4. Война против Запада.
Д-р Зюдекум писал в «Форвертсе» после своей дипломатической поездки в Италию, что итальянские социалисты недостаточно понимают «сущность» царизма. Мы совершенно согласны с д-ром Зюдекумом, что немцу легче понять природу царизма, так как он каждый день на своей спине познает «сущность» прусско-немецкого абсолютизма. А эти две «сущности» очень родственны друг другу.
Германский абсолютизм представляет собою феодально-монархическую организацию, под которую развитие последнего полувека подвело могущественный капиталистический фундамент. Сила германской армии, какою мы снова видим ее теперь в ее кровавой работе, не только в материально-техническом могуществе нации, в интеллигентности и исполнительности рабочих-солдат, прошедших школу индустрии и школу классовой организации, но и в ее объединенном вокруг монарха юнкерском офицерском корпусе, с его традициями властвования, подавления того, что внизу, подчинения тому, что наверху. Немецкая армия, как и немецкое государство, представляет собою феодально-монархическую организацию с неисчерпаемыми капиталистическими ресурсами. Писаки буржуазной прессы могут сколько угодно резонерствовать о преимуществах немца, как человека долга, — над «человеком наслаждений» — французом. Действительное противоречие лежит не в расовых свойствах, а в социальных и политических отношениях. Постоянная армия, это замкнутое, самодовлеющее государство в государстве, несмотря на основу всеобщей воинской повинности, остается насквозь-кастовым учреждением, и для своего процветания она — при наличности всех других данных — нуждается в искусственном отборе сословности и в монархическом увенчании командующей иерархии.
В своей книге «Новая Армия» Жорес доказывал, что Франция может иметь только оборонительную армию, построенную на началах народного вооружения, то есть милицию. Французская буржуазная республика платится теперь за то, что в своей армии она хотела иметь противовес демократическим формам государственного строя. Она создала, по словам Жореса, «ублюдочный режим, в котором сталкиваются и нейтрализуют друг друга устаревшие формы и формы, только намечающиеся жизнью». В этом несоответствии постоянной армии режиму республики основная слабость военной системы Франции. Наоборот: поистине варварская политическая отсталость Германии дает ей могущественный военный перевес. Германская буржуазия могла время от времени ворчать, когда кастово-преторианский дух офицерства приводил к взрывам, подобным цабернскому, могла коситься на кронпринца с его паролем: «Валяй-напирай!»; немецкая социал-демократия могла обличать систематические заушения личности немецкого солдата, приводящие к двойному количеству самоубийств в немецкой казарме, по сравнению с другими странами, — но политическая бесхарактерность немецкой буржуазии и отсутствие революционной школы у немецкого пролетариата позволили правящей касте воздвигнуть чудовищное здание милитаризма, которое ставит интеллигентных и исполнительных немецких рабочих под команду героев Цаберна с их лозунгом: «Валяй!».
Ганс Дельбрюк с полным основанием ищет источников военной силы Германии в Тевтобургском лесу!
«Древнейший военный строй германцев, — говорит он, — покоился на княжеской дружине, состоявшей из самых отборных воинов, и воинской массе, обнимавшей весь народ. То же самое видим мы теперь. Как изменились формы нынешнего боя по сравнению с тем, что делали наши предки в Тевтобургском лесу! Да, изумительна техника современных винтовок и мортир, изумительна эта расчлененность гигантских масс, но в основе — все тот же военный строй: воинский дух, доведенный до высшей степени развития в когда-то маленькой, а ныне многотысячной корпорации людей, без лести преданных своему верховному вождю и как встарь, в эпоху древних князей, считающихся его сотрапезниками, — и весь народ, ведомый ими, воспитанный в их школе и подчиненный их дисциплине. Вот в чем разгадка воинственного характера немецкого народа».
Французский майор Дриан с любовной завистью республиканца поневоле глядит на кайзера в форме белых кирасир — «бесспорно, самой импозантной и воинственной из всех форм» — и восхищается тем, как он проводит время «посреди своей армии, этой истинной семьи Гогенцоллернов».
