Об истории левой оппозиции.

Эта беседа произошла в следующих обстоятельствах. Молодой англо-негритянский троцкист, C.L.R. James (Джеймс), недавно написавший исследование о Коминтерне, «Мировая революция», посетил Троцкого в Мексике. На обсуждении также присутствовали немецкий троцкист Otto Schuessler (Шюсслер) и голландский секретарь Троцкого Ван Хейеноорт. Джеймс записывал беседу.

Впервые стенограмма была опубликована во внутреннем бюллетене Социалистической Рабочей партии в январе 1940 г. Перевод с английского был сделан нами.

— Искра-Research.

Апрель 1939 г.

Троцкий: Товарищ Джеймс изучал этот вопрос с величайшим вниманием, и многочисленные пометки, которые я сделал, свидетельствуют о том, с какой тщательностью я прочитал его меморандум. Для всех наших товарищей важно видеть наше прошлое с упорной революционной ясностью. Местами рукопись очень проницательна, но я заметил здесь тот же недостаток, который я заметил в его «Мировой революции» — очень хорошей книге, — а это отсутствие диалектического подхода, англосаксонский эмпиризм и формализм, который является лишь обратной стороной эмпиризма.

Тов. Джеймс ставит весь свой подход к этому вопросу в зависимость от одной даты — появления сталинской теории социализма в отдельно взятой стране — апреля 1924 года. Но теория появилась в октябре 1924 года. Это делает всю структуру ложной.

В апреле 1924 года было неясно, движется ли германская революция вперед или назад. В ноябре 23-го я попросил отозвать всех русских товарищей в Германии. Новые слои могли бы поднять революцию на более высокую ступень. С другой стороны, революция могла пойти на спад. Если бы она пошла вниз, первым шагом реакции был бы арест русских как иностранных агентов беспорядков. Сталин возразил мне: «Вы всегда слишком торопитесь. В августе вы говорили, что революция близка; теперь вы говорите, что она уже закончилась». Я не сказал, что все кончено, но предположил, что следует предпринять этот предупредительный шаг. К лету 1924 года Сталин убедился, что германская революция потерпела поражение. Затем он попросил Красных профессоров найти ему какую-то цитату из Ленина, чтобы рассказать людям. Они поискали и нашли две или три цитаты, и Сталин изменил отрывок в своей книге. Германская революция оказала на Сталина большее влияние, чем Сталин на германскую революцию. В 1923 году вся партия была в лихорадке из-за грядущей революции. Сталин не посмел бы возражать мне по этому вопросу в Центральном комитете. Левая оппозиция была очень активна в этом вопросе.

Джеймс: Брандлер отправился в Москву, убежденный в успехе революции. Что изменило его?

Троцкий: У меня было много бесед с Брандлером. Он сказал мне, что его беспокоит не захват власти, а то, что делать после. Я сказал ему: «Послушай, Брандлер, ты говоришь, что перспективы хорошие, но буржуазия находится у власти, контролирует государство, армию, полицию и т.д. Вопрос в том, чтобы сломить эту власть…» Брандлер делал много заметок во время многих бесед со мной. Но сама эта его смелость была лишь прикрытием для тайных опасений. Нелегко вести борьбу против буржуазного общества. Он отправился в Хемниц и там встретился с лидерами социал-демократии, сборищем маленьких брандлеров. Он передал им в своей речи свои подсознательные опасения тем, как он говорил с ними. Естественно, они отступили, и это пораженческое настроение проникло и в рабочих.

Во время русской революции 1905 года в совете разгорелся спор о том, должны ли мы бросить вызов царской власти демонстрацией в годовщину Кровавого воскресенья. По сей день я не знаю наверняка, правильно ли это было в то время или нет. Комитет не мог принять решение, поэтому мы проконсультировались с Советом. Я выступил с речью, объективно изложив две альтернативы, и Совет подавляющим большинством голосов решил не проводить демонстрацию. Но я уверен, что если бы я сказал, что необходимо провести демонстрацию, и высказался соответствующим образом, у нас было бы подавляющее большинство голосов «за». То же самое случилось с Брандлером. В 1923 году в Германии нужна была революционная партия…

Вы также обвиняете меня в вырождении, когда цитируете [Рут] Фишер. Но почему я дал это интервью? В революции всегда разумно перекладывать ответственность за выступление на врага. Так, в 1917 году меня спросили в Совете: «Готовят ли большевики восстание?» Что я мог сказать? Я сказал: «Нет, мы защищаем революцию, но если вы нас спровоцируете…!» Здесь было то же самое. Польша и Франция использовали русских большевиков как предлог для подготовки интервенции и реакционных действий. С полного согласия немецких товарищей я дал это интервью, в то время как немецкие товарищи разъясняли ситуацию немецким рабочим. Тем временем у меня был наготове кавалерийский корпус под командованием Дыбенко на польской границе.

