Речь на Объединенном Пленуме ЦК и ЦКК.

Печатается по копии стенограммы заседания, хранящейся в Архиве Троцкого в Гарвардском университете, папка MS Russ 13 Т-3080 (Houghton Library, Harvard University). Эта версия немного сокращена по сравнению с версией из Stalin Digital Archive, некоторые реплики убраны. — /И-R/

1 августа, 1927 г.

ТРОЦКИЙ. Вы предоставили мне 45 минут. Я буду говорить строго конспективно, ввиду обширности той области, которую мы сейчас рассматриваем. Ваши тезисы утверждают, будто у оппозиции существует какая-то троцкистская установка в вопросах войны и пораженчества. Новое измышление! Этому вздору посвящен целиком параграф 13 ваших тезисов. Что касается оппозиции в целом, то она за былые мои расхождения о Лениным, совершенно второстепенные в этом вопросе, ни в какой мере не отвечает. Что касается лично меня, то я могу ответить здесь на нелепую инсинуацию кратко. Еще во время империалистической войны мною писались по поводу войны и борьбы с ней обращения к международному пролетариату от имени первого Совнаркома и от имени ЦК партии. Мною написана военная часть программы нашей партии, основная военная резолюция VIII с'езда партии и резолюции рада советских съездов, Манифест I-го Конгресса Коминтерна, посвященный в значительной своей части войне, и программный манифест II-го Конгресса Коминтерна, где оценке войны, её последствий и дальнейших военных перспектив отведено много места. Мною написаны тезисы III-го Конгресса Коминтерна, по вопросу о международном положении и перспективах революции и войны. На IV Конгрессе мною, по поручению ЦК партии, читался доклад о перспективах международной революции и войны. На V Конгрессе Коминтерна (1924 г.) мною был написан манифест по поводу десятилетия империалистической войны. Никаких разногласий по поводу всех этих документов в Центральном Комитете не было, и документы принимались не только без спора, но и почти без поправок. Я спрашиваю, как же это мой «уклон» ни разу не сказался на всей моей довольно интенсивной работе в Коминтерне? Но вот оказывается, что когда я отверг в 1926 году «экономическое пораженчество», — нелепый и безграмотный лозунг Молотова для английских рабочих, — то я разошелся будто бы с ленинизмом. Почему т. Молотов спрятал после моей критики, свой нелепый лозунг в карман.

МОЛОТОВ. Не было никакого лозунга.

ТРОЦКИЙ. Я и говорю, что была чепуха, а не лозунг. Это самое я и говорю (Смех). Для чего же понадобилось грубо преувеличивать старые разногласия, которые к тому же давно ликвидированы? Для чего? Для того, чтобы прикрыть к замаскировать реальные, действительные, сегодняшние разногласия. Можно ли поставить серьезно вопрос о революционной борьбе против войны и о подлинной защите СССР, держа в то же самое время курс на Англо-Русский Комитет? Может ли быть одновременно курс рабочих масс на всеобщую стачку и вооруженное восстание в процессе войны, и курс на блок с Перселем, Хиксом и др. изменниками? Я спрашиваю: будет ли наше оборончество большевистским или трзд-юнионистским? Вот в чем состоит вопрос?

Напомню, прежде всего, чему нынешние вожди обучали на этот счет московский пролетариат в течение всего последнего года. Это есть центр всего. Я читаю дословно директиву Московского Комитета:

«Англо-Русский Комитет может и должен и несомненно сыграет громадную роль в борьбе со всякими интервенциями, направленными против СССР. Он станет (Англо-Русский Комитет) организующим центром международных сил пролетариата в борьбе со всякими попытками международной буржуазии затеять новую войну».

Молотов говорил здесь: «Через Англо-Русский Комитет мы разлагали Амстердам». Значит он и сейчас ничего не понял. Вы разлагали московских рабочих, как и рабочих всего мира, обманывая их насчет того, где друг, а где враг.

