Предисловие к брошюре «До девятого января».
Это предисловие было написано немецко-русским социал-демократом Парвусом (Aлександром Гелфандом) в январе 1905 г. по прочтении им манускрипта Л. Троцкого. Затем Троцкий и Парвус совместно опубликовали эту брошюру в женевской типографии меньшевиков.
Мюнхен, 18/31 января 1905 г.
Кровавое Воскресенье 9/22 января открывает новую эру в исторических судьбах России. Россия вступила в революционный период своего развития. Происходит ломка старого порядка, быстро складываются новые политические формации. Только что идейная пропаганда революции упреждала события и казалась поэтому утопичной — теперь события революционизируют умы, а выработка революционной тактики не поспевает за революционным развитием. Революция гонит вперед политическую мысль. В течение нескольких революционных дней общественное мнение в России совершило более основательную критику правительственной власти, уяснило свое отношение к форме правления более, чем это было бы достигнуто годами развития даже при существовании парламентарного порядка в стране. Отброшена в сторону идея реформ сверху. С ней заодно пала вера в народную миссию царя. Немедленно за этим общественная мысль разделалась с идеей конституционной монархии, а только что казавшиеся утопичными понятия революционного временного правительства и демократической республики получили характер политической реальности.
Революция накладывает свою печать на все политические течения и воззрения, и образует, таким образом, объединяющий фермент оппозиции. Различие партий на момент скрывается перед их общей революционной задачей. Вместе с тем революция гонит идеологию либерализма до ее последних политических крайностей. Либеральные партии кажутся самим себе радикальнее, чем каковы они на самом деле, обещают больше и даже ставят себе большие задачи, чем могут исполнить при помощи тех общественных слоев, на которые они опираются. Революция сдвигает все оппозиционные партии влево, приближает их друг к другу и объединяет революционной идеей.
Революция уясняет политический переворот, но смешивает политические партии. Этот исторический закон не преминул проявиться и в настоящую революционную эпоху в России, где ему к тому же благоприятствуют некоторые особенности политического развития страны.
В России еще не произошло и не могло произойти ясного распределения политических сил. Произвести эту классификацию политических сил общества и противопоставить их друг другу по их особенным экономическим интересам — именно и есть одна из исторических задач парламентаризма. Под идеологической формулой народного правления парламентаризм привлекает все слои общества к борьбе за политическую власть. В этой борьбе, которая узаконена и урегулирована, и определяется взаимное политическое отношение классов и происходит учет их сил. В России политические направления до сих пор — за исключением классовой борьбы пролетариата и социал-демократии, о чем речь впереди — развивались в эфирных областях идеологии и ищут еще только связи с народом или «обществом» в тесном смысле этого слова, т.е. с буржуазией. Это туманные, бесформенные, летучие массы, которых политическое дуновение относит то туда, то сюда, легко разрывает на части и легко опять сгущает. Их политика момента может находиться в самом резком противоречии с их политическим развитием, поскольку оно определяется тем общественным слоем, на который они преимущественно опираются. Так, например, русское земство в настоящий момент — главная опора либерализма в России, готовит для парламентарной России аграрную партию с резкими консервативными тенденциями. Aбсолютизм не давал политического хода борьбе аграриев с индустриальным капиталом. В результате он сделал своими врагами и тех и других.
Невозможность дать борьбе аграрной России против надвигающегося капитализма политическое выражение, между прочим, усилила литературную критику индустриального капитализма: последняя, однако, ввиду классового разделения в самой аграрной среде и под влиянием культурного развития Западной Европы, наконец по имманентному закону развития всякой революционной критики приняла демократический характер и в конечном своем результате, поскольку она не привела к рабочему социализму, развившемуся вне России, завершилась толстовским учением, которое не находя культурного союза вне капитализма, отрицает культуру вообще, т.е. свое собственное идеалистическое фиаско возводит в исторический принцип. Идеи этой литературной фантасмагории, в причудливых, подчас ярких красках смешивающей художественный рефлекс жизни с иллюзиями визионеров, а живое стремление к развитию с романтикой отжившей старины, перепутались с политической идеологией и тем более замаскировали классовую подоплеку политических интересов. Эта смесь беллетристики с политикой в форме народничества разлилась по всем партиям, причем опять-таки абстрагируясь от социал-демократии, беллетристика тем более преобладает, чем политически радикальнее направление.
