I. Программа международной революции или программа социализма в отдельной стране?
Важнейшим вопросом порядка дня VI конгресса является принятие программы. Характер программы может надолго определить и закрепить физиономию Интернационала. Значение программы не столько в том, как она формулирует общие теоретические положения, — здесь дело сводится в конце концов к «кодификации», то есть к сжатому изложению прочно и окончательно завоеванных истин и обобщений, — дело в гораздо бóльшей степени идет о подытожении мирового хозяйственного и политического опыта последнего периода, в особенности же революционной борьбы последних пяти лет, столь богатых событиями и ошибками. От того, как эти события, ошибки и разногласия поняты и оценены в программе, зависит, в буквальном смысле слова, судьба Коммунистического Интернационала на ближайший ряд лет.
1. Общее построение программы.
В нашу эпоху, которая есть эпоха империализма, то есть мирового хозяйства и мировой политики, руководимых финансовым капиталом, ни одна национальная коммунистическая партия не может строить свою программу, исходя только или преимущественно из условий и тенденций национального развития. Это относится целиком и к партии, владеющей властью в пределах СССР. Час крушения национальных программ окончательно пробил 4 августа 1914 г. Революционная партия пролетариата может опираться только на интернациональную программу, отвечающую характеру нынешней эпохи, как эпохи завершения и крушения капитализма. Интернациональная коммунистическая программа ни в каком случае не есть сумма национальных программ или сводка воедино их общих черт. Интернациональная программа исходит непосредственно из анализа условий и тенденций мирового хозяйства и мировой политической системы как целого, со всеми его связями и противоречиями, то есть антагонистической взаимозависимостью его частей. В нынешнюю эпоху в неизмеримо бóльшей степени, чем в прошлую, национальная ориентировка пролетариата должна вытекать, только и может вытекать из мировой ориентировки, а не наоборот. В этом состоит основное и исходное различие коммунистического интернационализма от всех разновидностей национал-социализма.
Исходя из этих соображений, мы писали в январе этого года:
«Надо приступить к выработке программы Коминтерна (программа Бухарина есть плохая программа национальной секции Коминтерна, а не программа мировой коммунистической партии)».
См. «Правду» от 15 января 1928 г.
На этих соображениях мы не переставали настаивать с 1923—1924 гг., когда во весь свой рост встала проблема Соединенных Штатов Америки, как проблема мировой и, в самом непосредственном смысле, европейской политики.
Рекомендуя новый проект, «Правда» писала, что коммунистическая программа
«коренным образом отличается от программы международной социал-демократии, не только существом своих центральных положений, но и характерным интернационализмом своего построения» («Правда», 29 мая 1928 г.).
В этой, несколько неопределенной формулировке выражена, очевидно, та же мысль, которая изложена нами выше и которая раньше упорно отвергалась. Можно только приветствовать разрыв с первым проектом программы, представленным Бухариным и не вызвавшим по существу даже серьезного обмена мнений, для которых проект и не давал достаточных поводов. Если первый проект давал голое, схематическое изображение развития отдельной отвлеченной страны к социализму, то новый проект пытается — к сожалению, как увидим, непоследовательно и неуспешно — исходить из мирового хозяйства как целого для определения судьбы его отдельных частей.
Связывая страны и континенты, стоящие на разных ступенях развития, системой зависимостей и противоречий, сближая уровни их развития и тут же раздвигая их, непримиримо противопоставляя страны друг другу, мировое хозяйство стало могущественной реальностью, господствующей над хозяйством отдельных стран и континентов. Этот основной факт только и придает высшую реальность самой идее мировой коммунистической партии. Доводя мировое хозяйство как целое до наивысшего развития, какое вообще достижимо на основах частной собственности, империализм, как совершенно правильно выражается проект в своем введении,
«обостряет до исключительного напряжения противоречие между ростом производительных сил мирового хозяйства и национально-государственными перегородками».
Без уразумения смысла этого положения, впервые со всей ясностью раскрывшегося перед человечеством в последней империалистской войне, нельзя шага ступить в больших вопросах мировой политики и революционной борьбы.
Оставалось бы только приветствовать радикальное перемещение самой оси программы в новом проекте, если бы вследствие стремления примирить эту единственно правильную позицию с тенденциями прямо противоположного характера проект не стал ареной жесточайших противоречий, совершенно подрывающих принципиальное значение новой принципиальной установки.
2. Соединенные Штаты и Европа
Для характеристики первого, к счастью оставленного, проекта достаточно сказать, что в нем, насколько помним, не упоминалось самое имя Северо-Американских Соединенных Штатов. Коренные проблемы империалистской эпохи, которые в силу самого характера эпохи необходимо брать не только в их абстрактно-теоретическом, но и в их материально-историческом разрезе, в первом проекте растворялись в бескровной схеме капиталистической страны «вообще». Новый проект — и в этом, конечно, серьезный шаг вперед — говорит уже о «перемещении экономического центра мира в Соединенные Штаты Америки»; о «превращении Республики доллара в мирового эксплуататора»; о том, что «Соединенные Штаты уже отвоевали себе мировую гегемонию», и, наконец, о том, что соперничество (в проекте неудачно сказано «конфликт») между Соединенными Штатами и европейским капитализмом, в первую очередь капитализмом Великобритании, «становится осью мировых конфликтов». Сейчас стало уже совершенно очевидным, что программа, которая не заключала бы в себе ясного и точного обозначения этих основных фактов и факторов мировой обстановки, не имела бы ничего общего с программой партии международной революции.
К сожалению, указанные только что основные факты и тенденции мирового развития новейшей эпохи только названы по имени, как бы вклинены в текст проекта, в порядке теоретической отписки, без внутренней связи со всем ее построением и без перспективных и стратегических выводов.
Совершенно осталась без оценки новая роль Америки в Европе со времени капитуляции германской компартии и поражения германского пролетариата в 1923 г. Совершенно не выяснено, что полоса «стабилизации», «нормализации» и «пацификации» Европы, в том числе «возрождения социал-демократии», развернулась в тесной материальной и идейной зависимости от первых шагов американской интервенции в европейские дела.
Не выяснено, в дополнение к этому, что неизбежное дальнейшее развитие американской экспансии, зажим рынков европейского капитала, в том числе и в самой Европе, несет с собою величайшие военные, экономические и революционные потрясения, перед которыми померкнут все, бывшие до сих пор.
Не выяснено далее, что неизбежный дальнейший напор Соединенных Штатов будет сдвигать капиталистическую Европу на все более ограниченный паек в мировом хозяйстве, что, конечно, означает не какое-либо смягчение, а, наоборот, чудовищное обострение междугосударственных отношений в Европе, с бешеными припадками военных конфликтов, ибо государства, как классы, еще более неистово борются за тощий паек, да еще убывающий, чем за обильный и возрастающий.
В проекте не выяснено, что внутренний хаос государственных антагонизмов Европы делает для нее безнадежным сколько-нибудь серьезное и успешное сопротивление все более централизующейся Северо-Американской Республике и что преодоление европейского хаоса, в виде Советских Соединенных Штатов Европы, является одной из первых задач пролетарской революции, которая — не в последней степени именно вследствие государственной чересполосицы — в Европе несравненно ближе, чем в Америке, и которой поэтому, вероятнее всего, придется защищаться от североамериканской буржуазии.
Совершенно не указано, с другой стороны, — а это не менее важная сторона той же мировой проблемы, — что именно мировое могущество Соединенных Штатов и вырастающая отсюда их неудержимая экспансия вынуждают их включать в фундамент своего здания пороховые погреба всего мира, все антагонизмы Запада и Востока, классовую борьбу старой Европы, восстания колониальных масс, все войны и все революции. Это, с одной стороны, превращает капитализм Северной Америки в основную контрреволюционную силу новой эпохи, все более заинтересовывающуюся в сохранении «порядка» в каждом углу земного шара, а с другой стороны, подготовляет гигантский революционный взрыв этой уже господствующей и все еще растущей мировой империалистской силы. Логика мировых связей говорит за то, что этот взрыв не сможет отстать на слишком уж большой срок от пролетарской революции в Европе.
Выяснение диалектики взаимоотношений Америки и Европы навлекло на нас за последние годы самые разнообразные обвинения: и в пацифистском отрицании европейских противоречий, и в принятии каутскианской теории ультраимпериализма, и во многом другом. Останавливаться здесь на этих «обвинениях», вытекающих в лучшем случае из полной неосведомленности о действительных процессах, как и о нашем к ним отношении, нет основания. Но нельзя не отметить все же, что трудно потратить больше усилий на запутывание и заострение важнейшего мирового вопроса, чем потрачено было, — между прочим, и авторами проекта программы — в мелочной борьбе с нашей постановкой вопроса. Ход развития поддержал ее, однако, целиком.
В руководящей коммунистической печати делались за самый последний период усилия ослабить значение американской гегемонии — на бумаге — ссылками на приближающийся торговопромышленный кризис Соединенных Штатов. Мы не можем здесь входить в рассмотрение специального вопроса о сроках американского кризиса и о возможной его глубине. Это не программный, а конъюнктурный вопрос. Для нас, разумеется, совершенно несомненна неизбежность кризиса и — в соответствии с нынешним мировым размахом американского капитализма — отнюдь не исключена большая глубина и острота уже и ближайшего кризиса. Но попытка выводить отсюда уменьшение или ослабление североамериканской гегемонии ни с чем не сообразна и может повести только к грубейшим ошибкам стратегического порядка. Как раз наоборот. В кризисную эпоху гегемония Соединенных Штатов скажется полнее, открытее, резче, беспощаднее, чем в период подъема. Свои затруднения и недомогания Соединенные Штаты будут изживать и преодолевать прежде всего за счет Европы — будет ли это происходить в Азии, в Канаде, в Южной Америке, Австралии или в самой же Европе; будет ли это «мирным» или военным путем.
Нужно ясно понять, что если первый период американской интервенции имел для Европы стабилизационные и пацификационные последствия, которые в значительной степени живы еще и сейчас, и могут эпизодически даже возрождаться и усиливаться (особенно при новых поражениях пролетариата), то общая линия американской политики, особенно при затруднениях и кризисах ее хозяйства, несет Европе, как и всему миру, величайшие потрясения.
Отсюда следует тот немаловажный вывод, что недостатка в революционных ситуациях не будет в ближайшее десятилетие, как не было и в истекшем. Тем важнее правильно понимать основные пружины развития, чтобы действие их не застигало нас врасплох. Если в истекшее десятилетие главным источником революционных ситуаций были непосредственные последствия империалистской войны, то в новое, послевоенное десятилетие важнейшим источником революционных потрясений будут взаимоотношения Европы и Америки. Большой кризис в Соединенных Штатах будет новым набатным звоном грядущих войн и революций. Повторяем: недостатка в революционных ситуациях не будет. Весь вопрос — в международной партии пролетариата, в зрелости и боеспособности Коминтерна, в правильности его стратегической установки и его тактических методов.
Вот этот ход мыслей совершенно не нашел своего выражения в проекте программы Коминтерна. Указание на такой немаловажный, казалось бы, факт, как «перемещение экономического центра мира в Соединенные Штаты», остается брошенным вскользь газетным замечанием, не больше. Ссылаться в оправдание этого на недостаток места, разумеется, совершенно невозможно, ибо какие же вопросы и должны найти себе место в программе, как не основные? К тому же надо отметить, что в программе отводится слишком много места второстепенным и третьестепенным вопросам, не говоря уже об ее общем литературном разводнении и о многочисленных повторениях, за счет которых программа могла бы быть сокращена по крайней мере на треть.
3. Лозунг Советских Соединенных Штатов Европы
Устранение из нового проекта программы лозунга Советских Соединенных Штатов Европы, уже принятого Коминтерном после довольно длительной внутренней борьбы в 1923 г., ничем не может быть оправдано. Или, может быть, как раз в этом вопросе авторы хотят «вернуться» к позиции Ленина в 1915 г.? Но для этого нужно правильно понять ее.
В отношении лозунга Соединенных Штатов Европы Ленин, как известно, в первый период войны колебался. Сперва этот лозунг был включен в тезисы «Социал-демократа» (тогдашний центральный орган партии), затем Ленин отказался от него. Уже это одно показывает, что дело шло не о принципиальной неприемлемости лозунга вообще, а о чисто тактической его оценке, о взвешивании его плюсов и минусов с точки зрения данного этапа. Незачем говорить, что Ленин отвергал осуществимость Соединенных Штатов капиталистической Европы. Так же смотрел на дело и я, когда выдвигал лозунг Соединенных Штатов исключительно, как перспективную государственную форму пролетарской диктатуры в Европе.
«Сколько-нибудь полное экономическое объединение Европы сверху, — писал я, — путем соглашения капиталистических правительств, является утопией. Тут дело не может идти дальше частичных компромиссов и полумер. Тем самым экономическое объединение Европы, сулящее огромные выгоды производителю и потребителю, всему вообще культурному развитию, становится революционной задачей европейского пролетариата в его борьбе с империалистическим протекционизмом и его орудием — милитаризмом». (Троцкий, «Программа мира», т. III, ч. I, стр. 85).
И далее:
«Европейские Соединенные Штаты прежде всего представляют собою форму — единственно мыслимую форму — диктатуры европейского пролетариата». (Там же, стр. 92).
Но и в такой постановке Ленин видел в тот период известные опасности. При отсутствии опыта пролетарской диктатуры в отдельной стране, при отсутствии теоретической ясности в этом вопросе даже и в левом крыле тогдашней социал-демократии лозунг Соединенных Штатов Европы мог породить представление, будто пролетарская революция должна одновременно начаться по крайней мере на всем континенте Европы. Против этой именно опасности Ленин предостерегал. Но по этому вопросу у меня не было и тени разногласия с Лениным. Я тогда же писал, что
«ни одна страна не должна «дожидаться» других в своей борьбе, это элементарная мысль, которую полезно и необходимо повторять, дабы идея параллельного интернационального действия не подменялась идеей выжидательного интернационального бездействия. Не дожидаясь других, мы начинаем и продолжаем борьбу на национальной почве в полной уверенности, что наша инициатива даст толчок борьбе в других странах» (Троцкий, «1917», т. III, ч. I, стр. 90).
