Китайский вопрос после VI Конгресса.
Печатается по копии, хранящейся в Архиве Троцкого в Гарвардском университете, папка bMs Russ 13 Т-3142 — /И-R/
Стратегические и тактические уроки и задачи китайской революции являются сейчас величайшей школой для международного пролетариата. Опыт 1917 г. неузнаваемо изменен, искажен и фальсифицирован эпигонами, которые принесены к власти волнами поражений международного пролетариата. Революцию 1917 г. уже сейчас приходится откапывать из-под гор наваленного на нее мусора. Китайская революция принесла проверку политики большевизма методом от обратного. Стратегия Коминтерна в Китае была гигантской игрой в поддавки. На китайской антитезе октябрьского опыта надо учиться и учить молодое поколение революционеров азбуке большевизма. Китай сам по себе имеет мировое значение. Но в Китае дело идет не о Китае только, а в полном смысле слова о судьбе Коминтерна. VI конгресс не только не подвел правильных итогов и не внес ясности, но, наоборот, освятил все совершенные ошибки и дополнил их новой путаницей, которая может сделать для китайской компартии положение безвыходным на ряд лет. Бюрократические громы отлучения не заставят нас, разумеется, замолчать там, где дело идет о судьбе международной революции. Отлучают ведь нас те самые, которые несут прямую ответственность за поражения и потому боятся света.
* * *
Ни одна партия не пострадала так жестоко от оппортунистического руководства Коминтерна за последние пять лет, как китайская компартия. Мы имели в Китае законченный и именно поэтому катастрофический образец применения меньшевистской политики в революционную эпоху. Более того, меньшевизм был поставлен в монопольные условия, так как от критики большевизма он был защищен авторитетом Коминтерна и материальным аппаратом советской власти. Такое сочетание условий явилось единственным в своем роде. В результате величайшая по своим возможностям революция была полностью оборвана китайской буржуазией и послужила такому упрочению последней, на которое она, по всем данным, не имела никакого основания рассчитывать. Ошибки оппортунизма не исправлены идо сегодня. Весь ход прений на конгрессе, доклады Бухарина и Куусинена, выступления китайских коммунистов свидетельствуют о том, что линия руководства китайской политикой не только была, но и остается ложной. От оппортунизма, в его открытой соглашательской форме (1924—1927), она сделала в конце 1927 г. крутой зигзаг в сторону авантюризма. После кантонского восстания она отшатывается от путчизма и переходит в третью стадию, наиболее бесплодную, пытаясь старые оппортунистические предпосылки сочетать с чисто формальным и бездейственным радикализмом, который у нас называется в известный период ультиматумом и отзовизмом и который представляет собою худшую разновидность ультралевизны.
Китайский коммунист не может сейчас шагу ступить вперед, не давши правильной оценки оппортунистического руководства, приведшего к поражениям на трех этапах (Шанхай — Ухань — Кантон), и не понявши до конца вызванного этими поражениями гигантского перелома всей общественно-политической внутренней и международной обстановки Китая.
Какие грубые и опасные иллюзии живут в сознании руководящих китайских коммунистов, показывают прения на конгрессе. Защищая кантонское восстание, один из китайских делегатов торжествующе ссылался на то, что после кантонского поражения число членов партии не упало, а возросло. Невероятным кажется здесь, за тысячи километров от театра революционных действий, тот факт, что такого рода чудовищную информацию можно давать на мировом конгрессе и не встречать тут же возмущенного отпора. Из замечаний другого оратора по другому поводу мы узнаем, однако, что если китайская компартия и приобрела (надолго ли?) десятки тысяч новых членов из среды крестьян, зато она потеряла большинство своих рабочих. Вот этот угрожающий процесс, безошибочно характеризующий известную стадию упадка партии, китайские коммунисты изображают на конгрессе как признак ее роста и восхождения. После того как революция оказалась разбитой в городах и важнейших центрах рабочего и крестьянского движения, всегда еще будут, особенно в такой гигантской стране, как Китай, свежие, именно вследствие своей отсталости, районы с еще не исчерпанными революционными силами. На далекой периферии долго еще будут подниматься всплески революционной волны. Не имея непосредственных данных о состоянии юго-западных мусульманских районов Китая, трудно высказаться с определенностью о вероятности в них революционного брожения в ближайший период. Но все китайское прошлое делает эту перспективу возможной. Совершенно очевидно, что это движение было бы только запоздалым отголоском шанхайских, ханькоуских и кантонских боев. После решающего поражения революции в городах партия может еще некоторое время черпать десятки тысяч новых членов из среды пробуждающегося крестьянства. Факт этот имеет значение как предзнаменование великих возможностей будущего. Но для данного периода он является только формой растворения и ликвидации китайской коммунистической партии, ибо, теряя свое пролетарское ядро, она перестает отвечать своему историческому назначению.
Эпоха революционного отлива по самому существу своему есть грозная эпоха для революционной партии. Энгельс в 1852 г. сказал, что революционная партия, которая упустила революционную ситуацию или потерпела в ней решающее поражение, неизбежно сходит со сцены на известный исторический период. Тяжелее всего бьет контрреволюционная эпоха по революционной партии, если поражение революции вызвано не неблагоприятным соотношением сил, а явными и бесспорными ошибками руководства, как это имело место в Китае. Присоедините к этому молодость китайской партии, отсутствие в ней закаленных кадров и крепких традиций, наконец, бесшабашные смены руководства, которое и там, как везде, превращено в ответственного редактора за ошибки Коминтерна. Все это вместе создает прямо-таки гибельные условия для китайской компартии в контрреволюционную эпоху, длительность которой заранее предопределить нельзя.
Оградить китайскую компартию от той участи, о которой говорил Энгельс, то есть от политической ликвидации на известный период, может только ясная, мужественная постановка всех основных вопросов как вчерашнего, так и сегодняшнего дня.
Классовую динамику китайской революции мы рассмотрели в особой главе нашей критики основных положений проекта программы Коминтерна. Пока мы не видим надобности что-либо добавлять к этой главе, тем более изменять в ней. Мы пришли к выводу, что дальнейшее развитие китайской революции может совершаться лишь в форме борьбы китайского пролетариата, ведущего за собой сотни миллионов крестьянской бедноты, за власть. Разрешение основных буржуазно-демократических задач Китая полностью упирается в диктатуру пролетариата. Противопоставление ей демократической диктатуры пролетариата и крестьянства является реакционной попыткой оттянуть революцию назад, к уже пройденным этапам гоминьдановской коалиции. Этот общий политический прогноз, заключающий в себе стратегическую линию следующего этапа китайской революции, или, вернее сказать, будущей третьей китайской революции, не снимает, однако, вопроса о тактических задачах сегодняшнего и завтрашнего дня. VI конгресс прошел по существу мимо этих задач, не попытавшись оценить характер нового периода в политическом развитии Китая. Тактическим задачам этого периода и посвящена настоящая работа.
1. Перманентная революция и кантонское восстание
В ноябре 1927 г. пленум китайского ЦК постановлял:
«Объективная обстановка в Китае такова, что продолжительность непосредственно революционной ситуации измеряется и будет измеряться не неделями, месяцами, а долгими годами. Китайская революция носит хотя и длительный, но зато непрерывный характер. По своему характеру она является тем, что Маркс называл перманентной революцией».
Верно ли это? Если это верно понимать, то это верно. Но понимать-то это надо по Марксу, а не по Ломинадзе. Бухарин, который изобличал Ломинадзе за эту самую формулировку, сам стоял к Марксу никак не ближе, чем ее автор. Каждая настоящая революция в капиталистическом обществе, особенно в большой стране, тем более теперь, в империалистическую эпоху, имеет тенденцию превратиться в перманентную революцию, то есть не останавливаться ни на одном из достигнутых этапов, не ограничиваться национальными рамками, а расширяться и углубляться до полного преобразования общества, до окончательного упразднения классовых различий, следовательно до полного и окончательного устранения самой возможности новых революций. В этом и состоит Марксово понимание пролетарской революции в отличие от буржуазной или мелкобуржуазной, которая ограничена как своим национальным масштабом, так и своими специальными целями. Китайская революция заключает в себе тенденции перманентной революции постольку, поскольку заключает в себе возможность завоевания власти пролетариатом. Без этого и помимо этого говорить о перманентной революции значит толочь воду в ступе. Только пролетариат, овладев государственной властью и превратив ее в орудие борьбы против всех видов гнета и эксплуатации как внутри страны, так и за ее пределами, завоевывает тем самым возможность обеспечить за революцией непрерывный характер, то есть довести ее до построения полного социалистического общества. Условием для этого является, следовательно, такая политика, которая своевременно подготовляет пролетариат к завоеванию власти. Ломинадзе же из возможности перманентного развития революции — при условии правильной коммунистической политики — сделал схоластическую формулу, раз и навсегда обеспечивающую революционную ситуацию на «долгие годы». Перманентность революции превращается в надысторический закон, независимый от политики руководства и материального развития революционных событий. Как всегда в таких случаях, свою метафизическую формулу перманентности Ломинадзе и компания догадались провозгласить лишь после того, как политическое руководство Сталина — Бухарина — Чен Дусю — Тан Пинсяна сорвало и доконало революционную ситуацию.
Застраховав непрерывность революции на долгие годы, пленум ЦК Киткомпартии уже без больших сомнений выводил из этой формулы наличие условий для восстания.
«…Сила революционного движения трудящихся масс Китая не только еще не исчерпана, но именно теперь только начинает оказываться в новом подъеме революционной борьбы. Все это заставляет пленум ЦК ККП признать в настоящее время (ноябрь 1927 г.) во всем Китае непосредственно революционную ситуацию».
Из такой оценки положения кантонское восстание вытекало с полнейшей необходимостью. При действительном наличии революционной ситуации самый факт поражения кантонского восстания был бы только частным эпизодом и во всяком случае не превращал бы кантонское восстание в авантюру. Даже при неблагоприятных для восстания условиях в самом Кантоне или вокруг него руководство обязано было сделать все для скорейшего проведения восстания, чтобы тем раздробить и ослабить силы врага и облегчить победу восстания в других частях страны.
Однако спустя не «долгие годы», а короткие месяцы пришлось признать, что политическая ситуация круто повернула вниз, 238 притом еще до кантонского восстания. Уже походы Хо Луна и Ие Тина происходили в обстановке революционного отлива, отхода рабочих от революции, усиления центробежных тенденций. Этому вовсе не противоречил факт крестьянских движений в отдельных провинциях. Так бывает всегда.
Теперь пусть китайские коммунисты спросят себя: решились ли бы они назначить на декабрь кантонское восстание, если бы уже до декабря поняли, что основные силы революции в данный период исчерпаны и что начался великий отлив? Ясно: если бы они своевременно поняли этот коренной перелом обстановки, они ни в коем случае не поставили бы в порядок дня призыв к вооруженному восстанию в Кантоне. Единственным объяснением политики руководства, назначившего и проведшего восстание в Кантоне, является непонимание смысла и последствий поражений в Шанхае и Хубэе. Никакого другого объяснения политика руководства иметь не может. Но факт непонимания тем меньше может служить оправданием для руководства Коминтерна, что оппозиция своевременно предупреждала о новой обстановке и новых опасностях. Тупицы и клеветники обвинили ее за это в ликвидаторстве.
Резолюция VI конгресса свидетельствует, что недостаточный отпор «путчистским настроениям» привел к неудачным восстаниям в Хунани, Хубэе и т.д. Что надо понимать под путчистскими настроениями? Китайские коммунисты считали, в соответствии с директивами Сталина, Бухарина, что обстановка в Китае является непосредственно революционной и что их частичные восстания имеют все шансы развернуться во всеобщее восстание. Таким образом, вспышкопускательство вытекало из ложной оценки обстановки в Китае, как она сложилась во второй половине 1927 г. в результате поражений. В Москве можно было писать о непосредственно революционной ситуации, обвиняя оппозицию в ликвидаторстве, и в то же время страховать себя (особенно после Кантона) оговорками насчет «путчизма». Но на месте действий, в самом Китае, каждый честный революционер обязан был в своем углу делать все для ускорения восстания, раз Коминтерн объявил общую обстановку благоприятной для общенационального восстания. На этом вопросе режим двойной бухгалтерии вскрывает свой заведомо преступный характер.
В то же время резолюция конгресса говорит:
«Конгресс считает совершенно неправильной попытку рассматривать кантонское восстание как путч. Кантонское восстание, бывшее героическим арьергардным боем (??) китайского пролетариата в истекший период китайской революции, несмотря на грубые ошибки руководства, остается знаменем новой советской фазы революции».
