сторону. Тем, кто считает, что стабилизация действительно на десятилетия, тем товарищам надо пересматривать свою тактику. Тактика, гожая в период межреволюционный, не годится на период десятилетий стабилизации капитализма. Вот в чем наши расхождения. (Голос: «Оказывается, расхождение-то с Лозовским?») Нет, товарищи, это не только Лозовский так говорит. Я утверждаю, что статья одного из нынешних плодовитых писателей (смех), т. Стэна, под названием «Стабилизация и перспективы», что она по существу дела повторяет перспективы т. Лозовского, и я могу только выразить искреннее сожаление т. Стэну по поводу того, что его весьма и весьма похвалили социал-демократы, сказав, что с таким пониманием стабилизации они очень согласны. Вы, товарищи, критикуйте не отдельные фразы, даже хотя бы неудачные фразы, сказанные т. Зиновьевым. Подумаешь, экое великое дело, если Зиновьев в одной из своих агитационных речей сказал что-то, не то наплевать, не то начихать на капиталистическую стабилизацию. (Голос: «А Лозовского так критиковать можно?» Голос: «Не в речи, а в тезисах».) Тезисов никаких т. Зиновьев единолично не писал. Тезисы есть коллегиальное произведение, и за них мы отвечаем. (Шум.) Позвольте, товарищи, у меня полчаса, так нельзя.

Берите наши взгляды, как они есть, критикуйте их, критикуйте не фразы, а существо. Боритесь с тем, кто хочет объявить, что у нас завтра революция, и объявите нас сумасшедшими, если мы где-либо сказали, что завтра у нас революционная ситуация.

Но боритесь также и с теми, которые под гул нападок на нас, под гул вашей проработки культивируют и протягивают идейки о десятилетиях стабилизации. Вот с кем тоже не забудьте бороться, потому что они, я уверяю вас, окажутся вам много повреднее, чем мы, потому что через них другая классовая струя идет.

Я кончил с этой частью. Я утверждаю, что в вопросах основных, — в вопросах характера и перспектив нашей революции, в вопросах характера и перспектив нашего государства, общих задач строительства социализма в нашей стране, выдвинутых нашей коммунистической партией, и общей оценки международного положения, нет таких принципиальных, коренных разногласий, которые могли бы нас развести на две партии, или которые давали бы кому бы то ни было право оскорбить нас и вызвать удивление во всем мире приклеиванием к нам ярлычка социал-демократов.

VI. Соотношение классовых сил в нашей стране.

Но есть, товарищи, другого рода разногласия, есть разногласия в сфере оценки соотношения классовых сил в нашей стране. Это разногласия политические. Вопрос об оценке соотношения классов в нашей стране, это есть вопрос политический, но он не может привести к тем выводам, которые можно было бы сделать, если бы эти разногласия держались на линии определения общего характера нашей революции, общего характера нашего государства. Подобного рода разногласия могут затруднить практическую работу, они её затрудняют. Из этих расхождений в оценке конкретной ситуации данного момента, соотношения тех или других классовых сил вытекают практические разногласия. Из этого можно сделать определенные организационные выводы. Можно сказать: раз ты не согласен с такой-то оценкой классовых сил в данный момент, с оценкой соотношения между кулаком, бедняком, пролетариатом и т. д., то ты не должен быть в том штабе, который на основании данной оценки принимает практические решения. И вы будете, товарищи, по-своему правы. И не надо вам в полном несоответствии и с истиной и с историей называть нас социал-демократами, для того чтобы сделать те практические и организационные выводы, которые устраняют из постоянно действующих штабов людей, которые в тот или другой момент несогласны в тех или других политических или практических вопросах.

