Кляузы Бухарина и отношение Ленина.

Печатается по копии, хранящейся в Архиве Троцкого в Гарвардском университете, папка MS Russ 13 Т-3088 (Houghton Library, Harvard University) — /И-R/

Я не буду отвлекаться здесь на другие более мелкие росказни, особенно со стороны Бухарина. Ленин уже указывал, что кляуза составляет в минуты затруднения главное бухаринское орудие. А сейчас у него не минута затруднений, а долгие месяцы и годы. Разворачиваясь в обратном направлении — слева направо — Бухарин все время находится в состоянии тревоги, которая есть результат нечистой теоретической совести. Кляуза играет тут у Бухарина такую же роль, какую у иных алкоголь. Таков источник сплетен задним числом насчет моего намерения в 20-м или 21-м году выйти из партии. Если бы у меня такое намерение было, если бы оно могло быть у меня, то я бы, вероятно, поделился им с товарищами другого склада, другого закала, чем Бухарин, т.е. с людьми, сделанными не из мягкого воска, из которого каждый может лепить все, что ему заблагорассудится. Только в связи с новой кляузой Бухарина я узнал, что Бухарин одно время в своей роли истерического шептуна пытался даже Владимира Ильича испугать моим «намерением» выйти из партии. Обо всём этом я узнаю только теперь. Кляузничество Бухарина бросает ретроспективный свет на кое-какие старые эпизоды. Во всяком случае, это кляузничество не изменило отношения Ленина ко мне. Это сказалось особенно ярко в последний период его жизни.

Так он не задумался написать мне предложение выступить против политики ЦК, когда ЦК, по инициативе т. Сокольникова, вынес неправильное постановление о монополии внешней торговли.

Владимир Ильич обратился ко мне со своими письмами и записками по национальному вопросу, когда счел необходимым поднять против общей и национальной политики т. Сталина решительную борьбу на XII съезде партии.

В своем последнем разговоре со мною — я об этом рассказывал ЦКК — Владимир Ильич прямо предлагал «блок» (его подлинное выражение) против бюрократизма и против Оргбюро ЦК. Наконец, наиболее законченным выражением его отношения ко мне, как и к другим товарищам, является его Завещание, где взвешено и обдумано каждое слово. Теперь делаются презренные попытки внушить мысль, что Ленин писал свое Завещание с уже затемненным разумом, [как в Сеньорен-Конвенте XII Съезда Сталин решился сказать вслух, что национальные письма Ленина написаны больным Лениным под влиянием бабья]*. К счастью Ленин оставил достаточные доказательства состояния своей мысли в тот период, когда он писал Завещание. Ведь в тот же примерно, период написана его статья о Рабкрине «Лучше меньше, да лучше», о национальной политике, о кооперации и пр. На совещании тогдашнего Политбюро с консилиумом врачей я, по поручению Политбюро, поставил консилиуму вопрос о возможном влиянии болезни на умственное творчество Ленина и в полном согласии со всеми остальными товарищами сказал врачам, что последние полученные нами работы Ленина — прежде всего его «Лучше меньше, да лучше» — дают картину исключительного могущества и исключительной высоты его творческой мысли. Завещание было написано, примерно, в тот же период.

* Эти слова в квадратных скобках выделены Троцким и на полях поставлен вопросительный знак. По-видимому, Троцкий еще не решил, публиковать ли это обвинение по адресу Сталина. — /И-R/

Есть у меня еще один документ, характеризующий отношение Ленина ко мне, — я его оглашу:

 

Письмо Крупской Троцкому

29 января 1924 г.

Дорогой Лев Давыдович!

Я пишу, чтобы рассказать вам, что приблизительно за месяц до смерти, просматривая вашу книжку, Владимир Ильич остановился на том месте, где вы даете характеристику Маркса и Ленина, и просил меня перечесть это место, слушая внимательно, потом еще раз просматривал сам.

И еще вот что хочу сказать: то отношение, которое сложилось у Владимира Ильича к вам тогда, когда вы приехали к нам в Лондон из Сибири, не изменилось у него до самой смерти.

Я желаю вам, Лев Давыдович, сил и здоровья и крепко обнимаю

Н. Крупская.

 


Если прибавить к этому документ от июля 1919 года, тот чистый бланк, внизу которого Ленин заранее подписался под моими будущими ответственными решениями в труднейшей обстановке Гражданской войны, то я могу совершенно спокойно подвести итог отношениям Ленина ко мне. Были годы борьбы. Были трения и при совместной работе. Но ни старая борьба, ни неизбежные трения, ни кляузы шептунов не омрачили отношения Ленина ко мне. Он выразил это отношение — с плюсами и с минусами — в своем Завещании. Этого не сотрет уже никакая сила.

 

Л. Троцкий

Осень 1927 г. (?)