Путаница достигает здесь пределов. Героизм кантонского пролетариата выдвигается как ширма для ложного руководства — не кантонского (его резолюция выдает с головой), а московского, которое накануне еще говорило не об «арьергардном бое», а о низвержении гоминьдановского правительства.
Почему призыв к восстаниям после кантонского опыта объявлен путчизмом? Потому что кантонский опыт подтвердил несвоевременность восстания. Руководству Коминтерна понадобился новый предметный урок для обнаружения того, что было совершенно ясно и без того. Не слишком ли дорого обходятся, однако, пролетариату эти дополнительные предметные уроки для отсталых?
Ломинадзе, один из вундеркиндов революционной стратегии, клялся на XV съезде ВКП, что кантонское восстание было необходимо, правильно и спасительно именно потому, что оно открывает эру непосредственной борьбы рабочих и крестьян за власть. С ним соглашались. На VI конгрессе Ломинадзе согласился, что кантонское восстание не открывало эру побед, а замыкало эру поражений. Тем не менее оно по-прежнему признается необходимым, правильным и спасительным. Из авангардного столкновения сил оно только переименовано в «арьергардный бой». Все остальное остается по-старому. Попытка спрятаться от критики оппозиции за героизм кантонских рабочих имеет тот же вес, как, скажем, попытка царского генерала Ренненкампфа укрыться за героизм русских солдат, которых он своей стратегией утопил в Мазурских болотах. Кантонские пролетарии были без вины повинны только в избытке доверия к руководству. Кантонское руководство было повинно в слепом доверии к руководству Коминтерна, которое политическую слепоту сочетало с авантюризмом.
В корне ложно сравнение кантонского восстания 1927 г. с московским восстанием 1905 г. Русский пролетариат в течение 1905 г. поднимался со ступеньки на ступеньку, исторгая уступки у врагов, вселяя разложение в их ряды, сосредоточивая вокруг своего авангарда все большие народные массы. Октябрьская стачка 1905 г. была гигантской победой всемирно-исторического значения. У пролетариата России была своя собственная партия, не подчинявшаяся никакой буржуазной или мелкобуржуазной дисциплине. Самостоятельность, непримиримость, наступательность партии крепли от этапа к этапу.
Русский пролетариат создал Советы в десятках городов, притом не накануне восстания, а в процессе массовой стачечной борьбы. Через эти Советы партия установила связь с огромными массами, проверила их революционное настроение, мобилизовала их. Видя, что каждый день приносит изменение соотношения сил в пользу революции, царское правительство перешло в контрнаступление и тем лишило революционное руководство возможности выиграть время для дальнейшей мобилизации сил. В этих условиях революционное руководство могло и должно было все поставить на карту, чтобы проверить в действии настроение последнего решающего фактора — армии. Таков был смысл декабрьского восстания 1905 г.
В Китае события развивались по прямо противоположному пути. Сталинская политика китайской компартии заключалась в ряде капитуляций перед буржуазией и в приучении авангарда рабочих покорно нести на себе ярмо Гоминьдана. Партия капитулировала в марте 1926 г. перед Чан Кайши, укрепила его положение, ослабила свое, скомпрометировала знамя марксизма, превратилась во вспомогательное орудие буржуазного руководства. Партии тушила аграрное движение и рабочие стачки, выполняя директивы ИККИ о блоке четырех классов. Партия отказывалась от организации Советов, чтобы не расстраивать генеральский тыл. Партия выдала таким путем шанхайских рабочих Чан Кайши с головою. После разгрома в Шанхае партия, в соответствии с директивами ИККИ, перенесла все свои надежды на левый Гоминьдан как на «центр аграрной революции». Коммунисты вошли в уханское правительство, усмирявшее стачечную борьбу и аграрные восстания. Они подготовили этим новый, еще более тяжкий разгром революционных масс. После всего этого была дана авантюристская насквозь директива взять экстренный курс на восстание. Из этой директивы выросла сперва авантюра Хо Луна и Ие Тина, а затем более тяжкая авантюра кантонского переворота.
Нет, на декабрьское восстание 1905 г. все это нимало не похоже.
Если оппортунист назовет кантонские события авантюрой, то потому, что это было восстание. Если большевик назовет те же события авантюрой, то потому, что это было несвоевременное восстание. Недаром немецкая пословица гласит, что когда двое говорят одно и то же, то это совсем не одно и то же.
Пусть чиновники Тельманы по поводу китайского восстания продолжают говорить немецким коммунистам о «ренегатстве» оппозиции. Мы научим немецких коммунистов поворачиваться к Тельманам спиною. Ибо вопрос об оценке кантонского восстания есть вопрос об уроках III конгресса, то есть вопрос о голове немецкого пролетариата.
В марте 1921 г. компартия Германии сделала попытку поднять восстание, опираясь на активное меньшинство пролетариата при пассивности его большинства, утомленного, недоверчивого, выжидательного в результате всех предшествовавших поражений. Тогдашние руководители этой попытки также пытались спрятаться за героизм, проявленный немецкими рабочими в мартовских боях. Однако же III конгресс за эту попытку по головке не погладил, осудив авантюризм руководства. Как оценивали мы тогда мартовские события?
«Суть их, — писали мы, — сводится к тому, что молодая коммунистическая партия, испугавшись явного революционного отлива в рабочем движении, сделала отчаянную попытку использовать выступление одного из активно настроенных отрядов пролетариата для того, чтобы «электризовать» рабочий класс и по возможности довести дело до решающего боя» (Л. Троцкий, «Пять лет Коминтерна», стр. 333).
Ничего этого Тельман не понял.
С июля 1923 г. мы выдвинули требование назначения срока восстания в Германии — к великому недоумению Клары Цеткин, Варского и других весьма почтенных, но неисправимых старых социал-демократов. А в начале 1924 г., когда Цеткин заявляла, что теперь она «оптимистичнее» смотрит на возможность восстания, чем в прошлом году, мы могли только соболезнующе пожимать плечами.
«Это азбучная истина марксизма, что тактика социалистического пролетариата не может быть одинакова тогда, когда есть налицо революционная ситуация, и тогда, когда ее нет». Ленин, т. XV, стр. 499.
Эта азбука ныне всеми признана на словах, но как далеко отсюда до применения ее на деле!
Вопрос не в том, что должны делать коммунисты, когда массы самопроизвольно восстают. Это вопрос особый. Когда массы восстают, коммунисты должны быть с массами, организуя и просвещая их. Но вопрос стоит иначе: что делать и что должно было делать руководство в недели и месяцы, непосредственно предшествовавшие кантонскому восстанию? Руководство обязано было разъяснять революционным рабочим, что в результате поражений, вызванных ложной политикой, соотношение сил полностью изменилось в ущерб пролетариату. Широкие рабочие массы, проделавшие гигантские бои и потрясенные поражениями, покидают поле. Нелепо думать, что можно держать курс на крестьянское восстание при отливе пролетарских масс. Нужно перегруппироваться, нужно вести оборонительные бои, уклоняясь от генерального столкновения, как явно безнадежного. Если бы, несмотря на такого рода разъяснительную и воспитательную работу, вопреки ей, кантонские массы поднялись на восстание — что маловероятно, — коммунисты должны были бы встать во главе их. Но дело ведь происходило как раз наоборот. Восстание было сознательно и преднамеренно назначено заранее на основе ложной оценки всей обстановки. Один из отрядов пролетариата был втянут в явно безнадежную борьбу, облегчившую врагу истребление цвета рабочего класса. Не сказать это открыто значит обмануть китайских рабочих и подготовить новые поражения. VI конгресс этого не сказал.
Значит ли все это, что кантонское восстание было только авантюрой и что из него вытекает только один-единственный вывод: о полной несостоятельности руководства? Нет, совсем не значит. Кантонское восстание показало, что даже после гигантских поражений, при явном отливе революции, даже в неиндустриальном Кантоне с его мелкобуржуазными традициями суньятсенизма, пролетариат оказался способен подняться на восстание, мужественно сражаться и завоевать власть. Это факт огромного значения. Он снова показывает, как огромен удельный вес и как велика возможная политическая роль пролетариата, хотя бы сравнительно и малочисленного, в исторически отсталой стране, с подавляющим большинством распыленного крестьянского и мещанского населения. Этот факт снова — после 1905 и 1917 гг.— наголову разбивает филистеров типа Куусинена, Мартынова и прочих, которые поучают нас, что в «аграрном» Китае немыслимо говорить о диктатуре пролетариата. А ведь Мартыновы и Куусинены являются сейчас повседневными вдохновителями Коминтерна.
Кантонское восстание показало вместе с тем, что в решающий момент пролетариат не нашел даже в мелкобуржуазной столице суньятсенизма какого бы то ни было политически оформленного союзника, хотя бы в виде осколков левого или левейшего Гоминьдана. Это значит, что жизненная задача создания союза рабочих и деревенских бедняков ложится в Китае непосредственно и исключительно на компартию. Осуществление этой задачи является основным условием для победы следующей, третьей, китайской революции. А победа этой революции передаст власть авангарду пролетариата, опирающемуся на союз рабочих и крестьянской бедноты.
Если говорить о «ренегатстве», то изменниками по отношению к героям и жертвам кантонского восстания являются те, кто пытается отделаться от уроков этого восстания, чтобы прикрыть преступления руководства. Уроки же таковы:
1. Кантонское восстание показало, что только пролетарский авангард способен в Китае провести восстание и завоевать власть. Восстание показало — после опыта сотрудничества компартии с Гоминьданом — полную безжизненность и реакционность лозунга демократической диктатуры пролетариата и крестьянства, противопоставляемого лозунгу диктатуры пролетариата, ведущего за собою крестьянскую бедноту.
2. Кантонское восстание, задуманное и проведенное наперекор ходу революционного развития, ускорило и углубило отлив революции, облегчило буржуазной контрреволюции разгром пролетарских сил. Это придает революционной полосе более тяжелый, затяжной и длительный характер. Величайшей проблемой становится возрождение компартии как организации пролетарского авангарда.
Оба эти вывода одинаково важны. Только в совокупности они дают оценку положения и перспективу. VI конгресс не дал ни того, ни другого. От решений IX пленума ИККИ (февраль 1928 г.) насчет того, что китайская революция «продолжается», конгресс съехал украдкой к утверждению, что китайская революция вступила в подготовительную стадию. Но украдка не поможет. Говорить надо ясно и начистоту, надо твердо, открыто, резко признать совершившийся перелом, приспособить к нему тактику и в то же время вести линию так, чтобы она подводила пролетарский авангард через восстание к роли хозяина в будущем, советском Китае.
2. Межреволюционный период и его задачи
Большевистская политика характеризуется не только революционным размахом, но и политическим реализмом. Эти две стороны большевизма неразрывны. Величайшей задачей является своевременно признать революционную ситуацию и использовать ее до конца. Но не менее важно понять, что революционная ситуация исчерпала себя и политически превратилась в свою противоположность. Махать кулаками после драки — самое пустое и недостойное занятие. В этом, однако, и состоит специальность Бухарина. Сперва он доказывал, что Гоминьдан то же, что Советы, и что через Гоминьдан коммунисты могут прийти к власти без драки. А когда Гоминьдан, при помощи Бухарина, разгромил рабочих, Бухарин начал махать кулаками. Поскольку Бухарин исправлял «или дополнял» Ленина, карикатурность его не выходила за известные скромные пределы. Поскольку же Бухарин посягает на самостоятельное руководство, пользуясь всесторонней неосведомленностью Сталина, Рыкова, Молотова в международных вопросах, постольку маленький Бухарин раздувается в гигантскую карикатуру на большевизм. Стратегия Бухарина сводится к тому, чтоб в эпоху отлива и упадка добить и перекалечить то, что еще вышло живым из упущенной и испакощенной революционной эпохи.
Нужно ясно понять, что революционной ситуации в Китае сейчас нет. Она сменилась контрреволюционной ситуацией, которая переходите межреволюционный период неопределенной длительности. Кто скажет вам, что это пессимизм и маловерие, отвернитесь от того с презрением. Самый гнусный вид маловерия — это закрывание глаз на факты.
