Лицемерие под маской «беспристрастия».
Ещё раз о Феннере Броквее
«Лондонское Бюро Революционных Социалистических Партий» было приглашено, наряду со 2-ым и 3-им Интернационалами, принять участие в Международной Комиссии Расследования по поводу московских процессов. 21 мая Феннер Броквей ответил от имени Бюро отказом. Мы приводим соответственную часть его ответа дословно.
«Интернациональное Бюро не может оказать поддержки американской следственной комиссии или быть представлено в ней, ибо оно считает, что сделана была роковая ошибка, когда инициативу расследования взял на себя комитет, который сам определяет себя, как ‹Комитет Защиты Троцкого’ «.
Выходит так, что Лондонское Бюро кровно заинтересовано в успехе расследования и, если отказывается помочь делу, то только потому, что оно начато Комитетом «защиты». Мистер Броквей указывает однако, кто собственно должен был взять на себя инициативу расследования: новый начальник ГПУ Ежов? Секретарь Коминтерна Димитров? Королевский советник Притт? Секретарь Лондонского бюро Феннер Броквей? Или, наконец, епископ кентерберийский? Наиболее «беспристрастным» из всех перечисленных кандидатов является, надо думать, сам Броквей. Однако именно он, как видно из его февральского письма к американскому социалисту Аллену, не только не собирался взять на себя инициативу расследования, но изо всех сил старался помешать инициативе других, причём ссылался не на интересы беспристрастия, а на интересы московской бюрократии. Вот что писал Броквей Аллену: расследование может причинить «ущерб России и коммунистическим кругам». Не поразительно ли? В письме, не рассчитанном на опубликование, Броквей неосторожно выступал, как член «Комитета Защиты» Сталина, Димитрова, Вышинского и Ягоды. Я тогда же указал на это в печати. Броквей не ответил ни словом. Прошло несколько месяцев. В письме от 28 мая Броквей снова выступает против расследования, но уже с совершенно другой аргументацией. По существу же он остаётся и теперь членом негласного «Комитета Защиты» фальсификаторов против их жертв.
Подозрение, которое Броквей от имени Лондонского Бюро пытается набросить на расследование, лишено какого бы то ни было юридического или морального основания. Нью-йоркский Комитет только инициатор дела, причём суть его инициативы состояла именно в том, чтобы при содействии других организаций обеспечить объективное и добросовестное расследование через особую Международную Комиссию, совершенно независимую от инициаторов.
Состав нью-йоркского Комитета неоднороден. В него входят лица, которые с самого начала понимали абсурдность и подлость московских обвинений. Другие члены не имели на этот счёт готового мнения, но были встревожены или возмущены «тоталитарным» характером московского правосудия и тем фактом, что норвежские «социалистические» лакеи ГПУ заперли меня на замок как раз в тот момент, когда мне больше всего необходима была свобода для защиты не только себя, но и сотен других. Конечно, если бы нью-йоркский Комитет состоял из лицемеров, он мог бы назвать себя Комитетом для «защиты вечных основ морали». Но он предпочёл действовать открыто. Под «защитой Троцкого» Комитет имел и имеет в виду не прикрытие союза Троцкого с Гитлером, а предоставление Троцкому возможности гласно опровергнуть возведённые на него обвинения. Только! И этого вполне достаточно.
Члены Комитета понимали с самого начала не хуже Феннера Броквея, что вердикт Международной Комиссии только в том случае будет иметь авторитет, если расследование будет обставлено всеми необходимыми гарантиями полноты и объективности, в частности участием в Комиссии представителей различных направлений политической мысли. Комитет начал с гласного приглашения представителей московского правительства, Коминтерна, «друзей СССР», Второго Интернационала, лондонского Бюро и прочих. Дело шло, разумеется, не о политической или моральной оценке сталинизма, троцкизма, большевизма или марксизма: ни одно политическое направление не согласится становиться объектом оценки межпартийной комиссии, и никакая разумная комиссия не возьмёт на себя такой непосильной задачи. Оценка политических направлений даётся массами в политической борьбе. Окончательный вердикт выносит история. Задача расследования Международной Комиссии состояла и состоит лишь в проверке определённых юридических обвинений против определённых лиц. Политические выводы из вердикта Комиссии каждое направление будет делать по-своему. Тем обязательнее было участие в расследовании для всякой организации, заинтересованной в выяснении правды. Однако прямые и косвенные агенты и «друзья» ГПУ и друзья этих друзей наотрез отказались: одни из них, в духе первого письма Феннера Броквея, ссылались на недопустимость причинять ущерб Сталину и его Коминтерну; другие же, в стиле второго письма Феннера Броквея, находили будущую комиссию недостаточно «беспристрастной». И те, и другие с полным основанием боялись расследования. А Лондонское Бюро прикрывало их тыл.
