Автобиография

Следующий автобиографический очерк был издан отдельной брошюрой в июле 1923 года, когда Раковский являлся председателем Совета Народных Комиссаров Украинской Советской Республики. Мы выправили опечатки и некоторые грамматические ошибки и добавили ряд фотографий Христиана Георгиевича. — /И-R/

Винница.

Подольскому районному комитету союза сахарников.

Дорогие товарищи!

В ответ на Вашу просьбу послать Вам свою автобиографию на память рабочим Ковалево-Строгановского сахарного завода посылаю Вам прилагаемые сведения обо мне.

С товарищеским приветом

X. Раковский.

Харьков, 17 июля 1923 г.

Автобиографические сведения.

Я родился в 1873 году на территории теперешней Болгарии*). Говорю — теперешней потому что в год моего рождения Болгария, как отдельное государство, не существовала. Весь Балканский полуостров находился тогда в руках Турции.

*) День рождения 1/13 августа.

Хотя я родился в городе Котел, но занятия моего отца были связаны с другой частью тогдашней Турецкой Империи, а именно Добруджей. После русско-турецкой войны Добруджа отошла к Румынии, а мой родной город к Болгарии. Мой отец стал румынским гражданином так же, как и я.

Мои родители болгарского происхождения. По своим занятиям отец являлся собственником земли и торговцем. Часть своей жизни он провел в Константинополе.

Однако, мои деды и прадеды занимались другим делом — организацией восстаний в Болгарии и др. странах Балканского полуострова против турецкого владычества. Уже с 1810 года и в продолжение всего 19 столетия их имена занесены в историю балканских народов. Таким образом, я свое детство провел в семье, в которой жили революционные национальные традиции.

В детстве я также думал о борьбе с турками, под властью которых находились еще части Болгарии. Мои симпатии к пролетарскому революционному движению начинают выявляться лишь позже, в гимназии.

В 1887 году меня исключают из всех школ за участие в бунте против учителей, но это дело не имело никакого политического характера. После года пребывания в Румынии у своих родителей, я, пользуясь амнистией, снова поступаю в болгарскую гимназию.

В 1890 году, когда я был в 6-м классе, меня снова исключают из всех болгарских школ, но на этот раз уже за определенно социалистическую деятельность. Уже за год до этого, в 1889 г., когда мне было 15 лет, имело место мое первое публичное выступление в качестве социалиста. Как ни странно, но это выступление имело место в церкви моего родного города, куда я явился во время пасхальных вакаций и где священник, не осведомившись о моих убеждениях, разрешил мне обратиться к «православным христианам» с речью «о первобытной церкви Св. Иакова». Из этой речи я сделал восхваление коммунизма первой Христианской Общины. Я уже участвовал в подпольных кружках, издавал подпольную литературу на гектографе, переводил брошюры с французского и с русского и собирал средства на издание «Кто чем живет» Дикштейна и «Развитие научного социализма» Энгельса. За мою подпольную деятельность, как я уже сказал, меня в 1890 году исключили из всех гимназий и школ.

При выезде за границу я подвергся второму аресту (первый арест произошел во время ученического бунта в Варне), и болгарская полиция в Рущуке подвергла меня избиению «за оскорбление его царского высочества князя Фердинанда», впоследствии болгарского короля.

Приехавши в Женеву, я уже зимой 1891 года вступаю в Международный кружок студентов социалистов, вхожу в связи с политическими эмигрантами всех национальностей и, в частности, тесно сдружаюсь с российскими социал-демократами.

Во время моего трехлетнего пребывания в Женеве моя деятельность делится между Болгарским социал-демократическим движением, Женевским рабочим движением и русской заграничной социал-демократической работой. При моем близком участии издаются 4 номера большого болгарского журнала «Социал-Демократ», переводятся и издаются различные брошюры с французского и с русского, как, например, брошюра Габриэля Девилля «О развитии капитала» с моим предисловием и т.д. Кроме того, я сотрудничаю в издающихся в самой Болгарии газетах и журналах только что основанной болгарской социал-демократической партии.

Мое участие в русском эмиграционном движении выражалось в руководстве кружками студентов (одним из этих кружков я руководил вместе с Розой Люксембург), в участии в митингах и собраниях русской колонии, на которых главным образом велась борьба против либерального, (впоследствии кадетского) русского студенчества того времени. Эта борьба, с которой был тесно связан Плеханов, привела меня в Женевскую тюрьму Сен-Антуан по жалобе одного русского кадета, обвинявшего меня в покушении на его убийство. Я был арестован и помещен в Отделение уголовных преступников, откуда потом был освобожден вследствие вмешательства Женевских депутатов социал-демократов, а также вследствие снятия жалобы обвинителем под давлением всей русской колонии.

Мое участие в Женевском рабочем движении и в международном выражалось в моих публичных выступлениях (одно из них 1-го мая 1892 г. вместе с Жюлем Гедом), в моем участии в издающемся в Брюсселе журнале «Студент социалист». Между прочим, я был секретарем Комитета организации 2-го Международного Съезда студентов социалистов, который имел место в Женеве зимой 1893-94 года, но на котором я, хотя лично его организовывал, не мог присутствовать, будучи тогда уже в Берлине.

Летом 1893 года я присутствую и участвую в качестве делегата болгарских социал-демократов на Цюрихском Международном Съезде.

Зимой 1893-94 г., имея в кармане рекомендации Плеханова к старику Либкнехту и Аксельрода к Зингеру, я отправляюсь в Германию, вхожу в подпольный социал-демократический студенческий кружок, поддерживаю связь между Плехановым и Либкнехтом, а также между Плехановым и Верой Засулич, с одной стороны, и русскими легальными марксистами, с другой.

Моя деятельность в Берлине обращает на себя внимание германской полиции, и в апреле 1894 г., после короткого ареста, меня высылают из пределов Пруссии «за деятельное участие в стремлениях международной разрушительной партии», как сказано в моем университетском удостоверении.

