Мы не можем вести политику «накоротке».

О Заявлении Конгрессу.

Троцкий пронумеровал эту статью, как «Циркулярное письмо № 15». От руки были написаны сверху следующие два предложения с подписью Троцкого. Печатается по копии, хранящейся в Архиве Троцкого в Гарвардском университете, папка bMs Russ 13 Т-3112 — /И-R/

Чтоб не задерживать, посылаю пока это письмо. На Ваше отвечу завтра-послезавтра.

Л. Троцкий

Дорогой друг.

Мы не можем вести отсюда политику «накоротке», высказываясь эпизодически по отдельным, хотя бы и существенным, вопросам. Из огромных «неудобств» нашего положения вытекает, однако, и некоторое маленькое преимущество: мы можем высказываться лишь обобщенно, обо всей ситуации в целом. Мы должны обратиться к Шестому конгрессу Коминтерна — насколько окажется возможным, коллективно — с изложением нашего отношения к нынешней международной и внутренней политике.

Смысл заявления: высказать то, что есть. Никаких преувеличений, никакого игнорирования нынешних официальных попыток вырваться из трясины, но и никакой дипломатии, лжи, фальши, развращающего политиканства в духе Зиновьева—Каменева—Пятакова, себялюбивого, чиновничьего, насквозь безответственного, понтие-пилатовского умывания рук в духе Крестинского или смердяковского пресмыкательства в духе Антонова-Овсеенко. Об этом, впрочем, незачем и говорить. Мы должны сказать правду, только правду, всю правду.

Внутренние вопросы необходимо поставить под международным углом зрения. Никакая внутренняя политика не поможет без правильного и выдержанного курса международной пролетарской революции. Да и немыслима правильная внутренняя политика без правильного, широко продуманного международного курса. Надо ребром поставить вопрос об убийственных ошибках начиная с 1923 года — Болгария—Германия—Эстония—Англия—Китай… Весь авторитет, накопленный в течение десятилетий, закрепленный Октябрем, был направлен на срыв революции: сперва — эпизодически, по недомыслию, близорукости, короткомыслию, а в последний период — в силу новой системы, которая возвела все вышеозначенные качества в теорию.

Еще в 1851 году Энгельс писал: «Если революционная партия пропускает решительные моменты, не произнося своего слова, или если она вмешивается и не побеждает, тогда ее можно считать на некоторое время погибшей». У нас были систематические упущения революционных моментов и, что еще хуже, «вмешательства», направленные против объективной логики революционного развития. Упущенные решительные моменты: Германия, Болгария, Англия, Китай. Оппортунистические вмешательства наперекор ходу развития: Англия, Китай. Авантюристские вмешательства, вразрез с логикой движения: Эстония, Кантон. Напоминаю только наиболее грандиозные примеры. Таким путем можно, как выражается Энгельс, «погубить на некоторое время партию». Под могущественными толчками империалистской эпохи масса снова левеет и приливает к нам. А когда ситуация достигает решающего обострения, мы оппортунистически срываем ее, а затем пытаемся авантюристски исправить неисправимое. Получается бочка Данаид, которой нельзя заполнить никогда.

Только одна иллюстрация, зато свежая и поистине потрясающая. ЦК Киткомпартии объявлялся — против нас — безупречным. Затем, вдруг, он оказался меньшевистским. Сняли. Создали новый, истинно большевистский — все это за кулисами. После Кантона новый сюрприз: безупречный ЦК второго издания оказался сторонником «перманентной революции». Калейдоскоп руководства, без правильно идейной жизни, без критики опыта, без преемственности и революционного вызревания.

Вопрос о всестороннем обсуждении и теоретической проработке всех вопросов китайской революции никак не менее важен, чем вопрос нынешнего, внутреннего, экономического поворота. Еще раз: никакая «самая лучшая» внутренняя политика не даст победы, если революция будет срываться ложной революционной стратегией и, главное, если Интернационал не будет учиться на ошибках. А последнее невозможно, поскольку сокрытие ошибок превращается в вопрос государственного престижа и охраняется государственными средствами. Это вопрос жизни и смерти для международной пролетарской революции.