Политический радикализм в Западной Европе, как известно, опирался преимущественно на мелкую буржуазию. Это были ремесленники и вообще вся та часть буржуазии, которая была подхвачена индустриальным развитием, но в то же время оттерта классом капиталистов. Не надо забывать, что ремесленники в Западной Европе создали города, что города при их политическом господстве достигли значительного расцвета, что мастера наложили свою печать на несколько столетий европейской культуры. Правда, ко времени введения парламентарного режима могущество мастеров давно было стерто, но политическое значение имел уже самый факт существования многочисленных городов и численное господство в них среднего сословия, оспариваемое лишь развивающимся пролетариатом. По мере того, как эти общественные силы растворялись в классовых противоречиях капитализма, перед демократическими партиями вставала задача: либо пристать к рабочим и стать социалистическими, либо пристать к капиталистической буржуазии и стать реакционными. В России в докапиталистический период города развивались более по китайскому, чем по европейскому образцу. Это были административные центры, носившие чисто чиновничий характер без малейшего политического значения, а в экономическом отношении торговые базары для окружающей их помещичьей и крестьянской среды. Развитие их было еще очень незначительно, когда оно было приостановлено капиталистическим процессом, который стал создавать большие города на свой образец, т.е. фабричные города и центры мировой торговли. В результате получалось то, что в России есть капиталистическая буржуазия, но нет буржуазии промежуточной, из которой возродилась и на которой держалась политическая демократия Западной Европы. Средние слои современной капиталистической буржуазии в России, как во всей Европе, состоят из так называемых либеральных профессий: врачей, адвокатов, литераторов и т.д., из общественных слоев, стоящих вне производственных отношений, а затем из технического и торгового персонала капиталистической индустрии и коммерции и примыкающих к ним отраслей промышленности, вроде страховых обществ, банков и т.п. Эти разношерстные элементы не могут иметь своей классовой программы, в силу чего их политические симпатии и антипатии беспрерывно колеблются между революционностью пролетариата и капиталистическим консерватизмом. В России к ним еще нужно прибавить элемент разночинцев — классовые и сословные отбросы дореформенной России, которых еще не успел поглотить капиталистический процесс развития.
На этом городском населении, не прошедшем исторической школы средних веков Западной Европы, без экономической связи, без традиций в прошлом и без идеала в будущем, приходится основываться политическому радикализму в России. Неудивительно, что он ищет еще других основ. Одним своим концом он примыкает к крестьянству. Тут всего больше сказывается беллетристический характер русского народничества, которое заменяет классовую политическую программу литературным апофеозом труда и нужды. Другим своим концом политический радикализм в России старается опереться на фабричных рабочих.
При таких условиях русская революция производит свою работу сближения и объединения противоправительственных течений. В этом объединении разнородных элементов — сила революции до переворота, но в этом же ее слабость после переворота. С свержением правительства, против которого была направлена общая борьба, проявляется разность и противоположность интересов политических течений, связанных революцией, революционная армия дезорганизуется и распадается на враждующие друг с другом части. Такова была до сих пор историческая судьба всех революций при классовом разделении общества, а других политических революций не может быть.
Мы знаем, что эта внутренняя борьба уже в революции 1848 года была так сильна, что совершенно парализовала политическую силу революции и сделала возможными реакцию и контрреволюцию, что она во Франции закончилась кровавой расправой буржуазии с рабочими, с которыми заодно буржуазия только что вела революционную борьбу.
Капиталистическая буржуазия в России после свержения самодержавия не менее быстро отделится от пролетариата, чем в 1848 году в Западной Европе, но процесс революционного переворота затянется. Это определяется сложностью политических задач, которые приходится разрешить революции, так как речь идет не просто об изменении политического режима, а о создании впервые государственной организации, охватывающей всю многосложную жизнь современной индустриальной страны, на место той фискально-полицейской системы, до которой единственно развилось самодержавие, — определяется далее запутанностью аграрных отношений в России и уже характеризованной выше недостаточной оформленностью и социальной бессвязностью внепролетарских политических течений страны.