После 6-тимесячного пребывания в Швейцарии я отправляюсь во Францию продолжать свои медицинские занятия сначала в Нанси, а потом два года в Монпелье, где и кончил медицинский факультет в 1897 г.

За эти три года, проведенные мною во Франции, я продолжаю свою работу в болгарских социал-демократических журналах и газетах, которые отчасти были обязаны своим существованием именно моему усиленному сотрудничеству в них. Продолжаю работать в «Форвертс», корреспондентом которого о балканских делах я стал, будучи в Берлине. Также стал сотрудничать в основавшемся во Франции в Тулузе журнале «Социалистическая молодежь». Я не прекращал своих связей с Российской социал-демократией, в частности, с Верой Ивановной Засулич, которая в это время уже живет в Лондоне, а также с Плехановым.

 

Студенческие друзья.

Молодой доктор румынской армии.

 

Во время моего пребывания в качестве студента медицинского факультета я веду параллельно работу со студенчеством балканских стран, организуя среди них кружки, а также и среди студентов французов, и среди русских. В частности, в Монпелье в течение 2-х лет через руководимый мною студенческий кружок проходит много студентов французов, часть которых нас покинула впоследствии, перейдя к соглашателям, а часть еще теперь продолжает работать в коммунистической партии. Я принимаю участие также и во французской газете «Ла Птит Репюблик», пока она была органом французской рабочей партии (Гедистов), с которой меня связывали не только политические убеждения, но и чувства личной дружбы с её вождями.

В 1896 году я участвую на Лондонском международном социалистическом съезде также в качестве делегата болгарской социал-демократической партии.

Летом 1897 года, как уже заметил, я окончил медицинский факультет. Для получения докторской степени я защищал диссертацию, вызвавшую очень большой шум среди профессоров, студентов, а потом в печати, под заглавием «Этиология преступности и вырождения». Эта диссертация, которую потом цитировали заграницей в специальных сочинениях, являлась первой попыткой применить к пониманию преступности и вырождения марксистское понимание истории и природы. Впоследствии эта книжка была доступна и для широких масс еще в царское время в народной библиотеке Алексеева под редакцией Рубакина. Она вышла под немного странным названием «Несчастненькие» и подписана именем «Женщина врач Станчева». Подпись имела исключительной целью ввести в заблуждение русскую цензуру. Напечатана она была по-русски в 1901-1902 г.

Я здесь должен упомянуть еще о моих связях с польской социал-демократической партией, которая своей борьбой против русского царизма завоевала большую популярность в международной социал-демократии и в частности на Балканах. С 1896 до 1900 г. я давал статьи во французские и польские издания польской социал-демократической партии. Был также лично тесно связан с её вождями до тех пор, пока в Польше не появилась настоящая интернационалистическая социал-демократическая партия во главе с Розой Люксембург.

Во время своих студенческих вакаций, между прочим, в 1894 году, я сделал агитационное путешествие в Болгарию, организуя митинги и собрания, направленные главным образом против русского царизма и против русских партий в Болгарии. Уже в это время за мной была репутация отъявленного врага русского царизма и моя специальность была борьба с русской политикой в Европе и на Востоке. В этом отношении как я, так и другие болгарские социал-демократы, выполняли директиву российских социал-демократов, в частности Плеханова, который ставил перед международным пролетариатом задачу изолирования царской России.

По окончании университета я в первый раз поехал в Россию, в Москву, вместе с моей женой Елизаветой Павловной Рябовой, которая была русской из Москвы. К этому отъезду я получил первые явки к еще очень слабо-развитым подпольным социал-демократическим кружкам. Заболевши тяжело в Москве, я не мог исполнить свои намерения и, пролежавши несколько недель, вернулся домой в Румынию. Зато зиму 1897-1898 г. я провел в усиленной социалистической агитации по всем городам Болгарии, чередуя темы своих речей, говоря один день о задачах социальной демократии и рабочего класса, другой день — о внешней политике русского правительства, третий день — о преступности, четвертый день — о национализме и т.д. По предложению товарищей я написал книгу под заглавием: «Руссия на исток» (Россия на Востоке), большое сочинение в 300 страниц, в котором я подверг исторической критике русскую политику на Востоке и, конечно, также и внутреннюю политику русского царизма. Эта книга явилась серьезным подспорьем в руках не только социал-демократической партии в Болгарии, в борьбе со всякими болгарскими буржуазными русофильскими партиями, но и в Сербии, и в Румынии.

Я продолжал, конечно, свое сотрудничество в социал-демократических журналах.

В то же самое время я сдавал государственные экзамены по медицине и в Румынии, и в Болгарии. Потом, решив посвятить себя румынскому рабочему движению, я поступил отбывать свою воинскую повинность в румынскую армию.

Я окончил свою воинскую повинность первого января 1900 г. Моя военная служба не только не помешала моей работе, но и создала мне досуг для продолжения своего сотрудничества в различных журналах. По румынскому закону врачи, отбывая воинскую повинность, получали чин поручика и приравнивались в правах к офицерам. Между прочим, тогда появилась моя статья в 1-м русском легальном социал-демократическом журнале «Наше слово», за подписью Радева, о классовой и политической борьбе в Болгарии. Появилась моя статья «О задачах социал-демократии в Балканских странах» в польском социал-демократическом журнале «Пшедевид». Кроме того, я выпустил на болгарском языке книгу относительно дела Дрейфуса, которое тогда волновало весь мир, а также полемическую книгу против спиритизма, мистицизма и других идеалистических уклонов в науке. Эта книга не большая, носит заглавие «Наука и чудеса».

Я продолжал регулярно давать передовые статьи в болгарском социал-демократическом журнале «Ново време», выходящем и поныне, как научный орган болгарской коммунистической партии. Наконец, во время моей воинской службы я стал работать над большой книгой «Очерки современной Франции», которая вышла летом 1900 г. в Петрограде, под псевдонимом «Инсаров». Я продолжал свое сотрудничество в берлинском «Форвертсе», где я критиковал существовавшее тогда социал-демократическое движение в Румынии, как движение интеллигентско-оппортунистическое.

