О семейных обстоятельствах.
Всеволод (Сева) Платонович Волков (1926—). Внук Льва Троцкого, сын коммуниста-оппозиционера Платона Волкова (1898—1936) и Зинаиды Львовны Бронштейн (1901—1933), старшей дочери Троцкого от его первой жены, Александры Соколовской. Сева родился в Москве, но в 1928 г. его отец был выслан, и больная туберкулезом мать тоже подвергалась преследованиям и арестам. В январе 1931 г. в возрасте четырех с лишним лет его мать, Зинаида, увезла его из СССР на турецкий остров Буйюк-Ада в семью деда и его второй жены, Натальи Седовой. Физически и духовно больная Зинаида осенью 1931 г. переехала на лечение в Германию, в Берлин, и вскоре забрала к себе сына. Он жил в Берлине до января 1933 г., когда его все еще больная мать покончила с собой. С приходом к власти Гитлера дядя семилетнего Севы, Лев Седов увез его с собой во Францию.
В семье Льва Седова и его компаньонки, Жанны (Jeanne Martin des Pallieres) Сева забыл русский язык. Жанна Мартин была членом конкурирующей левой группы и смерть Льва Седова выбила ее из духовного равновесия. Она до безумия любила Севу, ревновала ребенка к деду и другим родственникам, и, после смерти Льва Седова, упорно отказывалась передать ребенка в семью Троцких. Льву Троцкому пришлось обратиться к французским адвокатам и судьям, и два раза судьи решили в пользу деда: осиротевшему ребенку лучше всего жить в его семье. Друзья Троцких, Альфред и Маргарита Росмеры лишь в октябре 1939 г. привезли мальчика из Франции к деду и бабушке Наталье.
Все письма написаны по-французски; перевод наш. — /И-R/
 |
 |
 |
Севе Волкову.
19 сентября 1938 г.
Mon petit Seva:
Я пишу тебе в первый раз. Наш бедный Лёва всегда держал нас, Наталью и меня, в курсе твоей жизни, твоего роста и здоровья. Теперь дяди Леона (Лёвы) больше нет, и мы должны поддерживать прямую связь друг с другом, мой дорогой мальчик.
Меня беспокоят несколько вещей, во-первых, о языке. Ты полностью позабыл русский язык. Это не твоя вина, мой Севушка, но это печальный факт. Не знаю, где твой папа и жив ли он еще. В своем последнем письме, написанном более четырех лет назад, он настойчиво спрашивал, не забыл ли ты русский язык. Хотя твой отец очень умный и образованный человек, он не говорит на иностранных языках. Для него было бы ужасным ударом однажды узнать, что он не может общаться с тобой. То же самое происходит и с твоей сестрой. Можешь себе представить, что за воссоединение семьи будет, если ты не сможешь говорить со своей маленькой сестрой на своем родном языке. Для меня и для Натальи, которая тебя очень любит, языковой вопрос очень важен.
Но дело не только в этом. Мы хотим поговорить с тобой о вещах, касающихся твоего дяди Леона, твоей жизни теперь, когда он умер, и твоего будущего.
Я предложил Жанне сразу после смерти дяди Леона, чтобы она приехала сюда с тобой. Жанна ответила, что не может этого сделать. Конечно, у нее есть свои причины. Но мое решение твердо: ты должен приехать сюда на некоторое время — с Жанной, если она захочет, без Жанны, если она не сможет. Здесь мы можем легко обсудить с тобой и с Жанной (если она приедет) вопросы, касающиеся твоего будущего, и позаботиться о вопросе о русском языке.
Ты сейчас уже большой мальчик, и поэтому я хочу поговорить с тобой о чем-то еще, имеющем огромное значение, об идеях, которые были и есть общими для твоих матери и отца, для твоего дяди Леона и для меня с Натальей. Я очень хочу разъяснить тебе лично огромную ценность этих идей и целей, во имя которых наша семья столько перенесла и так страдает сейчас.
