sample

Стенограммы заседаний Политбюро

Слово Редакции «Искра-Research»

10 декабря 1925 г.
Выступление Троцкого на заседании Политбюро по вопросу «О работе ЦСУ в области хлебофуражного баланса». Два фрагмента стенограммы.

11 января 1926 г.
Выступление Троцкого на заседании Политбюро по вопросу «О состоянии и перспективах наших валютных ресурсов и возможностей».

25 февраля 1926 г.
Выступление Троцкого на заседании Политбюро по вопросу «О необходимых хозяйственных мероприятиях на ближайший период».

18 марта 1926 г.
Стенограмма заседания Политбюро ЦК ВКП(б) по вопросу «О председателе Ленинградского совета».

3 июня 1926 г.
Стенограмма заседания Политбюро ЦК ВКП(б) по вопросу «Об уроках английской всеобщей стачки».

14 июня 1926 г.
Стенограмма заседания Политбюро ЦК ВКП(б) по вопросу «Доклад Московского комитета партии».

28 июня 1926 г.
Выступление Троцкого на заседании Политбюро по вопросу «Итоги работы Сельскосоюза».

5 июля 1926 г.
Выступления Троцкого и Зиновьева на заседании Политбюро по вопросу «О состоянии и мерах развития сельскохозяйственного кредита».

2 августа 1926 г.
Выступление Троцкого на заседании Политбюро по вопросу «Об итогах совхозного и колхозного строительства».

8 и 11 октября 1926 г.
Стенограмма заседаний Политбюро по вопросу «О внутрипартийном положении».

8 сентября 1927 г.
Стенограмма заседания Политбюро по вопросу о «Проекте платформы» Троцкого, Зиновьева, Муралова и др. от 3 сентября 1927 г.

Стенограмма заседания Политбюро по вопросу «О председателе Ленинградского совета».


От редакции Искра-Research.

Общие замечания по поводу публикации издательством РОССПЭН стенограмм Политбюро даются в нашем Введении к сборнику стенограмм.

Следующее заседание Политбюро было призвано решить формально вопрос о том, кому быть председателем Ленинградского совета, то есть, оставлять ли на этом важном политическом посту Зиновьева. Стенограмма проводилась по требованию близкого сторонника Зиновьева, Г.Е. Евдокимова (замечание редакции РОССПЭН). Общие политические обстоятельства к марту 1926 года таковы:

Поздней осенью 1925 года «триумвират» Зиновьева-Каменева-Сталина распался. За три года своего существования эта беспринципная, тайная и нелегальная фракция руководителей РКП(б) сумела оттеснить и изолировать Троцкого и его сторонников в оппозиции 1923 года, используя пассивность партийных масс внутри СССР, с одной стороны, неудачи и поражения революционных выступлений в Европе, с другой. За эти три года генеральный секретарь Сталин сумел укрепить свой аппарат и механизмы власти, оттесняя в тень независимых и идейных большевиков, возвышая покорных и безыдейных чиновников, понижая общий политический и идейный тон в партии. Зиновьев, Каменев и их друзья в течение трех лет помогали ему, защищая бюрократизацию партии от марксистской критики слева. Стоя в центре аппарата, незаметный и невидимый аппаратчик — Сталин — прибирал к рукам все бóльшую власть.

С 1918 по 1925 годы Зиновьев был председателем Северной коммуны, Петроградского Совета и губернского комитета ВКП(б). Вдобавок, он стал председателем ИККИ и создал в Ленинграде филиал московского центра Коминтерна. За семь лет он создал строго централизованный, бюрократический аппарат, подавлявший всякое инакомыслие. Виктор Серж, видный ленинградский сторонник Троцкого, вспоминал, что в 1923—25 годах сторонники Троцкого в Ленинграде должны были вести какие-либо обсуждения и идейную работу в условиях строгой конспирации от аппарата Зиновьева. Осенью 1925 года Зиновьев и Каменев почувствовали, что бюрократическая машина потихоньку ускользает из их рук в пользу главного аппаратчика — Сталина. Опираясь на сложившийся в Ленинграде местный бюрократический аппарат, они организовали «ленинградскую» оппозицию и попытались оспорить власть Сталина на XIV съезде в декабре 1925 года. Начавшись как фронда сановников, группа старых большевиков вокруг Зиновьева и Каменева нашла себя вынужденной открыть борьбу против бюрократической системы, как таковой, и использовать против неё аргументы Троцкого и оппозиции 1923 года. Неудивительно, что люди Сталина могли обвинять Зиновьева в лицемерии.

В предыдущие три года Зиновьев восстановил против себя значительные слои партийных кадров. Во-первых, он открыто претендовал на роль первого и главного наследника Ленина. Во-вторых, он насаждал в Ленинграде и в Коминтерне крутую, бюрократическую дисциплину, не убеждал, а приказывал. В-третьих, он являлся главным открытым соперником Троцкого и нападки Зиновьева на популярного второго вождя Революции и Красной армии восстановили рядовых партийцев против их автора. Внутри тайного блока именно Зиновьев требовал крайних мер против Троцкого. Сталин искусно играл роль миротворца в ЦК, занимая нейтрализующую середину. В стенограмме заседания заметны отголоски этих настроений. Когда Сталин, Бухарин и другие вожди нового большинства в ЦК напали на Зиновьева то рядовые партийцы Ленинграда не встали на его защиту и их отчуждение от официального «вождя» способствовало быстрой победе правящей фракции.

Два слова о Каменеве. Он играл вначале вторую роль в «триумвирате», был официальным заместителем Ленина в Совнаркоме и СТО, и председательствовал на заседаниях обоих Советов во время болезни вождя. С 1923 г. Каменев стал заместителем председателя СНК СССР и СТО СССР, а также директором Института Ленина.

В своих воспоминаниях секретарь Сталина в 1923—27 гг., а потом бежавший на Запад, Борис Бажанов писал:

«…В области интриг, хитрости и цепкости Каменев совсем слаб. Официально он «сидит на Москве» — столица считается такой же его вотчиной, как Ленинград у Зиновьева. Но Зиновьев в Ленинграде организовал свой клан, рассадил его и держит свою вторую столицу в руках. В то время как Каменев этой технике чужд, никакого своего клана не имеет и сидит на Москве по инерции».

В 1925 г. Сталин без особого труда вытолкнул Каменева из руководства московской парторганизацией, а потом лишил его авторитета директора Института Ленина и духовного наследника вождя. Стенограмма этого заседания помогает нам понять эту механику.

Главное внимание нужно уделить отношению Троцкого. В течение полугода он наблюдал растущие трения внутри блока своих противников и пытался понять их политическую подоплеку. Раскол блока Сталина-Зиновьева открывает перед ним возможность обратить внимание партийного актива на рост опасных тенденций внутри партии, понижение её культурно-политического уровня. В этом заседании главная цель Троцкого поднять уровень дискуссии, выявить бюрократический режим в партии, потеснить бюрократов.

На XIV съезде РКП(б) в декабре 1925 года группа Сталина, Рыкова, Бухарина и других сумела изолировать «новую» или «ленинградскую» оппозицию и потеснить её представителей в ЦК, ЦКК и других авторитетных учреждениях партии. Хотя Зиновьев, Каменев, Евдокимов и ряд других представителей этой группировки были переизбраны в ЦК или ЦКК, в целом группа вокруг Зиновьева потеряла в политическом авторитете внутри РКП, а вскоре, и в Коминтерне. Зиновьев остался еще несколько месяцев председателем Исполкома Коминтерна, но его окружили ставленниками правящей группы и лишили прежнего авторитета.

Победивший на съезде блок центра и правых 4 января отправил в Ленинград группу своих представителей: М.И. Калинин, М.П. Томский, В.М. Молотов, А.А. Андреев, Г.И. Петровский, С.М. Киров, К.Е. Ворошилов, Я.Э. Рудзутак и В.В. Шмидт. Эта комиссия провела крутую реорганизацию всей партийной иерархии и оставила Кирова новым руководителем Ленинградской области. В той мере, в какой многолетнее правление Зиновьева опиралось на административный, а не идейный, авторитет, эта комиссия ЦК смогла довольно легко свергнуть зиновьевскую иерархию.

Выступление Г.Е. Евдокимова описывает организационные мероприятия против сторонников Зиновьева: организация групп про-сталинских активистов, подтасованные невыборы, смещения, назначения, высылку из области в отдаленные уголки СССР. Наиболее массовым наказанием являлись увольнения или перевод на плохо оплачиваемую работу. Такие массовые разгромы были в 1926 году в партии еще непривычными, и Евдокимов пытался шокировать общественное мнение партии своим рассказом.

К стенограмме прилагается письмо Евдокимова, в деталях описывающее массовую чистку партийного аппарата Ленинграда. Прилагается также ответ С.М. Кирова на это письмо.

9 июля 2016 г.

Ф. Крайзель


Стенограмма.

18 марта 1926 г.

Председательствует т. Рыков*.

* Вопрос стенографирован по предложению т. Евдокимова (примечание документа). — РОССПЭН.

Евдокимов. Это постановление Ленинградского губкома или только бюро?

Ворошилов. Это четвертый пункт постановления пленума губкома от 22 февраля.

К этому времени Ленинградский губком РКП(б) и вся иерархия партийных и советских органов была надежно в руках победившего на съезде правящего блока и отныне в Ленинграде управлял наместник Сталина, Киров. — /И-R/

Рыков. Вопрос поставлен в силу постановления пленума Ленинградского губкома. Кто желает слово?

Сталин*. [… Он протестовал, предлагал проведение этого вопроса отложить на полторы недели или на неделю.] Недели полторы назад, когда ленинградцы потребовали от ЦК санкции на выдвижение т. Комарова на пост председателя Ленинградского совета, т. Зиновьев звонил мне, предложив отложить этот вопрос дней на 10, когда расширенный Исполком разъедется. Он сказал, что к этому времени он подаст заявление об отставке, об уходе с поста предсовета Ленинграда, и дело будет разрешено таким образом в более благоприятной для т. Зиновьева форме. Я с этим согласился и, поговорив с секретарями ЦК, просил ленинградцев отложить временно вопрос, с чем они скрепя сердце согласились. Но теперь срок этот уже кончился. Около месяца уже ждут ленинградцы ответа от ЦК. Тов. Зиновьев заявления об отставке не подает. А ждать больше нельзя, так как ленинградцы торопят. В связи с этим и поставили мы теперь вопрос.

* Здесь и далее в экземплярах стенограммы неправленой и с авторской правкой имеются пометы стенографистки: «Выступления почти не слышно». — РОССПЭН.

Зиновьев. Тов. Сталин не совсем точно передал разговор. В один из «приятных» дней во время Исполкома Коминтерна я решительно пришел к мнению, что не могу работать председателем Коминтерна. В бюро делегации ВКП(б) я [сообщил об этом] сделал об этом заявление, и вот в тот же день…* я заявлял т. Сталину, что и снятие (назначенное было в Питере) меня в разгар Коминтерна свидетельствует о том же, что я не могу работать и председателем Коминтерна. Я приводил на этот счет и тот довод, что, если это необходимо, могли бы со мной предварительно переговорить.

* Имеется помета стенографистки: «Не слышно». — РОССПЭН.

Сталин. [Просил, пока расширенный пленум Исполкома не расходился, не делать. Я говорил с… и Молотовым, согласились отложить. Что касается существа дела, нужно эту операцию проделать. Ясно, тов. Зиновьев в губкам не попал.] Моя беседа с т. Зиновьевым происходила по телефону, она нигде не записана. Но это не значит, что т. Зиновьеву удастся опровергнуть факты. Я утверждаю, что он просил отложить вопрос до окончания расширенного пленума, чтобы не компрометировать его в глазах членов пленума. В противном случае, для чего же мы отложили тогда вопрос? Я утверждаю, что он заявил тогда о своем желании подать в отставку. Возможно, что, требуя отложения, он преследовал другую цель. Теперь я вижу, какую цель он преследовал: он хотел использовать этот случай для сегодняшней стенограммы. Что касается существа дела, то оно сводится к тому, чтобы утвердить или отвергнуть решение пленума Ленинградского губкома о снятии т. Зиновьева и замене его т. Комаровым.

Каменев. Я не знаю этих переговоров и считаю, что нужно решить дело по существу, независимо от переговоров членов ЦК. [И считаю что] Теперь снятие тов. Зиновьева с Ленинградского совета принимает политический характер, в этом никто сомневаться не может. Главное осложнение вы подтвердили и удерживаете его на посту председателя Коминтерна, и одновременно [это неизбежно, это постановление съезда] вы говорите каждому члену партии, что он ошибся в основном вопросе толкования ленинизма. Это положение трудное и сложное, удерживать во главе Коминтерна [человека] товарища, о котором необходимо одновременно сообщать каждому члену партии, что он в основных вопросах ленинизма ошибается. Это трудное положение. [Теперь остановлюсь на другом.] Тов. Зиновьев стоял на посту председателя Ленинградского совета до сих пор не потому, что правильно решал вопросы канализации, а потому, что Ленинградский совет такая организация, во главе которой должен стоять политический человек. [ Что это снятие оживит или нет?] Что же, снятие т. Зиновьева с этого политического поста ослабит или обострит трудное положение в партии? Несомненно, обострит еще больше [пропасть между политическим постом, который доверен тов. Зиновьеву]. Каждый товарищ, каждый рабочий, каждый ленинградец будет сталкиваться с тем: удерживают во главе Исполкома и не допускают стоять во главе ленинградской организации. Если бы это делалось по деловым соображениям, если бы можно было внушить кому-нибудь, что тут чисто деловые соображения, вне политики, вне съезда, дискуссии, то нужно было это сделать до съезда. [Дело замять, сгладить, но…] Делать это сейчас — значит обострять трудности и с точки зрения внутрипартийного положения и с точки зрения политического положения внутри страны, и в Коминтерне. [Незачем торопиться.] Почему это нужно делать сейчас?

Ворошилов. Я думаю, тов. Каменев немного опоздал со своим предложением. Ведь вопрос об ошибках тов. Зиновьева разбирается не с сегодняшнего дня — он приобрел весьма и весьма широкую известность на XIV партийном съезде. Арена, с которой все разглашалось, была вскрыта не только для нашей партии, но и для всего мира. Вашим выступлением, тов. Зиновьев, с содокладом на партсъезде, интересовался буквально весь мир, не только коммунистический, и сейчас говорить, что акт снятия Вас с поста председателя Ленинградского совета принесет что-нибудь новое, — это ломиться в открытую дверь. Все, что можно и нужно было сделать, сделано. Ленинградская организация в настоящее время находится в весьма двусмысленном положении при существующих отношениях, какие создались. Тов. Зиновьева не провели в губком, тов. Зиновьев остается политической фигурой, возглавляющей ленинградскую организацию, как говорит тов. Каменев. Как можно сочетать такие вещи, которые совершенно несовместимы? Если тов. Зиновьев является действительно политической фигурой для Ленинграда, то нужно было его провести в губком, но в губком нельзя было провести после того, что произошло, если следовать демократическим началам в нашей партии, начать осуществлять их, а не забывать о [том, о чем мы сами говорили о тех демократических началах практики нашей партии] них, не пренебрегать волей всей ленинградской организации. Мне думается, что нужно предложение, которое вносится, принять, тем паче что это будет осуществление тех предложений, которые давным-давно [наметили] мною предлагались. Людей, которые не работают, которые возглавляют организацию только для «политики», которую они, кстати, в настоящих условиях не могут осуществлять, нужно снимать. Не следует создавать дутых постов, которые, кроме вреда, ничего принести не могут.

Евдокимов. Я не буду говорить об ошибках тов. Зиновьева, тех ошибках, которые съезд своим постановлением тов. Зиновьеву приписывает, какие приписаны ему и всей оппозиции в целом после съезда. Сейчас для этого не хватит времени. Я хочу сказать о том, как отзовется снятие тов. Зиновьева на положении ленинградской организации. Снятие тов. Зиновьева из Ленинграда при любой обстановке было бы большим ударом для Ленинграда как крупнейшего политического и промышленного центра. В данной обстановке сила данного удара во много раз усугубляется. Нас, ленинградцев, считают и ругают сепаратистами, самостийниками и т.п. Я не буду говорить, насколько эти обвинения справедливы вообще.

Но я считаю, что в данном случае, отстаивая интересы ленинградской организации, интересы Ленинграда, мы отстаиваем насущнейшие интересы партии. Любой удар по Ленинграду есть удар по всей партии. Конечно, это можно сказать про любую организацию, и каждый понимает, что укрепление или ослабление такой организаций, как ленинградская, имеет сугубый интерес для всей партии в целом. За последнее же время, вследствие «организационных выводов» из послесъездовской дискуссии [до известной степени], односторонней дискуссии, столько раз ударяли по Ленинграду, и удары эти были такого количества и такой степени, что есть возможность говорить о разгроме всей организации. Снят почти весь актив, сложившийся за ряд последних лет.