Чтобы ярче раскрыть недостойную роль этого Бюро, возьмём другой, более свежий пример. Гангстеры ГПУ убили в Испании Андрея Нина, вождя ПОУМ. Нин был моим противником. Наоборот, Феннер Броквей считал Нина своим единомышленником. Если бы Лондонское Бюро и другие «беспристрастные» Понтии Пилаты выступили с расследованием московских подлогов немедленно после процесса Зиновьева-Каменева, ГПУ, может быть, не решилось бы пустить в оборот заведомо ложное обвинение вождей ПОУМа в сотрудничестве с генералом Франко. Но этого сделано не было. «Беспристрастные» охраняли ГПУ. В результате Нин убит, убиты десятки и сотни других. ПОУМ разгромлен. Упущенного не воротишь. Но не думают ли всё же господа Броквеи, что наступил час для международного расследования преступлений ГПУ в Испании: подлогов, разгромов и убийств? Или, может быть, они жаждут инициативы расследования от стерилизованных жрецов беспристрастия? Пусть Броквей укажет мне их адрес и номер телефона: я немедленно обращусь к ним. Если же, как я подозреваю, их не существует в природе, пусть Лондонское Бюро возьмёт на себя инициативу расследования. Пусть по примеру нью-йоркского Комитета обратится ко всем существующим рабочим Интернационалам и к отдельным выдающимся деятелям науки, литературы и искусства, известным своей честностью и неподкупностью. Если кто-нибудь скажет, что Феннер Броквей сделал «роковую ошибку», взяв на себя инициативу расследования вместо того, чтобы предоставить дело Сталину или Негрину, каждый разумный и честный человек назовёт такого «обвинителя» постыдным лицемером.
В заключение считаю нужным напомнить ещё об одном немаловажном обстоятельстве. В том же февральском письме, в котором он выражал трогательную заботу об интересах Сталина, Ягоды и Димитрова, Ф.Броквей предлагал создать международную комиссию для расследования… моей политической деятельности, причём по странной «опрометчивости» намеревался включить в эту комиссию Нормана Томаса, Отто Бауэра, Брантинга и других моих заклятых политических врагов. Сама мысль об «официальной» оценке политической деятельности лица или партии через посредство… следственной комиссии представляет собой такой абсурд, о котором можно говорить только на страницах провинциального журнала. Этого не мог, конечно, не понимать и Феннер Броквей. Но он пытался использовать кровавые московские амальгамы для того, чтобы нанести удар ненавистному ему большевизму («троцкизму»), причём свою фракционную борьбу пытался прикрыть мантией беспристрастного «расследования»: специалисты морали любят, как известно, ловить рыбу в мутной воде.
Мы, «аморальные» большевики, поступаем иначе. Политику Нина мы критиковали открыто при его жизни. Мы не изменили нашей оценки после его смерти. Но так как мы ни на минуту не сомневались в неподкупности этого пролетарского борца, то мы готовы сделать всё для реабилитации его имени и для беспощадного заклеймения его палачей. Мы заранее заявляем Феннеру Броквею и всем другим специалистам морали, что ни один из наших друзей и единомышленников не попытается использовать расследование по поводу убийства Нина для сведения счетов с политикой Нина. Для борьбы с оппортунизмом и центризмом нам нет надобности прикрываться «комиссией», созданной для совсем других целей. Такие приёмы мы предоставляем Тартюфам идеалистической морали. Мы же, грубые материалисты, предпочитаем «крапиву звать крапивой и глупостью глупцов дела». Удары противникам мы наносим открыто и за собственной ответственностью.
Л.Троцкий
Койоакан, 5 сентября, 1937.