Отбывая воинскую повинность в феврале 1899 г., я приехал в Петроград, где находилась моя жена. Я уже был в личной связи с легальными русскими марксистами — Струве, Туган-Барановским, Потресовым и другими, с которыми познакомился еще в Лондоне в 1896 г. Но нужно заметить, что уже в 1899 г. раскол между большинством и легальными марксистами, уходившими большей частью в бернштейнианство, был совершившимся фактом. В Петрограде я успел дать статью для выходящего подпольного рабочего органа, называвшегося, если не ошибаюсь, «Рабочее знамя». Я также успел выступить с речью на одном из диспутов в «Обществе покровительства русской торговле», под председательством генерала графа Игнатьева, где моя речь, речь человека, привыкшего к заграничному «вольнодумству», казалась настолько резкой, что на другой же день полиция искала меня, желая арестовать и выслать, как это явствует из одного документа охранки. Но это ей не удалось, т.к. я успел за это время уехать.

Мой новый план был — по окончании воинской повинности в Румынии — приехать и поселиться в России, а именно в Петрограде. Меня считали пригодным для подпольной литературной работы. Я и приехал в Петроград в начале 1900 г., но не пробыл и двух недель, как уже был выслан из пределов Российской Империи.

Я отправился во Францию как раз во время Парижского международного социалистического съезда, где я участвовал в качестве делегата Болгарии и вместе с Плехановым боролся против «каучуковой резолюции» Каутского по вопросу о сотрудничестве с буржуазными правительствами.*) Этому съезду и посвящена моя статья в первом номере «Искры», статья не подписанная потому, что я еще не терял надежды вернуться в Россию.

*) Эта резолюция допускала сотрудничество, хотя делала ряд оговорок.

В Париже я вступил в число сотрудников выходившего тогда журнала «Социалистическое движение» под редакцией ля-Гарделя, который колебался между реформизмом и революционным синдикализмом, вел очень неопределенную эклектическую линию, но являлся в то время единственным социалистическим журналом во Франции. Другой журнал, который выходил, «Социалистическое обозрение», основанный Малоном, являлся исключительно реформистским.

С другой стороны, чтобы иметь средства на существование, я стал сотрудничать в легальных русских журналах «Мир Божий», а также посылать корреспонденции в ежедневный «Северный курьер». Как известно, в обоих этих изданиях участвовала и часть наших легальных марксистов. Наконец, использовав свое принужденное пребывание в Париже, я поступил на юридический факультет.

В 1901 г. мне удается вернуться в Россию. Попал я в Петроград как раз во время полной дезорганизации как всяких социал-демократических литературных, так и подпольных кружков.

Смерть моей жены заставила меня скоро снова уехать за границу, где я мог гораздо легче применить свои агитаторские и публицистические влечения.

В период 1900-1904 г.г.я дал много статей в русской легальной литературе, из которых, за исключением статьи о Сен-симонизме и Сен-Симоне, имеющей теоретический, философский характер, все остальные являются, главным образом, статьями и работами исторического характера. Большая часть этих статей — исторического характера — были посвящены различным сторонам французской жизни. В Петрограде условия жизни заставили меня перейти даже на беллетристику и напечатать в детском журнале «Юный читатель» повесть под немного неожиданным заглавием «По северу России». Из моих исторических работ того времени я упомяну следующие: «Меттерних и его время» (вышедшее потом отдельным изданием в биографической библиотеке Павленкова), «Ламенне и его время», «Французские памфлетисты», «Турция и Македония», «Жорж Клемансо», «Эволюция национализма и гуманитаризма во Франции», «Мистическая Франция», «Французский клерикализм» и т.д. Они напечатаны в «Мире Божьем», в «Вестнике Европы», «Образовании», «Вестнике всемирной истории», «Русской мысли» и т.д.

Когда я был еще в 1900 г. во Франции, после первой высылки из России, у меня было сильное желание войти целиком во Французское рабочее движение, но в качестве иностранца я мог только участвовать в газетах, журналах и то большей частью под псевдонимом, участвовать в подпольных или маленьких кружках, но широкая политическая деятельность была для меня закрыта. После первого большого выступления меня, как и всякого другого иностранца, ждала неминуемая высылка. Поэтому я решил вступить во французское гражданство. Но французская полиция ставила мне всякие препятствия и, — когда она наконец согласилась допустить меня не к большому, а к малому гражданству, т.е. к такому, которое после 3-хлетнего пребывания дает полное французское гражданство, — меня уже во Франции не было.

Маленькая подробность: перед своим отъездом из Франции я успел в первый раз в своей жизни заняться медицинской практикой во французской деревне в течение 6-ти месяцев, продолжая в то же самое время мои занятия на юридическом факультете.

Летом 1903 г. я предпринял путешествие в Болгарию и участвовал на съезде болгарской социал-демократической партии тесняков, выступал на митингах и собраниях, которые организовывала эта партия в Рущуке во время съезда.

Весной 1904 г. я повторил то же самое путешествие, но объехал уже главные города всей Болгарии. Прочитанные мною тогда доклады и произнесенные речи были стенографированы и выпущены отдельными изданиями. Я напомню некоторые из них: «Наши разногласия» (полемика с болгарскими оппортунистами), «Происхождение и задача социализма» (история утопического и научного социализма), «Социализм и рабочий класс», «Русско-японская война» и проч.

Летом 1904 г. я присутствую на Амстердамском международном социалистическом съезде в качестве делегата от болгарской социал-демократической партии тесняков (в Болгарии в это время уже произошел раскол), а также в качестве делегата от сербской социал-демократической партии. Я принимаю участие в дебатах по самому главному вопросу Амстердамского съезда — вопросу о тактике, и благодаря моему голосу проваливается оппортунистическая резолюция Вандервельде и Адлера. В Амстердаме я, по поручению делегации российской социал-демократической партии, выступаю от имени России на рабочем митинге, организованном по случаю убийства Плеве *).