СКРЫПНИК. Тон!

ТРОЦКИЙ. Тон отвечает серьезности вопроса. Амстердам вы сплотили, ослабив себя. Генеральный Совет сейчас единодушнее, чем когда-либо — против нас!

Нужно, однако, сказать, что прочтенная мною скандальная директива МК, гораздо полнее, яснее, честнее, чем схоластические фокусы Бухарина, выражает действительную точку зрения тех, которые стояли за сохранение Англо-Русского Комитета. МК учил московских рабочих, а Политбюро учило рабочих всего Советского Союза, что в случае военной опасности наш рабочий класс может ухватиться за веревку Англо-Русского Комитета. Так стоял вопрос политически. Но эта веревка оказалась гнилой. Субботний номер «Правды» в передовой статье говорит об «едином фронте предателей» из Генсовета. Даже Артур Кук, возлюбленный Вениамин Томского, молчит. «Совершенно непонятное молчание!» — восклицает «Правда». Это ваш вечный припев: «Совершенно непонятно!» Сперва ставили ставку на группу Чан-Кай-Ши, то-бишь, Перселя и Хикса, а затем перенесли надежды на «верного» Ван-Тин-Вея, т.е. Артура Кука. Но предал Кук, как предал Ван-Тин-Вей через два дня после того, как Бухарин зачислил его в число верных. Вы выдали господам из Генсовета с головой движение меньшинства, в котором вы также не умеете не хотите противопоставлять истинных революционеров — примазывавшимся реформистам. Вы оттолкнули небольшую, но более прочную веревку, ради большой, но насквозь гнилой. Когда проходишь по узкому ненадежному мосту, то маленькая, но надежная опора может оказаться спасительной. Но горе, если схватишься за гнилую опору, которая валится под рукой, — тогда неизбежно полетишь вниз. Ваша нынешняя политика есть политика гнилых опор в международном масштабе. Вы хватались последовательно за Чан-Кай-Ши, Фын-Юй-Сяна, Тен-Шан-Чи, Ван-Тин-Вея, Перселя, Хикса, Кука. Каждая из этих веревок обрывалась в тот момент, когда была нужнее всего. А вы сперва говорили: «Совершенно непонятно», как говорит передовица «Правды» по поводу Кука, чтобы на другой день добавить: «Мы это предвидели всегда».

Как обстояло дело с Китаем?

Возьмем всю тактическую или, вернее стратегическую линию в Китае в целом. Гоминьдан есть партия либеральной буржуазии во время революции, — либеральной буржуазии, ведущей за собою, обманывающей и предающей рабочих и крестьян.

Коммунистическая партия, по вашим директивам, остается при всех изменах внутри Гоминьдана и подчиняется его буржуазной дисциплине.

Гоминьдан в целом входит в Коминтерн и не подчиняется его дисциплине, но лишь пользуется его именем и авторитетом для обмана китайских рабочих и крестьян.

Гоминьдан покрывает помещиков — генералов, которые держат в своих руках солдат-крестьян.

Москва — в конце октября прошлого года! — требует не развивать аграрной революции, чтобы не отпугивать помещиков, командующих армией. Армия становится обществом взаимного страхования помещиков, крупных и мелких.

Помещики не возражают против того, чтобы их военный поход называли национально-революционным походом, раз власть и земля остаются у них в руках. Пролетариат, составляющий мощную молодую революционную силу, отнюдь не меньшую чем пролетариат в 1905 году у нас, загоняется под команду Гоминьдана.

Москва дает совет китайским либералам: «издайте закон об организации минимума рабочих дружин». Это в марте 1927 года! Почему совет верхам — минимально вооружайте! — а не лозунг низам — максимально вооружайтесь? Почему минимум, а не максимум. Чтобы не «отпугивать» буржуазию, чтобы не вызвать гражданской войны. Но гражданская война пришла неизбежно, оказалась еще более жестокой, застала рабочих безоружными и утопила их в крови.

