Еще одно анонимное письмо.
(О письме Александра Орлова)
Александр Орлов был высокопоставленным агентом разведки в Европе, а с началом фалангистского мятежа летом 1936 г. был назначен резидентом НКВД в Испании. Он, например, организовал перевозку золотого запаса Испанской республики в Одессу в октябре 1936 г. Другой его обязанностью была организация диверсий в тылу фалангистов, борьба со шпионами и диверсантами в тылу республиканцев. Но наиболее скандальной была его работа против левых активистов, особенно троцкистских групп, левых социалистов из партии ПОУМ и анархистов.
В эти годы московский режим проводил политику Народных Фронтов в Европе и во всем мире, которая означала прекращение революционной борьбы против тех империалистов — Великобритания, Франция, Бельгия и др., — которые стали «друзьями» СССР. Используя военную помощь республиканской Испании в качестве рычага, Сталин шантажировал правительство в Мадриде и Барселоне в пользу буржуазной законности и против мер пролетарской революции: прекращение национализаций промышленности, сохранение колониального статуса-кво в Северной Африке, сворачивание крестьянской революции в самой Испании и пр. ГПУ организовало в Испании террор как против фалангистов и клерикалов Католической церкви, так и против левых. В 1937 г. была организована сеть ячеек ГПУ и тайные тюрьмы с камерами где пытали и убивали революционеров. В одной из этих тюрем был убит Андреас Нин, глава марксистской партии ПОУМ.
По мере того как Московские процессы набирали обороты и рос круг жертв Сталина, под ударом оказывались все более широкие круги старых большевиков, партийных деятелей и опытных военных и разведчиков. Орлов почувствовал, что агенты Сталина придут и за ним. В 1938 г. отказавшись подчиниться приказу выехать в Москву, Орлов с семьей бежали тайно в Канаду. Оттуда Орлов написал два анонимных письма Троцкому.
В статье, описывающей последний год жизни Троцкого Дэвид Норт пишет:
«В конце 1938 года Александр Орлов, занимавший высокий пост в ГПУ, бежал из Советского Союза. Он был хорошо знаком с убийственными операциями ГПУ против Четвертого Интернационала. Хотя его мотивы остаются неясными, Орлов отправил Троцкому секретное сообщение, в котором указывал на некоего “Марка” как агента ГПУ. Хотя Орлов не знал фамилии агента, это явно был Зборовский-Этьен. Троцкий, который не знал об Орлове, немедленно попытался установить контакт с неизвестным корреспондентом. Эта попытка по причинам, которые остаются неясными, была безуспешной.
Несколько месяцев спустя Орлов отправил второе и еще более подробное письмо об агенте ГПУ в Париже. Письмо также предупреждало Троцкого, что женщина-агент ГПУ приедет в Мексику и попытается отравить его. Вскоре после этого, летом 1939 года, Лола Даллин прибыла в Мексику. Троцкий предъявил ей письмо. В показаниях, позже данных подкомитету Сената, Даллин утверждала, что она убедила Троцкого в том, что письмо было мистификацией ГПУ. Она сказала Троцкому: “Видите, как они работают? Они хотят, чтобы вы порвали с единственными русскими, которые у вас остались, скажем, во Франции, в Париже”. Несмотря на попытку Даллин дискредитировать предупреждение, Троцкий снова попытался, но безуспешно, установить контакт с его анонимным автором.
Что касается Даллин, то по возвращении в Париж она немедленно — согласно ее показаниям в Сенате — предупредила Зборовского о сообщениях, полученных Троцким. Эта информация фактически сделала бесполезным предложение Троцкого о том, чтобы его сторонники в Париже тайно отслеживали действия Зборовского». (https://www.wsws.org/en/articles/2015/09/30/pers-s30.html)
Это письмо было написано Троцким Кэннону или Франкелю.
— Искра-Research.
10 мая 1939 г.