*) Зимой 1903-1904 г. я провел несколько месяцев в Париже, руководил социал-демократическими кружками студенчества, выступал на митингах по поводу разразившейся русско-японской войны и вел полемику с эс-эрами.

Возвратившись в Румынию, я стал искать связей с румынскими рабочими. 9-го января 1905 г. послужило толчком для создания нового рабочего движения в Румынии. Оно уже коренным образом отличалось от старого рабочего движения: поскольку то было оппортунистическим, постольку новое рабочее движение было ярко-красное, даже с некоторым синдикалистско-революционным уклоном.

В марте 1905 г. при содействии группы товарищей рабочих я основал «Рабочую Румынию» — орган нового рабочего движения.

1905-1906-1907 г.г. до дня моей высылки из Румынии прошли в большой интенсивной работе над созданием рабочих союзов и рабочей политической партии в Румынии. Нужно сказать, что работа была благодарной. В конце девяностых годов в Румынии была ликвидирована старая социал-демократическая партия и исчезли всякие классовые рабочие организации. Румынское правительство пыталось вовлечь румынских рабочих в так называемые корпорации, т.е. смешанные союзы из хозяев и рабочих, главным образом, мелкой и средней промышленности. Первое время рабочие поддались этому, но скоро они убедились, что им оттуда ждать нечего. Как раз в этот момент я, вместе с группой сознательных рабочих революционеров, бросил лозунг: «Долой корпорации. Да здравствуют профессиональные рабочие союзы». Началась стихийная тяга к рабочим союзам.

К тому же эти 3 года были периодом расцвета крупной румынской промышленности — нефтяной и связанной с ней металлургической. Забастовка шла за забастовкой, и союзы являлись или условием её, или часто, последствием. Кроме того, революционные события, которые развертывались в России, служили также большим толчком для пробуждения румынского рабочего класса. Событие, которое имело большое влияние — это было прибытие революционного броненосца «Князь Потемкин» в Констанцу. Мне лично пришлось в июне 1905 г. подняться на этот броненосец и после неудачных попыток направить его на Кавказ, где, по сведениям, в это время в Батуме происходили забастовки, а в горах восстания. Позже я должен был взяться за организацию и устройство потемкинцев в Румынии.

В 1906 г. летом я отправился подпольно в Петроград, а потом на юг в Одессу. Я старался выяснить возможности создания социал-демократической ежедневной газеты. Невозможность этого заставила меня вернуться обратно в Румынию.

Я сказал немного выше, что работа была благодарная. В Галаце, Браилове, Констанце, Бухаресте, Плоештах, Яссах рабочие сотнями и тысячами входили в профессиональные союзы. Попытки правительства предупредить забастовочное движение, дезорганизовать рабочую верхушку приводили к обратным результатам. Правительство старалось мобилизовать в остатки корпораций различных деклассированных рабочих, устроившихся, как чиновники, вокруг этих корпораций, получавших, между прочим, государственную субсидию и имевших большие доходы от принудительных взносов рабочих. Но это не привело ни к каким результатам. Рабочие не верили больше продавшимся вождям корпораций. Последние прибегли тогда к насилию. Между прочим, они устроили мне в г. Констанце, во время одного собрания, засаду и избили меня, а полиция, вместо того, чтобы арестовать виновников этого хулиганского нападения, наоборот арестовала меня и на извозчике провезла меня через город. Я был весь облит кровью. Эта хулиганская выходка вызвала всеобщее возмущение среди рабочих и послужила поводом для организации по всей стране митингов протеста против корпораций и против политики правительства и полиции, защищающих корпорации.

Наступил 1907 год, который в истории румынского рабочего движения и в моей работе должен был внести крупные перемены.

В феврале вспыхнуло крестьянское восстание. Оно было направлено сначала против евреев-арендаторов северной Молдавии и было вызвано антисемитской травлей румынских либералов и румынских националистов антисемитов. Однако, крестьяне, разгромивши усадьбы, занимаемые арендаторами-евреями, перешли к арендаторам-крестьянам, а потом к помещикам-христианам, доказывая таким образом, что к какой бы религии ни принадлежал эксплуататор, для крестьянства он остается эксплуататором.

У власти находилось консервативное правительство, правительство настоящих помещиков. Оно было бессильно справиться с крестьянским восстанием и передало власть более наглой и более сильной, хотя такой же помещичьей, но с примесью буржуазности, партии либералов.

 

Александра, вторая жена Христиана Георгиевича.

Агитационная листовка румынских социалистов.

 

