Кризис капитализма в наши дни.

Лекция, прочитанная в Харькове 2-го февраля 1925 года.

Следующая брошюра была издана в Харькове Госиздатом Украины в начале 1925 года и была предназначена для всех библиотек, клубов, читален и красных уголков республики. На следующей странице давались данные о публикации: Типография Госиздата Украины имени Г. И. Петровского № 1, Харьков Укрголовлiт № 13101 Зак. № 633 Тираж 10.000 экз. Мы исправили орфографию и устранили некоторые опечатки в тексте. — /И-R/

 

Понятие о кризисе капитализма чрезвычайно широко распространено в нашей литературе и, конечно, не без основания, потому что капитализм все время переживает кризис. Кризис этот заложен в его основаниях, а в особенности кризис обострился после войны. Однако, было бы чрезвычайно ошибочным представлять себе этот кризис капитализма, как некоторую прямую линию, по которой капитализм автоматически идет ускоренным темпом к своему разрушению, к своему провалу. Такой взгляд совершенно не соответствует истине; во-первых, нет никакого автоматического закона: в истории все делается людьми и классами. Таким образом, хотя и происходит кризис у одного класса, но если класс, который имеет противоположные интересы, в данном случае рабочий класс, ничего не сделал, тогда никакого падения не произойдет: капитализм найдет достаточно ресурсов, достаточно средств, чтобы заштопать свои дыры, чтобы вылечить свои раны, чтобы снова пуститься в дальнее плавание. В этом отношении, если мы возьмем историю экономического развития после войны, мы заметим чрезвычайно ломаную линию. Мы имеем немедленно после войны благоприятную конъюнктуру, т.е. немедленно после войны иностранная торговля различных государств быстро растет, потому что, вследствие войны и вследствие невозможности перевозок, все государства остались без товаров, и как только кончилась война, они поспешили закупить необходимые товары и наполнить свои склады. Некоторые государства даже пользовались этой легкостью закупок иностранных товаров для того, чтобы провести своего рода иностранный заем, например, наш сосед — Румыния. Румыния после войны выпустила циркуляр всем своим торговым палатам, чтобы они в свою очередь посоветовали румынским купцам закупать возможно больше товаров в Англии, Франции и т.д.

Обыкновенный товарный кредит — это есть кредит краткосрочный, трехмесячный с возможностью возобновления векселей; и когда наступил момент, чтобы румынские купцы платили, то оказалось, что у них нет денег. Тогда румынское правительство издало односторонний закон, в силу которого разрешается румынским купцам платить свой долг английским, французским и другим фирмам в течение не 3-х и не 6-ти месяцев, а в течение 15-ти месяцев. Вы видите, что румыны, не будучи ни в какой степени большевиками, прибегали к средствам, которые отнюдь нельзя считать допустимыми с точки зрения торговой морали.

Итак, немедленно после войны мы имеем благоприятную конъюнктуру. Однако, когда склады были заполнены и нечем было платить за полученные товары, благоприятная конъюнктура исчезла, и вместо этого получился громадный застой в иностранной торговле. В связи с этим положением возникла обостренная безработица, в особенности в 1921 и 22 г.г. (год Генуэзской конференции). Уже 1921 год, накануне Генуэзской конференции, свидетельствует о том, что в капиталистических странах имеется громадное перепроизводство, что вывозить товары чрезвычайно трудно и что вообще наступил момент очень острого промышленного кризиса.

Дальше, если мы перейдем к 1923 г., то мы видим, что этот кризис продолжается, и лишь в 1924 г. картина изменяется. В прошлом 1924 г. внешняя торговля всех стран обнаруживала большое оживление. Таким образом, вы видите, как неправильно было бы представлять себе развитие капиталистического кризиса по прямой линии, т.к. мы имеем увеличивающийся по интенсивности процесс кризиса, а затем имеем моменты, когда конъюнктура даже во внешней торговле благоприятна. Но если мы возьмем вообще капиталистические государства на второй день после войны и вспомним, с какими трудностями всякого характера им пришлось бороться, если мы посмотрим на то, что представляют собой теперь капиталистические государства и вообще международная жизнь, то мы должны без всякого колебания сказать, что за эти 5 или 6 лет после окончания войны капиталистическое общество успело справиться со многими трудностями, которые грозили его существованию немедленно после войны.

Что тогда было?… Мы можем разделить эти трудности на две категории: трудности экономически-финансового характера и трудности политического характера. В области экономики и финансов перед капиталистическими государствами, во-первых, стояла задача перейти с военных рельс на мирные. Перед заводами в капиталистических государствах, которые работали по военной промышленности, встают новые хозяйственные задачи. Там, где раньше вырабатывались аэропланы, пулеметы или пушки, теперь стали фабриковать или торговые аэропланы, или тракторы, или плуги. Это была первая задача и первая трудность, но не самая большая трудность. Большую трудность в этот момент представляла разруха денежного обращения. После войны все государства очутились с громадным запасом бумажных денег; повсюду валюта стала быстро падать. Пока продолжалась война между капиталистическими государствами существовала некоторая круговая порука, и одно государство выручало другое: Америка выручала Францию, Англию, и даже Россия выручала Англию, и до этого момента, таким образом, вопрос о падении валюты не вставал остро.

Я уже заметил, что во время войны даже Россия выручала Англию, потому что в самом начале войны и в 1915 и 16 годах, в течение 3-х лет, старое русское правительство отправило в Англию ни больше ни меньше как 68 милл. фунт. стерлингов золотой монеты. Другими словами — 40% всего золотого запаса русского государства было направлено через Швецию, а раньше, пока не были закрыты проливы — через Константинополь в Англию, а оттуда англичане отправили часть этого золота в Америку. Такого рода операции проделывали все: французы также отдали Англии 1 миллиард золотых франков в монетах и слитках для того, чтобы поддержать курс английского фунта стерлингов. На этот счет была заключена специальная конвенция, о которой нам пришлось теперь напоминать английской делегации и английскому правительству, когда мы вели переговоры. Если рубль так сильно полетел вниз, то это объясняется отчасти тем, что 40% нашего золотого запаса было перевезено в Англию для того, чтобы поддержать курс английского фунта стерлингов. И если английский фунт стерлингов вышел из войны более устойчивым, чем французский или бельгийский франк, итальянская лира или русский рубль, то это потому, что все до войны собирали свое золото и отправляли в кладовые Bank of England, в кладовые английского банка. После войны эта взаимная помощь прекратилась. С другой стороны, нужно признать, что для всех заказов, которые царское правительство, Франция или Англия делали у Америки, деньги давали англичане. Они финансировали громадными суммами царское правительство, и их счет, который они предъявили, дает ни больше ни меньше как 700 милл. фунт. стерлингов, т.е. около 612 миллиардов золотых руб., которые они уплатили Америке; но главная часть операций происходила внутри самой Англии, и англичане списывали суммы с одного счета на другой, т.к. заказы делались английскими заводами.

Прибыль, вернее, эти запасы и прибыль были колоссальны; английскому правительству фабриканты платили 80% своей прибыли в виде налога. Во время войны существовал особый налог в Англии на промышленные предприятия, в силу которого 80% прибыли шли в государственное казначейство. В силу всего этого, в конце концов, от этих операций, даже считаясь с тем, что Англия авансировала деньгами, выиграла, конечно, Англия, и она, по сравнению со всеми остальными, вышла лучше и мощнее организованной в своей финансовой системе. Об Америке я не говорю, так как она начала воевать только в последний год мировой войны; она за это время уже успела приберечь у себя огромные запасы золота, и американский доллар не пострадал в результате военных действий ни на один цент. Но во всех других странах мы имели колоссальное падение валюты. Даже гордый английский фунт — и он потерял около 20% своей стоимости. Французский франк докатился в прошлом году до цифры 120 франков за фунт стерлингов, тогда как до войны фунт стерлингов равнялся 25 франкам, причем за эти 25 франков можно было получить настоящий довоенный фунт стерлингов, тот, который равнялся золотому паритету. Отсюда вы можете видеть, насколько французский франк скатился вниз. В Бельгии дело обстоит еще хуже. О Германии говорить не приходится. Полтора года тому назад германская новая марка — рентенмарка, одна новая рентенмарка равнялась миллиарду обыкновенных германских марок. В Генуе нас представляли, как пример государства, которое оперирует астрономическими цифрами. Через год Германия нас перещеголяла в этом отношении и зашла куда дальше нас.

