Выход-ли?
Кризис власти, подготовленный и вызванный в начале июля имущими классами, группирующимися ныне вокруг кадетской партии, — выполняющей в 1917 г. ту же политическую роль, какую играли во время контр-революции 1906—7 г.г. октябристы, — получил своё формальное разрешение. Мы присутствуем вновь, так же, как и после событий 21-го апреля, при попытке создания коалиционного министерства, возглавленного политическим деятелем, которому вручены диктаторские полномочия, министерства, построенного на началах даже не коалиции классов и партий, а коалиции лиц, и таких общественных деятелей, которые для получения доверия нации могут предъявить взамен подлинной классовой связи с различными социальными группами населения лишь тюремный стаж в прошлом и ореол героического периода в истории русской интеллигенции. Оставляя пока в стороне вопрос о том, насколько этот «идеалистический момент может импонировать материалистам» и трезвым политиком биржи, мы должны признать в то же время, что сама политическая природа нового кабинета представляет своеобразные черты: помесь единовластия, подкрепленного, по примеру бессмертного Мак Магона*, шпагой, с началами коллективного сотрудничества лиц, ответственных только «перед собственной совестью» и стоящих вне контроля органов революционной демократии. Сколько бы знатоки государственного права не ломали головы над тем, чтобы уяснить себе сущность взаимоотношений между новым правительством и Советом рабочих и солдатских депутатов, они едва ли найдут какое-либо удовлетворительное решение, ибо, если при старом правительстве князя Львова Советы пользовались фактическим правом контроля над социалистической частью министерства, то при нынешнем, когда «собственная совесть» и «своя рука владыка» стали единственным руководящим принципом политики нового правительства, роль и значение Советов остаются весьма неопределёнными. С внешней стороны Советы как будто продолжают быть одним из источников революционной власти: по крайней мере они принимают участие на совещании в Зимнем Дворце, могут продолжать так же беспрепятственно, как и частное совещание Думы заседать в Таврическом Дворце или Смольном Институте, но сама революционная власть Советов, вышедшая из недр народного восстания, прошла сквозь такую многостепенную скалу самоотчуждения, что пришла почти к своему собственному самоотрицанию. Советы, как известно, делегировали свою власть Ц. Исп. Ком., тот в свою очередь делегировал её социалистическим министрам, те передали её в полное безраздельное пользование Керенского, который кончил тем, что отдал её лицам, ни в коей мере Советам не подотчётным. В этом добровольном политическом самооскоплении Советов и состоит сущность последнего разрешения кризиса власти.
* Патрис де Мак-Магон — (1808—1893) — генерал и маршал Франции при Второй республике, при императоре Наполеоне II и при Третьей республике. Мак-Магон является образом военной силы, стоящей на охране любого политического режима.
За время, охватывающее период от февральских событий до нынешнего дня, Россия переживает в третий раз кризис власти. В первый момент после крушения царизма кризис этот был разрешён тем, что вся полнота власти юридически была признана за имущими классами, причём органы революционной демократии оставили за собой лишь право контроля над действиями Временного Правительства. На первый взгляд взаимоотношения между правительством и Советом укладывались в этот период в старую формулу меньшевизма, исходящего из убеждения, что Россия переживает чисто буржуазную революцию: «власть и ответственность — буржуазии, социалистической демократии — контроль и право на оппозицию». Каким бы доктринерством ни казалась такая постановка вопроса в бурную эпоху революции, т.е. в эпоху наиболее обостренной борьбы классов, она имела по крайней мере то преимущество, что действительно давала революционной демократии право широкой критики и не накладывала на неё непосильных обязательств. И нужно признать, что, несмотря на внешнее разграничение сфер компетенции Совета и правительства, никогда влияние революционной демократии не было бóльшим, чем в этот начальный период русской революции. Фактически, Совет был единственной реальной силой, диктовавшей свою волю буржуазному правительству, силой, опираясь на авторитет которой правительство г. Милюкова только и могло продержаться у власти до 21-го апреля. Поскольку подлинные силы революционной демократии переросли ту правовую оболочку, в которую старались вдвинуть доктринёры мартовского меньшевизма отношения между правительством и Советом, кризис власти был неизбежен, и он разразился в апрельские дни.