Потенциальная революционная ситуация остается в Китае во всей своей глубине, поскольку все его внутренние и международные противоречия не могут быть разрешены иначе, как на революционном пути. Но в этом смысле нет ни одной страны в мире, где не было бы революционной ситуации и неизбежности ее открытого проявления, — кроме СССР, где, несмотря на пять лет оппортунистического сползания, советская форма пролетарской диктатуры все еще открывает возможность возрождения Октябрьской революции путем реформистских методов.
В одних странах возможность превращения потенциальной революции в действенную ближе, в других — дальше. Очередность предугадать тем труднее, что она определяется не только остротой внутренних противоречий, но и пересечением факторов мировых. Можно с полным основанием предполагать, что революция в Европе наступит раньше, чем в Северной Америке. Но уже более условный характер будут иметь предсказания относительно того, что революция в Азии наступит раньше, чем в Европе. Это возможно, пожалуй, вероятно, но никакой неизбежности в этом нет. Новые затруднения и осложнения, типа рурской оккупации 1923 г. или обострения торгово-промышленного кризиса под давлением Соединенных Штатов, могут в самом близком будущем поставить государства Европы перед непосредственной революционной ситуацией, как это было в Германии в 1923 г., в Англии в 1926 г. или в Австрии в 1927 г.
Тот факт, что Китай еще вчера проходил через бурную революционную стадию, не приближает революцию сегодня и завтра, а, наоборот, отдаляет ее. Революция 1906 г. в России вызвала в течение следующего затем периода большие революционные потрясения и перевороты в странах Востока (Персия, Турция, Китай). Но в самой России революция возродилась только через 12 лет, в связи с империалистской войной. Конечно, эти сроки совсем не обязательны для Китая. Общий темп развития мировых противоречий сейчас ускорился. Это все, что можно сказать. Но нужно считаться и сообразоваться с тем, что именно в Китае революция отодвинута сейчас в неопределенное будущее. Мало того: не изжиты еще последствия поражения революции. У нас волна снижения и упадка проходила через 1907, 8-й, 9-й и отчасти еще 10-й годы, когда, в значительной мере под влиянием промышленного подъема, начинается оживление в рабочем классе. Перед китайской компартией открылся не менее крутой спуск. Надо.на этом крутом спуске вниз уметь хвататься за каждый выступ, цепко держаться за каждую опору, чтобы не сорваться и не расшибиться вдребезги.
Китайский пролетариат, начиная с его авангарда, должен переварить гигантский опыт поражений и по-новому разобраться в новой обстановке; должен собрать свои разбитые ряды; должен возобновить свои массовые организации; должен гораздо яснее и отчетливее установить свои отношения ко всем классам общества на основе стоящих перед страною задач: национального объединения, освобождения и аграрно-революционного преобразования.
С другой стороны, китайская буржуазия должна израсходовать капитал своих побед. Противоречия в ее среде, как и противоречия между нею и внешним миром, снова должны обнажиться и обостриться. Новая перегруппировка сил должна отразиться на крестьянстве, поднять его активность. Это и будет означать возрождение революционной ситуации на более высокой исторической основе.
«…Те, которым приходилось переживать, — говорил Ленин 23 февраля 1918 г., — долгие годы революционных битв в эпоху подъема революции и в эпоху, когда революция падала в пропасть, когда революционные призывы к массам не находили у них отклика, знают, что все же революция всегда поднималась вновь…». Ленин, т. XX, ч. II, стр. 217.
Каким темпом китайская революция будет «подниматься вновь», зависит не только от объективных условий, но и от политики Коминтерна.
Вокруг этих коренных вопросов резолюция конгресса ходит дипломатически, натыкая направо и налево спасительные оговорки, то есть по-адвокатски создавая заранее кассационные и апелляционные поводы.
Правда, резолюция конгресса признает, что «лозунг массового восстания превращается в пропагандистский лозунг и лишь в меру… назревания нового революционного подъема он станет вновь лозунгом непосредственной практики». Еще только в феврале этого года — заметим мимоходом — такая позиция объявлялась троцкизмом. Под этим наименованием надлежит, очевидно, понимать способность учитывать факты и их последствия раньше руководства Коминтерна.
Но дальше превращения вооруженного восстания в лозунг пропаганды резолюция конгресса не идет. Не больше того дают и доклады. А чего ждать в ближайший период? К чему готовиться? По какой линии вести работу? Никакой перспективы…
Чтобы понять, как радикально приходится переучиваться в этом вопросе, оглянемся снова на вчерашний день, на ту же резолюцию китайского ЦК, которая дала наиболее яркое выражение «революционному» легкомыслию на подкладке оппортунизма*.
* Разумеется, «Правда» этой резолюции, уже цитированной выше, не напечатала. Ее можно найти только в малодоступных «Материалах по китайскому вопросу», № 10, 1928, изд. УТК. Это та самая резолюция, которую официально обвиняют в «троцкизме», хотя на самом деле она является только вывороченным наизнанку сталинско-бухаринским оппортунизмом. — Л.Т.
Пленум ЦК Киткомпартии под руководством левоцентристских вундеркиндов постановлял в ноябре 1927 г., накануне кантонского восстания:
«Оценивая общеполитическую обстановку, сложившуюся в Китае после контрреволюционного переворота в Ухане, Центральный комитет ККП еще в своих августовских тезисах выдвинул то положение, что стабилизация буржуазно-милитаристской реакции на базе современных социально-экономических и политических отношений в Китае совершенно невозможна».
В этом замечательном тезисе над стабилизацией проделана та же самая операция, что и над революционной ситуацией. Эти два понятия превращены в некие сущности, непримиримо противостоящие друг другу. Если революционная ситуация при всех условиях обеспечена на «долгие годы», то ясно, что стабилизация, что бы там ни происходило, «совершенно невозможна». Одно дополняет другое в системе метафизических начал. Бухарин и его друго-враг Ломинадзе одинаково не понимают, что революционная ситуация, как и противостоящая ей стабилизация являются не только предпосылками, но и живым содержанием классовой борьбы. Вне этой последней нет ни стабилизации, ни революционной ситуации. Мы писали однажды, что стабилизация есть «объект» классовой борьбы, а не заранее данная арена ее. Пролетариат хочет развернуть и использовать кризисную ситуацию, буржуазия хочет приостановить и одолеть ее своей стабилизацией. В борьбе этих основных классовых сил стабилизация является «объектом». Бухарин сперва хихикал по поводу этого определения, затем контрабандой включил его дословно в свой печатный доклад одному из пленумов ИККИ. Но, включив нашу формулировку, специально направленную против его схоластики, Бухарин совершено не понял смысла нашего определения. Что же касается лево-козлиных прыжков Ломинадзе, то радиус их очень ограничен, ибо храбрый вундеркинд не смеет сорваться с бухаринской веревочки.
Конечно, абсолютная стабилизация абсолютно противостоит абсолютно революционной ситуации. Переход этих абсолютов друг в друга «совершенно невозможен». Но если сойти с этих смехотворных теоретических высот, то окажется, что до полной и окончательной победы социализма относительная революционная ситуация будет переходить в относительную стабилизацию (и наоборот), по всей вероятности, не один раз. При прочих равных условиях опасность перехода революционной ситуации в буржуазную стабилизацию тем больше, чем меньше способность пролетарского руководства использовать ситуацию. Руководство клики Чан Кайши было выше, чем руководство Чен Дусю и Тан Пинсяна. Но решало не это руководство: иностранный империализм направлял Чан Кайши угрозами, посулами, прямой помощью. Коминтерн направлял Чен Дусю. Здесь скрестились мечами два руководства мирового масштаба. Руководство Коминтерна оказалось совершенно негодным на всех этапах борьбы и этим до последней степени облегчило задачу империалистскому руководству. При таких условиях превращение революционной ситуации в буржуазную стабилизацию не только не «невозможно», но совершенно неизбежно. Более того, оно совершается, оно в известных пределах уже произошло.
Для Европы Бухарин объявил период «органической» стабилизации. Он заверял, что в ближайшие годы ждать в Европе повторения венских событий и вообще революционных потрясений не приходится. Почему — неизвестно. Борьба за власть совершенно отодвинута для Европы борьбой против войны. Зато в отношении Китая стабилизация отрицается совершенно также, как V конгресс отрицал ее для Германии после поражения революции 1923 г. Все течет и меняется, кроме ошибок руководства Коминтерна.
Поражение рабочих и крестьян в Китае означает неизбежно политическое упрочение китайских правящих классов, а это и есть исходная предпосылка экономической стабилизации. Известное упорядочение внутреннего оборота и внешних торговых сношений в результате замирения или сокращения районов гражданской войны автоматически ведет к повышению хозяйственной деятельности. Жизненные потребности вконец разоренной и истощенной страны должны в той или другой степени пробить себе дорогу. Торговля и промышленность должны начать оправляться. Число занятых рабочих должно возрастать.
Было бы слепотой закрывать глаза на наличность известных политических предпосылок для дальнейшего развития производительных сил страны, разумеется, в кабально-капиталистических формах. Одних политических предпосылок недостаточно. Нужен еще экономический толчок, без которого преодоление разрухи шло бы сравнительно медленно. Таким внешним толчком может явиться приток иностранных капиталов. Америка уже пошла наперерез Японии и Европе, согласившись формально «на равноправный договор». Внутренняя депрессия и при избытке свободных средств делает более чем вероятной широкую экономическую интервенцию в Китае Соединенных Штатов, перед которыми Гоминьдан будет, конечно, держать двери «открытыми» настежь. Можно не сомневаться, что и европейские страны, в частности Германия, в борьбе с надвинувшимся вплотную кризисом, попытаются выйти на китайский рынок.
При необъятности Китая и численности его населения даже небольшие успехи в области дорожного строительства, даже простое увеличение безопасности транспорта при некотором упорядочении валютного дела автоматически должны дать значительный рост торгового оборота, а тем самым и оживление промышленности. Дорожным строительством всякого рода заинтересованы сейчас в Китае важнейшие капиталистические страны, не в последнюю очередь Соединенные Штаты, озабоченные сбытом автомобилей.
Для стабилизации китайской валюты, как и для дорожного строительства, необходим большой внешний заем. Возможность его обсуждается и признается вполне реальной в руководящей англосаксонской финансовой печати. Идет речь о международном банковском консорциуме для погашения старой задолженности Китая и предоставления ему новых кредитов. Осведомленная печать уже именует будущую сделку «крупнейшей в мировой истории».
В каких размерах осуществятся эти грандиозные замыслы, предсказать, по крайней мере без более близкого знакомства с материалами, отчасти закулисными, нельзя. Но что в ближайшее время развитие пойдет по этой линии — сомнений быть не может. И сейчас уже печать приносит десятки сообщений, свидетельствующих о том, что крайне относительное замирение и еще более относительное объединение Китая уже дали толчок самым различным отраслям хозяйственной жизни. В том же направлении действует хороший урожай почти во всем Китае. Кривая внутреннего оборота, импорта, экспорта уже обнаружила явные признаки подъема.
Не нужно, разумеется, выворачивать вчерашнюю ошибку наизнанку. Не нужно наделять полуколониально-капиталистическую стабилизацию какими-то несгибаемыми, неизменными, словом, метафизическими чертами. Это будет очень хромоногая стабилизация, открытая всем ветрам мировой политики, как и неустраненным внутренним опасностям. Но эта крайне относительная буржуазная стабилизация коренным образом отличается все же от революционной ситуации. Конечно, основное материальное соотношение классов осталось то же. Но политическое соотношение их сил для данного периода резко изменилось. Это выражается и в том, что компартия почти целиком отброшена назад, на исходные позиции. Ей придется завоевывать политическое влияние почти с самого начала. Что приобретено, так это опыт. Но и это приобретение станет плюсом, а не минусом только при том условии, если опыт будет усвоен правильно. Буржуазия тем временем действует увереннее, сплоченнее. Она наступает. Она ставит себе большие задачи на завтрашний день. Пролетариат отступает, далеко не всегда обороняясь под ударами. Лишенное сколько-нибудь централизованного руководства, крестьянство там и сям бурлит, но без действительных шансов на победу. А на помощь китайской буржуазии идет мировой капитал, собирающийся через ее посредство еще ниже пригнуть к земле китайские трудящиеся массы. Вот вам механика стабилизационного процесса. Послезавтра, когда Бухарин стукнется о факты лбом, он объявит, что раньше можно было считать стабилизацию «случайной», а теперь ясно, что это стабилизация «органическая». Другими словами, он и здесь перемахнет через постромку, только с правой ноги.