Повсюду, нужно сказать, мы имели падение валюты. Это отразилось прежде всего на всех международных торговых сделках. При той неустойчивости валюты, которая существовала там, думать о правильной торговле, о восстановлении промышленности не было никакой возможности.

Третья трудность, на которую натолкнулись капиталистические государства после войны, заключается в том, что все те связи, все те экономические и финансовые узлы, которые устанавливались сотни лет, во время и после войны, в силу различных договоров были разорваны и уничтожены. Вспомните только, что случилось в Австро-Венгерской империи? Она была разделена между 5—6 государствами, которые я затрудняюсь теперь перечислить перед вами. Значит, все те торговые связи, которые раньше существовали внутри между этими различными провинциями бывшей Австро-Венгерской империи, теперь были разорваны, и каждое из государств, которое присоединило к себе часть Австро-Венгерской империи или же каждое из государств, которое вновь было создано на развалинах Австро-Венгерской империи, должно было создавать у себя новые внутренние торговые, хозяйственные и финансовые связи. Произошла такая балканизация Европы, что прежние привычные торговые пути и торговые связи были разорваны, и это опять-таки в высшей степени затрудняло международные торговые отношения.

Четвертое препятствие — отсутствие свободных наличных средств. Война истощила свободные средства, и те средства, которые оставались в различных банках, благодаря падению валюты, потеряли в своей действительной стоимости. Кроме того, при отсутствии прочной денежной системы невозможно было в более или менее широком масштабе применить международный кредит, невозможно было делать займы, и первое время после войны международные займы, иностранные займы были вещью совершенно исключительной. Я не буду перечислять вам и другие препятствия, имеющие характер экономически-финансовый. Достаточно остановиться на этих четырех, представляющих огромные, значительные трудности, с которыми столкнулся капитализм после войны.

Какие же были трудности политического характера? Война вызвала огромное недовольство всех трудящихся масс всех стран — как стран победительниц, так и стран побежденных. Если в странах побежденных это привело к революционным действиям, то только потому, что в побежденных странах государственный аппарат был расшатан до основания. Но недовольство существовало и в странах победительницах. Четыре года жестокой войны, сопровождаемой неслыханными жертвами, которые насчитываются в общем до 15 или 16 миллионов одними убитыми, когда одна только Россия потеряла свыше 3 миллионов человек, конечно, преимущественно рабочих и крестьян — эти годы естественно вызвали повсюду отвращение не только к войне, но и к тем, которые эту войну затеяли. Поэтому каждое из правительств старалось возложить ответственность за мировую войну на другое государство. Между прочим, во время версальских переговоров Германию заставили подписать, что единственной виновницей войны является она. Тут было не только желание унизить Германию, нет, тут было другое, более серьезное обстоятельство, которое объясняло эту политику держав Согласия.

Они хотели взвалить ответственность за войну на других для того, чтобы сиять с себя эту ответственность перед их массами. В противоположном случае это повело бы к урону авторитета государственной власти, — к урону потому, что даже тогда, когда нельзя было определенно обвинить то или иное правительство в том, что оно явилось зачинщиком войны, всех их можно обвинить в том, что они поставили себя в такое положение, что не сумели предупредить войну. Хотя правители государств-победителей хотели свою собственную ответственность перенести на другое правительство, ответственность все-таки осталась, урон авторитета государственной власти все-таки получился в результате другого обстоятельства. Во время войны буржуазные правительства доказали свою полную неспособность организовать и вести войну. В сущности, за время войны ни в одной из воюющих держав не выдвинулся даже ни один настоящий хороший стратег и полководец. То, что война выявила в смысле неспособности, беспомощности правительственного и командного аппарата и в деле организации войны, и в деле снабжения, и в деле руководства войной, является беспримерным. История не знает более неспособных руководителей народов, чем во время последней мировой войны. Отчасти это происходило из-за того, что сама война приняла особенный характер, но факт, что все герои, которые восхвалялись во время войны, герои французской, германской, английской или другой армии, после войны, когда стали обсуждать и оценивать их деятельность, оказались посредственными, недалекими руководителями. Ни одно из имён, о которых мы читали в победных бюллетенях, не выдержало критики их же собственных товарищей. Если вы возьмете военную литературу, изданную после войны, военную литературу Франции и Германии, — вы увидите, как этот авторитет «организаторов победы» был низведен к роли простого орудия государственного механизма, без того, чтобы они взяли в свои руки, хотя бы на один момент, руководство этим механизмом. Победили не стратеги, а усталость, влияние русской революции, и эту истину ни одно государство перед своим народом не могло скрыть. Дальше — война создала, вследствие колоссального истощения физических сил, особое настроение, которое было известно тогда под именем демобилизационного настроения. Известный американский путешественник Вандербильт, который объезжал Европу в 1919—20 году, выпустил книжку о своих впечатлениях в Бельгии, Франции, Германии, Италии и т.д., в которой заявил, что повсюду разлилась, как он говорил, «волна лени», органическое отвращение к труду, нежелание вернуться к тем условиям, которые существовали до войны. На самом деле, рабочий класс не мог снова вернуться с улыбкой к тем условиям эксплуатации, в которых он находился до войны. Одним из последствий войны была наша революция, оказавшая, в свою очередь, влияние на рабочих во всех странах, вызвав у них революционное настроение. С полным основанием международная буржуазия в первые два или три года после войны могла бояться, что у нее, т.е. в других странах, произойдет тот же взрыв, который произошел у нас. Этому настроению сильно способствовала страшная дороговизна, наступившая по окончании войны.

Вот общие политические затруднения, на которые натолкнулась буржуазия немедленно после войны. К этому нужно прибавить, что так называемые мирные договоры, которые по своему происхождению связаны с именами целого ряда французских городов — Версаль, Сен-Жермен и проч., оставили в наследство нерешенными чрезвычайно много вопросов территориального и другого характера. Прежде всего, не был решен вопрос о Верхней Силезии, кому она должна принадлежать. Было принято лишь в принципе, что там нужно применить плебисцит. Не был решен вопрос относительно границы между Чехо-Словакией и Польшей, не был решен вопрос о Фиуме, о границах между Румынией и Юго-Славией, между Юго-Славией и Италией, между Юго-Славией и Албанией. Юго-Славия продолжала занимать албанский город Шкодров. Не был решен вопрос о границах между Грецией и Албанией, не был решен вопрос о Турции, которая разорвала Севрский договор и открыла снова восточную проблему. Не был решен еще целый ряд вопросов, которые возникли в результате заключенных договоров. К этому прибавилось новое осложнение: помимо старых территориальных вопросов, которые не были решены, возник новый крупнейший территориального характера вопрос о занятии французами Рурской области. Это не было нигде предусмотрено, а это имело место в январе 1923 г. Франция заявила, что она делает это с целью оказать давление на Германию но вопросу о репарации.

Как вы видите, наряду с другими трудностями, перед мировой буржуазией, перед её дипломатией остался в наследство от войны целый ряд вопросов. К этому надо прибавить еще один вопрос — это крупнейший вопрос о междусоюзных долгах. Англия одолжила своим союзникам примерно 2 миллиарда фунтов стерлингов, Америка одолжила одной Англии 1 миллиард фунтов стерлингов, а также другим союзникам, может быть, еще больше. И этот вопрос остался также открытым, нерешенным.

Посмотрим теперь, как справились капиталистические правительства с этими трудностями. Начнем с вопроса о стабилизации валюты. Английский фунт стерлингов, который в январе п. г. можно было купить за 4 доллара и 20 центов, последнюю неделю на бирже стоил уже 4 доллара и 81 цент.