О линии в Китае по существу. Лозунг буржуазно-демократической коалиционной диктатуры рабочих и крестьян стал сейчас уже реакционным лозунгом для Китая — гораздо более явно и очевидно, чем для России после февраля 1917 года. Этот лозунг неизбежно превратится завтра снова в ловушку для Киткомпартии и прикрытие для новой гоминьдановщины, на более высокой ступени развития революции.

Не меньшее значение имеет вопрос о так называемых «рабоче-крестьянских» партиях в Индии, Японии и пр. Это все назревающие нарывы «свой гоминьдановщины.

* * *

Решения по внутренним делам (в отношении кулака и проч.), как и решения последнего Исполкома, представляют собою непоследовательный, противоречивый, но все же несомненный шаг в нашу сторону, т.е. на правильный путь. Это надо сказать ясно и отчетливо. Но, во-первых, не преувеличивать размера шага — после проделанного опыта осторожнее на поворотах — без лишних авансов, — а во-вторых, кратко объяснить причины, механику и идеологию поворота.

Почему это нужно? Для нас важнее всего то, что оседает в головах авангарда. Не только что делаешь, но и как понимаешь то, что делаешь. Политический эмпиризм (крохоборчество, делячество)— смертельный враг большевизма. Никакой потачки эмпиризму. Никаких потачек эпигонству, отцеживающему комаров и проглатывающему верблюдов (партию, страну, весь мир заставляют зубрить то, что имярек сказал в 1904 году о революции и ее перманентности, а тем временем проспали гигантскую китайскую революцию 1925—1927 гг.; бывало в истории такое злокачественное эпигонство?).

Почему поворот в отношении кулака у нас, в отношении Макдональда и Перселя в Англии, Блюма во Франции, Гоминьдана в Китае — так счастливо совпали во времени? Где искать возникновения объективной потребности в этом повороте: в Шанхае? в Лондоне? в Париже? Там-то объективная необходимость покончить с оппортунистической политикой была налицо давно. И тем не менее… Сия необходимость возникла в Москве. Кто ее создал? Разумеется, мы с Вами как «единственное сознательное выражение бессознательного процесса». Если б не было нас налицо, нынешние хозяйственные затруднения привели бы к гигантскому успеху устряловщины.

Почему же нас организационно разгромили? Мы уже на это отвечали. Разгром явился завершением гигантского сдвига в соотношении мировых сил за последние годы, особенно за время 1922—1928 гг.

Авангарду не раз приходилось в истории своим поражением обеспечивать продвижение вперед или хотя бы задерживать отступление или спуск. Так французская коммуна помимо своего основного значения — как веха в борьбе пролетариата за власть обеспечила республику во Франции. Московское восстание в декабре 1905 года обеспечило созыв Государственной думы. В других условиях и в другом смысле: только наша расплата тягчайшей ценой за постановку всех важнейших вопросов в масштабе всей страны и всего мира обеспечила торможение в процессе сползания и вынудила на данной стадии серьезный шаг влево. Тем меньше у нас основания игнорировать этот шаг или недооценивать его.

Мы предсказывали: хвост ударит по голове и вызовет перегруппировку сил (см., в частности, прения на февральском пленуме ЦК 1927 года).

И вот как-то нечаянно обнаружилась мелочь: хлебозаготовки в руках тех, которые хотят жить в мире со всеми классами. Откуда они взялись и как приобрели силу эти достопочтенные строители социализма в отдельной стране? Вот они-то и представляют собой правый, устряловский хвост (вернее, партийное звено этого хвоста), который бьет по центристской голове, вынуждая ее выкидывать левые антраша, не предусмотренные программой. Хвост себя еще покажет, ибо он имеет могущественное продолжение в стране и особенно за ее пределами в капиталистическом мире. Мы необходимы партии (ее пролетарски-большевистскому ядру), чтобы справиться с этим «хвостом».

