Немецкие перспективы.
1. Бюрократический оптимизм
После пожара трудно устраиваться заново. Еще труднее после большего политического поражения по-новому определять свой путь. Партии неохотно признают себя битыми, особенно если в поражении есть добрая доля их собственной вины. Чем больше размеры поражения, тем труднее политической мысли передвинуться на новые позиции, выработать новую перспективу и подчинить ей направление и темп дальнейшей работы.
История военного дела, как и история революционной борьбы, знают большое число дополнительных поражений, явившихся результатом того, что руководство, не оценив размеров основного поражения, пыталось прикрыть его несвоевременными наступлениями. В войне такого рода преступные попытки ведут к массовому истреблению живой силы, уже морально подорванной предшествующими неудачами. В революционной борьбе жертвой авантюр гибнут наиболее боевые элементы, уже оторванные предшествующими поражениями от массы.
Решимость доводить наступление до конца и способность вовремя признать поражение и ударить отбой составляют две нераздельные стороны зрелой стратегии. Такое сочетание встречается нечасто. Не бывало в сущности в истории большого революционного поражения, после которого, по крайней мере, часть вождей не пыталась бы звать вперед, наперекор изменившейся обстановке. После революции 1848 года Маркс и Энгельс сурово отмежевались от тех эмигрантов, которые хотели попросту перешагнуть через поражение, как через случайный эпизод. После победы царизма над революцией 1905 года Ленин оказался вынужден порвать с частью своих единомышленников, пытавшихся по-прежнему держать курс на вооруженное восстание. В способности быстро перевооружаться при каждом повороте событий состоит вообще важнейшее качество марксистской школы революционного реализма.
Образцы стратегической слепоты, выдающей себя за мужество, дает нам школа эпигонов большевизма. Если выбор примеров затруднителен, то только по причине их обилия. После того как осенью 1923 года немецкая коммунистическая партия очистила противникам поле боя и внесла этим глубокое замешательство в ряды пролетариата, руководство Коминтерна объявило в Германии курс на вооруженное восстание. В течение последовавших двух лет политика мелких авантюр истрепала нервы пролетарского авангарда больше, чем крупное поражение. Когда Чан Кайши, в котором руководство Коминтерна упорно видело своего верного союзника, разгромил в апреле 1927 года рабочих Шанхая, а второй «союзник», Ван Цзинвей, утопил в крови движение крестьян, президиум Коминтерна счел своевременным объявить, что китайская революция «поднялась на более высокую ступень». Вытекавший отсюда курс на восстание привел к героической авантюре в Кантоне в декабре 1927 года и к ряду менее крупных, но достаточно зловещих попыток, трагически завершивших собою китайскую революцию.
Нынешняя катастрофа в Германии является, несомненно, величайшим в истории поражением рабочего класса. Тем неотложнее сейчас крутой поворот стратегии; но тем упорнее, с другой стороны, сопротивление партийной бюрократии. Она называет «пораженцами» не тех, которые вызвали поражение, — ей пришлось бы назвать себя, — а тех, которые из факта поражения делают необходимые политические выводы. Борьба, которая разворачивается сейчас вокруг вопроса о перспективах политического развития Германии, имеет исключительное значение для судеб Европы и всего мира.
Социал-демократию мы в данной связи оставим в стороне: отвратительное гниение этой партии не оставляет ей никакой возможности даже для маневров бюрократического престижа. Вожди и не пытаются притворяться, будто у них есть идеи или планы. После того как они окончательно потеряли головы политически, их забота направлена на то, чтобы спасти свои головы физически. Свое бесславное поражение эти люди подготовили всей своей политикой с начала империалистской войны. Попытка старого правления, эмигрировавшего за границу, спасти партию осуждена заранее: ни один революционер не пойдет на суровую борьбу в подполье под руководством заведомых банкротов. Раз пробудившись, политическая мысль в рядах социал-демократии проложит себе новый путь. Но это пока еще дело завтрашнего дня. Политический интерес представляет сейчас лишь ориентация коммунистической партии. Как массовая организация она разбита наголову. Но сохранился центральный аппарат, который издает нелегальную и эмигрантскую литературу, созывает антифашистские конгрессы и вырабатывает планы борьбы против диктатуры наци. Все пороки разбитых штабов находят ныне в этом аппарате свое непревзойденное выражение.
