Мартынов: Две диктатуры
На II съезде РСДРП в 1903 г. тенденция газеты «Рабочее Дело» (так называемые «экономисты»), которую возглавляли Мартынов и Акимов, была идейно и организационно разгромлена, а сама газета упразднена в пользу Центрального Органа, «Искры». Но во второй половине съезда, Мартов, Аксельрод, Троцкий и др. объединились с Мартыновым и другими анти-искровцами против Ленина и Плеханова. Заинтересованный читатель может с пользой для себя обратиться к ленинской работе «Два шага вперед, один шаг назад» и к Протоколам съезда. В течении всего последующего года с лишним Мартынов занял место в Редакции и стал идейным руководителем «новой» «Искры». Его статьи и брошюры обширно распространялись меньшевиками.
Вот что писал Мартынов два десятка лет спустя, когда он уже стал верным сталинцем, об этой брошюре в своем автобиогафическом очерке:
«Мой первый дар меньшевизму была брошюра «Две диктатуры». Под непосредственным впечатлением Лондонского съезда 1903 г., который в первых своих заседаниях произвел на меня впечатление подражания Конвенту 1793 г., я стал изучать в Париже, затем в Берлине историю Конвента, чтоб выяснить себе, возможно ли повторение его истории. Результатом этого и явилась указанная брошюра. В «Двух диктатурах» я очень верно предсказал и очень неверно оценил пути, по которым пойдут большевики. Эта брошюра, наряду с послесъездовскими фельетонами П. Аксельрода в «Искре», стала в известном смысле теоретическим credo меньшевизма. («Энциклопедический словарь Гранат», репринтное издание 1989 г., Москва).
Ввиду огромной длины этой семидесятистраничной брошюры здесь приводятся лишь три цитаты, наиболее существенно отражающие особенность позиции Мартынова. Текст дается по оригиналу; все выделения авторские.
В Введении Мартынов характеризует тенденцию Ленина ограничивать ряды партии и отмежевываться от либерально-демократических революционеров как якобинство, заговорщичество, ткачевство. На странице 10 автор продолжает:
Якобинский план восстания неразрывно связан с якобинской теорией захвата власти и якобинской революционной диктатурой. Захват власти и диктатура в ближайшей революции составляли цель деятельности всех заговорщиков-якобинцев. Мы видели в начале главы, что наиболее последовательные ученики Ленина в этом же видели ближайшую цель нашей социал-демократии. Сам Ленин открыто, т. е. в литературе, еще не высказывался о захвате власти и диктатуре. Но он не может отвергать этой цели, не отвергая вместе с тем всех указанных выше положений, которые логически ведут к ней; он не может от нее отказаться, не отказываясь в то же время от всех специфических черт своего политического мировоззрения, т. е. от самого себя.
Представьте себе, читатель, на минуту осуществление ленинской утопии. Представьте себе, что партии, состав членов которой с’ужен до участия в ней только профессиональных революционеров* удалось «подготовить, назначить и провести всенародное вооруженное восстание»**… Не очевидно ли, что всенародная воля назначила бы сейчас же после революции именно эту партию временным правительством? Не очевидно ли, что народ именно этой партии, а не какой-нибудь другой, вручил бы ближайшую судьбу революции? Не очевидно ли, что эта партия, не желая обмануть оказанного ему раньше народом доверия, вынуждена была бы, обязана была бы взять в свои руки власть и сохранить ее, пока она не упрочит революционными мерами торжество революции?
* Не случайно Ленин перепечатал цитированное письмо уральских представителей, без всяких критических замечаний. /Мартынов/
Заметка Мартынова относится, по-видимому, к письму представителей Уфимского, Средне-Уральского и Пермского комитетов в «Искру», напечатанному в Приложении к № 63 за 1 апреля 1904 г. Большевики, сторонники Ленина критиковали «новую» «Искру» за ее мягкость, приспособленчество, двумыслие по отношению к экономистам и либералам. Особенно разозлил Мартынова следующий пассаж из этого письма:
«И надо сказать не только о России, но и о всемирном пролетариате, что ему необходимо подготовлять и подготовляться к получению сильной, властной организации. Без сильной и властной централизованной организации он не сможет управлять, не сможет использовать в своих целях власть, которая — уже недолго ждать этого — попадет в его распоряжение (которая уже попадала в его руки в февральские дни в Париже)».
«Не имея сам власти, он не сможет осуществить не только максимальной цели своей, но и всех минимальных желаний. Подготовка пролетариата к диктатуре — такая важная организационная задача, что ей должны быть подчинены все прочие».
«Февральские дни в Париже» — ссылка на февраль 1848 года — /И-R/.
