Мысли о партии
Статьи Троцкого о национальном вопросе развивают позицию Ленина в одном из последних выступлений умирающего вождя партии. Троцкий и Ленин борются с прагматично-централистической позицией Сталина, Дзержинского, Орджоникидзе и покровительствующих им Каменева и Зиновьева.
Эти три статьи, первая — «Молодёжь и полоса «малых дел"», вторая, ниже, — «Национальный вопрос и воспитание партийной молодежи», и заключительная — «Воспитание молодежи и национальный вопрос» вошли в сборник, «Поколение Октября», опубликованный в 1924 г. издательством Комсомола, Молодая Гвардия. — /И-R/.
II Национальный вопрос и воспитание партийной молодежи.
«Правда» № 61, 20 марта 1923 г.
Еще Гете сказал, что старые истины приходится снова и снова завоевывать. Это относится к отдельным людям, к партиям, к целым классам. Партии нашей надо снова завоевать для себя, т.-е. заново продумать и сознательно проверить на опыте свою национальную программу.
И внутренняя и международная политика нашей партии определяется двумя основными линиями: революционно-классовым движением западного пролетариата и национально-революционным движением Востока. Мы уже говорили, как важно для нас связать крепкими живыми узами воспитание нашей молодежи, да и всей партии (воспитание партии, как и отдельного человека, никогда не заканчивается: век живи, век учись) с фактическим ходом пролетарского движения во всем мире. Здесь мы должны сказать, что не меньшее политическое движение для ориентировки и самовоспитания партии имеет ясное понимание ею национального вопроса. Мы говорим: не меньшее, рискуя вызвать недоумение: ведь, на Западе дело идет о борьбе пролетариата за власть, а на Востоке — «всего-навсего» об освобождении крестьянских, преимущественно, наций от чужеземного ига. Разумеется, отвлеченно рассуждая, эти два движения относятся к разным эпохам общественного развития, но исторически-то они связаны воедино, направляясь с двух сторон против одного и того же могущественного врага: империализма. И если бы мы не поняли колоссального значения национально-революционного фактора, его неизмеримой взрывчатой силы, мы рисковали бы безнадежно скомпрометировать революционное движение Запада — и себя вместе с ним — на многие годы, если не навсегда*.
* И на европейском Западе национальный вопрос будет играть еще огромную роль в революции. Достаточно вспомнить Польшу, Румынию, Балканы, всю центральную Европу. Но мы говорим в тексте об основных линиях революции. — Л.Т.
Мы достаточно твердо усвоили из опыта нашей революции значение правильных взаимоотношений между пролетариатом и крестьянством, — т.-е. взаимоотношений, соответствующих их классовым силам и ходу развития революционного движения во всем мире. Мы склоняем, и не случайно, слово «смычка» во всех падежах — нечего греха таить, иногда довольно-таки невпопад! Но основа вопроса нами твердо усвоена. Наше правительство не зря называется рабоче-крестьянским. Если успех нашей революции зависит от правильного сотрудничества пролетариата и крестьянства, то успех мировой революции зависит, в первую голову, от правильного сотрудничества западноевропейского пролетариата с крестьянским национально-революционным Востоком. Россия — гигантский стык пролетарского Запада и крестьянского Востока, стык и вместе — показательное поле.
В самой России, однако, вопрос о взаимоотношениях между пролетариатом и крестьянством вовсе не однороден. Одно дело, взаимоотношения великорусского пролетариата и великорусского крестьянства. Здесь вопрос стоит в своем чистом классовом содержании. Это обнажает и упрощает задачу, облегчая тем самым ее разрешение. Другое дело — взаимоотношения великорусского пролетариата, играющего первую скрипку в нашем союзном государстве, и азербайджанского, туркестанского, грузинского или украинского крестьянства. Там, в угнетавшихся ранее «окраинах», все социальные, классовые, экономические, административные и культурные вопросы получают большой угол отклонения, преломляясь через национальную призму. Недоразумения между пролетариатом и крестьянством (а мы их видали за эти годы не мало) приобретают там неизбежно национальную окраску. Это относится в значительной мере и к пролетариату угнетавшихся ранее наций. То, что в Москве или Петрограде будет понято, как простой практический конфликт между центром и местами, городом и деревней, текстильщиками и металлистами, то в Грузии, в Азербайджане и даже на Украине легко может принять форму конфликта «великодержавной» Москвы с потребностями малых и слабых наций. В известных случаях это так и есть. В других случаях это может так представиться. Наша задача состоит в том, во-первых, чтобы этого не было, во-вторых, чтобы это не могло и казаться. И это очень большая задача, которую мы должны разрешить во что бы то ни стало: и конституционными и административными, a прежде всего — партийными методами.