Эти разногласия, товарищи, есть, и их тоже надо взвесить и оценить их размер. Вы в праве спросить нас: что заставило нас забить тревогу, что заставило нас в тревоге… (Голос с места: «Фракционность».) Фракционность ведь не родилась со мной в люльке, ведь она только в 1925 году появилась. (Голос с места: «Нет, еще в 1917 году».) В 1917 году фракционность? Это уже никуда не годится. А в 1925 году я «заразился» фракционностью. Вы теперь можете сказать: ну, заразился фракционностью, Сталин скажет, как тебя следует наказать, кончай речь. Но должно это вас, товарищи, интересовать: как же это могло случиться, почему это Зиновьев, Каменев, Троцкий, один, другой, — товарищи, которые не страдали этой болезнью в продолжение 8 лет… (Голос с места: «Троцкий не страдал?» Смех, шум.) Относительно Троцкого, товарищи, будет еще речь, уверяю вас. (Смех, шум.) Я вышел на трибуну, товарищи, для того, чтобы сказать вам прямо и откровенно, потому что мы были объяты тревогой за правильность практической политики нашей партии в данный момент. (Голоса: «Почему?») Почему? Дайте сказать. Потому, что мы полагали, что в оценке конкретных классовых отношений в нашей стране в 1925 г. партия стоит не на правильном пути, и мы считали своим долгом на этот неправильный путь указать и об этом кричать. Мы перешли в этом границы партийной дисциплины и границы партийного устава. Наказывайте нас за это, мы достаточно за это наказаны, но не отрицайте, что в основе этого нарушения лежит не что иное, как тревога за правильность политики партии, как желание убедить партию. Мы не смогли партию убедить. Мы не хотим ей навязывать свои взгляды.

Вы отвергли наши взгляды на съезде, в апреле и июле, но мы не пытаемся во что бы то ни стало навязывать вам наши взгляды. (Шум. Шверник: «Этого только не хватало».) Если вы считаете, что тот, кого политически обвиняют, имеет право рассказать, как он пришел к тем или другим мыслям, то выслушайте меня.

Мы испытывали подлинную глубокую тревогу за определенную политику партии в данный момент, нам казалось, что ряд товарищей и пресса в частности недооценивают всех процессов, которые происходят не в социалистическом, а в капиталистическом секторе нашего хозяйства. Нам казалось, что партия не отдает себе отчета в тех трудностях, которые несет усиливающееся накопление кулака и нэпмана, усиливающееся отодвигание от нас бедняка. Правы мы были или неправы, это — дело другое, но мы считали, товарищи, что нашей законной обязанностью было, конечно в рамках партийного устава, об этом партии сказать.

Далее. Мы полагали, что партия недооценивает и того задерживающего влияния этих процессов накопления в несоциалистическом секторе нашего хозяйства, которое они оказывают на социалистический сектор нашего хозяйства.

Товарищи, я уже заранее объявлен Центральным Комитетом имеющим уклон к социал-демократам, но это не может помешать мне сказать здесь, перед ЦК, что, когда перед началом истекшего хозяйственного года я лично указывал на трудности наряду с нашими достижениями, то теперь, когда год прошел, каждый, внимательно следящий за нашей экономикой, скажет, что трудности оказались больше, чем это можно было предположить в сентябре 1925 г., и эти трудности пошли по той линии, против которой я предупреждал, против которой мы предупреждали. (Шум.) Трудности оказались в том, что процесс накопления кулацкой части деревни и нэпманской части города пошел таким быстрым темпом, что дал возможность задерживать развитие нашего государственного сектора, хотя бы в виде того, что мы не получили необходимого для экспорта хлеба, мы не получили для экспорта необходимых других продуктов, что мы должны были сократить импорт. (Голос: «Паника».) Правильно? (Голос: «Паника».) Ах, паника! Я не знаю, товарищи, что вы понимаете под словом «паника». Если вам какой-нибудь товарищ говорит, что вот такие-то и такие-то трудности стоят перед нами, если это вы называете паникой, то что же вы хотите, — чтобы мы пришли к вам и сказали: никаких трудностей нет? Этого вы хотите? Мы этого сделать не можем.