Джеймс: Вы бы не согласились с Виктором Сержем в том, что бюрократия саботировала китайскую революцию; другими словами, что его отношение к китайской революции было таким же, как и к испанской?

Троцкий: Вовсе нет. Почему они должны саботировать ее? Я был в комитете по китайской революции (вместе с Чичериным, Ворошиловым и некоторыми другими). Они даже были против моего настроения, которое считалось пессимистичным. Они были заинтересованы в успехе.

Джеймс: За успех буржуазно-демократической революции. Разве их оппозиция пролетарской революции не была оппозицией бюрократии, которая была вполне готова поддержать буржуазно-демократическую революцию, но поскольку она была бюрократией, не могла поддержать пролетарскую революцию?

Троцкий: Формализм. В 1917 году у нас была величайшая революционная партия в мире. В 1936 году она душит революцию в Испании. Как она развивалась с 1917 по 1936 год? Вот в чем вопрос. Согласно вашим аргументам, вырождение должно было начаться в октябре 1917 года. На мой взгляд, оно началось в первые годы Новой экономической политики. Но даже в 1927 году вся партия с нетерпением ждала исхода китайской революции. Произошло то, что бюрократия приобрела определенные бюрократические навыки мышления. Она предлагала сегодня сдерживать крестьян, чтобы не пугать генералов. Партия думала, что это подтолкнет буржуазию влево. Она рассматривал Гоминьдан как группу чиновников и думала, что может поставить коммунистов в кабинеты и таким образом изменить направление событий… И как бы вы объяснили перемены, которые потребовали создания Кантонской коммуны?

Джеймс: Виктор Серж говорит, что Коммуна была нужна им только ради Шестого Всемирного конгресса, «хотя бы на четверть часа».

Троцкий: Это было больше нужно РКП(б), чем Интернационалу. Партия была взволнована китайской революцией. Только в 1923 она достигла большей горячки.

Нет, вы начинаете с полного вырождения. Сталин и К° искренне верили, что китайская революция была буржуазно-демократической революцией, и стремились установить диктатуру пролетариата и крестьянства.

Джеймс: Вы имеете в виду, что Сталин, Бухарин, Томский, Рыков и остальные не понимали хода Русской революции?

Троцкий: Они ее не понимали. Они приняли участие в революции, и события ошеломили их. Их позиция по Китаю была той же, что и в марте 1917 года, пока не приехал Ленин. В разных их трудах вы увидите отрывки, которые показывают, что они никогда не понимали. Их форма существования, их бюрократические привычки повлияли на их мышление, и они вернулись к своему прежнему настроению. Они даже закрепили это в программе Коминтерна: пролетарская революция для Германии, диктатура пролетариата и крестьянства для полуколониальных стран и т.д.

(Товарищ Троцкий здесь просит Вана достать копию «Критики Проекта Программы», и зачитан отрывок.) Я осудил это в своей «Критике Проекта программы» [Коммунистического интернационала].

Джеймс: А как насчет заявления Бухарина в 1925 году о том, что в случае войны революционеры должны поддержать буржуазно-советский блок?

Троцкий: После завещания Ленина Бухарин хотел показать, что он настоящий диалектик. Он изучал Гегеля и при каждом удобном случае старался показать, что он реалист. Отсюда «Обогащайтесь», «Социализм черепашьим шагом» и т. д. И не только Бухарин, но и я, и все мы в разное время писали абсурдные вещи. Я признаю это.

Джеймс: А Германия 1930-33 годов?

Троцкий: Я не могу согласиться с тем, что политика Интернационала была лишь материализацией приказов Москвы. Необходимо рассматривать политику в целом, с внутренней и международной точек зрения, со всех сторон. Внешняя политика Москвы и ориентация социал-демократии на Женеву могли бы сыграть свою роль. Но существовала также необходимость поворота из-за катастрофического воздействия предыдущей политики на партию внутри России. В конце концов, бюрократия имеет дело со 160 миллионами людей, которые пережили три революции. То, что они говорят и думают, собирается и классифицируется. Сталин хотел показать, что он не меньшевик. Отсюда и этот резкий поворот влево. Мы должны рассматривать его в целом, во всех его аспектах.

Джеймс: Но британский сталинист Кэмпбелл пишет, что, когда британской делегации в 1928 году была представлена теория социал-фашизма, она выступила против этой идеи, но вскоре убедилась в ее правильности…

(Было решено продолжить обсуждение. Во время перерыва товарищ Джеймс представил документ. Обсуждение продолжается:)

Троцкий: Я прочитал ваш документ, претендующий на разъяснение позиции, но он ее не проясняет. Вы заявляете, что принимаете мою точку зрения о 1923 годе, но позже в документе я вижу, что на самом деле вы ее не принимаете… Я нахожу странным, что в негритянском вопросе вы такой реалист, а об этом — так недиалектичны. (Я подозреваю, что вы просто немного оппортунистичны в негритянском вопросе, но я не уверен.)