Процесс экономического подъема будет в свою очередь означать мобилизацию новых десятков и сотен китайских рабочих, сплочение их рядов, повышение их удельного веса в общественной жизни страны и тем самым рост их революционного самочувствия. Что оживление китайской торговли и промышленности уже очень скоро обострит проблему империализма, это не требует объяснений. Если бы, однако, китайская компартия под влиянием схоластики Бухарина — Ломинадзе повернулась спиною к реальным процессам в стране, она упустила бы экономическую точку опоры для подъема рабочего движения. На первых порах повышение удельного веса и классового самочувствия пролетариата скажется в возрождении стачечной борьбы, в упрочении профессиональных союзов. Незачем говорить, какие серьезные возможности это откроет перед китайской компартией. Неизвестно, как долго ей придется оставаться в подполье. Нелегальную организацию ей, во всяком случае, необходимо будет в ближайший период укреплять и совершенствовать. Но эту задачу нельзя выполнять в стороне от жизни и борьбы масс. Нелегальный аппарат будет иметь тем больше возможностей развития, чем плотнее его будут облегать открытые легальные и полулегальные организации рабочего класса, чем глубже он будет в них внедряться. Нужно, чтобы Киткомпартия была свободна от доктринерских наглазников и держала руку на пульсе экономической жизни страны. Она должна своевременно стать во главе стачек, взять на себя инициативу возрождения профессиональных союзов и борьбы за восьмичасовой рабочий день. Только в этих условиях и может получить серьезную базу ее участие в политической жизни страны.
* * *
«Не может быть и речи, — говорил на конгрессе один из китайских делегатов, — об упрочении власти Гоминьдана» («Правда», 28 августа 1928 г.).
Неверно. Вполне может быть «речь» об известном и даже значительном упрочении власти Гоминьдана на известный и даже значительный период времени.
Китайская буржуазия одержала с неожиданной для себя легкостью решающие для данного периода победы над рабочими и крестьянами. Выросший отсюда подъем ее классового сознания ясно сказался на экономической конференции, заседавшей в конце июня в Шанхае и представлявшей собой своего рода экономический предпарламент китайской буржуазии. Она показала, что хочет пожать плоды своей победы. На пути к этому стоят милитаристы и империалисты, с помощью которых она одержала победу над массами. Буржуазия хочет таможенной автономии, этого краеугольного камня экономической самостоятельности, возможно полного объединения Китая; упразднения внутренних таможен, дезорганизующих рынок; прекращения самоуправства военных властей, захватывающих подвижной состав железных дорог и нарушающих частную собственность; наконец, сокращения армий, слишком большой тяжестью ложащихся ныне на хозяйство страны. Сюда же относится создание единой валюты и упорядочение администрации. Все эти требования буржуазия формулировала на своем экономическом предпарламенте. Гоминьдан формально принял их к сведению, но, разбитый внутренне на военные клики областей, он является сейчас одним из препятствий к их осуществлению.
Более могущественным препятствием являются иностранные империалисты. Буржуазия считает, и не без основания, что она тем успешнее использует противоречия между империалистами и добьется тем более выгодного компромисса с ними, чем успешнее она подчинит военно-гоминьдановские клики аппарату централизованного буржуазного государства. В эту сторону идут сейчас устремления наиболее прогрессивных элементов буржуазии и мелкобуржуазной демократии. Отсюда-то и возникает мысль о Национальном собрании как увенчании достигнутых побед, как о средстве обуздания милитаристов, как об авторитетном государственном представительстве китайской буржуазии для сделок с иностранным капиталом. Маячащее впереди экономическое оживление придает духу духу буржуазии, заставляя ее особенно враждебно относиться ко всему, что нарушает закономерность товарного оборота и дезорганизует национальный рынок. Первый этап экономической стабилизации поднимает несомненно шансы китайского парламентаризма, а значит потребует своевременной политической инициативы со стороны Киткомпартии и в этом вопросе.
Для китайской буржуазии, победившей рабочих и крестьян, речь может идти об архицензовом собрании, может быть, просто об оформлении представительства торгово-промышленных объединений, на основе которых была созвана шанхайская экономическая конференция. Мелкобуржуазная демократия, которая неизбежно начнет шевелиться, поскольку на убыль пошла революция, выдвинет более «демократические» лозунги. Она будет стремиться найти таким путем связь с верхними слоями народных масс города и деревни.
«Конституционное» развитие Китая, по крайней мере на ближайшем этапе, тесно связано с внутренним развитием Гоминьдана, в руках которого, так или иначе, сейчас сосредоточена государственная власть. Последний августовский пленум Гоминьдана постановил, насколько можно понять, созвать на 1 января 1929 г. партийный съезд, столь долго откладывавшийся вследствие опасения центра потерять власть (как видим, «своеобразие» Китая не так уже своеобразно). В порядке дня съезда стоит вопрос о конституции Китая. Конечно, те или другие внутренние или внешние события могут сорвать не только январский съезд Гоминьдана, но и всю конституционно-стабилизационную эру китайской буржуазии. Эта возможность всегда остается открытой. Но без вторжения новых факторов вопрос государственного строя Китая, конституционные вопросы станут в ближайший период в центре общественного внимания.
Какую позицию займет компартия? Что противопоставит она проекту гоминьдановской конституции? Может ли компартия сказать, что так как она готовится в будущем, при новом подъеме, создавать Советы, то до этого ей безразлично, будет или не будет в Китае Национальное собрание и какое именно, цензовое или всенародное? Такая позиция была бы формальна, пуста и пассивна.
Коммунистическая партия может и должна выдвинуть лозунг полновластного учредительного собрания на основе всеобщего равного прямого и тайного избирательного права. В процессе агитации за этот лозунг она будет, конечно, разъяснять массам, что такое собрание вряд ли соберется, а если бы собралось, то оказалось бы бессильным, доколе материальная власть находится в руках гоминьдановского генералитета. Отсюда возможность нового подхода к лозунгу вооружения рабочих и крестьян.
Оживление политической активности в стране в связи с экономическим оживлением снова выдвинет на сцену аграрную проблему. Но на известный период она может оказаться поставленной в парламентской плоскости, то есть в плоскости попыток со стороны буржуазии и особенно мелкобуржуазной демократии законодательного «разрешения» аграрного вопроса. Компартия не может, разумеется, приспособляться к буржуазной легальности, то есть капитулировать перед буржуазной собственностью. Компартия может и должна иметь свой законченный и целостный проект разрешения аграрного вопроса, основанный на конфискации частновладельческих земель (выше известного уровня, различного для разных провинций). Коммунистический проект аграрного закона должен быть, по существу, формулой будущей аграрной революции. Но эту свою формулу компартия может и должна внести и в борьбу за Национальное собрание, и в само это Национальное собрание, если бы оно осуществилось.
Лозунг Национального (или учредительного) собрания тесно сочетается, таким образом, с лозунгами 8-часового рабочего дня, конфискации земель и полной национальной независимости Китая. В этих лозунгах и найдет свое выражение демократический этап в развитии китайской революции. В области международной политики компартия будет требовать союза с СССР. Правильно сочетая эти лозунги, своевременно выдвигая каждый из них, компартия сможет вырваться из подполья, сомкнуться с массой, завоевать ее доверие и тем ускорить период создания Советов и прямой борьбы за власть.
Из демократического этапа революции вытекают определенные исторические задачи. Но демократический характер этих задач сам по себе еще вовсе не предопределяет, какие классы и в каком сочетании будут эти задачи разрешать. В сущности все великие буржуазные революции разрешали однородные задачи. Но разрешались эти задачи разной классовой механикой. В борьбе за демократические задачи Китая в межреволюционный период коммунистическая партия соберет свои силы, проверит себя, свои лозунги и методы действия. Если ей доведется при этом пройти через период парламентаризма — что возможно и даже вероятно, но отнюдь не неизбежно, — это даст пролетарскому авангарду возможность проверить своих врагов и противников в парламентском преломлении. В пред парламенте кий и парламентский периоды пролетарскому авангарду пришлось бы вести непримиримую борьбу со всеми оттенками буржуазии за влияние на крестьянство, за прямое политическое руководство крестьянством. Если бы даже Национальное собрание осуществилось как архидемократическое, основные проблемы пришлось бы все равно решать силой. Через парламентский период Киткомпартия пришла бы к прямой и непосредственной борьбе за власть, но уже на более зрелой исторической основе, то есть с более надежными предпосылками победы.
Мы сказали, что парламентский этап вероятен, но не неизбежен. Помешать его осуществлению могут и новый распад страны, при котором, впрочем, может возникнуть движение за парламенты отдельных областей, и внешние причины. Но этим вовсе не лишается значения борьба за демократически созванное Национальное собрание, которая сама по себе войдет клином в группировки имущих классов и раздвинет рамки активности пролетариата.
Мы заранее знаем, что все те «руководители», которые проповедовали блок четырех классов, арбитражные комиссии вместо стачек, по телеграфу приказывали не развертывать аграрное движение, советовали не отпугивать буржуазию, запрещали создание Советов, подчиняли компартию Гоминьдану, провозглашали Ван Тинвея вождем аграрной революции, что все эти оппортунистические виновники поражений революции попытаются теперь забежать с левого фланга и обвинить нашу постановку в «конституционных иллюзиях» и в «социал-демократическом уклоне». Мы считаем необходимым своевременно предупредить китайских коммунистов, передовых китайских рабочих против фальшивого и пустопорожнего радикализма вчерашних наперсников Чан Кайши. Подтасованными цитатами, путаницей, километровыми резолюциями, всякими вообще аппаратно-литературными фокусами от фактов, от классов, от исторического процесса отделаться нельзя. События придут и проверят. Кому мало прошлой проверки, пусть дожидается будущей. Только пусть все же не забывает, что эта проверка производится на костях пролетарского авангарда.
3. Советы и Учредительное собрание
Нет, надеемся, надобности поднимать здесь общий вопрос о формальной, то есть буржуазной, демократии. Наше отношение к ней не имеет ничего общего с голым анархическим отрицанием. Лозунг и нормы формальной демократии вытекают для разных стран по-разному — из определенного этапа в развитии буржуазного общества. В демократических лозунгах заложены для известного периода не только иллюзии, не только обман, но и движущая историческая сила.
«…Пока на очереди не стоит борьба рабочего класса за всю власть, использование форм буржуазной демократии для нас обязательно». Ленин, т. XX, ч. 2, стр. 297, 20 января 1919 г.
Политически вопрос о формальной демократии является для нас вопросом об отношении не только к мелкобуржуазным массам, но и к рабочим массам, поскольку они не достигли революционного классового сознания. В условиях революционного подъема, при наступательном движении пролетариата, вторжение мелкобуржуазных низов в политическую жизнь выражалось в Китае в аграрных мятежах, в столкновениях с правительственными войсками, во всякого рода стачках, в истреблении низовой администрации. Сейчас такого рода движения резко пошли на убыль. Победоносная гоминьдановская военщина возвышается над обществом. Каждый дальнейший день стабилизации будут все больше сталкивать эту военщину и бюрократию не только с передовыми рабочими, но и с преобладающей мелкобуржуазной массой населения деревень и городов, в известных пределах — и с крупной буржуазией. Прежде чем эти столкновения разовьются в открытую революционную борьбу, они пройдут, по всем данным, через «конституционную» стадию. Столкновения между буржуазией и ее собственными военными кликами будут неизбежно втягивать — через «третью партию» или иными путями — верхушки мелкобуржуазных масс. Экономически и культурно эти массы чрезвычайно слабы. Их потенциальная политическая сила — в их численности. Лозунги формальной демократии потому именно захватывают или способны захватить не только мелкобуржуазные, но и широкие рабочие массы, что открывает им возможность, иллюзорную по существу, противопоставить свою волю генералам, помещикам и капиталистам. На этом опыте пролетарский авангард учит массы и ведет их вперед.
Опыт России показывает, что при революционном подъеме пролетариат, организованный в Советы, может при правильной политике, направленной на завоевание власти, повести за собою крестьянство, столкнуть его лбом с формальной демократией, в лице Учредительного собрания, и перевести его на путь советской демократии. Этот результат был, однако, достигнут не путем голого противопоставления Учредительному собранию, а путем вовлечения масс в Советы при сохранении лозунгов формальной демократии до самого момента завоевания власти и даже после того.