В течение одного года фунт стерлингов поднялся, примерно, на 20% своей стоимости. Французский франк терпел большие колебания. В марте за 120 франков платили один фунт стерлингов. Французы потом провели операции займа в Америке, получили 100 милл. долларов, и им удалось остановить падение своего франка и далее вернуть его к 80—90 франкам за фунт стерлингов. Итальянская лира за последние два года приобрела устойчивость: сто итальянских лир — за фунт стерлингов. Только за последние недели итальянская лира пошатнулась и теперь нужно платить 120 итальянских лир за фунт стерлингов. Но это колебание является результатом не столько хозяйственно-экономического характера, сколько политического характера, а именно, непрочным положением правительства Муссолини. Если возьмете Польшу, то вы там имеете тоже упрочение валюты с введением золота. Во всех государствах валюта не поддается больше колебанию. Отчасти, то же самое мы имеем и в Балканских государствах, где валюта хотя и очень низка, но колебания чрезвычайно слабы. Таким образом, это затруднение разницы в курсе денег устранено или целиком или отчасти.

Как обстоит дело с восстановлением промышленности? Промышленность, как я уже указал, не по прямой линии, но проходя известные периоды падения и повышения, в общем идет в данный момент, в конце 1924 года и в начале 1925 г., к высокой конъюнктуре, т.е. идет к процветанию. Если вы возьмете Америку, относительно которой я беру один пример за октябрь месяц, то вы увидите, что американский вывоз превышал американский ввоз на сумму 250 милл. долларов, тогда как за октябрь 1923 г. это превышение было всего в 90 милл. долларов. Если вы возьмете английский торговый баланс, то в нем есть один черный пункт — это громадный пассивный баланс, т.е. превышение ввоза над вывозом. Но в общем, если вы возьмете отдельные отрасли английской промышленности, то вы увидите быстрое поднятие этой промышленности и в первую очередь поднятие английской текстильной промышленности. В тех газетах, которые получились из Лондона последней почтой, указывается на то обстоятельство, что в английской текстильной промышленности всего 7% станков предприятий не работают, причем рабочая неделя, которая была раньше 26 часов, теперь в среднем дает 38 часов, т.е. работа близка к довоенной норме (46 часов). Вы имеете определенное доказательство высокой конъюнктуры английской текстильной промышленности, причем в газетах даются объяснения, что началось особое оживление торговли с Западной Африкой, с колониями и т.д.

Если вы возьмете Францию, то кроме улучшения её торгового баланса, вы можете теперь там констатировать, что впервые французы указывают в своей предположительной государственной смете на 1925 г. превышение доходов над расходами в 1 миллиард 300 миллионов бумажных франков. Если вы возьмете вопрос о кредите, то увидите, что количество сделок с иностранными государствами на лондонской бирже, за 1924 г., т.е. различные займы превышают то, что было в течение 1923 г. Я мог бы привести цифры, но не хочу затруднять вашу память. Но вы можете, как общее положение, считаться с фактом, что в течение 1924 года на лондонской бирже было котировано больше полудюжины иностранных займов: японский, венгерский, чехо-словацкий, греческий, австрийский и германский заем. Я пересчитал шесть займов, а их может быть и больше, и самым последним считается германский заем. Вы знаете, что союзники одолжили Германии 40 милл. фунтов стерлингов, из них 20 миллионов было помещено в Америке, 15 миллионов — в Англии, а остальные 5 миллионов — во Франции, Бельгии, Италии, Германии и Голландии. Таким образом, вы имеете доказательство восстановления международного кредита.

Что касается восстановления международного финансового хозяйства, то те, кто знает роль Вены, могут подтвердить, что хотя Вена, вследствие расчленении австрийской империи, потеряла очень много в своем значении, как бывший финансовый узел для всего юго-востока, все же теперь вновь приобрела это значение на 60%. Вена и теперь является столицей многочисленных банков, в которых участвует капитал всех крупных капиталистических стран. Об этом я буду говорить отдельно.

Если перейдем к политическим затруднениям, то мы должны отметить прежде всего, что буржуазия бросила рабочему классу кость — именно 8-часовой рабочий день. Используя социал-демократов, используя то обстоятельство, что рабочий класс вышел из войны с расстроенными профессиональными организациями, буржуазии стран победительниц удалось, прибегая к террору, подкупу и обману устранить революционные настроения. Ей удалось заставить рабочий класс отчасти примириться со своим положением, как класса подчиненного. Что касается политических затруднений международного характера, территориальных и других вопросов, то следует припомнить, что вопрос о Верхней Силезии так или иначе решен; мы знаем, что Верхнюю Силезию поделили, между Польшей и Германией, вопрос о Фиуме решен непосредственным соглашением между Италией и Юго-Славией, споры о пограничных местах между Румынией и Чехо-Словакией, между Румынией и Сербией решены, северные и южные границы Албании установлены.

Я мог бы дальше пойти, указывая на целый ряд других фактов, которые говорят о том, что есть вопросы, решение которых было по плечу буржуазии. Таким образом, вы получаете доказательства укрепления буржуазии, укрепления капиталистического класса за этот период: 1922—1924 год включительно. Оно шло зигзагами и наталкивалось на трудности, но, в конце концов, капитализм отчасти, повторяю, справился с теми трудностями, которые перед ним поставила мировая война.

Таково положение, если мы рассмотрим его немного односторонне, т.е., если мы подберем только факты одного разряда и не дадим себе труда заглянуть глубже и усмотреть, что скрывается за этим внешним благополучием. Прежде всего, к этой оптимистической картине, которую я вам нарисовал так, чтобы и самый ярый защитник капитализма не мог меня упрекнуть в пристрастии, нужно еще кое-что прибавить. С одной стороны, если возьмем такую страну, как Англия, мы констатируем, что её кредитная система восстановлена, что её капиталы начинают определенно находить старую дорогу. В этом отношении дело настолько улучшилось, что к новой смете 1925 года английский министр финансов Черчилль вносит проект о понижении подоходного налога с 412 шиллингов на фунт стерлингов, до 312 шил.; с другой стороны, отчеты пяти крупнейших английских банков, так наз. Big Five, показали прибыли в течение 1924 года на миллион фунтов стерлингов больше, чем в течение 1923 года.

Таким образом, я еще прибавил розовых красок к картинке капиталистического благополучия и капиталистического оптимизма. Это всё налицо, но что мы замечаем в то же самое время? Мы замечаем, что в последние недели декабря и в первые дни января, о которых мы имеем цифры, количество безработных в Англии теперь доходит до 1.340.000. Здесь идет речь о безработных, которые зарегистрированы, т.е. о тех, которые получают субсидию со стороны государства. Те, которые не получают субсидии или же те, которые работают только известное количество часов, не входят в эту цифру; причем, приводя эту цифру, газеты указывают, что количество безработных увеличено в сравнении с предыдущей неделей на 50.000 человек. В сравнении с количеством безработных соответственного периода прошлого года, имеется увеличение также на 50.000 человек, фактически больше — на 100 тыс., потому что бывшее рабочее правительство в закон о безработице внесло поправку, в результате которой в число рабочих, имеющих право получать субсидию со стороны государства, была включена еще новая категория — около 50.000 рабочих. Если вы возьмёте те же самые английские газеты, то вы там найдете другой, чрезвычайно характерный факт. Там сказано, что пассивный торговый баланс Англии за 1924 год равняется 344 миллионам, т.е. Англия купила за границей, примерно, на три миллиарда золотых рублей товаров больше, чем она продала за границу. 344 миллиона фунта стерлингов составляют пассивный баланс Англии за 1924 год. Английская печать отмечает, что за всё время существования английской торговли, это есть самый крупный пассивный баланс. К этому нужно внести корректив. В Англии, наряду с доходами от вывоза товаров, от продажи товаров, имеются и другие доходы, так называемые невидимые доходы, и для того, чтобы сказать — переплатила ли Англия из своего кармана или она все-таки получила из-за границы больше денег, чем она вывезла, нам нужно сложить цифру английского вывоза с цифрой дохода, которую Англия получила от своих невидимых имуществ.