«Фашисты — калифы на час, — пишет официальный орган Коминтерна, — их победа — не прочная победа, за которой скоро последует пролетарская революция… Борьба за диктатуру пролетариата стоит в Германии в порядке дня».
Непрерывно откатываясь, сдавая все позиции, теряя собственных сторонников, аппарат продолжает твердить, что антифашистская волна растет, что настроение поднимается, что нужно готовиться к восстанию если не завтра, то через несколько месяцев. Оптимистическая фразеология стала для разбитого командования средством политического самосохранения. Опасность фальшивого оптимизма тем больше, чем глубже внутренняя жизнь немецкого пролетариата погрузилась во тьму: нет ни профсоюзов, ни паламентских выборов, ни членских взносов, ни тиража газет — никакие вообще цифры не контролируют последствий ошибочной политики и не смущают покоя вождей.
2. Созревание революции или углубление контрреволюции?
Главный довод в пользу утешительного прогноза состоит в том, что Гитлер «не выполнит обещаний». Как будто Муссолини нужно было выполнить свою фантастическую программу, чтобы продержаться свыше десяти лет у власти! Революция — не автоматическое наказание для обманщиков, а сложное социальное явление, которое возникает лишь при наличии ряда исторических условий. Напомним о них еще раз. Растерянность и расколотость господствующих классов; возмущение мелкой буржуазии, утрата ею веры в существующий порядок; возрастающая боевая активность рабочего класса; наконец, правильная политика революционной партии, — таковы непосредственные политические предпосылки революции. Налицо ли они?
Имущие классы Германии находились в течение последних лет в состоянии жесточайшей междоусобицы. Сейчас все они — пусть скрепя сердце, — подчиняются фашизму. Антагонизм между аграриями и промышленниками, как и между отдельными группами промышленников, не исчез; но есть инстанция, которая повелительно регулирует все антагонизмы.
Мелкая буржуазия Германии кипела в течение последнего периода котлом. Даже в ее националистическом бесновании был элемент социальной опасности. Сейчас она объединена вокруг правительства, поднявшегося на ее спине, и дисциплинирована чисто военной организацией, вышедшей из ее среды. Промежуточные классы стали главной опорой порядка. Вывод неоспорим: поскольку дело идет о крупной и мелкой буржуазии, предпосылки революционной развязки отошли в прошлое или, что то же, в неопределенное будущее.
В отношении рабочего класса дело обстоит не менее ясно. Если несколько месяцев тому назад он оказался по вине своего руководства неспособен к обороне своих могущественных легальных позиций от наступления контрреволюции, то теперь, на другой день после разгрома, он неизмеримо менее подготовлен к наступлению на могущественные легальные позиции национал-социализма. Материальные и моральные факторы резко и глубоко изменили соотношение сил к невыгоде пролетариата. Или это еще нужно доказывать? Не более благоприятно обстоит дело и в области руководства: коммунистическая партия не существует, ее аппарат, лишенный свежего воздуха критики, задыхается в глубокой внутренней борьбе. В каком же смысле можно говорить, что «борьба за диктатуру пролетариата стоит в Германии в порядке дня»? Что здесь понимается под «днем»?
Нетрудно предвидеть искренние и лицемерные обличения нашего пессимизма, неверия в творческие силы революции и пр. Дешевые упреки! Не хуже других мы знаем, что фашизм защищает исторически проигранное дело. Методы его могут дать грандиозный, но неустойчивый результат. Смирить при помощи насилия можно лишь пережившие себя классы. Пролетариат же является главной производительной силой общества. Его можно на время разгромить, но закабалить его навсегда невозможно. Гитлер обещает «перевоспитать» рабочих. Но он вынужден применять педагогические приемы, которые не годятся даже для дрессировки собак. О непримиримую враждебность рабочих фашизм неминуемо разобьет себе голову. Но как и когда? Общее историческое предвиденье не снимает жгучих вопросов политики: что нужно делать — и особенно чего не нужно делать — сейчас, чтоб подготовить и ускорить крушение национал-социализма?
