Кризис немецкой левой оппозиции.
Печатается по копии, хранящейся в Архиве Троцкого в Гарвардском университете, папка MS Russ 13 Т-3364 (Houghton Library, Harvard University) — /И-R/
(Письмо всем секциям интернациональной левой).
Развитие левой интернациональной оппозиции сопровождается острыми кризисами, которые способны малодушного или близорукого привести к пессимизму. На самом деле кризисы эти совершенно неизбежны. Достаточно хотя бы внимательно прочитать переписку Маркса и Энгельса или серьезно познакомиться с историей развития большевистской партии, чтобы понять как сложен, труден и полон противоречий процесс выработки революционных кадров.
Если первая глава русской революции (1917 — 1923) дала могущественный толчок революционным тенденциям в мировом пролетариате, то вторая глава, после 23-го года, внесла ужасающую смуту в умы. Когда оглядываешься на весь этот период в целом, то чувствуешь себя вынужденным сказать: только страшное землетрясение может произвести в области материальной культуры такие опустошения, какие административное хозяйничанье эпигонов произвело в области принципов, идей и методов марксизма.
Левая оппозиция имеет своей задачей восстановить историческую нить марксистской преемственности в теории и в политике. Между тем различные группы левой оппозиции возникали в разных странах под влиянием самых различных национальных, провинциальных и чисто личных причин, и, формально прикрываясь знаменем ленинизма, воспитывали свои кадры нередко в совершенно ином, даже противоположном духе.
Австрийская оппозиция.
Не надо закрывать глаза на факты. Надо сказать открыто: некоторые оппозиционные группы и группки представляют собою карикатуры на официальную партию. Они имеют все ее пороки, иногда в преувеличенном виде, но не имеют ее достоинств, которые определяются уже одним наличием более многочисленного рабочего состава.
Наиболее законченные отрицательные образцы «левой оппозиции» дает несомненно Австрия. В своей брошюре «Австрийский кризис» я попытался наметить объяснение силы и устойчивости австрийской социал-демократии. Возвращаться к этому вопросу здесь невозможно. Факт таков, что австрийская компартия, сделавшая, со своей стороны, все, чтоб помочь социал-демократии, влачит жалкое существование на задворках рабочего движения. Все болезни Коминтерна получают в австрийской компартии наиболее острое выражение. Оппозиционные осколки австрийской компартии — без интернациональной основы под ногами, без интернационального метода в голове, без соприкосновения с массами, с узким австрийским горизонтом перед глазами — очень скоро вырождаются в беспринципные клики. Эти группы входят в интернациональную левую и выходят из нее, как из кафе.
Особенно поучительна в этом отношении судьба группы «Манруф». В начальную, чтобы не сказать скандальную историю этой группы должен вдуматься каждый оппозиционер, не только в Австрии, но и во всех других странах, особенно же в Германии. За последние два года, в течение которых я имел возможность наблюдать группу по ее печати и по переписке с ее представителями, эта группа проделала следующую эволюцию: 1) сперва она патетически клялась именем русской оппозиции; 2) затем неожиданно объявила, что не примыкает ни к какой интернациональной фракции; 3) далее сделала попытку объединить все оппозиции, включая сюда и правых; 4) после этого разорвала свой блок с брандлерианцами и снова заявила о своей верности интернациональной левой; 5) затем приняла, якобы для объединения, а на самом деле для самосохранения, платформу в духе тов. Ландау; 6) после этого отказалась от платформы Ландау и приняла капитулянтскую платформу тов. Грефа; 7) наконец, раскололась с Грефом и снова заявила, что стоит на точке зрения интернациональной левой. Семь идейных поворотов в течение двух лет, причем некоторые из этапов измерялись несколькими днями. Несомненно, что в составе этой группы имеется небольшое число честных, но сбитых с толку рабочих. Однако, группу приходится брать, как политическое целое, с ее руководством и с ее «традицией». Можно ли питать к этой группе малейшее доверие? Можно ли допускать такие группы в состав левой оппозиции?
Меняя в 24 часа свою позицию по основным вопросам марксизма, группа «Манруф» в то е время проявляет совершенно неслыханную энергию в борьбе за спасение своего руководства, причем не останавливается перед самыми отравленными приемами.
Как ни досадно тратить свое и чужое время на мелочи, но надо, по крайней мере, использовать плачевный опыт группы «Манруф», как используют прививку против болезни. Я выделю один пример, который мне кажется решающим.
Один из членов группы «Манруф», некий К., перешел в группу Фрея (несколько более многочисленную и совершившую меньшее число поворотов, но тоже достаточно далекую от левой оппозиции). Перехода К. из одной группы в другую оказалось достаточным для того, чтобы руководство «Манруф» объявило К. провокатором, и обвинило группу Фрея в сознательном укрывательстве провокатора. Доказательства? Никаких! Русские революционные организации, десятилетиями жившие в подпольи, имеют достаточно большой опыт по части борьбы с провокацией, заподозреваний, обвинений, расследований, причем эти вопросы нередко пересекались с борьбой разных фракций между собою (большевики, меньшевики, эсеры, анархисты и пр.). Но я не помню ни одного случая такой преступной игры тягчайшим из обвинений, как со стороны «Манруф». С точки зрения революционного самосохранения организации, для нас совершенно безразлично, верили ли руководители «Манруф» или не верили сами в оба свои обвинения: по адресу К. и по адресу группы Фрея (во второе обвинение они во всяком случае не могли верить). Мы имеем перед собою, в обоих случаях, полное отсутствие революционной морали и чувства политической ответственности. Одних этих симптомов достаточно, чтобы сказать: перед нами сочетание легкомыслия с цинизмом, т.е. черт, очень характерных для полукоммунистических и четверть-коммунистических богемских кружков, но находящихся в непримиримом противоречии с психологией пролетарского революционера. Если б мы имели в Вене действительно революционные группы, ведущие серьезную идейную борьбу друг с другом, то они должны были бы, несмотря на разногласия, совместно и единодушно изгнать из своих рядов лиц, виновных в отравлении колодцев революции. Это больше содействовало бы революционному воспитанию молодых товарищей, чем беспринципная полемическая возня журналистов, притворяющихся «непримиримыми».
Революционная организация отбирает и воспитывает людей не для закулисных интриг, а для больших боев. Это предъявляет очень строгие требования к кадрам, тем более к «вождям» или претендентам на роль вождей. Моменты кризиса в каждой организации, как они ни болезненны сами по себе, имеют то положительное значение, что обнаруживают действительную политическую физиономию людей: что у каждого за душой, во имя чего он борется, способен ли он к выдержке и пр.