В чем заключаются эти невидимые доходы? Во-первых, в руках Англии находится громадное количество ценных бумаг и временные займы и даже паи иностранных предприятий, банков и т.д. Второй громадный невидимый доход для Англии заключается в доходах от её торгового флота. Третьим громадным невидимым доходом для Англии является доход от её страховых обществ. В течение 1923 года общая сумма этих невидимых доходов составляла 300 милл. ф. ст. Если капитализировать эту сумму, помножив её на 20, и считать, что Англия получает 5% своих капиталов, — вы увидите, что Англия имеет за границей имущество, стоимостью в 6 миллиардов ф. ст., т.е. 55 миллиардов зол. руб., и от этого имущества она получает невидимые доходы, т.е. от торгового флота, который разъезжает по всем морям и океанам Европы, от страховых обществ и от кооперации. Предполагается, что в течение 1924 года этот невидимый доход был на 10% больше, чем в 1923 году, таким образом, он дошел до 330 милл. ф. ст. Тем не менее, в конце концов, в результате получается, что Англия приплатила из своего кармана за границей 112 милл. ф. ст., таким образом, соответствующей суммой уменьшается английский национальный доход.

Если вы возьмете статьи английской торговли, вы увидите, что если в области текстиля, как я уже указал, выполнена колоссальная программа, то в области добычи и продажи угля и в области металлургии Англия проделала в течение прошлого года громадный регресс. Тогда как в течение 1923 года Англия продала за границу уголь, примерно на сумму 25—30 мил. ф. ст., в прошлом году продажа угля за границу значительно уменьшилась; это объясняется тем, что в 1923 году даже немцы покупали уголь в Англии, потому что Рур был занят французами, и немцы устроили в Лондоне заем в 3 милл. ф. ст., чтобы покрыть свои обязательства на обеспечение закупленного угля. В прошлом, 1924 году, благодаря политике Франции и Бельгии, было заключено соглашение с промышленниками Рура и французским правительством, и Германия стала получать уголь непосредственно из Рура и не нуждалась больше в английском угле. С другой стороны, металлургия также очутилась в очень невыгодном положении, вследствие конкуренции германской металлургии.

Таким образом, к этим оптимистическим картинам нужно внести поправки. Что касается Англии, то я уже сказал, какие поправки влекут за собой ряд событий, крупнейших событий социального и политического характера.

Теперь, один из вопросов, который обсуждался больше всего — это стремление английских промышленников увеличить рабочий день. В Англии в угольной промышленности в данный момент установлен 7-часовой рабочий день, и промышленники заявляют, что при таком рабочем дне производительность труда чрезвычайно низка, они не в состоянии конкурировать с германским углем, и единственное средство увеличить производительность — это увеличить рабочий день до 8 часов, а другие даже предлагают, чтобы рабочий день был увеличен до 9-ти часов.

Вы видите начало неминуемого конфликта, который рано или поздно разразится между профессиональным союзом английских шахтеров и шахтовладельцами.

Второй конфликт на горизонте — это на английских железных дорогах. Чтобы предупредить забастовку железнодорожников, английское военное министерство объявило подлежащими мобилизации тех железнодорожников, которые во время войны отбывали воинскую повинность, хотя после войны институт постоянной армии был упразднен в Англии и заменен вольнонаемными солдатами. Задним числом английское правительство считает бывших военнослужащих железнодорожников подлежащими мобилизации, и не только в случае войны, но вообще, если этого потребуют интересы государства. Что это означает? В случае забастовки железнодорожников, государство мобилизует тех среди них, которые были военнослужащими во время войны, и во имя военной дисциплины заставит их служить на железных дорогах. Здесь заложено начало нового конфликта. Нужно вам привести только два факта, чтобы вы поняли, что в этой картине благополучия есть много очень темных пунктов.

Возьмите другое государство — Германию. В Германии тоже восстановлена промышленность: по последним данным, добыча германского угля теперь дошла до уровня довоенной добычи. Говорят, что и германская промышленность, хотя опять-таки это второе утверждение нуждается в подтверждении, довела свое производство до довоенных пределов. С другой стороны, мы должны вспомнить, что на Германии лежит тяжелое бремя репарационного долга. Германия должна, начиная с 1925 г., платить в золотых марках громадные суммы союзникам, начиная с 112 миллиарда золот. марок за 1925 год и кончая 212 миллиарда золот. марок в конце этих первых 5-ти лет, а затем уже каждый год она будет платить 212 миллиарда золотых марок союзникам в репарационную кассу.

Для того, чтобы Германия могла платить полтора миллиарда золотых марок, для того, чтобы она эти деньги давала без того, чтобы распродавать свой основной капитал, свои предприятия, свою промышленность, а платила их от своих доходов, Германия должна вывозить за границу товара на 6 миллиардов золотых марок больше, чем ввозить.

Если Германия будет иметь активный торговый баланс в 6 миллиардов золотых марок, то тогда она может, учитывая стоимость сырья и рабочей силы, получить при самых строгих и точных расчетах свободную сумму в 212 миллиарда золотых марок, чтобы уплатить союзникам. Но все заявляют, что это является чистейшей утопией, что даже, если бы германская промышленность могла работать вовсю, то она наткнулась бы на одно непреодолимое препятствие, именно на тех же самых союзников, которые никоим образом, не согласятся, чтобы их рынки были наполнены дешевыми германскими товарами, и они сами приняли бы меры против германской конкуренции. В Англии имеется закон против продажи товаров на заграничных рынках ниже их себестоимости. Франция имеет свой чрезвычайно высокий протекционистский тариф. Я уже не говорю о том, что союзники не удовлетворились теми векселями, которые им дала Германия, когда она обязалась давать им, начиная с полутора миллиарда золотых марок и повышая до 212 миллиарда марок каждый год. Союзники, помня, что обязательство — бумажное, и что они сами не особенно считаются со своими собственными обязательствами (пример Бессарабии в этом отношении чрезвычайно типичен), не ограничились только бумажонками а захватили германские железные дороги, германскую кредитную систему, захватили германскую промышленность, наложив на неё 5 миллиардов золотых марок, которые она должна платить из своих доходов. Кроме того, они захватывают 26% стоимости ввоза Германии в различные страны. Если германский купец продает в Англии германские товары, то английское или французское правительство, английский или французский таможенный аппарат берут у этого купца, кроме обыкновенного таможенного тарифа, еще 26% от стоимости этого товара, с условием, или заявлением, что эти 26% платит германскому купцу германское правительство. Таким образом, вы видите, что в этой капиталистической идиллии есть очень много мотивов для беспокойства.

Правда, была сделана попытка перебросить мост между германским и французским капитализмом. Французские капиталисты говорили: «У нас руда, у вас уголь, давайте объединимся вместе и создадим самую крупную металлургическую промышленность в мире. Объединение Эльзас-Лотарингской руды с Вестфальским углем, это значит образование крупного концерна, который даст базу для развития величайшей металлургической промышленности. Для того, чтобы предотвратить оппозицию английских и американских капиталистов, французы предлагают, чтобы в этом концерне участвовал английский и американский капиталы. Однако, несмотря на переговоры, которые имели место, этот концерн не осуществился. Наоборот, мы видим теперь другой факт, а именно, неминуемый разрыв торговых переговоров между Германией и Францией. Когда французы и немцы подписали Версальский договор, они обязались, что до половины февраля 1925 года они будут допускать в Германию продукты промышленности Эльзас-Лотарингии без всяких таможенных обложений. Для промышленности этих двух стран, которые раньше принадлежали Германии, и которые потом присоединились к Франции, которые имели готовый рынок для своих товаров в Италии, — германская граница была открыта и как будто они продолжали быть частью германской империи. 10-го или 15-го февраля, точно не помню, кончается срок этого обязательства. Германия сразу автоматически закрывает границу для продуктов фабричной промышленности Эльзас-Лотарингии. Уже месяца два тому назад начались переговоры между Германией и Францией на предмет заключения торгового договора. Однако, эти переговоры не приводят ни к каким результатам. Наоборот, приход к власти в Германии правого националистического правительства, поколебавшееся внутреннее политическое положение Эррио, вызвали во французском радикальном социалистическом блоке такую реакцию, что теперь не отличишь речи Эррио от речей Пуанкаре. И вы могли прочесть в газетах вчера или третьего дня речь Эррио, которая вызвала в Германии очень недружелюбные комментарии. Таким образом, франко-германский узел вместо того, чтобы быть разрубленным, еще больше затягивается.