В чем состоит опасность неправильной политики в отношении к крестьянству? В том, что крестьянство может выйти из под руководства пролетариата и подпасть под руководство буржуазии. Но эта опасность удесятеряется, как только речь заходит о крестьянских массах, а в значительной мерс и о молодом и немногочисленном пролетариате малых и отсталых наций, угнетавшихся царизмом. Национальная связь классов есть тоже «смычка», которая не раз себя обнаруживала в истории, как очень крепкий и очень вязкий цемент. Грузинские меньшевики, украинские петлюровцы, армянские дашнакцутюны, азербайджанские муссаватисты и пр. и пр. обречены на ничтожество при правильном, то есть внимательном и предупредительном отношении нашем к национальным потребностям тех народов, старые исторические обиды которых эксплуатируются названными партиями; и, наоборот, непонимание или недостаточное понимание нами огромной исторической важности завоевания полного и безусловного доверия угнетавшихся ранее наций неизбежно придаст всем и всяким требованиям, всякой обиде, всякому недовольству туземных трудящихся масс оппозиционно-национальную окраску, а на этой основе националистическая идеология создаст или, вернее, воссоздает между буржуазией и трудящимися крепкую «смычку», направленную целиком против революции.
Диктатура рабочего класса впервые в истории открыла возможность правильного разрешения национального вопроса. Советский строй создает для этого вполне пригодные государственные рамки, эластичные, упругие и в то же время всегда способные дать выражение как центростремительным тенденциям революции, окруженной неисчислимыми и непримиримыми врагами, так и плановым потребностям социалистического хозяйства. Но мы впали бы в грубое самообольщение, если бы возомнили, будто национальный вопрос уже решен нами. Фактически под таким самодовольством (а оно попадается даже и в рядах нашей партии) скрывается нередко великодержавный национализм, не агрессивный, а дремлющий, и не любящий, чтобы его тревожили. «Разрешить» национальный вопрос можно только обеспечив за всеми нациями возможность ничем не стесненного приобщения к мировой культуре — на том языке, который данная нация считает своим родным языком. Это предполагает большой материальный и культурный подъем всего нашего Союза — и до этого еще далеко. Произвольно сократить срок такого подъема мы не властны. Но мы властны в одном: показать и доказать, не в программных заявлениях, а в повседневной нашей государственной работе, — всем малым, слабым и отсталым нациям и народностям, угнетавшимся ранее царизмом, что если очень важные и значительные потребности их не удовлетворены, то тому причиной являются объективные условия, общие для всего Союза, а никак не невнимание, никак не великодержавное пристрастие. И эта задача — завоевание полного и безусловного, всем опытом проверенного доверия малых и слабых наций, — является первостепенной партийной задачей.
Наиболее глубокую и яркую борозду в сознании многомиллионных масс советского Союза провела Гражданская война. В мотивах и целях этой войны не было на стороне нашей партии ни атома национализма или «империализма». Война имела, по самой сути своей, революционно-классовый характер и в этом своем виде охватила всю территорию старой царской империи, переливаясь моментами за старые рубежи. Гражданская война пересекалась по разным направлениям и под разными углами с национальными группировками и нередко тяжело ударяла по отдельным частям нынешнего Союза. Во время жесточайшей войны за спасение революции законы войны ставились над всеми другими законами. Мосты разрушались независимо от того, какой ущерб будет от этого хозяйственной жизни. Под штабы и воинские части занимались здания, из которых вытеснялись школьники и учителя. Суровый военный режим не мог не ударять тяжко по культурной жизни вообще, национальной — в частности. К этому присоединялось еще, что в отдельных случаях отсталость красноармейской части, злая воля отдельных элементов комсостава, недостаточная энергия политработников порождали игнорирование и даже грубое попрание национальных чувств и настроений.. Но это были все же изолированные явления и преходящие. В общем же, гражданская война, спаивая кровью трудящихся всех национальностей в борьбе против классовых угнетателей, по самому существу своему, не могла не быть школой повседневного сожительства и сотрудничества на началах не формального, «конституционного», а фактического, материального и нравственного равноправия граждан малых и отсталых народностей с гражданами державной ранее народности в пользовании всеми теми весомыми, и невесомыми благами, которые может и должна обеспечить принадлежность к Советскому Союзу. Чувство национальной обиды у малых и угнетенных ранее наций накоплялось десятилетиями и столетиями. И с этим наследством, как и с угнетенным положением женщины, скажем, нельзя покончить одними только декларациями, хотя бы и вполне искренними, хотя бы и законодательного характера. Нужно, чтобы женщина в жизни, в быту, в повседневном опыте своем почувствовала, что на пути ее нет никаких внешних ограничений и стеснений и нет к ней пренебрежительного или снисходительного тона, наоборот, есть не только «права», но и братское участие, направленное на то, чтобы помочь ей подняться на более высокую ступень. Нужно, чтобы малая нация почувствовала, что в сознании «державной» ранее нации произошел радикальный и безвозвратный перелом, и что все отступления своих членов от практического и морального равенства, от фактического, жизненного национального братства «державная» нация, то есть ее правящий класс сам карает, как штрейкбрехерство и измену. Именно теперь, с наступлением более органической работы, как хозяйственной, так и культурной, малые нации будут с настороженным вниманием относиться к тому, как на них отражаются общие хозяйственные, политические, юридические, культурные мероприятия советской власти Союза, то есть, в первую голову, какую линию ведет в этих вопросах наша партия.