** Ленин, «Что делать?» /1905/.
После обширного обзора истории Великой Французской революции Мартынов на 53 странице продолжает:
В свое время якобинцы были наиболее последовательной революционной партией; но с тех пор, как существует социал-демократия и там где она существует, якобинцы могут претендовать на революционность только, спекулируя на исторических предрассудках. Прикрываясь социалистическим знаменем, они в действительности подменивают социал-демократические задачи буржуазно-демократическими. Таковы две революционные диктатуры, таковы две соответствующие им идеологии. Раньше, чем покончить с этим вопросом, еще одно замечание. Когда я говорил, что буржуазное общество запишет в своей истории только две диктатуры, когда я их сравнивал, я имел в виду диктатуры в их удачной, законченной, классической форме. Но стихийный исторический процесс, как известно, не заботится о совершенстве и об эстетике: он слишком часто, наряду с продуктами совершенными и законченными, создает и ублюдки. Ничего невероятного поэтому нет в том, что в той или другой отсталой стране, благодаря слепой игре революционной стихии, пролетариат очутится на момент у власти в то время, как там не будет еще объективных условий для социалистической революции. В каком положении очутится тогда партия, стоящая во главе пролетариата? Она несомненно не сможет уже субъективно повторить историю якобинской диктатуры, но в то же время она объективно не сможет еще выполнить задачу диктатуры пролетариата и потому, ее действительная роль будет неизбежно ролью несостоятельного плательщика. Если же, к тому, партия очутится в таком положении, не благодаря слепой исторической необходимости, а благодаря собственному сознательному авантюризму, то история заклеймит ее названием — злостный банкрот.
Здесь Мартынов приводит замечательное предвидение Энгельса из его «Крестьянской войны в Германии», где Энгельс описывает трагично ложное положение вождя крайней партии, взявшей власть преждевременно. В заключительной статье «Национальная проблема русского пролетариата» (очень характерно, что хотя Мартынов сравнивает французскую и российскую революции, он нигде в брошюре не рассматривает международные факторы, влияющие на русскую революцию ХХ века), Мартынов говорит о внутренних противоречиях между движущими социальными силами русской революции — буржуазией и пролетариатом. На странице 57 он продолжает:
В чем может выразиться эта борьба между пролетариатом и буржуазией за гегемонию в революции? Мы не должны себя обманывать. Предстоящая русская революция будет революция буржуазная: а это значит, что каковы бы ни были перипетии этой революции, хотя бы даже в этих перипетиях пролетариат на момент очутится у власти, она в конечном счете обеспечит только в большей или меньшей степени господство всех или некоторых буржуазных классов, и если б она была наиболее удачная, если б она заменила царское самодержавие демократической республикой, то и в этом случае она доставит безраздельное политическое господство буржуазии. Пролетариат не может получить ни всей, ни части политической власти в государстве, покуда он не сделает социалистической революции. Это — то неоспоримое положение, которое отделяет нас от оппортунистического жоресизма. Но если так, то очевидно, что предстоящая революция не может реализовать никаких политических форм против воли всей буржуазии, ибо она будет хозяином завтрашнего дня. Если так, то путем простого устрашения большинства буржуазных элементов революционная борьба пролетариата может привести только к одному — к восстановлению абсолютизма в его первоначальном виде, — и пролетариат, конечно, перед этим возможным результатом не остановится, он не откажется от устрашения буржуазии на худой конец, если дело будет клониться решительно к тому, чтобы мнимой конституционной уступкой оживить и укрепить разлагающуюся самодержавную власть. Но, выступая на борьбу, пролетариат, само собой разумеется, имеет в виду не этот худой конец.
Очевидно, борьба между пролетариатом и буржуазией накануне буржуазной революции должна в некоторых отношениях отличаться от этой же борьбы в ее заключительной стадии, накануне социалистической революции. Борьба за влияние на ход и исход буржуазной революции может выразиться только в том, что пролетариат будет оказывать революционное давление на волю либеральной и радикальной буржуазии, что более демократические «низы» общества заставят его «верхи» согласиться довести буржуазную революцию до ее логического конца. Она выразится в том, что пролетариат будет в каждом случае ставить перед буржуазией дилемму: либо назад в тиски абсолютизма, в которых она задыхается, либо вперед, с народом. Он будет класть на весы ее холодного политического расчета не только свою готовность бескорыстно жертвовать собой для дела свободы, но вместе с тем, свое умение использовать плоды своих жертв, свою сознательность, свою сплоченность, свою влиятельность в народе. Пролетариат будет оказывать свою моральную поддержку хотя бы самым умеренным либералам, пока и поскольку они находятся в оппозиции, он восстанет и восстановит против них более радикальные элементы буржуазного общества, как только они обнаружат примирительные поползновения; таким образом, он в конце концов своей последовательной тактикой сгруппирует вокруг своих очередных политических лозунгов и революционно настроенные народные массы и крайние элементы сознательной буржуазии. Только таким образом крайняя оппозиционная тактика пролетариата будет последовательно двигать революцию вперед и ни при каких условиях не сыграет на руку реакции, как это часто случается с бунтарской анархистской тактикой.
Мартынов исписал еще десять страниц своей брошюры доказывая общеизвестное: перепрыгнуть через буржуазную революцию Россия не может, для социализма она не готова и т.д., и т.п.