Я мог бы привести такого рода факты, которые показали бы вам, что мы находимся, несмотря на улучшение в промышленности и торговле, перед целым рядом неразрешимых экономических и политических проблем, не разрешимых теми обыкновенными путями, к которым прибегает европейская дипломатия. Прежде всего ничем не устранишь то основное противоречие, которое заложено во всей политической системе Европы, в результате так называемых мирных договоров.

Все государства разделены на две группы — побежденных и победителей. Ничем не уверишь побежденных, что их участь хороша; ни Германию, ни Австрию, ни Болгарию, ни Венгрию не убедишь, что когда у их соседей имеются огромные армии, они должны свои армии сократить: Германия — до 100 тысяч человек, Венгрия и Болгария — до 20—30 тысяч человек; ничем их не убедишь, что те территории, которые у них были отняты, не принадлежат им; ничем их не убедишь, что та хозяйственная кабала, которая на них была наложена, является делом высшей человеческой справедливости. В основе всей европейской системы мы имеем глубокий непреодолимый антагонизм, и если он не будет разрешен рабочим классом, он неминуемо, рано или поздно должен привести к столкновению между буржуазными классами различных стран.

Вот все, что касается политики.

Что же касается экономики, то здесь дело не менее сложно. Каждая страна стремится к тому, чтобы захватить побольше рынков. Этот закон конкуренции, закон поражения более слабого более сильным, заложен в основе капиталистического развития. И вы никак не устраните того положения, чтобы американский капитал не стремился создать себе гегемонию в мире, чтобы английский капитал, но стремился к тому же, хотя во многих отношениях он и будет сотрудничать с американским капиталом, для этого Англия и поспешила ликвидировать вопрос о союзных долгах и, таким образом, она может идти вместе с американским капиталом; но все же никак вы не убедите Англию, что капитал такой мощной страны, как Англия, которая каждый год может выпустить на рынок 286—300 миллионов фунтов стерлингов свободных денег, что этот капитал должен стать придатком американского капитала; ничем вы не убедите английских капиталистов, что они в интересах мира должны открыть свои рынки для германской промышленности.

Они говорят: пусть Германия торгует с Россией, а мы не хотим допускать германскую промышленность сюда. Ничем вы не убедите французов, немцев, прежде всего, что они, войдя в концерн германской промышленности, должны укреплять французское государство, т.е. должны укреплять ту систему, под которой изнывает Германия. Это опять-таки, если взять только вехи, только отдельные акты. Но уже они создают такие непреодолимые противоречия, которые может разрешить лишь рабочий класс. Лишь он может создать те объединения между углем и железом, лишь он может разрубить узел территориальных вопросов, лишь он может создать такую систему международного обмена, при которой, для экономического преуспевания человечества, не нужно будет захватывать чужие территории, не нужно будет подвергать эксплуатации целые государства, не нужно будет сводить к рангу низших рас сотни и сотни миллионов людей. Но, таким образом, пред нами возникает тот основной вопрос о противоречии не только среди самих капиталистов, но среди них всех, взятых в целом, и международным пролетариатом. Будет интересно, товарищи, после того, как я дал вам статистическую картину теперешней стадии капиталистического кризиса, указать на те внутренние линии, по которым развивается наступление капитала.

Я должен вернуться снова к анализу капиталистического производства. Капитализм в данной стадии развития переходит из периода кризиса, в период наступления. После того, как кризис рассасывается, после того, как товары на складах постепенно находят сбыт, капитализм выходит из своего состояния кризиса и начинает снова работать ускоренным темпом до того момента, когда опять получается кризис, получается перепроизводство, опять безработица. Этот закон капиталистических кризисов является теперь одним из общих мест политической экономии, это закон, который был впервые открыт Энгельсом в 1847 г. Теперь закон этот воспринят всеми экономистами, даже буржуазными экономистами. В прошлый период, начиная с войны, капитализм переживал тяжелые затруднительные моменты.

Как вы видите из моего изложения, теперь, несмотря даже на такие моменты, как безработица в Англии, например, безработица в металлургии и на шахтах, в общем, мы имеем и в Англии и во всех странах за этот период известное накопление капиталистических сил. Прежде всего это выразилось в том, что капитализм установил под собою известный твердый базис в упрочении валюты, в установлении Международного кредита, международной связи. Теперь, имея под собой этот базис, для капитализма начинается момент, когда он вовсю бросается для того, чтобы производство восстановленного промышленного аппарата могло найти сбыт.

Таким образом, если в период кризиса имеется известное обострение внутри в каждом капиталистическом государстве, то в период процветания капитализма эти обстоятельства выносятся наружу, борьба уже переносится на чужие территории, на чужие рынки, между различными капиталистическими государствами. Капитализм подготовляет путь для своего наступления. Эта подготовка происходит обыкновенно невидимым образом — это та скрытая молекулярная работа капитализма, которая заключается в том, что каждое капиталистическое государство стремится захватить важнейшие хозяйственные международные узлы и, укрепившись там, потом стремится пойти дальше. Опираясь на эти земли, пользуясь ими, капитализм делает новый прыжок в будущее, и этому соответствует именно период процветания производства, поднятия производства и, в то же самое время, период обостренной международной борьбы. Чрезвычайно интересно происходит этот тайный стимул захвата экономически сильными государствами важнейших узлов экономики других, более слабых государств. Часть этого захвата происходит, между прочим, на глазах у публики. Когда делают займы тому или иному государству, обыкновенно эти займы имеют исходным пунктом, исходным моментом, следующее: для того, чтобы в тех странах, где капиталисты делают займы, создавался бы базис для проникновения в местную промышленность и для проникновения в местную торговлю, не ограничиваются тем, что, например, Англия или Франция или Америка одалживает какому-либо европейскому государству деньги, а затем капиталисты ждут спокойно получения процентов на заем, — это есть только один из способов проникновения, но за этим займом, который сделан той или другой страной, идут промышленники, идут капиталисты, они организуют предприятия, организуют банки и входят во всю хозяйственную систему данной страны. Здесь я приведу вам для иллюстрации этого положения ряд фактов, открою перед вами именно картину той кропотливой работы, работы крота, благодаря которой капиталисты прорывают себе каналы, пути, создают себе плацдармы, и потом, отсюда уже, происходит открытое широкое массовое наступление.

Возьмем американский капитал. Мы привыкли говорить об Америке, как о государстве, которое не интересуется европейскими делами. Действительно, Америка все время заявляет, что она не желает вмешиваться в европейские дела. Между прочим, теперь уж имеются заявления, что Америка не может себя считать государством изолированным, что она должна вмешиваться в европейские дела. Но и тогда, когда Америка проповедовала принцип невмешательства в европейские дела, американский капитал очень методически проникал во всю европейскую систему и захватывал узлы европейской экономической жизни, распространял свое влияние, входил в промышленную жизнь Европы и захватывал предприятия, организовывал банки и т.д. Вы слыхали, конечно, что во время падения марки в Германии и кроны в Австрии, когда каждый день происходило новое и новое падений этих ценностей, американский капитал спекулировал на этом падении. Эта спекуляция американского и английского капитала стоила им дорого. Было время, когда они рассчитывали, что германская марка начнет снова повышаться, а потом оказалось, что марка падала и падала, и на этом англо-американский капитал терял огромные деньги, чуть ли не 9 миллиардов долларов, на этой спекуляции с марками.

Но другая спекуляция была гораздо более удачной, и она заключалась в том, что, покупая германские марки. и закупая ряд предприятий, американцы вошли во многие предприятия Германии, американцы внедрились в Рур. Во Франции, когда Морган дал французам 100 милл. долларов, чтобы они укрепили свой франк, он шел но пути частного капитала с очевидной целью проникнуть во французскую промышленность.