«Что в России в сентябре—ноябре 1917 г. рабочий класс городов, солдаты и крестьяне были, в силу ряда специальных условий, на редкость подготовлены к принятию советского строя и к разгону самого демократического буржуазного парламента, это совершенно бесспорный и вполне установленный исторический факт. И тем не менее большевики не бойкотировали Учредительного собрания, а участвовали в выборах и до и после завоевания пролетариатом политической власти…
«Даже за несколько недель до победы Советской Республики, даже после такой победы, участие в буржуазно-демократическом парламенте не только не вредит революционному пролетариату, а облегчает ему возможность доказать отсталым массам, почему такие парламенты заслуживают разгона, облегчают успех их разгона, облегчают «политическое изживание» буржуазного парламентаризма». Ленин, т. XVII, 1920 год, «Детская болезнь «левизны» в коммунизме», стр. 149.
Когда мы принимали непосредственные практические меры к разгону Учредительного собрания, Ленин, помню, особенно настаивал на вызове в Петроград одного-двух латышских полков, батрацких по составу. «Гарнизон питерский почти сплошь крестьянский, как бы он не колебнулся перед учредилкой» — так формулировал Ленин свои опасения. Дело здесь было вовсе не в политических «традициях», ибо серьезных традиций парламентской демократии у русского крестьянства быть не могло. Но суть 257 в том, что пробужденная к исторической жизни крестьянская масса вовсе не склонна верить авансом городскому руководству, хотя бы и пролетарскому, особенно в нереволюционный период, а ищет простой политической формулы, которая давала бы непосредственное выражение ее собственной политической силе, то есть преобладающей численности. Политическим выражением господства большинства является формальная демократия.
Разумеется, было бы жалким педантством, в духе Сталина, утверждать, что народные массы никогда и ни при каких условиях не могут или не должны «перепрыгивать» через «конституционную» ступень. Эпоха парламентаризма в некоторых странах длится в течение долгих десятилетий и даже столетий. В России она знала лишь несколько лет лже-конституционного режима и один день существования учредилки. Исторически вполне мыслимы такие положения, когда не будет и этих нескольких годов и этого одного дня. Так, при правильной революционной политике, при полной самостоятельности компартии от Гоминьдана, при построении Советов, в 1925—1927 гг. революционное развитие могло бы уже к сегодняшнему дню привести Китай, минуя демократическую стадию, к диктатуре пролетариата. Но и в этом случае не исключено, что формула Национального собрания, не испробованная крестьянством в самый критический момент, непроверенная и потому не очищенная от иллюзий, могла бы при первой же серьезной размолвке между крестьянством и пролетариатом, на другой день после победы, стать лозунгом крестьянства и городской мелкой буржуазии против пролетариата. А крупные размолвки между пролетариатом и крестьянством, даже при самых благоприятных условиях их союза, совершенно неизбежны, как свидетельствует опыт Октябрьской революции. Величайшим преимуществом нашим явился тот факт, что большинство Учредительного Собрания, выросшее из борьбы господствовавших партий за продолжение войны и против захвата крестьянами земли, скомпрометировало себя глубоко и надолго в глазах самого крестьянства уже к моменту созыва Учредительного Собрания.
* * *
Как же характеризует нынешний период в развитии Китая и вытекающие из этого периода задачи резолюция конгресса, принятая по докладу Бухарина? § 54 этой резолюции гласит:
«Главной задачей партии является теперь, в периоде между двумя волнами революционного подъема, борьба за массы, то есть массовая работа среди рабочих и крестьян, восстановление их организаций, использование всякого недовольства против помещиков, буржуа, генералов, иностранных империалистов…»
Поистине классический образец двусмысленности, в духе наиболее прославленных оракулов древнего мира. Нынешний период характеризуется как «период между двумя волнами революционного подъема». Эту формулу мы знаем. V конгресс применил ее к Германии. Каждая революционная ситуация развивается неравномерно, волнами прибоя и отлива. Формула «между двумя волнами революционного подъема» выбрана преднамеренно, чтобы ее можно было истолковать как признание наличности революционной ситуации, в которой наступило лишь небольшое «затишье перед бурей». А в случае чего эту же формулу можно будет разъяснить как признание целого периода между двумя революциями. И в том, и в другом случае можно будет начать новую резолюцию словами «как мы предвидели» или «как мы предсказывали».
В каждом историческом прогнозе есть неизбежный элемент условности. Чем короче период, охватываемый прогнозом, тем больше этот элемент условности. Такого прогноза, при котором руководителям пролетариата не пришлось бы в дальнейшем самостоятельно разбираться в обстановке, дать вообще нельзя. Прогноз имеет не командное, но ориентирующее значение. Степень его условности может и должна быть оговорена. Можно в известном положении дать несколько вариантов будущего, обдуманно разграничив их. Можно, наконец, в смутной обстановке временно совсем отказаться от прогноза, ограничившись советом: жди и гляди! Но все это должно быть сделано ясно, открыто, честно. Между тем прогнозы Коминтерна за последние пять лет представляют собою не директивы, а ловушки для руководства национальных партий. Основное назначение этих «прогнозов» — внушить благоговение к мудрости руководства, а в случае провала — спасти «престиж», высший фетиш слабых. Это метод вещаний оракула, а не марксистского исследования. Он предполагает наличие на местах «мальчиков для порки». Деморализующая система. Ультралевые ошибки немецкого руководства в 1925 г. вытекали именно из этой самой вероломно-двусмысленной формулировки насчет «двух волн революционного подъема». Не меньше бедствия может принести и резолюция VI конгресса.
Мы знали пред-шанхайскую волну, затем «уханскую» волну. Было много более дробных и местных волн. Все они вырастали на общем революционном подъеме в 1925—1927 гг. Но этот исторический подъем исчерпан. И это надо понять и ясно сказать. Отсюда вытекают важнейшие стратегические последствия.
Резолюция говорит о необходимости «использовать» всякое недовольство против помещиков, буржуа, генералов, иностранных империалистов. Это бесспорно, но слишком неопределенно. Как использовать? Если мы находимся между двумя волнами продолжающегося революционного подъема, тогда всякое сколько-нибудь значительное проявление недовольства можно рассматривать как пресловутое (по Зиновьеву—Бухарину) «начало второй волны». Тогда пропагандистский лозунг вооруженного восстания надо будет немедленно превращать в действенный. Отсюда и может вырасти «вторая волна» путчизма. Совсем по-другому использует партия недовольство масс, если она будет рассматривать его в правильной исторической перспективе. Но этой «мелочи» — правильной перспективы — не хватает VI конгрессу ни в одном вопросе. На этой нехватке сломал себе голову V конгресс. На этом месте может себе сломать голову и весь Коминтерн.
Осудив снова путчистские тенденции, для которых она сама же подготовляет почву, резолюция конгресса продолжает:
«С другой стороны, некоторые товарищи впали в оппортунистическую ошибку: они стали выдвигать лозунг Национального собрания».
В чем состоит оппортунизм этого лозунга, резолюция не объясняет. Обжегшись на молоке, руководители просто дуют на воду. Попытку объяснения дал только китайский делегат Страхов в своем заключительном слове по поводу уроков китайской революции. Вот что он сказал:
«Из опыта китайской революции мы видим, что когда революция в колониях (?) подходит к решающему моменту, тогда вопрос становится ребром: или диктатура помещиков и буржуазии, или диктатура пролетариата и крестьянства».
Конечно, когда революция — и не только, разумеется, в колониях — «подходит к решающему моменту», тогда всякое гоминьданство, то есть соглашательство, является роковым преступлением; тогда мыслима либо диктатура имущих, либо диктатура трудящихся. Но как мы уже видели, и в такие моменты революционное преодоление парламентаризма не имеет ничего общего с голым отрицанием его. Страхов идет, однако, дальше:
«Там (в колониях) невозможна буржуазная демократия, возможна только открытая буржуазная диктатура… Никакого пути конституционного… не может быть».
Это вдвойне неправильное расширение правильной мысли. Если в «решающие моменты» революции буржуазная демократия неизбежно взрывается (и не только в колониях), то это вовсе не значит, что она невозможна в межреволюционные периоды. Но в том-то и суть, что вместе со всем конгрессом Страхов не хочет признать, что «решающий момент», когда коммунисты как раз и занимались худшими демократическими фикциями внутри Гоминьдана, остался позади. А до нового «решающего момента» остается длинный период нового подхода к старым вопросам. Утверждать, что в колониях не может быть конституционных или парламентских периодов развития, значит отказываться от использования в высшей степени существенных, путей борьбы, а главное, полностью затруднять себе правильную политическую ориентировку, загоняя партию в тупик.
Сказать, что для Китая, как, впрочем, и для всех остальных государств мира, нет выхода к свободному, то есть социалистическому, развитию на парламентском пути, — это одно, это правильно. А сказать, что в развитии Китая или колоний вообще не может быть никаких конституционных периодов или этапов, — это другое, это ложно. В Египте был парламент, который теперь распущен. Он может возродиться вновь. Есть парламент в Ирландии, несмотря на ее полуколониальное положение. Точно так же и во всех южноамериканских государствах. О доминионах Великобритании нечего и говорить. Жалкие подобия «парламентов» имеются в Индии. Они могут получить еще дальнейшее развитие: в этих делах британская буржуазия достаточно гибка. Какие основания утверждать, что после происшедшего разгрома революции Китай не пройдет через парламентскую или лже-парламентскую стадию, или через серьезную политическую борьбу за такую стадию развития? Такое утверждение ни на чем не основано.
Тот же Страхов говорит, что именно китайские оппортунисты стремятся заменить лозунг Советов лозунгом Национального собрания. Возможно, вероятно, даже неизбежно. Что оппортунисты будут хвататься первыми за методы парламентаризма, за все вообще, что похоже на парламентаризм или приближается к нему, — это доказано всем опытом мирового рабочего движения, русского в частности. Меньшевики цеплялись за думскую деятельность в противовес революционной. Использование методов парламентаризма неизбежно порождает все связанные с парламентаризмом опасности: конституционные иллюзии, легализм, склонность к компромиссам и пр. Бороться против этих опасностей и болезней можно только революционным курсом всей политики. Но тот факт, что оппортунисты выдвигают лозунг борьбы за Национальное собрание, ни в коем случае не является доводом за формально отрицательное отношение к парламентаризму с нашей стороны. После государственного переворота в России 3 июня 1907 г. большинство руководящих элементов большевистской партии стояло за бойкот урезанной и поддельной Думы. Меньшевики, наоборот, стояли сплошь за участие в Думе. Это не остановило Ленина от того, чтобы решительно выступить за использование даже и третье-июньского «парламентаризма». На объединенной тогда еще конференции Ленин был единственным большевиком, который вместе с меньшевиками голосовал за участие в выборах. Разумеется, ленинское «участие», как показал весь дальнейший ход событий, не имело ничего общего с меньшевистским, не противопоставлялось революционным задачам, а служило им в эпоху между двумя революциями. Используя контрреволюционный лжепарламент 3 июня, наша партия, несмотря на большой опыт Советов в 1905 г., продолжала вести борьбу за Учредительное собрание, то есть за наиболее демократическую форму парламентского представительства. Право на отказ от парламентаризма надо завоевать, объединив вокруг партии массы и приведя их к открытой борьбе за власть. Наивно думать, что эту работу можно попросту заменить голым отказом от революционного использования противоречивых и угнетательских методов и форм парламентаризма. В том и состоит грубейшая ошибка резолюции конгресса, которая делает тут легкомысленный ультралевый прыжок.
Смотрите, в самом деле, как все опрокидывается на голову. По логике нынешнего руководства и по смыслу резолюции VI конгресса Коминтерна Китай подходит не к своему 1917, а к своему 1905 году. Поэтому — умозаключают руководители — долой лозунг формальной демократии! Поистине нет ни одного живого сустава, который эпигоны не позаботились бы вывихнуть. Как можно отбрасывать лозунг демократии и прежде всего самый коренной из них, демократическое представительство народа, в условиях нереволюционного периода, раз революция не разрешила самых непосредственных своих задач по объединению Китая и очищению его от крепостнического и военно-бюрократического хлама?
Китайская компартия, насколько знаю, не имела своей программы. Партия большевиков дошла до Октябрьской революции и совершила ее, вооруженная старой программой, в политической части которой важнейшее место занимали лозунги демократии. Бухарин в свое время пытался отменить эту минимальную программу, как позже он выступал против переходных требований в программе Коминтерна. Но эта бухаринская позиция осталась в истории партии только как анекдот. Демократическую революцию в России совершила, как известно, диктатура ^пролетариата. Этого тоже никак не хочет понять нынешнее руководство Коминтерна. Но наша партия привела пролетариат к диктатуре только потому, что с наибóльшей энергией, последовательностью и беззаветностью отстаивала все лозунги и требования демократии, в том числе народное представительство на основе всеобщего голосования, ответственность правительства перед народным представительством и пр. Только такая агитация дала возможность партии охранить пролетариат от влияния мелкобуржуазной демократии, подорвать влияние последней в крестьянстве, подготовить союз рабочих и крестьян и вовлечь в свои ряды наиболее решительные революционные элементы. Или все это было оппортунизмом? Спойте, светик, не стыдитесь!
