Вехи.
Оглянемся еще раз назад.
4 августа 1914 г. могущественнейшие пролетарские организации, провозглашавшие своей задачей ниспровержение капитализма, одним ударом превратились в важнейшую опору капиталистического государства. Только благодаря этому держатся еще сегодня буржуазные правительства всех воюющих стран. Но Интернационал потерял в силе еще больше, чем выиграли национальные государства. Глубокий внутренний процесс разрушает старые могущественные рабочие организации, подготовляя новые группировки революционных сил пролетариата. Какой характер приняло бы европейское социалистическое движение, если бы война закончилась в три-четыре месяца, — а на это весьма надеялись в начале, особенно в Германии — и если бы старые социалистические партии успели снова перейти на «гражданское» положение прежде, чем успели бы развернуться до конца все последствия политики военного сотрудничества, — сейчас слишком трудно делать на этот счет предположения. Но техника современного милитаризма и соотношение сил обоих лагерей придали войне безнадежно затяжной характер, и на этой основе успели обнаружиться не только «могущество» и «приспособлямость» капиталистического общества, — об этом только и твердят многие скептические дятлы социализма, — но и полная безвыходность империализма и объективная несовместимость социал-патриотизма с элементарными материальными и духовными интересами рабочего класса. Если это в столь потрясающих формах обнаружившееся противоречие между империализмом и социализмом лишь медленно находит свое организационно-политическое выражение, то причина этого кроется опять-таки в самом существе нынешнего кризиса, выразившегося в том, что классовое государство экспроприировало для своих целей главные политические органы пролетариата. Последнему, в лице своего революционного авангарда, приходится теоретически и политически формулировать свое отношение к войне не только в условиях полной дезорганизованности своих собственных рядов и в обстановке военно-полицейской диктатуры, но и, главное, против воли своих собственных классовых организаций, вооруженных всем авторитетом Второго Интернационала. Эти исторические условия необходимо всегда ясно представлять себе, чтобы понять затяжной характер того процесса, с которым мы связываем всю будущность социализма.
Первая циммервальдская конференция могла собраться лишь на тринадцатом месяце войны. И несмотря на то, что у участников ее был более чем годовой опыт войны за спиною, представители виднейших национальных секций, как немецкая и французская, — и не только они, — продолжали по существу дела считать, что кризис Интернационала является временным отражением условий войны и закончится вместе С нею. Задачу конференции они видели преимущественно в том, чтобы взаимно осведомиться и создать друг для друга опору в целях воздействия на официальные партии; к моменту заключения мира эти последние должны быть подготовлены к полному восстановлению Интернационала. Под этим углом зрения всякая попытка критически сопоставить опыт войны с идейным наследством Второго Интернационала и наметить хотя бы самые общие принципы пролетарской тактики в эпоху империалистических войн встречала самый решительный отпор со стороны добросовестных «консерваторов», которые не могли не видеть в такого рода критике несвоевременного осложнения по пути к status quo ante bellum, т.-е. тому международному социалистическому режиму, какой был до войны. Самая идея программно-тактической резолюции была отброшена значительным большинством. Выбранной на конференции Интернациональной Комиссии большинство придавало значение — по выражению Ледебура — Vermittelungstelle, т.-е. временного посреднического бюро.
От первой конференции до второй прошло еще восемь месяцев. Успехи, сделанные за этот период «циммервальдской» пропагандой во всех странах, совершенно неоспоримы; но эти успехи шли, главным образом, по линии внутри-организационной борьбы за влияние; массовые рабочие выступления, — а в расчете на них строили свою тактику все действительно революционные элементы первой конференции, — происходили за этот период лишь эпизодически и в скромном масштабе; как ни велико симптоматическое значение подобных выступлений, но их непосредственный политический вес оставался до сих пор более, чем скромным. Таким образом, с этой стороны объективное состояние рабочего движения к моменту второй циммервальдской конференции создавало, казалось бы, исключительно благоприятные условия для правого крыла циммервальдцев, — для социал-пацифистов, пассивных интернационалистов и организационных кунктаторов. И тем не менее, идейная победа осталась не за ними. Вторая конференция представляет собою несомненный и притом крупный шаг на пути критики идейного наследства Второго Интернационала и выработки законченной социально-революционной концепции.
