Революционный ценз Хилквита.

(Письмо в редакцию «N.Y. Volkszeitung»).

Дата письма — приблизительна. — /И-R/

Volkszeitung — Немецкая социал-демократическая газета, во главе которой стоял в то время старик Шлютер, единомышленник Каутского; течение Либкнехта было представлено в газете редактором Лоре, который ныне, со времени смерти Шлютера, стоит во главе «N.Y. Volkszeitung». Газета выражает ныне идеи Третьего Интернационала в Америке.

Морис Хилквит, которому посвящена печатаемая ниже заметка, — видный и обремененный делами нью-йоркский адвокат, который в свободное время выполняет обязанности лидера социалистической партии. Шлютер поддерживал Хилквита. Лоре был с нами, редакцией «Нового Мира».

Хилквит — выходец из России. — Л.Т.

Уважаемая редакция!

Мой доклад в немецкой партийной группе Нуарка лишил меня возможности принять участие в воскресном (11 февраля) партийном собрании Нью-Йоркского локала (местной организации) нашей партии. Из отчета вашей газеты я усматриваю, что защищаемая мною позиция подверглась со стороны Хилквита нападению в совершенно неожиданной для меня чисто личной плоскости. Хилквит считает, что наш молодой друг Фрейна не имеет права рекомендовать пролетариату решительную революционную тактику, которая может вызвать необходимость жертв, ибо он, Фрейна, не имел еще до сих пор случая доказать, что лично готов и способен на такие жертвы. По поводу меня, одного из двух подписавших проект меньшинства, Хилквит с укором заявил, что я «не остался в России, чтобы дать расстрелять себя за свои взгляды, а прибыл сюда, чтобы давать другим хорошие советы». Я не знаю, считаются ли в Америке допустимыми такого рода методы политической «критики». Я сильно сомневаюсь в этом. Во всяком случае я привык в Европе такие приемы считать не только неубедительными, но и неуместными. В правильности такой оценки не трудно убедиться после нескольких минут размышления.

Т. Симон Берлин, один из членов большинства, заявил, что так как сам он уже вышел из «военного» возраста, то не считает возможным рекомендовать другим решительные методы борьбы против конскрипции (рекрутчины). Хорошо. Но Фрейна, находящийся как раз в призывном возрасте, лишен права призывать к решительной» борьбе против конскрипции, ибо по своей молодости он, как мы слышали от Хилквита, не успел еще приобресть необходимого мученического ценза. Наконец, я не имею права рекомендовать революционные методы, ибо я не дал себя предварительна расстрелять в России. Как мы видим, революционеру нелегко найти в природе такую комбинацию личных условий, которая удовлетворила бы Хилквита: нужно быть не старым и не молодым, и притом, хоть раз в жизни подвергнуться смертной казни.

Я не сомневаюсь, что, если бы я был предварительно расстрелян в России, Хилквит признал бы за мною право рекомендовать революционную тактику. Правда, мне было бы нелегко в этом случае воспользоваться его великодушным разрешением. Но это не единственное затруднение. Для того, чтобы быть расстрелянным в России, я должен был бы, очевидно, рекомендовать там революционную тактику. Но русские хилквиты (они не все переселились в Америку) не упустили бы, разумеется, случая поставить мне на вид, что я еще не доказал на деле своей готовности быть расстрелянным и потому не имею права призывать русских рабочих к революционной борьбе. Как видим, положение получается совершенно безвыходное. К счастью, революционное движение в своем развитии относится без особенной почтительности к тем цензам и нормам, которые устанавливают беспощадные Катоны с Бродвей*.

* Торговая улица Нью-Йорка. — Л.Т.

Во время русско-японской войны конференции и съезды нашей партии постановляли призывать массы к революционным стачкам против войны и против царизма. Эти призывы не оставались пустым звуком. 1905 год был в России временем самых могущественных в истории мирового рабочего движения политических стачек и баррикадных боев; и в этой борьбе не было недостатка в политическом мученичестве. На наших партийных совещаниях мы, разумеется, со всех сторон обсуждали методы нашей борьбы, и разногласия в нашей среде достигали нередко большой остроты. Но никому из нас не пришла бы в голову унизительная мысль спросить противника: готов ли он сам нести личную ответственность за те действия, к которым он призывает рабочих? Для этого мы все слишком непосредственно чувствовали себя революционерами. Нас могли разделять вопросы политической целесообразности, но не вопросы личного мужества и готовности нести все последствия наших призывов и действий. И сейчас я не без некоторой брезгливости останавливаюсь на этой стороне дела.

В своем обличительном усердии Хилквит попал в очень дурное общество. Полицейская реакция всех стран всегда утверждала, что зачинщики подводят рабочих под гильотину, а сами выходят сухими из воды. Но на самом деле политическая реакция при всяких народных движениях прежде всего обрушивается, как известно, именно на «зачинщиков», и следовательно с этой стороны столь чуткая совесть Хилквита может быть совершенно спокойной…

Мне остается еще указать на совершенно ложное фактическое утверждение Хилквита, будто я не хотел «оставаться» в России чтобы быть расстрелянным, а прибыл в Америку подавать рискованные советы. Я не мог «оставаться в России», ибо война застигла меня не в России, а в Швейцарии, в качестве политического эмигранта. Лишенный царским судом гражданских и военных прав я за время войны не имел никакой физической возможности вернуться в Россию. Я переехал из нейтральной Швейцарии в воюющую Францию, где отстаивал те взгляды, которые теперь так беспокоят Хилквита. Результатом этого была высылка из Франции в Испанию, а из Испании — в Америку. Я не стану входить в рассмотрение того личного «ценза», который дает самому Хилквиту право быть требовательным к своим политическим противникам, но думаю, что, как адвокату, ему следовало бы быть осторожнее в своих инсинуациях.

 

Нью-Йорк, 14 (?) февраля 1917 г.