Разумеется, политическая оценка людей, особенно молодых, не может, в большинстве случаев, иметь окончательного характера. Люди могут учиться на основании собственного опыта, подавлять одни черты, развивать другие. Но именно для того, чтоб достигать такого коллективного воспитания, интернациональная левая в целом, и каждая из ее секций в отдельности, должны внимательно следить за каждым из своих членов, особенно ответственных работников, с двойным вниманием — во время кризисов, не оставлять безнаказанно игры принципами, журналистского легкомыслия, нравственной неустойчивости и поддельной «нетерпимости» — во имя личных происков. Только так можно застраховать организацию от катастрофических неожиданностей в будущем. Кружковое кумовство (ты — за меня, я — за тебя) есть самая отвратительная из организационных болезней. При помощи кумовства можно собрать вокруг себя клику, но не фракцию единомышленников.
Интернациональный Секретариат высказался в том смысле, чтобы обе австрийские группы считать не принадлежащими к составу коммунистической левой. Группа Фрея, как известно, сама вышла из интернациональной организации, придя к выводу, что ей с нами не по дороге. Группа «Манруф» характеризует себя всеми своими действиями, как чужеродное тело в нашей среде. Я думаю, что все секции должны в полном единодушии подтвердить предложение секретариата и тем превратить его в окончательное решение.*
* Мы не касаемся здесь третьей группы, возникшей, в порядке внезапности, из осколков других групп. Т. Греф, руководитель этой новой группы, в соответствии с нравами австро-оппозиции, в короткое время радикально пересмотрел свой идейный багаж и выработал платформу, в которой все понятно, кроме одного: почему и зачем Греф причисляет себя к левой оппозиции? Платформа Грефа есть платформа попутчиков сталинской бюрократии, т.е. левых обывателей, примкнувших к победоносной революции. Барбюсс мог бы подписать эту платформу, как и все остальные «друзья Советского Союза», от которых столько же пользы, как от козла молока, но которые зато охотно ездят на советские юбилеи и обвиняют попутно Раковского в каутскианстве. Чтоб не выходить, очевидно, из стиля австрийской карикатуры, Греф с серьезнейшим видом предложил положить свою платформу в основу платформы интернациональной левой. Нам в ближайшее время придется уделить некоторое количество строк этой разновидности австро-коммунизма. Но ясно и без дальнейшего, что попутчики никакой фракции создать не могут: сторонники Грефа перейдут к Сталину или впадут в небытие. Греф, покачавшись, может вернуться в исходное положение. Научится ли он чему-нибудь из своего опыта, покажет будущее. А пока что жаль: из австро-коммунистической молодежи Греф выделялся тем, что серьезнее других учился, не ограничиваясь писанием статей обо всем и ни о чем. Но ничего не поделаешь: «Платон мне друг, но истина дороже». — Л.Т.
Австрийский опыт на германской почве.
Германские условия резко отличаются от австрийских уже одним наличием сильной коммунистической партии. Однако, оценивая историю Германии, начиная с 1914 года, приходится сказать, что нынешняя компартия представляет собою самую слабую из всех компартий, какие могли быть созданы исключительными условиями германского развития. Объективные условия работали за коммунизм, руководство партии работало против коммунизма. В результате — глубокие потрясения партии, разочарования, недоверие к руководству партии, рост скептицизма и пр. Все это создает в рабочем классе огромное количество распыленных, недовольных и оппозиционных элементов, из которых одни совершенно устали, израсходованы (поднять их еще раз может разве только революция), а другие сохранили революционную свежесть, но не могут найти правильной линии и надежного руководства. Надо еще прибавить, что не только история партии в целом, но и история левой фракции в Германии полна поворотов, зигзагов, ошибок и разочарований. Отсюда значительное число сект с их обычными рецептами «против» участия в профсоюзах, «против» парламентаризма и пр. Строить немецкую левую приходится таким образом на почве, загроможденной остатками и осколками прошлых крушений. В этих условиях роль руководства получает исключительное значение.
То, чего критически мыслящие левые рабочие, не только вне партии, но и внутри партии, ищут теперь прежде всего со стороны руководства, это не политической безошибочности, — она невозможна, — а революционной преданности, личной стойкости, революционной деловитости и честности. Этот критерий, который раньше разумелся сам собой в революционной партии, получил теперь исключительное значение ввиду развившегося за последние годы бюрократического разврата: вождей назначают сверху, аппаратчиков нанимают так, как купец нанимает приказчика, партийные чиновники меняют взгляды по команде, клевещут и лгут, когда им это приказано, и пр.
Процессы разложения не могли не захватить и отдельные прослойки оппозиции, тем более, что к оппозиции, особенно на первых порах, примыкают не только революционеры, но подчас и обиженные карьеристы. Это, в свою очередь, ведет к тому, что и в среде оппозиционных рабочих возникают настроения скептического безразличия в вопросе о руководителях: «все они больше или меньше карьеристы, зато этот, по крайней мере, умеет написать статью, а тот и этого не умеет». Этим объясняется, во-первых, то, что многие критически мыслящие рабочие мирятся с партийным режимом, — они не видели другого; во-вторых, то, что большинство оппозиционных рабочих остается вне организации; в-третьих, то, что внутри самой оппозиционной организации менее требовательные рабочие мирятся с интриганами, рассматривая их, как «специалистов», как неизбежное зло, т.е. так, как, например, русские рабочие смотрят на буржуазных инженеров. Все это есть результат больших поражений, с одной стороны, развращающего бюрократического режима, с другой.
Немецкая левая оппозиция не развивается в безвоздушном пространстве. Не только в Ленинбунде, но и в организации большевиков-ленинцев я наблюдал за последние два года такие методы руководства, которые не имеют абсолютно ничего общего с режимом пролетарской революционной организации. Не раз я спрашивал себя с изумлением: неужели такие методы считаются методами большевистского воспитания? Как терпят интеллигентные немецкие рабочие нелояльность и самоуправство в собственной организации? Я пытался в письмах выражать свои соображения отдельным товарищам, но убеждался, что те доводы, которые мне кажутся элементарными для пролетарского революционера, не встречают отклика со стороны некоторых руководителей оппозиции, у которых уже создалась определенная консервативная психология. Ее можно характеризовать так: крайняя, иногда болезненная чувствительность в отношении всего того, что касается своего собственного интимного кружка, и довольно большое безразличие ко всему тому, что касается всего остального мира. Я пытался в циркулярных письмах и в статьях, никого не называя по имени, т.е. щадя личное самолюбие молодых товарищей, обратить их внимание на необходимость решительного изменения внутреннего режима левой оппозиции. Возражений я не встречал, наоборот, нередко находил затем те же формулировки в официальных изданиях немецкой оппозиции. Но практика шла по прямо противоположному пути. Когда я снова пытался в письмах указывать на эту двойственность, я наталкивался лишь на раздражение. В этих попытках и усилиях поправить дело без острого организационного кризиса, прошел год. Товарищи, политика которых мне казалась особенно опасной, занимались в течение этого времени главным образом упрочением позиций своего кружка. Они достигли в этом некоторых успехов — за счет идейных и организационных интересов немецкой оппозиции. В общей работе последней наблюдаются отсутствие инициативы, застой, топтание на месте. Зато развивается бешеная энергия в борьбе за самосохранение руководящего кружка. В конце концов это привело к глубочайшему внутреннему кризису, основой которого является противоречие между прогрессивными потребностями развития оппозиции и консервативной политикой руководства.