Каковы же при этих объективных условиях развития революции в России задачи социал-демократической партии?
Социал-демократия должна иметь в виду не только свержение самодержавия, этот исходный пункт революции, но и все ее дальнейшее развитие.
Она не может приурочить свою тактику к одному политическому моменту, она должна готовиться к продолжительному революционному развитию.
Она должна готовить политическую силу, способную не только свергнуть самодержавие, но и стать во главе революционного развития.
Этой силой в ее руках может быть только организованный, как особый класс, пролетариат.
Ведя пролетариат в центре и во главе революционного движения всего народа и общества, социал-демократы должны его в то же время готовить к гражданской войне, которая последует за свержением самодержавия, к нападению со стороны аграрного и буржуазного либерализма, к предательству со стороны политических радикалов и демократов.
Рабочий класс должен знать, что революция и падение самодержавия отнюдь еще не покрывают друг друга, что, для того чтобы провести революционный переворот, приходится бороться сначала против самодержавия, а потом против буржуазии.
Еще важнее, чем сознание пролетариатом своей политической обособленности, самостоятельность его организации; его фактическое отделение от всех других политических направлений. Нам говорят о необходимости стянуть в одно все революционные силы страны, но нам важнее забота о том, чтобы не раздробить революционной энергии пролетариата.
Следовательно, обособленность организации и политики пролетариата необходима не только в интересах классовой борьбы, которая никогда не прекращается, ни до революции, ни во время ее, ни после нее, но и в интересах самого революционного переворота.
Опять-таки это не должно означать политической отчужденности пролетариата, игнорирования политической борьбы других партий.
Необходимо брать политическое положение во всей его сложности, а не упрощать его, чтобы облегчить разрешение тактических вопросов. Легко сказать: с либералами, или против либералов! Это очень простое, но вместе с тем очень одностороннее и потому ложное разрешение вопроса. Нужно пользоваться всеми революционными и оппозиционными течениями, но нужно вместе с тем уметь сохранить свою политическую самостоятельность. Для простоты — это на случай совместной борьбы с случайными союзниками — можно снести к нескольким пунктам.
1) Не смешивать организаций. Врозь идти, но вместе бить.
2) Не поступаться своими политическими требованиями.
3) Не скрывать разности интересов.
4) Следить за своим союзником, как за своим врагом.
5) Заботиться больше о том, чтобы использовать ситуацию, созданную борьбой, чем о том, чтобы сохранить союзника.
Итак, прежде всего организовать революционные кадры пролетариата. Эту силу употребить на устранение политического балласта революции. Я понимаю под этим влияние тех общественных слоев и политических партий, которые, идя за одно с пролетариатом до свержения самодержавия, после свержения своей явной враждебностью, политической половинчатостью или нерешительностью затягивают, ослабляют и искажают политический переворот. Толкать вперед все направления политической демократии и радикализма.
Гнать демократов вперед значит критиковать их. Однако, имеются странные головы, которым кажется, что это значит приманивать их ласковыми словами, как комнатную собачку сахаром. Демократы всегда готовы остановиться на полпути; если мы их станем одобрять за тот кусок пути, который они прошли, то они и остановятся.
Словесная критика недостаточна, нужно политическое давление. A это опять-таки приводит нас к революционной партии пролетариата.
Классовая борьба русского пролетариата ясно определилась еще при абсолютизме. То, что помешало развитию мелкобуржуазной демократии, послужило на пользу классовой сознательности пролетариата в России: слабое развитие ремесленной формы производства. Он сразу оказался сконцентрированным на фабриках. Экономическое господство сразу предстало перед ним в своей самой совершенной форме капиталиста, чуждого производству, а государственная власть в своей самой концентрированной форме самодержавия, опирающегося исключительно на военную силу. Ко всему этому социал-демократия не замедлила присовокупить исторический опыт Запада.