Положение Румынии стало критическим. Вся страна, т.е. все деревни были объяты пламенем крестьянских восстаний. Крестьяне жгли поместья, резали тех очень немногих помещиков, которые в это время года (была еще зима) находились в деревне. Особенно бурную форму приняли восстания в Валахии, в прибрежных к Дунаю округах. Нужно сказать, что крупные собственники и жесточайшие эксплуататоры румынского крестьянства именно и были в округах самыми богатыми, с самой плодородной землей. Наоборот, в округах, которые находились вблизи Карпатских гор — преобладала мелкая собственность. Больше всего боялось Румынское правительство, что армия, отправляемая усмирять крестьян, может отказаться стрелять в них. Поэтому либералы с первого же дня решили действовать с особой энергией, давая военному командованию полную свободу действия — и последнее расстреливало крестьян и сносило деревни артиллерией по своему усмотрению. Вторым делом была расправа быстрая с рабочим движением, которое накануне крестьянских восстаний держало власть в городах в постоянной тревоге. Правительство боялось, конечно, объединения рабочих с крестьянами, и возможно, что такое объединение произошло бы, несмотря на то, что между еще молодым рабочим и стихийным крестьянским движением не было никакой организационной связи, если бы правительству не удалось бы изолировать деревню от города. А чтобы обезвредить рабочее движение в городах, был принят целый ряд мер: обыски, конфискация социалистических газет, закрытие помещений профсоюзов и профорганизаций, арест вождей рабочего движения. Конечно, первым арестован был я. Уже 15-го марта в Румынской Палате Депутатов Маргиломан, бывший министр-консерватор, отправил запрос новому Правительству в лице Председателя Совета Министров Димитрия Стурза о тех мерах, которые Правительство считает необходимым принять против организации «Рабочей Румынии», орган которой напечатал воззвание к солдатам и призывал их не стрелять в крестьян.*) Стурза ответил, что меры принимаются и что касается меня, в руках правительства имеются уже материалы, доказывающие, что я не являюсь румынским гражданином. Так как я состоял военным врачем в запасе, то вначале румынским властям пришло в голову меня обезвредить путем моей мобилизации в армию, даже упорно ходили слухи, что меня отправят на поле сражения и будут приняты соответствующие меры, чтобы меня ликвидировать полностью. Потом, однако, оказалось, с точки зрения полиции, нецелесообразным меня пускать вместе с моим полком, который направлялся как раз в район восстания, и я не успел еще собраться поехать за моим полком, который уже находился в дороге, как получил новый приказ, чтобы я задержался в казарме. Это происходило в г. Констанце. В Бухаресте, Галаце, Браилове были арестованы другие товарищи. Жестокая расправа с крестьянами пошла чрезвычайно быстро. Я мог следить за газетами, которые мне приносили офицеры, а кроме того ко мне поступали и частные сведения, еще более обличающие румынское правительство, чем те, что печатались в газетах. Я считал необходимым сообщить о совершившихся ужасах моим товарищам в Париже, и мое письмо было в виде статьи напечатано в газете «Юманите». Конечно, я совершил преступление, с точки зрения военной дисциплины, — за это я впоследствии был наказан не особенно тяжело: меня лишили звания офицера «армии его величества Румынского Короля, как недостойного носить офицерский эполет». Гораздо тяжелее отразилась не только на моей собственной жизни, а на рабочем движении другая мера, которую Румынское правительство уже подготовляло — мое изгнание из Румынии. Удалить агитатора и пропагандиста от живой работы, лишить его общения с рабочими массами, есть самое величайшее наказание. Хотя не было никакого законного основания совершить этот произвол, но Румынское правительство и на этот раз не постеснялось перед нарушением своих собственных законов. Однако, оно обманулось в своих расчётах, что и этот произвол ему сойдет, как уже многое ему сходило. Ни рабочее движение, поскольку оно существовало в Румынии, ни я вовсе не думали примириться с преступлением Румынского правительства. Мы клялись, что борьба против беззакония, совершаемого Румынским правительством, должна закончиться его поражением и нашей победой, и мы сдержали наше слово. В течение пяти лет вопрос о моем возвращении в Румынию и восстановлении меня в моих политических правах стал практической задачей, вокруг которой развертывалась классовая борьба румынских рабочих. Конечно, румынский рабочий класс не забывал других своих задач, но заставить правительство уважать права рабочих — это было также одной из больших побед, о которых может мечтать рабочий класс.

*) Центральная рабочая политическая организация называлась, как и сама газета, «Рабочая Румыния».

Я не имею в виду здесь описывать различные стадии, через которые прошла эта борьба.

В самой Румынии в эту борьбу были втянуты постепенно, кроме рабочего класса, и части мелкой буржуазии. В известный период политической жизни Румынии политическая группировка шла по линии: за мое возвращение или против моего возвращения. Эта борьба покатилась и за пределы Румынии. Румынским рабочим в борьбе с либеральным правительством усердно помогала рабочая социал-демократическая печать во всей Европе и даже часть мелко-буржуазной радикальной печати.