В этой сфере ищут и будут искать поживы наши враги. Какую бешеную международную кампанию вела и ведет социал-демократия на почве грузинского вопроса, изображая изгнание из Грузии меньшевиков, как подавление грузинской нации! Мы доказывали, и с полным основанием, что очищение Грузии от меньшевистской агентуры империализма было вопросом жизни и смерти для всей нашей революции. Для нас несомненно, что пролетарская революция по своим целям и последствиям целиком совпадает с интересами малых и угнетенных народов. Но живая, борющаяся, еще не завершенная революция ходом своим может наносить и, не желая того, наносит удары национальным интересам и чувствам. Что вступление Красной армии в пределы Грузии, на помощь грузинским повстанцам, не только истолковывается шарлатанами международного меньшевизма, как «захватническая» политика Советской власти, но могло быть так понято и действительно было так понято известной частью грузинского крестьянства и даже грузинских рабочих, — это бесспорно. В борьбе с этим настроением и с этими взглядами совершенно недостаточно доказать, хотя бы и с документами в руках, что грузинские меньшевики сознательно открывали мировому империализму наиболее опасные для революции пути, ибо та, более отсталая часть трудящихся грузин, которая была охвачена национальным недоверием к Красной армии, тем и отличается, что ей еще недоступно понимание революционных событий в их европейской и мировой связи. Единственно убедительной может быть здесь лишь такая наша политика, которая на деле показывает грузинскому крестьянину, что его национально-культурные интересы, его национальные чувства, его столь часто оскорблявшееся в прошлом национальное самолюбие, находит сейчас все то удовлетворение, какое только возможно по объективным условиям.
Очень возможно, что мы стоим еще перед известным обострением национальной чувствительности и даже национальной мнительности у тех народностей, которые раньше угнетались и которые, конечно, требуют — и вправе требовать — от революции, чтобы она обеспечила их от каких бы то ни было рецидивов национального неравенства в будущем. На этой почве вполне возможно проникновение или усиление националистических тенденций (преимущественно оборонительно-националистических) даже в среду коммунистов малых наций. Но такие явления, по общему правилу, имеют не самостоятельный, а отраженный, симптоматический характер. Как анархо-авантюристские тенденции в рабочих кругах являются обычно признаком и результатом оппортунистического характера руководящих рабочих организаций, так националистические тенденции среди коммунистов малых наций являются признаком еще не везде вытравленных грехов великодержавности в общегосударственном аппарате и даже в иных уголках самой правящей партии.
Опасность по этой линии тем больше, что молодое поколение партии совершенно, в сущности, не сталкивалось политически с национальным вопросом. В царской России вопрос этот неотступно стоял пред революционной партией в виде национального угнетения, и в повседневной агитации нашей играл виднейшую роль. Партийная теория отводила национальному вопросу большое место. «Старики» через все это прошли (хотя и здесь рецидивы не редки). Молодежь же политически родилась в стране без национального гнета. Она знала вопросы военной обороны республики, подошла к вопросам хозяйства. Национальный вопрос перед ней по настоящему почти не вставал. Ей поэтому иной раз кажется, что она с ним уже разделалась, примерно, как с религией. Есть ли, мол, тут о чем разговаривать или думать?
В составе самых малых или отсталых наций наблюдается нередко недостаточное внимание к национальному вопросу со стороны наиболее революционных, в том числе и пролетарских, элементов. Примкнув к Российской Коммунистической Партии и сразу раздвинув свой горизонт, молодые, искренние, горячие революционеры склонны иногда глядеть на национальный вопрос у себя под ногами не как на задачу, которую нужно разрешить, а как на простую помеху, через которую нужно перескочить. Несомненно, что борьба со своим домашним национализмом, хотя бы и выросшим из былого угнетения, представляет важную задачу передовых революционных элементов везде и всюду. Но на почве, насыщенной старым угнетением, эта борьба должна иметь терпеливо пропагандистский характер и опираться не на игнорирование национальных потребностей, а на заботливое, их удовлетворение.