Дорогой друг:
Я посылаю вам анонимное письмо, полученное из Сан-Франциско несколько дней назад. За два или три дня до этого нам позвонили из Сан-Франциско от кого-то, кто спрашивал Наталью или секретаршу, говорящую по-русски. Мы не могли ответить на звонок, потому что он не пришел на наш телефон, и для ответа пришлось бы выйти из дома ночью, и мы сомневались во всей этой истории. Затем через два дня пришло это письмо в двух экземплярах, одна копия адресована мне, а другая — Наталье.
Важность письма очевидна из самого письма. Я полагаю, что автор — тот же человек, который ранее прислал нам письмо из Нью-Йорка с просьбой дать ответ в Socialist Appeal. Я считал первое письмо на семьдесят пять процентов провокацией с целью вызвать у нас подозрения в отношении определенного товарища. Кроме того, намек на Lushkov806 был слишком невероятным. Прилагаемое письмо кажется несравненно более надежным. Я не вижу, какой интерес у Трехбуквенного [ГПУ] был бы в отправке нам такого сообщения. Я полагаю, что автор один и тот же, а именно W.807 В том случае, если оба письма пришли из одного и того же источника, первое письмо заслуживает большего внимания (я никогда не получал никаких сообщений о результатах расследования).
Какой интерес может быть у W. в том, чтобы действовать таким загадочным образом? Я считаю, что он нам не доверяет. Он знаком с некоторыми агентами в нашем окружении. С другой стороны, он более или менее вдохновлен некоторой враждебностью по отношению к нам. Он рассказал нашему общему, покойному другу [Льву Седову] о каких-то готовящихся покушениях на его отца. Он даже сообщил некоторые подробности. Я их не знаю, потому что в то время планировалось, что W. встретится со мной и расскажет все, что ему известно. Но затем, под каким-то таинственным влиянием, он изменил свое отношение. Возможно, он просто заметил, что мы ему абсолютно чужды. По собственной инициативе он разорвал почти все отношения с нашим юным другом. После смерти нашего друга он прислал мне телеграмму с соболезнованиями. Вот и все.
Причина его поездки в Штаты и люди, которые ему помогали, мне абсолютно неизвестны. Я уверен, что он знает несравненно больше, чем говорит или пишет. Многие вещи, которые он знает, несомненно, компрометируют его самого; он не был наблюдателем в этих делах…
Действительно ли он автор прилагаемого письма? Надо было бы выяснить, посещал ли он выставку в Сан-Франциско, но сначала необходимо его найти. Этот вопрос имеет величайшее значение. Даже если он не является автором этого письма, он знает о подготовке к различным попыткам, как и о многих других вещах. Он должен говорить. Мы заинтересованы в том, чтобы предотвратить для него все трудности, и мы даже можем помочь ему в этом отношении. Вы, конечно, помните, что его первое выступление перед общественным мнением было сделано в соответствии с планом, предложенным нами после катастрофы Игнация [Рейсса]. Мы можем быть очень полезны ему в этом отношении в будущем. Но он должен говорить. Его письма (если они действительно его) показывают, что он сам чувствует, где лежит его долг. Однако мы должны подчеркнуть это. При необходимости я мог бы переслать вам письма нашего юного друга, в которых упоминалось о том, что W. знал об этих попытках. Эти письма — документы. Мы не заинтересованы в том, чтобы использовать их публично, но он должен высказаться. Необходимо найти его любой ценой. Прилагаемое письмо, возможно, послужит вам «удостоверением личности».
Я написал об этом Джо [Хансену] (до того, как получил это письмо), но, боюсь, я недостаточно объяснил ситуацию. Пожалуйста, обсудите с ним этот вопрос и разработайте план действий. Объясните W., что, несмотря на разногласия, у нас может быть очень тесный единый фронт в борьбе с Трехбуквенным. Я, конечно, готов встретиться с ним на условиях, которые обеспечат ему полную безопасность. Я полагаю, что наши дискуссии также могли бы иметь определенную ценность в его литературной деятельности. Например, очень важно, чтобы он вернулся к Московским судебным процессам в прессе и ко многим другим вопросам.
Я буду с величайшим интересом ждать ваших сообщений по этому вопросу
С товарищеским приветом,
Л. Д.