Москва выступала против постройки Советов «в тылу армии», — как будто революция есть тыл армии, — чтобы не дезорганизовать тыл тех самых генералов, которые через два дня громили у себя в тылу рабочих и крестьян.

Усиливали ли мы буржуазию и помещиков, заставляя коммунистов подчиняться Гоминьдану и прикрывая Гоминьдан авторитетом Коминтерна? Да, усиливали.

Ослабляли мы крестьян, задерживая развитие аграрной революции и Советов? Да, ослабляли.

Ослабляли ли мы рабочих лозунгом «минимум вооружения», нет, не лозунгом, а почтительным советом буржуазным верхам — «минимум вооружения» и — «не надо Советов!» Да, ослабляли. Мудрено ли, что мы потерпели поражение, сделав все, что может затруднить победу?

Ворошилов дал наиболее правильное, добросовестное и откровенное объяснение всей этой политики? «Крестьянская революция — говорит он — могла помешать походу генералов на север». Вы тормозили революцию в интересах военного похода. Точно так же смотрел на дело Чан-Кай-Ши. Развертывание революции, может, видите ли, затруднить поход «национальному» генералу. Но ведь революция сама есть действительный, настоящий поход угнетенных против угнетателей. Чтобы помочь генеральской экспедиции, вы тормозили и расстраивали революцию. Этим самым генеральский поход обернулся острым концом не только против рабочих к крестьян, но и (поэтому самому) против национальной революции.

Если бы мы обеспечили своевременную полную самостоятельность коммунистической партии, помогли ей вооружиться своей печатью и верной тактикой, если бы мы дали ей лозунги: «максимум вооружения рабочих», «развертывание крестьянской войны в деревне», — компартия росла бы не по дням, а по часам, и кадры ее закалялись бы в огне революционной борьбы. Лозунг Советов надо было дать с первых дней массового движения. Надо было везде, где к этому открывалась малейшая возможность, приступать к фактическому осуществлению Советов. Надо было вовлекать в Советы солдат. Аграрная революция расстроила бы лже-революционные армии, но она внесла бы заразу и в контр-революционные армии врага. Только на этой основе — аграрной революции и Советов — можно было выковывать постепенно настоящую революционную, т.е. рабоче-крестьянскую армию.

Товарищи Вы слышали здесь речь не наркомвоенмора Ворошилова, а члена Политбюро Ворошилова. Я говорю: эта речь есть сама по себе катастрофа. Она стоит потерянного сражения.

ВОЗГЛАСЫ с мест оппозиции: Правильно.

ТРОЦКИЙ. Во время последнего майского пленума Исполкома Коминтерна, когда отчислив наконец Чан-Кан-Ши в лагерь реакции, вы ставили ставку на Ван-Тин-Вея а потом на Тан-Шен-Чи, я писал в письме к Исполкому Коминтерна. Это было 28-го мая:

«Крушение этой политики абсолютно неизбежно». Что я предлагал? Читаю дословно. 28 мая я писал: «Пленум поступил бы правильно, поставив крест на резолюции Бухарина и заменив ее резолюцией, в несколько строк. Во-первых, крестьянам и рабочим не верить вождям левого Гоминьдана, а строить свои Советы, объединяясь с солдатами; во-вторых, Советам вооружать рабочих и передовых крестьян; в-третьих, коммунистической партии обеспечить свою полную самостоятельность, создать ежедневную печать, руководить созданием Советов; в-четвертых, земли у помещиков отбирать немедленно; в-пятых, реакционную бюрократию упразднять немедленно; в-шестых, с изменяющими генералами и вообще с контр-революционерами расправляться на месте; в-седьмых, общий курс держать на установление революционной диктатуры через Советы рабочих и крестьянских депутатов».

