Письма А.Д. Кауну.

Александр Давыдович Каун (Alexander Samuel Kaun, 1889-1944). Дед по отцу был раввином; отец преподавал иврит в частных школах. Юношей-студентом петербургского университета, Александр участвовал в революционном движении 1905-6 годов (как и масса других студентов). В 1908 или 1909 году Александр эмигрировал в Соединенные Штаты. В США Александр Каун стал профессором литературы и преподавал русскую литературу в университете Беркли в штате Калифорния. Писал в основном на английском языке. В 1920-е и 30-е годы он был известен за статьи о советской поэзии в американских литературных журналах. В 1924 году он написал книгу о Леониде Андрееве; в 1931 году — о Максиме Горьком; в 1943 — обзор советских поэтов.

Нечастая переписка между Троцким и Кауном продолжалась два с лишним года, от письма Кауна Троцкому 27 мая 1930-го года до ноября 1932-го года. — /И-R/


24 июня 1930 г.

Уважаемый Александр Давыдович!

Спешу ответить на ваше любезное письмо от 27 мая.

О Горьком мне приходилось писать не раз. Ему была посвящена одна из моих первых литературных работ. В России ее не пропустила цензура, а в эмиграции она затем затерялась вместе с архивом «Искры».

Горькому посвящена глава в моей книжке «О Ленине»: в этой главе я нападаю на Горького за риторику и фальшь в его некрологической статье о Ленине, — риторику и фальшь, несмотря на то, что Горький относился к Ленину с искренним и глубоким уважением. К сожалению, у меня есть только один экземпляр моей книжки о Горьком, да и этот я раздобыл с большим трудом (в Москве моих книг достать сейчас нельзя).

«Новая жизнь» Горького представляла собою в 1917 году, мягко выражаясь, сплошное недоразумение. Одним из главных сотрудников был знакомый вам (по его книге) Суханов. Остальные сотрудники были того же типа: очень честная публика, которая искренне желала делать «революционную» и «левую» политику, но свою собственную, т.е. вытекающую из литераторских схем, а не ту, которая вырастала из объективных условий общества и его революционного кризиса. Для того, чтобы осуществлять на деле революционно-«культурную», «разумно»-социалистическую и пр[очую] политику Горького, Суханова и других, нужно было предварительно в ретортах и колбах изготовить пригодный для этой политики пролетариат, а, впрочем, и все другие классы общества. Но так как этого сделано не было, то «Новая жизнь» оставалась умной, вернее, умничающей ненужностью. Горький примирился с октябрьской революцией после того, как она перевалила через рубеж гражданской войны и показала свои первые культурные плоды. По всему своему складу Горький не революционер и не политик. Он культурник. Разумеется, культурный критерий есть самый широкий и самый общий критерий исторического развития, но только применять его надо широко. Тэн подсчитал, сколько стекол разбила французская революция и на основании этого подсчета беспощадно осудил ее. Это — узко культурнический и в последнем счете реакционный подход. Временно снизив культурный уровень страны, Великая Революция XVIII века подготовила гигантский культурный подъем XIX века. Поэтому с точки зрения культурного, а не узко культурнического критерия, Французская революция оправдана целиком. Конечно, Горький шире, смелее и умственно великодушнее Тэна. Но он не раз спотыкался на узко культурническом подходе к событиям, в том числе и к Октябрьской революции. Не думаю, чтобы я называл его когда-либо «псалмопевцем революции»: во всяком случае, я этого не помню. Но в связи со сказанным выше припоминаю, что назвал его однажды «псаломщиком культуры», желая этим сказать, что он, в качестве левейшего социалистического псаломника, подпевал либеральным попам, громившим Октябрьскую революцию за крушение культуры. Разумеется, это определение («псаломщик культуры») ни в каком случае не исчерпывает Горького, и сказано было в период острой борьбы с ним. Но оно, во всяком случае, подчеркивает одну очень существенную сторону в духовном облике Горького. Это и есть та сторона, которая разводила нас с ним, несмотря на большую мою симпатию к Горькому и, думается, отнюдь не враждебные чувства Горького ко мне.

Вот и все, что могу вам сказать в беглых строках.

С искренним приветом

Л. Троцкий


7 августа 1932 г.

Александр Давыдович!

Я тоже очень жалею, что письмо не застало вас в Конст[антино]поле. Мой сотрудник справлялся дней десять тому назад в конторе американской компании и выяснил, что вы уже уехали. Разумеется, если вы посетите снова Конс[тантино]поль, я буду очень рад вас видеть. Если этот ваш план состоится, то в какие примерно сроки? Не исключено (по крайней мере, теоретически), что мы на несколько недель уедем лечиться в Чехословакию. У меня в проекте несколько статей для американской периодической печати. Не могли ли бы вы мне порекомендовать хорошего переводчика с русского на английский? Истмен пробудет еще несколько месяцев в Европе, кроме того, у него в ноябре начинается поездка с докладами и пр. Я хотел бы иметь в течение ближайших месяцев «оседлого», надежного и очень хорошего переводчика. Оплата работы будет достаточно благоприятной. За всякие указания буду очень благодарен. Турецкая, да и вообще балканская почта не отличаются чрезмерной точностью. Поэтому, в случае вашей новой поездки в К[онстантино]поль следовало бы предупредить заранее.

Л. Троцкий


21 сентября 1932 г.

Дорогой Александр Давыдович!

