«Новый Мир», 10 марта 1917 г.

Маленький фельетон.

Жвачка.

В вагоне подземной железной дороги битком забито. На последней станции рослые служащие коленами упирались в животы господ пассажиров для того, чтобы закрыть железные решетки вагонов. Публика возвращается с работы. Мужчины, женщины, старики, подростки. На лицах, на руках, на спинах отпечаток тяжелого трудового дня. Рабочее население Нью-Йорка оставило сегодня ещё частицу своей жизненной энергии в капищах Капитала. Теперь эта энергия приняла форму товаров. Одни люди стали слабее, другие богаче. В вагонах те, что стали слабее. Сероватый цвет лица, свисающие руки, потухшие глаза. Приткнулись, кто как мог, сидят и стоят неподвижно…

Только челюсти движутся. Покорно, равномерно, без радости или оживления — точно доделывают работу трудового дня. От этого автоматического жевания лица получают ещё более безнадёжный, устало-тупой вид. Чуть блеснула в чьих то глазах искорка мыслей или чувства,– и сейчас же потонула в бессмысленном движении челюстей…

Чего ищут они все в этой жалкой, унизительной жвачке? Радости, рассеяния, забытья, потому что потребность в радости из них выкачал почти до конца день напряженного труда.

Когда истощенный голодом и криком младенец жалко водит посоловелыми глазами, А у матери ни в груди ни в бутылке нет молока, она суёт ему в рот резиновую соску, — и он с отчаянием чмокает губами, надеясь извлечь из резины хоть одну молочную каплю… и временно обманывает себя движением собственных губ.

Так и эти люди. Под оболочкой усталого безразличия тлеет инстинкт жизни. Этот инстинкт мог бы, пожалуй, пробудиться и загореться огоньком мыслей. А мыслей трудового человека не любит и боится Капитал. Он принял поэтому свои меры: поставил на каждой станции чугунные автоматы и набил их отвратительными резиновыми конфектами. Автоматическим движением руки извлекают люди из автомата куски сладковатой резины и растирают её автоматическим движением челюстей.

Новая станция. Кое кто выносит свое усталое тело наружу. На смену приходят новые и протискиваются на свои места. Жвачка по-прежнему царит в вагоне. И она похожа на тёмный религиозный обряд, на безмолвную молитву Богу-Капиталу.

Альфа.