В течение последних недель я получил из Саксонии, из Берлина, из Гамбурга ряд в высшей степени тревожных известий и документов, а также настойчивых требований вмешательства интернациональной левой оппозиции в немецкий кризис. Таковы обстоятельства, вынудившие меня поставить ряд вопросов, связанных с этим кризисом, на обсуждение всех секций интернациональной левой.
* * *
Одним из крайних представителей кружкового консерватизма является т. Ландау. Его школа является типично «австрийской» школой в указанном выше смысле. Ландау — создатель, воспитатель и защитник австрийской группы «Манруф». Мы видели эту группу в действии. Она может отказаться от своих идей, но не от своих вождей. Достаточно красноречив один тот факт, что т. Ландау вообще решается в революционной среде защищать группу «Манруф» и требовать для нее руководящего места в оппозиции. То, что эти люди сегодня с Брандлером, завтра с нами, чтоб объединиться с Грефом и снова вернуться на старое пустое место; то, что эти люди в борьбе за свое пустое место действуют отравленным оружием в лагере левой оппозиции, все это может быть и «ошибки» (сегодня Ландау это признает), но все эти ошибки отступают на задний план перед тем фактом, что эти люди являются политическими клиентами самого Ландау. Это и есть картина клики, т.е. группы, объединяющейся вокруг лица, а не вокруг идей.*
* С какой добросовестностью т. Ландау информирует местные организации, показывает письмо ко мне из Людвигсгафена от 2 февраля, которое говорит: «Что касается позиции т. Ландау и Правления в австрийском вопросе, то события в Австрии подтвердили его». Нужны ли тут еще комментарии? — Л.Т.
Не менее ложна позиция т. Ландау во французском вопросе, хотя, к сожалению, здесь немецким рабочим труднее следить за развитием идейной борьбы, чем в Австрии. Синдикализм является ныне специфической формой оппортунизма во Франции. Отход от коммунизма и от пролетарской революции чаще всего и легче всего принимает во Франции синдикалистскую форму. Уметь под этой формой сразу распознать и разоблачить оппортунистическое содержание есть первая обязанность французского коммуниста. Старое Правление Лиги не сумело этого сделать, несмотря на предупреждения и советы. Это привело к тому, что внутри Лиги образовалась полусиндикалистская фракция, которая, работая в профсоюзах, стала перегородкой между Лигой и синдикатами, вместо того, чтобы служить связью между ними. В результате рост левой оппозиции задержался на долгий ряд месяцев. Т. Ландау имел полную возможность следить за развитием французского кризиса, так как он читает по-французски и сотрудничает во французской печати. С своей стороны, я в ряде писем настаивал на том, чтобы немецкое Правление, ввиду огромной важности вопроса, внимательно познакомилось с французским кризисом и помогло бы французским товарищам немецким опытом: в этом ведь и выражается интернационализм на практике! Но так как личные связи кружка Ландау были на стороне французской группы, которая вела ложную политику, то Ландау систематически мешал немецкой организации занять в этом коренном вопросе правильную позицию. Политика отмалчивания, оговорок и маневров во французском вопросе продолжается немецким Правлением до сегодняшнего дня. Более того: т. Ландау не упускает ни одного случая, чтоб не атаковать товарищей из нового Правления Лиги, стремящегося исправить старые ошибки. Такова неподкрашенная правда, которая завтра станет ясна каждому оппозиционному рабочему!
Берлин и Лейпциг.
Политика кружка, политика личных связей и комбинаций выступит перед нами еще ярче, если мы посмотрим, как т. Ландау относится к тем элементам левой оппозиции в Германии и к целым рабочим организациям, которые позволяют себе критическое отношение к его действиям.
Лейпцигская организация является самой сильной и самой активной организацией левой оппозиции в Германии. Несомненные положительные черты этой организации: активное и успешное стремление проникнуть в ряды партии, пролетарская деловитость, организационная инициатива, вообще те качества, которых так не хватает пока что левой оппозиции. Именно потому, что лейпцигская организация чувствовала свой здоровый рост и стояла на собственных ногах, она проявляла заботу о собственной самостоятельности, требовала, чтоб ее сообщения и мнения находили себе место в органе фракции, и не терпела над собой голой команды. Не надо забывать, что если мы централисты, то не иначе, как демократические централисты; причем централизм нам нужен для революционного дела, а не во имя «престижа» начальства. Кто знает историю большевистской партии, тому известно, какой широкой автономией пользовались всегда местные организации: они издавали собственные газеты, в которых открыто и резко подвергали критике, когда находили нужным, действия Центрального комитета. Если бы, в случае принципиальных разногласий, Центральный комитет попытался разогнать местную организацию или лишить ее литературы, огня и воды, прежде, чем высказалась партия, такой Центральный комитет сам сделал бы себя невозможным. Разумеется, когда бывало необходимо, большевистский Центральный комитет умел приказывать. Но ему подчинялись только потому, что знали абсолютную лояльность ЦК по отношению к каждому члену партии, постоянную готовность руководства представить на суд партии всякое серьезное разногласие. И, наконец, что важнее всего, Центральный комитет имел громадный теоретический и политический авторитет, который он постепенно, в течение ряда лет, приобрел не командой, не окриками, не разгромами, а правильным руководством, проверенным на деле в больших событиях и боях.
Несчастье берлинского Правления, руководимого т. Ландау, состоит в том, что оно отчасти не успело, отчасти не сумело завоевать хотя бы небольшой авторитет. Достаточно напомнить,что это Правление провело в октябре неслыханно склочную конференцию, которая не вынесла решения ни по одному политическому вопросу. Таких примеров немного в истории революционных организаций! Совершенно очевидна слабость Правления в вопросах действительного революционного руководства. Сама по себе эта слабость вполне объяснима. Недостаток подготовки и опыта может быть устранен только с течением времени. Однако, глубокая вина Правления и, прежде всего, т. Ландау в том, что чем меньше их руководство дает организации, тем больше они требуют от организации слепого повиновения.