Основная задача, которая стоит перед нами в этой области, заключается в правильном решении вопроса об укреплении смычки с крестьянством. Когда резолюция говорит, что «должна проводиться такая экономическая политика (политика цен, налоговая политика и т. д.), которая укрепляет смычку индустрии с крестьянским хозяйством и сохраняет союз рабочего класса и основной массы крестьянства», мы говорим, что это правильно, но слишком обще. Ведь это правильная платформа и для 1921 г., и для 1925 г., и в 1930 г. это будет правильно. Смычка нужна, но вопрос заключается в том, что в 1925/26 г. угрожает этой смычке, откуда идет подрыв этой смычки? (Голос: «Высокие цены и 2 миллиарда».)

Я отвечаю: этой смычке угрожает диспропорция, товарный голод со всеми его последствиями, т.е. с высокими розничными ценами, с неполной стабилизацией червонца и т. д. Вот откуда, товарищи, шло наше беспокойство в этом вопросе. Предлагаем ли мы действительно меры, которые, как здесь сказано, рассматривают крестьянство: как враждебную среду? Это неправда! Это выдумка! (Голос: «А Преображенский?») Как враждебную среду мы, ленинцы, крестьян рассматривать не могли. Я заявляю, что рассматривать крестьянство как враждебную по отношению к пролетариату среду есть такая идеологическая глупость, что такого человека не только социал-демократом нужно назвать, а нужно просто сказать, что он умер для политики, что он может заниматься домашним хозяйством. (Шум, смех.)

Вопрос коренной заключается вот в чем: есть ли у нас в стране внутренние ресурсы для того, чтобы поднять промышленность на ту ступень, которая бы не озлобляла крестьянство недостатком и дороговизной товаров, а показывала ему выгодность хозяйничанья пролетариата в области крупной промышленности. Есть ли у нас в стране внутренние материальные ресурсы для этого? Мы отвечаем — есть! (Голос: «Два миллиарда». Шум, смех.) Вы недовольны были бы, если бы у нас было два миллиарда? Так вот, товарищи, эти внутренние ресурсы есть. Теперь — где они, как их получить можно? (Шум. Голос: «Это самое важное».) Если, товарищи, та точка зрения, что накопление кулака и нэпмана происходит в минимальных размерах, получила бы возобладание в нашей партии, если бы некоторые голоса, которые несомненно затушевывали рост дифференциации в деревне, рост кулачества и нэпманства, действительно определяли нашу политику, тогда мы должны были бы сказать: откуда же мы возьмем эти материальные ресурсы внутри, необходимые для индустриализации, если рабочий получает низкую зарплату, если у нас «несчастненький», «маленький» кулачок, который слабо развит, которого, собственно говоря, пожалеть следует и который обещает еще «врасти» тихонечко «в социализм», если, с другой стороны, нэпман получает по 4 руб. на нос, откуда мы возьмем деньги? Тогда уже нельзя самоубаюкиваться, тогда нужно сказать — развитие социализма пойдет таким «черепашьим» шагом, как сказал Бухарин, что от необходимости догнать и обогнать капиталистические страны ничего не останется, кроме хороших слов в резолюции т. Рыкова! Ведь мы к Пуанкаре не пойдем за деньгами, насчет этого не слышно разногласий, монополией за заграничные кредиты расплачиваться не собираемся! (Голос: «А Сокольников?») Откуда же мы возьмем материальные ресурсы?

Для того, чтобы вести правильную налоговую политику, надо прежде всего, чтобы партия признала две вещи. Во-первых, что рост частно-капиталистического накопления в городе и в деревне есть факт, который замазывать, затушевывать вредно, нельзя; во-вторых, надо, чтобы вы признали, что дело распределения национального дохода, т.е. передвижки средств, накапливающихся в капиталистическом секторе, — в секторе государственной промышленности, есть вопрос классовой борьбы. Эти две вещи нужно было признать раньше, чем садиться за стол с карандашиком в руках и высчитывать размеры налогов и пр.