Я несу ответственность за тебя, мой внук, перед самим собой, перед твоим отцом, если он еще жив, и перед тобой самим. Вот почему мое решение относительно твоего путешествия является бесповоротным.
Я тепло обнимаю тебя, мой Севушка, и Наталья тоже.
Расстанемся так: à bientôt. (До скорой встречи, фр.).
Л. Троцкий.
Жерарду Розенталю (адвокату Троцкого).
8 декабря 1938 г.
Мой Дорогой Советник и Друг:
Это письмо является доверенностью для вас представлять меня в деле, касающемся моего внука Всеволода (Сева), который сейчас живет с госпожой Жанной Мартин де Пальер. Я хотел бы вкратце обсудить с вами историю этого вопроса.
После смерти моей дочери Зинаиды, матери Севы, в Берлине в январе 1933 года Севу взял к себе мой покойный сын Леон Седов (умер 16 февраля 1938 года), который в то время жил как муж и жена с госпожой Жанной Мартин де Пальер в Берлине. После ряда трудностей, связанных с приходом к власти нацистского режима в Германии, во время которых Сева на короткое время был разлучен с моим сыном, он воссоединился с ним в Париже в 1934 году. После смерти моего сына, естественно, возник вопрос о том, где будет жить Сева.
Мадам Мартин написала мне о Севе 17 марта:
«У меня нет никаких юридических прав на него, но, возможно, много моральных прав. Тем не менее, если вы попросите его, я его отдам. Но имейте в виду, что, хотя я могу быть жестокой, когда это необходимо, вы должны понимать, что у меня есть сердце и что с ним нельзя просто играть. Если вы заберете Севу, это будет навсегда…»
Она очень настаивала на том, чтобы мой ответ был немедленным и окончательным. В ответ я пригласил мадам Мартин де Пальер приехать в Мексику, чтобы обсудить со мной и моей женой все нерешенные вопросы и, возможно, пожить с нами вместе с Севой. Я не видел другого способа решить этот вопрос. Она ответила с резким высокомерием, немного раздраженная, как это свойственно ее натуре: «Либо отдайте его мне, либо заберите его у меня, но немедленно, раз и навсегда». Я недостаточно хорошо знаю мадам Мартин де Пальер, и то немногое, что я знаю, не внушает мне безграничного доверия, которого она от меня требует. Речь идет о ребенке, чей отец, пропавший без вести почти пять лет назад, возможно, еще жив в одной из сталинских тюрем, и сможет однажды потребовать своих прав. В его отсутствие все формальные права остаются за мной. мадам Мартин и сама это понимает. Я очень склонен признать моральные притязания, на которые она имеет право, среди прочего, как компаньонка моего сына, но я никоим образом не могу рассматривать своего внука, единственного оставшегося члена моей семьи, как предмет, который я могу подарить, «сразу и раз навсегда», мадам Мартин, которая с момента написания своего письма делала все возможное, чтобы внушить мне величайшее недоверие к ее характеру и отношению.
19 сентября я отправил Севе письмо через мадам Мартин. Она сказала моим друзьям Альфреду и Маргарите Росмер, что так и не получила его. Это неправда. Заказное письмо так и не было возвращено. Более того, копию, отправленную мадам Мартин через мадам Маргарет Росмер, постигла та же участь. Я так и не получил никакого ответа.
Пока наш сын был жив, мы всегда регулярно получали новости о Севе и письма от него. Теперь мы сталкиваемся с тем, что фактически равносильно изоляции ребенка мадам Мартин, которая, как она сама выразилась, не имеет «никаких законных прав». Все мои попытки решить вопрос по-дружески, мои неоднократные предложения о переезде в Мексику, мои самые настойчивые требования, чтобы она приехала сюда с мальчиком или отправила его с моими друзьями, все это не дало ни малейшего результата.