В прошлом письме я цитировал постановление немецкого Правления от 13/1, приказывающее, чтоб по вопросу о политике французской Лиги — следовательно не по вопросу неотложного практического действия в Германии, а по вопросу принципиальной международной дискуссии, — все члены организации защищали не свои мнения, а мнение Правления. Какое мнение? То, которого у Правления нет: оно еще только собирается его выработать. Я перечитывал это постановление несколько раз, протирая глаза. И сейчас я все еще должен каждый раз напоминать себе, что дело идет о факте, а не о скверном анекдоте. Один этот пример позволяет лучше, чем все журналистские упражнения, заглянуть в сознание кое-каких оппозиционных руководителей. Когда человек служит панихиду по своем отце, я, даже не зная ничего об этом человеке, с уверенностью скажу: с материализмом он не имеет ничего общего. Так же точно, читая постановление немецкого Правления, запрещающее членам немецкой организации думать о французском кризисе иначе, чем т. Ландау (который еще не успел подумать), то я вынужден сказать: здесь такое сочетание журналистского высокомерия и скороспелого бюрократизма, которое превосходит своей бесплодностью и смехотворностью все образцы, данные практикой сталинской и тельманской бюрократии. Более мягкой оценки я не могу найти*.
* Не лишне отметить, что требуя беспрекословного повиновения от местных организаций, сам Ландау не проявляет ни малейшей склонности подчиняться решениям интернациональной организации. Когда Бюро двумя голосами против голоса Ландау приняло проект платформы для австрийской оппозиции, Ландау, за спиной Бюро, в котором он остался в меньшинстве, предложил письменно близким ему элементам в Вене игнорировать проект Бюро, а принять проект его, Ландау. Это не случайно. Люди, лишенные внутренней дисциплины,тем смелее требуют ее от других. — Л.Т.
Нет ничего удивительного, если, при таких нравах, самостоятельность саксонской организации сразу показалась непогрешимому берлинскому Правлению «федерализмом» и прочими смертными грехами. Началась со стороны Правления война, мелочная, изнурительная и беспринципная. В течение месяцев я с возрастающей тревогой наблюдал за этой борьбой, пытаясь убедить руководящих товарищей Берлина и Лейпцига прийти, за отсутствием принципиальных разногласий, к практическому соглашению, так чтобы предстоявшая прошлой осенью конференция могла быть посвящена не мелочной склоке, а вопросам революционной борьбы. Дело шло в первую голову о т. Ландау, как признанном руководителе Правления, и о т. Велле, как признанном руководителе саксонской организации.
На ряд моих настойчивых писем Ландау ответил мне 5-го сентября п.г. письмом, которое произвело на меня вполне благоприятное впечатление. Я привожу точную цитату из этого письма:
«У нас теперь господствует сравнительное спокойствие; я очень надеюсь, что сможет установиться дружное и лояльное сотрудничество между Веллем и нами; это кажется мне лично тем более важным, что Велль является единственным, кто мог бы дальше руководить политической работой, если б я оказался вынужден покинуть Берлин… Эти соображения вытекают не из фракционных забав, а из того факта, что мы, «эмигранты» из Коминтерна, часто падаем жертвами болезненных явлений эмиграции; второстепенные политические и тактические вопросы и разногласия ведут, при натянутых и враждебных личных отношениях, к тяжким потрясениям, которых можно избегнуть, если знаешь их причины и опасности».
Эти строки совершенно правильны по существу. Особенно интересна для нас та оценка, которая дается здесь Веллю, как единственному лицу, способному руководить всей организацией в случае отъезда Ландау. Так как дело идет о революционной пролетарской организации, то ясно, что своей характеристикой Ландау признает Велля принципиально выдержанным революционером и коммунистом, способным на руководящую роль. Вряд ли можно дать более хвалебную характеристику.
30-го января тот же Ландау пишет мне:
«А группа Велля? Ну, мы очень подробно раскроем перед интернациональной оппозицией центристский характер этой группы. Вам будет трудно примкнуть к воззрениям, которые защищает группа Велля, еще труднее будет фракции Велля поддерживать клевету и помешать ее (фракции) ликвидации Правлением».
Само Правление в циркулярном письме от 5 февраля пишет об «очищении немецкой оппозиции» от центристской фракции Велля. На собраниях говорят прямо о неизбежности исключения фракции Велля, т.е. о расколе. Такими образом, в течение немногих недель, которые т. Велль провел, к тому же, вне Германии, он превратился из лучшего (после самого Ландау) и единственного (в случае отъезда Ландау) руководителя немецкой оппозиции — в центриста, которого надо разгромить, исключить и уничтожить. Дело тут идет не о лице, а о целой организации.
Что это значит? Каковы политические критерии Ландау, которые позволяют ему так легко превращать лучшее в худшее? И можно ли серьезно относиться к оценкам, которые делает Ландау в столь ответственных вопросах?
В своем письме от 6 января т. Франкель* привел, между прочим, так же и цитированную выше крайне лестную оценку Велля. Что же делает т. Ландау, уличенный в столь убийственном противоречии? Он временно умолкает — на пять дней, — предоставляя слово Правлению. Вот, что писало это последнее 25 января:
«Правление устанавливает, что данная т. Ландау оценка Велля не имеет ничего общего со взглядами Правления. Последнее видит в такой оценке выражение известной примиренческой позиции т. Ландау по отношению к беспринципной и политически совершенно разбитой фракции (Велль), которая поднялась на дрожжах саксонского федерализма»… и пр.
* Отвечая на письмо т. Франкеля мелкими уловками, т. Ландау, как всегда поступают в беспринципной борьбе, пытается скомпрометировать Франкеля лично: зеленый студент, секретарь Троцкого и пр. Если не ошибаюсь Франкель принадлежит к той же социальной категории служащих, что и т. Ландау. Несмотря на молодой возраст, т. Франкель уже в течение 7 лет участвует в революционном движении, с 1927 г., как оппозиционер в Чехословакии и во Франции, где он представлял на международной апрельской конференции прошлого года чешскую группу, в то время, когда я еще не знал о его существовании. Если Франкель помогает мне в работе, то потому, что это — общая работа, в которой он имеет и защищает свои взгляды с не меньшим правом, чем Ландау. Но разница в том, что письмо Франкеля состоит из бесспорных фактов и политической критики, ответ же Ландау состоит из уверток и инсинуаций. — Л.Т.
Таким образом Правление «дезавуировало» Ландау, который, оказывается, известен (!) своим примиренческим отношением к «беспринципной фракции» Велля. Писал ли т. Ландау сам эти строки о себе, или поручил кому-либо другому, этот вопрос техники нас не интересует. Игра видна насквозь: Понтий разоблачает Пилата. Но политически дело во всяком случае представляется крайне плачевно, как для Правления, так и для Ландау. Что такое примиренчество? Примиренчество есть скрытый, замаскированный оппортунизм или центризм. Если т. Ландау «известен» своим примиренчеством по отношению к беспринципной фракции, то это значит, что «известен» его скрытый оппортунизм или полуоппортунизм. Но почему же Правление ссылается на это, как если б дело шло о пустяке? Почему Понтий так снисходительно относится к Пилату?