В 1924 году лозунг Сталина (социализм в одной стране) соответствовал настроению молодых интеллектуалов, без подготовки, без традиций…

Но, несмотря на это, когда Сталин хотел открыто задушить испанскую революцию, ему пришлось уничтожить тысячи старых большевиков. Первая борьба началась с перманентной революции, бюрократия стремилась к миру и спокойствию. Затем пришла немецкая революция 1923 года. Тогда Сталин даже не осмелился открыто выступить против меня. Только впоследствии мы узнали, что он тайно написал письмо Бухарину, в котором говорил, что революцию следует сдержать. Затем, после поражения в Германии, началась борьба вокруг лозунга равенства. Именно в защиту привилегий бюрократии Сталин стал ее бесспорным лидером…

Россия была отсталой страной. У этих лидеров были марксистские концепции, но после Октября они вскоре вернулись к своим старым идеям. Ворошилов и другие часто спрашивали меня: «Но как, по-вашему, возможно, чтобы китайские массы, такие отсталые, могли установить диктатуру пролетариата?»

В Германии теперь надеялись на чудо, чтобы сломать хребет социал-демократии; их политика потерпела полную неудачу в смысле оторвать от социал-демократии массы. Отсюда эта новая попытка поменять метод… Сталин надеялся, что германская коммунистическая партия одержит победу, и думать, что у него был «план» о приходе к власти фашизма, абсурд. Это обожествление Сталина.

Джеймс: Он заставил их прекратить свое сопротивление Красному референдуму; он заставил Реммеле сказать: «После Гитлера наш черед»; он заставил их прекратить сражаться с фашистами на улицах.

Троцкий: «После Гитлера наш черед» — было хвастовством, признанием банкротства. Вы уделяете этому слишком много внимания.

Шюсслер: Они прекратили сражаться на улицах, потому что их отряды были небольшими группами КП. Хороших товарищей постоянно расстреливали, и поскольку рабочие в целом не принимали участия, они отменили это. Это было одним из их зигзагов.

Троцкий: Вот именно! Они делали самые разные вещи. Иногда они даже предлагали объединенный фронт.

Джеймс: Дюранти сказал в 1931 году, что они не хотят революции в Испании.

Троцкий: Не принимайте то, что говорит Дюранти, за чистую монету. Литвинов хотел сказать, что они не несут ответственности за то, что происходит в Испании. Он не мог сказать этого сам, поэтому он передал это через Дюранти. Возможно, даже, что они не хотели беспокоиться об Испании, испытывая трудности дома… Но я бы сказал, что Сталин искренне желал триумфа Германской коммунистической партии в Германии в 1930-33 годах…

Также вы не должны думать о Коминтерне как о простом инструменте внешней политики Сталина. Во Франции в 1934 году численность Коммунистической партии сократилась с 80 000 до 30 000 человек. Необходимо было разработать новую политику. Мы не знаем архивов Коминтерна, какая переписка происходила и т.д. В то же время Сталин искал новую внешнюю политику. И с одной, и с другой стороны мы видим эти тенденции, которые ведут к новому повороту. Это разные стороны одного и того же процесса… Французская коммунистическая партия — это не только агентство Москвы, но и национальная организация с членами парламента и т.д.

Все это, однако, не очень опасно, хотя и показывает потерю пропорций говорить, что вся наша пропаганда была бессмысленной. Если бы так, то мы банкроты. Что гораздо опаснее, так это сектантский подход к Лейбористской партии. Вы говорите, что я выдвинул лозунг Блюма-Кашена без оговорок. Потом вы вспоминаете: «Вся власть советам!» и говорите, что единый фронт не был советским. Это такой же самый сектантский подход.

Джеймс: У нас в Англии были трудности выступать за лейбористское правительство с необходимыми оговорками.

Троцкий: Во Франции во всей нашей прессе, в наших архивах и пропаганде мы регулярно делали все необходимые оговорки. Ваша неудача в Англии вызвана недостатком способностей, а также отсутствием гибкости из-за длительного господства буржуазной мысли в Англии. Я бы сказал английским рабочим: «Вы отказываетесь принять мою точку зрения. Что ж, возможно, что я ее плохо объяснил. Возможно, вы глупы. В любом случае, я потерпел неудачу. Но теперь вы верите в свою партию. Зачем позволять Чемберлену удерживать власть? Приведите свою партию к власти. Я помогу вам всем, чем смогу. Я знаю, что лейбористы не будут делать то, что вы думаете, но поскольку вы со мной не согласны, а мы маленькая группа, я помогу вам их поставить». Но очень важно периодически поднимать эти вопросы. Я бы посоветовал вам написать статью, в которой обсуждаются эти вопросы, и опубликовать ее в нашей прессе.

(Товарищ Джеймс согласился, что он так и сделает.)