Ворошилов. [А ваша организация по пять раз снимала.] В других организациях актив сменялся за ряд лет по пяти раз.

Евдокимов. Размер этого снятия характеризуется хотя бы тем обстоятельством, что до последних дней на учете райкомов есть безработных коммунаров до 1200, не считая тех, которые посланы на биржу труда. Снята лучшая часть комсомольского актива. Снят ряд ответственнейших профработников, снят ряд лучших партийных военных работников. Сняты лучшие работницы по женотдельской линии, сняты и предполагаются к снятию хозяйственники такого масштаба, как тов. Шаров.

Дзержинский. [А кем его заменили? Маркитахиным, я знаю.] Он заменен не меньшего масштаба работником — Маркитахиным.

Евдокимов. Как это могло отозваться на настроении организации? Вы по своему положению обязаны быть знакомы с положением людей в организации. Я же знаком хотя бы по таким фактам, как проходил у нас последний день работницы; он проходил при громаднейшей пассивности со стороны работниц, при малочисленных собраниях. Это у нас-то, в Ленинграде, где всегда работницы проявляли громаднейшую активность, где была огромная посещаемость общественных собраний! Теперь же посещаемость общественных собраний у партактива упала, партучебу не могут наладить, настроение среди партийных низов подавленное, настроение среди рабочих тоже неважное. Несмотря на ту кампанию, которая была развита в печати против так называемой оппозиции в целом и против т. Зиновьева в частности, смею вас заверить, что авторитет Зиновьева ни в партийной массе Ленинграда, ни среди беспартийных рабочих Ленинграда не поколеблен ни в малейшей степени. Да. Можете это проверить любым путем. И вот при таком положении вещей в крупнейшей пролетарской организации снятие тов. Зиновьева усугубит ли это отрицательные настроения, которые есть? Вот этот вопрос нужно поставить. Конечно, усугубит. Незачем это, ни к чему это. Говорят о том, что практическая работа страдает. Ведь можно же выйти из этого положения таким образом. Не ставя вопроса о председателе, поставить вопрос о заместителе председателя и назначить заместителем председателя т. Комарова. Снятие в данный момент тов. Зиновьева, послужит ли это укреплению авторитета ЦК? Нет, не послужит! Говорят, т. Зиновьева не выбрали в губком. Что нам рассказывать о том, почему и как не выбрали в губком. Все же вы знаете, как проходили районные конференции, как проходила губпартконференция. Все же мы знаем, что провести его было гораздо легче, чем не провести. К этому были приложены громаднейшие усилия.

Дзержинский. [Я в этом не замешан.] Я этого не заметил.

Евдокимов. Так что приводить документы, которые говорили бы о том, что нужно торопиться снять т. Зиновьева, ни в малейшей степени не приходится. Я сказал, когда просил тов. Рыкова стенографировать этот вопрос, что считаю его очень важным, добавлю; что считаю важным и имеющим не только громадную важность как вообще партийный вопрос, но общеполитический, не только наш внутренний, а международный вопрос. Я не смогу сказать всего, что хотел бы сказать по этому вопросу, поэтому оставляю за собой право войти по этому вопросу с особым письменным заявлением по адресу всех членов ЦК и ЦКК. Что бы еще добавить к тому, что я сказал?

Голос. Придумайте.

Евдокимов. Придумывать тут нечего. Я, вполне понятно, волнуюсь, товарищи, когда говорю. Человек я темперамента, надо сказать, не всегда сохраняю должную ясность мысли и хладнокровие, когда требуется.

Сталин. Это для здоровья опасно.

Евдокимов. Для поправления здоровья вы мне дали отпуск. Надеюсь, что здоровье свое действительно поправлю. В заключение еще раз добавляю: снятие тов. Зиновьева с ленинградской организации, с работы в Ленинграде, будет новым дополнительным ударом по Ленинграду, который будет иметь очень и очень отрицательное значение, который будет отрицательно расценен не только всей партийной массой, за малыми исключениями, но и всеми беспартийными рабочими и работницами Ленинграда. Когда вы будете выносить решение по этому вопросу, думаю, этот факт должен быть основным, исходя из которого надо выносить то или иное решение по данному вопросу.

Молотов. Дискуссию, которая была на съезде, нельзя вычеркнуть никакими речами людей, которые волнуются или не волнуются, которые поправили свое здоровье в течение последних трех месяцев отдыха или думают еще поправить.

Евдокимов. Это не аргументация. Если начнем в остроумии испражняться, так я тоже могу.

(Председательствующий останавливает тов. Евдокимова.)

Евдокимов. Извиняюсь за «испражняться».

Молотов. Я говорю, эту дискуссию не вычеркнешь, и говорить, что после этой дискуссии все должно остаться на прежних местах, что все должно остаться по-старому — это все-таки требовать невозможного. Тов. Каменев говорит, что замена т. Зиновьева в Ленинградском совете имеет политическое значение. Конечно, имеет политическое значение. Но значит ли это, что замена Зиновьева на посту председателя Ленинградского совета является такой политической переменой, к которой партия не подготовлена или которую она считает неподходящей переменой в данных условиях? Для того чтобы судить об этом, есть достаточно фактов. На основании тех фактов, которые у нас имеются по Ленинграду, можно об этом судить. Этот вопрос не вызвал никаких сомнений ни на одном партийном собрании, по крайней мере, если судить по райпартконференциям всех районов и по общегубернской конференции Ленинграда. А поэтому говорить, что выдвижение нового председателя Ленинградского совета является политическим фактом, который был бы теперь неприемлем ленинградской рабочей массе или партии в целом, — это говорить совершенно неубедительные вещи. Тов. Евдокимов пытается аргументировать тем, что это «удар по Ленинграду». Я думаю, что и это неправильно. Если считать, что ударом по Ленинграду является смена Зиновьева на посту председателя совета, [выдвижение нового председателя] то тогда вообще надо считать, что то мнение ленинградской организации, которое теперь выражено в огромном количестве собраний, в работе всех районных конференций и самой губернской конференции, для нас не имеет значения. А это было бы действительным ударом по мнению громадного большинства организаций, по тем настроениям, которые ясно выражены ленинградской организацией. Претензии т. Евдокимова и сейчас выражать здесь мнение Ленинграда, и вместе с тем противопоставлять Ленинград Центральному Комитету, противопоставлять интересы Ленинграда интересам партии и интересам ЦК, — это вредная претензия, и притом совершенно необоснованная. Тов. Евдокимов не имеет полномочий говорить от имени Ленинграда.

Евдокимов. А я разве говорил, что от имени Ленинграда говорю?

Молотов. Вы же говорили, что «мы, ленинградцы», что «мы» защищали и будем защищать Ленинград. Получается так, что здесь сидят люди, которым интересы Ленинграда далеки, которые не понимают интересов Ленинграда. Между тем мы великолепно понимаем настоящие интересы Ленинграда, и думаем, что они не противоречат интересам партии и интересам ЦК партии. Говорить и теперь, что только прежняя группа ленинградской организации есть «защитники» Ленинграда или что только т. Зиновьев может «защитить» Ленинград, это значит [развертывать] повторять те самые вещи, которые кое-кто пытался в послесъездовском обсуждении распространять в партийных кругах [отдельные товарищи] Ленинграда. Но это не получило сочувствия у ленинградской организации или даже у сколько-нибудь значительной части организации.

Надо все-таки считаться с фактами: были районные партконференции, которые собирались на основе полной демократии [какая только может быть], после очень длительного обсуждения всех основных вопросов, интересующих партию, и после того, как многие товарищи из прежней оппозиции пытались продолжать дискуссию на партсобраниях [и предприятиях] Ленинграда, но безуспешно. У нас есть теперь голос районных партконференций, имеется голос губернской партконференции, есть и решения губкома нового созыва. Можно ли после всего этого признать целесообразным или сообразным с партийным опытом, чтобы товарища, которого не выбрали в состав губкома, и имя которого не называлось ни одним товарищем в состав губкома [и ни на одной районной партконференции и на губернской партконференции], было бы целесообразно и возможно оставлять на посту председателя Ленинградского совета. Мне кажется, что это совершенно нецелесообразно и что это явно противоречит [фактам] воле огромного большинства Ленинградской организации. Тов. Зиновьев не вошел в состав Ленинградского губкома, и никто из членов губернской партконференции не предлагал т. Зиновьева в состав губкома. После этого говорить, что необходимо оставить тов. Зиновьева председателем Ленинградского совета, по-моему, необоснованно. Тов. Зиновьев остается председателем Коминтерна и членом Политбюро [авторитет его не теряется.] Это требует громадных сил. А какое положение в отношении Ленинградского совета мы имеем к настоящему времени? Фактически мы имеем такое положение, что действительным председателем Ленинградского совета и до [этого времени] последних партийных событий был тов. Комаров, который был в курсе советской работы, который фактически руководил этой работой. Тов. Комаров является членом ЦК в течение, по крайней мере, трех созывов, он ленинградский рабочий. Это видный работник Ленинграда, действительно знающий практическую работу и пользующийся большим авторитетом в ленинградской организации. Мне кажется, что теперь единственно правильным выводом будет [такой вывод, что вместо того, чтобы иметь вывеску, надо поставить] утвердить этого товарища [так, чтобы он открыто работал как] председателем Ленинградского совета [работал под тем именем, которое он вполне заслуживает], т.е. назвать фактического председателя совета его настоящим именем. Если тов. Комаров, не числясь председателем Ленинградского совета, фактически выполнял эту работу, в особенности работу председателя Ленинградского исполкома, то теперь, мне кажется, время такое, когда нужно оформить это положение, что как раз и предлагает единогласно Ленинградский губком. Неправильно говорить таким образом, как говорит тов. Евдокимов, что в результате политической кампании, которая прошла после съезда в Ленинграде, ленинградская организация обессилена, что ленинградский пролетариат [обескуражен] находится в пассивном состоянии и т.д. [Деморализация в Ленинградской организации осталась громадной.] Деморализация в Ленинградскую организацию была внесена. За это ответственность лежит на ленинградской оппозиции. [Не говоря] Одно то, что организация вынуждена была переменить состав низовых выборных парторганов, перевыбрать бюро коллективов, это, конечно, внесло громадное потрясение в организацию. Это вместе с тем выдвинуло новый кадр работников, которым нужно еще учиться работать, которыми нужно руководить во всей их работе. Но говорить, что это последнее деморализовало организацию, это абсолютно неправильно. Внесенная оппозицией деморализация уже проходит. Говорить, что настроение ленинградских рабочих пассивно, что они относятся ко всем последним событиям в ленинградской организации отрицательно, значит вовсе не отражать того, что на самом деле имеется. Есть полное основание рассчитывать, что ленинградская организация теперь усилит темп всей своей работы. Все говорит за то, что решение губернской партконференции и губкома ЦК должен не ломать и не переделывать [это решение отдельных товарищей. Мне кажется, что]. С этим решением нужно согласиться [и нужно его одобрить].

Рыков*. …По предложению тов. Евдокимова прения в Политбюро о председателе Ленинградского совета стенографируются. Тов. Евдокимов, очевидно, исходит из того, что наши прения должны быть известны более широкому кругу членов партии, чем состав Политбюро.

* Имеется помета стенографистки: «тов. Рыкова почти не было слышно». — РОССПЭН.

Заявление тов. Евдокимова по поводу его отпуска может быть партией истолковано так, что мы его нарочно отпускаем [так как он ничего по этому поводу не сказал, просто сказал, что уезжает в отпуск лечиться], чтобы от него отделаться. Он подчеркнул, что мы ему опять дали отпуск. Заявление тов. Евдокимова было записано, необходимо, чтобы мои слова были тоже зафиксированы. Я определенно заявляю, что тов. Евдокимов уезжает в отпуск вопреки нашим желаниям и нашим настояниям. Я недавно разговаривал с тов. Косиором, и Косиор мне жаловался, что Секретариату очень трудно справляться с работой. Внешне действительно получается несколько странное положение: пока Евдокимов не был в Секретариате ЦК партии, то он мог работать в ленинградской организации, а теперь он работать нигде не может. Положение Секретариата, благодаря отъезду тов. Евдокимова [может быть, он и необходим], ставит работу Секретариата в необычайно трудные условия. Мы тов. Евдокимова включали в состав Секретариата ЦК для того, чтобы он там работал. Мы настаивали всячески, чтобы он работал. Положение, благодаря его отпуску, создается необычайно трудное. Во всяком случае, партия должна знать, что он уезжает вопреки нашим желаниям [и требованиям. Это должно быть совершенно ясно].

Второй вопрос. Я недавно в Ленинграде был на заседании Ленинградского совета. Там была назначена фракция для обсуждения вопроса о председателе Ленинградского совета. По телеграмме отсюда это [история] заседание было отложено. Ко мне подходили несколько товарищей из состава совета и указывали на неправильность такого положения, когда в состав губкома Зиновьев не входит и все-таки остается председателем Ленинградского совета. В Ленинграде проведена большая политическая кампания, в которую были втянуты все члены ленинградской организации поголовно, это было не по нашей вине. В результате этой кампании ленинградская организация единодушно встала на сторону большинства XIV съезда и осудила поведение ленинградской оппозиции. Такое положение имеет свою логику.

Тов. Зиновьев сказал, что он не подает в отставку. Это значит, что, вопреки мнению Ленинградского губкома и фракции Ленинградского совета, он хочет, чтобы мы постановлением Политбюро оставили его председателем Ленинградского совета. Можно ли это сделать теперь? Нельзя. Об этом нужно было думать раньше, тов. Евдокимов. Теперь вы выступаете здесь на заседании и говорите: «Вы ослабили организацию» [потому что она не солидаризировалась с большинством съезда]…* Чем ослабили? Ведь главное, что произошло в ленинградской организации, заключается в том, что она встала на сторону XIV съезда, на сторону подавляющего большинства партии. Это не ослабление, а усиление и ленинградской организации и партии в целом.

* Имеется помета стенографистки: «не слышно». — РОССПЭН.

[Это] Ваше требование является желанием продолжать [ту линию, которая была раньше] борьбу. [Сделать это теперь ни в коем случае нельзя. Это была односторонняя дискуссия со стороны ленинградских руководителей на протяжении не месяцев, а лет. Евдокимов и Зиновьев с дискуссией не считаются. Дискуссия была подготовлена против XIV съезда. После этого вам никто не затыкал рта, так что…] Тов. Евдокимов заявил, что в Ленинграде была односторонняя дискуссия. Если можно говорить об односторонней дискуссии, то только в том смысле, что не мы против вас односторонне дискуссировали, а совсем наоборот. И до XIV съезда, и во время XIV съезда вы вели дискуссию против большинства партии, не только не давая слово сторонникам большинства, но иногда вели свою работу против партийного большинства, конспиративно от него.

После съезда мы дискуссировали вместе с вами перед всей партийной ленинградской массой. Возможность ознакомиться с мировоззрением т. Евдокимова, конечно, была у каждого ленинградского рабочего. Для этого было дано [бесконечно долгое] гораздо большее время и, понятно, больше возможности, нежели для ознакомления ленинградских рабочих с нашей точкой зрения. [Во всяком случае, чтобы не поняли из стенограммы, что была односторонняя дискуссия с нашей стороны, я и говорю об этом факте:] Итак, была «односторонняя дискуссия» с вашей стороны до съезда и во время съезда, а после съезда мы дискуссировали вместе с вами. Мы выиграли только благодаря правильности нашей позиции, и ленинградские рабочие целиком оказались на стороне XIV съезда. Можно ли теперь принять предложение т. Зиновьева, вопреки мнению Ленинградского губкома и фракции Ленинградского совета, которые остались с нами и высказались против тов. Зиновьева. Политбюро не имеет никакой возможности это теперь сделать [из-за деловых соображений. Последний пленум Коминтерна доказал, что тов. Зиновьеву необходимо сосредоточить теперь гораздо больше внимания на работе Коминтерна]. Кроме того, деловые соображения требуют, чтобы тов. Зиновьев сосредоточил свою работу в Коминтерне.

Последний пленум Коминтерна показал, что если будут там три или четыре таких работника, как т. Зиновьев, то и этого будет мало для Коминтерна. [Не приходится сейчас говорить об этом, потому что трех-четырех работников, таких, как Зиновьев, и то мало сейчас для Коминтерна, и то едва ли они справятся с работой Коминтерна.]

Руководство со стороны Коминтерна выросшими компартиями требует теперь гораздо больше сил и внимания, чем это было ранее: иначе коммунистическое движение будет встречать затруднения, которых при более внимательном руководстве можно избегнуть.

Для того чтобы иметь меньше затруднений в области международного коммунистического движения, следует тов. Зиновьеву сосредоточить все свое внимание на работе Коминтерна.

