Р. Гримм и О. Моргари.
Из южной Франции — как она отличается от северной своим духовным складом и в частности своим отношением к войне! — было не сложным делом проехать в Швейцарию, — несложным для человека, у которого в кармане имеется заграничный паспорт, снабженный свежей фотографической карточкой и всеми необходимыми печатями.
На границе пришлось, однако, пройти через большие мытарства: журналистов опасаются вдвойне. В Париже проживают таинственные корреспонденты немецких газет, по-видимому, из числа «нейтральных» журналистов. В «Berliner Tageblatt» «Frankfurter Zeitung» и пр. появляются время от времени письма из Франции, которые, по-видимому, действительно написаны на французской почве и действительно — для немецкой печати. «Во Франкфуртской Газете» была за несколько недель предсказана последняя атака в Шампани, — и предсказана совершенно верно. Это побудило французскую полицию удвоить надзор за письмами, газетами и заграничными путешественниками. Некоторые меры поражают своей парадоксальностью. Так, одно время у выезжающих из Франции отбирали все французские газеты, хотя их можно, разумеется, свободно купить в Швейцарии; у въезжающих во Францию отбирали швейцарские газеты, хотя их без труда можно достать в любом газетном киоске Парижа. Пути полиции, в том числе и республиканской, неисповедимы… У меня отобрали на границе один экземпляр изданной мною в Швейцарии брошюры на немецком языке.
— Какой смысл»? — протестовал я. — Ведь эта брошюра была пропущена вашей цензурой во Францию.
— Ничего не значит: мы не можем пропускать немецких брошюр.
— Даже из Франции в Швейцарию?
— Даже в Швейцарию.
Один из пограничных чинов, поставленных на предмет сравнительной психологии, заговорил со мною по-немецки, на очень хорошем литературном языке, и после двух-трех фраз стал с большой любознательностью справляться насчет внутреннего положения в России. Я сослался на то, что за пять минут, остающихся до отхода поезда, вряд ли возможно с необходимой полнотой изложить свои мысли по такому обширному и сложному вопросу. Психолог огорчился, но, как истинный джентльмен, не подал виду. Мы раскланялись самым изысканным образом. Но моей брошюры, изданной в Швейцарии, мне не вернули.
Я поехал непосредственно в Берн, к швейцарскому депутату Роберту Гримму, главному организатору конференции. Бывший наборщик, и сейчас сохранивший многие пролетарские ухватки, человек лет около сорока, энергичный журналист и оратор, Гримм является одной из выдающихся политических фигур Швейцарии. Депутат национального парламента, он стоит во главе бернского рабочего движения, редактирует его орган и является фактическим лидером левого крыла швейцарской социал-демократии. За пределами Швейцарии имя Гримма до войны было сравнительно мало известно. Но за эти 15 месяцев произошла большая перемена. Гримм сразу занял критическую позицию по отношению к поведению как германской, так и французской социал-демократии. Но так как газета его издается на немецком языке, то удары свои он направлял, главным образом, против немецкой партии. Это создало ему внимательную аудиторию в Германии, в среде левого крыла социал-демократии, которое со все возрастающей энергией и с несомненным успехом атакует позиции социал-империалистов, т.-е. правящего большинства партии, поддерживающего политику правительства. В «Berner Tagwacht» стали появляться обличительные корреспонденции из Германии, рисовавшие черный двор «гражданского мира» (Burgfrieden) и отражения его во внутренней жизни социал-демократической партии. Борьба официальных центров партии против «оппозиции» (К. Либкнехт, Р. Люксембург, К. Цеткин, Ф. Меринг и др.), протекавшая сперва в замкнутых рамках организации, вдруг вышла наружу через посредство бернской газеты и стала предметом общего обсуждения. Газета стала в известном смысле зарубежным официозом оппозиции, к великой досаде немецких властей, партийных и государственных. В конце концов, ввоз «Berner Tagwacht» в Германию был запрещен, что, разумеется, не мешает ей и сейчас находить там свое распространение.
Одновременно бернская социалистическая газета получила значительную популярность во Франции, как немецкое издание, совершенно независимое по отношению к так называемой «немецкой» точке зрения. Ссылки на «Berner Tagwacht» стали одно время очень часты во французской прессе. В силу аберрации, столь объяснимой в условиях нынешнего времени, многим показалось, что бернская социалистическая газета заняла франкофильскую позицию. Но недоразумение вскоре разъяснилось. После нескольких очень критических статей газеты по адресу Геда, Самба и других, симпатии к ней в официальных сферах французского социализма сильно охладели; зато она нашла симпатии в сферах неофициальных: «оппозиция» во французском рабочем движении, как и в немецком, нашла в бернской газете опору, хотя и менее действительную, ввиду разницы языка. Тем не менее, «Berner Tagwacht» и сейчас совершенно свободно получается во Франции, тогда как все попытки регулярно получать через Швейцарию важнейшие германские газеты разбиваются о сопротивление пограничных французских властей.