Я утверждаю, что наша тревога была вызвана тем, что признание этих двух факторов — роста капиталистического накопления, затем классовой борьбы за перераспределение этого накопления, не встречало достаточного отклика в партийном сознании и что они не находили себе достаточного отражения и места в практической политике партии.

Вы можете нас упрекнуть, что здесь у нас преувеличение,, что партия всегда так думала, что все обстоит благополучно.

Нет, товарищи, мы заявляем: в партии, в этом смысле, полного благополучия не было, сознания важности этих фактов в полной мере не было. Когда говорят, как сказано было в обращении, подписанном тт. Сталиным, Рыковым и Куйбышевым, о режиме экономии (обращении, которое по существу правильно указывало на извращения режима экономии, на попытки искать средств для индустриализации за счет рабочего класса), что часть коммунистов предлагает грабить крестьянство, я должен сказать: обвиняйте, товарищи, нас в чем угодно-, но мы живем уже не в средние века! Невозможны же теперь «процессы ведьм»! Нельзя же живых людей, которые говорят, что нужно установить налоговый нажим на кулака, чтобы помочь бедняку и вместе с ним строить социализм, — нельзя же этих людей обвинить и сжечь на политическом костре по обвинению в том, что они хотят грабить крестьянство! Владимир Ильич говорил левым эсерам: «Тот, кто мешает в одну кучу напор на кулака и на крестьянство вообще, подставляет под кулака вообще крестьянство, тот, — говорил он, — преступник». Если бы вы нашли хоть какую-нибудь зацепочку, которая показывала бы, что мы действительно берем крестьянство все целиком и на нем хотим установить налоговый нажим, тогда другое дело. Но разве не мы, товарищи, настаивали на необходимости более точно зафиксировать в резолюции партии дифференциацию крестьянства? Разве не от нас шло предложение о снижении обложения бедняка? Как же можно с нас драть две шкуры? Сначала одну шкуру дерут за то, что мы слишком потворствуем бедняку, предлагаем сложить налог с 40% деревни вместо 25%; потом дерут с нас шкуру за то, что мы слишком несправедливы к кулаку и не думаем о том, что кулак врастает в социалистическое строительство; а потом за то, что мы предлагаем грабить все крестьянство. Неверно, товарищи. Вы накажите нас за то, в чем мы виновны, если мы повинны по вашей мысли, но не выносите, товарищи, приговоров, которые неправильны по существу, которые приклеивают нам взгляды, нами не разделяемые. Мы не разделяем теории враждебности к нам среднего крестьянства. Мы отстаиваем теорию, что крестьянство дифференцируется… (Голос с места: «Вы с Преображенским или без него?».) С партией, чорт возьми! (Смех.)

Так вот, товарищи, кончаю. (Голос с места: «А о Троцком?») Сейчас. Я надеюсь, что на Троцкого вы мне прибавите. Товарищи, каковы пределы разногласий в этой области? Я посвящу остающиеся 5 минут этому вопросу.

Тезисы т. Сталина начинаются так:

«Характерной чертой переживаемого периода является усложнение борьбы между социалистическими элементами и элементами капиталистическими внутри нашей страны».

Усложнение борьбы! Усложнение борьбы еще не вполне ясно рисует, в чем тут дело. Что борьба между капиталистическими и социалистическими элементами усложняется, — это ясно. Но в какую сторону, какое классовое содержание этого, — это неясно. Однако у нас есть резолюция т. Рыкова, которая говорит, что СССР переживает момент «острой борьбы социалистических и капиталистических элементов как в городе, так и в деревне». И у нас есть резолюция т. Томского, которая дальше уточняет слова: «острая борьба». Я не спрашиваю, товарищи, полагаю, что мне сейчас не место спрашивать, когда эта острая борьба началась, после XIV съезда, или после апрельского пленума, или после июльского пленума.

Цифринович. Она никогда не прекращалась.

Каменев. Прочтите, товарищ, некоторые материалы к проработке материалов в МК.