Зиновьев. Я два слова хочу сказать по вопросу об отпуске тов. Евдокимова. Здесь был очень мало подходящий подход к этому вопросу. В чем дело, товарищи? Товарищ Евдокимов мне показывал свидетельство врачей и вам всем показывал его. Отпуск дан на основании свидетельства врачей, которые, к сожалению, не оставляют и полпроцента сомнений в том, что тов. Евдокимов не может в данный момент работать. [Он и сделал здесь товарищеское] Как же можно делать здесь такие заявления на этот счет, мало-товарищеские, чтобы не сказать хуже. Он получил отпуск [на всех основаниях партийного устава], как получают все больные товарищи. Есть определенное заключение врачей, что он не может в данную минуту работать совершенно. Какой же смысл в том, что, если член Центрального Комитета делает такое заявление, какое он сделал [такое заявление не принимать], напоминать ему о здоровье. Разве это [возможно] у нас когда-либо бывало?

Теперь перехожу к вопросу о председателе Ленинградского совета. Здесь т. Рыков говорил о «предложении Зиновьева». Такого предложения нет, здесь тот же оратор говорил, что тов. Зиновьев «хочет, чтобы его оставили», хочет, чтобы Политбюро провело его Председателем Ленинградского совета вопреки постановлению Ленинградского губкома. Ведь я хорошо знаю, что как раз большинство Политбюро и подготовило мое снятие. Едва ли нужно здесь доказывать, что дело идет не о том, чтобы бороться за пост или т.п. Все это, надеюсь, понимают. Чего «хочет» Зиновьев? Он хочет только политической ясности. Если вы отправляете несколько тысяч питерских рабочих-коммунаров на биржу труда — потрудитесь сами и снять Зиновьева. Тов. Молотов сказал, что вся организация согласна со снятием Зиновьева. Но он же сказал, что сняты все бюро коллективов в Питере. Если все коллективы вынуждены были «переменить» бюро коллективов — то что это значит? Коллективов в Ленинграде около 800 или даже 1000, в каждом коллективе бюро 5—7 чел., помножьте все это, вы увидите, сколько [новых] работников [было введено в Ленинградскую организацию] пришлось «переменить» и скольких снять. Прибавьте несколько сот снятых работников большего масштаба, прошедших через Центральный Комитет, вспомните те цифры, о которых говорил вам тов. Евдокимов, тогда вы получите [нарушение партийной] представление о «демократии», о которой упоминал Ворошилов. Мы все грешили против внутрипартийной демократии, и нам оправданием было то, что хозяйственное, общеполитическое и международное положение долго заставляли нас держать [почти] военную дисциплину в партии, заставляли иногда нас перебарщивать. Но мы уже во время дискуссии 1923 г. говорили, ссылаясь на известное место из речи В<ладимира>И<льича> на X съезде, что еще год-два хозяйственного подъема и мы получим от рабочих больше поддержки, инициативы и сможем улучшить на деле внутрипартийную демократию, поставим дело. Этот подъем теперь пришел. Если Центральный Комитет будет рассматривать недавние ленинградские события как образец «демократического» режима, мне кажется, что это будет грубейшей ошибкой. Я вам недавно разослал маленькую бумажку, думаю, что вы её уже получили. Член ЦКК, т. Петерсон, работница на ленинградской фабрике, товарищ, которого знает почти вся женская часть ленинградского пролетариата. Этот товарищ выбирается на XIV съезде членом ЦКК. После этого только потому, что она разделяла взгляды ленинградской делегации на XIV съезде, её снимают с работы и отправляют на биржу труда. Что это такое, товарищи? Никогда у нас не было в большевистской партии таких вещей, никогда ничего подобного не было!

Насчет дискуссии и моих «ошибок». Как их разъясняли при «проработке» решений съезда, об этом всем известно. Есть резолюция XIV съезда, в которой нет и сотой части того, что потом «разъясняли» по поводу её при «проработке» резолюций XIV съезда. Всем известно, что «проработка» решений XIV съезда ведется не столько по резолюциям XIV съезда, сколько по шпаргалке, распространенной тайно на самом XIV съезде, шпаргалке, которую мне доставили из провинции и которую я официально передал в ЦК. Дискуссия не была односторонней, говорит тов. Рыков! Но, товарищи, все вы знаете, что нам было запрещено выступать [на ленинградской конференции].

Ворошилов. Все выступали, запрещено было только членам ЦК и ЦКК.

Зиновьев. Другими словами — наиболее квалифицированным нашим товарищам. Я напомню вам о питерском рабочем тов. Кострицком.

Угланов. Его письмо зато по заводам рассылают.

Зиновьев. Не знаю, но знаю, что его уже устранили на два года с партийной работы. Пример последних дней: возьмите издательство «Прибой» — маленькое издательство, а в одной этой ячейке 19 чел. устранили от партийной работы. А что такое «Прибой» в Питере — песчинка! Можете судить по этому о размерах разгрома. Применялись ли у нас когда-нибудь такие меры [к восстановлению] дисциплины в партии? Если мои «ошибки», которые изложены здесь в [этой паршивой] нелегальной шпаргалке, верно изложены, если вы действительно в них верите, то тогда, разумеется, я должен работать на какой-либо другой работе, а не на общеполитической. В том-то и дело, что едва ли кто-нибудь серьезно верит тем указаниям, которые имеются в этой шпаргалке. Вы ставили вопрос так: «попал» ли в губком или не попал в губком. Всем понятна цена этого аргумента.

Молотов. Очень вы к партии хорошо относитесь.

Зиновьев. Не хуже вас отношусь к партии. Я повторяю, что «не попал» в губком, что с этого? Бывало (не так давно) и так, что тов. Рыков, например, не попадал в ЦК партии при Ильиче. Незаменимых нет, но политическая ясность должна быть создана. И если члена ЦКК, выбранного на XIV съезде, т. Петерсон, отправляют на биржу труда, то это недопустимо.

Сталин*. Она, кажется, уже не член ЦКК.

• Первоначально фраза приписывалась М.Ф. Шкирятову. — РОССПЭН.

Зиновьев. Насколько я знаю, люди, выбранные на XIV партийном съезде, не могут быть никем переизбраны. Что партия «подготовлена» к снятию Зиновьева, как сказал тов. Молотов, это, конечно, известно [тов. Молотов, формально подготовлена]. В некоторых слоях она вашими усилиями подготовлена.

Сталин. Тов. Евдокимов изображает дело так, что не губком, а Политбюро снимает тов. Зиновьева с поста председателя совета [что не соответствует интересам ленинградской промышленности, ленинградской организации]. Это неверно. Это не соответствует действительности. Это фальсификация того, что имеет место сейчас в Ленинграде. [Фальсификация полная.] Голосование ленинградской конференции, которая не избрала тов. Зиновьева в губком, при отсутствии протеста против такого голосования, [не имеется в ленинградском архиве, что это, что-нибудь значит? Может иметь какое-нибудь значение?] является фактом. Этот факт предрешает снятие т. Зиновьева с поста председателя Ленинградского совета. Не находит ли тов. Евдокимов, что этим уже был предрешен вопрос о снятии тов. Зиновьева с поста председателя совета Ленинграда? А второй факт — это прямое голосование Ленинградского губкома о том, чтобы снять тов. Зиновьева и заменить его металлистом, тов. Комаровым, против чего тоже не имеется протестов. От этих фактов не увернешься. Как же тов. Зиновьев не может понять, что эти два голосования имеют решающее значение? А мнение партийных низов, голосовавших против оппозиции, за решения XIV съезда? Можем ли мы пойти против этих фактов? Нет, не можем. Формально вопрос стоит не о том, чтобы снять с поста т. Зиновьева, а о том, чтобы отменить или утвердить решение ленинградской организации. Должны ли мы отменить вотум ленинградской организации или не должны? Я думаю, что мы должны утвердить решение ленинградской организации. [Так стоит вопрос. И сколько бы ни говорил тов. Зиновьев, все равно не докажет и не покажет, не найдется ни одного человека…] Наконец, сам тов. Зиновьев должен понять, что после всего случившегося он не может оставаться председателем совета. Если бы мы теперь навязали тов. Зиновьева ленинградцам. его положение было бы там невыносимым.

Изображают здесь решение ленинградской организации о снятии тов. Зиновьева как удар по Ленинграду. Тов. Евдокимов умудрился так именно изобразить дело. Одно из двух. Либо сама ленинградская организация наносит себе удар, что абсурдно, либо тов. Евдокимов больше ленинградец, чем ленинградская организация, что тоже абсурдно. Тов. Евдокимов [вы] забывает, что он меньше имеет право говорить теперь о ленинградской организации, чем сама ленинградская организация, признайте это, т. Евдокимов.

Евдокимов. Признаю.

Сталин. У нас есть два основных голосования ленинградской организации, которые выражают мнение и интересы ленинградской организации. Изображать себя как представителя ленинградской организации, не считаясь с этими фактами, это слишком рискованная штука, т. Евдокимов. Если ленинградская организация освободилась от ошибок оппозиции, если ей удалось [разобрать] отмежеваться от ошибок тов. Зиновьева и [Евдокимова] других, то это не удар по ленинградской организации, а удар по тем, которые хотят нанести удар нашей партии.

Что вы думаете, может ли наша партия руководить, имея в тылу Ленинградскую организацию, которая, [собирается ударить, не может. Мы имели два руководящих центра.] в лице её верхушки, наносила партии удар за ударом? К чему сводился вопрос? К тому, что мы имели на деле два ЦК в партии, два центра. Один ЦК, который назывался Московским, другой в [Питере] Ленинграде. Может ли партия, стоящая у власти, [в течении месяца, двух-трех] руководить страной, хозяйством, пролетариатом, имея два центра? Нет, не может. В конечном счете организационная основа дискуссии [сводилась к тому на съезде, можем ли мы иметь в партии два центра или должен быть один центр.

А «Прибой», я читал издание «Прибой», оттуда давались директивы во всероссийском масштабе, писались руководящие хрестоматии, которые издавались помимо ЦК, без ЦК. Это был новый центр. У вас был основной один центр, орган «Ленинградской Правды», который крыл по съезду, вы это хорошо знаете. И вы думаете, что партия может терпеть, чтобы в тылу у нее стояла такая организация, как ленинградская. Либо Советская власть и партия … (не слышно) либо один центр. Если говорить об ударе, который шел со стороны ленинградской организации против партии, от которого съезд освободил партию и без которого мы руководить страной не могли. Не могли руководить, имея в своем тылу ленинградскую организацию. Либо должны сдаться, либо привести ленинградскую организацию в соответствие с решениями партии. Так добились удара, о котором говорит тов. Евдокимов. Он говорит, что этот удар принимает другую форму, что он направлен против партии, удар был отведен съездом, теперь у нас центр партийный, от этого выиграет и партия и пролетариат. Поворачивать теперь колесо обратно и возвращаться к тому положению, когда имеются два центра, это значит убить партию. Удар по промышленности.] состояла в том, чтобы уничтожить двоецентрие в партии, создать один центр, создать единый фронт с Ленинградом. Это и было сделано в основном на ХТУ съезде. Возьмите хотя бы ваш старый «Прибой». Это была всесоюзная организация, а не ленинградская, издававшая руководящие учебники и политхрестоматии для всего Союза, параллельно с издательством ЦК. А «Ленинградская Правда»? Разве она не претендовала на роль фактического центрального органа партии? Короче, вы строили в Ленинграде новый ЦК параллельно с существующим ЦК партии. Вы проводили двоецентрие. Вы и теперь стоите на точке зрения двоецентрия. предлагая навязать тов. Зиновьева Ленинграду. Ну. а партия хочет иметь один центр, тот центр, который избран на XIV съезде. И Ленинград тоже хочет теперь иметь во главе партии один центр, а не два центра. Вот почему снятие т. Зиновьева наносит удар не Ленинграду, а пагубному двоецентрию и его сторонникам. Поворачивать теперь колесо обратно и возвращаться к тому положению, когда [имеются] были два центра, это значит губить партию.

Говорят, что уход тов. Зиновьева есть удар по ленинградской промышленности. [В изображении дела оказывается] Выходит, что только Евдокимов и Зиновьев могут защищать промышленность Ленинграда.

Евдокимов. Я этого не говорил.

Сталин. Вы говорили, что пока Зиновьев был там, промышленность была обеспечена, а теперь неизвестно, что будет. [Я этого не понимаю.] Это в корне неверно.

Евдокимов. Я этого не говорил.

Сталин. Если вы [в такой форме не говорили] отказываетесь теперь, то очень многие из вашего круга говорят об этом. Это, повторяю, в корне неверно. [Думаю, что вы какой-либо возможности поддерживать ленинградскую промышленность, вопреки воли ЦК, не имеете. Все, что вы делаете, делается с разрешения ЦК по его директивам, и никто не думает, что ленинградская промышленность будет поставлена в худшие условия. Наоборот, мне думается, что она будет в лучших условиях. Дело у нас улучшается, и оно будет улучшаться, это улучшение должно распространиться и на Ленинградскую промышленность.]

Ленинградская промышленность поддерживалась не потому, что Зиновьеву было угодно, а потому, что ЦК считал необходимым поддерживать её. ЦК и впредь будет поддерживать её, ибо этого требуют интересы партии и пролетариата. И чем скорее вылезем из затруднений, из которых мы уже вылезаем, тем основательнее должна быть поддержка ленинградской промышленности, все равно, будет там тов. Зиновьев, или не будет его.

Наконец, последний вопрос, насчет Коминтерна. Каменев говорил, что Зиновьев [намекал, но намекал не так ясно — как] не может руководить Коминтерном, не имея большинства в [партии] ЦК. [Не думаю, чтобы невозможно такому человеку руководить Коминтерном, который не согласен с нами.] Это неверно, по-моему. Он может руководить, если он будет лоялен в отношении ЦК ВКП(б). У нас есть прецедент. Вспомните хорошенько III конгресс. ЦК был тогда против Зиновьева. Если не ошибаюсь, тогда Ленин блокировался с Троцким по вопросу об ультра-левых и ЦК поддержал этот блок против Зиновьева. Зиновьев остался в меньшинстве [на III конгрессе] в ЦК. Конечно, после III конгресса был V конгресс*, но из этого не следует, что нужно забыть III конгресс. Зиновьев тогда стоял в меньшинстве. Однако никто не ставил вопроса о том, чтобы снять его с Коминтерна. Кроме того, я не знаю ни одной партии в Коминтерне, которая ставила бы вопрос о снятии Зиновьева. [Он не был в большинстве, однако был председателем Коминтерна. Так, что мое предложение — не возражать против постановления пленума губкома о снятии тов. Зиновьева с поста председателя Ленинградского совета и о назначении на этот пост тов. Комарова.] Поэтому тов. Зиновьев может остаться председателем ИККИ, и он может продолжать это дело при лояльности в отношении ЦК. Другое дело председательство в Ленинграде, организация которого, губком которого высказался за замену Зиновьева Комаровым.

* III конгрессе Коминтерна проходил с 22 июня по 12 июля 1921 года, три месяца после провалившейся мартовской авантюры Компартии Германии и находился под сильным влиянием ультра-левых в европейских компартиях. На этом конгрессе «правая» фракция Ленина и Троцкого с трудом победила «левых», которыми руководили Зиновьев, Радек, Бухарин, Тальгеймер и другие. На V конгрессе Коминтерна в июне—июле 1924 года Зиновьев, с помощью Сталина, отодвинул в сторону Троцкого и заведовал конгрессом. По сути, Сталин искажает расстановку фигур во время III конгресса. Смотрите выступление Троцкого по этому поводу. — /И-R/

Евдокимов. Я хотел сказать несколько слов в связи с моим отпуском. Я понимаю затруднительность положения, в котором находится Секретариат, ибо по этому вопросу говорил с товарищами. Я говорил, что положение создается очень трудное, что Косиор перегружен. По-моему, такое положение длиться не может. Между прочим, когда я вернулся, то я разговаривал с тов. Молотовым, и он мне задал вопрос: почему такие вопросы? Какие есть у тебя практические предложения? Я сказал: есть практическое предложение одно: на ближайшем пленуме ЦК выберите вместо меня другого секретаря ЦК. А ты куда? — спрашивает Молотов. А я после отпуска пойду на любую работу, пойду на кооперативную или на профсоюзную работу. Такой разговор у нас был. Я говорил, что сам понимаю всю затруднительность положения, в котором находится Секретариат. Но я не вижу другого выхода, как если Политбюро найдет выходом, чтобы на ближайшем пленуме ЦК поставить вопрос о выборе нового секретаря, потому что Секретариат ЦК находится в затруднительном положении.