Далее следуют те самые мои слова, которые цитировались Сталиным на VII пленуме Исполкома как наиболее злостное выражение «троцкизма», то есть «неверия» во внутренние силы революции и надежды на помощь извне.
«А если бы этого (развития революции в других странах. —Л. Т.) не произошло, то безнадежно думать — так свидетельствуют и опыт истории и теоретические соображения, — что, например, революционная Россия могла бы устоять перед лицом консервативной Европы или социалистическая Германия могла бы остаться изолированной в капиталистическом мире». (Там же).
На этой и двух-трех подобных цитатах основано осуждение VII пленумом «троцкизма», будто бы занимающего в этом «основном вопросе» позицию, «не имеющую ничего общего с ленинизмом». Остановимся поэтому на минуту, чтобы послушать самого Ленина.
7 марта 1918 г. он говорит по поводу Брестского мира:
«Это урок, потому что абсолютная истина, что без немецкой революции мы погибнем» (т. XV, стр. 132, русского издания).
Через неделю:
«Всемирный империализм и рядом с ним победное шествие социальной революции ужиться вместе не могут» (т. XV, стр. 175).
Еще через несколько недель, 23 апреля, Ленин говорит:
«Наша отсталость двинула нас вперед, и мы погибнем, если не сумеем удержаться до тех пор, пока мы не встретим мощную поддержку со стороны восстающих рабочих других стран» (т. XV, стр. 187; подчеркнуто нами).
Но, может быть, это говорилось под особым влиянием брест-литовского кризиса? Нет, в марте 1919 г. Ленин снова повторяет:
«Мы живем не только в государстве, но и в системе государств, и существование Советской Республики рядом с империалистическими государствами продолжительное время немыслимо. В конце концов либо одно, либо другое победит» (т. XVI, стр. 102).
Еще через год, 7 апреля 1920 г., Ленин напоминает:
«Капитал, если взять его в международном масштабе, и сейчас остается не только в военном, но и экономическом смысле сильнее, чем советская власть. Из этого основного положения надо исходить и никогда его не забывать» (т. XVII, стр. 102).
27 ноября 1920 г. Ленин говорил в связи с вопросом о концессиях:
«Мы сейчас перешли от войны к миру, но мы не забыли, что вернется опять война. Пока остались капитализм и социализм, мы мирно жить не можем: либо тот, либо другой в конце концов победят; либо по Советской Республике будут петь панихиды, либо по мировому капитализму. Это — отсрочка в войне» (т. XVII, стр. 398).
Но, может быть, дальнейшее существование Советской Республики побудило Ленина «признать свою ошибку», отказаться от «неверия во внутренние силы» Октябрьской революции? На III конгрессе Коминтерна, то есть уже в июле 1921 г., Ленин учил:
«Получилось хотя и крайне непрочное, крайне неустойчивое, но все же такое равновесие, что Социалистическая Республика может существовать — конечно, недолгое время — в капиталистическом окружении». («Тезисы о тактике РКП»).
Более того, 5 июля 1921 г. на заседании конгресса Ленин прямо заявил:
«Нам было ясно, что без поддержки международной мировой революции победа пролетарской революции невозможна. Еще до революции, а также и после нее мы думали: сейчас же, или, по крайней мере, очень быстро наступит революция в отсталых странах, в капиталистически более развитых, или в противном случае мы должны погибнуть. Несмотря на это сознание, мы делали все, чтобы при всех обстоятельствах и во что бы то ни стало сохранить советскую систему, так как знали, что мы работаем не только для себя, но и для международной революции» (т. XVIII, ч. 1, стр. 321).
Как бесконечно далеки эти превосходные в своей простоте слова, насквозь проникнутые духом интернационализма, от нынешних самодовольно-эпигонских измышлений!
Во всяком случае мы имеем право спросить: чем все эти ленинские заявления отличаются от высказанного мною в 1915 г. убеждения, что будущая революционная Россия или будущая социалистическая Германия не сможет устоять «изолированной в капиталистическом мире»? Сроки складываются иначе, чем намечалось в предвидении — не только у меня, но и у Ленина; но основная мысль сохраняет всю свою силу и теперь, может быть, в данный момент более, чем когда-нибудь. Вместо того чтобы осуждать ее, как сделал VII пленум ИККИ на основании некомпетентного и недобросовестного доклада, ее необходимо ввести в программу Коммунистического Интернационала.
В защиту лозунга Соединенных Советских Штатов Европы мы указывали в 1915 г. на то, что закон неравномерного развития сам по себе не является аргументом против этого лозунга, ибо неравномерность исторического развития по отношению кразным государствам и континентам сама по себе неравномерна: страны Европы развиваются неравномерно друг по отношению кдругу; тем не менее можно с абсолютной исторической уверенностью сказать, что ни одной из них не суждено, по крайней мере, в обозримую историческую эпоху забежать настолько вперед по отношению к другим странам, как Америка забежала по отношению к Европе. Для Америки один масштаб неравномерности, для Европы — другой. Географические и исторические условия предопределили между странами Европы такую тесную органическую связь, что выскочить из нее они никак не могут. Нынешние буржуазные правительства Европы похожи на убийц, прикованных к одной тачке. Революция в Европе, как уже сказано, будет иметь в последнем счете решающее значение, также и для Америки. Но непосредственно, в ближайшем историческом счете, революция в Германии будет иметь неизмеримо большее значение для Франции, чем для Северо-Американских Соединенных Штатов. Из этого исторически созданного соотношения и вытекает политическая жизненность лозунга европейской советской федерации. Мы говорим об относительной жизненности, ибо само собою разумеется, что эта федерация через великий мост Советского Союза распространится на Азию и войдет затем в объединение мировых социалистических республик. Но это будет уже вторая эпоха, или дальнейшая большая глава империалистской эпохи, и, когда мы подойдем к ней плотнее, мы найдем для ее потребностей соответственные формулы.
Что разногласие с Лениным в 1915 г. по вопросу о Соединенных Штатах Европы имело узко-тактический и, по самому существу своему, временный характер, это без труда можно бы доказать дополнительными цитатами, но это лучше всего доказывается дальнейшим ходом вещей: в 1923 г. Коминтерн официально усыновил спорный лозунг. Если бы в 1915 г. неприемлемость лозунга Соединенных Штатов Европы диктовалась какими-либо принципиальными причинами, как пытаются теперь это изобразить авторы проекта программы, то Коминтерн не мог бы усвоить себе этот лозунг восемь лет спустя: за этот период закон неравномерного развития, надо думать, не утратил своего действия.
Вся очерченная выше постановка вопроса исходит из динамики революционного процесса, взятого в целом. Международная революция рассматривается как внутренне связанный процесс, которого нельзя предусмотреть во всей его конкретности и, так сказать, очередности, но общие исторические очертания которого вполне ясны. Без понимания их совершенно невозможно получить правильную политическую ориентировку.
Дело, однако, радикально меняется, если исходить из идеи социалистического развития, протекающего и даже завершающегося в отдельной стране. Мы имеем теперь «теорию», которая учит, что построение полного социализма возможно в одной стране и что взаимоотношения этой страны с капиталистическим миром могут быть построены на «нейтрализации» мировой буржуазии (Сталин). При такой, по существу национально-реформистской, а не революционно-международной, точке зрения надобность в лозунге Соединенных Штатов Европы отпадает или по крайней мере ослабляется. Но именно потому, с нашей точки зрения, важен и жизненно необходим этот лозунг, что он заключает в себе осуждение идеи изолированного социалистического развития. Для пролетариата каждой европейской страны еще в бóльшей степени, чем для СССР, — разница, однако, здесь только в степени — самой кровной необходимостью будет перенесение революции в соседние страны, поддержка восстания там вооруженною рукою — не из соображений отвлеченной международной солидарности, которая сама по себе не способна двигать классами, а из того жизненного соображения, которое сотни раз формулировал Ленин: без своевременной помощи международной революции нам не устоять. Лозунг Советских Соединенных Штатов отвечает этой динамике пролетарской революции, не возникающей единовременно во всех странах, но переходящей из страны в страну и требующей теснейшей связи их друг с другом, прежде всего на территории Европы, как в целях обороны от могущественных внешних врагов, так и в целях хозяйственного строительства.
Можно, правда, попытаться возразить, что после периода рурского кризиса, который и был последним толчком к усвоению этого лозунга, последний не играл крупной роли в агитации европейских коммунистических партий и, так сказать, не привился. Но это целиком относится и к лозунгам рабочего правительства, Советов и прочее, то есть ко всем непосредственно предреволюционным лозунгам. Объясняется это тем, что с конца 1923 г., вопреки неправильной политической оценке V конгресса, революционное движение на европейском континенте шло на убыль. Но именно поэтому было бы пагубно строить программу или отдельные ее части под впечатлением только этого периода. Не случайно лозунг Соединенных Советских Штатов Европы был принят, несмотря на все предубеждения, именно в 1923 г., когда ожидался взрыв революции в Германии и когда вопросы государственных взаимоотношений в Европе приобрели особую жгучесть. Всякое новое обострение внутриевропейского, а тем более мирового кризиса, достаточно глубокое для того, чтобы поднять основные проблемы политики, непременно создаст восприимчивость к лозунгу Советских Штатов Европы. В корне неправильно поэтому, не отклоняя этого лозунга, в то же время умалчивать о нем в программе, то есть как бы держать его где-то в резерве, «на всякий случай». В принципиальных вопросах политика резервов не годится.
4. Критерий интернационализма
Проект делает, как мы уже знаем, заслуживающую всяческого признания попытку исходить в своем построении из мирового хозяйства и его внутренних тенденций. «Правда» совершенно права, что в этом наше основное принципиальное отличие от национально-патриотической социал-демократии. Только исходя из мирового хозяйства, господствующего над своими частями, можно построить программу международной партии пролетариата. Но как раз в оценке основных тенденций мирового развития проект не только обнаруживает обесценивающую его неполноту, на что указано выше, но и впадает в грубые односторонности, ведущие к тяжким ошибкам.
Проект многократно и не всегда уместно ссылается на закон неравномерного развития капитализма, как на основной и чуть ли не всеопределяющий закон его. Ряд ошибок проекта, и в том числе одна капитальнейшая, теоретически опираются на одностороннее и ошибочное, не Марксово, не ленинское, понимание закона неравномерного развития.
В первой главе проект гласит:
«Неравномерность экономического и политического развития есть безусловный закон капитализма. Эта неравномерность еще более усиливается и обостряется в эпоху империализма».
Это правильно. Эта формулировка осуждает, в частности, недавнюю сталинскую постановку вопроса, согласно которой закон неравномерности развития был будто бы неизвестен Марксу и Энгельсу, и впервые открыт Лениным. 15 сентября 1925 г. Сталин писал, что Троцкий не имеет никакого основания ссылаться на Энгельса, писавшего в такое время, «когда о законе неравномерного развития капиталистических стран не могло быть и речи (!!)». Сколь ни невероятны эти слова, тем не менее Сталин, один из авторов проекта, повторял их не раз. Текст проекта, как мы видели, делает в этом отношении шаг вперед. Если, однако, оставить в стороне исправление элементарной ошибки, то сказанное в проекте о законе неравномерного развития по существу представляется односторонним и недостаточным.
Правильнее было бы, прежде всего, сказать, что вся история человечества проходит под знаком неравномерного развития. Капитализм застигает уже разные части человечества на разных ступенях развития, с глубокими внутренними противоречиями в каждой из них. Крайнее разнообразие достигнутых уровней и чрезвычайная неравномерность в темпах развития разных частей человечества в разные периоды представляют собою исходную позицию капитализма. Этот последний лишь постепенно овладевает этой унаследованной неравномерностью, преломляет и видоизменяет ее своими методами и на своих путях. В отличие от предшествовавших ему хозяйственных систем, капитализму свойственно постоянное стремление к экономической экспансии, к проникновению в новые области, к преодолению хозяйственных различий, к превращению замкнутых провинциальных и национальных хозяйств в систему сообщающихся сосудов, тем самым к сближению, к уравнению хозяйственно-культурных уровней наиболее передовых и наиболее отсталых стран. Без этого основного процесса немыслима была бы относительная нивелировка сперва Европы с Англией, затем Америки с Европой, индустриализация колоний, уменьшающая расстояние между Индией и Великобританией, — со всеми вытекающими из перечисленных процессов последствиями, на которые опирается не только программа Коммунистического Интернационала, но и самое его существование.
Экономически сближая страны и нивелируя уровни их развития, капитализм действует, однако, своими, то есть анархическими, методами, которые постоянно подрывают им же производимую работу, противопоставляя одну страну и одну отрасль промышленности другой, и развитием одних частей мирового хозяйства тормозя и отбрасывая назад развитие других его частей. Только сочетание этих двух основных тенденций, одинаково вытекающих из природы капитализма, объясняет нам живую ткань исторического процесса.
Империализм благодаря всеобщности, всюдупроникаемости, подвижности, парообразности финансового капитала, как движущей силы империализма, увеличивает обе эти тенденции. Империализм еще несравненно быстрее и глубже связывает отдельные национальные и континентальные сосуды воедино, ставя их в самую тесную и жизненную зависимость друг от друга и сближая их хозяйственные методы, общественные формы и уровни развития. В то же время он достигает этой своей «цели» такими антагонистическими методами, такими львиными прыжками, такими налетами на отсталые страны и области, что осуществляемые им объединение и нивелировка мирового хозяйства нарушаются им же более бурно и конвульсивно, чем в предшествующие эпохи. Только это диалектическое, а не голое механическое понимание закона неравномерного развития может позволить избежать той коренной ошибки, которой не избегнул проект программы, предлагаемой VI конгрессу.
Непосредственно после приведенной нами выше односторонней характеристики закона неравномерного развития проект программы говорит:
«Отсюда следует, что международная революция пролетариата не может быть рассматриваема как единовременный и повсеместный однократный акт. Отсюда следует, что возможна победа социализма первоначально в немногих и даже в одной, отдельно взятой, капиталистической стране».