Цифринович. Я читал.

Каменев. У т. Томского сказано так:

«Рост производительных сил страны сопровождается вместе с тем ростом социальных противоречий и на данном отрезке времени—известным обострением классовой борьбы в стране, причем «возрастает хозяйственная, а также и политическая активность классов и групп, прямо враждебных пролетариату (буржуазии и кулачества), а равно возрастает активность городской и сельской мелкой буржуазии»…

Товарищи, если вы хотите разоружить оппозицию, выбить из наших/рук идейное оружие (голос с места: «Капитал хотите нажить?»), то самый лучший способ говорить этим языком (голос с места: «Мы всегда так говорили») о росте социальных противоречий, об острой классовой борьбе, о растущей активности классов и групп, прямо враждебных пролетариату. Но, товарищи, как же это так, как же это связать? Я не пойму. (Голос с места: «Выходит, что партия пришла к оппозиции, в общем».) Каким образом можно нас обвинить в социал-демократических уклонах по тому, собственно, поводу, что мы предлагаем партии говорить вот этим языком? Вот передо мною передовица «Правды» от 27 октября. Я должен сказать, что передовица написана так, что она нас «разоружает». Правда, эта передовица не удержалась от того, чтобы сказать, что мы, оппозиция, видите ли, сомневаемся в том, что мы на основании внутренних ресурсов можем победоносно строить социализм. Это, так сказать, необходимый припев. Но что, по существу, говорит эта передовица? Я считаю эту передовицу рядом с прочитанными мною пунктами резолюций тт. Рыкова и Томского важнейшим политическим документом. Вот что говорит эта передовица:

«Перед нами стоит задача роста хозяйства, но наряду с ним с еще большей остротой становится перед пролетариатом задача соответствующего использования происходящих внутри страны накоплений.

«Эта задача есть задача классовой борьбы, ибо в обстановке капиталистического окружения, в условиях происходящего внутри страны капиталистического накопления в городе и деревне (кулак и частный капиталист), вопрос об использовании накоплений для упрочения позиций социализма не может не быть вопросом самой острой борьбы классов».

Эти слова, эта оценка современного положения сосредоточивают внимание партии на том, что сейчас вопрос идет о перераспределении национального дохода и что этот вопрос есть вопрос об острой классовой борьбе, в которой кулак и бедняк стоят по разные стороны, в. которой нэпман и социалистическая промышленность стоят по разные стороны. Вот если бы эти положения положить в основу «проработок», которые ведутся теперь в партии, если исходить из этой оценки положения, показывая пролетариату путь, если готовить рабочий класс к этим перспективам, то оппозиция будет удовлетворена (голос с места: «Она и так разоружена»), ей нечего будет давать.

Теперь, товарищи, послушаем «Правду» дальше: «Проблема использования накоплений является решающей и для вопроса о том, каким темпом пойдет индустриализация, и для вопроса о том, как быстро мы будем укрепляться перед лицом враждебного нам капиталистического окружения… Если взять обстановку наступившего хозяйственного года, то совершенно ясно, что она «взывает» о том, что нам надо увеличивать промышленную продукцию.

То же, вероятно, будет и в следующем году. Намеченные планами размеры промышленной продукции и капитальных затрат не устраняют товарного голода. В чем выход?

Выход в том, чтобы суметь найти средства увеличить мобилизацию накоплений внутри страны для развертывания промышленности».

Здесь ведь есть признание, что и те средства, которые будто слишком щедро отпустил промышленности СТО под моим председательством, т.е. которые теперь он отпустил под председательством Рыкова, не устраняют товарного голода. Где же выход? Выход в том, чтобы суметь найти средства и увеличить мобилизацию накоплений. Это есть проблема классовой борьбы. В этой борьбе за укрепление пролетарской мощи за счет накоплений и капиталистического сектора в городе—нэпманов, новой буржуазии, — и капиталистического сектора в деревне—кулачества—с нашей стороны никаких разногласий и затруднений не будет.