Но дело обстоит еще хуже. В чем и как выражается действительное примиренчество по отношению к центризму? В том, что примиренец не отдает себе достаточного отчета в опасности центризма и склонен поэтому смягчить свою оппозицию по отношению к нему. Такова сейчас позиция Грефа. Он является типичным примиренцем по отношению к центризму. Но сентябрьская позиция Ландау не имеет с этим ничего общего. Ландау не говорит: надо смягчить борьбу с центристом Веллем. Нет, Ландау говорит: надо поставить Велля во главе организации, так как он есть единственный человек, способный руководить ею. Причем же тут примиренчество?
На самом деле Правление говорит совсем другое, а именно: т. Ландау не способен отличить человека, которого надо поставить во главе организации, от человека, которого надо исключить. Вот что говорит Правление! Ну, увы, это же самое говорит и Ландау о себе. Ибо забывши на этот раз о своем «известном примиренчестве», он через пять дней (30 января) повторяет слова Правления о необходимости разгромить центристскую фракцию Велля, уже от своего имени!
Непримиримость примиренца Ландау по отношению к саксонской организации, становится особенно красноречивой, по сравнению с отношением Ландау к группе «Манруф». Там дело идет о группе, которая в понедельник — с левой оппозицией, во вторник — с брандлерианцами, в четверг — с Грефом; но зато это «своя» группа. Всякий, кто критикует ее, — враг. Тт. Молинье и Миль, которые дали совершенно беспристрастную оценку этой группы, подвергаются совершенно недопустимым атакам со стороны Ландау. Другое дело — саксонская организация. Правда, она не шаталась справа налево. Но зато она хочет самостоятельно размышлять, обсуждать и участвовать в решениях, а не просто подчиняться команде высокого Правления. Эту организацию надо разгромить, от нее надо очистить оппозицию. Вот вам две разные мерки. Из чего они вытекают? Из марксистского критерия? Из революционных интересов? Нет, об этом Ландау сам сказал нам в цитированном выше письме от 5 сентября: он назвал свою собственную болезнь эмигрантской болезнью и правильно определил ее как искусственное раздувание политических разногласий вследствие враждебных личных отношений. Слово «эмиграция» тут, конечно, не вполне подходит. Точнее сказать клика. Тогда вопиющие противоречия Ландау объяснятся вполне: они вытекают из меняющихся потребностей клики, которая борется за свое существование и за свое верховенство, во что бы то ни стало и несмотря ни на что.
Итак, нам обещают доказать в самом близком будущем, что «фракция» Велля должна быть разгромлена. Но ведь пока еще это не доказано. Никто еще не читал ни одной статьи, обосновывающей это обвинение. Между тем, разгром уже начался. В Гамбурге исключены товарищи, солидарные с Лейпцигом, но не солидарные с Берлином. Сношения Берлина с Лейпцигом фактически прерваны. Лейпцигских членов Правления уже больше не приглашают на заседания. Где принципиальная основа всех этих раскольнических действий? Ландау обещает нам ее «очень подробно» объяснить, очевидно, после того, как разгром завершится. Увы, здесь все опрокинуто на голову. Там, где дело идет о действительной борьбе тенденций, а не о борьбе клик, процесс имеет прямо противоположный характер: сперва возникают те или другие политические разногласия; они освещаются на собраниях и в печати; ответственные революционеры заботятся при этом о том, чтоб принципиальная дискуссия не нарушала организационного единства; иностранные секции получают полную возможность высказать свое мнение и т.д. Лишь если в результате всей этой идейной борьбы обнаруживается действительная непримиримость взглядов, наступает час раскола. Так происходило по отношению к Ленинбунду, где глубоко принципиальная дискуссия имела интернациональный характер, прежде, чем Урбанс покинул интернациональную левую. Так было в бельгийской оппозиции, где дискуссия происходила в печати и на собраниях в течение многих месяцев, с участием русской и французской оппозиции, прежде, чем дело дошло до раскола. Во Франции дискуссия велась дважды (по вопросу о «повороте» Коминтерна и по синдикальному вопросу) на страницах печати и на собраниях, с участием других национальных секций, причем без раскола достигнуто было изменение политической линии.
Как же обстоит дело в Германии? Фактически Правление уже объявило состояние раскола. Между тем принципиальная полемика обещана лишь впереди. Борьба клик есть карикатура идейной борьбы. А в карикатурах ноги нередко занимают место головы, а голова оказывается на месте ног.
«Теоретическое» обоснование раскольнической политики т. Ландау.
…В то время, как мы писали эти строки, получился февральский номер берлинского «Коммуниста» со статьей «О центристских течениях». Статья эта имеет чисто ритуальный характер: это панихида по убиенным, а не открытие дискуссии. К счастью, убитые живы и здоровы, и мы надеемся с ними еще повоевать в общих рядах с классовым врагом. Мы надеемся вместе с тем, что и Ландау — может быть не сразу — найдет свое место в наших рядах и научится отличать идейную борьбу от беспринципной свалки клик.
Пока что статья «Коммуниста» показывает, что редакция этого различения делать не умеет. Формально статья направляется против Грефа и даже против «Манруфа». Фактически же она имеет задачей оправдать разгром так называемой фракции Велля. Вся статья есть маскировка, имитация, чтобы не сказать идейная подделка. Ландау вообще схватывает идеи легко и легко их формулирует. Но я очень боюсь, что именно поэтому он их не продумывает до конца. Если подвергнуть статью серьезной критике, хотя бы в десять раз более снисходительной, чем критика самого Ландау по отношению к саксонцам, то пришлось бы вынести очень жестокий приговор. Доводы Ландау против Грефа имеют словесный характер и бьют в большинстве мимо цели. От экономических аргументов Ландау отделывается общими формулами, которые не дают ответа на поставленные Грефом вопросы.
Поскольку Греф — против буржуазии и социал-демократии, — говорит, что первичной причиной подъема коллективизации явились не административный нажим, а экономические факторы, то он прав. Когда Ландау огульно возражает против этого, то он из чужих правильных мыслей делает совершенно неправильное употребление и облегчает задачу Грефа.
Когда Ландау пишет о росте капиталистических элементов в СССР, не определяя, что он под этим понимает, то он дает оружие в руки Грефа, который, в отличие от Ландау, знает факты и цифры, следит за экономической жизнью СССР, хотя и делает из своих знаний в корне ложные политические выводы.