Русский пролетариат показал, что недаром прошел эту тройную школу. Он стал твердой ногой на путь самостоятельной революционной политики. Он создал русскую революцию, он объединил вокруг себя, и народ, и общество, но не растворил своих собственных классовых интересов в общем революционном движении, он выставил политическую программу рабочей демократии. Он требует политической свободы в интересах своей классовой борьбы, он требует наряду с гражданскими правами рабочего законодательства.
Наша задача теперь — сделать 8-часовой день таким же постулатом революционного переворота, как бюджетное право парламента.
Но мы не только должны придать политической программе революции пролетарский характер, мы уже, во всяком случае, не должны отставать от революционного хода событий.
Если мы хотим обособить революционный пролетариат от других политических течений, то мы должны уметь стоять идейно во главе революционного движения, быть революционнее всех. Если мы отстанем от революционного развития, то пролетариат, именно благодаря своей революционности, не будет захвачен нашими организациями и растворится в стихийном процессе революции.
Нужна тактика революционной инициативы.
Первый акт Великой Русской Революции кончен. Он поставил в политическом центре пролетариат и объединил вокруг него все либеральные и демократические слои общества. Это двойной процесс: революционной консолидации пролетариата и концентрации вокруг него всех оппозиционных сил страны. Если правительство не пойдет на уступки, этот революционный процесс будет развиваться в возрастающей прогрессии. Пролетариат все более будет сплачиваться и все больше пропитается революционным сознанием. Наше дело воспользоваться этим для его революционной организации. Сумеет ли либеральное общество следовать за этим развитием, или оно испугается растущей революционной силы пролетариата, оставляю под сомнением. По всей вероятности, оно будет колебаться туда и сюда: со своими революционными страхами обращаться к правительству, а от правительственных шлепков убегать к революционерам. Демократические элементы останутся при рабочих. Но мы уже сказали раньше, что они в России очень слабы. Крестьяне все большими массами будут вовлечены в движение. Но они только в состоянии увеличить политическую анархию в стране и таким образом ослабить правительство, они не могут составить сомкнутой революционной армии. С развитием революции поэтому все большая часть политической работы выпадает на долю пролетариата. Заодно с этим расширяется его политическое самосознание, разрастается его политическая энергия.
Русский пролетариат уже сейчас развил революционную силу, которая превосходит все то, что было сделано другими народами во время революционных восстаний. Не было случая, чтобы народ такими массами поднялся во всей стране. С гораздо меньшими жертвами немецкий и французский народ завоевали себе свободу. Сопротивление царского правительства несравненно более сильно, благодаря той военной силе, которой оно располагает, но это противодействие должно развить только тем большую революционную энергию пролетариата. Когда русский пролетариат, наконец свергнет самодержавие — это будет закаленная в революционной борьбе армия, с твердой решимостью, всегда готовая поддержать силой свои политические требования.
Уже французский пролетариат в 1848 году заставил принять во временное правительство своих людей. Революционное правительство не могло существовать без поддержки рабочих и поэтому разыграло комедию государственного попечения о рабочих.
Русские рабочие, которые уже сейчас внесли свои пролетарские требования в политическую программу революции, в момент переворота будут гораздо более сильны и выскажут уже во всяком случае не меньше классового сознания, чем французские рабочие в 1848 году — они несомненно назначат своих людей в революционное правительство. Перед социал-демократией будет стоять дилемма: либо взять на себя ответственность за временное правительство, либо стать в стороне от рабочего движения. Рабочие будут считать это правительство своим, как бы ни держала себя социал-демократия. Создав его революционной борьбой и оставаясь главной революционной силой в стране, они и в самом деле больше закрепят его за собой, чем это возможно выборными листками.
Революционный переворот в России могут совершить только рабочие. Революционное временное правительство в России будет правительством рабочей демократии. Если социал-демократия будет во главе революционного движения русского пролетариата, то это правительство будет социал-демократическим. Если социал-демократия по своей революционной инициативе отстанет от пролетариата, то она будет превращена в ничтожную секту.
Социал-демократическое временное правительство не может совершить в России социалистического переворота, но уже самый процесс ликвидации самодержавия и установления демократической республики даст ему благодарную почву политической работы.
