Два чехословацких эпизода, малый и большой.
Троцкий попросил своих друзей в Европе собрать газетные вырезки и свидетельства разных историков на тему о роли чехословацкого корпуса в России в 1917—1920 гг. В его Архиве (bMS Russ 13) в Гарвардском университете хранятся одна папка с помеченными и обработанными цитатами и его черновыми замечаниями (T 3445) и несколько папок (T 3445-3449) с сырыми цитатами и вырезками из газет. Мы собрали эту статью из обработанных ссылок и замечаний автора. Подзаголовки, наши. — /И-R/
Чехословацкая виза.
Сперва о малом: дело идет о визе. Этот совсем свежий эпизод интересен, однако, лишь постольку, поскольку ведет к историческому эпизоду: военной интервенции чехословаков против русской революции в 1918 году.
Газеты сообщали, что виза для въезда в Чехословакию мне дана: это было по существу правильно. Потом газеты сообщали, что в визе мне отказано. И это тоже было верно. Я очень далек от смешной мысли жаловаться на чехословацкое правительство, которое ни с какой стороны не обязано было предоставлять мне визу. Но я не могу не отметить, что для отказа в визе чехословацкое правительство прибегает к слишком кружным и сложным методам. Дело было так.
Некоторые из моих друзей или, вернее, благожелателей в Чехословакии настойчиво советовали мне полечиться на чешском курорте. Я ответил: «не пустят». Меня уверяли, что, по предварительным сведениям, вопрос в правительстве стоит вполне благоприятно. Я возразил: если бы даже правительство согласилось, не пустит полиция. Мои корреспонденты горели желанием не только дать мне возможность полечиться, но заодно и преподать мне урок демократии. У меня не было основания отказываться ни от лечения, ни от политического урока. Я обратился в чехословацкое консульство за визой. […]
Я получил список условий: я должен заранее иметь визы для возвращения в Турцию; могу оставаться на курорте не дольше восьми недель; должен в Чехословакии пить минеральные воды между апрелем и маем, но не оглядываться по сторонам, не заниматься политикой, не принимать журналистов и уехать по первому требованию даже и до истечения восьми недель. Вручивший мне условия генеральный консул любезно пояснил: если вы примете условия, это еще не дает мне права дать вам визу. Я подписал условия. Прошли все сроки, указанные в условиях, прошел летний сезон, — визы не было. Мои демократические благожелатели объяснили мне, что дело тем не менее стоит как нельзя более благоприятно. Я упорно повторял свой «парадокс»: полиция все равно не позволит правительству впустить меня.
[…] Генеральный консул передал мне новые условия: меня впустят на 8 недель между сентябрем и декабрем, если я добуду паспорт, пригодный на полгода после декабря. Последнее условие, явно продиктованное полицией, было для меня неосуществимо, а для Чехословакии ненужно. Я написал об этом в Прагу. Условие было отклонено: правительство одержало победу над полицией, демократия торжествовала, и с ней вместе мои благожелатели.
Оставался вопрос о транзитных визах, туда и обратно. Из Рима виза дана была по телеграфу в 24 часа. Из Вены пришлось ждать решения свыше недели. Теперь все условия были налицо. Мой скептицизм колебнулся. В доме стали готовиться к отъезду. После этого чехословацкое правительство отказало мне в визе. Это его право. Но на мой скромный взгляд [чехословацкое правительство] пользуется своим правом с излишними осложнениями.
Политической причиной отказа явились очень бурные, если судить по печати, протесты со стороны некоторых организаций. Главным мотивом протестов служила моя роль в отношении чехословацкого корпуса в России в 1918 году. События, происходившие более четырнадцати лет тому назад, снова ожили, вторглись в политику сегодняшнего дня. Если у меня нет причин обвинять чешское правительство за отказ в визе, то несравненно меньше у меня оснований оправдываться в моей политике по отношению к чехословацкому корпусу. Скорее уж я мог бы взять на себя роль обвинителя. Но и в этом нет надобности: вопрос был разрешен в свое время посредством оружия. Об этом историческом эпизоде я хочу здесь кратко напомнить.
Чехословацкая интервенция и начало Гражданской войны.