Что международная революция пролетариата не может быть единовременным актом, об этом, разумеется, вообще не может быть между взрослыми людьми спора, особенно после опыта Октябрьской революции, которую пролетариат отсталой страны совершил под давлением исторической необходимости, отнюдь не дожидаясь, пока пролетариат передовых стран «выровняет фронт». В этих пределах привлечение закона неравномерного развития совершенно правильно и вполне на месте. Но совсем иначе обстоит дело со второй половиной вывода, именно с голословным утверждением, что возможна победа социализма «в одной, отдельно взятой, капиталистической стране». В доказательство проект программы просто говорит: «отсюда следует», то есть следует будто бы из закона неравномерного развития. Совершенно не следует. «Отсюда следует» прямо противоположное. Если бы исторический процесс состоял в том, что отдельные страны развиваются не только неравномерно, но и независимо друг от друга, изолированно друг от друга, тогда из закона неравномерного развития несомненно вытекала бы возможность построения социализма в одной, отдельно взятой, капиталистической стране: сперва в наиболее передовой, затем, по мере созревания, в более отсталых. Таково и было обычное, так сказать, среднее представление о переходе к социализму в рядах довоенной социал-демократии. Именно это представление явилось теоретическим освящением социал-патриотизма. Проект, конечно, не стоит на этой точке зрения. Но он скатывается к ней.
Теоретическая ошибка проекта состоит в том, что он пытается из закона неравномерного развития извлечь то, чего в этом законе не заключается и не может заключаться. Неравномерность, или скачкообразность, развития отдельных стран постоянно нарушает, но ни в каком случае не устраняет возрастающей экономической связи и взаимозависимости этих стран, которые на другой день после четырехлетней адской бойни вынуждены обмениваться углем, хлебом, нефтью, порохом и подтяжками. В этом основном пункте проект изображает дело так, будто историческое развитие состоит из одних скачков, экономическая же почва, из которой эти скачки вырастают и на которой они совершаются, совершенно уходит из поля зрения авторов проекта или насильственно ими устраняется. Делается это для того, чтобы защитить незащитимую теорию социализма в отдельной стране.
Нетрудно после сказанного понять, что единственно правильная постановка вопроса должна была бы гласить: уже в доимпериалистическую эпоху Маркс и Энгельс пришли к выводу, что, с одной стороны, неравномерность, то есть скачкообразность, исторического развития растягивает пролетарскую революцию на целую эпоху, в течение которой нации будут вступать в революционный поток одна после другой; но что, с другой стороны, органическая взаимозависимость отдельных стран, развившаяся в международное разделение труда, исключает построение социализма в отдельной стране. Тем более, значит, теперь, в новую эпоху, когда империализм развил, углубил и обострил обе эти антагонистические тенденции, Марксово учение, гласящее, что начать социалистическую революцию можно только на национальной почве, построить же социалистическое общество в национальных рамках нельзя, верно вдвойне и втройне. Ленин и в этом вопросе только развивал и конкретизировал Марксову постановку и Марксово решение.
Наша партийная программа целиком исходит из международной обусловленности Октябрьской революции и социалистического строительства. Чтобы доказать это, надо было бы просто переписать всю теоретическую часть нашей программы. Здесь укажем только, что, когда на VIII съезде партии покойный Подбельский заподозрил некоторые формулировки программы в том, что они относятся только к революции в России, Ленин ему ответил в своем заключительном слове по вопросу о партийной программе (19 марта 1919 г.):
«Подбельский нападал на то, что в одном из параграфов говорится о предстоящей социальной революции… Такой довод явно несостоятелен, ибо у нас в программе речь идет о социальной революции в мировом масштабе» (т. XVI, стр. 131).
Не лишним будет здесь же отметить, что партию нашу Ленин около того же времени предлагал назвать не РКП — Российская Коммунистическая партия, а КП — Коммунистическая партия, чтобы еще резче подчеркнуть, что это партия международной революции. Ленин получил за это предложение в ЦК только мой голос. Вопроса он, однако, на съезд не переносил, ввиду организации III Интернационала. При такой позиции не могло тогда возникать и мысли о социализме в отдельной стране. Только поэтому программа партии не осуждает эту «теорию», а просто исключает ее.
Но в программе Комсомола, принятой через два года, пришлось уже для воспитания молодняка в духе интернационализма прямо предостеречь против доморощенных иллюзий и национальной ограниченности в вопросе о пролетарской революции. Об этом, однако, еще речь впереди.
Совсем иначе дело обстоит с новым проектом программы Коминтерна. В соответствии с ревизионистской эволюцией его авторов после 1924 г., проект, как видим, становится на прямо противоположный путь. Между тем решение вопроса о социализме в отдельной стране в ту или иную сторону определяет собою значение всего проекта, как марксистского или ревизионистского документа.
Разумеется, проект программы тщательно, настойчиво, многократно выдвигает, подчеркивает, разъясняет отличия коммунистической постановки вопросов от реформистской. Но этими заверениями вопрос не решается. Мы имеем примерно такое положение, когда на корабле, снабженном и даже увешанном многочисленными марксистскими механизмами и приборами, главный парус поставлен так, что специально открывает его всем ревизионистским и реформистским ветрам. Кто из опыта последних трех десятков лет, особенно из поразительного опыта Китая за последние годы, научился понимать могучую диалектическую взаимозависимость между борьбой классов и программными документами партий, тот поймет нас, когда мы скажем, что новый ревизионистский парус может обратить в ничто все предохранительные и спасательные приборы марксизма и ленинизма. Вот почему мы вынуждены остановиться подробнее на этом коренном вопросе, который надолго определит развитие и судьбу Коммунистического Интернационала.
5. Теоретическая традиция партии
Проект программы в приведенной выше цитате явно преднамеренно употребляет выражение «победа социализма в отдельной стране», чтобы достигнуть внешнего, чисто словесного отождествления своего текста с ленинской статьей 1915 г., которою так жестоко, чтобы не сказать преступно, злоупотребляли во время дискуссий по вопросу о построении социалистического общества в отдельной стране. К этому же приему прибегает проект и в другом случае, «намекая» на слова Ленина как на свое подкрепление. Такова научная «методология» проекта.
Из богатейшей литературы марксизма, из сокровищницы ленинских работ, в прямой обход всего, что Ленин писал и говорил, всего, что он делал, в обход партийной программы и программы Комсомола, в обход высказываний всех, без исключения, руководящих работников партии в эпоху Октябрьской революции, когда вопрос стоял ребром, — да каким ребром, — в обход того, что говорили сами авторы проекта программы, Сталин и Бухарин, до 1924 г. включительно, — в защиту теории национального социализма, порожденной надобностями борьбы с так называемым «троцкизмом» в конце 1924 г. или в начале 1925 г., приводятся всего-навсего две цитаты из Ленина, одна — из статьи о Соединенных Штатах Европы 1915 г., другая — 1923 г., из его незаконченной посмертной работы о кооперации. Все же, что противоречит этим двум цитатам из нескольких строк, — весь марксизм, весь ленинизм — просто отодвигается в сторону. А две искусственно выдернутые и с грубейшими эпигонскими ошибками истолкованные цитаты полагаются в основу новой, чисто ревизионистской теории, необозримой по своим политическим последствиям. Мы присутствуем при том, как методами схоластики и софистики пытаются марксистскому стволу привить совершенно чужеродную ветвь, которая если привьется, то неизбежно отравит и заглушит все дерево.
На VII пленуме ИККИ Сталин заявил (не в первый уже раз):
«Вопрос о строительстве социалистического хозяйства в одной стране впервые был выдвинут в партии Лениным еще в 1915 г.». (Стенографический отчет, стр. 14; подчеркнуто нами).
Таким образом, здесь признается, что до 1915 г. о социализме в одной стране речи не было. Значит, на всю предшествующую традицию марксизма и партии в вопросе о международном характере пролетарской революции Сталин и Бухарин не посягают. Запишем это.
Что же, однако, заявил Ленин «впервые» в 1915 г., вразрез с тем, что Маркс, Энгельс и сам Ленин говорили до этого года?
В 1915 г. Ленин писал:
«Неравномерность экономического и политического развития есть безусловный закон капитализма. Отсюда следует, что возможна победа социализма первоначально в немногих или даже в одной, отдельно взятой, капиталистической стране. Победивший пролетариат этой страны, экспроприировав капиталистов и организовав у себя социалистическое производство, встал бы против остального капиталистического мира, привлекая к себе угнетенные классы других стран, поднимая в них восстание против капиталистов, выступая в случае необходимости даже с военной силой против эксплуататорских классов и их государств». Т. XIII, стр. 133, «Социал-демократ», 23 августа 1915 г.; подчеркнуто нами.
Что здесь имеет в виду Ленин? Только то, что победа социализма, в смысле установления диктатуры пролетариата, возможна первоначально в отдельной стране, которая тем самым окажется противостоящей капиталистическому миру. Пролетарскому государству, чтоб отражать нападения и самому перейти в революционное наступление, придется предварительно «организовать у себя социалистическое производство», то есть самому повести работу на заводах, отнятых у капиталистов. Только и всего. Такая «победа социализма» была, как известно, впервые одержана в России, и первому рабочему государству, чтоб отражать мировую интервенцию, пришлось первым делом «организовать у себя социалистическое производство», или тресты «последовательно-социалистического типа». Под победой социализма в отдельной стране Ленин понимал, следовательно, не фантасмагорию самодовлеющего социалистического общества, да еще в отсталой стране, а нечто гораздо более реалистическое, именно то, что создала у нас Октябрьская революция уже в первый период своего существования.
Может быть, это нуждается еще в доказательствах? Их столько, что затруднение только в выборе.
В тезисах о войне и мире (7 января 1918 г.) Ленин говорил о
«необходимости для успеха социализма в России известного промежутка времени, не менее нескольких месяцев» (т. XV, стр. 64).
В начале того же 1918 года в направленной против Бухарина статье «О левом ребячестве и мелкобуржуазности» Ленин писал:
«Если бы примерно через полгода у нас установился государственный капитализм, это было бы громадным успехом и вернейшей гарантией того, что через год у нас окончательно упрочится и непобедимым станет социализм» (т. XV, стр. 263; подчеркнуто нами).
Как мог Ленин давать такой короткий срок для «окончательного упрочения социализма»? Какое материально-производственное и общественное содержание вкладывал он в эти слова?
Вопрос этот сразу осветится по иному, если напомнить, что 29 апреля того же 1918 года Ленин говорил в докладе ВЦИКу:
«Едва ли и ближайшее будущее поколение, более развитое, сделает полный переход к социализму» (т. XV, стр. 240).
А 3 декабря 1919 г., на съезде коммун и артелей, Ленин выразился еще жестче:
«Мы знаем, что сейчас вводить социалистический порядок мы не можем, дай бог, чтобы при наших детях, а может быть, и внуках он был установлен у нас» (т. XVI, стр. 398).
В каком же из этих двух случаев Ленин был прав: тогда ли, когда намечал «окончательное упрочение социализма» через двенадцать месяцев, или же тогда, когда возлагал установление «социалистического порядка» не на детей, а на внуков наших?
Ленин был прав в обоих случаях, ибо он имел при этом в виду разные, совершенно несоизмеримые этапы социалистического строительства.
Под «окончательным упрочением социализма» в первом случае Ленин понимал не построение социалистического общества в годовой срок или даже в «несколько месяцев», то есть не уничтожение классов, не преодоление противоречий между городом и деревней, а восстановление работы фабрик и заводов в руках пролетарского государства и тем самым обеспечение возможности обмена продуктов между городом и деревней. Самая краткость срока дает здесь безошибочный ключ к пониманию всей перспективы.
Конечно, и для этой элементарнейшей задачи брался в начале 1918 г. слишком короткий срок. К этому-то чисто практическому «просчету» и относится усмешка Ленина на IV конгрессе Коминтерна: «Мы были поглупее, чем сейчас». Но общую перспективу «мы» представляли себе правильно, отнюдь не думая, что можно в двенадцать месяцев воздвигнуть полный «социалистическийпорядок», да еще в отсталой стране. Достижение основной и конечной цели — построение социалистического общества — Ленин возлагал на целых три поколения: на нас самих, на детей и на внуков наших.
Не ясно ли, что в статье 1915 г. Ленин под организацией «социалистического производства» понимает не создание социалистического общества, а задачу неизмеримо более элементарную, нами в СССР уже осуществленную. Иначе пришлось бы прийти к абсурдному выводу, что, по мысли Ленина, пролетарская партия, завоевав власть, «откладывает» революционную войну до третьего поколения.
Так — то есть поистине плачевно — обстоит дело с основным устоем новой теории, с цитатой 1915 г. Наиболее, однако, плачевное состоит в том, что цитата эта никак не относилась Лениным к России. Речь у него шла о Европе в противовес России. Это вытекает не только из содержания цитируемой статьи, посвященной вопросу о Соединенных Штатах Европы, но и из всей тогдашней позиции Ленина. Несколькими месяцами спустя, 20 ноября 1915 г., Ленин специально писал о России:
«Из этого фактического положения вытекает с очевидностью задача пролетариата. Беззаветная смелая революционная борьба против монархии (лозунги конференции января 1912 г., «три кита») — борьба, увлекающая за собой все демократические массы, то есть главным образом крестьянство. А вместе с тем беспощадная борьба с шовинизмом, борьба за социалистическую революцию Европы в союзе с ее пролетариатом… Военный кризис усилил экономические и политические факторы, толкающие ее (мелкую буржуазию.— Л. Т.) — и крестьянство в том числе — влево. В этом объективная основа полной возможности победы демократической революции в России. Что в Западной Европе созрели объективные условия социалистической революции, этого нам нет надобности доказывать здесь; это признавали до войны все влиятельные социалисты во всех передовых странах» (т. XIII, стр. 212—213; подчеркнуто нами).
Таким образом, в 1915 г. Ленин ясно говорит о демократической революции в России и о социалистической революции в Западной Европе; попутно, как о чем-то само собою разумеющемся, он упоминает о том, что в Западной Европе — в отличие от России, в противовес России, — условия социалистической революции «вполне созрели». Но эту цитату — одну из многих, — прямо и непосредственно относящуюся к России, авторы новой теории, они же авторы проекта программы, попросту обходят, как сотни других цитат, как все собрание сочинений Ленина. Зато они, как мы видели, берут другую цитату, которая относится к Западной Европе; приписывают ей смысл, которого она иметь не может и не хочет; относят этот навязанный ей смысл к России, которой цитата не имеет в виду, и на этом «фундаменте» воздвигают свою новую теорию.