Рудзутак*. Поскольку здесь ставился вопрос об ослаблении [или внесении сумятицы в ряды] ленинградской организации в связи со снятием тов. Зиновьева, мы, прежде всего, должны решить вопрос: является ли ослаблением ленинградской организации изжитие в ней предсъездовских и послесъездовских настроений, изжитие противопоставления ленинградской организации ЦК. Думаю, что изжитие этих явлений, несомненно, ведет к укреплению ленинградской организации. [У нас есть мнение ленинградской организации. Это говорит о том, что те предсъездовские и послесъездовские настроения, которые были в ленинградской организации, что они изживаются. Это свидетельствует в сторону ленинградской организации, и поэтому думаю, что в дальнейшем работа должна идти по этой линии.] Если прав тов. Евдокимов, что в ленинградской организации наблюдается пониженная активность, апатия, то это, бесспорно, является результатом работы оппозиции, и все меры, направленные к скорейшему изживанию предсъездовских настроений, ведут к укреплению ленинградской организации. [Что касается оставления т. Зиновьева на посту председателя Ленинградского совета, то мне кажется, правильно указал т. Ворошилов. Думаю, что ленинградская организация здесь сказала свое слово и что всякое изжитие предсъездовских их настроений является укреплением, а не ослаблением организации. И с этой точки зрения нет никаких оснований отменить постановление Ленинградского губкома.] По поводу опасений, что это ослабит авторитет тов. Зиновьева, — прав тов. Ворошилов, что этот авторитет больше всего подорван дискуссией на съезде. В целях установления нормальной обстановки в работе ленинградской организации и её укрепления, нет никаких оснований отменить решение ленинградской организации по вопросу о председателе Ленинградского совета.

* В стенограмме с авторской правкой по тексту выступления Я.Э. Рудзутака помета: «Такой чепухи я никогда не говорил. Я. Рудзутак» и далее следует рукописный текст выступления. — РОССПЭН.

Сольц. Я совершенно не понимаю, для чего поставлен этот вопрос. Что значит нанести удар по ленинградской организации? Тов. Рудзутак совершенно правильно сказал. Конечно, [до известной степени] когда ленинградская организация делала [эти] свои организационные выводы, то в некоторой части это болезненно переживалось, потому что происходили перевыборы всех руководящих органов ленинградской организации на почве разъяснения тех вопросов, которыми занимались на съезде. [Несколько болезненно, может быть, они ставятся, но это можно пережить.] Мало того, были, возможно, и увлечения. Тов. Зиновьев указывал на члена ЦКК тов. Петерсон, которую направили на биржу труда, что это неправильно, что надо это изменить. Это верно, но, во всяком случае, это не относится к тов. Зиновьеву.

Сталин. Надо еще [до]запросить Ленинградский губком, что он скажет.

Сольц. Это дело Центральной Контрольной Комиссии, и мы постановили допросить Ленинградскую организацию, как такое недоразумение получилось. Увлечения делаются при этом, может быть, но какое же это имеет отношение к вопросу о т. Зиновьеве. Наоборот, ведь т. Зиновьев не простой работник. Почему Зиновьева не выбрали в члены губкома? Совершенно ясно почему. Потому что Зиновьев, будучи выбранным, должен быть там руководителем, а не просто членом губкома. А после того, как вся организация высказалась против той линии, которую поддерживал Зиновьев, странно ему быть [одним из 50 членов губкома] руководителем. Я думаю, что такое же положение и в Ленинградском совете. Если оставаться ему в совете, ему нужно там быть руководителем, а в том положении, которое получилось, может он быть там руководителем? Нет. Почему там занимать ложное положение? Не может т. Зиновьев занимать ложного положения в той организации, которая теперь целиком стоит на другой точке зрения. Это действительно сведется только к тому, что будет фирма, формальный пост. Вот председатель Ленинградского совета, а весь совет с губкомом стоит на другой точке зрения. Поэтому из деловых соображений не нужно этого. К чему поднимать вновь вопрос, неужели затем, чтобы иметь лишний документ, чтобы еще раз подчеркнуть те вопросы, которые уже решены? Считаю, что и вопроса этого не нужно было ставить и нечего его разбирать.

Каменев. Сталин сказал, что формально вопрос стоит таким образом, что мы должны отменить решение Ленинградского губкома. Я согласен, что формально так стоит вопрос, но это только формально, потому что никакой устав партии не отвергает такого случая, когда Центральный Комитет находит нецелесообразным то или другое решение губкома и входит в сношения с той или другой организацией. Зачем ставить такой ультиматум, что мы должны нарушить мнение ленинградской организации, отменить её постановления. Есть другие способы. ЦК может судить — рационально ли, целесообразно ли данное решение. От этого ЦК никогда не отказывался. И демократизм никто не понимает так, что раз есть решение губкома. ничего уж поделать нельзя. Тов. Молотов [, нам нужно не так понимать демократизм] говорит, что это нарушает принципы демократизма. Странное понимание демократизма! Так вот, если хотим обсудить дело по существу, то мы может сказать губкому, даже Ленинградскому, что мнение ЦК заключается в том-то и том-то. Губком может принять это к сведению, может вступить в переговоры. Так что прав тов. Сталин, что формально вопрос стоит так, а по существу не так.

Молотов. А постановление конференции, что не выбран Зиновьев.

Каменев. Так вот, по существу, я взял слово для того, чтобы остановиться на словах Ворошилова, Молотова и Рыкова, потому что считаю, что здесь нужно говорить только прямо, что нужно сводить концы с концами или не стоит говорить совсем.

Ворошилов считает, что снятие Зиновьева есть один из неизбежных оргвыводов из дискуссии, и поэтому, мол, разговаривать нечего.

Ворошилов. Я говорил это до дискуссии.

Каменев. Здесь ведется стенограмма, в стенограмме записано: Ворошилов считает оргвыводы неизбежно связанными с дискуссией; и разговаривать нечего. Он не допускает [себе возможности такого вывода] мысли, что независимо от того, чем кончилась дискуссия, можно оспаривать оргвыводы, которые делал не съезд, а коллегия Ленинградского губкома. ЦК может, не нарушая решений съезда, оспаривать такие оргвыводы. Я считаю, что эти оргвыводы являются гибельными. Для того чтобы сделать подобный вывод, требуются все же дополнительные данные, нужны дополнительные данные, чтобы сказать: так как человек остался в меньшинстве на съезде, его надо снять с поста. Что, он разве не может работать? Все это требует доказательств, а их у вас нет. Ворошилов говорит, что ленинградская организация находится в двусмысленном положении. Да, это верно. [Мы] Вы поставили в двусмысленное положение не только Ленинградскую организацию, но и Коминтерн. Вы забываете об этом. Конечно, если бы приняли отставку Зиновьева на первом заседании пленума ЦК и сказали, что он действительно не может остаться Председателем Коминтерна, тогда не было бы двусмысленного положения ни в Коминтерне, ни в Ленинграде. Этого не было сделано. И теперь получается такое двусмысленное положение, что тов. Зиновьев Председателем Коминтерна может остаться, а вот остаться руководителем ленинградской организации он никак не может. Надо все-таки свести концы с концами. Говорят, Зиновьева не выбрали в губком, а почему его выбрали Председателем Коминтерна? В двусмысленное положение поставлена вся партия и Коминтерн. Ведь теперь каждый член партии и член Коминтерна могут сказать, что вот во главе Коминтерна стоит человек, который отошел от ленинизма и докатился до Суханова. Чем вы можете крыть такое утверждение? Ничем. Генеральный секретарь ВКП(б) доказал, что Зиновьев отступил от ленинизма и скатился к Суханову. И вот этот человек оставляется Председателем Коминтерна. Поймите, что, только отступая от простой политической искренности, можно доказывать абсолютную нетерпимость того, чтобы тов. Зиновьев остался хотя бы на один день председателем Ленинградского совета. Ведь и раньше, еще при Ленине, были расхождения. Был такой случай, что Зиновьев разошелся с большинством ЦК на III конгрессе. Это было расхождение по определенному конкретному вопросу. Но Ленин в отношении оргвыводов стоял на другой точке зрения. Он никогда не стоял на такой точке зрения, чтобы после расхождения доказывать в брошюрах, речах, постановлениях и т.д., что Зиновьев отошел от линии ленинизма и скатился к Суханову.

Ленин не делал тех оргвыводов, которые делаете вы теперь. При Ленине такие оргвыводы и относительно Ленинграда, и относительно Зиновьева не были бы возможны. Вот вся разница. Так что напоминание о расхождениях на III конгрессе в ваших устах звучит необоснованно. Люди продолжали работать на своих постах без «оргвыводов». Тогда не было такой теории, что для того, чтобы исправить те или другие ошибки, товарища нужно дискредитировать. Я очень внимательно изучал Ленина и нигде у него не нашел этой теории дискредитирования.

Сталин. Он говорит, что необходимо исключать таких лиц.

Каменев. В каждом конкретном случае он предлагал те или другие конкретные меры. А теперь выдвигается такая теория, что, кто ошибся, тот для исправления ошибки должен быть дискредитирован. Этого раньше не было. Удивительно очень, что эта политика литературно обрабатывается и образовывается теория. Я считаю, что никогда Ленин на эту теорию дискредитирования не шел.

Ворошилов. А после Ленина, надо подумать, не являетесь ли вы творцом этой теории?

Каменев. Если, тов. Ворошилов, мы делали это дело вместе в случае с т. Троцким, то это не значит, что мы всегда будем идти за вами, когда вы будете продолжать эту политику. Если вы думаете, что потому, что мы вместе били Троцкого, что поэтому мы лишены права и возможности защищаться, [когда эта теория переходит на другого,] если вы так думаете, вы глубоко ошибаетесь. Вы нам рта не закроете, мы будем говорить.

Куйбышев. Неубедительно это выходит.

Каменев*. Я знаю, тов. Куйбышев, что ваши убеждения не у вас в голове.

* В обоих экземплярах стенограммы имеется помета стенографистки: «Тт. Троцкий и Каменев говорили одновременно». — РОССПЭН.

Наконец, третий вывод тов. Ворошилова: людей, которые не работают, надо снимать. Это совершенно правильный вывод. Но здесь должен встать вопрос о том, не работают ли они потому, что действительно перестали иметь возможность работать, или потому, что они вообще не могут работать. Вот именно так надо вопрос поставить в отношении тов. Зиновьева. [Надо Зиновьева снимать?] Что, он может работать или не может работать? Если не может, где это доказано?

Ворошилов. А где доказано, что он работал?

Каменев. Зиновьев, кроме его официальных докладов, ничего не делал. А это каждый из нас может сделать. Почему тогда каждый из нас не может быть председателем Ленинградского совета, каждый может сделать это, каждый может сделать такой доклад. Тогда надо сказать, что Зиновьева надо было снять три года тому назад.

Ворошилов. Я прежде об этом говорил, правда, не три года тому назад.

Каменев. Снимают не потому, что Зиновьев не работоспособный, а потому, что это является оргвыводом из дискуссии. Вот об этом и нужно сказать прямо. Молотов говорит, что это мнение ленинградской организации. Ну, знаете ли, тов. Молотов говорит, что это мнение вынесено на основании абсолютных самых демократических основ, но вы забыли при этом добавить: на основе демократии и дополнительно некоторых административных мероприятий и в размерах, неслыханных до тех пор в партийной практике. [Или] Нужно одно из двух: или встать [на Сталинскую теорию,] на Сталинскую точку зрения или [не] говорить о демократии. Ленинградская организация является бунтовщиком, которого надо поставить на колени, говорит Сталин. Так вы и говорите. Но зачем приводить речи о том, что была проведена полная демократия и что Зиновьева свергает ленинградский пролетариат. Никто этому не поверит. Абсолютная демократия в Ленинграде, это для того, чтобы посмеялись. Лучше, тов. Молотов, [станьте на точку зрения] бросьте говорить о демократии и встаньте до конца на точку зрения, которую развивал Сталин. Точка зрения Сталина вполне логична. Он определенно говорит: Ленинград хотел с тылу нанести нам удар, мы ему сами нанесем удар. Вот такая постановка логична. Удар нанесем и потом можно судить, можно ли оправдать этот удар политическими соображениями и интересами партии или нет. Ведь ваша теория заключается в том, что, так как мы с Троцким поступили так-то, то и в данном случае мы должны поступить так же.

[Ворошилов. Выступали Минин, Сафаров и т.д.]

Каменев. Но вопрос о тов. Троцком сегодня стоит особым пунктом повестки дня, не правда ли, тов. Троцкий?

Троцкий. Принимаю к сведению.

Каменев. Поэтому я считаю, что если не говорить здесь милые фразы о демократии, о свободе дискуссии, а говорить то, что есть, то надо сказать: так как Ленинград должен быть покорен, то не по деловым соображениям, а по другим соображениям, по соображениям, нарушающим всякую логику, надо снять Зиновьева. Но, повторяю, каждый член Ленинградского совета и каждый член Коминтерна может вас запросить: «Как же вы оставляете председателем Коминтерна человека, который не годится для работы председателем Ленинградского совета?»

Зиновьев. Тов. Сталин очень [легко] заботливо здесь говорил…* о том, в какое неловкое положение я попаду, если сам не подам в отставку. Понятно, что он полон лучших чувств ко мне и в качестве секретаря нашей партии он всегда охраняет интересы каждого члена партии и должен заботиться и обо мне. [как о члене партии.] Это очень трогательно с его стороны. Представьте себе. мне тоже не раз приходило в голову: подать в отставку. Я советовался об этом с друзьями. То же самое было и с Ленинградским губкомом, когда его лишили огня и воды, отняли газету, разогнали несколько десятков его членов. Губком тоже сначала думал об отставке. Но все же пришли к другому выводу, решили, что нет, не надо подавать в отставку, пусть делают «оргвыводы». Пусть снимают открыто. Это будет хорошим уроком для [других] партии. Так вот это относится и ко мне.

* Имеется пометка стенографистки: «не слышно». — РОССПЭН.

Насчет двух центров и единоцентрия. Само собой понятно, что это азбука [коммунизма] большевизма*: Нужен один центр. Верно. Но говорить о том, что Ленинград был «в тылу» у партии, вы не имеете права. Вы пытаетесь создать теперь такое положение, при котором ни на одном из съездов, ни один делегат не решится сказать слова «нет», он всегда будет говорить «да». К этому ведет разгром ленинградской организации. С каких пор Ленинград попал в тыл партии? Было это на [ХII] XIII съезде партии? Нет, как будто не было. Как проходило дело после [ХII] XIII съезда? Все это знают, это завело бы нас слишком далеко. Ленинград был «в тылу» не у партии, а у кое-каких ваших ошибок — это верно. Но говорить о том, что он был в тылу партии, этого никак нельзя. Позвольте вам сказать, это не секрет, что Ленинград и сейчас остается против ваших ошибок.

* Исправление внесено редактором в экземпляре стенограммы с авторской правкой. — РОССПЭН.

Сталин. Ленинград?

Молотов. Вы это говорите от имени ленинградской организации?

Зиновьев. Нет, не от имени [ленинградских рабочих] нынешней ленинградской организации, но я знаю настроение ленинградских рабочих, я знаю отношение ленинградских рабочих к основным проблемам и думаю, что если вопросы выплывут опять, то ленинградские коммунисты будут иметь то же мнение, какое они имели и имеют сейчас. Потому что односторонняя «дискуссия» происходила в такой обстановке, которая не дала им возможности сказать то, что они думают. [Относительно «тыла». Ничего не доказано, что Ленинград был в «тылу».] Говорится о том, что «Прибой» был новый ЦК, выпускал хрестоматии и пр. Во-первых, насколько я знаю, все хрестоматии утверждались ЦК; во-вторых, чтобы у нас было создано такое положение, при котором бы нельзя было издать книжку без разрешения ЦК и из этого заключать, что у нас два центра — такую постановку вопроса я не понимаю. Работники всех редакций были утверждены ЦК. в том числе и в «Прибое». В Ленинграде сидели не менее квалифицированные работники, чем Бройдо, и на основе общих решений ЦК они могли разобраться в том, нужно ли печатать ту или иную книжку. Мне кажется, что пример, приведенный здесь в этой части, был совершенно неудачен. Свой орган может по уставу иметь каждый губком, каждый губком может иметь свой орган.

Сталин. Но этот орган противопоставлял себя [органу] ЦК.

Зиновьев. Не думаю. Когда ЦК объявил перед съездом дискуссию [мы писали письма] и пригласил: пожалуйста, ребята, высказывайтесь (смех), «Ленинградская Правда» имела право воспользоваться этим предложением ЦК. Да. товарищи, «высказываться» называется тогда, когда люди действительно высказывают то именно, что они думают, а не просто «такают». Это было до съезда, [готовилось общественное мнение перед съездом] когда ЦК призвал свободно высказаться. Как вам известно, орган был отнят у губкома во время съезда. Это неслыханная вещь. Если бы предложить вам, тов. Угланов, представьте себе на минуту, что если бы у вас «переменили» бы все Бюро коллективов, закрыли бы вашу газету, сняли бы всех руководителей и в этом положении сказали бы вам: выиграйте Москву.

Угланов. Не знаю, никогда в таком положении не был.

