Амнистия, да не с той стороны.
В начале войны, когда на европейском континенте и великобританских островах был объявлен политический мораториум под именем «национального единения», т.-е. когда эксплуатируемым и угнетаемым было запрещено предъявлять обязательства к эксплуатирующим и угнетающим, — в союзной печати считалось само собой разумеющимся, что в России будет объявлена амнистия. Бурцев, непререкаемый авторитет для читателей «Matin»* в вопросах провокации и амнистии, категорически осведомлял Европу, что амнистия воспоследует «как скоро — так сейчас». Но петроградские контрагенты Бурцева не торопились. Пять рабочих депутатов Думы были арестованы и сосланы на поселение**. Эта подготовительная мера ко всеобщей амнистии, правда, замолчанная прессой «двух западных демократий», не погасила примирительного пламени в патриотических сердцах. Наиболее нетерпеливые решили, что ежели гора монархии не идет к кающемуся Магомету эмиграции, Магомет может взять на себя издержки передвижения к горе. Опыты этого рода у всех еще в памяти. Правительство нимало не растрогалось при виде блудных сынов, подержало их, сколько следовало для полноты унижения, в тюрьме, сняло фотографии, записало число бородавок и если кого отпускало, то приблизительно на тех же кондициях, на каких щедринский волк отпускал зайца: «Живи пока что, а там я тебя, может быть… ха-ха… и помилую»***.
* «Le Matin» — распространенная буржуазная французская газета правого направления (тираж — 1.800 тысяч). Незадолго до объявления империалистской войны печатала провокационные статьи о том, что Россия всемерно укрепляет свою мощь и вполне готова к выступлению против Германии.
** Ссылка 5 депутатов Думы. — Суд над арестованными депутатами-большевиками начался в Петербурге 10 февраля 1915 г. Кроме 5 депутатов — Г. Петровского, М. Муранова, А. Бадаева, Н. Шагова и Ф. Самойлова — на скамье подсудимых очутились также: Л. Б. Каменев, Яковлев, Линде и др. (всего семь человек), обвинявшиеся в том, что они вместе с социал-демократическими депутатами приняли участие «в сообществе, заведомо для них поставившем целью своей деятельности насильственное изменение в России установленного основными государственными законами образа правления». Подсудимых защищали: Керенский, Гольдштейн, Соколов, Муравьев, Полонский, Переверзев, Демьянов, М. и В. Беренштамы. Обвинял товарищ прокурора Ненароков.
Суд длился 3 дня. На суде была раскрыта большая работа, проделанная с.-д. депутатами для организации массовых выступлений пролетариата против войны. На суде были оглашены листки из записных книжек Петровского и Муранова, свидетельствовавшие об успехах выступлений большевистских депутатов на ряде заводов в Перми, Екатеринбурге, Уфе, Саратове, Самаре и др. городах. «Суд развернул невиданную еще в международном социализме картину использования парламентаризма революционной социал-демократией», — писал Ленин в марте 1915 г.
13 февраля был объявлен приговор суда, которым члены Государственной Думы — Петровский, Муранов, Бадаев, Шагов, Самойлов, а также Каменев, Яковлев, Линде и Воронин приговаривались к ссылке на поселение. Остальные обвиняемые были приговорены к тюремному заключению на разные сроки. В ссылке (в Туруханском крае) обвиняемые с.-д. депутаты и другие осужденные пробыли до Февральской революции 1917 г. — Редакция Госиздата в 1920-е гг.
*** Этот отрывок взят автором из сказки Щедрина «Самоотверженный заяц», написанной в 1884 г. В этой сказке Щедрин символически рисует волчью жестокость власти и заячью трусливую покорность общества. (Щедрин, «Сказки», ГИЗ, 1926 г., стр. 128.)
Потом произошло достаточно памятное отступление русской армии из Галиции и из других мест. «Сколько возможных гениальных полководцев и организаторов побед гибнет в Сибири и эмиграции!» — восклицал Плеханов. А скорый на руку «организатор» — главным образом по моральному интендантству — Алексинский немедленно телеграфировал Родзянко, обещая за амнистию содействовать сокрушению «могущественного врага». Но есть много оснований думать, что бывший депутат все еще дожидается ответа от председателя Думы.
Прогрессивный блок включил амнистию в свою программу; но в программе, подписанной Гучковыми, Крупенскими*, «требование» амнистии означает не многим больше риторического оборота. Что «прогрессивные» империалисты за квадратную милю персидской или армянской земли отдадут политическую тюрьму, ссылку и эмиграцию, настоящую и будущую, на этот счет у Хвостовых и Штюрмеров** во всяком случае нет сомнения. Аресты, высылки и судебные процессы идут поэтому своим чередом.
* Крупенский, П. — известный реакционер и антисемит, член II и III Государственных Дум. — Редакция Госиздата в 1920-е гг.