Как я уже заметил, эта борьба окончилась моим возвращением в начале 1912 года. В период моего изгнания я продолжал, конечно, участвовать в руководстве румынским рабочим движением, продолжал сотрудничать в газетах партии и профессионального движения, издавать брошюры и даже выпустил в течение года 12 книжек социал-демократического журнала «Социальное будущее». Кроме того, я подготовил две книги разного содержания: одну по-румынски: «Из царства произвола и трусости», другую по-французски: «Боярская Румыния». Первая предназначенная для рабочих в Румынии, вторая — для сведения социалистических партий и общественного мнения заграницей, — и обе они были связаны с гонениями против румынских рабочих и крестьян. В них было освещено и мое дело. Я вернулся нелегально в 1909 г. в Румынию, был арестован, но меня отдали под суд за нарушение закона и я был вновь выслан. Здесь разыгрался большой скандал, так как я сопротивлялся и меня должны были силой втолкнуть в вагон. С другой стороны, венгерские власти отказались меня принять и меня посылали, как пакет, из одной территории на другую, пока наконец, после дипломатических переговоров между Румынским и Австро-Венгерским правительствами, венгерские власти меня приняли на свою территорию. Мои расчёты и расчёты моих товарищей из нашей организации были все построены на повторяющихся процессах, которые служили нам средством для агитации и организации. До этого, уже в мое отсутствие из Румынии в 1908 г. в марте и апреле Румынское правительство закатило мне два процесса, где оно, чтобы оправдать мою высылку, которая являлась незаконным актом, так как в Румынии не было закона, на основании которого правительство могло бы высылать своих собственных граждан, румынские власти прибегали к самому невероятному юридическому крючкотворству, и не постеснялось даже сфабриковать против меня фальшивые документы. Мы стремились поставить процесс в моем присутствии, но Румынское правительство предпочитало пустить меня скорее на свободу за границу, чем держать в тюрьме, и создавать против меня процесс, который был бы в руках румынской рабочей партии и в моих руках средством борьбы против правительства и против буржуазии. Когда в октябре 1909 г. я попытался проникнуть в страну, то был арестован и, когда Румынское правительство перебросило меня на венгерскую территорию, оно распорядилось, чтобы об этом факте в газетах ничего не сообщалось. Но так как факт ареста тем не менее проник в печать, Румынское правительство стало его категорически отрицать. Румынский рабочий класс, который из опыта знал, что Румынское правительство было способно на всякое беззаконие, усмотрел в попытке Румынского правительства скрыть мой арест и мое непринятие на венгерскую территорию плохой признак преступных намерений Румынского правительства по отношению ко мне. В день 19-го октября 1909 г. в Бухаресте рабочие, объятые негодованием, в особенности после того, как в вечерних газетах появилось сообщение о намерении Братиано меня скорее уничтожить, чем пустить обратно в Румынию, — устроили демонстрацию на улицах, закончившуюся кровавой дракой с полицией. Кроме десятков раненых, около 30 рабочих было арестовано, среди них вожди профессионального и политического рабочего движения, и в ту же ночь были подвергнуты избиению в полицейских подвалах Бухареста. Все эти возмутительные факты вызвали протест не только в самой Румынии — во всех её больших и малых рабочих центрах и в буржуазно-демократической печати, но и вне Румынии. Борьба между рабочими и правительством обострялась. Происходит неудачное покушение на Братиано, в организации которого, как оказалось, принимала участие сама полиция. Покушение на Братиано было сигналом новых гонений против рабочих, против права забастовок и прав союзов. Правительство Братиано не могло больше оставаться у власти, оно ушло, проклинаемое рабочими, уступив место правительству консерваторов во главе с Карпом. В феврале 1911 г. я вновь приезжаю нелегально в Румынию, на этот раз мне удается добраться до самой столицы и после того, как я связался с моими товарищами, я отправился и отдался в распоряжение судебных властей. И на этот раз, вместо того, чтобы открыть предо мною врата тюрьмы, Румынское правительство предпочло опять бросить меня на чужую территорию, и так как уже венгерские пути были скомпрометированы, румынское правительство старалось бросить меня на болгарскую территорию. Но его попытки перебросить меня через два пограничных пункта на болгарскую территорию также не удались. Еще оставался открытым для высылки меня — российский путь, к которому правительство не могло прибегнуть, и, наконец, путь морской. Я был погружен на пароход, снабжен румынскими паспортами и отправлен в Константинополь. Однако, и здесь через несколько дней, по требованию румынской полиции, младо-турецкие власти меня арестовали. Вмешательство турецких социалистических депутатов выручило меня от турецкой тюрьмы. Я приехал в Софию и поставил ежедневную социалистическую газету «Вперед», главной задачей которой являлась борьба с болгарским воинственным национализмом, готовившим балканскую войну. Конечно, я стал мишенью для нападок всех болгарских националистов. И точно так же, как в 1907 г., в румынской печати против меня стали вести кампанию, что якобы я являюсь агентом русского генерального штаба, так и теперь болгарская печать стала вести против меня кампанию, что я являюсь агентом турецкого правительства. Были даже такие, которые указывали на определенную цифру турецких лир, которую Турецкое правительство будто бы мне выдало во время одной моей поездки в Салоники.

Между тем в Румынии подготовлялся перелом в мою пользу. Главным врагом нашего рабочего движения была либеральная партия, которая представляла не только помещиков и арендаторский капитал, но еще, главным образом, промышленный капитал. После некоторых уступок, сделанных крестьянам, вызвавших в деревне некоторое успокоение, консерваторы подумали, что они могут до поры до времени не опасаться новых выступлений со стороны крестьян и что рабочее движение может в этот период сослужить консервативной стратегии полезную роль в борьбе с либералами. Так или иначе, после второго моего возвращения, после второй высылки моей за границу, консерваторы заявили, что они готовы допустить, чтобы мое дело было пересмотрено. Декрет о высылке был снят, и специальный суд восстановил меня в моих политических правах. Это было в апреле 1912 г.

 

Не долго пришлось нам пользоваться периодом «мирного» партийного строительства. Осенью 1912 года вспыхнула первая балканская война, и с того момента Румыния и весь Балканский полуостров вошли в эпоху войн. Но раньше, чем говорить об этом периоде, я должен еще упомянуть, что за время моего пятилетнего изгнания я присутствовал в качестве румынского делегата на двух международных съездах — в Штутгарте и Копенгагене.
 

Рисунок 1913 года.

 