* * *
Страхов говорит, что у нас есть лозунг Советов и что только оппортунисты могут подменять его лозунгом Национального собрания. Этот довод нагляднее всего вскрывает ошибочность резолюции конгресса. Никто не возразил Страхову на конгрессе. Наоборот, его позицию одобрили, она нашла свое закрепление в основной тактической резолюции. Только теперь становится ясно, сколь многие из состава нынешнего руководства проделывали опыт одной, двух и даже трех революций, увлекаемые ходом событий и руководством Ленина, но не вдумываясь самостоятельно в смысл происходящего и не усваивая величайших исторических уроков. Приходится опять повторить некоторые азбучные истины.
В критике программы Коминтерна я показал, как извратили и изуродовали эпигоны ленинскую мысль о том, что Советы являются органами восстания и органами власти. Из этого сделали вывод, что Советы можно создавать только «накануне» вооруженного восстания. Наиболее законченное выражение эта карикатурная мысль нашла все в той же, недавно открытой нами резолюции ноябрьского пленума китайского ЦК в прошлом году. Там говорится:
«Создавать Советы как органы революционной власти можно и должно лишь в том случае, когда налицо имеется бесспорный крупный подъем революционного движения масс и когда гарантирована прочная победа восстания».
Первое условие — «крупный подъем» — бесспорно. Второе условие — «гарантия победы», да еще «прочной», есть просто педантская глупость. В дальнейшем тексте резолюции эта глупость, однако, пространно развивается:
«К созданию Советов, конечно, нельзя приступать, когда победа совсем еще не обеспечена, ибо тогда может получиться, что будет обращено все внимание лишь на выборы Советов, а не на военную борьбу, и в результате получится мелкобуржуазный демократизм, что ослабит революционную диктатуру и создаст опасность для руководства партии».
Дух Сталина, преломленный через призму вундеркинда Ломинадзе, витает над этими бессмертными строками. Все это, однако, чистейший вздор. Во время гонконгской стачки, во время шанхайских стачек, во время всего дальнейшего бурного подъема рабочих и крестьян можно и должно было создавать Советы как органы открытой массовой революционной борьбы, которая раньше или позже, а вовсе не сразу должна привести к вооруженному восстанию и завоеванию власти. Если борьба на данной стадии не поднимется до вооруженного восстания, то и Советы, разумеется, сойдут на нет. Стать «нормальными» учреждениями буржуазного государства они не могут. Но и в этом случае, то есть при ликвидации Советов до вооруженного восстания, трудящиеся массы получат огромное приобретение, познакомившись с Советами на практике, сроднившись с их механикой. Этим будет на следующем этапе революции обеспечено более успешное и широкое создание Советов, хотя и на следующей стадии они могут еще не привести непосредственно не только к победе, но и к восстанию.
Запомним твердо: лозунг Советов можно и должно выдвигать уже на первых этапах массового революционного подъема. Но это должен быть именно подъем. Рабочие массы должны притекать к революции, становиться под ее знамя. Советы дают организационное выражение центростремительной силе революционного подъема. Но этим самым сказано, что в период революционного отлива и развития центробежных тенденций в массах лозунг Советов будет доктринерским, безжизненным или, что не лучше, авантюристским. Кантонский опыт показал это как нельзя более ярко и трагически.
Сейчас лозунг Советов имеет в Китае лишь перспективное, и в этом смысле пропагандистское, значение. Ни с чем не сообразно противопоставлять Советы, лозунг третьей китайской революции, Национальному собранию, то есть лозунгу, вытекающему из разгрома второй китайской революции. Бойкотизм для межреволюционного периода, особенно после жестокого поражения, был бы самоубийственной политикой.
Можно сказать — софистов на свете немало, — что резолюция VI конгресса вовсе не означает бойкотизма: ведь никакого Национального собрания нет, никто его еще не созывает и не обещает созвать, а значит, нечего и бойкотировать. Такое рассуждение было бы, однако, слишком уж жалким, формальным, игрушечным, бухаринским. Если бы Гоминьдан оказался вынужденным провозгласить созыв Национального собрания, бойкотировали бы мы его в данной обстановке? Нет. Мы бы беспощадно разоблачали ложь и фальшь гоминьдановского парламентаризма, конституционные иллюзии мелкой буржуазии, требовали бы всемерного расширения избирательных прав и в то же время ринулись бы на политическую арену, чтобы в борьбе за парламент, во время выборов и в самом парламенте противопоставить рабочих и деревенскую бедноту имущим классам и их партиям. Предсказать, насколько велики были бы от этого результаты для нынешней загнанной в подполье и обескровленной партии, никто не возьмется. При правильной политике выгоды могли бы быть очень значительные. Но в таком случае не ясно ли, что партия может и должна не только участвовать в выборах, если Гоминьдан провозгласит их, но и требовать этих выборов, мобилизуя вокруг этого лозунга массы.
Вопрос политически уже поставлен, и каждый новый день будет подтверждать это. В критике программы мы говорили о вероятности известной экономической стабилизации в Китае. После этого газеты принесли десятки свидетельств начинающегося экономического оживления (см. «Бюллетень» при Кит. унте). Теперь это уже не предположение, а факт, хотя и в самой первоначальной стадии. Но именно в первоначальной-то стадии и надо улавливать тенденции, иначе будет не революционная политика, а хвостизм. То же и с политической борьбой вокруг конституционных вопросов. Сейчас это уже не теоретический прогноз, то есть не одна лишь возможность, а нечто более конкретное. Недаром же китайский делегат возвращался несколько раз к теме о Национальном собрании, и не случайно конгресс счел нужным вынести особое (и особо ложное) решение по этому вопросу. Не оппозицией был поднят этот вопрос, а развитием китайской политической жизни. И здесь надо уметь уловить тенденцию в самом ее начале. Чем смелее и решительнее выступит компартия с лозунгом демократического учредительного собрания, тем меньше она оставит места всяким промежуточным партиям, тем прочнее будет собственный успех.
Если китайскому пролетариату доведется прожить в течение нескольких лет, да и хотя бы только один год еще, под гоминьдановским режимом, сможет ли компартия отказаться от борьбы за расширение всех и всяких легальных возможностей, за свободу печати, собраний, союзов, стачек и пр.? Отказавшись от этой борьбы, она превратилась бы в безжизненную секту. Но это борьба в плоскости демократической. Власть Советов означает монополию печати, собраний и прочее в руках пролетариата. Может быть, китайская компартия выдвинет теперь эти именно лозунги? В данной обстановке это было бы смесью ребячества и сумасшествия. Компартия борется сейчас не за власть, а за удержание, упрочение и развитие своих связей с массами во имя борьбы за власть в дальнейшем. Борьба за массы неизбежно связана с борьбой против насилий гоминьдановской бюрократии над массовыми организациями, над их собраниями, печатью и др. Будет ли компартия в ближайший период бороться за свободу печати или предоставит это «третьей партии»? Ограничится ли компартия разрозненными частными демократическими требованиями (свободы печати, собраний и прочее), что означало бы либеральный реформизм, или выдвинет наиболее последовательные лозунги демократии? В области политической это и означает представительство народа на основе всеобщего избирательного права.
* * *
Можно поставить вопрос о том, «осуществимо» ли демократическое учредительное собрание после разбитой революции в условиях полуколониального Китая в империалистическом кольце. На этот вопрос можно давать только гадательный ответ. Но голый критерий осуществимости того или другого требования в условиях буржуазного общества или в условиях данного состояния буржуазного общества не является для нас решающим. Весьма, вероятно, например, что королевская власть и палата лордов не будут сметены в Англии вплоть до революционной диктатуры пролетариата. Тем не менее британская компартия должна выдвигать в числе частичных требований и эти. Решает не эмпирическое гадание насчет осуществимости или неосуществимости того или другого переходного требования. Решает его общественно-исторический характер; прогрессивно ли оно в смысле дальнейшего развития общества; отвечает ли историческим интересам пролетариата; укрепляет ли его революционное сознание; приближает ли его к диктатуре. Так, например, требование запрещения трестов является мелкобуржуазно-реакционным и, как показал опыт Америки, совершенно утопическим. Требование рабочего контроля над трестами является — в известных условиях — вполне прогрессивным и правильным, хотя осуществимость его в рамках буржуазного государства более чем сомнительна. Неосуществление этого требования при господстве буржуазии должно толкать рабочих в сторону революционного низвержения буржуазии. Таким образом, неосуществимость одного лозунга может оказаться политически не менее плодотворной, чем относительная осуществимость другого.
Придет ли Китай на известный период к демократическому парламентаризму? Какова будет степень его демократичности, его сила и его длительность? Все это вопросы гадательные. Но в корне неправильно делать из предполагаемой неосуществимости парламентаризма в Китае тот вывод, что мы не должны тянуть гоминьдановские клики на суд китайского народа. Мысль о всенародном представительстве, как показал опыт всех буржуазных и, в частности, национально-освободительных революций, является наиболее элементарной, простой и способной охватить действительно глубокие народные массы. Чем больше командующая буржуазия будет сопротивляться этому «всенародному» требованию, тем больше будет сплачиваться пролетарский авангард вокруг нашего знамени, а народные массы — вокруг пролетарского авангарда, тем больше будут созревать политические условия для действительной победы над буржуазным государством, все равно каким: военно-гоминьдановским или парламентарным.
Можно сказать: но ведь созвать «настоящее» учредительное собрание можно было бы только через Советы, значит через восстание. Не проще ли начать с Советов и ими ограничиться? Нет, не проще. Это и значило бы взнуздывать лошадь с хвоста. Весьма вероятно, что созывать учредительное собрание окажется возможно только через Советы, причем само учредительное собрание может в таком случае оказаться излишним еще до своего созыва. Может оказаться, а может и не оказаться. Если бы налицо уже были те Советы, через посредство которых можно созвать «настоящее» учредительное собрание, то мы стали бы обсуждать, есть ли еще в этом надобность. Но Советов сейчас нет. Приступить к постройке Советов можно только при начале нового массового подъема, который может прийти года через два-три, через пять лет и более того. Никаких советских традиций в Китае нет. Коминтерн вел в Китае агитацию не за Советы, а против Советов. А тем временем вопросы конституции начинают выпирать из всех щелей.
Может ли китайская революция на новом этапе перемахнуть через формальную демократию? Из всего сказанного выше вытекает, что такая возможность исторически не исключена. Но брать установку на эту возможность в условиях, когда она наиболее удалена и наименее вероятна, совершенно недопустимо. Это политическое легкомыслие. Конгресс выносит свои решения не на месяц и даже, как мы знаем, не на год. Как же можно связывать по руками и по ногам китайских коммунистов, объявляя оппортунизмом ту форму политической борьбы, которая на ближайшем этапе может приобрести крупнейшее значение!
* * *
Несомненно, что переход на путь борьбы за учредительное собрание может оживить и укрепить меньшевистские тенденции в китайской коммунистической партии. Борьба с оппортунизмом при повороте политики в сторону парламентаризма или в сторону борьбы за парламентаризм является не менее важной, чем в условиях прямого революционного наступления. Но отсюда вытекает, как сказано, не объявление оппортунизмом демократических лозунгов, а выработка большевистских гарантий и методов борьбы за эти лозунги. В основных чертах эти методы и гарантии таковы:
1. Партия должна помнить и разъяснять, что по отношению к основной ее цели, завоеванию власти вооруженной рукой, демократические лозунги имеют лишь подсобный, временный, этапный, эпизодический характер. Основное их значение в том, что они выводят на революционную дорогу.
2. Партия должна в процессе борьбы за лозунг демократии разбивать конституционные и демократические иллюзии мелкой буржуазии и ее реформистских выразителей, разъясняя, что власть в государстве дается не демократическими формами голосования, а собственностью, монополией образования и монополией вооружения.