С другой стороны, тот факт, что сдвиг произошел, то есть что он оказался возможен внутри ВКП и Коминтерна и способен стать — пока не более — исходным моментом нового курса, этот факт доказывает правильность и другой нашей установки: единство партии и Коминтерна, борьба за большевистскую линию на основе действительной партийности, то есть той, которая — где нужно — не боится существо дела поставить выше всякой формы. В этом наша правота против тенденций в сторону второй партии, как у нас внутри, так и за границей.

* * *

На теоретической (экономической, классовой) оценке наметившегося официального сдвига не останавливаюсь. В основном здесь правильно то, что сказал на этот счет тов. Преображенский; нужно только, по-моему, и в этой части как можно резче подчеркнуть, что вопрос о кулаке ни в каком случае не разрешается группировками внутри деревни и вообще внутридеревенской политикой, — этот вопрос непосредственно подчиняется вопросу о командных высотах хозяйства, то есть прежде всего о промышленности. Дальнозоркое управление государственным хозяйством, в том числе и прежде всего по линии его отношения к крестьянскому хозяйству, есть вопрос всех вопросов. И при капиталистическом режиме один трест — в зависимости от организации и управления — процветает, а другой рушится. Можно погубить «трест трестов» — госхозяйство — близоруким, беспринципным, бездарным управлением. Над вопросом о кулаке стоит вопрос об индустриализации (чего Зиновьев не понимал не только в 1923-м, но и в 1927 году). Над вопросом о кулаке и индустриализации вместе — стоит вопрос о правильном руководстве Коминтерном, о воспитании кадров, способных опрокинуть мировую буржуазию.

Готовы ли мы поддержать нынешний официальный сдвиг? Безусловно. Всеми силами и средствами. Считаем ли мы, что этот сдвиг увеличивает шансы оздоровления партии без слишком больших потрясений? Считаем. Готовы ли мы содействовать этому именно пути? Всемерно и всецело.

Обвинение нас в том, что мы нарушили обещание, данное Пятнадцатому съезду, есть грубый и нелояльный вздор. Мы говорили искренне и добросовестно о нашей готовности отказаться от фракционных методов. Мы при этом твердо рассчитывали именно на то, что вышеупомянутый хвост непременно ударит по вышеупомянутой голове и вызовет в партии сдвиг, который даст возможность защищать правильную линию, без фракционных конвульсий. Но о какой же нефракционности можно говорить при исключении из партии? «Нефракционность» равносильна в этом случае отречению от партии. Только гнусный чиновник способен ставить такие требования большевику. Пятаков глубокомысленно разъясняет нам, что наше положение «противоречиво», поэтому он, видите ли, ныряет на дно. Для утопленника, что и говорить, все противоречия исчезают. Но только, как говорится у Чехова, «мертвый труп утоплого человека» — вряд ли подходящий вождь в революционной борьбе. Противоречие в нашем положении есть жизненное, историческое противоречие, которое может быть преодолено только действием, опирающимся на правильное познание объективного хода вещей.

Требуем ли мы в нашем письме в Коминтерн восстановления в партии? Безусловно, требуем. Обязуемся ли соблюдать дисциплину и не строить фракцию? Обязуемся. Сейчас, при наметившемся и нами же обусловленном официальном сдвиге, у нас для такого обязательства гораздо больше возможностей и шансов, чем полгода или год тому назад.

Незачем говорить, что тон письма должен быть совершенно спокойный, так, чтобы ясно было видно то, что есть: именно, что политика эпигонского самодурства ни в малейшей степени не ожесточила нас — политика не знает злобы — мы глядим повыше и подальше этого, и наше, вполне определенное, отношение к крохоборчеству, оппортунизму, нелояльности и вероломству — нимало не затемняет нашего отношения к исторической партии большевиков, тем более к историческим задачам международного рабочего класса.

9 мая 1928 г.