Как смотрел Ленин на этот вопрос в непосредственно предоктябрьский период? Уезжая из Швейцарии после февральской революции 1917 г., Ленин обратился к швейцарским рабочим с письмом, в котором разъяснял:
«Россия — крестьянская страна, одна из самых отсталых европейских стран. Непосредственно в ней не может победить тотчас социализм. Но крестьянский характер страны при громадном сохранившемся земельном фонде дворян-помещиков, на основе опыта 1905 г., может придать громадный размах буржуазно-демократической революции в России и сделать из нашей революции пролог всемирной социалистической революции, ступеньку к ней… Русский пролетариат не может одними своими силами победоносно завершить социалистическую революцию. Но он может придать русской революции такой размах, который создаст наилучшие условия для нее, который в известном смысле начнет ее. Он может облегчить обстановку для вступления в решительные битвы своего главного, самого надежного сотрудника, европейского и американского социалистического пролетариата» (т. XIV, ч. 2, стр. 407—408).
В этих строках все элементы вопроса налицо. Если бы, как нас пытаются уверить, Ленин считал в 1915 г., в период войн и реакций, что пролетариат России может один построить социализм, чтоб затем, после завершения этой работы, объявить войну буржуазным государствам, то как мог Ленин в начале 1917 г., уже после февральской революции, высказываться с такай категоричностью о невозможности для отсталой крестьянской России собственными силами построить социализм? Надо же хоть как-нибудь сводить концы с концами и — скажем прямо — соблюдать уважение к Ленину.
Множить цитаты было бы излишне. Связное изложение взглядов Ленина на экономически и политически обусловленный интернациональный характер социалистической революции потребовало бы самостоятельного исследования, в которое вошло бы много тем, кроме темы о построении самодовлеющего социалистического общества в отдельном государстве, ибо этой темы Ленин не знал.
Мы вынуждены, однако, здесь же остановиться еще на одной статье Ленина, так как проект программы как бы цитирует обиняком посмертную статью Ленина «О кооперации», пользуясь отдельным ее выражением для цели, с которой статья не имеет ничего общего. Мы имеем в виду V главу проекта программы, где говорится, что рабочие советских республик
«обладают необходимыми и достаточными материальными предпосылками в стране… для построения полного социализма» (подчеркнуто нами).
Если бы в статье, продиктованной Лениным во время болезни и опубликованной лишь после его смерти, действительно говорилось о том, что советское государство обладает необходимыми и достаточными материальными, то есть прежде всего производственными, предпосылками для самостоятельного построения полного социализма, оставалось бы только предположить, что либо Ленин обмолвился при диктовке, либо стенограф ошибся при расшифровке. И то и другое во всяком случае вероятнее, чем отказ Ленина в двух беглых строчках от марксизма и от всего учения собственной жизни. К счастью, однако, в таком объяснении нет ни малейшей нужды. Замечательная, хотя и незаконченная, статья «О кооперации», связанная единством мысли с остальными не менее замечательными статьями последнего периода, образующими как бы главы единой недописанной книги о месте Октябрьской революции в цепи революций Запада и Востока, — статья «О кооперации» совсем не говорит того, что ей так легкомысленно приписывают ревизионисты ленинского учения.
Ленин разъясняет в этой статье, что «торгашеская» кооперация может и должна совершенно изменить свою общественную роль в рабочем государстве и при правильной политике может направлять соединение частного крестьянского интереса с общегосударственными на социалистический путь. Эту неоспоримую мысль Ленин обосновывает следующими словами:
«В самом деле, власть государства на все крупные средства производства, власть государства в руках пролетариата, союз этого пролетариата со многими миллионами мелких и мельчайших крестьян, обеспечение руководства за этим пролетариатом по отношению к крестьянству и т.д. — разве это не все, что нужно для того, чтобы из кооперации, из одной только кооперации, которую мы прежде третировали как торгашескую и которую с известной стороны имеем право третировать теперь при нэпе так же, разве это не все необходимое для построения полного социалистического общества? Это еще не построение социалистического общества, но это все необходимое и достаточное для этого построения» (т. XVIII, ч. 2, стр. 140).
Уже один текст цитаты, заключающий в себе незаконченную фразу («из одной только кооперации»?), неоспоримо доказывает, что мы имеем перед собою невыправленный черновик, к тому же продиктованный, а не написанный от руки. Тем непростительнее хвататься за отдельные слова текста, вместо того чтобы вдуматься в общий смысл статьи. По счастью, однако, и буква приведенной цитаты, не только дух ее, не дает никакого права на то злоупотребление, к какому прибегают авторы проекта программы. Говоря о «необходимых и достаточных» предпосылках, Ленин строго ограничивает свою тему в этой статье. Он рассматривает в ней лишь вопрос о том, как, какими методами и приемами нам выбраться к социализму из раздробленности и распыленности крестьянского хозяйства, без новых классовых потрясений, при наличии предпосылок советского режима. Статья целиком посвящена общественно-организационным формам перехода от мелкого частнотоварного хозяйства к коллективному, но не материально-производственным условиям такого перехода. Если бы сегодня победил европейский пролетариат и пришел на помощь нам своей техникой, поставленный Лениным вопрос о кооперации, как общественно-организационном методе сочетания частного интереса с общественными, сохранил бы все свое значение. Кооперация указывает путь, каким передовая техника, в том числе электрификация, может реорганизовать и объединить миллионы крестьянских хозяйств при наличии советского режима; но кооперация не заменяет этой новой техники и не создает ее из себя. Ленин не просто говорит о «необходимых и достаточных» предпосылках вообще, он, как мы видели, точно перечисляет их. Это: 1) «власть государства на все крупные средства производства» (фраза не выправлена); 2) «власть государства в руках пролетариата»; 3) «союз этого пролетариата со многими миллионами… крестьян»; 4) «обеспечение руководства за этим пролетариатом по отношению к крестьянству»… И только после перечисления этих чисто политических условий — о материальных тут нет и речи — Ленин делает свой вывод, что «это (то есть все перечисленное) все «необходимое и достаточное» в политической плоскости — не более. Но, прибавляет Ленин поэтому тут же, «это еще не построение социалистического общества». Почему же? Потому что одни политические условия, хотя бы и достаточные, не решают всего вопроса. Остается еще вопрос о культуре. «Только» это, — говорит Ленин, подчеркивая слово «только» и беря его в кавычки, чтобы показать огромное значение не хватающей нам предпосылки. Что культура, в свою очередь, связана с техникой, это Ленин знал не хуже нашего: «чтобы быть культурным — возвращает он ревизионистов на землю, — нужна известная материальная база» (там же, стр. 145). Достаточно сослаться на проблему электрификации, которую Ленин, отметим попутно, специально связывал с вопросом о международной социалистической революции. Борьба за культуру, при наличии «необходимых и достаточных» политических (но не материальных) предпосылок, исчерпывала бы нашу работу, если бы не вопрос о непрерывной и непримиримой экономической, политической, военной, культурной борьбе строящегося на отсталой базе социалистического общества с клонящимся к закату, но могущественным своей техникой мировым капитализмом.
«Я готов сказать, — особо подчеркивает Ленин под конец той же статьи, — что центр тяжести для нас переносится на культурничество, если бы не международные отношения, не обязанность бороться за нашу позицию в международном масштабе» (там же, стр. 144).
Такова подлинная мысль Ленина, если рассматривать статью о кооперации даже изолированно от всех других его работ. Как же назвать после этого — если не назвать фальсификацией — формулу авторов проекта программы, которые, сознательно заимствуя у Ленина слова о наличии у нас «необходимых и достаточных» предпосылок, вставляют от себя основную предпосылку, материальную, тогда как Ленин отчетливо выносит материальную предпосылку за скобки, как такую, которой нам как раз и не хватает и которую нам предстоит еще завоевывать в связи с борьбой «за нашу позицию в международном масштабе», то есть в связи с международной пролетарской революцией. Вот как обстоит дело со вторым и последним устоем теории.
Мы сознательно не берем здесь бесчисленных статей и речей с 1905 по 1923 г., в которых Ленин в самой категорической форме утверждает и повторяет, что без победоносной мировой революции нам грозит гибель; что экономически победить буржуазию в отдельной стране нельзя, тем более в отсталой стране; что задача построения социалистического общества есть по самому существу своему международная задача, из чего Ленин делает выводы, может быть, и «пессимистические» для творцов национально-реакционной утопии, но достаточно оптимистические с точки зрения революционного интернационализма. Мы сосредотачиваемся здесь только на тех цитатах, которые выбраны самими авторами проекта, чтобы создать «необходимые и достаточные» предпосылки для их утопии. И мы видим, что вся их постройка рассыпается под пальцами, стоит только к ней прикоснуться.
Мы считаем все же целесообразным привести тут же хотя бы одно из тех прямых свидетельств Ленина по спорному вопросу, которые не нуждаются в пояснениях и не допускают лжетолкований.
«Мы подчеркивали в целом ряде произведений, во всех наших выступлениях, во всей прессе, что в России дело обстоит не так (как в передовых странах.— Л. Т.), что в России мы имеем меньшинство рабочих в промышленности и громадное большинство мелких земледельцев. Социальная революция в такой стране может иметь окончательный успех лишь при двух условиях: во-первых, при условии поддержки ее своевременно социальной революцией в одной или нескольких передовых странах. Другое условие — это соглашение между осуществляющим свою диктатуру или держащим в своих руках государственную власть пролетариатом и большинством крестьянского населения…
«Мы знаем, что только соглашение с крестьянством может спасти социалистическую революцию в России, пока не наступила революция в других странах…» (Ленин. Собр. соч., т. XVIII, ч. 1, стр. 137—138; подчеркнуто нами).
Эта цитата, надеемся, достаточно поучительна: во-первых, сам Ленин в ней подчеркивает, что излагаемые им мысли развивались «в целом ряде произведений, во всех наших выступлениях, во всей прессе»; во-вторых, приведенная перспектива была дана Лениным не в 1915 г., за два года до Октября, а в 1921 г., на четвертом году после Октября.
Относительно Ленина вопрос, смеем думать, достаточно ясен. Остается спросить: как же смотрели раньше на интересующий нас основной вопрос сами авторы проекта программы? На этот счет Сталин говорил в ноябре 1926 г.:
«Партия всегда исходила из того, что победа социализма в одной стране есть возможность построения социализма в этой стране, причем эта задача может быть разрешена силами одной страны». «Правда», 12 ноября 1926 г.
Мы уже знаем, что партия из этого никогда не исходила. Наоборот, «в целом ряде произведений, во всех наших выступлениях, во всей прессе», как говорит Ленин, партия исходила из противоположной позиции, которая и нашла свое основное выражение в программе ВКП. Но, по крайней мере, сам Сталин, надо надеяться, «всегда» исходил из той ложной мысли, что «социализм может быть построен силами одной страны»? Проверим.
Как Сталин глядел на этот вопрос в 1905 г. или в 1915 г., нам совершенно неизвестно, за отсутствием каких бы то ни было документальных данных. Но в 1924 г. Сталин следующим образом излагал взгляд Ленина на построение социализма:
«Свергнуть власть буржуазии и поставить власть пролетариата в одной стране еще не значит обеспечить полную победу социализма. Главная задача социализма — организация социалистического производства — остается еще впереди. Можно ли разрешить эту задачу, можно ли добиться окончательной победы социализма в одной стране без совместных усилий пролетариев нескольких передовых стран? Нет, невозможно. Для свержения буржуазии достаточно усилий одной страны, — об этом говорит нам история нашей революции. — Для окончательной победы социализма, для организации социалистического производства усилий одной страны, особенно такой крестьянской страны, как Россия, уже недостаточно, — для этого необходимы усилия пролетариев нескольких передовых стран…
«Таковы в общем характерные черты ленинской теории пролетарской революции» (И. Сталин. «О Ленине и ленинизме». М. ГИЗ, 1924, стр. 40—41).
Нельзя не признать: «характерные черты ленинской теории» изложены здесь довольно правильно. В дальнейших изданиях книги Сталина это место переделано, однако, в прямо противоположном направлении и «характерные черты ленинской теории» объявлены через год… троцкизмом. VII пленум ИККИ выносил свое постановление не по изданию 1924 г., а по изданию 1926 г.
Так обстоит дело со Сталиным. Оно не может обстоять печальнее. С этим можно было бы, правда, еще примириться, если бы дело не обстояло столь же печально с VII пленумом ИККИ.
Остается последняя надежда, что, по крайней мере, Бухарин, действительный автор проекта программы, «всегда исходил» из осуществимости социализма в отдельной стране. Проверим.
Вот что писал Бухарин на этот счет в 1917 г.:
«Революции — локомотивы истории. Бессменным машинистом этого локомотива даже и в отсталой России может быть лишь пролетариат. Но пролетариат не может уже оставаться в пределах имущественных отношений буржуазного общества. Он идет к власти и к социализму. Однако эта задача, которая «ставится на очередь» и в России, не может быть разрешена «внутри национальных границ». Здесь рабочий класс натыкается на непреодолимую стену (заметьте: непреодолимую стену… — Л. Т.), которая может быть пробита только тараном международной рабочей революции». (Бухарин. «Классовая борьба и революция в России», 1917, стр. 3, 4).
Нельзя выразиться яснее. Вот каких взглядов держался в 1917 г. Бухарин, через два года после мнимого «поворота» Ленина в 1915 г. Может быть, однако, Октябрьская революция переучила Бухарина? Проверим.
В 1919 г. Бухарин писал на тему «Диктатура пролетариата в России и мировая революция» в теоретическом органе Коминтерна:
«При существовании мирового хозяйства и связанности его частей, при взаимозависимости различных государственно-организованных буржуазных групп, само собою разумеется (подчеркнуто нами), что борьба в одной стране не может кончиться без решительной победы той или другой стороны в нескольких цивилизованных странах».
Тогда это даже «само собою разумелось». Далее:
«В марксистской и квазимарксистской литературе довоенного времени неоднократно поднимался вопрос о том, возможна ли победа социализма в одной стране. Большинство писателей отвечало на этот вопрос отрицательно (а как же Ленин в 1915 г.? — Л. Т.), из чего отнюдь не делается вывод о невозможности или недопустимости начала революции и захвата власти в отдельной стране».
