По поводу моего нового заговора.
За 18 месяцев моего пребывания в этой гостеприимной стране я оказался повинен в целом ряде грозных заговоров.
Несколько месяцев тому назад г-н Толедано на митингах заявлял, что я готовлю всеобщую стачку против правительства генерала Карденаса. Не больше и не меньше! Вождь коммунистической партии (его зовут, кажется, Лаборде) заявил на публичной манифестации, что я состою в фашистском заговоре с генералами Седильо и… Виллареалем. На следующий день каждый из господ обвинителей отбрасывал свое собственное обвинение, как окурок папиросы, забывал о нем сам и переходил к новым измышлениям.
Сейчас в порядке дня поставлена моя каникулярная поездка в Паскаро, Хикилпан, Гвадалахару и Морелию. Теперь меня обвиняют не в подготовке всеобщей стачки и фашистского переворота, а в… путешествии по Мексике, проживании в отелях, встречах и разговорах с мексиканскими гражданами. Да, все эти преступления я действительно совершил! Прибавлю, я их совершил с большим удовольствием.
Со стороны различных слоев населения: рабочих, учителей, военных, артистов, государственных и муниципальных властей — я не встречал ничего, кроме внимания и гостеприимства, которые вообще так ярко характеризуют мексиканцев. В Паскаро несколько учителей, явившихся к Диего Ривера и ко мне по собственной инициативе, беседовали со мной о положении в СССР, и в частности о народном образовании. Я излагал им те же взгляды, какие не раз высказывал в своих книгах и статьях. Чтобы обеспечить необходимую точность изложения, я дал им письменное заявление, которое при сем прилагаю. Ни один из этих учителей, насколько знаю, не считал и не называл себя «троцкистом».
В Хикилпане, Гвадалахаре и Морелии у меня таких встреч, к сожалению, не было, так как в каждом из этих пунктов я провел лишь несколько часов.
В Гвадалахаре операционным полем моего «заговора» были правительственный дворец, университет и сиротский дом, где я рассматривал фрески Ороско. Ко мне подходили многие лица, чтобы попросить автограф или просто пожать руку. Некоторых я шутя спрашивал, как и учителей в Паскаро: «Вы не боитесь приближаться к контрреволюционеру и фашисту?» На это я получал почти неизменный ответ: «Ни один разумный человек этому не верит». Незачем говорить, что этот ответ доставлял мне большое нравственное удовлетворение.
Что касается моей конспирации с д-ром Атлем, то я могу лишь сказать, что я впервые узнал его имя из последних «разоблачений». Я никогда не встречался с д-ром Атлем и не имею чести знать его.
Не сомневаюсь, что и это мое заявление, заключающее в себе опровержение нового фальшивого доноса, будет истолковано доносчиками, как «вмешательство во внутреннюю жизнь Мексики». Но этот прием никого не обманет. Я дал определенное обязательство правительству этой страны, т.е. правительству генерала Карденаса, а не правительству Ломбардо Толедано. Никто мне не говорил, что на г-на Толедано возложено наблюдение за моим поведением. Я никогда не обязывался молчать по поводу клеветы и клеветников. Я сохраняю за собой право, как в своем доме, так и во время поездок, дышать мексиканским воздухом, встречаться с гражданами этой страны, вступать с ними в беседу, посещать памятники искусства и в тех случаях, когда я нахожу это нужным, клеймить гласно и по имени тех «демократов», «социалистов» и «революционеров», которые — о, позор! — взяли на себя поручение добиться путем лжи и клеветы моей выдачи в руки ГПУ.
Л.Троцкий
19 июля 1938 г. Койоакан