Коммунисты и крестьянство во Франции.

(К дискуссии о едином фронте).

Наши разногласия с французскими товарищами по вопросу о едином фронте далеко не исчерпаны. Наоборот, если судить по некоторым статьям французской партийной печати, то получается впечатление, что корень разногласий и недоразумений — по крайней мере, в некоторых кругах партии — глубже, чем может казаться сначала. Мы имеем перед собою статью тов. Рено Жан, напечатанную в качестве передовой в «L’Humanité» (6 апреля 1922 г.). Тов. Жан, один из выдающихся деятелей партии, докладчик по аграрному вопросу на Марсельском конгрессе, выступил с энергией и откровенностью, которые мы можем только приветствовать, против взглядов, которые мы защищали, но которые ему кажутся неправильными. В заголовке статьи он называет тактику единого фронта опасной неловкостью. В тексте он прямо говорит о катастрофе, как о неизбежном результате этой тактики во Франции. «Наша страна разъедается в течение трех четвертей столетия всеобщим избирательным правом. Разделение на классы проникло собою только незначительное меньшинство… Республиканско-буржуазная Франция является обетованной землей путаницы (confusion)». Из этих, совершенно правильно установленных фактов тов. Жан делает вывод, к которому мы целиком присоединяемся: «коммунистическая партия должна быть здесь более непримиримой, чем где бы то ни было». И вот, под углом зрения этой непримиримости, тов. Жан направляет свои удары против единого фронта, который ему по-прежнему кажется не чем иным, как комбинацией межпартийного соглашательства. Мы могли бы сказать — и мы это говорим, — что подобная оценка глубочайшей тактической проблемы свидетельствует о том, что и сам тов. Жан не свободен от последствий чисто-парламентских традиций французского социализма: там, где для нас стоит вопрос о завоевании широких масс, о прорыве буржуазно-соглашательской блокады вокруг авангарда рабочего класса, тов. Жан упорно не видит ничего иного, кроме «хитрой» комбинации, которая, в лучшем случае, может дать некоторое увеличение числа мест в парламенте (!!) ценой увеличения смуты и путаницы в политическом сознании пролетариата. Между тем, — и в этом он совершенно прав, — Франция больше, чем какая-либо другая страна, нуждается в ясности, отчетливости и решительности политической мысли и работы партии. Но если тов. Жан считает, что французский коммунизм должен быть самым непримиримым, то почему же — прежде, чем ополчаться против единого фронта, — он не дает себе труда констатировать, что французский коммунизм является сейчас наименее непримиримым, наиболее терпимым, наиболее снисходительным ко всяким уклонам?

На ясность и отчетливость, которыми тов. Жан формулирует свою критику, мы ответим также со всей необходимой отчетливостью и ясностью. Ни в какой другой коммунистической партии немыслимы были бы статьи, заявления и речи против революционного насилия в духе пресного и сентиментального гуманизма, подобные статьям, которые встречаются во французской партийной печати. Если Рено Жан с полным правом говорит о «гангрене» буржуазно-демократической идеологии, то ведь наиболее тяжкое последствие ее в рабочем классе состоит в притуплении революционного инстинкта и наступательной воли, в растворении активных тенденций пролетариата в бесформенно-демократических перспективах. Гуманитарная стряпня «Лиги прав человека и гражданина», которая в серьезный час, как известно, ползала на четвереньках перед французским милитаризмом, проповедь морализирующих, толстовствующих политических вегетарианцев и пр. и пр., как бы они ни расходились внешним образом с официальной политикой Третьей республики, в конце концов, как нельзя лучше служат ей, дополняя ее. Бесформенно-пацифистская агитация, прикрытая социалистической фразеологией, есть превосходное орудие буржуазного режима. Искреннему пацифисту это может показаться парадоксом, но это так. Ни Пуанкаре, ни Барту пацифистские арии Жоржа Пиок не смутят и не соблазнят. Но в сознании известной части трудящихся такие проповеди находят подготовленную почву. Вражда к буржуазному строю и военному насилию находит в гуманитарных формулах искреннее, но бесплодное выражение и изживает себя, не разрешаясь в действии. В этом и состоит социальная функция пацифизма. С особенной яркостью сказалось это в Америке, где шайка Брайана получила огромное влияние среди фермеров именно под лозунгами пацифизма. Социалисты типа Хилквита и другие простаки, воображающие себя величайшими хитрецами, целиком попались в петлю мещанского пацифизма и тем облегчили вступление Америки в войну.