Зиновьев. Я думаю, едва ли вы выиграли бы. Трудно было бы. Да, единоцентрие необходимо. Но из этого не следует, что крупный пролетарский центр не мог перед съездом сделать своего предложения партии, даже такого предложения, которое не нравилось бы большинству ЦК. До съезда он имел полное право на это, после съезда это уж было совершенно другое дело. Подчинение решениям съезда было обеспечено полностью. До съезда это было правильно.

Я хотел еще два слова сказать относительно «прецедента» с III Конгрессом Коминтерна. Это не лишено актуального значения. Тов. Сталин здесь говорил о том, что никакая иностранная партия не требует снятия Зиновьева из Коминтерна. При надлежащей «подготовке» некоторые партии, может быть. потребуют этого, т. Сталин. А что такая «подготовка» ведется, это я знаю. Нельзя, говорит Сталин, исходить из одного V Конгресса, а нужно вспомнить о III Конгрессе. Верно. Это я и делал на пленуме ИККИ. [На III конгрессе было видно, что дело идет о власти, когда надо завоевывать рабочих. Далее не верно, что дело идет обо мне.] Третий Конгресс имел громадное значение. Я не помню, участвовал ли т. Сталин непосредственно тогда, или он не был тогда в Москве.

Сталин*. Я был тогда в отпуске.

* В неправленой стенограмме реплика отсутствует, при редактировании она вписана И.В. Сталиным. — РОССПЭН.

Зиновьев. Никаких «страхов» тогда не было, не было тогда таких страхов, чтобы я защищал ультралевых. [Вы указываете, что] Спор тогда остался в тесном кругу и не был вынесен за пределы этого круга. Ни одного постановления Политбюро не было на этот счет. Вы знаете, что Владимир Ильич сам написал через год о Леви, что он в этом отношении был не прав, что он потом признал свою ошибку. Ни в каком меньшинстве я на этом III конгрессе не оставался.

Относительно вопроса тов. Троцкого, я думаю, что он имеет право этот вопрос ставить. Да, мы вместе с большинством Политбюро [не понимали того, что пора переходить на проведение внутрипартийной демократии и, в частности,] перебарщивали относительно т. Троцкого. Я занимал крайнюю позицию в этом отношении. На XIV съезде я об этом сказал. Что нужно дать возможность работать всем товарищам из бывших группировок (конечно, под контролем ЦК), это надо признать, это я признавал, и признаю, и на съезде признал и готов это признать, где угодно. Вы должны понять, что наступили новые времена, что настал момент, когда мы даем (и должны давать) больше прав рабочим и крестьянам, больше демократизма советам и союзам, и, стало быть, нельзя не изменить режим по отношению к нашей собственной партии. Это время наступило. Чем больше Политбюро будет затягивать практические выводы из этого, тем хуже.

Голос. С каких пор наступило?

Зиновьев. Оно наступило с начала нашего хозяйственного подъема, когда положение в этом отношении определилось. К XIV съезду партии вы вместо того, чтобы сознать это, сами постарались создать кульминационный пункт в отношении зажима. Эта кульминация выразилась в разгроме Питера: чем раньше это исправить, тем лучше будет.

Будучи генеральным секретарем ЦК, Сталин мог редактировать в свою пользу даже «стенограммы» и контролировать, какую версию стенограмм получали рядовые члены ЦК и другие руководители партии. Мы даем обе версии выступления Сталина на этом заседании. — /И-R/

Неправленая стенограмма, спрятанная в архив. Отредактированная версия для сведения партийного актива.

Рыков. Слово имеет тов. Сталин. Может быть, разрешите дальше держаться регламента?

Сталин. Я взял слово потому, что с заявлением тов. Зиновьева не могу согласиться. Тов. Каменев говорит, что формально стоит вопрос так, что Политбюро либо должен отменить решение… (не слышно), а вот насколько целесообразно снятие тов. Зиновьева. Я говорю, что нельзя формально направлять решение пленума Ленинградского губкома, нецелесообразно было бы. В чем состоит нецелесообразность, ошибка этого предложения, чтобы исправить решение? В том, что ежели тов. Зиновьев останется во главе Совета, он может вновь всю ленинградскую организацию превратить в таран для удара против ЦК. Почему я говорю о двух центрах? Было два центра, два органа печати, две организации: ленинградская и ЦК, и самое резкое столкновение этих двух центров формально выразилось на съезде. Ленинградская организация оказалась в тылу у большинства. Я утверждаю, что такое положение в нашей партии, стоящей у власти, сколько-нибудь времени продолжаться не может. Не может управлять страной и пролетариатом партия, которая имеет в своем тылу, по милости руководителей ленинградской организации, такую организацию, склочную организацию, как ленинградская организация. С этой точки зрения я рассматриваю вопрос о целесообразности снятия тов. Зиновьева. Я полагаю…

Сталин. Я взял слово потому, что с заявлениями тов. Зиновьева и Каменева не могу согласиться. Тов. Каменев говорит, что я ставлю вопрос формально, между тем как Политбюро должно решить вопрос по существу, с точки зрения целесообразности. Т. Каменев не прав. Я ставлю вопрос не только формально, но и по существу. Я уже говорил, почему нецелесообразно оставлять Зиновьева на посту предсовета в Ленинграде, заявив, что система двух центров в партии, проводимая оппозицией, гибельна. Всякому понятно, что ежели тов. Зиновьев останется во главе совета, он вновь попытается всю Ленинградскую организацию или часть её превратить в таран для удара против ЦК. Почему я говорил о двух центрах? Потому, что двоецентрие было и его проводили Зиновьев и Каменев. Было два центра, два органа печати, две организации — ленинградская и ЦК, и самое резкое столкновение этих двух конкурировавших центров формально выразилось на съезде. Ленинградская организация оказалась тогда в тылу у большинства по милости оппозиции Каменева и Зиновьева. Я утверждаю, что такое положение в нашей партии, стоящей у власти, может создать смертельную опасность. Не может управлять страной и пролетариатом партия, которая имеет в своем тылу, по милости бывших руководителей ленинградской организации, такую серьезную организацию, какой является ленинградская организация. С этой точки зрения я рассматриваю вопрос о целесообразности снятия тов. Зиновьева.

Каменев. Тогда придется переменить аргументацию.

Сталин. Почему вопрос этот фактически предрешен, оставить тов. Зиновьева во главе ленинградской организации — это значит либо расколоть ленинградскую организацию и часть восстановить против ЦК, либо всю организацию привести в замешательство. Вы её повели против партии, против съезда — это факт. Что такое содоклад, что такое ваша особая резолюция, которую вы выносили, как не обычные, которые выставились, когда состояли в одной партии с меньшевиками. Вы на раскол шли. Или вы этого не понимали? Вы не всегда сознаете, что делаете. Что это двоецентрие обострилось и стало для всех ясно.

Ворошилов. Когда началось?

Сталин. Началось года полтора тому назад, об этом нечего говорить. Что такое положение терпеть нельзя, что это понимают ленинградские рабочие — тоже ясно, что они круто повернули против руководителей, это тоже факт не случайный. Вот почему мое мнение о целесообразности снятия тов. Зиновьева. Мы этим оградим партию от всяких попыток в будущем.

Каменев. При моем снятии придется переменить аргументацию.

Сталин. Почему? Вопрос о твоем снятии может быть решен лишь Московской организацией. Оставить тов. Зиновьева там, во главе ленинградской организации, это значит либо расколоть Ленинградскую организацию и часть её восстановить против ЦК, либо всю организацию привести в замешательство, постепенно поворачивая её против партии и ЦК. На это не пойдут теперь ни ленинградские коммунары, ни партия. А что вы противопоставляли Ленинградскую организацию партии и её Центральному Комитету, об этом говорят содоклад на XIV съезде, ваши антипартийные декларации на съезде. По сути дела, вы шли к расколу, ибо двоецентрие есть подготовка раскола. Мы хотим теперь обезопасить себя от таких опасностей. Мы хотим утвердить в партии единоцентрие, эту организационную основу большевизма. Мы вместе с ленинградскими коммунарами хотим обезопасить партию от опасности раскола. Вот как надо понимать вопрос о целесообразности снятия т. Зиновьева и замены его Комаровым.

О методах Ленина. Ленин никогда крутых мер не предлагал. Нет, товарищи, я должен все сказать. В октябрьские дни, в пору ошибок Каменева и Зиновьева, Ленин 7 раз предлагал исключить из партии того или другого, кто стоял против этого? В ЦК, я помню настроение ЦК, когда мы Ленину посылали свое решение, чтобы он не настаивал на этом, чтобы он не обращался к партии, ибо он хотел обратиться к партии. Есть письмо об этом к партии большевиков об исключении их. Я с товарищами Троцким и Дзержинским настаивал против этого, и большинство ЦК не дало провести этого. Вот мнение тов. Ленина, когда он ставил ошибки серьезно, когда шел более решительно, чем мы это делаем сейчас.

Голоса. А исключение Шляпникова, а вопрос о Томском?

Сталин. Демократизм тов. Каменева и Зиновьева. У нас размолвки начались с того, что Зиновьев ударил по вопросу о Троцком. Это ясно. Мы имеем резолюцию Ленинградского губкома о том, чтобы исключить тов. Троцкого из партии, разве это не факт? Мы спорили с ним. Эта резолюция у нас есть, я могу её доставить сейчас если хотите. И другая резолюция, чтобы этот пункт был выключен, и он был выключен. Пункт о применении 7-го пункта резолюции X съезда об исключении. И выходит, что большинство ЦК, те люди, которые сохраняли большинство, говорили наоборот, не давали до конца доводить пресечение.

О дискуссии. Такой дискуссии, которая была перед съездом и на съезде, я в истории партии не видел. Может быть, можно будет, хотя в такой развернутой форме дискуссия не была, это по вопросу о Брестском мире с Бухариным, но тогда партия стояла перед расколом. Большую дискуссию я не знаю, возьмите большей дискуссии*. Возьмите протокол, тысяча страниц, половина его, больше половины посвящена дискуссии. Вы читали, знаете хорошо, а после съезда, конечно, не было такого случая, чтобы члены ЦК, ЦКК после решения съезда выступали против этого, они должны проводить решение съезда, если этого не будет, то это будет не партия, а каша. Вы всегда можете выступать, защищать решения съезда, всегда, никто рта не закрывал. Вы должны привести в порядок партию, вы должны её поддержать.

* Так в документе. — РОССПЭН

Насчет того, что разогнали бюро коллектива, это самое интересное и самое, я бы сказал, опасное во взгляде тов. Зиновьева и Каменева. Не понимают они, что случилось, не понимают совершившегося отрыва, не понимают, почему легко удалось поднять ленинградскую организацию против старой верхушки. Вы думаете, благодаря речам Калинина и Молотова только? Ничего подобного…*

* Имеется помета стенографистки: «Реплики Зиновьева не слышно». — РОССПЭН

Теперь об организационном методе Ленина. Каменев уверяет, что Ленин никогда крутых мер не предлагал в партии. Каменев не прав, товарищи. Если уж говорить о прошлом, то позвольте вам напомнить, что в Октябрьские дни, в период ошибок Каменева и Зиновьева, Ленин 7 раз предлагал исключить из партии обоих этих товарищей. Кто стоял тогда против этого? Я, Свердлов, кажется, Троцкий и некоторые другие. Мы несколько раз выносили тогда в ЦК решение о том, чтобы т. Ленин не настаивал на своем требовании об исключении. Некоторые документы на этот счет сохранились в партии. Есть даже специальное обращение Ленина к партии большевиков на этот счет. Так что Ленин иногда действовал много круче и решительнее.

Голос. А исключение Шляпникова, а вопрос о Томском?

Сталин. О демократизме тов. Каменева и Зиновьева. Он, этот демократизм, таков, что стоит над ним посмеяться. С чего началось у нас первое серьезное столкновение? С того, что Ленинградский губком вынес по докладу Зиновьева решение о необходимости исключения Троцкого из партии, а мы пошли против такого решения и добились того, что из резолюции был вычеркнут пункт об исключении. Попробуйте опровергнуть этот факт. В отместку за это Зиновьев стал писать тогда статьи о «полу-троцкизме» большинства ЦК. Это называется «мягким» методом и демократизмом т.т. Каменева и Зиновьева!

Совершенно неверно заявление Зиновьева, что у нас не было будто бы свободы дискуссии. Такой дискуссии, которая была перед XIV съездом и на съезде, история нашей партии не знает. Может быть, дискуссия не была такой острой, какой она была, например, по вопросу о Брестском мире, когда партия стояла перед прямой опасностью раскола. Но такой полной дискуссии, какая была на XIV съезде, история нашей партии не знает. Возьмите протоколы съезда, содержащие 1000 стр., из которых больше половины посвящено дискуссии. Говорят, что зато после съезда дискуссия была уж далеко не полная. Это верно. Да иначе и не может быть. У нас партия не дискуссионный клуб. Нельзя допустить, чтобы члены ЦК и ЦКК, призванные выполнять решения съезда, открыли дискуссию против решений съезда на другой день после закрытия съезда. Это была бы не боевая партия диктатуры пролетариата, а дискуссионный клуб пустых говорунов.

Самым смехотворным в демократизме Каменева и Зиновьева является тот факт, что они все еще не могут понять подлинно демократической подоплеки поворота ленинградской организации в сторону решений XIV съезда, в сторону ЦК. Они не понимают, почему так легко удалось поднять Ленинградскую организацию против старой оппозиционной верхушки. Вы думаете, видимо, что ленинградские коммунары повернули так легко против оппозиции, благодаря лишь речам Калинина и Молотова, Томского и Ворошилова. (Реплика т. Зиновьева не слышно.)

Сталин. Я прошу насчет намеков воздержаться, и тот и другой великолепно вели работу. А потому что наша съездовская кампания совпала с тем напором демократизма, внезапного демократизма, который там проявился. Она преломилась так, что, слава богу, мы можем говорить, можем переизбирать. А как раньше было? Держались как околодочные*, не давали собираться, разгоняли уже собранные собрания. Это факт. Только потому, что наша съездовская кампания по вопросам решения съезда совпала с этим пониманием минимума демократизма, который там таился, привело к этому. Этого вы не понимали, и поэтому так выходит все. И то, что после этого порыва люди осмелились тех, которые угнетали, снять, это называется работой. Ничего подобного. Это есть первое осуществление прав демократизма. А то, что касается насчет Коминтерна и прочего и третьего конгресса, меня здесь не было.

* Так в документе. Правильно «околоточный». — РОССПЭН

Я прошу насчет намеков воздержаться, ибо все эти товарищи провели в Ленинграде колоссальную работу. Почему же удалось так легко изолировать в Ленинграде оппозицию? А потому, что наша съездовская кампания совпала с тем напором демократизма в партийных низах Ленинграда, который накоплялся исподволь и который наконец прорвался в форме перевыборов бюро коллективов. Съездовская кампания наших цекистов в Ленинграде была апелляцией к партийным массам. Свыше 70 тыс. членов партии было приведено в движение во время съездовской кампании. Партийные массы поняли дело так, что, значит, и они, партийные коллективы, могут высказать свое мнение, сказать свое веское слово. И первое, что сказали они, это то, чтобы освободиться от старых секретарей и организаторов, запрещавших коллективам собираться и игравших роль «партийных» околоточных. Вот где основа подлинного демократизма успешной съездовской кампании в Ленинграде. Этого не могут или не хотят понять наши «демократы», т.т. Зиновьев и Каменев.

Я со слов Ильича рассказывал. Я был в отпуску.

…и однако, вопроса относительно тов._______не ставили, потому что не всегда одно с другим обязательно связано. Насчет того, что ни одна партия не ставит этого вопроса, я это говорил. Когда они настаивали на дискуссии, мы им сказали, что вы хотите? Хотите вы смены? Нет, говорят. А что касается работы… то вы вели работу, несколько мягко поступили, может быть, перегнули палку, имели все права на это…

Они против нашей партии и против нашей партии собирались вести нелегальную партию по секциям… Вам можно какую угодно достать работу, и люди, окружающие вас и ЦК партии, будут выполнять решения съезда.

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 163. Д. 681. Л. 50-55. Подлинник. Машинопись.

Что касается III конгресса Коминтерна, то я был тогда в отпуске, но о разногласиях между Лениным и Зиновьевым на III конгрессе я знаю со слов Ленина и из данных архива ЦК. Зиновьев не может отрицать, что разногласия эти были, что они имели кардинальное значение, что Зиновьев остался тогда в ЦК в меньшинстве, что, несмотря на это, он сохранил тогда за собой пост председателя Коминтерна.

Что касается того, что будто бы кто-то ведет работу в Коминтерне против Зиновьева, то тут Зиновьев валит с больной головы на здоровую. Доказано на основании документов, что ближайший сотрудник и агент Зиновьева т. Гуральский вел нелегальную работу в Коминтерне против ВКП и в пользу оппозиции непосредственно после закрытия XIV съезда. Специальная комиссия из Пятницкого, Лозовского и Мануильского установила этот факт. Если мы приняли мягкую резолюцию по этому поводу и пощадили Зиновьева, то это говорит в пользу ЦК ВКП, а не в пользу тов. Зиновьева.