Теперь сравните: «Не надо гражданской войны а деревне, — не пугайте попутчиков», «не раздражайте генералов», «минимум вооружения рабочих» и т.д. Это есть большевизм! А наша позиция называется в тезисах Политбюро… меньшевистской. Вывернувшись наизнанку, вы твердо решили белое называть черным. Одна беда: международный меньшевизм — от Берлина до Нью-Йорка — одобряет китайскую политику Сталина-Бухарина и с полным знанием дела солидаризируется с вашей политической линией в китайском вопросе.

Поймите: дело идет совсем не об индивидуальных изменах китайских гоминьдановцев, правых и левых китайских полководцев, английских профессионалистов, китайских или английских коммунистов. Когда едешь в поезде, кажется, что бежит земля. Вся беда в том, что вы надеялись не на тех, на кого полагалось, что вы недооценивали революционное воспитание масс, основным требованием которого является прививка недоверия к реформистам, к неопределенным левым центристам, ко всякой половинчатости вообще. Высшая ступень этого недоверия есть важнейшая добродетель большевизма. Молодым партиям это качество нужно еще только усваивать и впитывать в себя. Между тем, вы действовали и действуете в прямо-противоположном направлении. Вы прививаете молодым партиям надежды на полевение либеральной буржуазии и либеральных рабочих политиков из трэд-юнионов. Вы мешаете воспитанию английских и китайских большевиков. Вот откуда эти «измены», каждый раз застигающие вас врасплох.

О «центризме» и о политике гнилых веревок.

Оппозиция предупреждала, что киткомпартия, под вашим руководством, неизбежно придет к меньшевистской политике, за что оппозицию в свое время беспощадно обличали. Теперь мы с уверенностью предупреждаем, что британская компартия, под влиянием той политики, которую вы ей навязываете, неизбежна отравляется центризмом и соглашательством. Если вы резко не измените курса, последствия в отношении британской компартии будут не лучше, чем в отношении китайской. Это же относится и к Коминтерну в целом.

Надо понять, наконец, что центризм Бухарина-Сталина не выдерживает испытания событий. Самые большие события в человеческой истории — это революция и война. Центристскую политику мы испробовали на китайской революции. Революция требовала законченных выводов из половинчатых директив. Китайская компартия вынуждена была эти выводы делать. Вот почему она и пришла — не могла не прийти — к меньшевизму. Беспримерный крах вашего руководства в Китае требует, чтобы вы отказались, наконец, от политики, которая вынуждает вас в труднейших условиях хвататься за гнилые веревки.

Величайшим историческим испытанием после революции является война. Мы говорим заранее: сталинской и бухаринской политике зигзагов, недомолвок, обиняков — политике центризма — в событиях войны не будет места. Это относится ко всему руководству Коминтерном. Сейчас единственным экзаменом для руководителей иностранных компартий является вопрос: готовы ли они днем и ночью голосовать против «троцкизма»? Война же предъявит к ним гораздо более ответственные требования. Между тем, политика в отношении Гоминьдана и Англо-Русского Комитета явно сдвинула их внимание в сторону амстердамских и социал-демократических верхов. Сколько бы ни вертеться, — линия Англо-Русского Комитета была линией надежды на гнилую веревку амстердамской бюрократии, худшей частью которой является сейчас Генеральный Совет. В случае войны вам придется раз за разом натыкаться на «неожиданности». Гнилые веревки будут рваться под руками. В нынешних верхах Коминтерна волна вызовет резкую дифференциацию. Известная часть перейдет на амстердамские позиции под лозунгом: «Мы хотим серьезно защищать СССР, — мы не хотим быть кучкой фанатиков». Другая часть европейских коммунистов — твердо верим, что большинство, — станет на позиции Ленина, на позиции Либкнехта, защищаемые нами. Для промежуточной позиции Сталина места не окажется. Вот почему, позвольте сказать вам по чистой совести, что разговоры о кучке оппозиционеров, о генералах без армии и пр. и т.п. кажутся нам просто смешными. Все это большевики слышали не раз — и в 1914 и в 1917 году. Мы слишком ясно видим завтрашний день и готовим его. Никогда не было в среде оппозиции такой несокрушимой убежденности в своей правоте, никогда не было такого единодушия, как сейчас.