Отмахивание от национального вопроса совершается иногда и товарищами постарше — с такой мотивировкой, что это мол, временная «уступка» — вроде нашей «народнической» аграрной программы или НЭП‘а. Ну что-ж, это сопоставление можно условно принять. Разумеется, было бы легче строить социализм, если б не было надобности в национальных «уступках», то есть, если б не было в прошлом национального угнетения, а в настоящем — различия языка и национальных культур. Точно так же, как легче было бы устроить социализм, если бы не было у нас многомиллионного крестьянства. Можно пойти еще дальше и сказать: для пролетарской революции было бы лучше, если бы Азия представляла такую же капиталистическую арену классовой борьбы, как и Европа. Но такая постановка вопроса совершенно безжизненна. По существу дела невнимание или небрежное отношение к национальному вопросу скрывает под собою нередко именно такого рода безжизненное сумбурно-рационалистическое отношение к истории. Между тем могущественный революционный реализм нашей партии в том и состоит, чтобы брать факты такими, как они есть, и их практически комбинировать в интересах революции.
Если бы мы накануне Октября закрывали глаза на крестьянство, мы, разумеется, были бы сейчас не ближе к социализму, и не дошли бы и до советской власти. Значение крестьянства наша партия вполне поняла только за эти годы после Октября: «старики» поняли практически то, что раньше знали теоретически, а молодежь, сразу столкнувшаяся с вопросом практически, осмысливает ныне свой опыт теоретически. В области национального вопроса партия в целом нуждается, несомненно, в повторительном курсе, а молодежь — и в первоначальном. И этот курс нужно пройти своевременно и по очень твердой программе: ибо, кто игнорирует национальный вопрос, рискует захлебнуться в нем.
Внимательное отношение к национальным потребностям вовсе не означает, разумеется, культивирования хозяйственного сепаратизма, который может быть на руку только местной («национальной») бюрократии, но никак не народным массам. Совершенно очевидно, что централизованное управление железными дорогами во всем Союзе совершенно не исключает пользования национальным языком на железных дорогах. И при оценке автономных требований и программ надлежит строжайшим и внимательнейшим образом различать между чисто бюрократическими, «местническими» притязаниями административных верхушек, иногда чрезвычайно обрусительных по отношению к местному населению, и в то же время сепаратистских по отношению к центру, — и между действительными, бытовыми, жизненными интересами и потребностями народной массы.
Самая широкая самостоятельность в национально-культурной области в принципе вполне совместима с хозяйственной централизацией, поскольку эта последняя вызывается природными и производственно-техническими условиями. Но государственное согласование хозяйственной централизации с национально-культурной децентрализацией — в жизни, на практике, — большая и сложная задача, разрешение которой требует осторожности, вдумчивости и выдержки. Несомненно, что национальности, терпевшие ранее угнетение, и несущие сейчас на себе его следы, могут оказаться склонными отстаивать свою автономию и в таких областях, которые по существу своему — без всякого ущерба для национальной самостоятельности и с большими административными или хозяйственными выгодами для всех — могли бы быть централизованы. Но и в таких спорных вопросах надо предварительно сделать все для того, чтобы по крайней мере руководящие слои малой или отсталой нации поняли выгоды и преимущества централизации и помогли бы народным массам понять эту меру не как идущее из центра насилие, а как меру, обеспечивающую общие интересы и проводимую в жизнь путем соглашения. В политике нельзя мыслить рационалистически, а в национальной политике — меньше, чем где бы то ни было.
В заключение еще только два слова. Не так давно пришлось мне услышать от одного совсем немолодого коммуниста, будто выдвигание важности национального момента в революции, есть… — неловко признаться, но грех утаить — меньшевизм и либерализм. Вот уж подлинно что значит опрокинуть вещи и понятия вверх тормашками! Позиция меньшевизма в национальном вопросе такова: пока меньшевизм в оппозиции, он национально-сентиментален и демократически-широковещателен, не смея никогда поставить вопрос ребром, то есть в плоскость призыва угнетенных к восстанию; когда же национальная буржуазия в опасности, или когда сам меньшевизм у власти, он проникается до пят сознанием важности и ответственности порученной ему буржуазией великодержавной миссии и продолжает централистически угнетательскую политику, приправляя ее обличением национализма… угнетенных наций. Именно большевизм проявил свою революционную дальнозоркость тем, что сумел под классовым углом зрения понять огромную революционную важность национального фактора. И в этом именно духе и направлении большевизм поведет и дальше воспитание молодежи.
«Правда» № 61, 20 марта 1923 г.