Несмотря на все это, я по-прежнему готов, даже сейчас, сделать все, что в моих силах, чтобы удовлетворить моральные требования мадам Мартин, а также мои юридические и моральные права. Но я не «отдам ей» мальчика; сейчас меньше, чем когда-либо. Если мадам Мартин приедет сюда с мальчиком, у нее будут права члена нашей семьи в том, что касается его, не больше и не меньше. В противном случае Сева должна приехать сюда как можно скорее, то есть как только вы уладите юридические формальности.
С моими самыми теплыми пожеланиями,
Л. Троцкий.
Дача показаний к суду
15 января 1939 года
…Его чести, председателю Гражданского суда департамента Сены.
Г-н Леон Седов, известный как Троцкий, который по профессии писатель и проживает в стране Мексика…
Его представляет г-н Малинво в качестве адвоката,
Имеет честь сообщить вам:
- Что его дочь Зинаида вышла замуж за господина Платона Волкова и что от их брака родился ребенок Всеволод Волков, родившийся в Ленинграде (Россия) в марте 1926 года;
- Что его дочь Зинаида умерла в Берлине в январе 1933 года, и что его зять Платон Волков исчез в России;
- Что заявитель является дедушкой по материнской линии и единственным оставшимся в живых родственником несовершеннолетнего Всеволода Волкова;
- Что опеку над ребенком взял на себя другой сын заявителя, г-н Леон Седов, который проживал в Париже по адресу 26 rue Lacretelle до своей смерти 16 февраля 1938 года;
- Что заявитель желает, как дедушка по материнской линии и единственный оставшийся в живых родственник, взять на себя опеку над ребенком Всеволодом Волков, и что в ожидании определения личного статуса ребенка и решений, применимых для организации его опеки, он может обратиться к временным чрезвычайным мерам, с помощью которых личность и имущество ребенка могут быть немедленно переданы на его попечение.
- По этим причинам заявитель просит, если это будет угодно Суду, назначить любого администратора, которого он сочтет надлежащим, над личностью и имуществом ребенка Всеволода Волкова, внука заявителя…
«Похищение» внука Троцкого
26 марта 1939 года
Хотя мадам Жанна Мартен де Пальер не имела ни малейшего юридического права на моего внука, я убеждал ее приехать в Мексику, чтобы жить с ребенком в нашем доме или, по крайней мере, обсудить и решить его будущее вместе с нами. Она отказалась и в то же время попыталась завладеть моими архивами по неустановленным причинам.
Поскольку сообщения моих друзей в Париже показали мне, что невозможно оставить моего внука с этим человеком даже на короткое время, я передал этот вопрос французским властям через посредничество французского представительства в Мексике и моего адвоката в Париже г-на Жерара Розенталя.
Компетентные органы признали полную справедливость моих претензий на этого ребенка, у которого сейчас нигде нет родственников в мире, кроме меня. На переходный период я доверил его своим друзьям в Париже, и этот шаг был одобрен судебным администратором. Ребенок находится в наилучших возможных руках, пока он ждет, чтобы воссоединиться со мной.
Эта история о похищении была вымышлена от начала до конца нездоровым воображением мадам Мартин де Пальер.
Л. Троцкий.
Жерарду Розенталю (адвокату Троцкого).
10 апреля 1939 г.
Дорогой Советник и Друг:
1. Похоже, госпожа Жанна Молинье утверждает, что мой первый брак с матерью моей дочери Зинаиды не был законным. Это никчемное утверждение, как и многие другие. В первом томе моей автобиографии я рассказал о своем партнерстве с Александрой Львовной:
«Чтоб не быть поселенными врозь, мы обвенчались в московской пересыльной тюрьме». («Моя жизнь»).
И у меня не было ни малейшей причины мимолетно выдумывать это утверждение, истинность которого, к тому же, хорошо известна всем моим друзьям. Как это было обязательно при царизме, у нас был не только гражданский брак, но и религиозный. Александра Львовна с того времени использовала мою законную фамилию Бронштейн, и это имя было опубликовано в московской прессе во время депортации Александры Львовны в Сибирь в 1935 году. При необходимости в этом можно было легко убедиться в московском издании «Правды» того времени.