Стояла весна 1918 года, тяжкая весна, за которой собиралось надвинуться еще более тяжкое лето. Напомним хронологию событий. […]
У советской власти не было и не могло быть основания вызывать чехо-словаков на борьбу. Наоборот, единственная задача большевиков состояла в том, чтоб как можно скорее избавиться от чехо-словацкого корпуса. В этом смысле политические интересы советской власти полностью совпадали с желанием самих чехо-словаков: покинуть, как можно скорее, революционную Россию. Наоборот, враги большевиков были заинтересованы в том, чтоб враждебно столкнуть чехо-словаков с Советами и использовать конфликт для низвержения большевиков. Вопрос: Qui prodest?, в этом эпизоде больше, чем во многих других случаях, решает вопрос об инициаторах и виновниках кровавой борьбы.
Читая книгу Веры Владимировой.
Описывая роль чехословаков, Троцкий обильно цитирует книгу Владимировой «Год службы «социалистов» капиталистам. 1927 год. Очерки по истории контр-революции в 1918 г.» Москва — Ленинград 1927 г. О Вере Владимировой известно мало, но её книги выходили в свет в Советской России в период сравнительной свободы, до воцарения сталинской цензуры и повальной фальсификации истории. В кавычках, Владимирова; вне кавычек, Троцкий. — /И-R/
«Империалистическая война пробудила у чехо-словацкой буржуазии надежду освободиться от гнета Австро-Венгрии и образовать при содействии союзников свое самостоятельное государство. Желания крестьян и рабочих Чехо-Словакии совпадали в данном случае с надеждами национальной буржуазии, так как немецкие и мадьярские капиталисты жестоко угнетали чехо-словаков… как только началась война, чехо-словацкие войска стали без боя, добровольно сдаваться на русском и французском фронтах в плен. К концу войны в России насчитывалось до 200 тысяч пленных чехо-словаков». (Владимирова, стр. 219).
«Осенью 1915 года в Париже для связи с союзниками был учрежден Чехо-словацкий Национальный Совет. Председателем его был Масарик… В России было открыто «Отделение Чехословацкого Национального Совета» — Получивший свое начало еще при монархии, «корпус чехо-словаков был окончательно сформирован при Керенском и насчитывал 42.000 человек» (ibid. стр. 219-220).
«Ни Февральская ни Октябрьская революция почти не коснулись чехо-словацких войск:» там господствовали достаточно бесформенные идеи национальной демократии. «Офицерского состава в чешском корпусе было в 2 раза больше, чем в русских частях… Кроме того, значительное число русских черносотенных генералов и офицеров нашли убежище в чехо-словацких частях». (ibid. стр. 220)
Связанный своей национально-освободительной идеологией корпус был настроен против Октябрьского переворота, сочувствуя скорее правым эсерам и меньшевикам. Национальный совет, вдохновлявшийся Масариком, представлял идеи политического «реализма», т.е. запоздалого буржуазного либерализма, ограниченного пресного и трезвенного.
Многочисленные военные миссии Антанты развивали не очень успешную, но лихорадочную деятельность против советской власти: обязывали, вдохновляли, обнадеживали, вооружали. В этой среде должна была прежде всего возникнуть мысль, достаточно вытекавшая из всей обстановки: «использовать чехо-словацкий корпус … против советской власти».
«Натравливание чешских солдат на советскую власть» стало составной частью той кампании, какая велась всеми партиями в тесном союзе с миссиями Антанты. После подписания Брестского мира в корпусе были пущены слухи, будто советское правительство обязалось выдать военнопленных чехо-словацких добровольцев в руки австрийской военщины. Не трудно представить, чем настраивали такие слухи корпус, живший замкнутой жизнью кочевого лагеря.
Корпус не знал, что с ним будет и куда направить свою веру и надежды. Союзники разрешали все сомнения: они «брали … на себя выплату жалованья и содержание чехо-словацких войск за время борьбы, а также обещали при переговорах с немцами о мире отделить и признать независимость Чехо-Словакии…» (ibid. стр. 221).
«В феврале 1918 года союзники возобновили вопрос о переотправке чехов через Владивосток… В этих настояниях союзные миссии уже явно преследовали военную цель: … занять чешскими войсками все узловые стратегические пункты на Урале и по Сибирской железной дороге». Немногочисленность рабочих в «Сибири и отсутствие заинтересованности в Октябрьской революции крестьянства, так как в Сибири не было помещичьего землевладения, и крестьяне не страдали от малоземелья, — все это давало надежду, что население отнесется пассивно к буржуазной реставрации и не будет бороться за власть советов».
