Как могло это случиться?
На этот вопрос можно ответить двояко: либо описать внешнюю механику борьбы руководящих групп, либо вскрыть движение более глубоких социальных сил. Оба подхода имеют свои права. Они не исключают, а дополняют друг друга. Естественно, если читатель хочет прежде всего иметь фактическую картину того, что произошло, хочет знать, как на деле совершилась столь радикальная смена руководства, какими путями Сталин овладел аппаратом и направил его против других. По сравнению с основным вопросом: о перегруппировке классовых сил и о смене разных этапов революции, вопрос о личных группировках и комбинациях имеет лишь подчиненное значение. Но на своем месте он вполне законен. На него нужно ответить.
Что такое Сталин? Если, искать краткой характеристики, то пришлось бы сказать: это наиболее выдающаяся посредственность нашей партии. Он одарен практическим смыслом, выдержкой и настойчивостью в преследовании поставленных целей. Политический его кругозор крайне узок. Теоретический уровень столь же примитивен. Его компилятивная книжка «Основы ленинизма», в которой он пытался отдать дань теоретическим традициям партии, кишит ученическими ошибками. Незнакомство с иностранными языками (он не знает ни одного), вынуждает его следить за политической жизнью других стран только с чужих слов. По складу ума это упорный эмпирик, лишенный творческого воображения. Верхнему слою партии (в более широких кругах его вообще не знали) он казался всегда человеком, созданным для вторых и третьих ролей. И то, что он играет сейчас первую роль, характеризует не столько его, сколько переходный период неустойчивого равновесия. Еще Гельвеций сказал: «Каждый период имеет своих великих людей, а если их нет, он их выдумывает».
Как все эмпирики, Сталин полон противоречий. Он действует без перспективы, под толчком момента. Его политическая линия есть ряд зигзагов. Для каждого из них он создает банальную теорию ad hoc, или поручает придумать её другим. Его отношение к фактам и людям отличается исключительной бесцеремонностью. Он никогда не затруднится назвать белым то, что вчера называл черным. Можно было бы без труда составить поразительный каталог сталинских оценок. Приведу только один пример, который легче других укладывается в рамки газетной статьи. Извиняюсь заранее, что пример этот касается лично меня. За последние годы Сталин сосредоточил свои усилия на так называемом развенчании Троцкого. Была создана наспех новая история Октябрьской революции, новая история Красной Армии, новая история партии. Сталин подал сигнал к переоценке ценностей, заявив 19 ноября 1924: «Никакой особой роли ни в партии, ни в Октябрьском восстании не играл и не мог играть Троцкий». Он стал повторять это утверждение по каждому поводу. Сталину напомнили статью, написанную им самим в первую годовщину революции. В статье сказано дословно: «Вся работа по практической организации восстания проходила под непосредственным руководством председателя Петроградского Совета Троцкого. Можно с уверенностью сказать, что быстрым переходом гарнизона на сторону Совета и умелой постановкой работы Военно-Революционного Комитета партия обязана прежде всего и главным образом Троцкому». Как вышел Сталин из этого тяжелого положения? Очень просто: он прибавил некоторое количество ругательств по адресу «троцкистов». Таких примеров сотни. Отзывы Сталина о Зиновьеве и Каменеве отличаются столь же вопиющими противоречиями. Можно не сомневаться, что в недалеком будущем Сталин станет насчет Рыкова, Бухарина и Томского повторять в самом отравленном виде те самые отзывы, которые он вчера объявлял злостной клеветой оппозиции. Как он отваживается на такие противоречия? Дело в том, что он выступает с речами или статьями только после того, как противники лишены возможности отвечать ему. Полемика Сталина есть только запоздалое эхо его организационной механики. Сталинизм, это прежде всего автоматическая работа аппарата.
В так называемом Завещании Ленин отметил две черты Сталина: грубость и нелояльность. Но только после смерти Ленина обе эти черты развернулись до конца. Сталин больше всего озабочен тем, чтоб придать внутрипартийной борьбе как можно более отравленный характер и поставить таким путем партию перед совершившимся фактом раскола.
«Этот повар будет готовить только острые блюда», предупреждал Ленин партию еще в 1921 г. Постановление ГПУ обвиняющее оппозицию в подготовке вооруженной борьбы, есть не единственное сталинское блюдо такого рода. В июле 1927 г., т.е. еще в тот период, когда оппозиция оставалась в партии и её представители входили в ЦК, Сталин неожиданно выдвинул вопрос: «Неужели оппозиция против победы СССР в грядущих боях с империализмом?» Незачем говорить, что для этой инсинуации не было и тени основания. Но повар уже начинал готовить блюдо 58-й статьи. Так как вопрос об отношении оппозиции к обороне СССР имеет международное значение, то считаю необходимым в интересах Советской республики привести здесь выдержку из своей речи, в которой я тогда же дал ответ на поставленный Сталиным вопрос.