Спасибо за весточку. Перспектива поездки в Чехословакию потерпела, как вы знаете из газет, крушение. У меня нет ни малейшего основания считать правительство Чехословацкой республики обязанным предоставить мне визу. Но я должен сказать, что у этих господ странная система отказывать в визе. Обратился я к ним по инициативе одного из министров. Я долго сопротивлялся, считая обращение безнадежным. Но меня уверяли, что в правительстве дело обстоит очень благоприятно. Я написал надлежащую бумажку. Через несколько месяцев они мне поставили определенные и точные условия. Я их столь же определенно и точно принял. Это было еще в феврале или в марте этого года. После того прошло опять несколько месяцев, занятых всякими формальными пустяками. Все канцелярские затруднения были по существу улажены. Визы Турции, Италии и Австрии были обеспечены — туда и обратно. После всех этих работ и хлопот, поисков и телеграфных расходов, они заявили, что визы дать не могут. Огорчен я весьма мало и просто регистрирую все это, как политический эпизод. Как показали выборы в штате Мэн, шансы демократов очень высоки. Республиканцы действуют биржевым ажиотажем. Этот ажиотаж в общем и целом подготавливает положительный перелом конъюнктуры. Но срок перелома нигде еще не написан. А главное, по пути к действительному промышленному торговому оживлению биржевой ажиотаж, чересчур забежавший вперед, должен непременно дать осечку. Сейчас многое зависит от того, произойдет ли эта осечка до президентских выборов или после них. Если до, то она сломит Гуверу позвоночник. Но даже и при затяжке повышательного движения биржи не исключена, хотя и менее обеспечена, победа демократов. Луис Фишер принадлежит к группе тех интернациональных журналистов, которые не участвуют в прямой травле против меня, наоборот, всячески обнаруживают свое «беспристрастие», но только для того, чтобы иметь возможность оказать тем большую услугу сталинской бюрократии. Эта последняя поняла, наконец, что грубиянские писания чиновников не производят впечатления на широкие круги читателей, и решила поэтому привлечь к делу беспристрастных и популярных писателей. С этой целью Эмиль Людвиг был приглашен в Москву. Его новая книга есть, по существу, попытка ответа на мою автобиографию. Все эти «беспристрастные» пользуются самыми разнообразными «услугами» сталинской бюрократии. Помните, у Золя в его «Деньгах» финансовая печать делится на две группы: продажную и честную; «честная стоит дороже». «Беспристрастные» тоже обходятся дороже. Но я не сомневаюсь, что истина проложит себе дорогу. Крайне тревожный характер имеет экономическое и политическое положение в СССР. Что пятилетний план не выполнен в четыре года (фактически в четыре года и три месяца), это сейчас уже признается открыто в советской печати. Но суть не в сроке, ибо дело идет не о спорте. Суть — в страшно выросших и обострившихся диспропорциях, которые на всех участках приводят к прорывам и взрывам. Как ухватятся за надвинувшийся кризис буржуазные экономисты, либералы и пр., особенно, если советский кризис совпадет с началом известного оживления на капиталистическом рынке? Посылаю вам свежий номер «Бюллетеня».

Сердечный привет вашей жене и вам от всех нас.

Л. Троцкий


3 октября 1932 г.

Дорогой Александр Давыдович!

1. От Маламута получил любезное письмо и две книги, в качестве образцов его перевода. Спасибо за посредничество.

2. Кальвертон со ссылкой на вас прислал мне свежий номер «Модерн Квартерли». В Америке, видимо, есть изрядное количество образованных, но «беспаспортных» марксистов. Компартия их не удовлетворяет, вне официальной партии они ничего не находят. Исторический опыт свидетельствует, однако, что абстрактное марксистское просветительство почти не оставляет следов. Марксизм нуждается в ясной перспективе и в острых политических выводах. Но именно этого у «Модерн Квартерли» нет.

3. Никакой беды в заметке «Ивенинг Пост» нет, и извиняться вам не в чем.

4. Я сейчас как раз собираю материал о чешском корпусе в России, чтобы ответить на инсинуации чешской печати. Но я хочу ограничиться лишь газетной статьей. Список материалов могу вам послать, если вы решите действительно писать на эту тему.

5. Погода здесь стоит прекрасная. Стреляю перепелок и ловлю рыбу. Скоро пойдет в большом количестве скумбрия.

6. Приступили ли вы уже к вашей университетской работе?

Л. Троцкий


13 ноября 1932 г.

Дорогой Александр Давыдович!

Ваше письмо застало меня в вихре подготовки к отъезду в Данию, где я читаю доклад. Мы пересечем Францию, но в Париже не будем. Может быть, удастся встретиться в Европе? Однако менять вам для этого ваши научные планы нет никакого смысла, так как во время этой короткой поездки я буду, вероятно, все время жить «впопыхах»… Я получил от Калвертона его небольшой памфлет «За революцию» с просьбой отозваться. Прилагаю при сем копию моего ответа ему. К сожалению, не могу вам послать копию английского перевода, который мы сделали вместе с Филдом, так как ни одной копии у меня не осталось. Посылаю также вышедший неделю тому назад номер 31 «Бюллетеня». Так как я за последнее время занимался между прочим историей чехословацкой войны в России (собираюсь об этом написать), то список источников имеется у нас в готовом виде. Копия вам при сем посылается. Итак, Рузвельт победил. Пустит ли он меня месяца на два-три в Америку для работы над историей американской гражданской войны? Кстати, одно из американских агентств пыталось получить у меня интервью на тему, стою ли я за Гувера или Рузвельта. Так как агентство республиканское, то нетрудно было догадаться, что они собираются скомпрометировать Рузвельта моими «симпатиями» (!) к нему. Но так как я строго стою на почве «невмешательства во внутренние дела других государств», то в интервью я отказал.

С искренним приветом

Л.Троцкий