Вот именно!
В той же статье:
«Период подъема производительных сил может наступить лишь с победой пролетариата в нескольких крупных странах… Отсюда вывод: необходимо всемерное развитие мировой революции и образование крепкого хозяйственного блока индустриальных стран с Советской Россией».
Н. Бухарин. «Диктатура пролетариата в России и мировая революция». — «Коммунистический Интернационал», № 5, сентябрь 1919 г., стр. 614.
Утверждение Бухарина, что подъем производительных сил, то есть подлинный социалистический подъем, наступит у нас только после победы пролетариата передовых стран Европы, ведь это же и есть та самая фраза, которая положена в основу всех обвинительных актов против «троцкизма», в том числе и на VII пленуме ИККИ. Курьез только в том, что обвинителем выступал Бухарин, спасение которого в короткой памяти. Рядом с этим комическим обстоятельством есть и трагическое: на скамье подсудимых сидел Ленин, который десятки раз высказывал ту же элементарную мысль.
Наконец, в 1921 г., через шесть лет после мнимого ленинского поворота 1915 г., через четыре года после Октябрьского переворота, одобрена была Центральным Комитетом, во главе с Лениным, Программа комсомола, выработанная комиссией под руководством Бухарина. § 4 этой программы гласит:
«В СССР государственная власть уже находится в руках рабочего класса. В течение трехлетней героической борьбы против мирового капитала он отстоял и укрепил свою советскую власть. Россия хотя и обладает огромными естественными богатствами, но все же является отсталой в промышленном отношении страной, в которой преобладает мелкобуржуазное население. Она может прийти к социализму лишь через мировую пролетарскую революцию, в эпоху развития которой мы вступили».
Один этот параграф Программы Комсомола — не случайной статьи, а программы! — делает смешными и прямо недостойными попытки авторов проекта доказать, что партия «всегда» считала возможным построение социалистического общества в отдельной стране, притом именно в России. Если «всегда», то почему Бухарин формулировал такого рода параграф в программе Комсомола? Чего смотрел Сталин? Как мог утвердить такую ересь Ленин и весь ЦК? Каким образом никто в партии этой «мелочи» не заметил и не поднял о ней вопроса? Не слишком ли все это похоже на зловещую шутку, которая переходит в прямое глумление над партией, над ее историей, над Коминтерном? Не пора ли этому положить конец? Не пора ли сказать ревизионистам: не смейте прятаться за Ленина и за теоретическую традицию партии!
На VII пленуме ИККИ, в обоснование резолюции, осуждавшей «троцкизм», Бухарин, спасение которого в короткой памяти, заявил:
«В теории перманентной революции т. Троцкого, — а тов. Троцкий исповедует эту теорию и сейчас, — тоже говорится, что мы, в силу нашей экономической отсталости, неизбежно погибнем без мировой революции». (Стенографический отчет, стр. 115).
На VII пленуме я говорил о пробелах в теории перманентной революции, как я ее формулировал в 1905—1906 гг. Но мне, разумеется, и в голову не приходило отказываться от того, что было в этой теории основного, что сближало и сблизило меня с Лениным и сделало для меня неприемлемой нынешнюю ревизию ленинизма.
Основными в теории перманентной реврлюции были два положения.
Первое: несмотря на историческую отсталость России, революция может передать власть русскому пролетариату раньше, чем пролетариату передовых стран. Второе: выход из тех противоречий, в какие попадает пролетарская диктатура в отсталой стране, окруженной миром капиталистических врагов, будет лежать на арене мировой революции. Первое положение основано на правильном понимании закона неравномерного развития. Второе — на правильном понимании нерасторжимости экономических и политических связей капиталистических стран. Бухарин прав, когда говорит, что эти два основных положения теории перманентной революции я разделяю и сейчас. Сейчас более, чем когда-либо. Ибо я считаю их полностью проверенными и доказанными: теоретически — собранием сочинений Маркса и Ленина, практически — опытом Октябрьской революции.
6. Где же «социал-демократический уклон»?
Приведенных справок более, чем достаточно для характеристики теоретической позиции Сталина и Бухарина, вчерашней и сегодняшней. Для характеристики же их политических приемов, надо напомнить, что подобрав в писаниях оппозиции заявления, совершенно аналогичные тем, какие вплоть до 1925 г. делали они сами (на этот раз в полном согласии с Лениным), Сталин и Бухарин построили на основании этих цитат теорию нашего «социал-демократического уклона». Оказалось, что в центральном вопросе об отношении между октябрьским переворотом и международной революцией оппозиция мыслит… по Отто Бауэру, не признающему возможности социалистического строительства в России. Можно подумать, в самом деле, что книгопечатание изобретено в 1924 г. и что все предшествующее предано забвению. Расчет на короткую память.
Между тем, в вопросе о характере Октябрьской революции Коминтерн свел счеты с Отто Бауэром и другими филистерами II Интернационала еще на IV конгрессе. В докладе, прочитанном мною по поручению ЦК, о новой экономической политике и перспективах мировой революции, дана та оценка позиции Отто Бауэра, которая выражала взгляды нашего тогдашнего Центрального Комитета, не вызвала ничьих возражений на конгрессе, и которую я считаю сохранившей полностью свою силу для сегодняшнего дня. Что касается Бухарина, то он отказался освещать политическую сторону проблемы, после того, как о ней «говорили уже многие товарищи, в том числе Ленин и Троцкий»; другими словами Бухарин тогда же солидаризировался с моим докладом. Вот что мною было сказано на IV конгрессе об Отто Бауэре:
«Социал-демократические теоретики, которые, с одной стороны, признают в воскресных статьях, что капитализм, особенно в Европе, пережил себя и стал тормозом исторического развития, а, с другой стороны, выражают уверенность в том, что эволюция Советской России неизбежно ведет ее к торжеству буржуазной демократии, впадают в самое жалкое и плоское противоречие, вполне достойное этих тупых и чванных конфузионистов. Новая экономическая политика рассчитана на определенные условия пространства и времени: это маневрирование рабочего государства, живущего еще в капиталистическом окружении и твердо рассчитывающего на революционное развитие Европы…
«Нельзя выключать из политических расчетов такой фактор, как время. Если допустить в самом деле, что капитализм будет существовать в Европе еще столетие или полстолетия, и что Советская Россия должна будет к нему приспособляться в своей хозяйственной политике, — тогда вопрос разрешается само собою, ибо этим допущением мы заранее предполагаем крушение пролетарской революции в Европе и наступление новой эпохи капиталистического возрождения. На каком таком основании? Если Отто Бауэр в жизни нынешней Австрии открыл чудесные признаки капиталистического воскресения, тогда, что и говорить, участь Советской России предрешена. Но мы пока чудес не видим и в чудеса не верим. С нашей точки зрения, обеспечение власти европейской буржуазии на ряд десятилетий обозначало бы в нынешних мировых условиях не новый расцвет капитализма, а хозяйственное гниение и культурный распад Европы. Что такой процесс мог бы увлечь в пропасть и Советскую Россию, этого, вообще говоря, нельзя отрицать. Пришлось ли бы ей при этом проходить через стадию «демократии», или она загнила бы в других формах — это уже вопрос второстепенный. Но мы не видим никакого основания становится под знамя философии Шпенглера. Мы твердо рассчитываем на революционное развитие в Европе. Новая экономическая политика есть только приспособление темпу этого развития». (Л. Троцкий, «Пять лет Коминтерна», «О соц.-дем. критике», Стр. 491—492).
Эта постановка вопроса возвращает нас к тому, с чего мы начали оценку проекта программы: в эпоху империализма нельзя рассматривать судьбу отдельной страны иначе, как исходя из тенденций мирового развития, как целого, в которое отдельная страна, со всеми своими национальными особенностями, включена, и которому она подчинена.
Теоретики II Интернационала выключают СССР из мирового целого и из империалистской эпохи; прилагают к СССР, как изолированной стране, голый критерий экономической «зрелости»; устанавливают подготовленность СССР для самостоятельного социалистического строительства и делают отсюда вывод о неизбежности капиталистического перерождения рабочего государства.
Авторы проекта программы становятся на ту же теоретическую почву и принимают метафизическую методологию социал-демократических теоретиков целиком: точно так же «отвлекаются» от мирового целого и империалистской эпохи; исходят из функции изолированного развития; прилагают к национальному этапу мировой революции голый экономический критерий; но зато «приговор» выносят противоположный. «Левизна» авторов проекта состоит в том, что они социал-демократическую оценку выворачивают наизнанку. Между тем, установка теоретиков II Интернационала, как ее не перелицовывай, одинаково негодна. Нужна установка Ленина, которая просто снимает бауэровскую оценку и бауэровский прогноз, как упражнения приготовительного класса.
Вот как обстоит дело с «социал-демократическим уклоном». Не нам, а авторам проекта необходимо с Бауэром родными счесться.
7. Зависимость СССР от мирового хозяйства.
Предтечей нынешних провозвестников национально-социалистического общества был не кто другой, как Г. Фольмар. Рисуя в статье под заглавием «Изолированное социалистическое государство» перспективу самостоятельного социалистического строительства в Германии, пролетариат которой далеко обогнал передовую Англию, Фольмар в 1878 г. совершенно точно и ясно ссылается в нескольких местах на закон неравномерного развития, неизвестный — как думает Сталин — Марксу и Энгельсу. Из этого закона Фольмар делает — в 1878 г. — тот неоспоримый вывод, что
«при господствующих ныне обстоятельствах, которые сохранят свою силу и в доступном предвиденью будущем, совершенно исключается предположение единовременной победы социализма во всех культурных странах…».
Развивая эту мысль далее, Фольмар говорит:
«Таким образом, мы пришли к изолированному социалистическому государству, относительно которого, я, надеюсь, доказал, что, хотя оно и не является единственно возможным, но наиболее вероятным…»
Поскольку под изолированным государством тут еще надлежит понимать единственное государство пролетарской диктатуры, Фольмар выражает неоспоримую мысль, которая хорошо была известна Марксу и Энгельсу, и которую Ленин выразил в цитированной выше статье 1915 г.
Но дальше уже идет фольмаровская отсебятина, впрочем далеко не так односторонне и ошибочно формулированная, как у наших теоретиков социализма в отдельной стране. В своем построении Фольмар исходил из того, что социалистическая Германия будет находиться в живейших экономических сношениях с мировым капиталистическим хозяйством, обладая при этом преимуществами высоко развитой техники и низких издержек производства. Такое построение опирается на перспективу мирного сосуществования социалистической и капиталистической систем. А так как социализм должен, чем дальше, тем больше, обнаруживать свои колоссальные производственные преимущества, то надобность в мировой революции отпадает сама собою: социализм справится с капитализмом через рынок, интервенцией дешевых цен.
Автор первого проекта программы и один из авторов второго проекта, Бухарин, в своем построении социализма в отдельной стране целиком исходит из идеи изолированного самодовлеющего хозяйства. В статье Бухарина «О характере нашей революции и о возможности победоносного социалистического строительства в СССР» («Большевик» № 19—10, 1926 г.), представляющей собою наивысшее достижение схоластики, помноженной на софистику, все рассуждение ведется в рамках изолированного хозяйства. Главный и единственный довод таков:
«Раз мы имеем «все необходимое и достаточное» для построение социализма, то, стало быть, в самом процессе этого социалистического строительства нигде нет такого момента, начиная от которого это строительство стало бы невозможным. Если мы имеем внутри нашей страны такое сочетание сил, что по отношению к каждому прошлому году идем с перевесом социалистического сектора нашего хозяйства и обобществленные секторы нашего хозяйства растут быстрее, чем частнокапиталистические, то в каждый будущий год мы вступаем с перевесом сил».
Это рассуждение безукоризненно: «раз мы имеем все необходимое и достаточное», то… мы его имеем. Исходя из того, что требуется доказать, Бухарин строит законченную систему самодовлеющего социалистического хозяйства, без входов и выходов наружу. О внешней среде, то есть обо всем мире, Бухарин, как и Сталин, вспоминают только под углом зрения интервенции. Когда Бухарин говорит в этой статье о необходимости «отвлечься» от международного фактора, он имеет в виду не мировой рынок, а военную интервенцию. От мирового рынка Бухарину не приходится отвлекаться, ибо он во всем построении просто забывает о нем. В соответствии с этой схемой, Бухарин защищал на XIV съезде ту мысль, что если нам не помешает интервенция, то мы социализм построим «хотя бы черепашьим шагом». Вопрос о непрерывной борьбе двух систем, о том, что социализм может опираться только на наиболее высокие производительные силы, словом, марксова динамика смены одной общественной формации другою, на основе роста производительных сил, все это полностью шло насмарку. Революционно-историческую диалектику заменила крохоборчески-реакционная утопия замкнутого социализма, который строится на низкой технике, развивается «черепашьим темпом» в национальных границах, связанных с внешним миром только страхом перед интервенцией. Непризнание этой жалкой карикатуры на учение Маркса и Ленина объявлялось «социал-демократическим уклоном». В цитированной статье Бухарина впервые вообще была выдвинута и «обоснована» эта характеристика наших взглядов. История запишет, что мы попали в «социал-демократический уклон» за нежелание признать ухудшенную перелицовку фольмаровской теории социализма в отдельной стране.
Пролетариат царской России не взял бы власти в Октябре, если бы Россия не была звеном, самым слабым, но звеном в цепи мирового хозяйства. Захват власти пролетариатом отнюдь не выключил Советскую Республику из созданной капитализмом системы международного разделения труда.
Как мудрая сова вылетает только в сумерки, так теория социализма в отдельной стране появилась в тот момент, когда наша промышленность, все более исчерпывая свой старый основной капитал, в двух третях которого кристаллизована зависимость нашей промышленности от мировой, предъявила острый спрос на возобновление и расширение связей с мировым рынком, и когда вопросы внешней торговли стали ребром перед хозяйственным руководством.
На XI съезде, то есть на последнем съезде, на котором Ленин имел возможность говорить с партией, он своевременно предупреждал ее на тот счет, что ей предстоит новый экзамен,
«экзамен, который устроит русский и международный рынок, которому мы подчинены, с которым связаны, от которого не оторваться».