Мы все, боровшиеся в Западной Европе против участия отдельных представителей социал-демократии в буржуазном правительстве, доказывали это не тем, что социал-демократический министр ничем, кроме социальной революции, не должен заниматься, а тем, что, оставаясь в меньшинстве в правительстве и без достаточно сильной политической поддержки в стране, он вообще ничего не сумеет сделать и только будет служить капиталистическому правительству громоотводом против нашей критики.
Совсем иное будет положение социал-демократического временного правительства. Это будет целостное правительство с социал-демократическим большинством, созданное в революционный момент, когда правительственная власть очень велика. За ним революционная армия рабочих, только что совершившая политический переворот, развившая притом беспримерную в истории политическую энергию. И перед этим правительством будут вначале политические задачи, объединившие для революционной борьбы весь русский народ. Социал-демократическое временное правительство, конечно, эту работу совершит более основательно, чем всякое другое.
Если же царское правительство уже в ближайшем пойдет на уступки, то оно этим, конечно, отнюдь еще не разрешает политических трудностей, оно даже еще больше запутывает положение. Процесс политического переустройства России, который даже при революционном развитии требует продолжительного времени, еще больше, разумеется, затянется, раз во главе государственной власти останется правительство, на каждом шагу ставящее новые препятствия прогрессивному развитию; вместе с тем возобновится с гораздо большей интенсивностью процесс выработки политических партий, приостановленный революцией. Но пока из розового тумана политической идеологии выделятся политические партии по их классовым интересам, пока эти партии разовьются до ясного понимания своих взаимных политических отношений и своего отношения к правительству, которое при этом само будет бросаться из стороны в сторону, страна будет находиться в беспрерывном волнении, тем более, что беспрерывно придется бороться за расширение политических прав и прав парламента в частности. Это — долгое время политических смут, в которых последним решающим, хотя и не всегда пущенным в ход фактором явится сила: военная — на стороне правительства, революционная — на стороне народа.
Пролетариату, следовательно, и в этом случае предстоит активная политическая роль. Если он при этом сохранит свою политическую самостоятельность, то он сможет добиться значительных политических успехов.
Уже сейчас за рабочими началось усиленное ухаживание с двух разных сторон. Царское правительство обещает расширение рабочего законодательства, а либеральная и даже полу-либеральная пресса наполняет свои столбцы статьями о нуждах рабочих, о рабочем движении и о социализме. И то и другое характерно, уже по тому одному, что показывает, насколько правительство и буржуазия прониклись страхом и уважением перед революционной энергией пролетариата.
Тактика социал-демократии при этих условиях должна вести к тому, чтобы революционизировать события — расширять политические конфликты и стараться воспользоваться ими, чтобы свергнуть правительство и, таким образом, дать простор революционному развитию.
Каково бы ни было дальнейшее политическое развитие, нам во всех случаях нужно заботиться о том, чтобы отмежеваться от всех других политических направлений. Революция пока что стирает политические различия — тем более важно установить, как развивалась политическая тактика партий до исторического воскресенья 9 января. Мы видим из брошюры товарища Троцкого, как вяло и нерешительно либералы и демократы вели свою политическую борьбу, целиком приуроченную к давлению на правительство, чтобы провести реформы сверху; они не признавали никаких других перспектив; а когда правительство решительно отказалось считаться с их увещаниями, просьбами и претензиями, то они, оторванные от народа, оказались загнанными в тупой угол. Они были бессильны, не могли, казалось, ничего противопоставить реакционному правительству. Мы видим, с другой стороны, как развивалась политическая борьба русских рабочих, все больше расширяясь и наполняясь все больше революционной энергией. Брошюра написана до 9 января, но изложенное в ней развитие революционной борьбы русского пролетариата доведено до такого пункта, что последовавшие затем события нас не удивляют больше, хотя поражают своей огромностью. Создав революцию, пролетариат освободил либералов и демократов из безвыходного положения, теперь, примыкая к рабочим, они находят новый метод борьбы и вместе с тем открывают новые средства. Только революционное выступление пролетариата сделало другие общественные слои революционными.
Русский пролетариат начал революцию, на нем одном держится ее развитие и успех.
Парвус