«Оставим на минуту в стороне — говорил я на пленуме ЦК и ЦКК в августе 1927 г. — наглость самого вопроса. К строго взвешенной характеристике сталинских методов Лениным сейчас возвращаться не будем. Возьмем вопрос, как он поставлен, и дадим на него ответ. Против победы СССР в грядущих боях с империализмом могут быть только белогвардейцы. Сталин в сущности имеет в виду другой вопрос, именно: неужели оппозиция думает, что руководство Сталина не способно обеспечить победу СССР? Да, оппозиция думает, что руководство Сталина затрудняет победу. Каждый оппозиционер займет боевой пост на фронте или в тылу, какой поручит ему партия. Но ни один не откажется от своего права и долга бороться за исправление партийного курса… Итак: за социалистическое отечество? Да! За сталинский курс? Нет!»
Несмотря на изменившиеся условия, слова эти сохраняют для нас всю свою обязательную силу и сейчас.
Наряду с вопросами о мнимой подготовке оппозицией вооруженной борьбы и о мнимо отрицательном отношении нашем к обороне Советского государства, я вынужден здесь же упомянуть о третьем блюде из специфически сталинского меню: о террористических актах. В мировую печать, как я мог убедиться по приезде в Константинополь, уже проскользнули какие-то неопределенные отголоски каких-то террористических замыслов, будто бы связанных с какими-то группами «троцкистской» оппозиции. Источник этих слухов для меня ясен. Я неоднократно предупреждал своих друзей письмами из Алма-Ата, что Сталин — на том пути, на который он встал — должен будет испытывать все более острую потребность в террористических замыслах со стороны «троцкистов». Подкинуть оппозиции, руководимой штабом достаточно опытных и ответственных революционеров, подготовку вооруженного восстания дело безнадежное. Подкинуть анонимной группе «троцкистов» террористический замысел — задача более легко разрешимая. Сюда очевидно и направлены сейчас усилия Сталина. Предупредить об этом во всеуслышание еще не значит сделать сталинский замысел совершенно невозможным, но значит затруднить его. Это именно я здесь и делаю. Характер сталинских методов борьбы вынудил меня еще в 1926 г. сказать ему на заседании Политбюро, что он становится кандидатом на роль могильщика партии и революции. Я повторяю сейчас это предупреждение с удвоенной силой. Однако и сейчас, как и в 1926 г., мы глубоко убеждены, что не Сталин справится с партией, а партия справится со Сталиным.
* * *
Сталин был избран генеральным секретарем партии еще при Ленине (1921 г.). Тогда эта должность имела более технический, чем политический характер. Тем не менее Ленин и тогда был против сталинской кандидатуры. Именно по этому поводу он говорил о поваре, склонном к острым блюдам. Но Ленин уступил в этом вопросе другим членам Политбюро, правда без большой охоты: «Попробуем, посмотрим»… Болезнь Ленина сразу изменила обстановку. До того у центрального рычага стоял Ленин, возглавлявший Политбюро, Второстепенная, исполнительская часть центральной работы лежала на Сталине, как генеральном секретаре. Все остальные члены Политбюро были заняты своими особыми областями. Устранение Ленина от работы автоматически передало центральный рычаг в руки Сталина. Это был провизориум. Перемен никто не предлагал, ибо надеялись на скорое выздоровление Ленина. Тем временем Сталин вел лихорадочную работу по подбору своих людей в аппарате. Оправившись после первого удара и временно вернувшись к работе в 1922-23 году, Ленин ужаснулся, как далеко зашла бюрократизация аппарата и его всевластие над партийной массой. Настаивая на том, чтоб я стал его заместителем в Совнаркоме, Ленин вел со мной переговоры о совместной борьбе против сталинского бюрократизма. Задача была в том, чтоб провести эту борьбу с наименьшим потрясениями для партии. Но здоровье Ленина снова ухудшилось. В так называемом «Завещании», написанном 4 января 1923 г. Ленин настойчиво советует снять Сталина с центральной работы ввиду его нелояльности и склонности злоупотреблять властью. Но Ленин снова слег. Провизориум со Сталиным у руля возобновился. Между тем надежды на выздоровление Ленина все более падали. Перспектива полного его отхода от работы выдвигала вопрос о руководстве партией. В это время принципиальные разногласия еще не оформились. Группировка против меня получил» персональный характер. Лозунг Зиновьева, Сталина и др. был: «не допустить Троцкого до руководства партией». В позднейшей борьбе Зиновьева и Каменева со Сталиным тайны этого периода были раскрыты самими участниками заговора. Ибо это был подлинный заговор.
Создано было тайное Политбюро (семерка), в которое входили все члены официального Политбюро, кроме меня, плюс Куйбышев, нынешний председатель ВСНХ. Все вопросы предрешались в этом тайном центре, участники которого были связаны круговой порукой. Они обязались не полемизировать друг с другом и, в то же время, искать поводов для выступлений против меня. В местных организациях были такого же рода тайные центры, связанные с московской «семеркой» строгой дисциплиной. Для сношений существовали особые шифры. Это была стройная нелегальная организация внутри партии, направленная первоначально против одного человека. Ответственные работники партии и государства систематически подбирались под одним критерием: против Троцкого. Во время длительного «междуцарствия», созданного болезнью Ленина, эта работа велась неутомимо, но в то же время осторожно, замаскированно, так, чтобы на случай выздоровления Ленина сохранить в целости минированные мосты. Заговорщики действовали намеками. От кандидатов на ту или иную должность требовалось догадаться, чего от них хотят. Кто «догадывался», тот поднимался вверх. Так создался особый вид карьеризма, который лишь позже получил открытое имя «анти-троцкизма». Смерть Ленина полностью развязала руки этой конспирации, позволив ей выйти наружу.