3. Используя всемерно расхождения в среде крупной и мелкой буржуазии по конституционным вопросам, пробиваясь всеми путями на поле открытой деятельности, борясь за открытое существование профессиональных союзов, рабочих клубов, рабочей печати; создавая, где и когда можно, открытые политические организации пролетариата под прямым влиянием партии; стремясь, как только откроется возможность, к бóльшей или меньшей легализации тех или других частей партийной работы, партия должна прежде всего обеспечить существование правильно построенного, централизованного нелегального партийного аппарата, руководящего всеми, без исключения, отраслями партийной деятельности, как нелегальной, так и легальной.
4. Партия должна вести систематическую революционную работу в войсках буржуазии.
5. Партийное руководство должно беспощадно разоблачать всякие оппортунистические шатания в сторону реформистского разрешения задач, стоящих перед пролетариатом Китая, и отсекать от партии все те элементы, которые сознательно тянут в сторону подчинения партии буржуазному легализму.
Только при соблюдении этих условий партия сохранит необходимые пропорции между разными отраслями своей деятельности, не упустит ново го перелома обстановки в сторону революционного подъема, чтобы на первых же шагах его встать на путь создания Советов, мобилизации масс вокруг Советов и противопоставления Советов буржуазному государству со всеми его парламентарно-демократическими прикрытиями, если бы таковые осуществились.
4. Еще о лозунге «демократической диктатуры»
Лозунг учредительного собрания так же мало противопоставляется формуле демократической диктатуры, как и диктатуры пролетариата. Об этом свидетельствует и теоретический анализ и история трех наших революций.
Формула демократической диктатуры пролетариата и крестьянства являлась в России алгебраической, то есть наиболее общей, всеобъемлющей формулой сотрудничества пролетариата с низами крестьянства в демократической революции. Правомерность этой формулы обусловливалась тем, что основные величины ее не были проверены в действии. В частности, нельзя было с полной категоричностью предсказать, способно ли крестьянство стать более или менее самостоятельной политической силой в условиях новой эпохи, в какой мере и какие, в зависимости от этого, сложатся политические взаимоотношения между союзниками по диктатуре. 1905 год не довел вопроса до решающей проверки 1917 год показал, что поскольку крестьянство поднимает на своей спине партию (эсеров), самостоятельную по отношению к авангарду пролетариата, постольку эта партия оказывается насквозь зависимой от империалистской буржуазии. За период 1905—1917 гг. империалистское перерождение мелкобуржуазной демократии, как и международной социал-демократии, сделало гигантские успехи. Это и привело к тому, что в 1917 г. лозунг демократической диктатуры пролетариата и крестьянства по-настоящему реализовался в диктатуре пролетариата, ведущего за собой крестьянские массы. Тем самым «перерастание» революции из демократической в социалистическую стадию происходило уже под диктатурой пролетариата.
В Китае лозунг демократической диктатуры пролетариата и крестьянства мог еще иметь известную политическую правомерность, гораздо более ограниченную и эпизодическую, чем в России, если бы этот лозунг был выставлен своевременно, в 1925—1926 гг., для проверки движущих сил революции, чтобы быть своевременно же замененным лозунгом диктатуры пролетариата, ведущего за собою деревенскую бедноту. Об этом все необходимое сказано в критике проекта программы. Здесь остается дополнительно спросить: не открывает ли нынешний межреволюционный период, связанный с новой перегруппировкой классовых сил, возможности возрождения лозунга демократической диктатуры? На это мы отвечаем: нет, закрывает эту возможность окончательно. Период межреволюционной стабилизации означает развитие производительных сил, рост национальной буржуазии, рост и сплочение пролетариата, рост дифференциации в деревне и дальнейшее капиталистическое перерождение вантинвеевской и всякой иной мещанской демократии, с ее «третьей партией» и пр. Другими словами, Китай будет проделывать процессы, в основном аналогичные тем, какие Россия проделывала под третье-июньским режимом. Мы не сомневались в свое время, что этот режим не вечен и не долговечен и что он завершится революцией. Так оно и случилось (не без помощи войны). Но Россия, вышедшая из столыпинского режима, была уже не той, какою вошла в него. Какие социальные изменения внесет в Китае межреволюционный режим, будет зависеть, в частности, от его длительности. Но общее направление этих изменений бесспорно и сейчас: обострение классовых противоречий и полное выпадение мелкобуржуазной демократии как самостоятельной политической силы. Но это и значит, что в третьей китайской революции «демократическая» коалиция политических партий получила бы еще более реакционное и антипролетарское содержание, чем в Гоминьдане 1925—1927 гг. Останется только коалиция классов под прямым руководством пролетарского авангарда. Это и есть октябрьский путь. Он связан с немалыми трудностями, но другого пути нет.
Приложение
Замечательный документ о политике и режиме Коминтерна
Выше мы несколько раз ссылались на замечательную резолюцию пленума ЦК ККП (ноябрь 1927 г.), ту самую, которую IX пленум ИККИ обвинил в «троцкизме» и по поводу которой так разнообразно оправдывался Ломинадзе и так однообразно отмалчивался Сталин. Резолюция эта является на деле сочетанием оппортунизма с авантюризмом, с полной точностью отражая политику ИККИ до июля 1927 г. и после него. Осуждая эту резолюцию после поражения кантонского восстания, руководители Коминтерна не только не перепечатывали, но и не цитировали ее. Слишком неудобно было показывать в китайском зеркале себя самих. Резолюция оказалась напечатанной в специальных и мало кому доступных «Материалах», издающихся Китайским университетом имени Сунь Ятсена (№ 10).
В № 14 того же издания, попавшем в наши руки, когда наша работа («Китайский вопрос после VI конгресса») была уже закончена, напечатан не менее замечательный документ, хотя и другого, именно критического, характера: это резолюция, принятая цзянсуским провинциальным комитетом китайской коммунистической партии 7 мая 1928 г. в связи с постановлением IX пленума ИККИ. Напомним, что в провинцию Цзянсу входят Шанхай и Ханькоу.
Резолюция представляет собою, как сказано, поистине замечательный документ, несмотря на имеющиеся в ней принципиальные ошибки и политические недоразумения. Существо резолюции сводится к убийственному осуждению не только постановления IX пленума ИККИ, но и всего вообще руководства Коминтерна в вопросах китайской революции. Разумеется, в соответствии со всем режимом Коминтерна критика, направленная против ИККИ, носит замаскированный, условно-дипломатический характер. Непосредственное острие свое резолюция направляет против собственного ЦК, как против ответственного министерства при безответственном монархе, который, как известно, «не может делать зла». По адресу отдельных частей резолюции ИККИ имеются даже вежливые похвалы. Весь этот «маневренный» подход сам по себе является тяжкой критикой режима Коминтерна: лицемерие неотделимо от бюрократизма. Но гораздо более тяжкий обвинительный характер имеет то, что резолюция говорит, по существу, о политическом руководстве и его методах:
«После конференции 7 августа (1927 г.), — рассказывает комитет Цзянсу, — ЦК дает оценку положения, которая сводится к тому, что хотя революция и трижды потерпела поражение, но все-таки она находится в стадии подъема».
Эта оценка вполне соответствует бухаринской карикатуре на теорию перманентной революции, каковую карикатуру он сперва применял к России, затем к Европе и наконец к Азии. Реальные события борьбы, то есть три поражения, — сами по себе, а перманентный «подъем» — сам по себе.
Из резолюции VIII (майского) пленума ИККИ ЦК китайской партии делает такой вывод:
«Надо везде, где только имеется объективная возможность, сейчас же подготовлять и организовывать вооруженные восстания».
Каковы же для этого политические предпосылки? В августе 1927 г., рассказывает комитет Цзянсу,
«в политическом докладе ЦК указывалось, что уханские рабочие после тяжелого поражения отходят от партийного руководства, что нет налицо объективной революционной ситуации… но несмотря на это… ЦК определенно говорит, что общая обстановка… с точки зрения экономической, 272 политической и социальной (вот именно.— Л.Т.) благоприятна для восстания. Так как в городах уже нет возможности поднимать восстания, то надо вооруженную борьбу перенести в деревню. В деревне должны быть очаги восстания, а город должен быть подсобной силой» (стр. 4).
Напомним, что сейчас же вслед за майским пленумом ИККИ, «поручившим» руководить аграрной революцией левому Гоминьдану, этот последний стал громить рабочих и крестьян. Положение ИККИ стало совершенно невыносимым. Требовались во что бы то ни стало и притом безотлагательно «левые» действия в Китае, чтобы опровергнуть «клевету» оппозиции, то есть ее безукоризненный прогноз. Вот почему китайский ЦК, находившийся между молотом и наковальней, вынужден был в августе 1927 г. снова опрокидывать на голову пролетарскую политику. Хотя революционной ситуации нет — констатировал он — и рабочие массы отходят от партии, но экономическая и социальная обстановка «благоприятна для восстания». Во всяком случае, успешное восстание было бы очень «благоприятно» для престижа ИККИ. Ввиду же отхода рабочих от революции надо повернуться к городу спиною и попытаться поднять разрозненные восстания в деревне.
Еще на майском (1927 г.) пленуме ИККИ мы указывали на неизбежное крушение авантюристских восстаний Хо Луна и Ие Тина как политически совершенно неподготовленных и не связанных с движением масс. Так оно и случилось. Резолюция цзянсуского комитета говорит на этот счет:
«Несмотря на поражение армии Хо Луна и Ие Тина в Гуандуне, даже после ноябрьского пленума ЦК все еще держится тактики немедленных восстаний и исходит из оценки прямого подъема революции».
Цзянсуский комитет по понятным причинам умалчивает о том, что такова же была оценка самого ИККИ, который правильную оценку положения называл «ликвидаторской», и что китайский ЦК вынужден был в ноябре 1927 г. под угрозой немедленного свержения и исключения из партии выдавать упадок революции за ее подъем.
Восстание в Кантоне выросло из этой опрокинутой на голову установки; оно рассматривалось, разумеется, не как арьергардный бой — только буйно помешанные могли бы призывать к вооруженному восстанию и захвату власти в порядке «арьергардного боя» — нет, восстание было задумано как составная часть общегосударственного переворота. На этот счет цзянсуская резолюция гласит:
«Во время декабрьского восстания в Кантоне ЦК опять решил вызвать немедленное восстание в Хунани, Хубэе и Цзянсу для защиты Гуандуна, для расширения рамок до всекитайского масштаба (это можно видеть из информационных писем ЦК № 16 и 22). Эти мероприятия вытекали из субъективной оценки положения и не соответствовали объективной обстановке. При таком положении, конечно, поражения будут неизбежны» (стр. 5).
Опыт Кантона испугал руководителей не только в Китае, но и в Москве. Раздается предостережение насчет путчизма, но политическая линия по существу не меняется. Курс остается прежний: на восстание. ЦК Киткомпартии передает эту двойственную директиву по инстанциям вниз, он также предостерегает против вспышкопускательства, излагая в циркулярах академические определения авантюризма.
«Но так как ЦК в отношении оценки революционного движения базировался на непрерывном подъеме, — правильно и метко говорит цзянсуская резолюция, — то в основном не было внесено изменения в этот вопрос. Слишком недооцениваются силы врагов, и в то же время не обращается внимания на то, что наши организации оторвались от масс… Поэтому хотя ЦК и разослал информационное письмо № 28 (о путчизме), но вместе с тем не исправил своих ошибок» (стр. 5).
Опять-таки дело не в китайском ЦК. И февральский пленум ИККИ не внес изменений в свою политику. Наряду с предостережениями против вспышкопускательства вообще (самостраховка), резолюция февральского пленума ИККИ неистово обрушивается на оппозицию, говорившую о необходимости решительного изменения всей ориентировки. В феврале 1928 г. курс по-прежнему устанавливался на вооруженное восстание. ЦК Киткомпартии служил лишь передаточным механизмом для этой директивы. Цзянсуский комитет говорит:
«Циркулярное письмо ЦК № 38 от 6 марта (заметьте: 6 марта 1928 г.! — Л. Т.) очень ясно обнаруживает, что ЦК все еще находится под влиянием иллюзий благоприятной обстановки для общего восстания в Хунане, Хубэе и Цзянсу и возможности захвата власти во всей провинции Гуандун. Между Политбюро ЦК и инструктором ЦК Хунани и Хубэя все еще шел радикальный спор о центре восстания — Чанша или Ханькоу» (стр. 5).
Таково было пагубное значение резолюции февральского пленума, не только ложной принципиально, но и сознательно-двусмысленной 'в практическом отношении. Задняя мысль резолюции была все та же: если восстание, паче чаяния, развернется, то мы будем ссылаться на ту часть резолюции, которая говорит против ликвидаторов; а если восстание не пойдет дальше партизанских вспышек, то мы будем тыкать пальцем в те части резолюции, которые предупреждают против путчизма.