Феодальная каста, которой давно пора бы сгнить политически и морально, снова нашла свою связь с нацией на почве империализма. И так далеко зашла эта связь с нацией, что исполнилось написанное несколько лет тому назад пророчество майора Дриана, которое доселе могло казаться лишь ядовитой инсинуацией тайного бонапартиста или бредом помешанного. «Император — полководец… а за ним стоит вся трудящаяся Германия, как один человек… Социал-демократы Бебеля в строю вместе со всеми, с винтовкой в руках; и они ни о чем не помышляют, кроме блага отечества. Десять миллиардов военной контрибуции, которую должна будет заплатить Франция, принесут им больше пользы, чем социалистические бредни, которыми они питались еще вчера». Да, об этой будущей контрибуции — но только не в 10, а в 20 и 30 миллиардов — пишут сейчас с чисто люмпенским бесстыдством уже и некоторые немецкие социал-демократические (!) издания…
Победа Германии над Францией — печальная «стратегическая» необходимость по оценке немецких социалистов — означала бы в первую очередь не поражение системы постоянной армии в режиме республикански демократии, а победу феодально-монархического строя над демократически-республиканским. Ибо старая раса Гинденбургов, Мольтке и Клуков — наследственных специалистов в деле массовых убийств — такое же необходимое условие немецких побед, как и пушка в 42 сантиметра, последнее слово технического могущества человека.
Уже и сейчас вся буржуазная пресса только говорит о закрепленной войною незыблемости немецкой монархии. Уже и сейчас немецкие ученые — те самые, которые провозгласили Гинденбурга доктором всех наук, — объявляют политическое рабство высшей формой общежития. «Какими шаткими, — пишут они, — оказались в годину бури демократическая республика, порабощенное парламентским режимом призрачное королевство и все прочие хваленые прелести».
И если обидно и стыдно читать статьи французских социалистов, которые оказались слишком слабыми, чтобы расторгнуть пагубный союз Франции с Россией, или чтобы хоть воспрепятствовать возврату к трехлетнему сроку службы, и которые тем не менее собираются в красных штанах освобождать Германию, то чувство невыразимого негодования охватывает при чтении немецкой партийной прессы, которая на языке восторженных рабов славит доблестную касту наследственных угнетателей Германии — за ее подвиги на территории Франции!
15 августа 1870 г., когда победоносные немецкие войска приближались к Парижу, Энгельс, характеризуя безобразное состояние французской обороны, писал в письме к Марксу:
«Тем не менее, у революционного правительства, если оно образуется скоро, нет основания отчаиваться. Но оно должно будет предоставить Париж его собственной судьбе и продолжать войну с юга. Тогда оно сможет продержаться до тех пор, пока не будет закуплено оружие и не будут сформированы новые армии, которые постепенно оттеснят врага к границе. Самое правильное окончание войны заключалось бы в том, чтобы обе страны дали друг другу доказательство своей непобедимости».
А есть люди, которые голосами пьяных илотов кричат: «В Париж!» — и в то же время смеют ссылаться на Маркса и Энгельса. Чем же они выше трижды презренных русских либералов, которые ползают на брюхе пред августейшим главнокомандующим, утверждающим русскую нагайку в Восточной Галиции! Каким трусливым лицемерием звучат речи о чисто «стратегическом» характере войны на западной границе! Кто верит этому? Кто считается с этим?
Во всяком случае, не немецкие правящие классы. Они говорят на языке уверенности и силы. Они называют вещи своими именами. Они знают, чего хотят, и умеют бороться за свои задачи.
Социал-демократы рассказывают нам, что война служит делу национальной независимости.
«Это неправда! — отвечает им г. Артур Дикс. — Если большая политика прошлого века своей характернейшей чертой была обязана национальной идее, то все крупные политические события текущего века стоят под знаком империалистической идеи. Она дает импульс, направление и цель завоевательному порыву великих держав («Война за мировое хозяйство», 1914, стр. 3).
«Отметим, — пишет тот же г. Артур Дикс, — как доказательство отрадной сознательности кругов, подготовивших войну стратегически, что уже в первой стадии войны наступление нашей армии против Франции и России было произведено как раз там, где требовалось охранить от неприятельского вторжения особенно ценные земные недра Германии и занять те части неприятельской страны, которые могли бы пополнить наши собственные подземные богатства» (Там же, стр. 38).
