Уроки предательства Миля.
Письмо было опубликовано во внутреннем Бюллетене Коммунистической Лиги Америки в № 6 за 15 января 1933 г. По соображениям безопасности Троцкий подписал его псевдонимом «Г. Гуров». Перевод с английского на русский: Ф. Крайзель.
13 октября 1932 г.
Дело Миля представляет собой один из таких эпизодов, которые, в целом, совершенно неизбежны в процессе выбора и обучения наших кадров. Левая Оппозиция работает под огромным давлением. Не каждый может его выдержать. Предстоит много перегруппировок и личного дезертирства. В этом письме я хотел бы извлечь из дела Миля несколько уроков, которые представляются мне простыми и бесспорными.
Ленин говорил об ультра-левизне, как о детской болезни. Но мы должны помнить, что ультра-левизна, не единственная болезнь политического младенчества; есть и другие. Как знает каждый, дети плохо понимают природу своей болезни, даже того, где и что болит. В политике есть что-то подобное. Необходима определенная зрелость, чтобы две группы, в самый момент рождения, могли определить более или менее ясно главные пункты своих разногласий. Гораздо чаще, молодые группы, как и больные дети, жалуются на боль в руке или ноге, когда настоящий источник боли в животе. Индивидуумы и маленькие группы, недостаточно закаленные для упорной и длительной задачи организации и воспитания, разочарованные, когда успех не падает с неба, обычно не обращают внимания на то, что источник их поражений гнездится в них самих, в их непостоянстве, расхлябанности, в их мелкобуржуазном сентиментализме. Они ищут постороннюю причину своей слабости, и обычно находят ее в плохом характере Х или Y. Очень часто, они заключают блок с Z, с которым они ни о чем не соглашаются, против Y, с которым они якобы в большом согласии. Когда серьезные революционеры удивлены и возмущены таким поведением, они начинают жаловаться, что, мол, против них ведут «интригу». Эта опасная тропа, которую можно иногда увидеть в разных секциях, была доведена до конца в эпизоде с Милем, и поэтому особенно поучительно посмотреть на него.
Каким образом Миль стал членом Административного Секретариата? Я говорил об этом в моем заявлении для публикации. Объективные условия требовали, чтобы в Секретариате участвовал человек, тесно связанный с центром русской оппозиции, способный переводить документы с русского языке, рассылать письма и т.д. Практически говоря, Миль был единственным возможным кандидатом. Он заявил о полном согласии с русской оппозицией, участвовал в борьбе против Ландау, Росмера и других. Все наши товарищи еще помнят, как Миль, посреди абсолютно беспринципных конфликтов с ведущей группой Французской Лиги, внезапно попытался заключить блок с Росмером, который уже вышел из рядов Лиги.
Что это означало? Как может ответственный член по личным соображениям изменить свое мнение в таком важном вопросе в течение 24-х часов? Миль продолжал заявлять, что он полностью солидарен с русской оппозицией, но тот или другой французский товарищ «раздражает его». Иначе говоря, Миль использовал те же самые аргументы, которые он днем раньше осуждал в Росмере. Росмер даже разработал, на основе противоречия между идеями и людьми, смехотворную теорию, доказывающую, будто он, Росмер, порвал с Коминтерном не потому, что он поднялся на более высокую историческую точку зрения, а потому, что подспудно, он не дорос до понимания революционной политики и революционной партии.
Единственный вывод, к которому можно прийти глядя на недостойное поведение Миля, таков: для Миля принципы в целом не имеют значения; личные соображения, симпатии и антипатии определяют его личное поведение в гораздо бóльшей степени, чем принципы и идеи. Тот факт, что Миль мог предложить блок с человеком, которого он назвал не-марксистом, против товарищей, которых он продолжал считать марксистами, ясно показывает политическую и моральную ненадежность Миля, его неспособность лояльно защищать свое дело. Вчера он предал в маленьком; завтра он предаст в большом. Вот вывод, к которому должен прийти каждый революционер.
Русская оппозиция, которая более всех других секций была ответственна за привлечение Миля в Секретариат, немедленно предложила исключить его из этого органа. Но, что случилось? Это предложение, разумеется, неотложное, соответствующее всей ситуации, натолкнулось на возражения некоторых товарищей. В первую очередь, это были товарищи из испанской секции, которые даже посчитали возможным предложить Миля на роль представителя испанской секции в Интернациональном Секретариате. В то же самое время они заявляли, что не имеют никаких разногласий с руководством Интернациональной Левой Оппозиции.
Этот весьма неожиданный шаг поразил тогда всех нас. О чем думают испанские товарищи, когда они встают в защиту Миля? Они видят в нем «обиженного» товарища, и спешат на его защиту. Иначе говоря, в особо важном политическом вопросе они позволяют себе руководствоваться не политическими, не революционными, а чисто личными и сентиментальными соображениями.