«Договор о выезде чехов через Владивосток был заключен Советом народных комиссаров 26 марта, причем чехи обязывались сдать советской власти все полученное ими оружие, оставив на эшелон по 168 винтовок и 1 пулемету». (ibid. стр. 222)
Чехо-словаки хотели будто бы бороться с немцами. Они обвиняли большевиков в заключении Брестского мира. Но Брестский мир был действителен, как известно, только для Великороссии. На Украине большевики вели войну против немецкой военной интервенции. Они вели её очень плохо, ибо не имели еще регулярных войск. (Троцкий)
«Большая часть чехо-словацких войск была расположена на Украине. И если бы чехи и их командование хотели воевать против немцев, то 42.000 человек, прекрасно вооруженных, поддержанные Красной армией и населением, вполне могли бы не впустить немцев на Украину. Но они были слуги буржуазной контр-революции и не только не выступили против немцев, но действовали в Украине враждебно и независимо от советских войск». (Ibid. стр. 222)
«К 27 февраля, — пишет тов. Бош*,—выясняется, что на поддержку чехо-словацких войск при обороне Киева рассчитывать не приходится. Командный состав… весьма неохотно вел переговоры с представителями советской власти, от прямого ответа насчет поддержки уклонялся и продолжал действовать самостоятельно и без всякой связи с советским правительством… Чехо-словацкий штаб по собственному усмотрению передвигал свои войска, самопроизвольно занимал железнодорожный подвижной состав, пути, станции, бесконтрольно пользовался прямым и всеми железнодорожными проводами. А так как, уходя с фронта, ими было вывезено громадное количество военного имущества, то большая часть железнодорожных путей на Полтаву была тоже занята чехо-словацкими поездами, нагруженными аэропланами, орудиями, снарядами и всем необходимым военным снаряжением. Все это было прекрасно упаковано и с солидной охраной. Все это громадное военное имущество (в сравнении с тем, что имелось в распоряжении советского правительства, оно было колоссально) без задержки, в порядке срочного продвижения, вывозилось подальше в тыл».
* В. Владимирова цитирует свидетельство Евгении Бош из ее книги «Год борьбы», Госиздат, 1925 г., стр. 188 и 190. Евгения Бош была одним из важнейших большевистских лидеров в Украине. Вместе с Григорием Пятаковым она принадлежала к левому флангу ВКП(б) и разделяла с Бухариным, Пятаковым и Люксембург их возражения против национальной политики Ленина. В декабре 1917 года она возглавила Народный секретариат советского украинского правительства, начавшего борьбу с Радой, и руководила большевистской борьбой на Украине в начальный период. Впоследствии, Центральный Комитет отозвал её с партийной работы в Украине, так как антинациональная линия Пятакова и Бош привела к усилению сепаратистских настроений и ослабила большевиков. В начале 1919 г. на Украину был послан Христиан Раковский, который с успехом провел другую, более терпимую украинским народом политику украинизации советской власти, примирения с Махно, привлечения Боротьбистов в ВКП и т.д. — /И-R/
«В начале апреля чешские войска уже были разбросаны по всей железнодорожной магистрали с Волги вплоть до Владивостока. Но так как в расчеты союзников вовсе не входило вывозить чешские войска из России, то они начали производить давление на советскую власть, требуя изменения маршрута и обратной отправки всех чешских войск, находящихся западней Омска, в Архангельск, собираясь якобы отсюда их везти во Францию. Переговоры эти и свои настояния они держали в тайне. Момент совпал с десантом японцев во Владивостоке, с выступлением Семенова, и советской власти было невыгодно двигать на восток враждебные себе части. Поэтому была дана телеграмма о приостановке движения чехов на восток и движении чешских эшелонов, находящихся на запад от Омска, в сторону Архангельска, но лишь после согласия союзников предоставить им здесь достаточный тоннаж. Однако начальник английской военной миссии медлил с ответом, ссылаясь на то, что у них стоит остро вопрос о тоннаже; и чешские эшелоны стали, не зная, куда им двигаться: взад или вперед».