Члены партии, которые поднимали голос протеста против этой политики, становились жертвами вероломных атак по совершенно посторонним, нередко вымышленным, поводам. Наоборот, нравственно шаткие элементы, которые в первое пятилетие Советской власти подверглись бы беспощадному изгнанию из партии, страховали себя теперь одной враждебной репликой против Троцкого. Та же самая работа производилась с конца 1923 г., во всех партиях Коминтерна: одни вожди низлагались, другие назначались на их место исключительно в зависимости от того, как они относились к Троцкому. Совершался напряженный искусственный отбор не лучших, но наиболее приспособленных. Общий курс свелся к замене самостоятельных и даровитых людей посредственностями, которые обязаны своим положением только аппарату. Высшим выражением аппаратной посредственности и стал Сталин.
К концу 1923 года аппарат был уже на три четверти подобран для перенесения борьбы в массы. Все роды оружия заняли исходные позиции и ждали сигнала к атаке. Этот сигнал был дан. Две первые, открытые против меня «дискуссии» осенью 1923 г. и осенью 1924 г., совпали в обоих случаях с моей болезнью, не позволившей мне выступить ни на одном партийном собрании. Под бешеным давлением ЦК началась единовременно и со всех сторон обработка массы. Старые мои разногласия с Лениным, предшествовавшие не только революции, но и войне, и давно ликвидированные совместной борьбой, были внезапно извлечены на свет божий, искажены, преувеличены, и преподнесены неосведомленной массе, как самый животрепещущий вопрос. Масса была оглушена, сбита с толку, запугана. Тем временем, процесс персонального отбора спустился этажом ниже. Уже нельзя стало занять пост директора завода, секретаря цеховой ячейки, председателя волостного исполкома, бухгалтера, переписчицы, не зарекомендовав себя антитроцкизмом.
Я до последней возможности уклонялся от борьбы, поскольку на первых своих этапах она имела характер беспринципного заговора, направленного лично против меня. Мне было ясно, что такого рода борьба, раз вспыхнув, неизбежно примет исключительную остроту и в условиях революционной диктатуры может привести к угрожающим последствиям. Здесь не место обсуждать вопрос о том, правильно ли было ценой величайших личных уступок стремиться сохранить почву коллективной работы или же нужно было самому перейти в наступление по всей линии, несмотря на отсутствие для этого достаточных политических оснований. Факт таков, что я избрал первый путь, и, несмотря на все, не раскаиваюсь в этом. Есть победы, которые ведут в тупик, и есть поражения, которые открывают новые пути… И после того, как глубокие политические разногласия определились, оттеснив далеко назад личную интригу, я пытался удерживать споры в рамках принципиального обсуждения и противодействовал форсированию борьбы, чтоб дать возможность на фактах проверить противоречивые оценки и прогнозы. Наоборот, Зиновьев, Каменев и Сталин, который осторожно укрывался на первых порах за первыми двумя, форсировали борьбу изо всех сил. Они как раз и не хотели дать партии время обдумать и проверить разногласия на основе опыта. Когда Зиновьев и Каменев отделились от Сталина, последний автоматически использовал против них самих ту неистовую инерцию травли против «троцкизма», которую они в течение трех лет развивали вместе с ним.
Изложенное выше не есть историческое объяснение победы Сталина, а только беглое описание того, как победа была достигнута. Меньше всего это жалоба на интриги. Та политика, которая причину своего поражения видит в интригах противника, есть слепая и жалкая политика. Интрига есть своего рода техника дела, она может играть лишь подчиненную роль. Большие исторические вопросы решаются действием больших социальных сил. Победа Сталина, при всей своей шаткости и неустойчивости, выражает значительные сдвиги в соотношении классов революционного общества. Она есть победа или полупобеда одних слоев и групп над другими. Она есть отражение изменений международной обстановки, происшедших за последние годы. Но круг этих вопросов составляет уже самостоятельную большую тему.
Здесь скажу пока только одно. Несмотря на все ошибки и всю путаницу в оценке отдельных этапов и фактов внутренней борьбы в СССР, мировая печать, враждебная большевизму, в общем правильно вышелушила из этой борьбы её основное социальное ядро: победа Сталина есть победа более умеренных, более консервативных, бюрократических, собственнических и национальных тенденций над тенденциями международной пролетарской революции и традициями большевистской партии. Постольку у меня нет основания протестовать против столь обычных в буржуазной печати похвал сталинскому реализму. Другое дело, насколько его победа прочна, и в какую сторону пойдет дальнейшее развитие.