Точно так же в своих тезисах к конференции, представляющих крайне небрежную компиляцию из старых работ русской оппозиции, Ландау показывает, как легко и беззаботно он относится к программным вопросам, схватывая налету готовые формулы, но далеко не всегда улавливая их связь с живым процессом развития. Обо всем этом я предпочел бы говорить совсем другим тоном, в пропагандистских статьях, отчасти даже в частных письмах к Ландау, указывая ему на его ошибки, помогая ему овладеть вопросами. Но для этого нужно со стороны самого Ландау желание серьезно учиться. К сожалению, все внимание Ландау направлено совсем в другую сторону. Без добросовестной попытки выяснить неясные ему или спорные для него вопросы, он пускает за кулисами в ход инсинуации против всех тех, кто не согласен вместе с ним громить «фракцию Велля». Только это и вынуждает меня указать на то, что излишняя решительность нашего хирурга объясняется тем, что он не знаком с анатомией и готов резать, где попало, если это требуется соображениями «престижа».
Статья «Коммуниста» имеет своей действительной задачей развязать Ландау руки не только против саксонцев, но и против интернационального Секретариата, и против русской оппозиции, и против большинства французской оппозиции, и — полагаю, — против большинства других национальных секций. Чтоб облегчить себе задачу, Ландау начинает с установления своего политического алиби по отношению к подвигам своих венских друзей. Ландау журит «Манруф», делает ему отеческий выговор, укоряя своих учеников в том, что они не проявили той «непримиримости», которой от них ждал Ландау. Да, только «непримиримости» не хватает «Манруфу»!.. Но в то же время из этой статьи, политически фальшивой с начала до конца, совершенно ясно видно, что Ландау, раскрывая свои объятия «Манруфу», готовится громить саксонцев, гамбургцев, Интернациональный Секретариат и всех остальных. Если, конечно, все они дадут себя громить.
Но в чем же, все-таки, состоит центризм саксонцев? Все дело сводится, как оказывается, к вопросу об одной спорной формулировке, касающейся СССР. Саксонские товарищи возражают против употребленного мною выражения об «элементах двоевластия» в СССР, так как, по их мнению, такое выражение может подать повод для ложных выводов в духе Урбанса, именно, что диктатуры пролетариата в СССР уже нет. Однако, лучше всего привести собственную формулировку саксонских товарищей из их документа от 23 января:
«Формулировка «элементы двоевластия» говорит больше (чем элементы термидора, элементы бонапартизма. Л. Т.). Она относится к конкретной ситуации между февралем и октябрем 1917 года, где рядом с буржуазным аппаратом господства, Временным правительством, уже существовал пролетарский аппарат господства, советы. Применительно к нынешнему положению в России это означало бы, что рядом с пролетарским государственным аппаратом, советом, существует аппарат контр-революции, который, в случае контр-революции играл бы роль, подобную той, как советы в противоположном случае. Мы поэтому против употребления выражения «элементы двоевластия», ибо, не говоря уже о том, что оно дает новую пищу старой урбанской путанице, оно может подать повод к фальшивым политическим прогнозам. Отвергая это выражение, мы думаем действовать как раз в духе т. Троцкого, который в последнее время очень резко выступил против схематического применения исторических аналогий… Ввиду всего этого мы думаем, что нет никакого противоречия, если мы отклоняем формулировку «элементы двоевластия», и в то же время выражаем наше согласие с интернациональной оппозицией в основном вопросе о положении в России».
Элементарная добросовестность требовала бы, чтобы «Коммунист», раз он решил открыть полемику против саксонских товарищей по этому вопросу, прежде всего привел бы их собственную формулировку. Это дало бы возможность читателю судить о действительных размерах разногласия. Русская оппозиция в течение годов протестовала против возмутительного метода сталинских бюрократов, выдергивающих из наших документов отдельные фразы или слова и открывавших на этой основе бешеную травлю против оппозиции. Честная информация есть основа идейной жизни партии. Честная информация есть первая буква партийной демократии. Редакция «Коммуниста» не дает честной информации. Она не решается привести дословно ту цитату, на основе которой строит все свое обвинение. Ограничившись голой ссылкой на то, что саксонцы отрицают наличие элементов двоевластия, «Коммунист» сближает их с Грефом. Все это нужно для того, чтобы как-нибудь создать идеологию центризма. Известный в сентябре своим примиренчеством, но совершено непримиримый в феврале Ландау объявляет: «Этот вопрос является главным критерием интернациональной оппозиции». Какой вопрос? Существо дела или формулировка? На подмене существа формой, на мелком софизме, на игре словами построена вся доктрина раскола.
Я считаю, что опасения, которые выражают саксонские товарищи по отношению к моей формулировке, неправильны. Но я не вижу здесь принципиальных разногласий. Саксонские товарищи ошибаются, когда пишут, что я употребил спорное выражение «всего лишь один раз». Оно имеется даже в платформе русской оппозиции, хотя и в очень осторожной, чрезвычайно смягченной форме. На одной из первых страниц платформы задачей партии объявляется ослабление роста враждебных сил, «препятствуя им создать то положение фактического, хотя бы подспудного двоевластия, к которому они стремятся». Эта формулировка явилась результатом долгого обсуждения. Я отстаивал более категорическое выражение, заключающее в себе прямое указание на то, что в стране уже имеются известные элементы двоевластия. Некоторые товарищи вообще возражали против упоминания о двоевластии, приблизительно по тем же соображениям, что и саксонские товарищи. После споров сошлись на приведенной выше осторожной формулировке. Никто из нас не считал спора о формулировке принципиальным. Мы были солидарны в основном и расценивали эффект той или другой формулировки с точки зрения пропагандистской.
Саксонские товарищ правы, когда говорят, что мы привыкли двоевластие связывать только с периодом февраль-октябрь 1917 года в России. На самом деле двоевластие или, по крайней мере, элементы двоевластия (что совсем не одно и то же) характеризуют все революционные и все контр-революционные периоды, или, говоря шире, все эпохи, когда подготовляется или происходит смена классов у руля власти. Я не могу, однако, останавливаться здесь на этом в высшей степени важном вопросе; ему посвящена глава моей «Истории русской революции», которая должна выйти в начале апреля. Здесь отмечу лишь одно: исторические аналогии вообще законны лишь в определенных пределах. Злоупотребить можно и термидором, и бонапартизмом, — не меньше, чем элементами двоевластия. Но вне исторических аналогий нельзя все же политически мыслить, ибо человечество не может начинать каждый раз свою историю сначала.
Саксонские товарищи признают, «что пролетарский государственный аппарат пронизан элементами (отчасти членами партии), которые держат курс на контр-революционный переворот»: это дословная цитата. Но поскольку эти элементы пронизывают государственный аппарат, постольку они имеют, следовательно, в своих руках какую-то часть государственной власти, толкая, по ленинскому выражению, государственную машину не туда, куда нужно пролетариату, а туда, куда нужно буржуазии. Это и значит, что наряду с аппаратом власти пролетариата имеются элементы власти другого класса. Режим в целом обнаруживает, таким путем, элементы двоевластия. Но контр-революция не имеет теперь такого аппарата, — возражают саксонские товарищи, — какой революция имела при керенщине. Совершено правильно! Но именно поэтому мы говорим не о двоевластии, а лишь об элементах двоевластия.