«Маневр союзников заключался в создании среди чешских эшелонов паники. Одновременно агенты Антанты и русских контр-революционеров повели среди чешских частей агитацию, говоря, что изменение маршрута обусловлено соглашением советского правительства с Мирбахом потопить чехо-словацкие части подводными лодками в Северном Ледовитом океане. По всей линии следования чехо-словацких войск эти сведения распространились с молниеносной быстротой. Началось возмущение среди чешских солдат, и они выносят решение о том, что они поедут во Владивосток «на собственный риск и страх, пробиваясь силой». (Ibid. стр. 223-4)
«Кроме паники, искусственно созданной союзниками, огромное значение для выступления чехов сыграло то, что во главе русских контрреволюционных организаций, с которыми держали контакт чехи, стояли эсеры. «Чехов не удалось бы подвинуть на выступление, если бы офицеры не внушали солдатам мысль, что они действуют как революционные социалисты и в своей борьбе против большевиков руководятся русской социалистической партией. Сознание, что они действуют вместе с партией социалистов-революционеров, усыпило совесть многих рабочих чехо-словацкой армии, и потому чехо-словацкое командование работало в контакте с партией русских с.-р. «» (Из брошюры Шмераля).
«27 мая в Челябинске состоялось совещание представителей чехословацкого и англо-французского командований, центрального штаба сибирских боевых дружин и военного отдела комитета членов Учредительного собрания… На этом совещании был выработан план будущего выступления, по которому чехо-словацкие эшелоны должны были сконцентрироваться в ряде пунктов: во Владивостоке, Канске, Мариинске, Новониколаевске, Петропавловске, Челябинске, Самаре, Уфе… Тогда же решено было по-прежнему всячески уклоняться от выполнения соглашения о разоружении. Это же совещание постановило, по рекомендации соответствующих противосоветских организаций, принимать, как и раньше, на службу в чехо-словацкие части русских офицеров». (Ibid. стр. 225).
«В момент выступления чешские войска были расположены так: самая западная пензенская группа насчитывала всего около 8 000 человек, под командой поручиков Чечека и Швеца; челябинская группа и курганский батальон — более 8 000 человек, под командою поручика Сырового и подполковника Войцеховского; восточнее Омска была небольшая группа Гайды — около 2 000 человек: восточнее Новониколаевска находилась группа (капитана Кадлеца — около 800 человек; у Канска — Нижнеудинска находилась группа подполковника Ушакова — около 1 000 человек и в районе Владивостока — около 14 тысяч человек под командой генерал Дитерихса…» (Ibid. стр. 225).
«Чехи в большинстве случаев оружия не сдали, под разными предлогами оттягивая время. 17 мая было первое столкновение Челябинского совета с чешскими частями. Следственная комиссия Челябинского совета арестовала несколько чешских офицеров и солдат за связь с местными контр-революционерами. Тогда подполковник Войцеховский занял вокзал станции Челябинск, требуя их освобождения. Арестованных пришлось освободить. В ответ на этот инцидент 23 мая было издано секретное распоряжение за подписью Аралова*) из центра на имя Челябинского и Пензенского исполкомов о немедленном обезоружении чехо-словацких войск в их районах. Распоряжение стало известным. И выбранный для руководства восстанием на съезде представителей чехо-словацких войск в Челябинске) временный исполнительный комитет чешских войск разослал приказ по войску: оружия нигде советам не сдавать, в случае нападения защищаться» (Ibid. стр. 225-6.).
* Начальник оперативного отдела Комиссариата по военным и морским делам советской республики.
«В ответ на выступления чехов, подобные челябинскому, народный комиссар по военным делам Л. Троцкий издал 25 мая следующий приказ.
«Все советы под страхом суровой ответственности обязаны немедленно разоружить чехо-словаков. Каждый чехо-словак, который будет найден вооруженным на линии железной дороги, должен быть расстрелян на месте… С честными чехо-словаками, которые сдадут оружие и подчинятся советской власти, поступить как с братьями и оказать им всяческую поддержку…».
«В ответ на приказ Троцкого о разоружении был издан в этот же день чешским временным исполнительным комитетом приказ о выступлении. 25 мая был захвачен чехами Мариинск, в ночь на 27 мая — Челябинск и Новониколаевск, 28-го — Нижнеудинск, 29-го — Канск, Пенза и Сызрань, 31-го — Петропавловск, Тайга, Томск, 2-го июня — Курган, 8-го — Самара, 9-го Омск и т.д.3): чешский фронт стал сразу перед советской властью в развернутом волжско-сибирском масштабе». (Ibid. стр. 226-7.)