Ничто не наносит теории изолированного «полного социализма» такого смертельного удара, как тот простой факт, что цифры нашей внешней торговли стали в самые последние годы краеугольными цифрами наших хозяйственных планов. Самым «узким местом» всего нашего хозяйства, в том числе и нашей промышленности, является импорт, целиком зависящий от экспорта. И так как сила сопротивления цепи измеряется слабейшим звеном, то размеры наших хозяйственных планов приурочиваются к размерам импорта.
В журнале «Плановое хозяйство» (теоретический орган Госплана), — в статье, посвященной системе планирования, мы читаем:
«При построении контрольных цифр на текущий год методологически пришлось исходным пунктом всего плана взять наш экспортный и импортный планы, по ним ориентироваться в построении планов ряда отраслей промышленности, и, следовательно, всего общепромышленного, с ними согласовать, в частности, строительство новых промпредприятий». и т.д. и т.д. (Январь 27 г. стр. 27).
Этот методологический подход Госплана с полной и безусловной несомненностью говорит всем имеющим уши, чтобы слышать: контрольные цифры определяют направление и темп нашего хозяйственного развития, но контроль над контрольными цифрами уже сейчас передвинулся в сторону мирового хозяйства, — не потому, что мы стали слабее, а потому, что ставши сильнее, мы вырвались из порочного круга замкнутости.
Цифрами экспорта и импорта капиталистический мир показывает нам, что у него есть другие орудия воздействия, помимо военной интервенции. Поскольку производительность труда и производительность общественной системы в целом измеряется в рыночных условиях соотношением цен, постольку ближайшей угрозой Советскому хозяйству является, пожалуй, не столько военная интервенция, сколько интервенция более дешевых капиталистических товаров. Уже по этому одному — дело ни в каком случае не идет об изолированной экономической победе над «своей» буржуазии. «Социалистическая революция, которая надвигается для всего мира, никоим образом не будет состоять только в победе пролетариата в каждой стране над своей буржуазией» (Ленин, в 1919 г. т. XVI, стр. 388). Дело идет о соревновании в борьбе не на жизнь, а на смерть двух общественных систем, из которых одна начала строиться на отсталых производительных силах, а другая еще опирается сегодня на производительные силы неизмеримо бóльшей мощности.
Кто в признании нашей зависимости от мирового рынка (Ленин прямо говорил о нашем подчинении мировому рынку) видит «пессимизм», тот тем самым выдает с головою свою провинциальную мелко-буржуазную робость перед мировым рынком и жалкий характер своего доморощенного оптимизма, надеющегося спрятаться под кустом от мирового хозяйства и обойтись как-нибудь своими средствами.
Вопросом чести для новой теории стала та курьезная мысль, что от военной интервенции СССР может погибнуть, но от собственной экономической отсталости — ни в каком случае. Но так как в социалистическом обществе готовность трудящихся масс оборонять страну должна быть гораздо выше, чем готовность рабов капитала нападать на эту страну, то спрашивается: почему же военная интервенция может грозить нам гибелью? Потому что враг технически неизмеримо сильнее. Бухарин признает перевес производительных сил только в его военно-техническом проявлении. Он не хочет понять, что фордовский трактор так же опасен, как пушка Крезо, с той разницей, что пушка может действовать лишь время от времени, а трактор давит на нас непрерывно. При этом трактор знает, что у него за спиной стоит пушка, как последний резерв.
Мы, первое рабочее государство, — часть мирового пролетариата, и вместе с ним зависим от мирового капитала. Безразличное, нейтральное, бюрократически выхолощенное словечко «связи» пускается в оборот только для того, чтобы прикрыть крайне тяжкий и опасный для нас характер этих «связей». Если бы мы производили по ценам мирового рынка, то наша зависимость от последнего, не переставая быть зависимостью, имела бы гораздо менее жесткий характер, чем ныне. Но это, к несчастью, не так. Самая монополия внешней торговли свидетельствует о жестоком и опасном характере нашей зависимости. Решающее значение монополии для нашего социалистического строительства вытекает именно из неблагоприятного для нас соотношения сил. Но нельзя ни на минуту забывать, что монополия внешней торговли только регулирует нашу зависимость от мирового рынка, но не отменяет ее.
«Пока наша Советская республика — пишет Ленин — останется одинокой окраиной всего капиталистического мира, до тех пор думать о полной нашей экономической независимости и об исчезновении тех или иных опасностей было бы совершенно смешным фантазерством и утопизмом». (т. XVII, стр. 409, подчеркнуто нами).
Основные опасности вытекают, следовательно, из объективного положения СССР, как «одинокой окраины» враждебного нам капиталистического хозяйства. Эти опасности могут, однако убывать или возрастать. Это зависит от действия двух факторов: нашего социалистического строительства, с одной стороны, и развития капиталистического хозяйства, с другой. Решающее значение имеет, конечно, в последнем счете этот второй фактор, то есть судьба мирового хозяйства в целом.
Может ли случиться — и в каком именно случае, — что производительность нашей общественной системы будет все больше отставать от капиталистической? — а это в конце концов привело бы неизбежно к крушению социалистической республики. Если мы будем умело руководить нашим хозяйством на новой его стадии, когда приходится самостоятельно создавать базу промышленности, что предъявляет несравненно более высокие требования к руководству, то наша производительность труда будет расти. Можно ли, однако, предположить, что производительность труда капиталистических стран, вернее сказать, господствующих капиталистических стран, будет расти быстрее, чем у нас? Без перспективного ответа на этот вопрос совершенно несостоятельны голословные утверждения, что наш темп «сам по себе» достаточен (не говоря уже о смехотворной философии «черепашьего темпа»). Но самая попытка ответа на вопрос о состязании двух систем выводит нас на арену мирового хозяйства и мировой политики, то есть на ту арену, где действует и решает революционный Интернационал, включающий в свой состав Советскую республику, но никак не самодовлеющая Советская республика, пользующаяся время от времени помощью Интернационала.
О государственном хозяйстве СССР, проект программы говорит, что оно «развивает крупную индустрию» в темпе, «превышающем темп развития в капиталистических странах». В этой попытке сопоставления темпов нельзя не видеть принципиальный шаг вперед по сравнению с тем периодом, когда авторы программы категорически отрицали самый вопрос о сравнительном коэффициенте нашего и мирового развития. Незачем «припутывать международный фактор», говорил Сталин. Построим социализм «хотя бы черепашьим темпом», говорил Бухарин. Именно по этой линии шли в течение нескольких лет принципиальные споры. Формально эта линия завоевана. Но если не просто вклинивать в текст сравнение темпов хозяйственного развития, а проникнуться существом вопроса, то станет очевидным, что нельзя в другом разделе проекта говорить, безотносительно к капиталистическому миру, о «достаточном минимуме индустрии», исходя только из внутренних отношений; и нельзя априорно не только решать, но и ставить вопрос о том, «возможно» или «невозможно» для данной страны самостоятельно построить социализм. Вопрос решается динамикой борьбы двух систем, двух мировых классов, причем, несмотря на высокие коэффициенты роста нашего восстановительного периода, остается несомненным и основным тот факт, что
«капитал, если взять его в международном масштабе, и сейчас остается не только в военном, но и в экономическом смысле сильнее, чем советская власть. Из этого основного положения надо исходить и никогда его не забывать». (Ленин, т. XVII, стр. 102).
Вопрос о взаимоотношении темпов в дальнейшем является открытым вопросом. Он зависит не только от нашей способности действительно подойти к «смычке», обеспечить хлебозаготовки, усилить экспорт и импорт; то есть не только от наших внутренних успехов, которые являются, конечно, фактором исключительной важности в этой борьбе; но и от судьбы мирового капитализма, от его застоя, подъема или крушения, то есть от хода мирового хозяйства и мировой революции. Вопрос разрешается, стало быть, не в национальных рамках, а на арене мировой борьбы, экономической и политической.
Так почти в каждом пункте проекта программы мы видим прямую или замаскированную уступку оппозиционной критике. «Уступка» выражается в теоретическом приближении к Марксу и Ленину, но ревизионистские выводы сохраняют свою полную независимость от революционных тезисов.
8. Противоречие производительных сил и национальных границ как причина реакционной утопичности теории «социализма в отдельной стране».
Обоснование теории социализма в отдельной стране сводится, как мы видели, к нескольким софистически-истолкованным ленинским строкам, с одной стороны, и к схоластическому истолкованию «закона неравномерного развития», с другой. При правильном истолковании как исторического закона, так и цитат, мы приходим к прямо-противоположному выводу, то есть к тому, к которому приходили Маркс, Энгельс, Ленин и все мы, включая Сталина и Бухарина, до 1925 года.
Из неравномерно-скачкообразного развития капитализма вытекает неодновременный, скачкообразный характер социалистической революции; а из доведенной до чрезвычайного напряжения взаимозависимости различных стран вытекает не только политическая, но и экономическая невозможность построения социализма в отдельной стране.
Подойдем под этим углом зрения еще раз ближе к тексту программы. Мы уже читали во Введении, что
«империализм… обостряет до исключительного напряжения противоречия между ростом производительных сил мирового хозяйства и национально-государственными перегородками»…
Мы уже сказали, что это положение является, то есть должно было бы явиться краеугольным камнем международной программы. Но именно это положение заранее исключает, отвергает и отметает теорию социализма в отдельной стране, как реакционную, ибо находящуюся в непримиримом противоречии не только с основной тенденцией развития производительных сил, но и с теми материальными результатами, какие этим развитием уже достигнуты. Производительные силы несовместимы с национальными рамками. Отсюда вытекает не только внешняя торговля, экспорт людей и капиталов, захват земель, колониальная политика, последняя империалистская война, но и экономическая невозможность самодовлеющего социалистического общества. Производительные силы капиталистических стран давно уже не вмещаются в рамках национального государства. Социалистическое же общество можно построить только на самых передовых производительных силах, на электрификации, на химизации производственных процессов, в том числе и земледелия, на сочетании, обобщении и кульминации наивысших элементов нынешней техники. Со времени Маркса мы повторяем, что капитализм неспособен справиться с вызванным им духом новой техники, который взрывает не только частно-правовую оболочку буржуазной собственности, но, как показала война 1914 года, и национальный обруч буржуазного государства. Социализм же должен не только перенять от капитализма наиболее развитые производительные силы, но и немедленно же вести их дальше, поднимать их выше, сообщая им невиданное при капитализме развитие. Каким же образом, спрашивается, социализм загонит производительные силы обратно в рамки национального государства, из которого они бешено рвались еще при капитализме? Или может быть нам отказаться от «необузданных» производительных сил, которым тесно в национальных рамках, а значит и в рамках теории социализма в отдельной стране, и ограничиться прирученными, домашними, так сказать, производительными силами, то есть техникой экономической отсталости? Но тогда нам надо в ряде отраслей уже сейчас не вверх идти, а спуститься ниже даже нынешнего нашего жалкого технического уровня, который успел нерасторжимо связать буржуазную Россию с мировым хозяйством и привести ее к участию в империалистской войне — за расширение территории для производительных сил, переросших рамки национального государства.
Унаследовав эти производительные силы и восстановив их, рабочее государство вынуждено вывозить и ввозить.
Беда в том, что проект программы только механически вклинивает в свой текст тезис о невозможности нынешней капиталистической техники с национальными рамками, а дальше рассуждает так, как если бы об этой несовместимости не было и речи. В сущности, весь проект представляет собою комбинацию из готовых революционных тезисов Маркса и Ленина и из оппортунистических или центристских выводов, совершенно несовместимых с революционными тезисами. Вот почему необходимо, не обольщаясь отдельными революционными формулировками проекта, зорко глядеть куда растут его основные тенденции.
Мы уже приводили то место из первой главы, которое говорит о возможности победы социализма «в одной, отдельно взятой, капиталистической стране». Еще резче и грубее эта мысль выражена в четвертой главе, где говорится, что
«диктатура (?) мирового пролетариата… может реализоваться лишь в результате победы социализма (?) в отдельных странах, когда вновь образовавшиеся пролетарские республики вступают в федеративную связь с уже существующими».
Если в этих словах «победу социализма» истолковывать лишь, как другое наименование диктатуры пролетариата, тогда мы получим то общее место, которое для всех бесспорно и которое нужно было бы только в программе менее двусмысленно формулировать. Но не такова мысль авторов проекта. Под победой социализма они понимают не просто завоевание власти и национализацию средств производства, а построение социалистического общества в отдельной стране. Если принять это толкование, тогда мы получим не мировое социалистическое хозяйство, основанное на международном разделении труда, а федерацию самодовлеющих социалистических общин, в духе блаженной памяти анархизма, только с расширением этих общин до размеров нынешнего национального государства.
В своем беспокойном стремлении эклектически прикрыть новую установку старыми привычными формулами, проект программы прибегает к такому тезису:
«Лишь за полной мировой победой пролетариата и упрочением его мировой власти последует длительная эпоха усиленного строительства мирового социалистического хозяйства» (гл. IV).
Служащее для теоретического прикрытия, положение это, на самом деле, только обнажает основное противоречие. Если понимать тезис так, что эпоха настоящего социалистического строительства сможет начаться лишь после победы пролетариата, по крайней мере, в нескольких передовых странах, тогда это есть попросту отказ от теории построения социализма в отдельной стране и переход на позицию Маркса—Ленина. Если же исходить из новой теории Сталина—Бухарина, которая внедрена в разные части проекта программы, тогда получается такая перспектива, что до полной мировой победы пролетариата ряд отдельный стран осуществляют у себя полный социализм, а затем из этих социалистических стран будет строиться мировое социалистическое хозяйство, подобно тому, как дети строят здание из готовых кубиков. На самом деле мировое социалистическое хозяйство совсем не явится суммой национально-социалистических хозяйств. Оно сможет слагаться в основных своих чертах, только на почве того мирового разделения труда, которое создано всем предшествующим развитием капитализма. Оно будет в основах своих формировать и перестраиваться не после построения «полного социализма» в ряде отдельных стран, а в буре и грозе мировой пролетарской революции, которая заполнит собою ряд десятилетий. Хозяйственные успехи первых стран пролетарской диктатуры будут измеряться не степенью их приближения к самодовлеющему «полному социализму», а политической устойчивостью самой диктатуры и успешностью подготовки элементов будущего мирового социалистического хозяйства.