Характерна работа американского капитала дальше, на Востоке. Казалось бы, какое отношение имеется между американским капиталом и последними событиями в Албании? Между тем, если мы ознакомимся с работой американского капитала в Юго-Славии, то мы поймем, какое отношение существует между этими событиями. В Юго-Славии работает известная американская группа Блера. Блер устроил юго-славскому правительству заем в Америке. В данный момент говорят об устройстве займа в Америке и для Польши. Как это дело закончится, еще неизвестно, но Юго-Славия получила заем из Америки, и этот заем был организован финансовой группой Блера, который получил ряд предприятий в Юго-Славии. Но кроме того, для этой американской группы Блера особый интерес представляла нефть, которая имеется в Албании, и хотя там не очень большое количество её, залежи её не очень велики, но нефть — такая драгоценная жидкость, что даже тогда, когда она находится в сравнительно малом количестве, тот, кто её имеет, может рассчитывать, что в экономической борьбе он обладает ценным преимуществом. И вот этот самый Блер вместе с юго-славским правительством вооружает отряды, которые пополняются врангелевскими солдатами, находящимися в постоянном распоряжении у юго-славского правительства для такого рода авантюр. Они составляют, между прочим, пограничную стражу на албанской границе и юго-славской, и вот они отправляют эти отряды в Албанию, вооружая их предварительно соответствующим образом пулеметами и пушками, снабжая их хорошими артиллеристами и т.д., и вот эти вооруженные отряды почти в течение 10 дней ликвидируют бывшее правительство Нолли, и теперь мы имеем новое правительство Ахмед-Бугу, за спиной которого находится финансовая группа мистера Блера.

Какое отношение имеет американский капитал к грузинским событиям? Казалось бы на первый взгляд, что нет связи между грузинскими событиями и великим американским фабрикантом Фордом, который, как известно, выбрасывает каждый год 12 миллионов штук автомобилей. Между тем Форд, фабрикант автомобилей, знает, что его промышленность может быть обеспечена в будущем, если он будет обеспечен жидким горючим. Жидкое горючее у Америки скоро должно исчерпаться, говорят, что через 16 лет, но даже если не через 16, то через 25 лет. Эта перспектива во всяком случае не такая уже отдаленная, в особенности для предприятия, которое приняло такой грандиозный характер, что оно теперь, может быть, имеет в своих расчетах гораздо более отдаленные времена, чем 25 лет. И вот растет особый интерес к Грузии, к бакинской нефти, а Грузия представляет собой дорогу к бакинской нефти. Такова связь между событиями в Грузии и крупными американскими фирмами. И это ясно. К событиям в Грузии, по некоторым сведениям, причастна была еще английская фирма Shell, вторая после американского концерна Standard Oil мировая фирма для добычи и продажи нефти.

Возьмите другой случай, случай с Англией. Что касается Германии и Рура, то английский капитал шел параллельно с американским капиталом. В то время, как Германия и Франция, как два петуха, щипали друг друга и у них не осталось ни крови, ни денег, в это самое время капитал английский и американский проникал в виде друга в Рурскую область. Немцы приветствовали его появление потому, что считали, что если завтра в вопросе об освобождении Рура будет заинтересован английский и американский капитал, то скорее можно будет добиться того, чтобы французы очистили Рур. Расчет вполне основательный и, с, другой стороны, французы, как они полагали, вынуждены будут считаться с английским и американским капиталом ввиду вопроса о межсоюзных долгах, которые связывают Францию и по отношению к Англии и по отношению к Америке.

Или возьмем другой факт. Франция для того, чтобы удержать свой франк от дальнейшего падения, должна была одолжить деньги у мистера Моргана. Я вам говорил, что Вена в старое время являлась важнейшим финансовым узлом, откуда обслуживался весь юго-восток. Я вам сказал, что теперь Вена на 60% приобрела это свое прежнее значение. На самом деле в Вене мы имеем теперь филиалы крупнейших английских банков и крупнейшего в отдельности английского банка, а именно Bank of England, государственного получастного банка в Англии, который имеет право выпускать банкноты. Этот филиальный банк называется англо-австрийским банком; он имеет капитал в 2 милл. фунтов стерлингов. Другой английский, крупный банк имеется в Праге. Это англо-чешский банк, имеющий капитал в 160 миллионов чешских крон и резервный капитал в 56 миллионов чешских крон. Вы сами понимаете, что оба эти банка не занимаются только банковскими операциями, — нет, их задача — проникнуть и захватить важнейшие отрасли местной промышленности. Англо-австрийский банк участвует во многих крупнейших предприятиях Австрии, в частности, металлургической промышленности. Между прочим, он разветвляет свою работу и в Юго-Славии, занимается устройством Далматинского порта. В руках англо-чешского банка целиком или отчасти находятся сахарные предприятия, металлообрабатывающая промышленность, фарфоровые заводы и химическая промышленность. Дальше, если вы посмотрите на банки венгерской столицы, то увидите, что немедленно за 14-миллионным займом, который сделала Англия для Венгрии, она, конечно, оказалась здесь не только в качестве взаимодавца, но и в качестве деятельного участника в экономической жизни Венгрии. Прежде всего в Буда-Пеште имеется Дунайская комиссия, председателем которой является английский адмирал. В Буда-Пеште имеется англо-венгерский банк, участвующий в промышленных предприятиях этой страны.

Далее, в Румынии, в Сербии, в Болгарии вы увидите то же самое. В Румынии имеется в данный момент английская фирма Армстронг, которая берет в свои руки постановку румынской авиационной промышленности, участвует в румынской нефтяной промышленности. До прихода Армстронг или, вернее, после её прихода явился лорд Билль, который прошлым летом посетил румынские гавани, чтобы переоборудовать их в стоянки для большого морского флота. Явился Сенк Бейнкер, постоянный товарищ министра, который проездом через Бухарест в Калькутту здесь с румынами обсуждал вопрос о средствах обновления румынской авиации и поддерживал инициативу Армстронга. В Белграде вы имеете и фирму Армстронг, и Уймос, и другие фирмы, которые берут железные дороги, рудники, угольные копи в Болгарии и Юго-Славии. Английский капитал проникает в Болгарию и Грецию, в табачную их промышленность и в те незначительные минеральные богатства, которые имеются в этих странах.

Если вы возьмете французский капитал, то он в Вене представлен знаменитым Лендербанк. 60% акций венского Лендербанк находятся в портфеле Парижского общественного банка Де-риш-Ба; хотя он носит то же самое имя (Лендербанк), но является чисто французским обществом. Теперь этот парижский банк является самым крупным пайщиком венского банка или венгерского банка. Французский капитал занимает также важное положение в Чехо-Словакии. Он ведет борьбу в Юго-Славии, он распространяет свои действия в Болгарию и т.д.

Если вы возьмете итальянский капитал, вы имеете банк Комерциале, который в этой самой Вене имел своих представителей, создавших объединение, знаменитое после последнего их краха, из которого опять-таки выбился Комерциале, фирму Кастержон, в руках которой находится часть австрийской промышленности. Это скорее коммерческий американско-германский банк, находящийся в руках Стиннеса, который немедленно после войны проник в Австро-Венгрию, Румынию, Юго-Славию и Турцию, и захватил в свои руки самые разнообразные предприятия, вплоть до издания ежедневных газет, вплоть до учреждения издательств, которые как будто не имеют никакого отношения к большим коммерческим и промышленным предприятиям Стиннеса.

Я привел здесь только отдельные факты, но они достаточно показывают, как за это время после войны, капиталисты различных стран успели создать для себя различные пути, чтобы захватить узлы, внедриться в хозяйственную жизнь Ближнего Востока (в хозяйственную жизнь Дальнего Востока они были внедрены еще раньше). Что касается Турции, то после войны возникла знаменитая концессия Честера, которой турецкое правительство обещало до войны дать постройку целой сети железных дорог. Во время лозаннских переговоров эта концессия сыграла большую роль. Дело обстоит так: во время лозаннских переговоров армянская делегация явилась с протестом по поводу той тяжелой участи, которой подвергнуты армяне, оставшиеся в живых. Армянскую делегацию сопровождал американец-методист, благочестивый христианин. В протесте говорилось, что необходимо спасти оставшихся в живых армян. Когда американец увидел, что эта делегация своей петицией может вызвать нежелательные последствия, он немедленно телеграфировал Честеру, что, если не будут приняты своевременные меры, концессия ему не будет дана. Через три дня американский делегат на Лозаннской конференции заявил, что инициатива армянских граждан-методистов является личной инициативой, и к ней американское правительство не имеет никакого отношения. Этот случай указывает на попытки американского капитала проникнуть в Турцию. На этот раз, из концессии, при создавшейся обстановке, ничего не вышло.