2. Не менее жалким является утверждение госпожи Молинье о том, что моя покойная дочь Зинаида не была законно замужем за профессором Волковым. Утверждение госпожи Жанны Молинье тем более никчемно, что она сама хорошо знакома с фактами. Зинаида приехала ко мне в Турцию с законным советским паспортом на имя своего мужа Волкова, что вряд ли было бы возможно, если бы они не состояли в законном браке. Более того, ее сын, мой внук, был внесен в тот же паспорт под именем Всеволод Волков. Это означает, что советские власти признали брак законным.
3. Мой внук Всеволод Волков путешествовал из Турции в Париж и из Парижа в Германию с законным паспортом, выданным турецкими властями на основании советских документов, выданных советским консульством в Константинополе. Этот законный паспорт хранился у моего покойного сына и сегодня находится во владении госпожи Жанны Молинье. Она должна предъявить этот паспорт. Ее отказ равносилен признанию в мошенничестве. Кроме того, как я уже указывал в своем письме министру юстиции, в архивах французской полиции можно легко найти официальные документы о двух въездах во Францию молодого Всеволода Волкова, внука Троцкого.
4. 5 января 1933 года моя дочь Зинаида Волкова покончила с собой в Берлине. Этот вопрос вызвал большой резонанс в мировой, и особенно в немецкой прессе. Прилагается небольшая часть газетных вырезок, которыми я располагаю: двадцать немецких вырезок, одна русская вырезка и одна французская вырезка. Все или почти все эти вырезки относятся к пресс-релизу Берлинской префектуры полиции, который был основан на самых достоверных документах и в котором говорилось о моей дочери как о госпоже Волковой, урожденной Бронштейн. Эти вырезки также объясняют, как советское консульство в Берлине использовало обман, чтобы аннулировать советский паспорт моей дочери. Вот почему единственным документом, удостоверяющим личность Всеволода, является турецкий паспорт, который, повторяю, находится у госпожи Жанны Молинье. Вышеупомянутый пресс-релиз Берлинской префектуры полиции доказывает законность не только брака моей дочери с Волковым, но и моего брака с Александрой Львовной, поскольку в нем прямо говорится о Зинаиде Волковой, урожденной Бронштейн. Кроме того, если бы не было неудобно обратиться в префектуру полиции Берлина, факты можно было бы подтвердить без малейших затруднений.
5. Прилагаю дополнительно три письма, написанные немецким адвокатом Оскаром Коном моей дочери Зинаиде. Они были связаны с продлением немецкой визы моей дочери, и доктор Оскар Кон, который знал, что такое юридическое лицо, и был знаком с документами, говорил о Зинаиде как о мадам Волковой.
6. Прилагаю письмо моего зятя Платона Волкова, написанное мне во время моей ссылки в Среднюю Азию (1928). Естественно, письмо не содержит никакой официальной информации о законности брака, но по своему содержанию показывает, что отношения в их семье были близкими и нежными.
7. Прилагаю фотокопии трех открыток, написанных моей дочерью Зинаидой незадолго до ее смерти. Их важность заключается в том, что они подписаны Зинаидой Волковой, законным именем моей дочери.
8. Кроме того, у госпожи Жанны Молинье никогда не было ни малейших сомнений в моих законных правах в отношении моего внука Всеволода Волкова, и она доказала это вне всякого недоразумения несколько месяцев назад в письме ко мне от 17 марта 1938 года, в котором она без всяких подсказок признала, что у нее не было законных прав на опеку над моим внуком, и в котором она настойчиво просила, чтобы я «отдал» его ей, просьба, которая имела бы мало смысла, если бы она сама не признала, что отныне я остаюсь единственным в мире, кто может «отдать» его, или нет.