Задачей коммунистической партии является пробуждение в рабочем классе готовности применить насилие, а для этого нужно научить различать реакционное насилие, которое служит для того, чтобы задержать историю на уже пройденном ею этапе, и революционное насилие, творческая миссия которого состоит в том, чтобы очистить исторический путь от препятствий, воздвигнутых прошлым. Кто не хочет различать этих двух видов насилия, тот не различает классов, т.-е. игнорирует живую историю. Кто декламирует против всякого милитаризма, против всех и всяких видов насилия, тот неизбежно поддерживает насилие правящих, ибо оно есть факт, утвердившийся, закрепленный государственными законами и проникший в нравы.

Для низвержения его нужно другое насилие, которое, прежде всего, должно отвоевать себе право в сознании самих трудящихся.

Последняя конференция Исполкома Коминтерна*) указала на ряд других явлений во внутренней жизни французской партии, которые свидетельствуют о том, что она ни в коем случае не является самой непримиримой. А между тем, она должна быть такой, — этого требует вся политическая среда. И в одном мы сходимся с тов. Рено Жан: применение методов единого фронта требует полной ясности и отчетливости политического сознания партии, стройности ее организации и законченности дисциплины.

* Расширенный пленум Исполкома Коминтерна, происходивший с 22/II по 4/III 1922 г. Прим. ред. 1924 г.

Далее, тов. Жан ссылается на то, что в списке требований, выдвинутых в качестве платформы единого фронта (борьба против налога на заработную плату, защита восьмичасового рабочего дня и пр.), он не находит ни одного требования, которое могло бы непосредственно заинтересовать добрую половину работников Франции, именно крестьян. Что для них восьмичасовой рабочий день? Что для них налог на заработную плату?

Этот довод тов. Жана кажется нам в высокой степени опасным. Вопрос о мелком крестьянстве имеет для французской революции бесспорно огромное значение. Наша французская партия сделала большой шаг вперед, выдвинув аграрную программу и поставив в порядок дня своей работы завоевание крестьянских масс. Но было бы в высшей степени опасно и прямо-таки гибельно просто-напросто растворять французский пролетариат в «трудящихся» или в «работниках», как половину в целом. Мы сейчас не только организационно, но и политически охватили лишь меньшинство французского рабочего класса. Революция станет возможной после того, как мы политически овладеем большинством. Только большинство французского рабочего класса, объединенное под знаменем революции, может увлечь и повести за собой мелкое французское крестьянство. Вопрос о едином рабочем фронте во Франции есть основной вопрос; без разрешения этого вопроса работа в крестьянстве, как бы успешна она ни была, не приблизит нас к революции. Крестьянская пропаганда и хорошая аграрная программа — очень значительный фактор успеха. Но крестьянство реалистично и скептично, оно не верит на слово, особенно во Франции, где его так много обманывали. В серьезную борьбу французский крестьянин — в деревне или в казарме — за программными лозунгами не пойдет. Он серьезно рискнет собою только в том случае, если увидит условия, обеспечивающие или, по крайней мере, делающие чрезвычайно вероятным успех. Ему нужно увидеть перед собою силу, внушающую ему доверие своей массовидностыо и дисциплинированностью. Расколотый по политической и профессиональной линиям рабочий класс такой силой в глазах крестьянства представиться не может. Предпосылкой победоносной революции во Франции является привлечение известной, возможно широкой части крестьянства на сторону рабочего класса. Но предпосылкой такого привлечения остается объединение подавляющего большинства французского рабочего класса под знаменем революции. Это есть основная задача. Надо овладеть рабочими, которые идут сегодня с Жуо и Лонге. Не говорите, что их мало. Разумеется, число активных сторонников Лонге, Блюма и Жуо, самоотверженных, т.-е. таких, которые готовы были бы за их программы позакладывать головы, — ничтожно. Но пассивных, темных, инертных, ленивых мыслью и телом, — еще очень много. Они стоят в стороне, но, если события затронут их, они в нынешнем своем состоянии, встанут скорее под знаменем Жуо-Лонге, чем под нашим. Ибо Жуо-Лонге и отражают и эксплуатируют пассивность, темноту и отсталость рабочего класса.