В апрельские дни была сделана попытка выйти из создавшегося противоречивого положения при помощи коалиционного министерства. Вместо разделения власти и контроля был сделан шаг в направлении объединения этих двух функций в лице единого органа «революционной твёрдой власти». Вместо полюбовного раздела пределов политической компетенции разных классов была выдвинута идея коалиции классов в целях создания национального правительства. Только как коалиция классов новое правительство могло иметь какой бы то ни было политический смысл и могло существовать лишь до того момента, пока классы, принимающие участие в коалиции, лояльно выполняли принятые ими обязательства и общую политическую программу. Между тем, если с самого начало революции имущие классы приняли её под давлением штыков, как печальную необходимость, то после того как однородное по своему классовому составу правительство буржуазии пало в апрельские дни, буржуазия заняла вполне определённые контр-революционные позиции. Всё существование коалиционного правительства было систематической борьбой за собственное самосохранение против организованной осады власти, которую вела, по всем правилам стратегического искусства, кадетская партия, говорившая от имени имущих классов. Отставка Коновалова, последовавшая у самой колыбели коалиционного правительства, была лишь пробным шаром начинающейся политики шантажа. И чем ярче вскрывалась уступчивость Советов, боязнь мелкой буржуазии быть изолированной от её крупных слоев, чем больше внимания руководители Советов уделяли борьбе с опасностью слева, тем кадетская политика шантажа власти становилось откровеннее и смелее… Ошибочность всей политики большинства Советов заключалась как раз в систематической капитуляции перед натиском контр-революции задолго до июльских дней. Беря на себя политическую ответственность за политику правительства в целом, доводя свою министерскую лояльность до признания своей полной солидарности с политикой наступления, а следовательно до готовности взять на свою ответственность и все её последствия, Советы при правительстве второго состава лишались даже того выгодного для революционной демократии положения, каким они пользовались при правительстве первого состава, как органы «крайней оппозиции». Эту слабую сторону советской политики учли великолепно не «краснобаи» кадетской партии, когда они 3 июля, в момент вскрывшихся результатов наступления, поспешили дезертировать, оставив революционной демократии ликвидацию всего тяжелого наследства наступления, инициаторами которого они главным образом и были.
Идее коалиции всех классов, как средства спасения страны и революции, был нанесён жестокий удар. Страна вновь очутилась перед той же трагической дилеммой, как и в апреле месяце. Где был выход из создавшегося положения? Страна могла вернуться вновь или к образованию однородного правительства, или сделать новую попытку в направлении повторения опыта коалиционного министерства. Но так как в нынешних условиях образование однородного буржуазного министерства означало наступление контр-революции по всему фронту, так как соотношение сил не складывалось в пользу такого безоговорочного натиска на революцию, оставалось сделать лишь дальнейшие уступки кадетским интриганам и постараться создать хотя бы иллюзию коалиции и фантом устойчивой «твёрдой власти». России, разоренной войной, стоящей накануне огромного хозяйственного краха, после всех политических экспериментов не хватало лишь экспериментов со своим собственным Цинциннатом, облечённым диктаторскими полномочиями. Ныне она нашла, наконец, своего Цинцинната.
* Луций Квинкций Цинциннат — древнеримский патриций 5-го века до н.э. Во время национального кризиса Сенат призвал его стать диктатором и спасти республику. Цинциннат принял власть, разбил вторжение врагов и после 14 дней ушел в отставку, вернулся к земледелию в своем поместье. Циннциннат является образом скромного служения отечеству. — /И-R/
Режим личного единовластия Цинцинната в России знаменовал собою усиление курса буржуазной контр-революции. Только при этих условиях кабинет общественных деятелей, стоящих вне контроля и политических партий и страны, мог найти поддержку в верхах имущих классов. Разъяснить подлинный политический смысл свершившегося переустройство власти взялась на другой день после образования Временного Правительства третьего состава газета «Речь», которая попутно объясняет читателям и истинную подкладку политики шантажа, практиковавшейся в таких широких размерах кадетской партией.
«История выхода к.-д., их переговоров и их возвращений, — пишет кадетский официоз, — полна серьезного политического смысла, который только теперь, когда весь цикл закончился, будет понятен широким кругам. Усиление власти, оздоровления армии, независимость от самочинных организаций (читай Сов. Раб. и Сол. депутатов) — все эти требования кадетов теперь несомненно легли в основу деятельности всего правительства».
Является лишь вопрос — как «независимость власти от самочинных организаций» будет встречена в рядах революционной демократии? Не идём ли мы от кризиса к кризису — к новому этапу ещё более обострённой классовой борьбы, которая с неуловимой логикой толкает страну к созданию подлинной революционной власти, вышедшей из недр демократии и ей одной подотчетной. Мы склонны думать, что за Цинциннатом идёт, наступает всё же очередь Сената, который должен будет вступить в свои права, чтобы спасти погибающую республику Рима.
И. Безработный.
«Вперед» № 8, 12 августа (30 июля) 1917 г.