Первое мая (1916 г.).
Мы стали, за этот год сильнее! — вот первое, что могут сказать себе в день Первого мая интернациональные социалисты. После катастрофы 4 августа 1914 года, после почти полного безмолвия первых месяцев войны, после эпохи невиданных и почти беспросветных унижений социализма, — или того, что мы считали социализмом до 4 августа 1914 года, — наступили месяцы медленного, но повсеместного и неуклонного отрезвления, пробуждения и собирания сил. Если прошлогоднее Первое мая совпадало с моментом глубочайшего упадка революционного сознания и буржуазные органы могли — в тоне покровительственного презрения к официальному социализму — констатировать смерть Интернационала, то в этом году от их классового самодовольства осталась одна пустая скорлупа, которая все более и более наполняется тревогой. За это время произошла конференция в Циммервальде, которая стала возможна только благодаря пробуждению революционного возмущения на левом фланге официальных партий и которая дала этому процессу знамя и первые организационные формы.
В обществе, где основа жизни — производство — остается неорганизованной, все социальные отношения перерастают в конце концов через головы людей; война и в этом смысле явилась только высшим выражением анархии и безумия всей системы; если она вначале входила в сознательные планы и расчеты имущих, как «продолжение их политики другими средствами», то за последний год последствия войны далеко перекатились через головы правящих классов, которые, к слову сказать, во всех странах представлены у власти посредственностями и ничтожествами, как бы для того, чтобы ярче подчеркнуть духовное бессилие буржуазного мира перед теми величайшими в человеческой истории событиями, которые он породил в своем неудержимом, но слепом движении вперед.
Пролетариат является частью этого, на анархии основанного общества, судьбы которого ускользают из его собственных рук. Социализм теоретически предвидел войну и предугадывал в общих чертах ее социальные последствия. Но когда она разразилась-, она предстала пред рабочими массами не как закономерное историческое событие, не как новое политическое состояние враждебного им капиталистического общества, а как внешняя катастрофа, обрушившаяся на «нацию» в целом. Но эта временная растерянность масс перед небывалым еще кровавым взрывом капиталистической анархии преисполнила правящие классы национальной самоуверенностью лишь с того момента, как для них стало ясно, что руководящие организации международного пролетариата совершенно не справились со смыслом и содержанием надвинувшихся событий и почти автоматически примкнули к правящим классам, — как если бы дело шло о пожаре или землетрясении, т.-е. действительно о внешней механической катастрофе. В этом «оборонческом» союзе с капиталистическим государством — в момент, когда последнее подверглось им же подготовленному историческому испытанию, — заключалось уже величайшее идейное и политическое самоотрицание, какое знала когда-либо история. Но этому отречению, лишь наиболее ярко выступившему в Германии, где теоретически яснее всего стоял вопрос об отношении к капиталистическому государству, этому политическому самозакланию не хватало еще адекватной (соответственной) идеологической формы, чтобы социалистический пролетариат мог испить до дна чашу своего унижения. Публицисты и теоретики Интернационала приложили все усилия к тому, чтобы мысль социализма принизить до уровня его политической роли. Прошлогоднее Первое мая представляло собою самую низкую точку в этом процессе упадка, унижения и предательства. Социал-патриотическая пресса на всех языках Европы объясняла пролетариату, почему Первое мая — день протеста против милитаризма — должно на этот раз стать днем его национального апофеоза. И эта проповедь почти не встречала отпора…
Медленными путями шло освобождение пролетариата из-под власти феодально-религиозных, а затем либерально-буржуазных суеверий и предрассудков. Социализм везде в конце концов стал для рабочего класса знаменем его духовного освобождения и предвестником освобождения материального. На своей классовой организации он сосредоточил ту преданность, — но просветленную сознанием! — какую питал раньше к церкви и отечеству. Но буржуазному отечеству удалось идейно полонить классовую организацию пролетариата. И это обнаружилось в таких размерах и формах, каких не ожидал никто. После того, как национальное государство не только материально, но и духовно мобилизовало социалистический пролетариат, интернациональная контр-мобилизация развернулась несомненно медленнее, чем многие из нас ожидали, и, во всяком случае, медленнее, чем все мы хотели. Непосредственной причиной тому является работа социал-патриотизма, который, опираясь на государственное насилие и пользуясь всеми ресурсами лжи и обмана, ведет бешеную борьбу за самосохранение. Но фундаментальная причина лежит в глубине того кризиса, который должен назреть в массовом сознании, прежде, чем сможет найти свое выражение в действии. А только, как проблема действия, может быть разрешен пролетариатом вопрос об отношении к событиям, которые начали с того, что сокрушили хребет Второму Интернационалу, но которые могут закончить сокрушением основ буржуазного правопорядка. Если для социалистического парламентария или публициста перемена фронта нередко выражается в формальном «неприятии» войны, в снятии с себя «ответственности» — и этим ограничивается, — то для целого класса, сознающего, сколь многое стоит и падает вместе с ним, контр-мобилизация означает задачу революционного действия. Именно учет этого факта лежит в основе идейной борьбы между революционными интернационалистами и социал-патриотическими союзниками милитаризма. Пацифизм означает для части перепуганных событиями социалистических верхов самоотстранение и выжидательную пассивность. Для масс пацифизм означает момент раздумья, этап на пути от рабского патриотизма к интернационализму действия.
Контр-мобилизация, отвечающая величайшей исторической задаче, идет медленнее, чем мы бы хотели, но она идет с такой планомерностью, которая не может оставить никакого места для скептицизма. Последний (февральский) циркуляр Международной Социалистической Комиссии (Берн) дает картину пробуждения и нарастания пролетарского сознания И протеста во всех странах Европы. Мы стали за этот год несравненно сильнее! Кроме разве России, где социал-патриотизм, сдвинувшись преимущественно на совершенно серые, впервые пробужденные войной слои пролетариата, внешним образом как бы усилился, — во всех остальных странах Европы истекший год был периодом явного и очевидного ослабления социал-патриотических организаций, падения авторитета их вождей, нарастания недовольства и сознательной оппозиции. И никогда еще во время всей истории рабочего движения прямая и непосредственная зависимость революционного социализма в одной стране от его действий и успехов в другой не была такой очевидной и не ощущалась так ярко и неотразимо, как в эту эпоху насильственного разрыва международных связей и разгула шовинизма. Таким путем закладывается несокрушимый фундамент Третьего Интернационала, как организации масс для решающих боев с буржуазным обществом. Мы стали сильнее. В следующем году мы будем сильнее, чем в нынешнем. Роста нашей силы не задержит более ничто и никто.
«Наше Слово», 1 мая 1916 г.