** Штюрмер, Б. — председатель совета министров и министр иностранных дел в 1916 г. — Редакция Госиздата в 1920-е гг.
Даже дело о восстановлении в правах депутатов I Думы — выборжцев*, из которых иные не без успеха занимаются теперь патриотическими подрядами, весьма туго подвигается вперед. Некий «видный представитель» московского дворянства очень недурно формулировал настроения правящих кругов. «Я не люблю миловать, — сказал он сотруднику газеты. — Хорошо теперь говорить о примирении, но что было бы, если бы авторы воззвания добились того, к чему стремились?».
* Депутаты I Думы — выборжцы. — 9 и 10 июля 1906 г. в Выборге состоялось совещание депутатов разогнанной I Гос. Думы. В совещании участвовали кадеты и трудовики. Совещание выпустило обращение к народу, известное под названием «Выборгского воззвания», в котором призывало «не давать правительству ни солдат, ни денег». — Редакция Госиздата в 1920-е гг.
Той же точки зрения держался, несомненно, и смоленский военный суд, слушавший в середине февраля, при закрытых дверях, дело о конфедерации польской*, поставившей целью «отторжение Привислянского края». Бренер приговорен к восьмилетней каторге, Бенек — к шестилетней, шестеро — к другим наказаниям, четверо подсудимых оправданы.
* Дело о «Конфедерации Польской». — В январе 1916 г. минский военный суд (в тексте ошибочно сказано — «смоленский») слушал при закрытых дверях дело 13 лиц, обвинявшихся в том, что они в конце 1914 г. организовали «преступное сообщество, именующее себя «Конфедерацией Польской», заведомо для них поставившее целью своей деятельности отторжение, путем вооруженного восстания, губерний Привислинского края и Холмской от России…» «Конфедерация Польская», по сообщению обвинительного акта, имела в своем распоряжении военные группы, боевые отделы, склады оружия и т. д. Подсудимые обвинялись в том, что они собирали сведения о количественном составе русских войск, выпускали листки и прокламации и вели усиленную агитацию за отторжение Привислинского края от России. Большинство обвиняемых были польские крестьяне. Защитниками выступили Бобянский, Муравьев, Томашевский и др. 2 февраля 1916 г. был вынесен приговор, по которому главный обвиняемый Бреннер был присужден к 8 годам каторжных работ, обвиняемый Бенек — к 6 годам, Дымовский — к 2 годам крепости. Остальные подсудимые были приговорены к разным срокам тюремного заключения. — Редакция Госиздата в 1920-е гг.
Этот процесс и этот приговор, совершенно незаменимые, к слову сказать, для общей оценки освободительной войны, представляют собою также драгоценную подробность для характеристики твердых правил правящих кругов нашего отечества. Царство Польское успели за это время «отторгнуть», и притом довольно прочно, австро-немецкие войска, а смоленский суд все еще продолжает отправлять на каторгу поляков за стремление к «отторжению» Привислянского края!». Нет, этих людей жалкими словами не проймешь!..
Перед рождественскими праздниками у группы, произведшей экспроприацию в одном магазине в Петрограде, найдены были прокламации «Северной группы анархистов». Но даже нововременцы («вечерние») усомнились и откомандировали сотрудника к «ветерану русской революции» Бурцеву. Тот засвидетельствовал, что ни одна политическая партия не могла бы участвовать в таком деле, что тут нужна величайшая осторожность, ибо «бывали примеры»… «Но, — закончил Бурцев, — теперь мировая война, и я считаю неудобным выступать по щекотливому делу провокации».
Вот он весь, как намалеван,
Верный твой Иван…
«Мировая война» нисколько не мешает провокаторам отправлять людей на каторгу и на виселицу. Но зато — пред национальным учреждением провокации — она связывает языки и даже мозги Бурцевых патриотическим параличом. Конечно, с Бурцева взятки гладки. Но ведь он не один… Священное единение не прибавило ни одного золотника тухлого мяса к пайку политических арестантов. Но оно побудило многих «ветеранов» принести свои давно не проветривавшиеся революционные убеждения на алтарь отечества. Выходит, что амнистия дана, да не с той стороны.
И было бы совершенно противоестественно, если бы амнистия, данная социал-патриотами царизму, вызвала соответственную амнистию со стороны царизма. От социал-патриотов правящая Россия получила и без амнистии все, что они могут ей дать. Толкать их дальше по тому же пути, значило бы безнадежно компрометировать их и делать окончательно негодными к дальнейшему употреблению. А давать амнистию другим, тем, которые и в эту эпоху остались верны себе — своей любви и своей ненависти, — значило бы для царизма покушаться на себя.
- Я не люблю миловать! — сказала правящая Россия устами представителя московского дворянства.
- А я сохраняю всю силу моего презрения к тем, которые ищут милостей! — может ответить на эти слова революционная Россия.
Амнистия как была, так и остается лозунгом революционной борьбы.
«Наше Слово» № 56, 7 марта 1916 г.