«Стратегия», о которой социалисты говорят сейчас почтительным шопотом, начинает, оказывается, свою деятельность с грабежа земных недр.
Социал-демократы говорят нам, что война служит делу национальной обороны. Но Георг Ирмер пишет совершенно ясно:
«Пора перестать говорить как о чем-то само собою понятном, что в борьбе за мировое владычество и мировой рынок немецкий народ пришел слишком поздно, что мир уже поделен. Разве во все времена истории земля не переделялась заново?» («Долой английское ярмо!», 1914, стр. 42).
Социалисты утешают нас тем, что Бельгия задушена только на время, и что немцы в ближайшем будущем уйдут из бельгийских квартир. Но г. Артур Дикс, который знает, чего он хочет, и который имеет право и силу хотеть, пишет:
«Выход Германии к открытому Атлантическому океану — вот чего Англия, по ее собственному признанию, боится больше всего». «Но именно поэтому мы не можем выпустить Бельгию из наших рук и не можем отказаться от заботы о том, чтобы по возможности все побережье от Остенде до устья Соммы не попало снова в руки такого государства, которое могло бы сделаться вассалом Англии, а осталось бы навсегда в той или иной форме под германским влиянием».
В непрекращающихся боях между Остенде и Дюнкирхеном священная «стратегия» осуществляет сейчас и этот пункт программы берлинской биржи.
Социалисты рассказывают нам, что война между Францией и Германией есть только маленькая прелюдия к прочному союзу между ними, но г. Артур Дикс и здесь раскрывает карты. По его мнению, для Германии существует
«только один ответ: стремление уничтожить участие Англии в мировом хозяйстве и нанести смертельный удар английскому народному хозяйству!»
«Цель внешней политики Германской империи, — провозглашает более осторожно проф. Франц фон-Лист, — для ближайших десятилетий совершенно ясна. «Защита против Англии» — таков должен быть наш лозунг!» («Среднеевропейский союз государств», 1914, стр. 24).
«Мы должны, — восклицает третий, — повергнуть на землю коварнейшего и злейшего из наших врагов, мы должны сокрушить тираническую власть Англии над морями, осуществляемую ею с гнусным эгоизмом и бессовестным презрением к праву! Война ведется не против царизма, а прежде всего против морского превосходства Англии».
«Можно сказать, — признается проф. Шиман, — что ни один успех не вызвал такой радости, как поражение англичан под Мобежем и Сен-Кантеном 28-го августа».
Немецкие социал-демократы говорят, что главная цель войны—«сведение счетов с Россией». А почтенный г. Рудольф Тейден хочет отдать России Галицию и в придачу северную Персию. Тогда «Россия получила бы столько, что могла бы чувствовать себя удовлетворенной на несколько десятилетий; пожалуй, было бы даже возможно приобрести таким образом ее дружбу». Это писалось до русских успехов в Галиции.
«Что должна дать нам война? — спрашивал г. Тейден и давал ответ: — главную долю должна будет заплатить Франция… Кроме Бельфора, Франции придется уступить часть Лотарингии, ограниченную Мозелем, а при упорном сопротивлении—и Маасом; когда Мозель и Маас сделаются пограничными немецкими реками, французы, может быть, откажутся наконец от попытки превратить Рейн во французскую границу».
Буржуазные политики и профессора говорят нам, что главный враг — Англия; что Бельгия и Франция есть путь к Атлантическому океану; что надежды на русскую контрибуцию все равно утопичны; что Россия выгоднее в качестве друга, чем врага; что платить, землей и деньгами, должна будет Франция, — а «Форвертс» призывает немецких рабочих продержаться «до полной победы». И при этом он разъясняет нам, что война ведется во имя независимости немецкой нации и освобождения народов России. Что же это такое, наконец?!
Нельзя, очевидно, искать мыслей, логики и правды там, где их нет: тут просто прорвало нарыв рабских чувств, и гной пресмыкательства ползет по страницам рабочей печати. Очевидно, что угнетенный класс, слишком медленно и лениво идущий к свободе, должен в последний час протащить еще в грязи и крови все свои надежды и заветы, прежде чем из души его поднимется неподдельный голос революционной чести.