9. Я никогда не доверял своего внука мадам Молинье, а лишь моему сыну Льву и, поскольку она была компаньонкой моего сына, мадам Молинье. Здесь я должен установить, что мадам Молинье четыре года назад разорвала все отношения со мной и моей женой. Причина этого заключалась в том, что мы не встали на защиту ее бывшего мужа, г-на Раймона Молинье, который подвергался жесткой моральной и политической критике. Исходя из многолетнего опыта, я пришел к выводу, что эта критика была полностью оправдана и что г-н Раймон Молинье не заслуживает доверия. Одного того факта, что я не встал на его защиту (чего я не мог сделать с чистой совестью), было достаточно, чтобы мадам Жанна Молинье прекратила с нами всякую переписку, ничего не сообщала нам о моем внуке, даже тогда, когда я был интернирован в Норвегии или когда мне пришлось уехать из Европы в Мексику. В течение последних трех лет именно мой сын информировал нас о росте Всеволода Волкова. При таких условиях не может быть и речи о том, чтобы я передал опеку над маленьким мальчиком лично мадам Жанне Молинье.
10. После смерти нашего сына я изо всех сил старался установить дружеские отношения с женщиной, которая была его компаньонкой. Я даже предложил госпоже Жанне Молинье, чтобы она переехала в наш дом и жила с нами как наша дочь. Я ни в коей мере не упускал из виду моральный авторитет, который она приобрела у моего внука, который провел несколько лет в ее обществе. Но для того, чтобы прийти к соглашению, с обеих сторон должна быть добрая воля. К сожалению, я не получил от мадам Молинье ничего, кроме двусмысленных ответов, пронизанных ложными обвинениями и полных плохо скрываемой враждебности.
11. Вы знаете, дорогой друг, историю моих архивов, которые мадам Молинье пыталась захватить против моей воли для целей, которые, по меньшей мере, остаются неясными. Она пыталась невыразимым образом злоупотребить желаниями моего сына в целях, абсолютно противоположных этим желаниям. Мой сын, который, как она сама написала в своих показаниях перед судьей, «почитал своего отца», хотел, чтобы, учитывая трудности моего положения, мадам Молинье помогла мне вернуть мои собственные документы. В своих письмах ко мне мадам Молинье признавала, что эти бумаги принадлежат мне и ее не касаются. В то же время она пыталась вымогать у меня доверенность, которая позволила бы ей передать мои документы мистеру Верекену, человеку, пользующемуся доверием мистера Раймона Молинье, открытого врага моего сына и меня, человека, который распространял ненавистную клевету на моего сына во время его последней болезни.
12. Поскольку в этом деле г-жа Жанна Молинье действовала не иначе, как агент г-на Раймона Молинье, я цитирую здесь два письма моего сына ко мне, которые ясно показывают, к какой оценке характера г-на Раймона Молинье, после долгого сопротивления, пришел мой сын. Для меня, в связи с известными московскими процессами, стало необходимым получение показаний г-на Раймона Молинье и его брата г-на Анри Молинье относительно моего пребывания во Франции. Мой сын, который, как и я, долгое время пытался защитить мистера Раймона Молинье против его оппонентов, был вынужден признать, что обвинения были обоснованными, и настоятельно посоветовал мне не обращаться к г-ну Раймону Молинье и его группе (La Commune). По моему настоянию он, наконец, обратился к мистеру Анри Молинье, отказавшись, однако, брать на себя какую-либо ответственность следующим заявлением:
«Вам решать, можем ли мы публично использовать показания такого человека, как Раймон Молинье».
Позже он сообщил мне, что получил от группы Раймона Молинье «высокомерный, глупый и в то же время нечестный» ответ. Он снова предупредил меня, что эти люди попытаются сделать из своих показаний «политический скандал самого деморализующего характера» (письмо от 22 февраля 1937 года).