В Персии имеется крупнейшее Англо-Персидское Нефтяное О-во, которое имеет нефтяные источники в Южной Персии.

В Китай давно проникли различные банки, предприятия и, больше того, в Китае давно уже иностранный капитал занял чрезвычайно привилегированное положение — он захватывает не только отдельные крупные города, но целые районы. В китайских городах имеются целые кварталы, которые находятся под особым режимом, где европейцы пользуются особыми привилегиями, поскольку идет речь о городах, т.к. провинция Кантона занята французами, Гон-Конг — англичанами. Вей-хай-вей и Тей-вен-вен заняты японцами. В Шанхае имеются европейские концессии. Маленький штрих, характеризующий создавшиеся отношения. В этой концессии имеется парк и у ворот этого парка есть надпись: «собакам и китайцам вход запрещен»… Они китайцев не считают людьми. Кто был в Китае, тот знает это. Когда кто-либо протестует или возмущается против этого, его даже не слушают, потому что сложилось такое чувство, что это не европеец, это не то, что англичанин, русский или француз — это китаец. На островах, на Ямайке или о. Мартинике, европейская женщина, которая стесняется явиться перед мужчиной в очень легком костюме, перед туземцем не имеет никакого чувства стыда, перед ним у неё нет того стыда, который она испытывает перед белой расой. Это накоплено веками и это для неё то же самое, как если бы она имела перед собой свою собачку.

Те узлы и те пути, которые существовали до войны, и которые капитализм еще более укрепил после войны, и вновь созданные узлы, становятся исходным моментом для нового наступления. Мировой капитализм не может удовлетвориться ни балканскими государствами, ни центральной Европой с её ничтожным сравнительно населением, с её слабыми ресурсами. Для международного капитализма, вышедшего после 5-тилетнего испытания, после военного периода укрепленным, желающим сражаться и накоплять, естественно, приходится искать новых выходов, т.к. правительство дать ему эти богатства не может. Что же имеется? Африку поделила Европа. Остается поделить Албанию, Болгарию. Это, может быть, вопрос недалекого будущего. Переворот, который имел место в Албании, будет иметь, несомненно, дальнейшие последствия. Сейчас там преобладает Юго-Славия. Италия, которая заинтересована в этом вопросе, пока не реагирует, и нужно ожидать событий. Что касается Юго-Славии, то она получила первую роль. Во время заседания Лиги Наций она получила право контроля над болгарским разоружением.

Так или иначе, но Балканы не представляют для европейских государств важности, как территория для сбыта богатств, а скорее важны, как феодальные географические и финансовые узлы для проникновения в Советский Союз. Такова та перспектива, которая стоит перед капиталистическим развитием. Нужно ли эти страны захватить или можно было бы найти какой-нибудь модус вивенди, т.е. какой-нибудь способ мирным путем проникнуть в эти страны? Это будет, конечно, зависеть от того, какой из двух этих методов будет применен к этим странам, это будет зависеть от силы их сопротивления, тем более, что этим странам легко сопротивляться международному капиталу, т.к. международный капитал должен повсюду создавать своих собственных врагов. Здесь, ведь, идет речь не о рабочем классе, об историческом враге капитала, а речь идет о национальных капиталах, которые создаются и в Азии, и в Центральной и Юго-Восточной Европе. Капиталисты, внося свои капиталы в колонии, в доминионы, создавая там местные промышленно-жел.-дорожные банки, внедряясь во все поры хозяйственной жизни этих отдаленных стран, капиталисты, с одной стороны, получают прибыль, а с другой стороны — они создают и развивают местные производительные силы, создают местные интересы и национальные интересы. Таким образом, тот же капитал, который английский капиталист перевел в Индию, создав там новую текстильную промышленность, через некоторое время восстает против своего же отца, против английского капитала, и говорит: «мне теперь нужно защититься от конкуренции английской текстильной промышленности». Вокруг Индии нужно создать таможенный кордон для того, чтобы можно было развивать индийскую текстильную промышленность.

Очень характерной в этом отношении является Англия. Что представляет собой Британская империя? Она представляет собой конгломерат бесчисленного количества доминионов, т.е. автономных государств и колоний. Но если вы познакомитесь с внутренними и экономическими отношениями, то вы увидите, что эти доминионы имеют свою коммерческую политику. Когда заключается договор с Англией, то это не значит, что этот договор заключается и с Африкой или Канадой — они сами находятся в договорных отношениях. Отсюда возникла вся политика консервативного правительства, которое вызвало роспуск парламента в конце 1923 года. Вы помните, что в декабре или в январе состоялась конференция делегатов всех доминионов, и на этой конференции было выражено пожелание, чтобы экономические отношения между доминионами и Англией были более крепкими. Каким образом это возможно? Это возможно, если доминионы откроют немного свои двери английским товарам больше, чем до сих пор, и если, с другой стороны, Англия закроет свои двери для ввоза в Англию товаров других стран и таким образом создаст преимущественные права для доминионов. Однако, Бонар-Лоу, когда происходили выборы в 1922 году, этот тогдашний вождь английской консервативной партии, сделал заявление, что никоим образом консервативное правительство не будет вводить протекционистский тариф и что если такая мысль возникнет, то правительство обратится к населению с запросом. И когда эта мысль возникла у Болдуина, то он должен был распустить парламент и обратиться к стране с запросом, и консервативная политика была отвергнута, консерваторы должны были выйти в отставку. Но теперь они поднимают опять вопрос о протекционистском тарифе, и сейчас у них большинство колоссальное.

Но не в этом существо вопроса. Я хотел показать, как сложна система, которая создается при капиталистических отношениях, как капитал сам воспроизводит свои собственные отношения. И именно поэтому мы имеем национальное движение в Индии и Китае. Там создалась своя собственная буржуазия, и если мы возьмем китайскую торговлю, то, несмотря на внутренние политические беспорядки в Китае, китайская статистика торговли показывает нам, что ввоз готовых фабрикатов из-за границы уменьшается, а, наоборот, увеличивается ввоз сырья, хлопка и железа. Это показывает нам на создание и укрепление китайской национальной промышленности. То же самое и с торговыми фирмами. Статистика показывает, что количество иностранных торговых фирм сокращается, а увеличивается количество китайских торговых фирм. В Индии мы имеем такую же картину. Если вы откроете английские газеты, а у меня имеется национальный английский журнал, то вы увидите, что там говорится, что реформа не удовлетворила индийцев, и они продолжают свою борьбу, продолжают террористические акты, акты бенгальских террористов. Они видят, как нелепо сваливать вину на коммунистическую партию и на Советскую власть, ибо это существовало и до коммунистической партии и до Советской власти, это было вызвано экономическим развитием отсталых стран. И дальше это будет развиваться, эта борьба будет итти, будет делаться все более отчаянной.

Характерным примером является Египет. То, что там произошло, является хорошей иллюстрацией захвата важных экономических позиций английского капитала. Требования, которые Англия предъявила Египту и которые Египет должен был принять, состояли в том, чтобы, кроме отказа от Судана, Египет не ограничивал количество земли, подлежащей орошению между Голубым и Белым Нилом, между этими двумя притоками Нила. В чем дело? Почему раньше эта полоса в триста тысяч акров была ограничена, почему английская промышленность не позволяла больше орошать? Это было потому, что если бы английская промышленность позволила забирать воды Белого и Голубого Нила, чтобы орошать громадные пространства, которые существуют между этими двумя притоками, то не осталось бы воды для того, чтобы орошать самый Египет. Это было гарантией со стороны Египта, что он не останется без воды.