Кроме того, я представлял румынскую партию в 1911 году на конференции балканских социалистических партий, имевшей место в Белграде. В том же году, по поручению Международного Социалистического Бюро, я выступал в Салониках на митинге против турецко-итальянской войны. А летом 1912 года, накануне первой балканской войны, я организовал в Константинополе конференцию балканских социалистических партий, выработавшую программу действий против наступающей войны. Но предупредить эту войну не удалось. После начала первой Балканской войны я отправился в Брюссель на заседание Международного Социалистического Бюро, на котором было принято постановление о созыве экстренного Базельского Съезда, на котором, однако, мне не удалось присутствовать, так как в это время я целиком поглощен был борьбой против вовлечения Румынии в Балканскую войну. Но и этого нам не удалось предупредить, и Румыния выступила во второй Балканской войне, занявши часть Болгарии, не встречая никакого сопротивления, так как все болгарские войска в это время находились на греческом, на сербском и на турецком фронтах. Румыния успела нажиться за счет Болгарии, захватив у неё богатую провинцию Добруджу, расположенную между Дунаем и Черным морем. Конечно, вся румынская социал-демократическая партия протестовала против этого грабежа чужой территории, но больше всех за этот протест попадало мне, который при этом еще имел несчастье быть болгарского происхождения. Не прошло и года после окончания второй Балканской войны и подписания Бухарестского мира, как надвинулись предвестники новой войны. Как известно, Румыния не вступила в империалистическую войну с самого её начала. Румынское правительство торговалось, оно ждало, пока выяснится, на чьей стороне будет победа и от кого можно будет больше содрать. За этот период, начиная с августа 1914 г. по август 1916 г., когда Румыния вступила в войну, румынской социал-демократической партии пришлось перенести очень тяжелую борьбу. Внутри самой Румынии мы должны были отстаивать нейтралитет страны против двух военных партий — русофильской и германофильской, т.е. против тех, которые хотели, чтобы Румыния воевала на стороне России и Антанты, и тех, которые хотели, чтобы Румыния воевала на стороне Германии против Антанты. Румыния стала ареной, где столкнулись политические стремления двух групп государств. Борьба была ожесточенная. Мы знали моменты победы, когда чувствовали, что под тяжелым кулаком рабочего дрогнут страны, войны не будет. Но были моменты, когда военная партия, получая всякого рода подкрепления извне и изнутри, и чувствуя за собой силу, говорящую языком военных побед одной или другой группы государств, подымала голову. Борьба не ограничивалась неслыханной по своей остроте газетной полемикой, митингами и уличными демонстрациями. Она принимала иногда более трагический характер. В Балканских странах с грубыми полицейскими нравами не раз палка и револьвер заменяют политические аргументы во время политической борьбы. Еще в 1913 г. в Тульче начатая нашей партией избирательная кампания натолкнулась на организацию полицейской шайки хулиганов. Рабочих избивали на улицах и избивали в полицейских подвалах. Ко мне применили более цивилизованное средство — обливали водой из пожарных машин и ограничились моим арестом и отдачей под суд за оскорбление властей, в частности прокурора. Приговорили меня к двухнедельному тюремному заключению, которое я высидел в Тульче. Но когда началась война, то вместо палки и пожарной машины на нас стали направлять дула револьверов и винтовок. В Фокшанах мы должны были отстреливаться от шайки, которая ожидала меня и моих товарищей на вокзале в момент, когда мы выходили из вагона. А в июне 1916 г. в Галаце рабочая демонстрация встретила залп роты и 9 человек пали убитыми на мостовой, а десяток, другой раненых были унесены в больницы. Уехавши случайно накануне из Галаца, я в самой демонстрации участвовать не мог, но на другой же день я был арестован, отвезен в Галац, и против меня началось судебное следствие за организацию бунта против властей. Все эти безобразия вызвали взрыв негодования среди рабочих. В Бухаресте была объявлена всеобщая забастовка, которая грозила распространиться по всей Румынии. Правительство, решившее уже начать войну, очевидно, побоялось накануне самой войны вызывать в стране беспорядки и поэтому освободило как меня, так и других арестованных товарищей.

Через 2 месяца Румыния вступила в войну, а месяц спустя я был арестован, причем Румынское правительство тащило меня за собой во время отступления из Бухареста к Яссам. Первого мая 1917 г. я был освобожден русским гарнизоном в Яссах. Этот революционный акт, встреченный приветствием со стороны рабочих России, Румынии и других стран, вызвал негодование не только Румынского правительства, но и Русского временного правительства. Гучков поспешил в телеграмме осудить Ясский Совет Рабочих и Солдатских Депутатов. А с другой стороны, временное правительство с первого же дня моего приезда в Россию стало тщательно следить за всеми моими действиями так же, как и за действиями других товарищей румынских социал-демократов, революционеров, прибывших в Россию. Растерявшееся в первые дни февральской революции, правительство румынских помещиков, во главе с Братиано, скоро нашло своих лучших друзей в лице русского временного правительства, как того, во главе которого был князь Львов, так и того, в котором впоследствии председательствовал Керенский. Социалист-революционер Керенский не только издал, по требованию Румынского правительства, приказы, о чем свидетельствует его архив, о том, чтобы за нашей деятельностью организовать строжайший надзор, но он не прочь был бы выдать румынским властям некоторых из румынских товарищей, в частности товарища Бужора, а также принять меры и против меня.

Первый город, посещенный мною на территории тогдашней Революционной России, была Одесса. Здесь я начал свою борьбу против войны и против оборончества, которая вызвала кампанию против меня Бурцева, Алексинского и др. Приехавши в Петроград, я продолжал ту же самую борьбу. Хотя я не входил организационно в партию большевиков и в некоторых вопросах не сходился с ними, но в глазах врагов рабочего класса я составлял одно с большевиками. Орган Плеханова «Единство» напоминал мне, что я иностранец и что я не должен злоупотреблять гостеприимством. Другими словами, мне грозили высылкой, если я буду продолжать свою деятельность. Во время корниловских дней, будучи предупрежден быв. эс-эром и теперешним коммунистом Семеновым, что генералом Лукомским из ставки Корнилова издан, если не ошибаюсь 26 августа, приказ о моем аресте, я решил принять меры предохранения, и некоторое время меня скрывала большевистская организация во главе с покойным товарищем Высоковым в Сестрорецком патронном заводе. Отсюда я перебрался в Кронштадтскую большевистскую организацию. После ликвидации корниловщины, я решил поехать в Стокгольм, где должна была быть созвана конференция циммервальдцев. Здесь меня застала октябрьская революция. В декабре я был в Петрограде и в начале января уехал в качестве комиссара-организатора Совнаркома РСФСР на юг, вместе с экспедицией матросов, во главе которых находился известный товарищ, погибший потом во время гражданской войны, Железняк. Пробыв известное время в Севастополе и организовав там экспедицию на Дунай против румынских властей, занявших уже Бессарабию, я отправился с экспедицией в Одессу.