Время истекло, и я скажу только два слова об аппарате, о бюрократизме и о Троцком. Товарищи, я обещаю в две минуты. Вы пишете в своей резолюции, что мы не только критиковали, не только пытались переделать, но что мы шельмовали партийный аппарат. Сейчас ответ по этому вопросу. Чему радоваться — не понимаю. (Смех. Степанов-Скворцов с места: «Радоваться нечему».) Вы пишете в резолюции в качестве обвинительного акта против нас: «Партийный аппарат вмещает в себя лучших людей пролетариата, которых можно и нужно критиковать за ошибки, которых можно и нужно «освежать», но которых нельзя шельмовать, не рискуя разложить партию и оставить её безоружной».

Правильно, товарищи, совершенно и абсолютно правильно. (Голос с места: «А декларация?») Сейчас прочту, что в декларации сказано. Вот, товарищи, что сказано нами в том боевом документе, который, как вы, конечно, прекрасно представляете, был документом борьбы. (Голос с места: «Позорный документ».) В этом «позорном», на ваш взгляд, документе сказано:

«Значение крепко спаянного, централизованного аппарата в большевистской партии не требует пояснений. Без этого костяка пролетарская революция была бы невозможна. Партийный аппарат в большинстве своем состоит из преданных и бескорыстных партийцев, у которых нет других побуждений кроме борьбы за интересы рабочего класса. (Голос с места: «А дальше?») При правильном режиме и надлежащем распределении сил те же самые работники с успехом помогали бы осуществлять партийную демократию».

Дальше, товарищи, стоит точка и начинается другой отдел. (Смех.) Этот документ, наша декларация на июльском пленуме ЦК и ЦКК, есть документ борьбы — правильно. В этом документе мы сконцентрировали все, что имели и хотели сказать партии, и я полагаю, лучше было бы, если бы резолюция, критикующая наши взгляды, опиралась не на цитаты 1922—1923 гг. и не на отдельные мысли, высказанные в Комакадемии, а критиковала вот этот документ, за который мы отвечаем и под которым стоят наши подписи. Тогда вы не могли бы сказать, что в этом боевом историческом документе мы вздумали «шельмовать» партийный аппарат, потому что перед вами горели бы эти сейчас прочтенные мною слова, в которых сказано совсем другое.

Я не отрицаю, что в полемике у того или другого товарища могла сорваться фраза, выкрик, речь, которая могла быть не так истолкована (смех), и вы, товарищи, если бы нашли это, вы бы это процитировали, показали. Вы этого не процитировали. А в том официальном документе, в котором мы излагали обдуманно перед партией то, что мы действительно хотим сказать партии, мы сказали о партийном аппарате то, что я прочел. Поэтому все то, что переходит за эти пределы, что от этой критики переходит к «шельмованию», мы готовы осудить вместе с вами.

Теперь, товарищи, о Троцком. (Председатель звонит. Каменев, обращаясь к президиуму: «Хотите — о Троцком?»)

О блоке с Троцким.

Так вот, товарищи, о Троцком. Товарищи, ваша формулировка говорит:

«Основным фактом в развитии внутрипартийных отношений в ВКП после XIV съезда (осудившего принципиальные взгляды «новой оппозиции») является то обстоятельство, что «новая оппозиция» (тт. Зиновьев, Каменев), боровшаяся раньше против троцкизма, против социал-демократического уклона в нашей партии, перешла на сторону идейных позиций троцкизма»… (Голос с места: «Правильно». Голос с места: «Вы нам скажите сейчас».)

Теперь, товарищи, спрашивается только одно: за что же вы нас осудили на XIV съезде?