«19 апреля Советом народных комиссаров была организована Всероссийская эвакуационная комиссия, и началась спешная эвакуация из столиц военного, продовольственного и другого имущества ввиду того, что советская власть боялась наступления немцев».
«И вот здесь «возрожденцы»* развернули свою работу, стремясь все, что можно, эвакуировать в волжские города, где к тому времени уже был сосредоточен чешский военный кулак. Дашевский показывает: «Мы добились через связи, чтобы тяжелый артиллерийский дивизион в составе двух батарей во время эвакуации из Ленинграда был эвакуирован в Вольск… Также мы добились, что электротехнический батальон был эвакуирован в Саратов…» (Ibid. стр. 228.)
* «Союз Возрождения России» был организован в марте-мае 1918 г. правыми эсерами и кадетами для свержения советской власти. — /И-R/
«Очевидно, не без влияния эсеровских и белогвардейских связей было решено эвакуировать спешно в Казань золотой запас из Москвы и других городов, — запас, который явился в 1919 году материальной базой для колчаковщины*» (Ibid. стр. 228).
* «Как известно, золотой запас был захвачен белыми в Казани и увезен сначала в Самару, потом в Омск. Уфимский совет управляющих ведомствами в телеграмме Чехо-словацкому национальному совету пишет, что «всего в Казани взято было 40 000 пудов золота и платины в слитках и монете, т.-е. большая часть всего запаса золота, принадлежащего Российскому государству, и 30000 пудов серебра».
«Очевидно, по дороге в Омск золотой запас достаточно растаял при содействии эсеров и чехов, ибо колчаковский министр финансов Бурышкин исчислял привезенное в Омск золото в 30 563 пуда. Отсюда Колчак начал переправлять золото во Владивосток. Причем и здесь при перевозке «терялись» отдельные ящики, а атаман Семенов и просто захватил в свою пользу 2000 пудов золота. Во Владивостоке было получено 9043 пуда. Из них Колчак уплатил в разное время Франции, Англии, Японии и Америке за их военную и прочую помощь 5 637 2/3 пуда русским золотом. 19 520 пудов колчаковцы увезти не успели, и они были захвачены красными войсками в эшелонах». — Эти два параграфа составляют примечание из книги В. Владимировой.
«Целый ряд командующих полками и частями Красной армии был проведен эсерами из своих или белых единомышленников; таковы были: Харченко, сдавший белым Уфу и Оренбург, передавший им все военное имущество; Мартьянов, полковник Махин, командир одной из армий, стоявшей у Уфы; он способствовал всеми мерами наступлению белых и впоследствии с частью своего штаба, планами и кассой перешел к белым; 3вегинцев, Веселый и др. В самой Москве, говорит Дашевский, "с военного телеграфа мы получали сводки и информацию"». (стр. 229)
«… не менее энергичную и предательскую работу развили эсеры и в других городах Урала и Сибири. Выступления чехов шли под их знаменем, и им передавали чехи власть в захваченных городах, тем более, что в конце июня Центральный комитет партии социалистов-революционеров весь переехал в охваченный чешским восстанием район, оставив в Москве лишь бюро Центрального комитета.» (стр. 232).
Свидетельство Г. Гинса.
Георгий Гинс (1887—1971) был специалистом по праву, истории и этнографии. До Первой Мировой войны он служил чиновником по делам колонизации и руссификации Средней Азии и Сибири. Во время войны он специализировался на проблемах продовольствия и карточного распределения. Политически, он называл себя «солидаристом», на деле был монархистом и правым кадетом, противником не только большевиков, но всех социалистов и демократов. Он стал министром в правительстве адмирала Колчака, когда последний распустил эсеровский Комуч и Директорию, и стал диктатором. Гинс занимал место на правом фланге колчаковского движения, поддерживая японцев и их русских ставлеников против более умеренных американцев и чехословаков.
Гинс бежал после поражения Колчака в китайский г. Харбин, где хозяйничали японцы, и стал профессором в академических заведениях монархистской эмиграции на севере Китая. Гинс замечательно уживался с кровавой японской интервенцией в Китае, но 1 декабря 1941 года, за несколько дней до нападения Японии на Пирл Харбор, он уехал в США, где работал в пропагандистских институциях американского правительства.