Помимо манифеста, единственным и притом чисто формальным преимуществом которого является более категорически выраженное требование голосования против кредитов, конференция, как мы знаем, выработала две резолюции: одну — программно-политического характера («Тезисы об отношении пролетариата к вопросам мира») и другую, — посвященную т. н. Интернациональному Социалистическому Бюро (Гюисманс и братья).
Самый факт принятия в Кинтале программной резолюции представляет собою принципиальный разрыв с господствовавшим в Циммервальде взглядом на конференцию, как на временную координацию усилий в деле борьбы за мир. Отклоняя самую идею такой резолюции, большинство первого совещания ссылалось именно на то, что не видит своей задачи в закладывании фундамента для Третьяго Интернационала. Так, принадлежавший к этому большинству Мартов на страницах «Нашего Слова» с полным одобрением говорил о том, что конференция отклонила делавшиеся ей предложения, чтобы она, «не ограничиваясь инициативой в деле организованной кампании за мир на базисе классовой борьбы, наметила, так сказать, общие принципы деятельности III Интернационала». На второй конференции те самые элементы, ограниченную точку зрения которых защищал Мартов в приведенных строках, оказались вынуждены принципиально признать, что задача не сводится к реставрации прошлого, что требуется его критический пересмотр и выработка «общих принципов деятельности», отвечающих характеру эпохи. Правда, «Известия», в редакции которых состоит Мартов, опять-таки с одобрением пишут, что «конференция в Кинтале не явилась и, по мысли большинства ее участников, не должна была явиться организационным этапом в деле построения Третьего Интернационала». Редакция забывает только прибавить при этом, что в эпоху Циммервальда она отвергла (видя в этом — не без основания — работу по «построению Третьего Интернационала») выработку той самой принципиальной резолюции, которую теперь, в эпоху Кинталя, она вынуждена — в довольно, впрочем, туманных выражениях — приветствовать, как шаг вперед.
Но как же, однако, обстоит дело с отказом конференции от роли «организационного этапа» на пути построения нового Интернационала? На этот вопрос отвечает резолюция о Гаагском бюро. Эта резолюция не только подвергает уничтожающей критике политику Гюисманса, но и отказывается требовать созыва Международного Бюро. Правда, резолюция предоставляет право отдельным национальным секциям выдвигать такое требование. Но этим только резче подчеркивается, что конференция — не считая возможным механически запретить отсталым секциям проделать еще раз предметный урок — сама отнюдь не считает, что путь к Интернационалу идет через Гаагу и никакой ответственности на себя за этот последний путь не берет. Если Мартов (см. его статью «Кинталь» в «Инф. Листке» Бунда) умозаключил, что эта резолюция признает, «по крайней мере, возможность того, что возрождение Интернационала произойдет без разрыва организационной преемственности», то для нас дело вовсе не в этой гипотетической возможности, а в чисто практическом, организационно-боевом отказе конференции связывать работу по возрождению Интернационала с «легальным» аппаратом Интернационального бюро. А это значит — не может не значить — что наш циммервальдский аппарат, представляющий сейчас единственные реальные международные связи рабочих, далеко перерос поставленную ему первоначально задачу временного «посреднического бюро». Дело идет именно о совершенно самостоятельной работе по созданию Третьего Интернационала в прямой борьбе с теми, которые сейчас владеют Вторым и говорят от его имени.
Таким образом в принципе Кинталь означал победу революционного интернационализма. Реализация этой победы зависит от темпа, каким пойдет движение масс.
«Наше Слово» 6 июля 1916 г.