Хотя цзянсуская резолюция нигде прямо не осмеливается критиковать ИККИ — всякий знает, чем это пахнет, — тем не менее ни в одном из своих документов оппозиция не наносила таких убийственных ударов руководству Коминтерна, как цзянсуский комитет в своем обвинительном акте, формально направленном против китайского ЦК. После хронологического очерка политики авантюризма, месяц за месяцем, резолюция обращается к общим причинам пагубного курса.
«Чем объясняется — спрашивает она — такая неправильная оценка положения Центральным комитетом, которая оказывала влияние на практическую борьбу и была чревата серьезными ошибками? Это объясняется тем, что:
1) Революционное движение оценивалось как непрерывный подъем («перманентная революция» по Бухарину—Ломинадзе.— Л.Т.).
2) Не обращалось внимания на оторванность нашей партии от масс и на разложение массовых организаций при повороте революции.
3) Не обращалось внимания на новую перегруппировку классовых сил во враждебном лагере при этом повороте.
4) Не обращалось внимания на руководство городским движением…
5) Не обращалось внимания на важность антиимпериалистического движения в полуколониальной стране.
6) При восстании не учитывались объективные условия и, в зависимости от последних, необходимость применения тех или иных способов борьбы.
7) Замечался крестьянский уклон.
8) ЦК при оценке положения руководствовался субъективной точкой зрения».
Вряд ли цзянсуский комитет читал то, что писала и говорила по всем этим вопросам оппозиция. Можно даже наверняка сказать, что не читал. Ибо если бы читал, то побоялся бы столь отчетливо формулировать свои соображения, целиком совпадающие в этой части с нашими. Цзянсуский комитет говорит нашей прозой, не подозревая этого.
Все приведенные выше восемь пунктов, характеризующие ложную линию ЦК (то есть ИККИ), одинаково важны. Если мы хотим в нескольких словах остановиться на пункте 5, то только потому, что имеем здесь особо яркое подтверждение «от фактов» правильности нашей критики по самым основным линиям. Цзянсуская резолюция обвиняет политику ЦК в игнорировании задач антиимпериалистического движения в полуколониальной стране. Как могло это случиться? В силу диалектики ложной политической линии ошибки, как и всё на свете, имеют свою диалектику. Исходная позиция официального оппортунизма состояла в том, что китайская революция есть, по существу, антиимпериалистская революция и что гнет империализма сплачивает все классы или, по крайней мере, «все живые силы страны». Мы возражали, что успешная борьба с империализмом возможна только на путях смелого развертывания классовой борьбы и, стало быть, аграрной революции. Мы непримиримо восставали против попытки подчинить классовую борьбу абстрактному критерию борьбы с империализмом (замена стачечного движения арбитражными комиссиями, телеграфные советы не разжигать аграрной революции, запрещение строить Советы и пр.). Таков первый этап вопроса. После переворота Чан Кайши и особенно после «измены» друга Ван Тинвея произошел поворот на 180°. Теперь оказалось, что вопрос о таможенной самостоятельности, то есть о хозяйственном (а значит, и политическом) суверенитете Китая, есть второстепенный «бюрократический» вопрос (Сталин). Суть же китайской революции состоит в аграрном перевороте. Сосредоточение власти в руках буржуазии, отход рабочих от революции, отрыв партии от масс оценивались как второстепенные явления по сравнению с крестьянскими восстаниями. Вместо подлинной гегемонии пролетариата в борьбе, антиимпериалистской, как и аграрной, то есть в демократической революции в целом, получилась жалкая капитуляция перед крестьянской стихией с «подсобными» авантюрами в городах. Между тем капитуляция перед крестьянской стихией и есть основная предпосылка вспышкопускательства. Об этом говорит вся история революционного движения в России, как и в других странах. Это снова подтверждено событиями последнего года в Китае.
В своих оценках и предупреждениях оппозиция исходила из общих теоретических соображений, опираясь на крайне неполную, отчасти сознательно искаженную официальную информацию. Цзянсуский комитет исходит из непосредственно наблюдаемых им в центре революционного движения фактов; теоретически он еще путается в сетях бухаринской схоластики. Полное совпадение его эмпирических выводов с нашими имеет в политике то же значение, что, скажем, в химии лабораторное открытие 276 нового элемента, существование которого было заранее предсказано на основании теоретических выкладок. К несчастью, теоретическое торжество нашего марксистского анализа политическим своим фундаментом имеет в данном случае гибельные поражения революции.
* * *
Внезапный, по самой сути своей авантюристский, поворот политики ИККИ в середине 1927 г. не мог не вызвать болезненных потрясений в китайской компартии, которую этот поворот застиг врасплох. Здесь мы от политической линии ИККИ переходим к режиму Коминтерна и организационным.методам руководства. Вот что на этот счет говорит резолюция цзянсуского комитета:
«После конференции 7 августа (1927 г.) ЦК должен взять на себя ответственность за тенденцию путчизма, потому что он строго требовал от местных комитетов проведения новой политической линии; если кто-нибудь не соглашался с новой политической линией, того без церемонии не допускали к регистрации и даже исключали уже прошедших регистрацию товарищей… В то время во всей партии большое распространение получили путчистские настроения и, если кто-нибудь высказывал сомнение по поводу политики восстаний, того сейчас же называли оппортунистом и беспощадно на него нападали. Это обстоятельство вызвало большие трения внутри партийных организаций» (стр. 6).
Все это производилось под аккомпанемент благочестиво-академических предупреждений против опасностей путчизма «вообще».
Политика внезапного, наспех импровизированного, вооруженного восстания требовала спешной перестройки и перегруппировки всей партии. ЦК оставлял в ней тех, которые безмолвно признавали курс на вооруженное восстание при явном упадке революции. Хорошо бы опубликовать директивы ИККИ за этот период. Их можно бы свести воедино как руководство по организации поражения. Цзянсуская резолюция рассказывает:
«ЦК продолжает не замечать поражений и упадочных настроений среди рабочих и не видит, что такое положение является результатом ошибок его руководства» (стр. 6).
Мало того:
«ЦК кого-то (именно.— Л. Т.) обвиняет в том, что:
а) местные комитеты недостаточно хорошо провели реорганизацию;
б) рабочие и крестьянские элементы не выдвигаются;
в) местные организации не очищены от оппортунистических элементов и пр.».
Все это в порядке телеграфной внезапности: надо ведь чем-нибудь заткнуть рот оппозиции. Так как дело тем не менее не спорится, то ЦК утверждает, что
«настроение масс было бы совсем иное, если хотя бы в одной провинции был бы дан сигнал к восстанию. Разве это последнее указание не свидетельствует о стопроцентном путчизме самого ЦК?» (стр. 6)
— спрашивает с полной основательностью цзянсуский комитет, осторожно умалчивая при этом, что ЦК лишь выполнял директивы ИККИ.
Пять лет вели и воспитывали партию в духе оппортунизма. Теперь потребовали от нее ультра-радикализма и немедленного «выдвижения» рабочих вождей. Как? Очень просто: по разверстке. Цзянсуский комитет жалуется:
«1. Не обращается внимания на то, что пополнения руководящих кадров должны выдвинуться в процессе борьбы. ЦК-де ограничивается формальным установлением заранее определенного процента рабочих и крестьян для руководящих органов той или иной организации.
2. Несмотря на множество провалов, не обращается внимания, на сколько наша партия уже восстановлена, а только формально говорится, что реорганизация нужна…
3. ЦК только диктаторски говорит, что местные организации не выдвигают новых элементов, что они не очищаются от оппортунизма, при этом со стороны ЦК делаются необоснованные нападки на кадровых работников и легкомысленно производится смена их.
4. Не обращая внимания на неправильность собственного руководства, ЦК между тем требует самой строгой партийной дисциплины от низовых работников».
Не похоже ли на то, что все эти пункты списаны с оппозиционной платформы? Нет, они списаны с жизни. А так как с жизни же списана и платформа, то получается совпадение. Где же «своеобразие» китайских условий? Бюрократизм нивелирует все и всякие особенности. И политика, и режим исходят от ИККИ, точнее — от ЦК ВКП. Китайский ЦК и то и другое спускает по инстанциям вниз. Вот как это делается, по словам цзянсуской резолюции:
«Весьма характерно заявление одного товарища из райкома: «Теперь очень трудно работать, а ЦК предъявляет чрезвычайный субъективный подход. ЦК обрушивается с обвинением и говорит, что провком (провинциальный комитет) нехорош, провком в свою очередь обвиняет низовые организации и говорит, что райком нехорош. Райком тоже шлет обвинения и говорит, что товарищи, работающие на местах, нехороши. А товарищи ссылаются на то, что массы нереволюционны» (стр. 8).
Замечательно яркая картина. Только в ней нет ничего китайского.
Каждая резолюция ИККИ, регистрируя новые поражения, заявляет, с одной стороны, что все было предвидено, а с другой, что в поражениях виноваты «исполнители», не понявшие преподанной им сверху линии. Остается невыясненным, как же это дальнозоркое руководство предвидело все, кроме того, что его директива не по плечу исполнителям. Суть руководства состоит не в преподании отвлеченной линии, не в писании писем без адреса, а в подборе и воспитании исполнителей. Проверка правильности руководства дается именно исполнителем. Проницательность и надежность руководства подтверждаются только соответствием между словом и делом. Если же хронически, из этапа в этап, на протяжении нескольких лет руководству приходится задним числом жаловаться на каждом повороте, что его не поняли, что его извратили, что исполнители погубили его план, то это верный признак того, что вина полностью лежит на руководстве. Эта самокритика тем более убийственна, что невольна и бессознательна.
Оппозиционное руководство должно, по мысли VI конгресса, отвечать за каждую группу зульских перебежчиков; а вот руководство Коминтерна совершенно не отвечает за центральные комитеты всех национальных партий в самые ответственные исторические моменты. Но руководство, которое ни за что не отвечает, есть безответственное руководство. В нем-то и сосредоточен корень всех бед.
Ограждая себя от критики снизу, китайский ЦК ссылается на ИККИ, то есть проводит на полу мелом черту, за которую нельзя переступать. Цзянсуский комитет и не переступает. Но в пределах меловой черты он говорит своему ЦК горчайшие истины, которые автоматически распространяются на ИККИ. Мы опять вынуждены привести цитату из замечательного цзянсуского документа:
«ЦК говорит, что все прошлое руководство велось в согласии с директивами Коминтерна. Как будто все эти колебания и ошибки зависели только от низовых работников. Если будет взята такая установка, то ЦК не сможет сам и исправить свои ошибки, и не сможет воспитать товарищей для изучения этого опыта. Он не сможет укрепить своих связей с низовым партийным аппаратом. ЦК всегда говорит, что его руководство правильно, а все ошибки возлагает на низовых товарищей, всегда особо подчеркивая колебания низовых партийных комитетов».
И далее:
«Если руководство только легкомысленно нападает на товарищей или на местные руководящие органы, указывая на их ошибки, но фактически не анализируя причин возникновения этих ошибок, это вызывает лишь трения внутри партии, и такое поведение нелояльно («грубо и нелояльно». — Л. Т.) и не может принести пользы для революции и для партии. Если руководство само будет замазывать свои ошибки и сваливать свою вину на других, то такое поведение тоже не принесет пользы партии и революции» (стр. 10).
Простая, но классическая характеристика разлагающей и опустошающей сознание работы бюрократического центризма.
Цзянсуская резолюция с полной наглядностью показывает, как и какими методами китайская революция была доведена до многократных поражений, а китайская партия — до границы гибели. Ибо грубым самообольщением яачяются мнимые сто тысяч членов, которые значатся на бумаге в Киткомпартии и составляют одну шестую часть всего числа членов компартии всех капиталистических стран. Расплата за преступления руководства для китайского коммунизма еще далеко не закончена. Впереди еще спуск вниз. Подниматься вверх придется с величайшим трудом. Каждый неверный шаг будет сбрасывать партию ниже. Резолюция VI конгресса обрекает компартию Китая на ошибки и ложные шаги. При нынешнем курсе Коминтерна и при нынешнем его режиме победа невозможна. Надо менять курс, надо менять режим. Вот о чем еще раз говорит резолюция цзянсуского провинциального комитета.
Алма-Ата, 4 октября 1928 г.
Л. Троцкий