В Харбине, в 1921 году он написал книгу своих воспоминаний о Белом деле в Сибири «Сибирь, союзники и Колчак. Поворотный момент русской истории, 1918—1920». Наши цитаты даются по репринтному изданию Крафт+ Москва, 2007. — /И-R/
Русский полковник Сыробоярский телеграфировал французскому генералу Жанену: «Грустно было провожать их уходившие на восток эшелоны, перегруженные не столько боевым имуществом, но более всего так называемой военной добычей. Везлась мебель, экипажи-коляски, громадные моторные лодки, катера, медь, железо, станки и другие ценности и достояние русского народа.… Полковник Сыробоярский. 14 января 1920 года. Ст. Черемхово» (Гинс, стр. 632).
«После двух лет гражданской войны, началом которой страна обязана чешскому выступлению в конце мая 1918 года, Сибирь вернулась даже не к тому же, а к гораздо худшему положению» (стр. 642).
«Пробиться к Тихому океану, совершив поход в шесть тысяч верст, при постоянном сопротивлении хотя бы и слабых, красных сил и при разбросанности собственных на огромном пространстве — этого чехи не могли бы сделать, если бы не заключили союза с русскими военными организациями, … разными политическими партиями и группами.…
«Не будь последних [офицерских организаций], ни один чешский эшелон не мог бы сдвинуться с места, потому, что его место вновь занималось бы красными, и каждая станция встречала бы чехов огнем.
«Чешское выступление не заключало в себе ничего героического. Оно было вынуждено». (Стр. 643-644).
«Когда путь во Владивосток был очищен, чехословацкие эшелоны повернулись на запад.…
«… У чехо-словацкой армии было указание Парижа вернуться на запад. Они должны были считаться с указаниями союзных держав, от которых зависело предоставление транспорта для переезда на родину. Союзники же еще не оставляли мысли о восстановлении русско-германского фронта» (стр. 644).
«Когда … дошла весть, что Германия капитулирует, никакие силы не могли уже заставить эту массу продолжать войну. Лозунг «Домой!» — стал самым популярным среди чехов, и Директория осталась без той опоры, на которую она рассчитывала» (стр. 647).
«Чехо-словацкое войско стояло высоко в моральном отношении лишь до тех пор, пока оно находилось перед лицом опасности, и готово было сломить всякое сопротивление, чтобы пробиться на родину, но посте того как его политические представители увлеклись интригами, забыв о великих славянских задачах, и позволили уйти войску с фронта, оно предалось азарту обогащения и опустилось и в моральном и в военном отношениях.
«… Чешские низы — по словам одного из соратников Колчака, Гинса, — были много лучше чешских верхов. По отзывам всех беженцев, солдаты проявляли гораздо больше отзывчивости и гораздо меньше корыстолюбия, чем их начальники…» (стр. 652).
О выдаче адмирала Колчака один из его ближайших сотрудников, Гинс, сообщает: «Доверившись чехам, он отказался от своей охраны и приказал сопровождавшим его офицерам отдать оружие… Вопрос о выдаче, по удостоверению всех иркутских газет, был заранее предрешен чехом Благошем, и когда адмирал прибыл в Иннокентьевскую, стало известно: «дальше не повезут» (стр. 656).
В заключение
Я совсем не склонен брать свидетельство Гинса и ему подобных за чистую монету. Но как ни пристрастны эти свидетельства, они дают очень яркую оценку объективным результатам чехо-словацкой интервенции. Фронта против немцев чехи не восстановили. Большевиков они не опрокинули, наоборот, помогли им создать армию. Своих друзей-эсеров они покинули на произвол судьбы. Колчака фактически выдали большевикам. Возбудив всеобщую вражду населения и покрываемые проклятиями продвинулись на восток, правда, с очень большим имуществом.
Л.Троцкий
Август 1932 г.
Примечания
Американская ложь.
Всем, всем, всем.
Обращение Народн. Комиссариата по Военным и Морским Делам,
22 августа 1918 года.
Подготовляя в апреле десант во Владивостоке, генеральный штаб в Токио пустил по союзным кабелям весть о том, что Сибирской железной дороге угрожает опасность со стороны германских и австро-венгерских пленных. Было совершенно очевидно, что дело идет о подготовке интервенции.