Точнее, а потому, если только возможно, еще грубее, ревизионистская мысль выражена в пятой главе, где прячась за искаженные полторы строки посмертной ленинской статьи, авторы проекта утверждают, что СССР
«обладает необходимыми и достаточными материальными предпосылками в стране не только для свержения помещиков и буржуазии, но и для построения полного социализма».
Благодаря каким же обстоятельствам достались нам в удел такие исключительные исторические преимущества? На этот счет мы читаем ответ во второй главе проекта:
«империалистский фронт был прорван (революцией 1917 г.) в его наиболее слабом звене, в царской России» (подчеркнуто нами).
Здесь дана великолепная ленинская формула. Суть ее в том, что Россия была наиболее отсталым и экономически слабейшим из всех империалистских государств. Именно поэтому господствовавшие классы ее первыми потерпели крушение, навалив на недостаточные производительные силы страны непосильную ношу. Неравномерное, скачкообразное развитие заставило, таким образом, пролетариат самой отсталой империалистской страны первым взять власть. Раньше мы учились тому, что именно по этой самой причине рабочий класс «наиболее слабого звена» будет иметь наибольшие трудности на путях продвижения к социализму, по сравнению с пролетариатом передовых стран, которому труднее взять власть, но который, взявши ее задолго до того, как мы преодолеем нашу отсталость, не только обгонит нас, но и возьмет нас на буксир, чтобы вовлечь нас в подлинное социалистическое строительство на основах наиболее высокой мировой техники и международного разделения труда. Вот то представление, с которым мы входили в Октябрьскую революцию, которое партия десятки, сотни, тысячи раз формулировала в печати и на собраниях, но которое с 1925 года пытаются заменить прямо противоположным представлением. Теперь оказывается: тот факт, что бывшая царская Россия являлась «наиболее слабым звеном» дает в руки пролетариату СССР, наследнику царской России и ее слабости, неоценимое преимущество, то есть ни больше, ни меньше, как наличие своих собственных национальных предпосылок для «построения полного социализма».
Злополучная Англия таким преимуществом не обладает, ввиду чрезмерного развития ее производительных сил, которым нужен чуть не весь мир для получения сырья и сбыта продуктов. Если бы в Англии были более «умеренные» производительные силы, которые сохраняли бы относительное равновесие между промышленностью и сельским хозяйством, тогда английский пролетариат мог бы, очевидно, построить полный социализм на «своем отдельно взятом» острове, огражденном флотом от иностранной интервенции.
Проект программы делит в четвертой главе капиталистические государства на три группы: 1) «страны высокого капитализма (Соединенные Штаты, Германия, Англия и т.д.)»; 2) «страны со средним уровнем развития капитализма (Россия до 1917 г., Польша и т.д.)»; 3) «колониальные и полуколониальные страны (Китай, Индия и т.д.)».
Несмотря на то, что «Россия до 1917 г.» была несравненно ближе к нынешнему Китаю, чем к нынешним Соединенным Штатам, против этого схематического деления можно было бы не особенно возражать, если бы оно, в связи с другими частями проекта, не становилось источником ложных выводов. Так как страны «со средним уровнем» признаны в проекте обладающими «достаточным минимумом индустрии» для самостоятельного социалистического строительства, то тем более это относится к странам высокого капитализма. В помощи извне оказываются нуждающимися только колониальные и полуколониальные страны; этою именно чертою они, как еще увидим в другой главе, и охарактеризованы в проекте программы.
Если мы, однако, подойдем к вопросам, социалистического строительства только с этим критерием, отвлекаясь от других условий: естественных богатств страны, соотношения в ней между промышленностью и земледелием, ее места в мировой системе хозяйства, то впадем в новые, не менее грубые ошибки и противоречия. Мы только что говорили об Англии. Являясь бесспорно страной высокого капитализма, она именно поэтому не имеет никаких шансов на победоносное социалистическое строительство в рамках своих островных границ. Блокированная Англия просто задохнется в течение нескольких месяцев.
Разумеется, более высокие производительные силы представляют — при прочих равных условиях — огромное преимущество для социалистического строительства. Они придают хозяйству исключительную гибкость, даже в тех случаях, когда оно замкнуто в кольце блокады, что обнаружилось на буржуазной Германии во время войны. Но построение социализма на национальных основах означало бы для этих передовых стран общее снижение, повальную урезку производительных сил, то есть нечто прямо противоположное задачам социализма.
Проект программы забывает основной тезис о несовместимости нынешних производительных сил и национальных границ, из которого вытекает, что высокие производительные силы являются никак не меньшим препятствием для построения социализма в отдельной стране, как и низкие, хоть и с другого конца; если последние являются недостаточными для своей базы, то для первых недостаточной оказывается база. Закон неравномерного развития забывается как раз там, где он нужнее и важнее всего.
Вопрос о построении социализма вовсе не разрешается одной только промышленной «зрелостью» или «незрелостью» страны. Самая эта незрелость неравномерна. В СССР, где одни отрасли промышленности крайне недостаточны для удовлетворения элементарнейших внутренних потребностей (прежде всего машиностроение), другие, наоборот, не могут в данных условиях развиваться без широкого и растущего экспорта. К числу последних относятся такие первостепенные отрасли, как лесное дело, нефтяное, марганцевое, не говоря уже о сельском хозяйстве. С другой стороны, и «недостаточные» отрасли не смогут серьезно развиваться, если «избыточные» (условно) не смогут вывозить. Невозможность построения изолированного социалистического общества — не в Утопии, не на Атлантиде, а в конкретных географических и исторических условиях нашего земного хозяйства — определяется для разных стран в разной степени, как недостаточным развитием одних отраслей, так и «чрезмерным» развитием других. В общем, это и означает, что современные производительные силы несовместимы с национальными рамками.
«Чем была империалистская война? Восстанием производительных сил не только против буржуазных форм собственности, но и против рамок капиталистических государств. Империалистская война означала тот факт, что производительным силам стало невыносимо тесно в пределах национальных государств. Мы всегда утверждали, что капитализм не в состоянии овладеть развитыми им производительными силами, и что только социализм способен включить производительные силы, переросшие рамки капиталистических государств, в более высокое хозяйственное целое. Назад к изолированному государству нет больше путей…» (Стенотч. VII пленума ИККИ, речь Троцкого, стр. 100).
Пытаясь установить теорию социализма в отдельной стране, проект программы делает двойную, тройную, четверную ошибку: преувеличивает уровень производительных сил в СССР; закрывает глаза на закон неравномерного развития разных отраслей промышленности; игнорирует мировое разделение труда; и, наконец, забывает важнейшее для империалистской эпохи противоречие между производительными силами и государственными шлагбаумами.
Чтобы не оставить нерассмотренным ни одного довода, нам остается напомнить еще одно, притом наиболее обобщенное соображение Бухарина в защиту новой теории.
В мировом масштабе, говорит Бухарин, соотношение между пролетариатом и крестьянством не более благоприятно, чем в СССР. Стало быть, если по причинами отсталости, нельзя было построить социализм в СССР, то он был бы равно неосуществим и в масштабе мирового хозяйства.
Этот аргумент надо включить во все учебники диалектики, как классический образец схоластического мышления.
Во-первых, весьма вероятно, что соотношение сил пролетариата и крестьянства в мировом масштабе не столько уж отличается от этого соотношения в СССР. Но мировая революция отнюдь не совершается по методу арифметического среднего, как впрочем и национальная революция. Так октябрьский переворот произошел и закрепился прежде всего в пролетарском Петрограде, а не выбирал для себя такого района, где соотношение рабочих и крестьян соответствует средней цифре для всей России. После того, как Петроград, а затем и Москва создали революционную власть и революционную армию, им пришлось сбрасывать буржуазию на окраинах страны в течение нескольких лет, и только в результате этого процесса, именуемого революцией, установилось в границах Советского Союза нынешнее соотношение между пролетариатом и крестьянством. Революция совершается не по методу арифметического среднего. Она может начаться и на менее благоприятном участке, но пока она не закрепилась на решающих участках, как национального, так и мирового фронта, нельзя говорить об ее окончательной победе.
Во-вторых, соотношение между пролетариатом и крестьянством при «среднем» уровне техники, не единственный фактор решения проблемы. Существует еще классовая борьба между пролетариатом и буржуазией. СССР окружен не рабоче-крестьянским, а капиталистическим миром. Если бы буржуазия была опрокинута во всем мире, то это, само по себе, еще не изменяло бы ни соотношения между пролетариатом и крестьянством, ни среднего уровня техники в СССР и во всем мире. Тем не менее строительство социализма в СССР получило бы сразу совершенно другие возможности и другие размахи, совершенно несравнимые с нынешними.
В-третьих, если производительные силы каждой передовой страны в той или другой степени переросли национальные границы то, по Бухарину, отсюда должно вытечь, что производительные силы всех стран переросли границы земного шара, а, следовательно, социализм надлежит строить не иначе, как в масштабе солнечной системы.
Повторяем: бухаринский довод от средней пропорции рабочих и крестьян надо ввести в учебники политической грамоты, не так как он вводится, вероятно, теперь в защиту теории социализма в отдельной стране, а как доказательство полной несовместимости схоластической казуистики с марксистской диалектикой.
9. Вопрос разрешим только на арене мировой революции
Новое учение гласит: социализм может быть построен на почве национального государства, только бы не было интервенции. Отсюда может и должна вытечь, несмотря на все торжественные заявления проекта программы, соглашательская политика по отношению к чужестранной буржуазии. Цель — избежать интервенции: ведь этим будет обеспечено построение социализма, то есть основной исторический вопрос. Задача партий Коминтерна получает при этом вспомогательный характер: ограждать СССР от интервенции, а не бороться за завоевание власти. Дело идет, конечно, не о субъективных намерениях, а об объективной логике политической мысли.
«Разногласие тут состоит в том, — говорит Сталин, — что партия считает эти (внутренние) противоречия и возможные конфликты вполне преодолимыми на основе собственных сил нашей революции, тогда как тов. Троцкий и оппозиция считают, что эти противоречия и конфликты могут быть преодолены «только в международном масштабе, на арене мировой революции пролетариата» («Правда», № 262/XI—26 г.).
Да, разногласие состоит именно в этом. Лучше, точнее, нельзя выразить противоречие между национал-реформизмом и революционным интернационализмом. Если наши внутренние трудности, препятствия и противоречия, являющиеся в основе преломлением противоречий мировых, можно разрешить одними лишь «собственными силами нашей революции», не выходя «на арену мировой революции», тогда Интернационал есть отчасти вспомогательное, отчасти праздничное учреждение, конгрессы которого можно собирать раз в 4 года, раз в 10 лет, или вовсе не собирать. Если даже прибавить, что иностранный пролетариат должен охранять наше строительство от военной интервенции, то Интернационал, по этой схеме, должен играть роль пацифистского орудия. Его основная роль, как орудия мировой революции, отступает при этом неизбежно на задний план. И это — повторяем — не вследствие чьих-либо сознательных намерений, наоборот, целый ряд мест в программе свидетельствует о самых лучших намерениях авторов, — а вследствие внутренней логики новой теоретической установки, что в тысячу раз опаснее самых худших субъективных намерений.
Ведь уже на VII пленуме ИККИ Сталин отваживался развивать и доказывать следующую мысль:
«Наша партия не имеет права обманывать (!) рабочий класс, она должна была бы сказать прямо, что отсутствие уверенности (!) в возможность построения социализма в нашей стране ведет к отходу от власти и переходу нашей партии от положения правящей к положению оппозиционной партии». (Стенотчет, тов. 2, стр. 10, подчеркнуто нами).
Это значит: ты имеешь право надеяться только на скудные ресурсы национальной экономики, — не смей надеяться на неисчерпаемые ресурсы международного пролетариата. Если не можешь обойтись без международной революции, сдавай власть, — ту самую октябрьскую власть, которую мы завоевали в интересах международной революции. Вот до какого идейного падения можно дойти, исходя из ложной в корне установки!
Проект высказывает бесспорную мысль, когда говорит, что хозяйственные успехи СССР представляют собою неотъемлемую часть мировой пролетарской революции. Но политическая опасность новой теории состоит в ложной сравнительной оценке двух рычагов мирового социализма: рычага наших хозяйственных достижений и рычага мировой пролетарской революции. Без победоносной пролетарской революции мы социализма не построим. Это европейские рабочие и рабочие всего мира должны ясно понимать. Рычаг хозяйственного строительства имеет огромное значение. При неправильном руководстве ослабляется диктатура пролетариата, а падение ее нанесло бы такой удар международной революции, от которого она не оправилась бы в течение долгого ряда лет. Но решение основной исторической тяжбы между миром социализма и миром капитализма зависит от второго рычага, то есть от мировой пролетарской революции. Гигантское значение Советского Союза в том, что он является опорной базой мировой революции, а вовсе не в том, будто он независимо от нее, способен построить социализм.
Тоном величайшего превосходства, ничем не мотивированного, Бухарин неоднократно спрашивал нас:
«Если уже имеются предпосылки, отправные пункты, достаточный базис и даже известные успехи в деле строительств социализма, то где же тот предел, с которого все «делается наоборот»? Такой грани нет». (Стеногр. отчет VII пленума ИККИ, стр. 116).
Это плохая геометрия, а не историческая диалектика. Такая «грань» может быть. Таких граней может быть несколько, и внутренних и международных, и политических, и экономических, и военных. Важнейшей и грознейшей «гранью» могло бы явиться серьезное и длительное упрочение мирового капитализма и новый его подъем. Вопрос экономически и политически выходит, следовательно, на мировую арену. Может ли буржуазия обеспечить себе новую эпоху капиталистического роста? Отрицать начисто такую возможность, рассчитывая на «безвыходное положение капитализма, было бы просто революционным пустосвятством. «Абсолютно безвыходных положений не бывает» (Ленин). Нынешнее состояние неустойчивого классового равновесия в странах Европы — именно потому, что оно неустойчивое — не может длиться без конца.
Когда Сталин и Бухарин доказывают, что СССР может обойтись и без «государственной» помощи иностранного пролетариата, то есть без его победы над буржуазией, так как нынешнее активное сочувствие рабочих масс прикрывает нас от интервенции, то это такая же слепота, как и все вообще разветвления основной их ошибки.