Здесь была организована Верховная автономная коллегия по борьбе с контр-революцией в Румынии и на Украине, и в качестве председателя этой коллегии и члена Румчерода я оставался в Одессе до занятия города немцами. С товарищами, работавшими тогда на Украине, мне пришлось пережить трагедию нашего отступления перед австро-немецкой империалистической армией. Из Одессы я приехал в Николаев, оттуда в Крым, потом в Екатеринослав, где участвовал на втором съезде Советов Украины, потом в Полтаву и Харьков. После прибытия в Москву, где я оставался в общем не больше месяца, я отправился во главе делегации, которая должна была вести мирные переговоры с Украинской Народной Республикой, т.е. с Центральной Радой. Эта делегация должна была приехать в Курск к нам. Во главе должен был быть, кажется, Севрюк или Порш — не помню, кто из украинских с.-д. или с.-р. Однако, вместо прибытия украинской делегации, будучи в Курске, мы получили сообщение о перевороте Скоропадского. В Курске, ожидая возможности вести переговоры, мне пришлось заключить перемирие с немцами, продолжавшими, своё наступление по всему фронту с Ростова до Белоруссии. Правительство Скоропадского предложило нам приехать в Киев, считая, что мы будем гораздо более уступчивыми, если оно нас окружит своей вартой, будет терроризировать кампанией в киевских белых газетах и, главное, немецкими генералами и немецкими дипломатами, которые были хозяевами тогдашней Украины. В Киеве мне пришлось пробыть 5 месяцев. И задача руководимой мною мирной делегации заключалась в том, чтобы перед рабочими и крестьянскими массами Украины выяснить истинную политику Советской власти, противопоставляя её политике Скоропадского, Центральной Рады и других агентов германского империализма и русских помещиков. Возвратившись из Киева в Москву, в сентябре месяце я получил экстренную миссию в Германию продолжать там переговоры с германским правительством на ту же тему заключения мирного договора с Украиной. Но из Берлина вместе с русским послом Иоффе, Бухариным и другими товарищами я был выслан германским правительством. Мы находились еще в дороге в Борисове в германском плену, когда получили сведения о германской революции. Через некоторое время Центральный Исполнительный Комитет отправил меня в числе других делегатов, которые должны были поехать в Берлин присутствовать на 1-м Съезде германских Советов Рабочих и Солдатских Депутатов. Но мы были задержаны германскими военными властями в Ковно и обратно возвращены в Россию. После краткого пребывания в Гомеле, где тогда ликвидировалась германская власть, я приехал в Москву, откуда я был вызван Центральным Комитетом Коммунистической партии (б.) Украины, чтобы занять здесь на Украине пост председателя Совета Народных Комиссаров.

О периоде моей деятельности, начиная с января 1919 г., я считаю излишним говорить вам, так как он совпадает с историей Украинской Советской Республики, которая известна вам, как и всем рабочим и крестьянам Украины.

С коммунистическим приветом

X. Раковский.

Харьков, 25 июня 1923 г.

Временное правительство Украинской ССР.

Раковский, Бубнов, Петровский, Иоффе и Ворошилов.

Раковский в центре с группой харьковских комсомольцев, 1919 г.
Первомай 1919 г. в Киеве.

Субботник. Раковский (справа) и Г. Петровский распиливают бревно.

Похороны жертв петлюровцев, 1919 г. Раковский на трибуне читает доклад.

Делегация Украинской ССР в Москве в декабре 1922 г.

Раковский и болгарский крестьянский вождь, Стамбулийский в Генуе, 1922 г.

Л. Б. Красин, Раковский и Шарль Раппопорт

Советский представитель в Великобритании.
Раковский в ссылке.
Журнал французской левой оппозиции.

 

Р. S.

В период 1914—1916 г.г. моя деятельность не ограничилась борьбой против империалистических стремлений румынской буржуазии и румынских помещиков. Я предпринял все зависящее от меня, чтобы связаться с теми партиями, группировками и отдельными товарищами, которые за границей остались верны заветам рабочего Интернационала.

В апреле 1915 г., по приглашению итальянской социалистической партии, я отправился на международный митинг против войны в Милане. На обратном пути, остановившись в Берне, снесся с т. Лениным и с швейцарской рабочей партией. До этого еще я сносился с т. Троцким, который руководил тогда газетой «Наше Слово» в Париже. Эти переговоры и встречи кончились созывом известной Циммервальдской конференции в сентябре того же года.

До этого в течение лета в Бухаресте собралась конференция всех балканских социалистических партий, стоящих на определенно классовой и интернационалистической платформе. Таким образом, из этой конференции была исключена партия болгарских социал-демократов оппортунистов (широких). Была создана революционная балканская рабочая социал-демократическая федерация, охватывающая румынскую, болгарскую, сербскую и греческую партии. Было выбрано центральное бюро, секретарем которого я был намечен. Местопребывание бюро было намечено в Бухаресте. Бюро стало выпускать бюллетени на французском и немецком языках. Таким образом, до созыва международной конференции в Циммервальде балканские партии уже на своей Бухарестской конференции наметили свою линию непримиримой борьбы с империализмом и с соглашателями, предающими рабочие интересы.

Мне удалось участвовать и весной 1916 г. на Бернской конференции циммервальдцев и выступить там вместе с т. Лениным на международном рабочем митинге. Присутствовать на Кинтальской конференции я уже не имел возможности, т.к. вследствие вступления Румынии в войну границы были для меня закрыты, и я скоро сам очутился под арестом.

Я должен прибавить здесь еще два факта. Во-первых, моё сотрудничество в издававшемся в Париже «Нашем Слове» и, во-вторых — выпущенную мною брошюру против войны на французском языке «Социалисты и война». Эта брошюра являлась полемикой с французскими и другими соглашателями. Поводом для написания этой брошюры было письмо одного французского социалиста Шарля Дюма, секретаря министра Жюля Геда, обращенное ко мне, с приглашением стать на точку зрения французской социалистической партии. Моя брошюра была переведена в большей своей части на немецкий язык и напечатана в венском журнале «Дер Кампф», а кроме того переиздана вторым изданием в Париже — Комитетом восстановления международных отношений. Ко второму изданию я написал ряд статей, которые были напечатаны в «Нашем слове» и которыми я вносил в мою брошюру полную теоретическую ясность.

Моё участие в усилиях группы русских, немецких, швейцарских, итальянских, польских, шведских и проч. товарищей для воссоздания III-го Интернационала вызвало против меня травлю националистической печати не только Румынии, но и Италии, Франции, России и проч.

X. Раковский.

Р. Р. S.

Первым обратился ко мне с просьбой прислать ему автобиографические сведения Ковалево-Строгановский сахарный завод. Поэтому мой ответ адресован ему. Но он одинаково относится и ко всем частям, заводам, сельхозкоммунам, приютам и другим советским хозяйственным и общественным учреждениям, которые в той или иной форме зачисляли меня в свой состав.

X. Р.