Спор, как видим, имеет формальный, почти терминологический характер. Именно так и оценивают разногласие сами саксонские товарищи. Они пишут, при этом: «мы считали и считаем, широкую дискуссию по этому вопросу излишней. Характерно, что снова и снова делаются попытки развернуть дискуссию по этому вопросу, одновременно с умышленным уклонением от дискуссии по жгучим немецким вопросам. Причину тут надо искать в каких-то других, не деловых соображениях». Совершено верно! И причина тут совершенно ясна. Она относится целиком к области мелкой дипломатии. Так как саксонские товарищи высказались против определенной формулировки русской оппозиции, то Ландау надеется таким образом создать искусственное разногласие между нами и саксонской организацией. Вот на такие вещи т. Ландау главным образом и расходует свои силы, свою изобретательность, свое внимание. Этим он вынуждает и нас тратить время на развязывание умышленно завязанных узлов. Горе тому руководителю, который вносит в рабочие головы путаницу вместо ясности!
О подготовке бонапартизма.
Замечательно, что по поводу моих слов «партийная подготовка бонапартизма завершена… в партии окончательно установлен плебисцитарный режим», та же статья «Коммуниста» говорит: «Мы ни от кого не требуем, чтоб он считал эти слова неприкосновенными»… Но тогда почему же саксонцы должны считать неприкосновенной другую формулировку, т.е. другие «слова»? У Ландау, как всегда, одно правило — для «своих», другое — для «чужих». Вот в чем суть!
Ни та, ни другая формулировка не являются, конечно «неприкосновенной», об этом смешно и говорить. Но разница между Ландау и саксонцами та, что последние совершенно точно и ясно указывают, с чем они в моей формулировке согласны, а с чем не согласны; тогда как Ландау ограничивается загадочной фразой: «мы не требуем ни от кого, чтоб эти слова признавались неприкосновенными». Эта оговорка явно намекает на то, что Ландау с чем-то не согласен. Почему же он не говорит ясно: с чем именно? А между тем мне пишут, что Ландау и его друзья уже обвиняют на собраниях Раковского в урбансизме, а Троцкого — в примиренчестве по отношению к Раковскому. Но Ландау, который любит иметь в запасе алиби, не решается перенести этот вздор в печать. Однако, чтоб его друзья не заподозрили его в недостатке идейного мужества, он делает в статье намек, оговорку, подмигивает глазом. Увы, такие приемы именно и свидетельствуют о недостатке идейного мужества.
«Партийная подготовка бонапартизма завершена». Что то значит? Партия есть основное орудие пролетариата в борьбе против контр-революции. Существует ли сейчас в СССР то, что мы все до сих пор понимали, как партию? Нет, не существует. Там, где все решения выносятся независимо от партии; где съезд может быть отложен на год, на два, на три, причем, никто не посмеет поднять голос протеста; где состав съезда определяется секретарями, назначенными Сталиным; где Сырцов, председатель Совнаркома, вынужден обсуждать ошибки пятилетки на нелегальном (!) собрании, а Беседовский председательствует в комиссии при чистке партии накануне своего прыжка через забор, — там партии нет. Она живет в традициях пролетариата, в сознании передовиков, в глухой работе мысли масс, в тайных совещаниях кружков, в лозунгах левой оппозиции, — но это — осколки и элементы партии, силы которых нельзя измерить, эволюции которых нельзя проверить. Официальная же партия стала чисто плебисцитарной организацией. Разумеется, это политическое перерождение партии произошло на основе диктатуры пролетариата, которая держится не официальной партией, а другими, глубокими, но неоформленными силами и тенденциями. Что же касается официальной партии, то к моменту разгрома правых господство аппарата над классом и Сталина над аппаратом достигло наивысшей точки. Дальше по этому пути идти уже некуда. Какая часть аппарата и какая часть рядовых членов партии, в случае контр-революции, окажется по ту сторону баррикады? Нет никакой возможности предрешить этот вопрос. Плебисцитарный режим сделал невозможным контроль через партию над соотношением классовых сил в стане. А ГПУ для этого — увы! — недостаточно, тем более, что само ГПУ, расстреливающее Блюмкиных и заменяющее их Агабековыми, нуждается в контроле. В этом смысле я и говорю, что в плоскости официальной партии сделано все, что можно, для облегчения бонапартистского переворота. Эта часть процесса достигла завершения. Греф видит в таком анализе каутскианство. Но Греф не оригинален: Бухарин обвинил нас в каутскианстве в тот час, когда мы впервые произнесли слова о термидорианской опасности. Ландау считает, что фраза о подготовке бонапартизма не является «неприкосновенной». Нельзя ли пояснее, поточнее, посмелее?
* * *
И это все начет центризма «фракции Велля»? — спросит читатель. Увы, пока все. Неужели же можно с такой амуницией поднимать интернациональный бой? Может быть и нельзя, но нужно. Необходимо дозарезу. Надо заранее обеспечить на конференции большинство для берлинского Правления. Это основная задача нынешней эпохи. Поэтому… поэтому надо произвести «чистку» фракции до конференции. По какому критерию? Нельзя же прямо поставить вопрос: кто за Ландау, кто против Ландау. Это выглядело бы слишком… плебисцитарно. Приходится действовать иначе: сперва произвести подсчет, кто за, кто против, а затем пришивать тем, кто против, смертные грехи: одному уклон, другому — нарушение дисциплины, третьему — нелояльные действия. Механика известна. Она давно создана сталинским аппаратом. Тельман превратил эти приемы в карикатуру, а берлинское Правление организации большевиков-ленинцев (!!!) хочет как будто стать карикатурой карикатуры. Вот, как идет подготовка новой конференции!
* * *
Я не могу здесь, к сожалению, остановиться, за недостатком места, на том специфическом и невыносимом «рабочелюбии», которое составляет нерв демагогии т. Ландау. Когда он защищает своих австрийских клиентов, совершающих недостойные действия, то он защищает «рабочих» против обвинения со стороны «интеллигентов». Когда он атакует саксонскую организацию, то это потому, что во главе ее стоят «интеллигенты» и пр. и пр. Это заискивание интеллигента Ландау перед рабочими прикрывает методы и приемы, абсолютно чуждые и враждебные духу пролетарской организации. Как беспощадно бичевали некогда Маркс и Энгельс такого рода приемы! Рабочим нужно не заискивание, а правильная политика.
По существу политических задач немецкой оппозиции я отчасти высказался в брошюре «Поворот Коминтерна и положение в Германии». В процессе подготовки действительной конференции я постараюсь принять дальнейшее участие в обсуждении программных, политических и организационных задач немецкой оппозиции, и настоятельно приглашаю к тому же осведомленных товарищей из других национальных секций.