Совершенно неоспоримо, что после того, как социал-демократия сорвала послевоенное восстание европейского пролетариат против буржуазии, активное сочувствие рабочих масс спасло Советскую республику. Европейская буржуазия в эти годы оказалась не в силах вести против рабочего государства большую войну. Но думать, что такое соотношение сил может удержаться многие годы, примерно, до построения социализма в СССР, значит проявлять величайшую близорукость, определяя всю кривую по ее небольшому отрезку. Такое неустойчивое положение, когда пролетариат не может взять власть, а буржуазия не чувствует себя твердым хозяином в доме, должно годом раньше или позже круто разрешиться в ту или другую сторону, то есть либо в сторону пролетарской диктатуры, либо в сторону серьезного и длительного упрочения буржуазии на плечах народных масс, на костях колониальных народов и… как бы не на наших костях. «Абсолютно безвыходных положений не бывает». Длительный выход из своих тягчайших противоречий европейская буржуазия может найти только на пути поражений пролетариата и ошибок революционного руководства. Но верно и обратное положение. Нового подъема мирового капитализма (разумеется, с перспективой новой эпохи больших потрясений) не будет только в том случае, если пролетариат сумеет найти выход из нынешнего неустойчивого равновесия на революционном пути.
«Надо «доказать» теперь практикой революционных партий, — говорил Ленин 19 июля 1920 г. на II конгрессе, — что у них достаточно сознательности, организованности, связи с эксплуатируемыми массами, решительности, умения, чтобы использовать этот кризис для успешной, для победоносной революции». (Ленин, т. XVII, стр. 264).
Наши же внутренние противоречия, непосредственно зависящие от хода европейской и мировой борьбы, могут быть разумно регулируемы и смягчаемы правильной внутренней политикой, основанной на марксистском предвиденьи; но преодолены они могут быть только вместе с устранением классовых противоречий, о чем до победоносной европейской революции не может быть и речи. Сталин прав: разногласие именно в этом, и это есть коренное разногласие между национальным реформизмом и революционным интернационализмом.
10. Теория социализма в отдельной стране, как источник социал-патриотических блужданий.
Теория социализма в отдельной стране неотвратимо ведет к преуменьшению трудностей, которые надо преодолеть и преувеличению сделанных достижений. Не найти более анти-социалистического и анти-революционного утверждения, чем заявление Сталина о том, что социализм у нас на 9/10 осуществлен. Это как бы специально рассчитано на самодовольного бюрократа. Таким путем можно безнадежно скомпрометировать идею социалистического общества в глазах трудящихся масс. Успехи советского пролетариата грандиозны, если принять во внимание условия, в каких они достигнуты, и унаследованный от прошлого низкий уровень культуры. Но эти достижения представляют собою крайне малую величину на весах социалистического идеала. Чтоб у рабочего, батрака, крестьянина-бедняка, которые видят вокруг себя на одиннадцатом году революции бедность, нищету, безработицу, хлебные хвосты, безграмотность, беспризорность, пьянство, проституцию, не опустились руки, нужна жестокая правда, а не нарядная ложь. Вместо того, чтобы привирать им, будто 9/10 социализма уже осуществлены, надо сказать им, что мы сейчас, по нашему хозяйственному уровню, по нашим бытовым и культурным условиям, еще гораздо ближе к капитализму, притом отсталому и некультурному, чем к социалистическому обществу. Надо сказать им, что на дорогу настоящего социалистического строительства мы вырвемся только после того, как возьмет в руки власть пролетариат наиболее передовых стран; что работать над этим надо, не покладая рук, и притом на двух рычагах: на коротком рычаге наших внутренних хозяйственных усилий и на длинном рычаге международной борьбы пролетариата.
Словом, вместо сталинских слов об уже осуществленных девяти десятых социализма, надо сказать им ленинские слова:
«Русь (убогая) станет таковой (обильной), если отбросить прочь всякое уныние и всякую фразу, если стиснув зубы, соберет все свои силы, если напряжет каждый нерв, натянет каждый мускул, если поймет, что спасение возможно только на том пути международной социалистическо революции, на который мы вступили». (т. XV, стр. 165).
• • •
От видных работников Коминтерна приходится слышать такой довод: теория социализма в отдельной стране, разумеется, несостоятельна; но она дает русским рабочим в трудных условиях перспективу и тем самым бодрит их. Трудно измерить глубину теоретического падения тех, которые в программе ищут не научно-обоснованной классовой ориентировки, а нравственного утешения. Утешительные теории, находящиеся в противоречии с фактами, относятся к области религии, а не науки; религия же есть опиум народа.
Через свой героический период наша партия прошла с программой, которая целиком ориентируется на международную революцию, а не на социализм в отдельной стране. Под программным знаменем, на котором написано, что отсталая Россия одними собственными силами социализма не построит, Комсомол прошел через самые боевые годы гражданской войны, голода, холода, тяжелых субботников и воскресников, эпидемий, учебы натощак, неисчислимых жертв, оплачивавших каждое продвижение вперед. Партийцы и комсомольцы сражались на фронтах, или таскали бревна на вокзалах, не потому, что из этих бревен надеялись построить здание национального социализма, а потому, что служили международной революции, которая требует, чтобы советская крепость держалась, а советской крепости важно каждое лишнее бревно. Вот как мы подходили к вопросу. Сроки изменились, передвинулись, да и то не бог весь как, но принципиальный подход остается во всей своей силе и теперь. Пролетарий, бедняк-партизан, комсомолец заранее показали всем своим поведением до 1925 г., когда впервые было провозглашено новое евангелие, что они не нуждаются в нем. Но в нем нуждаются чиновник, сверху вниз глядящий на массу, крохобор-администратор, желающий, чтобы его не тревожили, аппаратчик, стремящийся всеми командовать под прикрытием спасительной и утешительной формулы. Вот они-то думают, что темному народу нужна «благая весть», что без утешительных учений с народом сладить нельзя. Вот они-то подхватывают лживые слова о «девяти десятых социализма», ибо эта формула освящает их привилегированное положение, их право на приказ, на команду, их потребность освободиться от критики «маловеров» и «скептиков».
Жалобы и обвинения, будто отрицание возможности построить социализм в отдельной стране угашают дух и убивают энергию, теоретически и психологически совершенно сродни, несмотря на все различие условий, тем обвинениям, какие реформисты всегда направляли по этой линии против революционеров. «Вы говорите рабочим, что они не могут достигнуть решительного улучшения своего положения в рамках капиталистического общества, — так возражали реформисты, — этим самым вы убиваете в них энергию борьбы». На самом деле, только под руководством революционеров рабочие по настоящему боролись и за экономические завоевания, и за парламентские реформы.
Рабочий, который понимает, что нельзя построить социалистический рай в качестве оазиса в аду мирового капитализма; что судьба Советской Республики, а значит и его собственная, полностью зависит от международной революции, будет с гораздо бóльшей энергией выполнять свой долг по отношению к СССР, чем тот рабочий, которому говорят, что то, что есть, это уже будто бы девять десятых социализма. «Стоит ли тогда к социализму стремиться?» Реформистская установка и здесь, как всегда, бьет не только по революции, но и по реформе.
• • •
В уже цитированной статье 1915 г., посвященной лозунгу Соединенных Штатов Европы, мы писали:
«Рассматривать перспективы социальной революции в национальных рамках, значило бы становиться жертвой той самой национальной ограниченности, которая составляет сущность социал-патриотизма. Вальян до конца дней своих считал Францию обетованной землей социальной революции и именно в этом смысле стоял за ее защиту до конца. Ленч и др. — одни лицемерно, другие искренно — считают, что поражение Германии означает в первую голову разрушение основы социальной революции…
«Не нужно вообще забывать, что в социал-патриотизме наряду с вульгарнейшим реформизмом, подвивается национально-революционный мессианизм, который считает именно свое национальное государство — по состоянию ли его индустрии или по его «демократической» форме и революционным завоеваниям — призванным ввести человечество в социализм или в «демократию». Если бы победоносная революция, действительно, мыслима была в пределах одной более подготовленной нации, этот мессианизм, связанный с программой национальной обороны, имел бы свое относительное историческое оправдание. Но он его на самом деле не имеет. Бороться за сохранение национальной базы революции такими методами, которые подрывают интернациональные связи пролетариата, значит фактически подкапываться под революцию, которая не может не начаться на национальной базе, но которая не может на ней завершиться при нынешней экономической и военно-политической взаимозависимости европейских государств, никогда еще не раскрывавшейся с такой силой, как именно в нынешней войне. Этой взаимозависимости, которая будет прямо и непосредственной обусловливать согласование действий европейского пролетариата в революции, и дает выражение лозунг Соединенных Штатов Европы» (Л. Троцкий, т. III, ч. 1, стр. 90—91).
Исходя из своего ложного толкования полемики 1915 г., Сталин не раз пытался представить дело так, будто указание на «национальную ограниченность» относится здесь к Ленину. Трудно представить себе бóльшую бессмыслицу. Когда мне приходилось полемизировать с Лениным, я делал это всегда открыто, ибо руководствовался только идейными соображениями. В данном случае речь ни в малейшей мере не шла о Ленине. В статье прямо названы те, против которых обвинения направлены: Вальян, Ленч и др. Надо помнить, что 1915 г. был годом социал-патриотической вакханалии и разгромом нашей борьбы против нее. Всякий вопрос мы испытывали на этом оселке.
Основной вопрос в приведенной цитате поставлен несомненно правильно: установка на построение социализма в отдельной стране есть социал-патриотическая установка.
Патриотизм немецких социал-демократов начался, как законнейший патриотизм своей партии, самой могущественной из партий Второго Интернационала. На основе высокой немецкой техники и высоких организаторских качеств немецкого народа германская социал-демократия собиралась построить «свое» социалистическое общество. Если оставить в стороне прожженных бюрократов, карьеристов, парламентских дельцов и политических мошенников вообще, то социал-патриотизм рядового социал-демократа вытекал именно из надежды на построение немецкого социализма. Нельзя же думать, будто сотни тысяч кадровых социал-демократов — о миллионах рядовых рабочих нечего и говорить, — стремились защитить Гогенцоллерна или буржуазию. Нет, они хотели защитить немецкую промышленность, немецкие железные и шоссейные дороги, немецкую технику и культуру, прежде всего организации немецкого рабочего класса, как «необходимые и достаточные» национальные предпосылки для социализма.
Однородный процесс происходил и во Франции. Гед, Вальян, с ними тысячи лучших кадровиков партии, сотни тысяч рядовых рабочих считали, что именно Франция, с ее мятежными традициями, с ее героическим пролетариатом, с ее высоко-культурным, гибким и талантливым населением, есть обетованная земля социализма. Не банкиров, не рантье защищал старик Гед, коммунар Вальян и с ними тысячи и сотни честных рабочих. Они искренне верили, что защищают почву и творческую силу грядущего социалистического общества. Они целиком исходили из теории социализма в отдельной стране и пожертвовали этой идее, считая, что это «временно», международной солидарностью.
Сопоставление с социал-патриотами, конечно, вызовет тот ответ, что патриотизм по отношению к советскому государству есть революционный долг, патриотизм же по отношению к буржуазному государству есть предательство. Это-то так. Разве об этом среди взрослых революционеров может быть спор? Но бесспорное положение превращается, чем дальше, тем больше, в схоластическое прикрытие заведомой фальши.
Революционный патриотизм может иметь только классовый характер. Он начинается, как патриотизм партийной организации, профессионального союза и поднимается до государственного патриотизма, когда пролетариат захватывает власть. Где власть в руках у рабочих, патриотизм есть революционный долг. Но этот патриотизм должен составлять неотъемлемую часть революционного интернационализма. Марксизм всегда учил рабочих, что даже борьба за заработную плату и рабочий день не может быть успешной, если она не ведется, как международная борьба. А теперь вдруг оказывается, что идеал социалистического общества можно осуществить одними лишь национальными силами. Это, смертельный удар по Интернационалу. Несокрушимое убеждение в том, что основную классовую цель, еще меньше, чем частичные задачи, можно осуществить национальными средствами или в национальных рамках, составляет сердцевину революционного интернационализма. Если конечная цель осуществима в национальных границах усилиями национального пролетариата, тогда надломлен становой хребет интернационализма. Теория осуществимости социализма в отдельной стране разрывает внутреннюю связь патриотизма победоносного пролетариата с пораженчеством пролетариата буржуазных стран. Пролетариат передовых капиталистических государств пока еще только идет к власти. Как и какими путями он будет к ней идти, зависит целиком и полностью от того, считает ли он задачу построения социалистического общества национальной задачей или международной.
Если вообще возможно осуществить социализм в отдельной стране, то верить в эту теорию можно ведь не только после завоевания власти; но и до него. Если в отсталом СССР социализм осуществим в национальных границах, то тем более в передовой Германии. Завтра развитием этой теории займутся руководители германской коммунистической партии. Проект программы их на это уполномочивает. Послезавтра придет очередь за французской партией. Это будет началом распада Коминтерна по линии социал-патриотизма. Коммунистическая партия любой капиталистической страны, проникшись мыслью, что внутри ее государства имеются все «необходимые и достаточные» предпосылки для самостоятельного построения «полного социалистического общества», не будет по существу ничем отличаться от революционной социал-демократии, которая тоже начинала не с Носке, но на этом самом вопросе окончательно споткнулась 4 августа 1914 г.
Когда говорят, что сам факт существования СССР есть страховка против социал-патриотизма, ибо по отношению к рабочей республике патриотизм есть революционный долг, то в этом одностороннем использовании правильной мысли и выражается национальная ограниченность: имеют в виду лишь СССР, закрывая глаза на весь мировой пролетариат. Перевести его на позицию пораженчества по отношению к буржуазному государству можно только интернациональной установкой программы в центральном вопросе и беспощадным отпором пока еще замаскированной социал-патриотической контрабанде, пытающейся свить себе теоретическое гнездо в программе ленинского Интернационала.
Еще не поздно повернуть назад — на путь Маркса и Ленина. Этот поворот назад открывает единственный мыслимый путь вперед. Чтоб добиться этого спасительного поворота, мы и обращаемся к VI конгрессу Коминтерна с настоящей критикой проекта программы.
Следующая глава: II. Стратегия и тактика империалистской эпохи