Расчет на немедленное революционизирующее действие фашистских репрессий и материальных лишений представляет собой образец вульгарного материализма. Конечно, «бытие определяет сознание». Но это вовсе не означает механической и непосредственной зависимости сознания от внешних обстоятельств. Бытие преломляется в сознании по законам сознания. Одни и те же объективные факты могут оказывать различное, иногда противоположное, политическое действие в зависимости от общей обстановки и предшествующих событий. Так, в ходе развития человечества репрессии неоднократно вызывали революционное возмущение. Но после торжества контрреволюции репрессии не раз погашали последние вспышки протеста. Экономический кризис способен ускорить революционный взрыв, и это бывало в истории не раз; но, обрушившись на пролетариат после тяжкого политического поражения, кризис может лишь усилить явления распада. Скажем конкретнее: от дальнейшего углубления промышленного кризиса мы отнюдь не ждем для Германии непосредственных революционных последствий.
Правда, длительное промышленное оживление не раз в истории давало перевес оппортунистическим течениям в пролетариате. Но после долгого периода кризиса и реакции повышающаяся конъюнктура может, наоборот, поднять активность рабочих и толкнуть их на путь борьбы. Мы считаем этот вариант во многих отношениях более вероятным.
Однако центр тяжести сейчас не в конъюнктурном прогнозе. Тяжеловесные психологические повороты многомиллионных масс требуют длительных сроков: из этого надо исходить. Перелом конъюнктуры, столкновения в среде имущих классов, международные осложнения могут оказать и окажут свое действие на рабочих. Но внешние события не могут отменить попросту внутренние закономерности массового сознания, не могут позволить пролетариату одним скачком перенестись через последствия поражения и открыть с размаху свежую страницу в книге революционной борьбы. Если бы даже, благодаря исключительно благоприятному сочетанию внешних и внутренних обстоятельств, начало поворота обнаружилось в исключительно короткий срок, скажем, через год-полтора, оставался бы еще полностью вопрос о нашей политике в течение ближайших двенадцати или двадцати четырех месяцев, когда контрреволюция будет еще делать дальнейшие завоевания. Нельзя развернуть реалистическую тактику без правильной перспективы. Нельзя иметь правильную перспективу, не поняв, что в Германии происходит сейчас не назревание пролетарской революции, а углубление фашистской контрреволюции. Поистине, это не одно и то же!
3. Критика ошибок как орудие возрождения.
Бюрократия, в том числе и революционная, слишком легко забывает, что пролетариат — не только объект, но и субъект политики. Ударами по голове наци хотят превратить рабочих в гомункулов расизма. Руководство Коминтерна рассчитывает, наоборот, что удары Гитлера сделают рабочих послушными коммунистами. Рабочие — не глина в руках горшочника. Они не начинают каждый раз историю сначала. Ненавидя и презирая наци, они меньше всего склонны, однако, вернуться к той политике, которая подвела их под петлю Гитлера. Рабочие чувствуют себя обманутыми и преданными собственным руководством. Они не знают, что нужно делать, но знают, чего не нужно повторять. Они невыразимо истерзаны и хотят вырваться из дьявольского круга путаницы, угроз, лжи и бахвальства, отойти в сторону, уклониться, выждать, отдохнуть от необходимости решать непосильные вопросы. Им нужно время, чтобы зажили раны разочарований. Обобщенное название этого состояния: политический индифферентизм. Массы впадают в озлобленную пассивность. Часть, притом немалочисленная, ищет укрытия в фашистских организациях. Недопустимо, конечно, ставить на одну доску рекламный переход на сторону фашизма отдельных политиков и безымянное вступление рабочих в принудительные организации диктатуры: в первом случае дело идет о карьеризма; во втором — о защитной окраске, о подчинении «хозяину». Но все же факт массового перехода рабочих под знамя со свастикой является непререкаемым свидетельством чувства безвыходности, охватившего пролетариат. Реакция проникла в кости революционного класса. Это не на один день.