ЗИНОВЬЕВ, КАМЕНЕВ. Совершенно правильно.*

* Зиновьева и Каменева, как известно, хватило не надолго. — Л.Т.

ТРОЦКИЙ. И в отношении внутренней политики медленному центристскому сползанию в условиях войны места не будет. Все споры уплотнятся, классовые противоречия обострятся, встанут ребром. Придется давать ясные и точные ответы.

«Революционное единство» нужно нам во время войны или «священное единение»? Буржуазия выдумала для периода войны и военной опасности особое политическое состояние под именем «гражданского перемирия», или «священного единения». Смысл этого чисто-буржуазного понятия состоит в том, что разногласия и препирательства всех буржуазных партий, в том числе и социал-демократии, как и разногласия внутри партий, должны-де умолкнуть во время войны, — в целях наилучшего оглушения и обмана масс. «Священное единение» есть высшая форма заговора управляющих против управляемых. Незачем говорить, что если нашей партии нечего в политическом смысле скрывать от рабочего класса во время мира, то тем более — во время войны, когда чистота и ясность политической линии, глубина связей с массами, являются вопросом жизни и смерти. Вот почему, при неизмеримо более централизованном характере нашей партии, чем любой буржуазной партии, мы в разгар гражданской войны позволяли себе со всей остротой обсуждать и партийно-демократическим путем разрешать все основные вопросы политического руководства. Это было неизбежным накладным расходом, при помощи которого партия вырабатывала и укрепляла правильную линию и скрепляла свое революционное единство. Есть, — вернее оказать, вчера еще были, — товарищи, которые думали, что после смерти Ленина абсолютная правильность руководства у нас в такой мере обеспечена, что не нуждается больше в проверке партии. Мы же думаем наоборот: сейчас руководство нуждается в проверке и в изменении, больше, чем когда бы то ни было за всю историю нашей партии. Нам нужно не лицемерное «священное единение», а честное революционное единство!

Промежуточная центристская политика не может держаться во время войны. Она должна будет повернуться либо вправо, либо влево, т.е. либо на термидорианский путь, либо на путь оппозиции. (Шум).

Можно ли победить в войне на термидорианском пути? Такая победа, вообще говоря, не исключена. Отменить монополию внешней торговли — первым делом. Дать кулаку возможность вдвое вывозить и вдвое ввозить. Дать кулаку подмять под себя середняка. Заставить бедняка понять, что мимо кулака нет путей. Поднять и укрепить значение бюрократии, администрации. Отбросить рабочие требования, как «цеховщину». Политически потеснить рабочих в Советах, вернуть прошлогоднюю инструкцию о выборах и постепенно расширять ее в пользу собственников. Таков был бы термидорианский путь. Имя ему — капитализм в рассрочку. Тогда во главе армии оказался бы кулацкий низший командный состав и интеллигентско-буржуазный высший, На этом пути военная победа означала бы ускорение сдвига на буржуазные рельсы.

Возможна ли победа на революционно-пролетарском пути? Возможна. Более того. Вся мировая обстановка говорит, что именно на этом пути победа в случае войны, наиболее обеспечена. Но для этого первым делом нужно разогнать политические сумерки, в которых все кошки кажутся серыми. Кулак справа — он враг, батраки, беднота слева — друг. Через бедняка путь к середняку. Надо создать политическую обстановку, при которой буржуазия и бюрократия не могли бы раздвигать и отталкивать локтями рабочих, приговаривая: «это вам не 18-й год». Надо, чтобы рабочий класс мог сказать: «в 27 году я не только сытнее, но и политически являюсь бóльшим хозяином государства, чем в 18-м». На этом пути победа не только возможна, но и наиболее надежно обеспечена, ибо только на этом пути мы будем иметь поддержку народных низов Польши, Румынии и всей Европы…