 

Калинин. Нельзя ли закрыть список ораторов?

Рыков. Политбюро может сделать все, что хочет. Записались: Жуков, Троцкий, Молотов. Еще записываются: Зиновьев, Каменев и Сталин. Разрешите закрыть список ораторов? (Принято.) [Может быть, пересмотреть повестку дня и отложить некоторые вопросы?

(Пересматриваются пункты повестки дня, ряд вопросов откладывается.)]

Жуков. Конечно, можно говорить что угодно, решать Политбюро имеет право в партийной практике что угодно. Если Политбюро предложит решение Ленинградского губкома переменить или, вернее, прикажет переменить это решение, тогда мы, конечно, это сделаем. У нас этот вопрос и на бюро губкома и в Северо-Западном бюро решался, и на Секретариате, и везде было решено единогласно, во всех трех инстанциях одинаково. А до этих инстанций на райпартконференциях, на коллективах и на губпартконференции ни одного голоса не было, где бы была выставлена эта кандидатура.

Почему это случилось? Каменев здесь поражается и говорит, — стал негодным Зиновьев для работы в Ленинграде. Не в этом вопрос. Случилось это по той простой причине, о которой говорили во время дискуссии, говорили и здесь, и о которой, мне кажется, не стоит распространяться. Что же касается страстей, которые здесь изображались, что если снимут Зиновьева, то все погибнет, так это чепуха. Ничего этого не будет. Конечно, трудности есть, конечно, это большая трудность. Но что же делать? Если на это пошли, надо было об этом думать не сейчас, а раньше. Надо было не устраивать оппозиции, надо было не проделывать таких вещей, которые проделывала оппозиция, особенно к концу дискуссии.

У нас было такое положение, что если хотел партийный товарищ выступить не только на заводском собрании, а в бюро коллектива, его физически колотили [и морду били]. Вот до чего доходило. Если таким способом вы хотите дальше определять внутрипартийную демократию, это можно проводить, но вряд ли этим способом далеко уедешь. А таких случаев было много. Вот почему у нас в Ленинграде этот вопрос и решался так единогласно. Я не могу говорить, что было на последней фракции Ленинградского совета, потому что я в это время отсутствовал, но до этой инстанции ни голоса, ни одного звука не было. Конечно, если прикажете перерешить, мы можем и должны перерешить, но, мне кажется, что вряд ли это будет целесообразно.

Что же касается двух центров и двух направлений, — это бесспорно. Кто же может отрицать? Ни один питерский коммунар не может отрицать того, что серьезные попытки, выразившиеся в целом ряде конкретных мероприятий, были сделаны к тому, чтобы в Питере был организован центр.

Что же касается заявления Зиновьева, что, позвольте, ведь питерская организация так не говорит — вряд ли, я очень сомневаюсь. Конечно, пророком никто не может быть, пророчеству мы не верим, но сомневаюсь, чтобы Питерская организация после всего того, что она пережила сейчас, пошла на такую вещь. Я не думаю, что есть хоть малейшее основание. Вряд ли в Питерской организации возникнет мысль, чтобы Сафарова иметь своим вождем, когда он проделывал такие вещи. Мы жили при таком положении: любой питерский коммунар, независимо от партийного стажа и положения, бывший хоть десять лет в партии, не имел права сказать ни одного слова против оппозиции. Такому партийцу не давали говорить, даже когда он пытался выступать против Сафарова на закрытом заседании бюро коллектива.

И поэтому получилось, что при всем самом энергичнейшем напоре со стороны руководящей группы оппозиции, несмотря на все их выступления на партсобраниях, — а я выступал на очень многих собраниях после съезда и знаю об этом, — при отчаяннейшем напоре и нажиме, они ничего не могли сделать, они не получили ни одного голоса, ни одной кандидатуры ни на райпартконференциях, ни на губпартконференциях. Тов. Евдокимов здесь говорил: мы знаем, как демократию проводить. Я не сомневаюсь, что вы знаете, у вас большой опыт имеется, особенно 22-я губпартконференция доказала это нам.

Я должен заявить, что воля питерской организации уже выявлена, перерешить это решение будет делом трудным. Это дело будет очень трудное для любой питерской организации. Потому что идти теперь в низы, в коллективы ленинградской организации, к любому партийцу и доказывать ему обратное, доказывать то, что невозможно доказать, доказать во имя разных соображений, мне кажется, что таких вещей делать не следует. Должен сказать: это не наше выражение, что 90% питерских коммунаров назовет и называет прежнее положение положением феодальной вотчины. Есть феодальный князь, что хочет, то и делает. Если хотите дальше продолжать так, продолжайте. Вот какое мнение имеется у питерских коммунаров. Мы, конечно, к этому не присоединяемся, но так говорят питерские коммунары. При решении надо считаться с организацией. Организация решила во всех инстанциях, без единого возражения, решила этот вопрос в положительном смысле.

В стенограмме с авторской правкой текст выступления Л.Д. Троцкого дан в двух экземплярах (первый вариант — с авторской правкой, второй — перепечатка, в которую внесена новая правка). — РОССПЭН.

Троцкий. Я предпочел бы говорить об этих вопросах без стенограммы, потому что, даже при самом добросовестном желании объясниться начистоту, могут быть у товарищей законные подозрения, что говоришь специально для стенограммы. [Это есть] А мы разбираем вопрос, о котором лучше говорить внутри ЦК, потому что свободней тогда выскажешься. Но делать нечего. Прежде однако, чем перейти к разбираемому вопросу, я хочу остановиться на одном [маленьком] побочном вопросе, [маленьком, конечно, относительно, вопрос этот] поднятом тов. Сталиным: хоть вопрос этот и имеет малое отношение к делу, но сам по себе он имеет большое значение для истории партии. Мне кажется, тов. Зиновьев не прав, когда говорит насчет III конгресса Коминтерна, что тогда разногласия имели ограниченный характер, касаясь одного только конкретного вопроса. Нет, вопрос о тактике тогда стоял в полном объеме. Тогда была опасность того, что политика Коминтерна пойдет по линии мартовских событий в Германии, т.е.* по линии попыток искусственного создания революционной обстановки и «электризации» пролетариата, как формулировал один из немецких товарищей. Это настроение тогда было господствующим на конгрессе, и Владимир Ильич пришел к выводу, что, действуя таким образом, Интернационал наверняка разобьет себе череп [это было]. Я написал до конгресса тов. Радеку о моих впечатлениях от мартовских событий письмо, о котором не знал Владимир Ильич. Ввиду щекотливой обстановки, не зная мнения Владимира Ильича и зная, что Зиновьев, Бухарин и Радек — в общем, за немецкую левую, я, разумеется, открыто не высказывался, а написал письмо (в виде тезисов) тов. Радеку, чтобы он дал свои соображения. С тов. Радеком мы не сошлись. Владимир Ильич об этом узнал, вызвал меня, и обстановку в Коминтерне он охарактеризовал как таковую, которая связана с величайшими опасностями. В оценке обстановки и задач у нас была полная солидарность.

* В неправленой стенограмме имеется помета: «Неразборчиво». — РОССПЭН.

На конгрессе Коминтерна в июле 1921 года Ленин резко критиковал ультра-левых, в особенности представителей Коминтерна в Германии, Бела Куна и Карла Радека, и руководителя КПГ, Брандлера. Левые, доминировавшие в КПГ после вывода из руководства Пауля Леви, настаивали на постоянных прямых действиях, перераставших в путчизм. На Конгрессе Ленин и Троцкий повели резкую борьбу против бланкизма и ультиматизма ультра-левых за стратегию единого фронта пролетарских организаций в борьбе завоевать руководство рабочим классом и ослабить социал-демократов. — /И-R/

После этого совещания Владимир Ильич вызвал тов. Каменева, чтобы обеспечить в Политбюро большинство. В Политбюро было тогда 5 чел., [и т. Каменев поддерживал эту группу] с тов. Каменевым нас было трое, следовательно, большинство. А в делегации нашей, с одной стороны, были т.т. Зиновьев, Бухарин и Радек, с другой стороны, — Владимир Ильич, я и т. Каменев, причем у нас были формальные заседания по группировкам. Владимир Ильич говорил тогда: «Вот создаем новую фракцию». В дальнейших переговорах о тексте резолюции я был представителем фракции Владимира Ильича, Радек был представителем фракции тов. Зиновьева.

Зиновьев. Теперь положение вещей изменилось.

Троцкий. Да, изменилось. Причем тов. Зиновьев [очень] довольно-таки решительно тогда обвинил тов. Радека в том, что он «предал» свою фракцию в этих переговорах, т.е. пошел будто бы на слишком большие уступки. Борьба была большая по фронту всех партий Коминтерна, и Владимир Ильич со мною совещался насчет того, как нам быть, если конгресс выскажется против нас: подчинимся ли мы конгрессу, решения которого могут быть гибельны. или не подчинимся? Отголосок этого совещания можно найти в стенограмме моей речи. Я сказал тогда — по соглашению с Ильичом, — что если вы, съезд, вынесете решение против нас, то я думаю, что вы оставите нам известные рамки для того, чтобы мы могли отстаивать нашу точку зрения и в дальнейшем. Смысл этого предупреждения был вполне ясен. Должен однако сказать, что отношения тогда внутри нашей делегации поддерживались, благодаря руководству Владимира Ильича, совершенно товарищеские. Все-таки нужно отметить, что тов. Зиновьев уже тогда по отношению ко мне на этом съезде проявил известную нелояльность. Он изображал дело так, что я представляю собой отдельную позицию от Владимира Ильича. Тогда же были пущены слухи насчет «меньшевизма» Троцкого. Владимир Ильич тогда вызвал меня к себе и говорил со мной об этом в том смысле, как лучше нам с ним демонстрировать нашу солидарность. В протоколах можно найти соответствующие заявления Ленина. Вот как обстояло дело. Насколько здесь была затронута партийная история и имя Владимира Ильича, я хотел бы более точно осветить все это дело и свое участие в нем.

Теперь по сегодняшнему вопросу. Я думаю, что при создавшемся в Ленинграде положении снятие товарища Зиновьева является неизбежным выводом, — не в смысле политики «оргвыводов», которой я не сочувствую, а просто по конкретной обстановке. После губконференции и выборов нового губкома, снятие тов. Зиновьева с совета является неизбежным, нимало, в сущности, не меняя обстановки ни в ту, ни в другую сторону. Вопрос сейчас ведь, товарищи, совсем не в этом. Я должен сказать то, что уже говорил в Политбюро, когда вопрос о Ленинграде рассматривался в прошлые разы. Тов. Зиновьев говорит сейчас о том, что мы (в Ленинграде) кое в чем «перебарщивали». Я принужден еще раз повторить, что отрицательные черты нашего партийного режима, того режима, который за последние два-три года установился, что эти черты в Ленинграде проявлялись резче, чем где бы то ни было. Я однажды выразился на частном совещании Политбюро, помнится, осенью 1923 г. так, что «замордовали» питерскую организацию. Это мое выражение потом много повторяли против меня. Я думаю, что партийный режим, который основан на избытке бюрократичности, в Ленинграде должен был неизбежно получить особо резкое выражение, ввиду высокой активности и интеллигентности ленинградского пролетариата. Те аппаратные результаты, какие в глухих углах могут быть достигнуты сравнительно «нормальными» средствами, в Питере требуют средств сугубых. Тут не только индивидуальная вина тов. Зиновьева, но и «вина» обстановки, в которой режим применялся. Вот почему я всегда говорил, что ленинградский режим был лишь наиболее резким выражением общепартийного режима.

Борьба против этого ленинградского режима, тяжкого для партийцев, повелась не потому, что масса членов ленинградской организации вслух сказала, что этого режима она не хочет, а потому, что у тов. Зиновьева объявились разногласия с большинством ЦК. Здесь гвоздь вопроса. Нельзя на это закрывать глаза. Это немалое обстоятельство свидетельствует о том, [что некоторая неправильность в Ленинграде есть, потому что если есть известный нажим, но вся] как трудно массе членов партии повлиять на партийный режим. Все теперь говорят о чрезвычайном зажиме, который царил в Ленинграде, но я спрашиваю: почему же масса партии, хотя бы в Ленинграде, об этом не высказывалась, молчала, терпела? А «высказывания» пошли только тогда, когда появились острые разногласия наверху [это известная неправильность]. На это надо дать ответ. Что я не могу явиться защитником того режима, который был в Ленинграде — это, думаю, всем совершенно понятно без дальнейших слов. Но я на пленуме во время XIV съезда предостерегал от тех мер, которые принимались для ускоренного свержения этого режима. Я говорил об опасности вышибания клина клином. Тов. Сталин совершенно прав был в той части речи, когда говорил, что победа над ленинградской оппозицией была обеспечена не только давлением центрального аппарата, но и благодаря стремлению ленинградских партийцев освободиться от чрезмерного зажима местного аппарата. Правильно! Но что, если окажется, что они попали из огня да в полымя? Разве нынешний режим в Москве позволяет думать, что новый режим в Ленинграде будет «мягче»? И вот, если питерские партийцы после происшедшей страшной встряски не почувствуют действительного облегчения партийного режима, то это может вызвать [подавленное настроение] очень тяжелое состояние в ленинградской партийной организации. Я об этом высказывался, и те, которые говорят по московским районам, что я не высказываюсь по больным вопросам партийной жизни, те лгут Московской организации. Я своих взглядов не скрывал никогда. Но я остаюсь со своими взглядами в рамках Центрального Комитета, [я говорил о своих] поскольку дело идет о расхождениях с большинством Центрального Комитета. Свои принципиальные расхождения выносить за пределы Политбюро я считал и считаю себя не вправе делать. Это не «скрывание» от партии своих взглядов, а соблюдение коллегиальной дисциплины. Если Политбюро скажет, что я должен идти в районы и об этом там говорить, я, конечно, это выполню, но ведь это означает дискуссию, а я думаю, что дискуссия будет полезна лишь в одном случае из ста. Поэтому повторяю: лгут те, обманывают партию, которые говорят ей, что я не высказываюсь, что я «скрываю» свои взгляды. Нет ни одного существенного вопроса, по которому я не высказывался бы в Политбюро.

Я совершенно не могу принять теорию «компрометации вождей», которую товарищ Сталин формулировал и сейчас снова поддерживал. При Владимире Ильиче этой теории не было и нужды в ней не было. Что Ленин предлагал иногда решительные и резкие меры, даже и против членов ЦК — это правильно, но он предлагал их внутри узкого круга товарищей и в 9 случаях из 10 для того, чтобы добиться известного «нажима» на того, против кого эти меры направлялись. Компрометации Владимир Ильич всемерно старался избегать. А ведь тогда она была не так опасна, ибо тогда был Ленин. Он мог считать, что если он одного или другого временно от работы отстранит, то большой опасности не будет, — такое право ему было дано историей. У него было такое самосознание и такое же сознание в отношении его было у нас, что партия при отстранении того или другого, раз есть Ленин, не пошатнется. Я думаю, что ни у кого из нас, оставшихся, такого права теперь нет, и мы так думать о себе не можем. Развитие теории и особенно практики компрометации теперь, без Ленина, прямо-таки гибельно. Ведь тут дело идет о взаимокомпрометации и самокомпрометации. Кто этого не видит, тот слеп. Во всяком случае, если допустить, что у членов Центрального Комитета есть такое «право» на компрометацию, есть такой пай, то я лично не пользовался этим паем никогда и пользоваться не собираюсь. В том случае, который совершенно неправильно, абсолютно ложно связывался со мной в случае с книгой Истмена*, я тоже этой теории компрометации не проводил, наоборот, репутацию членов Политбюро поддерживал. Тов. Зиновьев, в самый разгар вашей борьбы против меня, когда один молодой коммунист, который считал себя солидарным со мной, позволил себе в разговоре со мной назвать вас по имени, да еще уменьшительным именем, я резко остановил его.

* В 1925 году американский коммунист Макс Истмен опубликовал в газете "New York Times" и в своей книге текст Завещания Ленина. Троцкий был тогда вынужден заявить, что Завещание неверно. Перед комиссией Дьюи Троцкий дал такое объяснение своего поведения:

«Истмен опубликовал этот документ не получив у меня и у других разрешения и, сделав это, он ужасно обострил фракционную борьбу внутри Советского Союза, в Политбюро, и это было началом раскола. С нашей стороны мы пытались избежать раскола. Большинство Политбюро попросило меня, потребовало от меня занять в этом вопросе публичную позицию. Документ, который я подписал, был весьма дипломатичным». (The Case of Leon Trotsky, p. 429) /И-R/.

Истмен в этой книге "The Real Situation in Russia" («Действительное положение в России») достаточно верно описал тайную фракционную борьбу Сталина, Зиновьева и Каменева против Троцкого. Троцкий был также вынужден откреститься от этой книги Истмена, хотя это вело к путанице в рядах Коминтерна.