В этой общей обстановке крикливая партийная бюрократия, которая ничего не забыла и ничему не научилась, представляет явный политический анахронизм. От официальной непогрешимости рабочих тошнит. Вокруг аппарата растет пустота. Рабочий не хочет, чтобы его в дополнение к кнуту Гитлера подстегивали кнутом фальшивого оптимизма. Он хочет правды. Вопиющее несоответствие официальной перспективы и действительного хода вещей вносит лишь дополнительный элемент деморализации в ряды передовых рабочих.
То, что называют радикализацией масс, есть сложный молекулярный процесс коллективного сознания. Чтобы снова выбраться на дорогу, рабочим нужно прежде всего понять, что произошло. Радикализация немыслима, если масса не ассимилировала собственное поражение, если, по крайней мере, ее авангард не переоценил критически прошлое и не поднялся над поражением на новую ступень.
Сейчас этот процесс еще на начинался. Сама аппаратная пресса вынуждена, меж двух оптимистических возгласов признавать, что не только в деревне наци продолжают укреплять свои позиции, изгоняя коммунистов и накаляя до бела ненависть крестьян к рабочим, но что и в промышленности идет, притом без всякого сопротивления, вытеснение последних еще остававшихся там рабочих-коммунистов. Во всем этом нет ничего неожиданного. Кто разбит, тот несет последствия.
Перед лицом этих фактов бюрократия в поисках опоры для оптимистической перспективы перебрасывается от свойственного ей субъективизма к законченному фатализму. Пусть настроение масс даже падает — национал-социализм все равно будет вскоре взорван на воздух собственными противоречиями. Вчера еще считалось, что все партии Германии, от наци до социал-демократии включительно, представляют лишь разновидности фашизма, выполняющие общую программу. Теперь все надежды направлены на противоречия в правящем лагере. Конфликт между Гитлером и Гугенбергом занял такое место, на какое тщетно претендовал в свое время антагонизм между Гитлером и Вельсом. Столкновение боевых отрядов наци (S.A.) и их заводских комитетов с правительством Гитлера считается не только неизбежным, но и близким: расчет ведется на недели и месяцы. Реформист и фашист — близнецы; зато разочарованный фашист и фашист, добравшийся до власти, — антиподы.
Новые ошибки политического расчета не менее грубы, чем старые. «Оппозиция» старых партий капитала национал-социализму есть не более, как инстинктивное сопротивление больного, которому военный фельдшер рвет гнилой зуб. Только что полученные телеграммы говорят о занятии полицией всех помещений немецко-национальной партии. События идут по маршруту. Конфликт Гугенберга с Гитлером окажется лишь эпизодом в ходе сосредоточения всей власти в руках Гитлера. Чтобы выполнить свое назначение, фашизм должен слиться с государственным аппаратом.
Весьма вероятно, что многие из фашистских боевиков уже и сейчас недовольны: им не позволили даже пограбить, как следует. Но какие бы острые формы ни принимало такое недовольство, оно не может стать серьезным политическим фактором. Правительственный аппарат будет бить непокорных преторианцев по частям, реформировать ненадежные отряды, подкупать верхушку. Отрезвление широких масс мелкой буржуазии, вообще говоря, совершенно неизбежно. Но оно будет происходить разновременно и в разных формах. Вспышки недовольства могут в отдельных случаях предшествовать возвращению обманутых фашизмом низших слоев в состояние маразма. Ждать отсюда самостоятельной революционной инициативы во всяком случае не приходится.
Национал-социалистические завкомы неизмеримо меньше зависят от рабочих, чем зависели в свое время реформистские завкомы. Правда, в атмосфере начинающегося оживления даже фашистские завкомы могли бы стать пунктами наступления рабочих: 9 (22) января 1905 года созданная царской охранкой рабочая организация стала на день рычагом революции. Но сейчас, когда немецкие рабочие проходят через мучительные разочарования и унижения, бессмысленно было бы ждать, что они ввяжутся в серьезную борьбу под руководством фашистских чиновников. Завкомы будут подбираться сверху и дрессироваться в качестве агентуры по обману и усмирению рабочих.
Не надо самообольщений! Поражение, прикрытое иллюзиями, означает гибель. Спасение — в ясности. Лишь немилосердная критика собственных пороков и ошибок может подготовить великий реванш.
4. Правильная перспектива и реалистическая политика.