Вы знаете, что Египет — это длинная полоса по двум берегам Нила, узкая в 25 верст, а дальше на восток и запад идет песок. Это есть Египет. Благодаря Нилу он имеет урожай 4 раза в год, но если бы воды Нила были захвачены у Египта то он превратился бы в пустыню вплоть до обмелевших берегов Нила. И когда теперь английская дипломатия добивается, чтобы египтяне таких требований больше, в смысле использования вод притоков Нила, не ставили, то она знает, что она делает.

Вот, товарищи, немного произвольно беря отдельные факты, та картина, которую представляет в данный момент наступление капитала.

Оно имеется в центральной Европе, в юго-восточной Европе, в Азии, в северной Африке. Целый ряд вопросов, нам известных, является эпизодами, только частью общих взаимных конфликтов между основными капиталистическими группами. Это вопросы о Мосуле, о нефти, вопрос об испанском Марокко между Англией и Францией, конфликты между Японией с одной стороны, Англией и Америкой с другой стороны в вопросе о Китае. Затем идет ряд других вопросов, связанных с этим общим вопросом о необходимости захвата новых рынков, необходимости обеспечить уже захваченные позиции. Я сказал, что, конечно, результат этой борьбы будет зависеть от двух факторов, какие будут противодействовать этому, двух самых крупных факторов мировой истории — Советского Союза и Китая.

Наряду с этим есть третий фактор, крупнейший фактор — это рабочий класс всех этих стран. От его политики будет зависеть, как в конце концов должен кончиться этот антагонизм между капиталистическими государствами: военным или иным решением вопроса. Что касается других двух факторов, то я ограничусь двумя словами относительно Советского Союза. Мы, несомненно, первая позиция, которую атакуют. Перед собой мы не скрываем опасности. Мы знаем то огромное значение, которое наша страна имеет для мирового хозяйства и как страна потребительская, имеющая огромное население, и как страна, являющаяся неисчерпаемым источником сырья. Возникает вопрос: неминуем ли конфликт между нами и мировым капиталом? Разве нет возможности сговориться с этим мировым капиталом, сговориться, конечно, не на тех условиях, которые ему хотелось бы, но которые проистекают от того обстоятельства, что и мы сильны и он силен, и что тут нужно войти в такую сделку, которая не имела бы для нас характера колониальных отношений? Мы уже говорили и повторяем: в кабалу мы не хотим итти, но мы находим возможным привлечь иностранный капитал на приемлемых для нашего строя условиях, использовать его, чтобы поднять производительные силы нашей страны. Я недавно имел разговор с Чемберленом и по этому вопросу: он жаловался в парламенте, что наша торговля с Англией имеет своеобразный характер, очень невыгодный для англичан. В чем это заключается?

Если вы возьмете статистику нашей торговли с Англией, вы увидите, что мы за 1924 год вывезли в Англию, примерно, на 130—140 милл. золотых рублей нашего сырья. Мы вывезли в Англию в прошлом году огромное количество хлеба, лес, нефть, заключили крупные договоры по нефти, не говоря уже о других продуктах, как лен, масло и прочие продукты, которые, между прочим, идут с Украины. В общем, наш вывоз составил около 130—140 миллионов рублей, а для круглой цифры возьмем 150 миллионов золотых рублей. Для себя из Англии мы привезли товаров тоже на такое количество. Если взять статистику первых 8 месяцев, январь—август включительно, то, по статистике нашего торгового представительства, мы в Англии закупили товаров на полмиллиона больше, чем сами ввезли в Англию. Тогда была, примерно, такая цифра: наш ввоз в Англию составлял 10 миллионов, а наш вывоз из Англии 1012 миллионов до 11 миллионов ф. стерлингов. Но когда мы подходим к анализу цифр, то здесь уже открывается совершенно иная картина. Что представляет наш ввоз из Англии? В этой цифре, 11 миллионов за первые 8 месяцев, вывоз продуктов английской промышленности составлял всего полтора миллиона фунтов стерлингов, т.е. на 15 миллионов рублей, а остальное, на 912 миллионов фунтов стерлингов, составляли товары, которые мы закупили в Лондоне, но которые в Англию привозятся из колоний, из-за границы, и где англичане являются только посредниками, где они получают только торговую прибыль. Это, так называемые реэкспортные товары. В английской торговой статистике имеются две категории товаров: экспорт и реэкспорт. Экспорт — это то, что производится в самой Англии, и вывозится за границу, а реэкспорт — это то, что Англия продает, но что она сама покупает и получает из-за границы, из своих колоний. Итак, по этой статистике, наш вывоз составлял 11 миллионов фунтов стерлингов. Эта статистика была нами дана, когда английское министерство торговли указало, что наш экспорт и реэкспорт вместе составляют всего 512 миллионов — 6 миллионов. В чем дело? Мы закупили огромное количество серебра в Англии, мы там чеканили наши полтинники — 40 миллионов полтинников, и, так как вывозимая монета не считается товаром и не вносится в торговую статистику, фактически получилось, что те 6 миллионов фунтов стерлингов которые заплачены нами за купленное серебро в Англии, совершенно не фигурируют в статистике. Тогда Чемберлен, и за ним вся консервативная печать, а до этого министр торговли могли с пафосом сказать: вот Советский Союз продает нам товаров на 12 миллионов фунтов стерлингов, а отсюда (это касается первых 3 месяцев) вывозит всего на полтора миллиона фунтов стерлингов. Если к этому прибавить 4 миллиона реэкспортных товаров, то получится весь вывоз. Что вы делаете, господа, с остальными товарами? И вот у меня по этому поводу был разговор, неправильные цифры были указаны — и установить правильность не было труда. Указывалось, что мы закупили еще серебра на 6 миллионов. Но потом я говорил: да, мы признаем, что непосредственно английская промышленность в этой торговле занимает ничтожное место. Мы купили английских фабрикатов на полтора миллиона фунтов стерлингов. Но, ведь, это одинаково невыгодно ни вам, ни нам.

И это показывает, что мы вынуждены были покупать за границей скорее предметы потребления, предметы торговли, а не оборудования, не то, что должно было дать нам возможность оборудовать нашу промышленность, изменить технические основы нашего хозяйства, восстановить наш основной капитал. Если бы вы дали нам долгосрочный кредит на основании ваших законов о поощрении внешней торговли, мы тогда обязались бы купить товары вашей промышленности не на 112 миллиона, а на 15—20 милл. Советский Союз в 1923 г., раньше, чем правительство Болдвина придумало ввести новый протекционный закон, хотело бросить крупный заказ и перед открытием парламента мы спросили английское правительство, не имеет ли оно взять заказ на основании поощрительного закона о промышленности и торговле. Тогда мы составили заказ на 16 миллионов фунтов стерлингов плюс 4 милл. по нашей смете, но этот проект отпал. Я привел эти факты, чтобы показать на этом примере, как государственный английский капитал, который стремится к московскому рынку, не имеет возможности найти общий язык для соглашения интересов. Если английскому капиталу дать волю, он превратит нашу страну в колонию, поставит на воротах наших парков надпись, какая имеется в Шанхае. Для капитала нет предела, нет границ. Но если капитал увидит, что ему нельзя так далеко итти, что он имеет дело с государством, которое не пожертвует своими интересами, — кто может сказать, что капитал настолько неблагоразумен, чтобы он отрекся от своих интересов, когда он не может получить все, чего хочет, чтобы он отказался получить что-либо, отказался получить то, что он может получить? Вот в какой плоскости стоит вопрос, поскольку речь идет об отношениях между нами и капиталистическими государствами.

Что касается вопроса о проявлении борьбы между рабочим классом и мировым капитализмом, то решение этой задачи не входит в пределы государственных отношений — это задача историческая. Кто победит, рабочий класс или капитализм? Наше существование, как социалистического государства, может служить моральной и материальной опорой для рабочего класса, но не это в конечном счете предрекает вопрос. Если капитализму суждено умереть, то от того, будем ли мы или нет, положение не изменится. Если капитализм должен продолжить свое существование, то он должен подвергнуться общему историческому закону, что всякий режим, который восстанавливает против себя интересы массы собственной или другой стороны, — такой режим должен умереть.