Если тов. Жан, руководитель крестьянской работы партии, непропорционально распределяет свое внимание между пролетариатом и крестьянством, то это досадно, но объяснимо, и не так уж опасно, ибо партия в целом его поправит. Но, если бы на точку зрения тов. Жана стала партия, относясь к пролетариату просто, как к «половине» трудящихся, это грозило бы поистине роковыми последствиями, ибо растворило бы революционно-классовый характер партии в бесформенной партии трудящихся. Эта опасность еще ярче вырисовывается, когда следишь за ходом мысли тов. Жана в дальнейшем. Он прямо отказывается от таких задач борьбы, которые не охватывают всех трудящихся, или, как он выражается: «не заключают в себе требований, общих обеим большим частям пролетариата!» Здесь под «пролетариатом» надлежит разуметь не только пролетариат, но и крестьянство. Опаснейшее злоупотребление терминологией, политически ведущее к тому, что тов. Жан пытается требования пролетариата (сохранение восьмичасового рабочего дня, отстаивание заработной платы и пр.) поставить под контроль крестьянства!

Крестьянин есть мелкий буржуа, который в бо́льшей или меньшей степени может приблизиться к пролетариату и который, в известных условиях, может быть более или менее прочно завоеван пролетариатом для дела революции. Но отождествлять аграрную мелкую буржуазию с пролетариатом и урезывать требования пролетариата под углом зрения мелкого крестьянства, — значит отказываться от действительной классовой базы партии и сеять ту самую смуту (confusion), для которой в крестьянско-парламентской Франции чрезвычайно благодарная почва.

Если, как мы слышали, восьмичасовой рабочий день не может стать во Франции лозунгом единого фронта, ибо это требование «не интересует» крестьянина, то борьба с милитаризмом является, с точки зрения Жана, подлинной революционной программой для Франции. Не может быть никакого сомнения в том, что мелкий французский крестьянин, обманутый войной, с ненавистью относится к милитаризму и сочувственно откликается на антимилитаристские речи. Само собой разумеется, что мы должны беспощадно разоблачать капиталистический милитаризм, как в городе, так и в деревне. Урок войны должен быть использован до конца. Было бы, однако, для партии крайне рискованным обманываться насчет того, в какой мере крестьянский антимилитаризм может получить самостоятельное революционное значение. Крестьянин не хочет отдавать своего сына в казарму; крестьянин не хочет платить налога на содержание армии; он искренно аплодирует оратору, который говорит против милитаризма (и даже против «всех милитаризмов»). Крестьянская оппозиция по отношению к армии имеет, однако, не революционную, а бойкотистско-пацифистскую подкладку. Fichez-moi la paix (оставьте меня в покое) — вот его программа! Это настроение может создать благоприятную атмосферу для революции, но оно не может создать самой революции и обеспечить ее успех.

Сантиментальный пацифизм в духе Пиок и является выражением крестьянского, а не пролетарского отношения к государству и милитаризму. Организованный и сознательный пролетариат, находясь пред вооруженным до зубов государством, ставит пред собою вопрос о том, как ему, пролетариату, организоваться и вооружиться для низвержения и разрушения буржуазного насилия путем своей диктатуры. Изолированный крестьянин так далеко не идет: он просто против милитаризма, он ненавидит его, он готов повернуться к нему спиной — fichez-moi la paix! — оставьте меня в покое со всеми вашими милитаризмами! Такова психология недовольного, оппозиционного крестьянина, интеллигента или городского мелкого буржуа. Было бы бессмысленным не использовать этих настроений в среде наших возможных мелко-буржуазных и полу-пролетарских союзников, но было бы преступно переносить эти настроения в пролетариат и в нашу собственную партию.

Социал-патриоты затруднили себе доступ к крестьянину своим патриотизмом. Мы должны всячески использовать это преимущество. Но это ни в коем случае не дает нам права отодвинуть на второй план классовые пролетарские требования — даже, если мы рискуем вызвать временные недоразумения с нашими друзьями-крестьянами. Мелкое крестьянство должно пойти за таким пролетариатом, каков он есть. Переделываться под крестьянство пролетариат не может. Если бы коммунистическая партия в обход жизненных классовых требований пролетариата пошла по линии наименьшего сопротивления, выдвигая на первое место пацифистский антимилитаризм, она рисковала бы обмануть и крестьян, и рабочих, и себя.

Во Франции, как и везде, нам нужно, прежде всего, единство фронта в самом пролетариате. Французское крестьянство не превратится в пролетариат от того, что тов. Жан позволит себе злоупотребление социальной терминологией. Но самая потребность в таком злоупотреблении — опасный симптом такой политики, которая может посеять только величайшую смуту. А французский коммунизм больше, чем всякий другой, нуждается в ясности, отчетливости и непримиримости. В этом мы, во всяком случае, согласны с нашим французским оппонентом.

29 апреля 1922 г.