Я разделял и продолжаю разделять эту оценку г-на Р. Молинье. Даже если бы я был готов вызвать его в качестве свидетеля в политическом расследовании, я в то же время всегда хотел, чтобы он не оказывал ни малейшего влияния на жизнь и образование моего внука. Пока мой сын был жив, ни о чем подобном не могло быть и речи. Но все изменилось после смерти моего сына. Слова госпожи Жанны Молинье, а также ее поступки на каждом шагу показывали, что она стала орудием человека, который крайне ненадежен и яростно враждебен ко мне и всем моим друзьям. Могу ли я оставить своего внука в этой отравленной атмосфере? Я продолжал уговаривать госпожу Жанну Молинье приехать сюда с мальчиком. Она увиливала. Она уклонялась от ответа. Каждое из ее писем было ничем иным, как наглой ложью, будь то о моем внуке или моих архивах. В этой ситуации мне ничего не остается, как прибегнуть к законным каналам.
Госпожа Жанна Молинье предпринимает свою последнюю попытку, пользуясь моим трудным положением изгнанника, лишенного документов и свободы передвижения. Она отрицает самые очевидные факты. Она изобретает другие. Она искажает историю моей жизни. Она пытается спровоцировать судебную ошибку. Она даже осмеливается ссылаться на французский закон о жестоком обращении и морально брошенных детях.
Вы знаете, мой дорогой друг, что в этом деле нет ничего, кроме ненавистной клеветы. Я ни материально, ни морально ни на мгновение не бросал своего внука. В течение первых трех или четырех лет совместной жизни Жанны Молинье с моим сыном материальная поддержка супругов и моего внука Всеволода Волкова была полностью гарантирована мной. В течение последних трех лет, в то время как мое материальное положение ухудшалось, мадам Жанна Молинье взяла на себя ответственность за определенную часть расходов семьи. Но расходы моего сына и моего внука в любом случае были покрыты моими взносами.
Ситуация изменилась только после смерти моего сына. После этого я перевел несколько тысяч франков и намеревался продолжать эти выплаты каждый месяц. Госпожа Жанна Молинье поспешила ответить, что она откладывает эти деньги для своего адвоката (того самого, я полагаю, который ведет это дело против меня), а не для Всеволода. Учитывая ранее описанные обстоятельства, я решил прекратить финансовую поддержку и потребовать опеки над моим внуком.
Я пишу эти строки в спешке, чтобы письмо пришло вовремя. Но я мог бы подтвердить каждое из своих утверждений неопровержимыми письмами и документами. С таким же успехом я мог бы представить хотя бы приблизительный отчет о деньгах, которые я отправил, а также показать, что Всеволод Волков никогда не был «оставлен» на попечение исключительно мадам Молинье. Составление этого списка заняло бы несколько недель исследований.
В заключение, я еще раз самым торжественным образом подтверждаю свою абсолютную веру в честность, порядочность и преданность моих дорогих друзей Альфреда и Маргариты Грио [Росмер], которым французские власти передали опеку над моим внуком. Я благодарю вас, дорогой друг, за вашу неослабевающую и благородно бескорыстную преданность, и я с любовью подписываюсь,
Ваш преданный,
Л. Троцкий.
P.S. Я добавляю приложение, которое представляет собой хорошее резюме относительно денег, которые я отправил. — Л.Т.
Приложение
Прилагаемое письмо от Льва Седова от 8 апреля 1937 года показывает, что во время моего пребывания в Норвегии я ежемесячно отправлял сумму в 270 норвежских крон (примерно эквивалентную 1400 франкам в то время). Эти взносы были гораздо скромнее, чем взносы за предыдущий период, из-за моих собственных финансовых трудностей.
В течение первого года нашего пребывания в Мексике мой сын получил от европейских издателей моих произведений примерно столько же. В течение этого года он также заработал немного денег своей собственной литературной работой.
После его смерти сто пятьдесят долларов и тысяча франков были отправлены по телеграфу на покрытие различных расходов.
В апреле 1938 года для Севы было отправлено сорок пять долларов, затем двадцать или двадцать пять долларов в месяц. Последний взнос в размере двадцати долларов был сделан в январе 1939 года.
Все это может быть подтверждено документами, показаниями под присягой и т.д.
Л. Троцкий.