Предисловие к норвежскому изданию книги «Моя жизнь».
Эти строки пишутся в Норвегии, или, чтобы быть более точным, — в муниципальной больнице Осло. Неожиданная глава! Можно предвидеть иногда большие исторические события, но трудно предсказать этапы собственной судьбы. Помню, когда французское правительство выслало меня во время войны из Франции в Испанию за недостаточно горячий патриотизм по отношению к царю и к Антанте, а правительство Альфонса XIII арестовало меня без объяснения причин, я со смехом спрашивал себя, лежа на койке «образцовой» мадридской тюрьмы: как и почему я попал сюда? Неожиданная глава! Но более серьезный ответ гласил: как ни причудлива орбита моей личной жизни, но она складывается в последнем счете под действием таких тяжеловесных исторических факторов, как войны, революции и контрреволюции. Надо уметь брать свою судьбу такой, какой её выковывает молот событий… И не будет преувеличением, если я скажу, что в мадридской тюрьме за книгой я чувствовал себя, право же, не хуже, чем через год-два в Смольном или в Кремле.
С тех пор прошло почти двадцать лет: не маленький срок в жизни отдельного человека, тем более, что в жизни всего человечества эти два десятилетия были туго набиты грандиозными событиями. Но через все превратности и потрясения я пронес, к счастью, склонность и готовность спокойно посмеяться над злоключениями своей личной жизни. И тот факт, что приближающаяся 18-я годовщина Октябрьской революции застигает меня на больничной койке в норвежской столице, меньше всего способен побудить меня «обижаться» на исторический процесс или жаловаться на собственную участь. Правда, переход от нынешнего, вконец исчерпавшего себя общественного строя к новому, более гармоническому, совершается несравненно медленнее, чем ожидалось и чем хотелось бы; консерватизм и легковерие масс, тупость и измены вождей отбрасывают человечество назад, причиняя ему неисчислимые дополнительные жертвы, — но победа нового строя и новой культуры обеспечена, а это главное. Fais ce que tu dois, advienne que pourra… (Делай то, что обязан, а дальше, будь, что будет — фр.).
* * *
Моя первая эмиграция была настолько краткой (октябрь 1903 г. — февраль 1905 г.), что не может быть, в сущности, названа эмиграцией: просто молодой русский революционер между двумя периодами подпольной работы, между двумя тюрьмами и двумя ссылками в царской России провел полтора года в Зап[адной] Европе, где в кругу старших эмигрантов двух поколений (Плеханов и Аксельрод, Ленин и Мартов…) учился марксизму и революционной политике.
Моя вторая эмиграция длилась десять лет. Она совпала с черным реакционным провалом между двумя русскими революциями (1905 г. и 1917 г.). В последней своей части эта вторая эмиграция пришлась на годы войны, разъединившей, отравившей шовинизмом и отбросившей далеко назад мировой рабочий класс.
Третья эмиграция, после года ссылки в Центральной Азии, началась в январе 1929 г. и длится уже почти семь лет. Эти годы характеризуются страшным обострением капиталистических противоречий во всем мире, ростом и наступлением фашизма, величайшими поражениями европейского пролетариата (Германия, Австрия, Испания…). В этом параллелизме периодов личной жизни и периодов исторического развития нет ничего случайного. Судьба многих революционных поколений, не только в России, но во всех странах, знавших глубокие социальные потрясения, по этой кривой: от тюрьмы и изгнания до власти и от власти до тюрьмы и изгнания.
Одно возражение напрашивается тут, однако, само собою: ведь в Советском Союзе контрреволюция не победила; там общественное развитие идет и сегодня на основах, заложенных Октябрьской революцией; между тем, в третью свою эмиграцию автор этой книги вынужден был отправиться именно из Советского Союза, в создании которого он сам принимал участие. Как объяснить это противоречие?