Можно считать установленным на опыте, что немецкий фашизм работает ускоренными темпами по сравнению с итальянским: не только благодаря тому что Гитлер опирается на готовый опыт Муссолини, но прежде всего по причине более высокой социальной структуры Германии и бóльшей остроты ее противоречий. Отсюда допустимо вывести заключение, что национал-социализм у власти будет скорее изнашиваться, чем его итальянский предтеча. Но перерождаясь и разлагаясь, национал-социализм сам собой не может свалиться. Его надо опрокинуть. Изменение политического режима нынешней Германии неосуществимо без восстания. Правда, к восстанию сейчас нет прямого и непосредственного подхода; но какими бы извилистыми путями ни пошло развитие, оно неизбежно приведет к восстанию.
На самостоятельную революционную политику мелкая буржуазия, как известно, не способна. Но политика и настроения мелкой буржуазии не безразличны для судьбы созданного при ее содействии режима. Разочарование и недовольство промежуточных классов превратят национал-социализм, как превратили уже фашизм, из народного движения в полицейский аппарат. Как бы ни был он силен сам по себе, он не может заменить живого потока контрреволюции, проникающего во все поры общества. Бюрократическое перерождение фашизма означает поэтому начало его конца.
На этой ступени должно, однако, обнаруживаться новое затруднение: под действием поражений у пролетариата гипертрофируются задерживательные центры. Рабочие становятся осторожны, недоверчивы, выжидательны. Пусть вулканическое извержение реакции прекратилось. Но застывшая лава фашистского государства слишком грозно напоминает о пережитом. Таково политическое положение нынешней Италии. Заимствуя терминологию экономической конъюнктуры, можно сказать, что разочарование и недовольство мелкобуржуазной реакции подготовляют момент, когда острый кризис рабочего движения переходит в депрессию, которая должна будет затем на известном этапе уступить место оживлению. Пытаться предугадать сейчас, как, когда и под какими лозунгами оживление начнется, было бы пустым занятием: даже стадии экономического цикла имеют каждый раз «неожиданный» характер, тем более этапы политического развития.
Для организма, перенесшего тяжелую болезнь, особенно важен правильный уход. У рабочих, по которым прокатился каток фашизма, авантюристская тактика должна неизбежно вызвать рецидив апатии. Так преждевременный биржевой ажиотаж нередко влечет за собой рецидив кризиса. Пример Италии показывает, что состояние политической депрессии, особенно при ложном революционном руководстве, может затянуться на годы. Правильная политика требует не навязывать пролетариату искусственный маршрут, а выводить перспективу и лозунги борьбы из живой диалектики движения. Благоприятные внешние толчки могут чрезвычайно сократить отдельные стадии процесса: вовсе не обязательно, чтобы депрессия длилась годы, как в Италии! Однако перескочить через органические этапы массового подъема нельзя. Ускорить, не пытаясь перескочить, — здесь все искусство реалистического руководства! Раз вырвавшись из-под свинцовой плиты фашизма, рабочее движение может уже в сравнительно короткий срок принять широкий размах. Только после этого и только под руководством пролетариата недовольство мелкой буржуазии сможет получить прогрессивный политический характер и восстановить благоприятную обстановку для революционной борьбы.
Господствующим классам придётся столкнуться с оборотной стороной этого процесса: потеряв опору в мелкой буржуазии, фашистское государство окажется крайне ненадежным аппаратом угнетения. Политикам капитала придётся ориентироваться заново. Противоречия среди имущих классов станут прорываться наружу.
Перед фронтом переходящих в наступление масс у Гитлера окажется ненадежный тыл. Так сложится непосредственно революционная ситуация, возвещая последний час национал-социализма.
* * *
Прежде, однако, чем пролетариат снова сможет ставить перед собою большие задачи, он должен подвести баланс прошлому. Самая его общая формула: старые партии погибли. Небольшое меньшинство рабочих уже сейчас говорит: нужно готовить новую партию. Отвратительная дряблость социал-демократии и преступная безответственность официального лжебольшевизма будут выжжены в огне борьбы. Господа наци толковали о расе воинов. Пробьет час, когда фашизм столкнется с несокрушимой расой революционных борцов.
Л. Троцкий.
Принкипо, 22 июня 1933 г.