Может ли дать победу сталинский центристский курс, колеблющийся между обоими лагерями, обещающий сперва пригреть кулака, усыновить его сына, и приголубить внука, затем переходящий нерешительно к созданию групп бедноты, меняющий из года в год избирательную инструкцию, т.е. советскую конституцию, сперва в сторону кулака, затем против него, затем опять за него, как на Северном Кавказе; курс ориентирующийся на Чан-КаЙ-Ши и Ван-Тин-Вея, на Перселя и Кука, на предательские верхи, сбивающий низы? Курс, который продиктовал нашему Политбюро невероятную директиву от 29 октября 1926 г. в отношении Китая о том, чтобы не вносить гражданскую войну в китайскую деревню, чтобы не оттолкнуть попутчиков или буржуазию, помещиков и генералов или другую директиву с просьбой к либеральной буржуазии дать минимум (!!!) оружия рабочим. Этот курс раздражает или охлаждает одних и не завоевывает других, теряет «друга» Ван-Тин-Вея и сбивает с толку коммунистов. Этот курс означает постоянное хватание за гнилые веревки.

В мирное время такой курс может просуществовать неопределенно долгое время. В условиях войны и революции центризм должен дать резкий крен вправо или влево. Он уже расчленяется на правое и левое крыло, которые неизбежно растут за счет центра. Этот процесс будет неизбежно ускоряться, а война, если она будет нам навязана, придаст ему лихорадочный характер. Сталинский центр будет неизбежно таять. В этих условиях оппозиция будет нужнее партии, чем когда бы то ни было, чтобы помочь партии выправить линию и в то же время не нарушить революционного единства, не расшвырять кадров партии, ее основной капитал. Ибо подавляющее большинство подлинно большевистских пролетарских кадров — при правильной политике, при ясной линии, при повелительных внешних условиях — способно будет обновить политику, и не за страх, а за совесть взять настоящий, твердый революционный курс. Этого и только этого мы хотим достигнуть.

Ложь об условном оборончестве, о двух партиях — и наиболее гнусную ложь о повстанчестве мы бросаем клеветникам в лицо!

ГОЛОС из оппозиции. Правильно!

ТРОЦКИЙ. Но не роняет ли критика оппозиции авторитет СССР в международном, рабочем движении.

Самая постановка этого вопроса не наша. Это церковно-поповская или сановно-генеральская постановка вопроса об авторитете. Католическая церковь требует непререкаемого признания своего авторитета со стороны верующих. Революционер поддерживает, критикуя, и чем неоспоримее его право на критику, тем с бóльшей преданностью он борется за то, в создании и укреплении чего принимал непосредственное участие. Критика сталинских ошибок может, конечно, понизить «непререкаемость» дутого сталинского авторитета. Но не этим держится революция и Республика. Открытая критика и действительное исправление ошибок покажут всему международному пролетариату внутреннюю силу режима, который в труднейших условиях находит внутренние гарантии правильного пути. В этом смысле критика оппозиции и те последствия, к которым она начинает уже приводить, а завтра приведет гораздо более, в последнем счете повышают авторитет октябрьской революции и укрепляют ее не слепым, а революционным доверием международного пролетариата — и тем самым повышают нашу обороноспособность в международном масштабе.

Проект резолюции Политбюро говорит:

«Подготовка войны против СССР означает ни что иное, как воспроизведение на расширенной основе классовой борьбы между империалистической буржуазией и победоносным пролетариатом».