Ежели «основным фактом в развитии внутрипартийных отношений после XIV съезда является то обстоятельство, что оппозиция перешла на сторону идейной позиции троцкизма», тогда за что же вы нас осудили на XIV съезде? Итак, товарищи, вы на XIV съезде… (Шум. Голос: «На XIV съезде были самостоятельные грехи».) Вы нас на XIV съезде осудили независимо от того, что мы не перешли на сторону троцкизма. Теперь хотите осудить за то, что мы якобы перешли на сторону троцкизма. Я боюсь, что вы осудили бы нас, если бы мы вообще ни на какую позицию не переходили. (Смех.) Факт остается фактом. Я заявляю, что вы не укажете, как не мог указать в своем обстоятельном докладе т. Сталин, ни одной цитаты, ни одного факта, в котором можно было бы констатировать то, что здесь нам приписывается, — что мы «перешли» на сторону идейной позиции троцкизма… (Голос: «А декларация?»)

Никогда, нигде мы не защищали, не защищаем и, можем вас уверить, не будем защищать (голос: «Это вопрос») то специфическое, что действительно отличало исторический троцкизм от ленинизма. (Смех.) Нам, товарищи, совершенно достаточно ленинизма. (Голос: «А Троцкий отказался от своих взглядов?») Подождите, товарищи.

Да, мы сошлись с Троцким на защите совершенно определенных взглядов, против совершенно определенных уклонов в партии. Мы сделали то, что неоднократно практиковал в своей работе и т. Ленин (смех), опираясь во внутрипартийной борьбе на те или другие группы внутри руководящих учреждений партии. (Смех.) Тов. Ленин, вы это прекрасно знаете, воевал с нами против Троцкого и воевал с Троцким неоднократно против тех или других уклонов Рыкова или Томского. Это факты партийной истории. Это записано в истории партии. И в том, что мы сошлись с т. Троцким на определенных задачах, которые мы правильно или неправильно ставили себе в данный момент, сошлись для того, чтобы отстаивать определенную линию, — в этом самом по себе нет, конечно, ничего недопустимого или тем паче позорного.

Одним из политических документов этого политического блока являются слова т. Троцкого (из его «Ответа на запросы товарищей об оппозиции», напечатанного в «Стенограмме заседаний Политбюро» от 8 и 11 октября 1926 г.): «Мы исходим из того, что, как неопровержимо показал опыт, во всех сколько-нибудь принципиальных вопросах, где кто-либо из нас расходился с Лениным, правота была безусловно на стороне Ильича». Если вы к этому прибавите, что в этом же документе т. Троцкий писал: «В вопросе о взаимоотношениях пролетариата и крестьянства мы полностью и целиком стоим на почве того теоретического и тактического учения, которое формулировал Ленин», — тогда я думаю, что наш блок с т. Троцким не представляет ничего чрезвычайного (экстравагантного) и должен быть судим не потому, с Троцким он или без Троцкого, а лишь на основании того, правильна или неправильна общая линия этого блока.

Товарищи, после всего этого я спрашиваю: можно ли ввести наличные, действительные разногласия в рамки совместной работы и солидарной ответственности каждого из нас за работу партии?

Мы заявляем: можно и должно! Вы не можете не отдавать себе отчета, товарищи, что принятие резолюции о социал-демократическом уклоне, конечно, сильно затруднит эту работу. Но мы со своей стороны готовы сделать все, чтобы на основе решений съездов, ЦК и конференции целиком вложиться в практическую работу и подчинить все наши шаги, все наши действия и выступления высшему принципу единства партии и укрепления её диктатуры. Мы заявляем, что заявление наше о том, что система фракций противоречит интересам единства партии и диктатуры пролетариата есть наше политическое заявление, что на этой почве мы стоим, что мы признаем, что ни один член партии, на какое бы место он ни был поставлен, не может складывать с себя ответственности за общую политику партии. Мы считаем, что отстаивание наших взглядов в пределах действительных разногласий есть обязанность коммунистов, но что подчиняться партийной дисциплине, нести ответственность за общую работу, есть также наш долг, который мы перед партией выполним.

Председательствующий. Товарищи, я предлагаю вечернее заседание начать с 7 часов. Дневное заседание объявляется закрытым.