Положение «Berner Tagwacht», в качестве неофициального органа «левого» или «интернационалистского» социализма, в центре такой интернациональной и нейтральной страны, как Швейцария, естественно поставила Гримма в самое средоточие той организационной работы, которая велась почти с начала войны с целью восстановления прерванных между социалистическими партиями связей. Гримм принимал деятельное участие, еще весной прошлого года, в небольшом итало-швейцарском совещании в Лугано, поставившем себе задачей созвать международную социалистическую конференцию. При организационном участии Гримма происходила международная женская социалистическая конференция, на которой руководящая роль принадлежала Кларе Цеткин, а затем и конференция социалистической молодежи.
Рука об руку с Гриммом работал в том же направлении туринский депутат Оддино Моргари, секретарь социалистической фракции римского парламента. Итальянская партия, пережившая до войны ряд внутренних «очистительных» кризисов, организационно порвавшая с реформистским крылом и затем с социалистическими франк-масонами, заняла с начала европейской войны позицию, глубоко отличающую ее от германского и французского социализма. Пока Италия еще не ликвидировала окончательно уз тройственного союза, итальянская социалистическая партия, ведшая решительную кампанию в защиту нейтралитета, боролась непосредственно против опасности выступления Италии на стороне средне-европейских империй. В этот период итальянский социализм, давший решительный отпор полуправительственному, полусоциалистическому эмиссару Зюдекуму, был предметом горячих политических похвал со стороны французской прессы. Но, когда стала вырисовываться перспектива присоединения Италии к Согласию, и бывший редактор центрального органа «Avanti» Муссолини создал — несомненно, на деньги французского правительства — собственную газету для агитации в пользу вмешательства, принципиально «нейтралистская» политика итальянского социализма начала подвергаться самым жестоким осуждениям во Франции. Итальянская партия стала искать опоры в единомышленных элементах других стран, и Оддино Моргари, по поручению своего центрального комитета, дважды ездил во Францию и Англию для подготовки международной конференции.
В Париже я встречался с Моргари не раз, и однажды совершил с ним совместное путешествие до Гавра. Моргари — полная противоположность Гримму. У последнего есть немецко-«швицерская» жесткость и во внешних очертаниях, и в складе речи, и в манере письма. Моргари, наоборот, крайне мягкий человек, натура преимущественно художественная, политик-психолог. Печать мягкости и добродушия лежит на его подчеркнуто крупных чертах лица южанина. В теоретической области Гримм — марксист; он дал несколько интересных исследований, в духе материалистического метода. Моргари — «интегралист». Он обвиняет марксизм в упрощении действительности, признает в истории «множественность» факторов и стремится к «интегральной» концепции в теории и на практике. Интегрализм означает по существу стремление к «гармоническому» эклектизму.
Несмотря на это глубокое различие — можно бы говорить о противоречии — темпераментов и теоретических воззрений, Гримм и Моргари оказались тесно связаны в своей работе по восстановлению международных связей рабочих партий. Недавняя конференция в Циммервальде явилась в значительной мере плодом их усилий.
22 октября 1915 г.
Сейчас, несколько лет спустя после описанных событий, нельзя не отметить, хоть в двух словах, дальнейшей судьбы Гримма. В его радикализме оказалось слишком много мелкобуржуазного швейцарского филистерства, которое более близким наблюдателям его деятельности было заметно уже и тогда. Под влиянием своих международных сотрудников и корреспондентов газета была гораздо радикальнее своего редактора. После Циммервальда Гримм все больше определялся — вправо. Он сделал в 1917 г. попытку вмешаться в международную политику — в интересах русской революции — при помощи методов закулисной, и притом, чисто личной дипломатии. На этом он сорвался. Буржуазная пресса всех стран Согласия пыталась изобразить его — после высылки правительством Керенского из России — как наемного агента Германии. Это, разумеется, клевета. Гримм пал жертвой филистерского самомнения захолустного «государственного человека», который ощутил в себе призвание спасать революцию при помощи методов, противных ее существу. По мере того, как и в Швейцарии поднимал голову коммунизм, Гримм упрочивал свою репутацию в качестве «умеренного» и «благоразумного» социал-демократа.
Что касается Моргари, то он остался с Серрати, то есть вне Коммунистического Интернационала.
— IV. 22. Л. Т.