[Каменев. Вы об этом много рассказывали.]*

* В неправленой стенограмме реплика приписывалась Л.Б. Каменеву. В экземпляре с авторской правкой имеется помета Каменева: «Я этого не говорил. Л.К.» — РОССПЭН.

Зиновьев. Об этом было уже в литературе.*

* В неправленой стенограмме реплика отсутствует. В экземпляре с авторской правкой она вписана Г.Е. Зиновьевым. — РОССПЭН.

Троцкий. Я не принимал никаких мер к тому, чтобы это было рассказано, но это было так. Репутацию руководящих товарищей я ограждал не из какого-либо особого чистоплюйства, не по каким-либо нравственным правилам, а по политическим и очень реальным соображениям. Я исходил из того, что партия может держаться взаимным доверием своих членов и доверием к руководству.

Нельзя, конечно, обойтись без опровержения тех или иных ошибок руководящих товарищей, но недопустимо осложнять вопрос побочными моментами, привлекать посторонние обстоятельства, личные инсинуации и пр. с целью компрометации. Нельзя нарушать в борьбе пропорции, преследуя задачи компрометации. Это ведет неизбежно и к принижению и к сужению идейной верхушки. А что значит это сужение? Оно означает неизбежное усиление аппаратных методов. Почему? Потому что недостаток силы убеждения приходится возмещать принуждением. Если бы мы договаривались внутри Политбюро, хотя бы путем некоторой внутренней «драки», основанной на добросовестном отношении друг к другу, то мы в большинстве случаев могли бы идейным путем отстаивать наши решения перед партией. Если же дальше пойти по линии этой взаимной компрометации, тогда, несомненно, придется усиливать методы зажима. Все большее и большее ослабление идейного авторитета руководящей группы неизбежно придется возмещать аппаратным методом, который в известных пределах может заменить идейное влияние, но только в известных пределах. Смешно, когда мне приписывают ребяческие мысли о ненужности или маловажности аппарата, дисциплины и пр. Я так же, как и другие, проходил школу Владимира Ильича, может быть, не так долго, как другие, но проходил в такую эпоху, когда можно было научиться и, смею думать, кое-чему научился у Владимира Ильича. [Мы там договаривались, договаривались по всем вопросам. Мы неизбежно все это разрешали без идейного сужения.] Значение мощного централизованного аппарата я понимаю не хуже других. Но я понимаю также, что аппарат не всесилен. И когда аппарат начинает заменять идейные авторитеты, разрушать авторитеты, создавать авторитеты, то он идет тем самым навстречу величайшим опасностям. Вот почему я не могу принять теории компрометации, я её решительно отвергаю. Что же сейчас нужно? Нужно создать условия коллективной работы в Политбюро, действительной коллективной работы, т.е. когда приходишь в Политбюро, то не наталкиваешься на готовое уже решение и не думаешь о том, [что будешь говорить, и что это будет сказано] как преподнести то или другое деловое предложение, и не будет ли оно за твоей спиной понесено по всем районам. [Я подхожу по существу, например, в вопросе о Японии. Мне приходил этот вопрос в голову, приходил вопрос о войне. Я думал, что если я внесу этот вопрос, я внесу его смело и он никак не будет истолкован по-другому. Я бы спокойно внес этот вопрос, чтобы узнать в каком направлении и как реагируют, как сочувствуют или не сочувствуют.] Да вот, чего же лучше, свежий пример, взять хотя бы сегодняшние мои предложения, касающиеся Китая и Японии. Вопрос серьезнейший, с ним до известной степени связана судьба нашей революции. Прорабатывая имеющийся у нас по этому поводу материал, я думал не только о вопросе по существу, но и о том, как я внесу этот вопрос, не натолкнусь ли на готовое решение, не выйдет ли осложнений вместо пользы, не будет ли моя инициатива истолкована по-другому. И вот вместо того, чтобы спокойно внести этот вопрос по существу, я внес его «по направлению», чтобы прощупать, можно ли делать второй шаг. У меня раньше никогда не было такого рода опасений, а сейчас, когда применяется система компрометации, у меня эти опасения есть, ибо каждый раз рискуешь утопить вопрос. Я считаю, что это глубоко ненормально, и думаю, что лучше будет [чтобы этих опасений не было] для партии, если мы это устраним. [Я думаю, что не было ни одного вопроса в Политбюро, который можно было бы информировать. Если кто хочет информировать решение, пусть напишет записку. Но если приходится аргументировать не только в зависимости от того, что хочешь по данному вопросу сказать, но если это истолковывается как шаг и не знаешь как истолкуют твой вчерашний разговор и проч. и когда все это перекашивается, я считаю — это неподходящий способ.] Когда кусочки наших прений пускаются по аппарату в районы, то это ведь не информация, а дезинформация, ибо при такой передаче дело неизбежно перекашивается, а ты лишен возможности даже поправить и разъяснить. Я думаю, что мы из партийных потрясений этих последних лет политики компрометации должны сделать основной вывод и сказать: это неподходящий способ. Мне кажется, что и можно и должно усилиями доброй воли восстановить в Политбюро возможность действительно добросовестной, коллективной работы без вытеснения, без компрометации. Это благотворно скажется на всем режиме партии.

Текст выступления В.М. Молотова в стенограмме с авторской правкой значительно переработан стилистически, полностью восстановить его не удалось. — РОССПЭН.

Молотов. Тов. Каменев говорил [насчет формального постановления, если губкам постановил, он вообще прав, с этим формальным фактом надо считаться], что формально постановление губкома правильно, но можно убеждать Ленинградский губком в необходимости изменения этого решения. Я думаю, надо считаться не только с [самим Ленинградским губкомом] решением Ленинградского губкома партии, но и с решением партийной конференции. А решение это уже имеется.

[Голос. Советовался кто-нибудь?]

Молотов. [Там было, присутствовали,] В Ленинграде был ряд членов ЦК, и они наблюдали, какое было там отношение к [Ленинграду] вопросу, который мы обсуждаем не только на губернской конференции, но и на всех коллективах. [То, что нам хорошо понятно,] Мы, ездившие в Ленинград, доложили об этом в письменном докладе. Конечно, если бы это было нужно, губком убеждать можно. Ленинградский губком находится недалеко от Москвы. Но дело в том, что и партийная конференция [размышляла] высказалась по существу этого вопроса и вынесла свое решение по вопросу о составе губернского комитета единогласно. [Комитет составился позже, никто не предлагал изменять,] Когда выбирался губком, никто предложения о введении в состав Ленинградского губкома т.т. Зиновьева и Евдокимова не вносил. Никто! Само собой понятно, что это является отражением мнения [довольно] широких партийных [групп] масс. Можно сказать, что не все в Ленинграде думают так, что есть такие, которые думают, что снятие было неправильно. Наверно, есть такие товарищи, я не сомневаюсь в этом, но, с другой стороны, надо считаться с основными итогами отчетной кампании о съезде, а она продолжалась в течение месяца. [Было вынесено предложение серьезно обсудить на ряде коллективов, обсуждение продолжалось не на одном собрании, а на нескольких собраниях.] Члены ЦК, командированные для разъяснения решений съезда, [участвовали активно] играли в ней важнейшую роль, но надо иметь в виду, что оппозиция в этой кампании также участвовала активно. Говорить, что в Ленинграде была односторонняя дискуссия, неправильно. На [некоторых] коллективах выступали Сафаров, Глебов-Авилов, Минин и др. — все видные работники из оппозиционеров. В ряде случаев им некоторое время удавалось удержать настроение, особенно в таких коллективах, где рядом организационных мер рабочие ограждались от доступа на предприятия тех, которые могли бы защищать линию съезда. Мы знаем это в особенности на примере Путиловского завода. [Но факт: то, что произошло в Ленинградской организации, это есть ни в коем случае, ни с какой партийной позицией нельзя назвать, это было раздевание бюро коллективов, это было не разногласие, это были перевыборы.] Но мы знаем и итоги отчетной кампании. То, что произошло в ленинградской организации, это ни в коем случае нельзя назвать разгромом коллективов, это были перевыборы бюро коллективов, что делалось по желанию преобладающей массы этих коллективов. Не всегда единогласно, но в большинстве случаев подавляющей массой, коллективы высказывались за линию съезда, и вслед за тем они изменяли состав бюро коллектива, особенно освобождаясь от тех, кто пытался раньше навязать другую точку зрения, точку зрения оппозиции. Я отмечаю, что только в тех случаях, когда в коллективе намечалось явное большинство в пользу съезда, партийная масса без всякого давления сверху изменяла состав бюро коллектива и выбирала людей, которые вернее держались на общепартийной линии. [Это было мнение партийной массы.] Говорить, что после съезда бюро коллективов разгонялись в ленинградской организации, это значит совершенно искажать картину, изображать дело не так, как было на самом деле. Тов. Зиновьев говорил: [много] знаем мы, как [ленинградцы выносили свою линию, как она единогласно принималась, в частности, в составе губернского комитета и районного комитета] единогласно принимаются решения районных и губернских конференций. Это тоже плохая попытка изобразить дело так, что даже в той самой организации, от имени которой пытаются здесь апеллировать, от имени которой пытались защищать свою позицию, что [не может быть ни борьбы мнений,] и тут нет и не было действительно правильного обсуждения основных вопросов партийной политики. Это отражает безотрадные взгляды на партию. На самом деле, как раз на примере обсуждения итогов XIV съезда мы имеем внимательное обсуждение основных вопросов нашей политики в партийных массах и очень активное участие масс в этой дискуссии. [Именно] Партийные массы [и многие партийные] во всей организации собирались на коллективы нормальнее, чем это было обычно до партийного съезда. [Кто может защищать тот факт, что на партийный съезд ленинградская организация явилась с единогласной делегацией, что это происходило без действительного нажима и без явного режима, который составила оппозиция ленинградской организации, никто этому не может поверить. После съездовского периода, само собой разумеется, изменился и режим, и то, что мы, члены ЦК, работавшие в Ленинграде в этот период, решительно выступили за изменение режима, решительно поддержали мнение, начали работать не в партийном активе, а в партийной массе. Это было отражение мнений партийной массы.] А между тем кто может защищать, что появление на партийном съезде ленинградской делегации, состоящей исключительно из оппозиционеров, что это могло произойти без усиленного нажима и без создания в организации режима, который, будучи вскрыт, ударил по самой оппозиции в ленинградской организации. После съезда одной из важнейших задач в ленинградской организации было изменение этого недопустимого внутрипартийного положения. Мы, члены ЦК. работавшие в Ленинграде в этот период, решительно поддерживали необходимость этой перемены. Мы начали нашу работу не так, как нам предложили прежние руководители Ленинграда, не с партийного актива, а с партийной массы, желая сразу подойти к подлинным настроениям организации. И итоги нашей работы, мы думаем, отражают мнение партийной массы гораздо больше, чем это было до партийного съезда.

Я не хочу сказать, что у нас в партийном режиме, у партии в целом или в ленинградской организации сейчас все обстоит благополучно. Этого я не утверждаю и не могу утверждать. Недаром мы приняли, и не по инициативе тов. Зиновьева, перед съездом обращение к партии о проведении внутрипартийной демократии. Тов. Зиновьев хоть и был в составе редакционной комиссии по этому обращению ЦК, но вставил в него всего несколько слов. Ясно, что это обращение было принято для того, чтобы исправлять режим, смягчать и улучшать методы руководства. Нажим по партийной линии у нас во многих случаях переходит нормальные границы, и исправления здесь необходимы. Но одно дело, когда защищают свободу всех группировок, всех, даже бывших групп и течений и т.д. Это предложение на партийном съезде не было принято. И другое — предложение, [за изменение] направленное на улучшение режима, за более последовательное проведение внутрипартийного демократизма, последнее — необходимая мера.

Сталин. С тем чтобы партия не превращалась в дискуссионный клуб.

Молотов. Я к этому и подхожу. Возьмите линию, которую вел тов. Зиновьев до съезда и теперь. Теперь он кается, он говорит сегодня: я каюсь, я делал ошибки против демократии, но мы знаем, что в течение года до партийного съезда против чрезмерного зажима политики Зиновьева приходилось многим бороться. Это сказалось и по вопросу о тов. Троцком. Все это знали. Несмотря на то, что хозяйственный перелом наметился не с XIV съезда, тов. Зиновьев, только оказавшись в меньшинстве, заговорил о демократии. [Я считаю, то, что мы сделали против Троцкого, было необходимо, я считаю, мои статьи, может быть, слабые, но все-таки известной необходимостью были вызваны.] Я думаю, если говорить о партийном режиме, то не тов. Зиновьеву об этом говорить. Он в отношении партийного режима был наиболее крайним, наиболее зажимистым, а с января 1925 г. ЦК приходилось по этой части останавливать именно т. Зиновьева. Тов. Зиновьев меньше других понимал до последнего времени необходимость внутрипартийной демократии и больше всего доказывал необходимость стопроцентной «монолитности», [которую рекомендовал тов. Ленин и которую развивал тов. Зиновьев] смысл которой в истолковании тов. Зиновьева известен.

Теперь о т. Троцком. Если т. Троцкий пытается доказывать, что он ведет совершенно правильную линию, что никаких своих взглядов не скрывает, говорит, как думает, то у меня, признаться, на этот счет имеются сомнения. Нигде по поводу XIV съезда тов. Троцкий не говорил. Между тем никто ему не запрещал защищать решения XIV съезда. Тов. Троцкий во многих своих политических выступлениях нигде не попытался этого сделать.

Троцкий. А у текстильщиков?

Голос. У вас там очень мало о XIV съезде.

Молотов. У вас есть темы вроде «Европа и Америка», еще, может быть, некоторые излюбленные вами темы*, но не о XIV съезде [его директивах] и не об общепартийных решениях. Если говорить о выступлениях, то нужно добиваться, чтобы все члены ЦК чувствовали себя ответственными за проведение решений XIV съезда и за решения ЦК. [Они считают, что имеют право говорить о чем угодно, что они свободны в выборе темы, не так дело обстоит.] Наша партия тем сильна, что она добивается единства действия, единства выступления по основным вопросам.

* Брошюра Троцкого «Европа и Америка» вышла в конце февраля 1926 г. В 1925-м году Троцкий выпустил книжку «Куда идет Англия?», брошюру «К социализму или к капитализму?» и другие книги и брошюры. Блестящая публицистика ведущего теоретика партии костью в горле стояла у недалеких прагматиков и эклектиков типа Молотова и Сталина, набиравших вес в партии. В личном плане, Молотов давно вынашивал завистную злобу к Троцкому, который не скрывал своего презрения к недалекому, хотя весьма усидчивому секретарю ЦК и ближайшему помощнику Сталина. — /И-R/

Я закончу вопросом, для чего потребовалась Евдокимову, Зиновьеву и Каменеву стенограмма настоящего заседания? Чем это объяснить? Я не ожидал, что тов. Зиновьев будет настаивать на стенографировании заседания. Этим тов. Зиновьев хочет, видимо, подчеркнуть, что продолжает занимать особую линию в нашей партии. Есть решение съезда — это одно, а кое у кого есть особая линия, и это стараются раздувать, [отдельные факты, отдельные ошибки партии, отдельные примеры] подчеркнуть перед всей партией. Для этого переходят к ожесточенной критике режима партии, снова ведут полемику со съездовскими решениями. Для чего это нужно? Это является отрытым продолжением ошибочной позиции, взятой на XIV съезде. Гораздо лучше было бы, если, несмотря на разногласия, которые были до XIV съезда и на самом съезде, вы добивались бы единства выступления всего ЦК.

Зиновьев*. Что касается последних слов т. Молотова о необходимости более дружной совместной работы, то всем понятно, что это зависит от большинства Политбюро. Мы на это согласны. О III конгрессе; здесь вспоминают III конгресс. Если товарищи пожелают, можно с документами в руках установить картину. О «фракциях» на наших совещаниях с т. Лениным говорили, конечно, только в шутку.

* В неправленой стенограмме имеется помета стенографистки: «Выступление почти не слышно». — РОССПЭН.

Троцкий. Правильно.*

* В стенограмме с авторской правкой реплика Л.Д. Троцкого вписана Г.Е. Зиновьевым. — РОССПЭН.

Зиновьев. Затем, когда часть немцев, во главе с тов. Тальгеймером, говорила об «электрификации умов», само собой разумеется, что мы с Бухариным были против этого. Спорили относительно тактики «открытого письма», линии, тогда только что намечавшейся. Относительно открытых писем были действительно у меня некоторые ошибочные сомнения. Спорили относительно мартовского восстания. Спорили относительно Леви, которого левые исключили. Спорили относительно Клары Цеткин, ушедшей из ЦК вместе с Леви. И, в конце концов, на съезде, выступили с общим мнением. [Это может быть связано, конечно, с той частью, которая была согласована и которая допускала наше общее решение.]