В настоящий же момент дело идет о том, чтоб отвести авантюристический удар и помочь немецкой оппозиции выйти из кризиса с наименьшими затруднениями и потерями.
Какую цель преследует настоящее письма?
Необходимость в этом письме, как уже сказано, выросла из того, что все предшествующие попытки убедить т. Ландау путем частных писем в неправильности его образа действий и в разрушительности его методов, не привели ни к чему, или, вернее сказать привели к противоположным результатам: Ландау занимается сейчас гораздо более закулисной работой по созданию своей особой интернациональной фракции, чем революционными задачами немецкой оппозиции. Увлекаемый логикой своей ошибочной позиции, т. Ландау в письмах, речах, циркулярах открыл совершенно неслыханную кампанию травли не только против своих противников в Германии, но и против интернациональной организации, в особенности против Секретариата, выполняющего столь ответственную работу, против большинства французской секции и против русской оппозиции. В этих условиях мне не оставалось ничего другого, как перенести спорные вопросы на открытое обсуждение. То, чего не удалось достигнуть индивидуальным путем (убеждением, перепиской) может быть будет достигнуто коллективным путем. Немецкая оппозиция, как и интернациональная, должны, мне думается, отвергнуть методы т. Ландау, призвать его к порядку, наметить более правильные пути работы и более здоровые организационные формы.
Одним из очень «смелых» выпадов Ландау является его заявление, будто я собираюсь «административными мерами» ликвидировать его группу. Этому он противопоставляет, с своей стороны, требование открытой идейной борьбы. Мы снова имеем здесь перед собой имитацию, мимикрию, подделку под чужие взгляды. Свои закулисные махинации, исключения и разгромы организаций и групп, без всякого принципиального основания, Ландау называет идейной борьбой. Мое предложение прекратить организационные махинации и честно подготовить конференцию он называет «механическими административными мерами». Неужели же Ландау серьезно считает, что такого рода эквилибристикой он убедит серьезных людей или укрепит доверие к себе?
Незачем говорить, насколько я далек от той мысли, что лейпцигскую организацию надо признать образцовой (она, надеюсь, сама этого не думает) и сколь мало я готов брать на себя ответственность за все действия т. Велля. Наоборот, я с ним расходился не раз и не скрывал от него в письмах свое мнение, когда считал, что он совершал серьезные ошибки. Они выражались, главным образом в том, что в порядке обороны и в порывах возмущения, бóльшей частью справедливого, Велль становился на путь Ландау, не видя других методов, кроме раскола. Между тем лозунг: «исключить Ландау» неправилен, опасен, вреден. Ведь беда не в том, что у Ландау недопустимые методы, а в том, что значительная часть оппозиционных рабочих эти методы терпит. Задача состоит в том, чтоб убедить этих рабочих в несовместимости режима Ландау с режимом революционной пролетарской организации. А когда это удастся, то, может быть, — я, по крайней мере, хочу на это надеяться, — и сам Ландау переучится и перевооружится. Так и только так стоит сегодня этот вопрос. Как он станет завтра — покажет завтрашний день. Здесь слишком многое зависит от поведения самого Ландау, ибо нельзя закрывать глаз на то, что для сохранения единства необходима добрая воля с обеих сторон. С нашей стороны она есть полностью. Т. Ландау придется ее еще доказать на деле.
Руководители не только учат, но и учатся. Немецким рабочим-оппозиционерам нужно создать такие условия, при которых тт. Ланду и Велль шли бы в общей упряжке, дополняя друг друга.
Ни саксонская организация, ни группа Ландау не представляют в настоящее время каких-либо самостоятельных течений, тем более — непримиримых. Но беспринципная организационная борьба, не остановленная вовремя, может незаметно наполниться чуждым политическим содержанием. Ведь уже и сегодня Ландау занялся искусственным идеологическим оправданием своей политики и превратил, нечаянно для самого себя, борьбу против Велля в борьбу… против интернациональной левой. Не нужно быть пророком, чтобы предсказать, что на этом пути группа Ландау — без теоретического багажа, без революционных традиций, без политического опыта — может забраться только в невылазное болото. Мы говорим поэтому берлинским руководителям: остановитесь, пока не поздно! И мы предупреждаем рабочих, идущих сегодня за Ландау: вас ведут по опасному пути!
Как повернуть на правильный путь? Этого нельзя сейчас сделать без активной интернациональной помощи немецким товарищам. Наиболее неотложные меры ясно вытекают из создавшейся обстановки.
Практические предложения.
1. Необходимо приостановить какие бы то ни было репрессии, исключения и отсечения, в связи с фракционной борьбой в немецкой оппозиции. Поскольку дело идет о чисто индивидуальных случаях, вопросы, по требованию одной из сторон, должны рассматриваться при участии представителей интернационального Секретариата.
2. Специальная, как можно более авторитетная, контрольная комиссия при интернациональном Секретариате должна рассмотреть обжалования со стороны уже исключенных товарищей (Гамбург и пр.) и вынести свое решение.
3. Конференция должна быть заранее подготовлена таким образом, чтоб способ представительства не давал никакого повода ко взаимным подозрениям и обвинениям.
4. Во всех тех случаях, где обнаружатся организационные столкновения и нарекания, проверка должна естественно принадлежать интернациональному Секретариату, с привлечением особо надежных и беспристрастных товарищей из других национальных секций.
5. «Коммунист» должен давать место статьям обоих групп, в порядке дискуссии.
6. Тезисы и контр-тезисы к немецкой конференции должны быть опубликованы в интернациональном Бюллетене на нескольких языках, не меньше, как за месяц до открытия конференции.
Если эти предложения или другие, в том же духе, будут одобрены интернациональным Секретариатом и секциями интернациональной левой, останется спросить: приемлемы ли они для группы Ландау? Это вопрос можно поставить уже и сейчас. С точки зрения политической целесообразности, как и с точки зрения методов демократического централизма, намеченные выше предложения совершенно неоспоримы. Если мы интернационалисты не на словах, а на деле, то мы не можем отвергать контроль интернациональной организации над национальными частями. Правда, наша интернациональная организация еще крайне несовершенна. Но и национальные стоят не на бóльшей высоте. Во всяком случае, у интернациональной организации больше авторитета, больше опыта и, что в данном случае очень важно, больше беспристрастия, чем у национального правления, превратившего себя в штаб одной из двух борющихся фракций.
Может ли берлинское Правление отказаться от помощи интернациональной организации, которая стремится охранить единство немецкой оппозиции и облегчить созыв хорошо подготовленной и добросовестно организованной конференции?
Мне кажется, что берлинское Правление не имеет ни права, ни возможности отказаться от содействия, которое интернациональная организация, с другой стороны, обязана оказать.
Слово, таким образом, за берлинским Правлением!
Л. Троцкий
17 февраля 1931 г. Принкипо.