Правильно ли это. Безусловно. Нелепо даже ставить такой вопрос. Но резолюция прибавляет: «Всякий, кто, как оппозиция в нашей партии, ставит под сомнение этот характер войны…» и т.д. Ставит ли оппозиция под сомнение этот общий классовый смысл войны? Вздор! Не ставит. Ни в малейшей степени. Утверждать противоположное могут лишь те, которые, вконец запутавшись сами, хотят запутать других. Значит ли это, однако, что общий классовый смысл, для всех нас бесспорный, покрывает всякую ошибку, всякое сползание? Нет, не значит. Нет, не покрывает. Если заранее и раз навсегда считать, что данное руководство есть единственно мыслимое, прирожденное руководство, тогда всякая критика неправильного руководства представится отрицанием защиты социалистического отечества и призывом к повстанчеству. Но такая позиция есть попросту отрицание партии. В случае войны партия, по-вашему, годится только на то, чтобы защищать, а как защищать, это ей укажут другие. Еще раз, короче и проще: берем ли мы, оппозиция, под сомнение защиту социалистического отечества. Ни в малейшей степени. Надеемся не только защищать, но и других кое-чему научить. Берем ли мы под сомнение способность Сталина наметить правильную линию для защиты социалистического отечества. Берем, и притом в высшей степени.

В своей недавней статье в «Правде» Сталин ставит такой вопрос: «Неужели оппозиция против победы СССР в грядущих боях о империализмом?» Позвольте повторить: «неужели оппозиция против победы СССР в грядущих боях с империализмом». Оставим в стороне наглость вопроса. К строго взвешенной характеристике сталинских методов Лениным — грубость и нелояльность — сейчас возвращаться не будем. Возьмем вопрос, как он поставлен, и дадим на него ответ. «Против победы СССР в грядущей войне с империализмом» могут быть только белогвардейцы. Оппозиция за победу СССР, она доказала и докажет это делом не хуже других. Но для Сталина дело не в этом. В сущности Сталин имеет в виду другой вопрос, который не решается высказать. Именно: «Неужели оппозиция думает, что руководство Сталина не в состоянии обеспечить победы СССР?» Да, думает.

ЗИНОВЬЕВ. Правильно.

ТРОЦКИЙ. Оппозиция думает, что руководство Сталина затрудняет победу.

МОЛОТОВ. А партия где?

ТРОЦКИЙ. Партию вы задушили. Оппозиция думает, что руководство Сталина затрудняет победу. Оппозиция утверждала это в отношении китайской революции. Ее предостережения в ужасающей степени подтвердились событиями. Надо менять политику, не дожидаясь такой же катастрофической проверки внутри. Каждый оппозиционер, если он действительный, а не фальшивый оппозиционер, займет в случае войны тот пост на фронте или в тылу, какой ему поручит партия и выполнит свой долг до конца. Но ни один оппозиционер не откажется от своего права и долга, накануне войны или во время войны, бороться за исправление партийного курса — как это было в партии всегда, — ибо в этом лежит важнейшее условие победы. Резюмирую: за социалистическое отечество? Да! За сталинский курс? Нет!

Два слова об армии. В обороне страны сочетаются все факторы экономики, политики и культуры. Но есть особое, непосредственное орудие обороны — это армия. Роль этого орудия имеет решающий характер. Военная область есть та область, которая резче всего отражает не только сильные, но и слабые стороны режима, все сдвиги политики, все ее ошибки и просчеты. В то же время в этой области легче, чем в какой бы то ни было другой, обмануть себя видимостью, фасоном и звоном. Не раз уже в истории режим проверялся через армию. Здесь лучше перегнуть в сторону критики, чем благодушного доверия. Несколько военных работников, под влиянием возможной угрозы войны, обменивались за последний период мнениями по поводу состояния наших вооруженных сил. Каждый из них предан делу социалистической республики, не менее любого из здесь присутствующих. Результат их обсуждения изложен в виде документа, заключающего в себе программу изменений, необходимых для поднятия революционного уровня и боеспособности армии. Этот документ я через Рыкова в одном экземпляре вручу Политбюро ЦК.