Если Миль попытался заключить блок против французской Лиги с дезертиром Росмером, то ведущие испанские товарищи заключили блок с Милем против Российской, Французской и нескольких других секций, хотя, по своим собственным словам, они не имели с ними никаких разногласий. Мы видим, в какой тупик можно попасть, если в важных вопросах опираться на на политические и революционные соображения, а на впечатления, сантименты и личные симпатии и антипатии!
Тот факт, что, в «поисках работы» Миль вошел в переговоры со сталинцами и в конце концов начал «разоблачать» Левую Оппозицию в прессе, прямо показывает, что он является развращенным мелким буржуа. Конечно, никто в наших рядах не станет этого отрицать. Но это недостаточно: мы должны понять, что вчерашний внезапный поворот Миля в сторону Росмера являлся лишь генеральной репетицией его сегодняшнего поворота к сталинцам. Основанием обоих предательских актов являлась та же самая неадекватность мелкого буржуа, попавшего в сферу революционной политики.
Я останавливаюсь на этом деле не из-за Миля, а в целях вопроса о выборе и обучении кадров Левой Оппозиции. Этот процесс далек от завершения, хотя именно в этой области мы можем гордиться важными успехами.
Испанская Оппозиция проходит сегодня через исключительно трудный кризис. Руководство, избранное на последней конференции, распалось, но принципиальных причин распада не видно; для объяснения вопроса о каждом члене Центрального Комитета нам дают какую-то личную причину. Но, каждый, кто в прошлом серьезно интересовался позицией Центрального Комитета Испанской Оппозиции в вопросе о Миле, понимал, что группа в целом двигалась в сторону кризиса.
В самом деле, если руководители Испанской Оппозиции не поняли принципиальное значение нашей борьбы против Росмера, Ландау и других, если они считали возможным защищать Миля от основных кадров Интернациональной Оппозиции, если, в то же время, они повторно отрицали какие-либо разногласия с нами и, таким образом, снимали какое-либо оправдание своего поведения, по всем этим причинам мы должны были с тревогой сказать себе: «Руководство Испанской Оппозиции не дает правильную ориентацию своим кадрам; а там, где нет проверенной ориентации, там, неминуемо, появятся личные причины и чувства». Спаять воедино людей с различным опытом, характером, темпераментом и образованием можно только через ясные революционные принципы. Иначе не избежать распада этой организации. На основе личных симпатий, дружбы и духа секты можно построить лишь безжизненный дискуссионный клуб, по примеру Суварина, или богадельню для политических инвалидов, по примеру Росмера, да и то, ненадолго.
Как ни малоприятна эта задача, я должен снова затронуть один «деликатный» вопрос, потому что этого требуют интересы дела; твердые политические связи не могут быть построены на недомолвках, междометиях и общих фразах. Когда в наших письмах мы ставили ведущим испанским товарищам вопрос: какие принципиальные побуждения, какие политические и организационные соображения двигали вас в защиту Миля против Российской, Германской, Французской, Бельгийской и др. секций, то мы получали вот такие ответы: «Мы имеем право на свое собственное мнение»; «Мы отказываемся подчиняться приказам сверху», и пр. Такой неожиданный ответ показался нам весьма тревожным симптомом.
Допустим, что кто-то из нас и вправду любить отдавать людям приказы. С такой склонностью надо бороться, и чем сильнее любовь к приказам, тем сильнее надо бороться с ней. Но необходимость твердой борьбы с привычкой командовать никак не освобождает испанских товарищей от необходимости доказать политическое обоснование своей фракционной защиты Миля против преобладающего большинства секций. Требование принципиально объяснить то или другое действие никак не является уклоном в сторону голого командования. Каждый член Левой Оппозиции имеет право спросить ответственные органы Левой Оппозиции: Почему? Заменить обязанность конкретно ответить простым заявлением о праве на собственное мнение, означает замену обоюдных революционных обязанностей полу-либеральными, полу-сентиментальными общими фразами. После такого ответа, каждый задаст самому себе вопрос:
«Некоторые ведущие испанские товарищи к сожалению не имеют достаточно прочного соглашения с Интернациональной Левой Оппозицией. Из этого вытекает их невнимание к истории Левой Оппозиции, к борьбе, которую она провела; из этого вытекает их склонность действовать под влиянием личных впечатлений, психологических оценок, индивидуальных критериев; из этого, также, вытекает утверждение о “свободе” мнений, вместо марксистского обоснования этих мнений».
Не надо говорить, как далеки мы от мысли сравнивать кого-либо из испанских товарищей с Милем. Но остается факт, что ведущие испанские товарищи не поняли вовремя, почему мы резко напали на Миля и почему мы потребовали, чтобы все другие сделали бы так же. Теперь мы можем по меньшей мере надеяться, что этот серьезный урок послужит впредь, чтобы мы стянулись вместе в действии, а не в добавочных дискуссиях.
Г. Гуров