Мною тогда же были отправлены на Сибирскую дорогу из Москвы американские и английские офицеры, которые, совершив поездку туда и обратно, официально подтвердили, что японское сообщение об угрозе Сибирскому пути со стороны вооруженных пленных является вымыслом с начала до конца.
Этот факт был известен послу Френсису и начальнику американского Красного Креста в России, полковнику Роббинсу, по соглашению с которым и состоялась информационная поездка офицеров. Но когда вмешательство союзников стало совершившимся фактом, американское правительство приняло в интервенции участие, его агенты оказались вынуждены подогреть японскую версию и преподнести ее миру.
Вмешательство союзников имеет своей задачей «помощь чехо-словакам против нападавших на них вооруженных германских и австро-венгерских военнопленных». На самом деле никакие пленные на чехо-словаков нападать не собирались. Зато союзники при помощи чехо-словаков организовали нападение на советскую Россию.
(«Как вооружалась революция», т. 1. Л.Троцкий. стр. 209.)
Примечание № 293.
Чехо-словацкий мятеж — начавшийся в конце мая 1918 г., был организован чехо-словацким корпусом, состоявшим из живших к моменту начала войны в России чехов и словаков, австрийских подданных, и пополненным впоследствии пленными. Действуя по директивам Чехо-Словацкого Национального Комитета, чехо-словацкий корпус, формировавшийся на юге, с самого начала Октябрьской революции стал во враждебную позицию к советскому правительству, и один из полков его принимал даже участие в подавлении рабочего восстания в Киеве.
Перешедши из Украины на территорию Советской Республики, корпус обратился в Совнарком с просьбой о пропуске во Францию через Сибирь и Владивосток. Правительство дало на это согласие, но советский аппарат был еще слаб и неумел: чехословаки сумели спрятать большое количество пулеметов и винтовок в своих поездах, растянувшихся по всей Сибирской железной дороге. Тем временем, именно 4 июля на русском побережьи Тихого океана появился японский десант. Советское правительство, из опасения соединения чехо-словаков с японцами, задержало их. По поручению правительства, я заявил, что мы согласны пропустить их через Архангельск или Мурманск, но что необходимо подтверждение со стороны Франции и Англии об их готовности принять чехо-словацкий корпус и предоставить ему транспортные средства. Без этого продвижение к отдаленным и голодным портам лишается всякого смысла. Вскоре, однако, в связи с улучшением дел на франко-германском фронте, французы перестали нуждаться в чехо-словаках и предпочли обратить их против Советской республики. На конференции представителей всех чехо-словацких частей совместно с представителями стран Антанты, состоявшейся 22 мая в Челябинске, было решено начать выступление против Советской власти.
Первое вооруженное столкновение произошло там же, в Челябинске, 25 мая 1918 года; 29 мая чехи занимают Пензу и начинают продвигаться вперед, захватывая наши города и уничтожая наши отряды. Вокруг них быстро сплачиваются все контр-революционные силы Урала и Сибири. В Омске образовалось Сибирское правительство, в Самаре меньшевики и социалисты-революционеры возрождают власть Учредительного Собрания. В Оренбурге вновь появляется Дутов, на Дальнем Востоке — Семенов и Хорват. Начинается упорная гражданская война. После занятия Сызрани, 10 июля, и Симбирска, 22 июля, чехо-словаки начинают энергично продвигаться для захвата Казани. Стратегическое значение этого пункта приковывало внимание фронта и центра к той борьбе, которую с 1 по 7 августа наши части вели вокруг Казани. Тем не менее чехо-словаки, благодаря низкой боеспособности нашей армии, 6 августа заняли Казань. С занятием Казани положение на фронте становится настолько серьезным, что тов. Троцкий 8 августа лично выезжает в Свияжск. Усиленная мобилизация коммунистов, давшая фронту ряд ответственных партийных товарищей, лихорадочная работа по приведению в порядок отрядов и частей привели к тому, что 10 сентября 1918 г. Казань была взята советскими войсками, чем был нанесен решительный удар чехо-словацкому фронту. 12 сентября дивизия тов. Гая занимает Симбирск, а вскоре после этого и вся Волга очищается от белых, которые отступают на восток.
(Троцкий, т. XVII, ч. 1, стр. 718-719).