В нем нет ничего загадочного. Капиталистическая контрреволюция в Советском Союзе не победила, это верно. Но только очень близорукие или прямо заинтересованные люди могут не видеть того глубокого перерождения, которое претерпели за последние 10-12 лет партия, совершившая Октябрьскую революцию, и государство, созданное победоносным рабочим классом. Советским Союзом правит сейчас бюрократия. Она сосредоточила в своих руках неограниченную власть и неисчислимые материальные привилегии. Было бы, отметим мимоходом, очень поучительно подсчитать, какую часть национального дохода поглощает правящая привилегированная каста; но эта статистика принадлежит к числу величайших государственных тайн. Освободившись окончательно от контроля масс и поднявшись высоко над бесправным обществом трудящихся, бюрократия должна была неизбежно выделить из своей среды третейского судью, вершителя судеб, абсолютного и непогрешимого «вождя». В этой насквозь византийской идеологии находит свое высшее (вернее, низшее) выражение претензия бюрократии на роль вечной, несменной и хорошо оплачиваемой опекунши народа. Но режим просвещенного абсолютизма не имеет и не может иметь ничего общего с режимом рабочего государства, тем более «бесклассового, социалистического общества».
Технические, экономические и культурные успехи Советского Союза грандиозны. Этот факт стоит для нас вне спора. Успехи были обеспечены национализацией средств производства и героическим напряжением трудящихся масс. Но только так называемые «Друзья СССР» (на самом деле друзья верхов советской бюрократии) способны думать, будто режим единоличной диктатуры и бюрократической безнравственности, режим беспощадного подавления критической мысли передовых рабочих может вызываться потребностями социалистического строительства. На самом деле бонапартистский произвол, вызываемый борьбой бюрократии за свое самосохранение, приходит во все большее и большее противоречие с потребностями строящегося нового общества. Чувствуя неустойчивость своих позиций перед лицом экономически и культурно растущих народных масс, бюрократия устанавливает в своей среде систему круговой поруки и беспощадно расправляется со всяким, кто осмелится усомниться в божественном… то бишь в «революционном» происхождении узурпированных ею привилегий. Отсюда жесточайшие репрессии против десятков тысяч старых и молодых революционеров, остающихся верными знамени Октябрьской революции. В этом смысле я могу сказать, что моя третья эмиграция совпадает с периодом глубокой бюрократической реакции в Советском Союзе.
(Выход этой книги в издательстве Норвежской рабочей партии не означает, разумеется, ни того, что партия берет на себя ответственность за взгляды автора, ни того, что автор отказался от взглядов, которые он выработал в течение почти сорокалетней политической деятельности. Читатель понимает, разумеется, что ни о том, ни о другом не может быть и речи! Вместе с тем автор считает своим долгом выразить свою благодарность издательству, которое, несмотря на глубокие разногласия, сочло возможным довести эту книгу до сведения норвежского читателя.)*
* Этот параграф был вычеркнут автором, возможно, по причинам связанным с его обязательством «не вмешиваться во внутреннюю жизнь» Норвегии, когда он договаривался с «социалистическим» правительством страны об условиях своего проживания там (см. главу В «социалистической» Норвегии из его книги «Преступления Сталина») — /И-R/
Дописывая настоящее предисловие, я не могу не отметить, что пребывание мое в больнице Осло дало мне неожиданную и исключительную возможность ближе соприкоснуться с определенной категорией норвежских граждан: врачами, сестрами, больничными служителями и служительницами. Со стороны всех этих людей я не встречал ничего, кроме внимания, участия, простой и искренней человечности. О своем пребывании в больнице Осло я сохраню теплое воспоминание до конца своих дней.
На столике, за которым я пишу эти строки, лежит больничное Евангелие на норвежском языке. 37 лет тому назад на столике моей одиночной камеры в одесской тюрьме — мне было тогда еще 20 лет — лежала та же книга на нескольких европейских языках. Сравнивая параллельные тексты, я упражнялся в лингвистике: стиль Евангелия и тщательность перевода очень облегчают изучение иностранных языков. Я не могу, к сожалению, никому обещать, что новая встреча со старой и хорошо знакомой книгой может оказать содействие спасению моей души. Но зато чтение норвежского текста Евангелия может помочь мне овладеть языком страны, которая оказала мне гостеприимство и литературу которой я научился ценить и любить с молодых лет.
Л.Троцкий
Oslo, Kommunale Sykehus, 1 октября 1935 г.