Все это было при Ленине. А он умел добиваться убеждения товарищей. Он не создавал «теории» компрометации товарищей, в чем-либо ошибшихся (даже тогда, когда ошибка действительно была). И он умел признавать свои собственные ошибки: пример — дело Леви, о котором мы тоже спорили с В.И. во время III конгресса.

Тов. Сталин затронул здесь вопрос относительно [споров об] октябрьской нашей ошибки. Он прекрасно знает, что он делает. Совершенно верно, что Владимир Ильич предлагал в отношении меня, Рыкова, Каменева и др. очень острые меры.

Сталин. Насчет Рыкова [и других] исключения он не предлагал. Нечего тут Рыкова припутывать. Это было до восстания.

Зиновьев. [Допускаю. Совершенно верно.] Мы с Рыковым сделали тогда одну и ту же ошибку. Ведь это всем известно. Об этом я рассказывал в печати подробно в своей статье «Большевизм или троцкизм» и в ряде других, более ранних своих выступлениях. Считаю, что если бы наши расхождения продолжались бы по этой линии, мы, конечно, не могли бы быть в одной партии. Но они не продолжались, они были эпизодические, на пару недель. И Владимир Ильич тогда через самое короткое время [говорил со мной, он] констатировал, что расхождение было эпизодическое. Он позвал меня и спросил: видишь, что ошибался? Вижу! — Конец? Конец! Вот как было дело. Как известно, Владимир Ильич в печати затем через два года писал, что не следует возвращаться к этой ошибке, ибо она исправлена. По инициативе Ленина я был через пару недель после 25 октября 1917 г. поставлен на пост председателя СПБ совета — пост, с которого вы меня сегодня снимаете. По инициативе Ленина я был избран председателем Коминтерна. В течение 6 лет после этой моей ошибки, как и в течение 14 лет до этого, мы работали с В.И. рука об руку без единого расхождения. Вот почему Ленин и писал, что к этой ошибке не надо возвращаться.

Троцкий. Он сказал еще и другое, он сказал, что не надо напоминать о прошлом небольшевизме Троцкого.

Зиновьев. Верно. Кроме того, в завещании он сказал, что надо обдумать меры, чтобы заменить т. Сталина на посту генерального секретаря, и мотивировал не только грубостью т. Сталина, но тем, что он (Сталин) не всегда сумеет правильно пользоваться громадной властью, концентрирующейся в руках генерального секретаря. Но совершенно верно, что я и другие думали относительно т. Сталина, что это не так. И на XIII съезде в товарищеских беседах, в делегациях мы боролись против этого мнения. Очень может быть, что мы совершили ошибку как раз там, где надо было сделать иначе.

Молотов. Бороться было не с кем, кстати.

Зиновьев. Так вот, если вспоминать, что предлагал Владимир Ильич против нас, то надо признать, что он отказался от этого, и через короткое время, когда ошибка была нами признана (что заявлено было мной десятки раз в печати), Владимир Ильич считал эту ошибку исчерпанной и взял на себя инициативу поставить нас на самые ответственные посты. Между тем как предложенное им решение относительно снятия тов. Сталина он никогда назад не брал. [Во всяком случае, оно существует. Если же говорить об этой истории, тогда надо и это вспоминать.]

Наконец, об истории наших размолвок. Тов. Сталин сказал, что размолвки наши начались с вопроса о Троцком. К этому существует очень большой интерес в партии, и я бы хотел сказать, в чем действительно были причины и каковы были размеры этой размолвки. В январе 1925 г. перед вынесением решения относительно т. Троцкого предварительным совещанием цекистов-ленинцев* было принято решение, которое хорошо известно участникам этого предварительного совещания. Было принято решение в результате обмена мнений такое: тов. Троцкого не следует снимать сразу с Политбюро, следует ангажировать на это съезд, как говорил Сталин. Решено было не выбирать Троцкого в ЦК на будущем, т.е. XIV съезде. Причем я и другие, мы требовали немедленного устранения из Политбюро, потому что считали, что, сказавши стране и партии то, что мы сказали о Троцком, в Политбюро его оставлять нельзя. Решение не выбирать Троцкого в ЦК было принято большинством, при двух воздержавшихся, за были все остальные (человек 45). Было принято решение на самом съезде вести дело к неизбранию Троцкого в ЦК. Это было в январе 1925 г. Но мало того, за пару дней до открытия XIV съезда на частных совещаниях, о которых рассказывали и на самом съезде, когда делались известные попытки отговорить нас от открытого выступления на XIV съезде. прямо и определенно предлагалось нам в виде «компенсации», что мы (т.е. большинство) будем вести к выполнению принятого решения и, по меньшей мере, к устранению Троцкого из Политбюро. Это говорил нам тов. Сталин за два дня до открытия XIV съезда. Так что у нас здесь были общие ошибки. Конечно, особая горячность была особенно с моей стороны, что я и признаю. Я считал, что раз мы сказали, что т. Троцкий может повести партию в сторону от большевизма, — а мы считали нужным сказать это всей стране и партии — то нельзя оставлять в Политбюро. Но чтобы наши подлинные расхождения со Сталиным и др. были именно в этом пункте, тот, кто знает взаимоотношения наши, тот подтвердит, что это не так. В одной из резолюций губкома говорилось о применении известного пункта резолюции X съезда об исключении члена ЦК — говорит Сталин. Но ему известно, что мы совместно с ним, т.е. т. Сталиным, приняли негласно решение-инструкцию, что, если некоторая часть губкомов выскажется за более резкие меры против Троцкого, то это будет хорошо.

* Здесь Зиновьев объясняет механику организации нелегального блока противников Троцкого в верхах партии. Под названием «цекисты-ленинцы» эта группировка организовывала тайные фракционные совещания и принимала организационные и политические решения, обходя и подрывая нормальные партийно-идейные методы обсуждения и решения вопросов. — /И-R/

Троцкий. Кремницкий из Читы требовал исключения.

Косиор. Там другой был.

Троцкий. А Кубяк был тот же?

Косиор. Кубяк был!*

* В стенограмме с авторской правкой текст реплики внесен, вероятно, редактором. — РОССПЭН.

Кубяк Н.А. (1881—1937) член ЦК в 1923—1934 гг. и ярый сторонник Сталина в это время. Это его не спасло от расстрела. — /И-R/

Зиновьев. Так вот как дело обстояло.

Еще несколько слов относительно Коминтерна. Здесь говорилось, что «мои агенты», как сказал тов. Сталин, вели какую-то недопустимую работу, а он. Сталин, поступал по отношению к ним мягко. Я заявляю, что это абсолютно неправильное заявление. Если есть какие-нибудь «агенты», которые вели какую-нибудь работу, надо найти их и сделать все выводы. Что касается тов. Гуральского, то в специальной комиссии, которая была назначена не мною, а большинством, ни одним словом не установлено, что это мои «агенты». И вообще установили только то, что тов. этот добивался, чтобы резолюции на Западе иностранными партиями не выносились, что признал необходимым и ЦК. Поэтому мне кажется, что само это заявление Сталина подтверждает только то, что я говорил о «работе» против меня в Коминтерне, и ясно показывает, в какой обстановке приходится вести работу в Коминтерне.

Почему, говорит Сталин, так «легко» удалось добиться «успеха» в Питере? Потому что выступление большинства ЦК совпало с порывом к демократизму. Неужели этот «порыв» имеется только в Ленинграде, а в Москве, например, не имеется? Тов. Жуков является здесь сейчас единственным всамделишним ленинградцем, потому что мы [липовые] «бывшие» ленинградцы, поскольку здесь живем под началом тов. Угланова. Что же говорит Жуков? Жуков говорит, что «растасовка» ленинградской организации была тяжелая, конечно, штука. Если вам «растасовка» больше нравится, чем разгром, могу с этим согласиться. Когда Сталин говорит «околоточные», то все было бы хорошо, если бы этих «околоточных» было 10, 100, 500, 1000 чел. А у вас выходит что-то уж очень много «околоточных». Как же так? 7000 снятых! Сняты все бюро коллективов в организации в 90 тыс. чел.

Молотов. Громадное большинство из них отказалось, это же известно.

Зиновьев. Так вот слишком много этих «околоточных». И если вы находите, что «порыв к демократизму» хорошее дело, нельзя ли это же сказать и другим организациям? Вы ссылаетесь на письмо ЦК, на обращение перед партийным съездом о необходимости демократии. Я тоже был за это письмо. Но если через две недели после этого письма у ленинградской организации за то, что она высказала другое мнение, отнимают газету и учиняют над ней разгром или «растасовку», [если угодно] то ясное дело, что действие этого письма [на которое рассчитывали, оно] уничтожается, [или по крайней мере упраздняется] нейтрализуется.

Теперь вокруг [этого] вопроса о демократии в партии надо не шутки шутить. Надо понять то, что в этом отношении действительно надо сделать что-то. Что необходимо действительно [внести новое содержание] провести демократию в партию, прекратить зажим. В 1926 г., когда и по советской и по профессиональной линии мы проводим демократию, расширяем права крестьян и т.д.. необходимо сделать это тоже и по отношению к [Ленинградской организации] партии.

Что же касается заявления о необходимости коллективной работы, я к этому вполне присоединяюсь. Но повторяю, что это дело зависит от большинства Политбюро, от большинства ЦК. Каждый из нас будет работать там, куда поставит его ЦК. Каждый из нас использует для защиты своих взглядов внутри партии все то, что ему разрешается уставом нашей партии, решениями партсъездов и решениями последнего съезда.

Каменев. Тут тов. Троцкий произнес речь о том, как хорошо было бы вырабатывать на Политбюро коллективное мнение. Я думаю, что каждый из нас присоединится к этому мнению, что действительно было бы хорошо выработать коллективное мнение на Политбюро. Но я спрашиваю, зачем Сталин сейчас, при выработке коллективного мнения, счел возможным вспомнить о том, что Ильич предлагал исключать таких-то лиц? Для чего это он делал?

Сталин. Потому что вы старое стали вспоминать.

Каменев. Мы говорили, что Ильич после III конгресса никого не предлагал исключать. Это было на самом деле так. Вы теперь предлагаете совсем другое, вы предлагаете метод, от которого на съезде мы сознательно воздерживались. Когда я на съезде сказал фразу о том, что Сталин не может объединить вокруг своего имени большевистского штаба, и когда съезд шумно протестовал против этого и устроил Сталину овацию, я бы мог перерезать эту овацию, если бы сказал, что я ведь только повторяю слова Ильича и ничего больше.

Сталин. Почему же ты не сказал?

Каменев. Потому что я не хочу прибегать к таким методам. Я думаю об интересах партии. Тов. Сталин предлагает, считает необходимым при стенограмме повторять, что Ильич предлагал нас исключать. Это он делает для давления на сознание партии. Я готов все вспомнить, потому что ты вспоминаешь то, что давно покрыто самим Владимиром Ильичом. Это предложение было до октябрьского восстания, а во время восстания никто иной как Ильич поставил меня Председателем II съезда Советов, проводившего восстание. И потом он сам, несмотря на то что я сидел в то время в тюрьме в Финляндии, не был на VII съезде партии и не был введен в ЦК, сам ввел меня в ЦК и при всех дальнейших выборах в ЦК и в П.Бюро сам всегда выставлял меня и выступал против всех, кто, ссылаясь на старые ошибки, пытался выступать против меня. Наконец, перед смертью Владимир Ильич сам поручил мне редактирование своих сочинений и свой архив. Я ценю это как высшее доверие своего великого учителя и вижу в этом, что Ильич считал, что я загладил своей работой свои ошибки. Этого сознания у меня не вырвут никакие нападения Сталина.

Какие выводы из этого? Ильич никогда не создавал и не ставил задачи дискредитирования того или иного работника. Он был готов уничтожить того или иного работника политически в данный момент, но чтобы Ильич когда-нибудь поставил задачу дискредитировать те или иные группы работников и шел бы систематически к этой цели, этого об Ильиче никогда никто не скажет. Наши разногласия пошли не с Троцкого, а с выступления тов. Сталина в газете «Правда» против меня и Зиновьева в августе 1924 г.*, и разве это не встретило сопротивления со стороны тех, кто стоял близко около руководства, и разве это не было началом работы над сознательно поставленной задачей дискредитировать ряд товарищей, и потом не проводилась ли эта задача в течение полутора лет с величайшими усилиями? Все это было так. Нельзя говорить после этого, что мы шли к разногласиям по вопросу о Троцком. Дело началось с того, когда Сталин опубликовал [что Каменев не занимается теоретической работой, а Зиновьев хочет диктатуры партии.] в газетах прямое нападение на Зиновьева и Каменева независимо от всяких разногласий с Троцким. Все это было определенной политической целью, которая была доведена до конца и с большим успехом на съезде.

* Вероятно, Л.Б. Каменев ошибается. Начало конфликта внутри «тройки» было положено докладом И.В. Сталина «Об итогах XIII съезда» 17 июня 1924 г., в котором он обвинил Л.Б. Каменева и Г.Е. Зиновьева в нежелании заниматься теоретической работой и в ряде ошибок в толковании ленинского наследия. Доклад был опубликован 20 июня в «Правде» и вызвал резкую реакцию «коллективного руководства». Конфликт был урегулирован на пленуме ЦК ВКП(б) (16—20 августа). 23 августа 1924 г. в «Правде» появилась статья без подписи «К вопросу о диктатуре пролетариата и диктатуре партии». — РОССПЭН.

По вопросу о поведении в связи с Троцким тоже наговорено много неправильного. Когда нужно было делать выводы из дискуссии. разве вы сказали: нет; мы решительно против всяких оргвыводов. Нет, тогда вы говорили о том, что мы не будем выбирать Троцкого в ЦК на следующем съезде. А мы говорили…*. Здесь каждый хочет себя реабилитировать**. Ты вместе с Бухариным был против. Нужно записать, что Рыков воздержался по этому вопросу.

* В неправленой стенограмме имеется помета стенографистки: «Ворошилов что-то говорит, но не слышно». — РОССПЭН.

** В неправленой стенограмме имеется помета стенографистки: «Рыков — не слышно». — РОССПЭН.

Я спрашиваю о политическом смысле этого? Действительно так пришлось, что вся история XIV съезда этим объясняется?

Ворошилов. На кого вы рассчитываете? На людей, которые не были в течение полутора лет на тех склоках и драках, какие у нас происходили? Те, кто был, открыто смеются Вам в глаза. Вы думаете, что это наивные люди? Напрасно.

Каменев. Я надеюсь, тов. Ворошилов, что вы изложите, как все это было. А было так, по-моему мнению, что вы все говорили и заявляли, что будете против того, чтобы Троцкий был членом ЦК, а мы говорили, что впредь до съезда Троцкий не может быть членом Политбюро. Сразу мы совместно снимали его с поста Председателя Реввоенсовета. [Вы] Мы вели тогда полемику с Троцким не по советской линии, а по партийной линии, и вы делали из партийного спора выводы по советской линии, в сторону снятия его с советского поста. Мы считали, что это неправильно. Может быть, мы ошибались. [Я говорил, что] Мы недооценивали настроения партии, но прямая неправда изображать дело так, что одни хотели сохранить Троцкого, а другие не хотели. Ничего подобного не было.

Молотов. [Это было] Неоднократно доказывали, что это отразится на всем режиме партии.

Каменев. Я видел, как это отразилось на режиме партии и как отразилось в Ленинграде. Итак, при разногласиях совсем не в Троцком дело заключалось. Вы это великолепнейшим образом знаете

Сталин. [Может быть, в «пещере заключается?] Может быть, вспомнишь о «пещере?»

В июле 1923 года, находившиеся одновременно на отдыхе в Кисловодске, Зиновьев и Бухарин выдвинули заявление об упразднении Оргбюро и расширении Секретариата, с целью ограничить роль Сталина. Они созвали неформальное, тайное совещание для обсуждения этого вопроса в пещере возле Кисловодска. На этом собрании присутствовали отдыхавшие поблизости сторонники Зиновьева, Евдокимов, Лашевич и Фрунзе, и сторонник Сталина, Ворошилов. Ворошилов был единственным возражавшим против плана потеснить Сталина. Предложения «пещерного совещания» были вскоре отброшены двумя отсутствующими членами тайной «тройки», Сталиным и Каменевым. — /И-R/

Каменев. Я в пещере не был и ничего об этом сказать не могу. Первое наше разногласие началось не с Троцкого. Ты выступил со статьей против меня и Зиновьева из-за Троцкого?

Сталин. Нет.

Каменев. Вот именно. Поэтому я думаю, что мы можем теперь идти двумя путями, мы можем идти к дальнейшему осложнению внутрипартийного положения, и я признаю, что на этом пути логика на стороне Ворошилова. Ворошилов среди нас самый логичный человек, и при этом объемлющий все проблемы. Он говорит: была дискуссия, надо сделать оргвыводы, надо всех снять. Правильно. Но мне кажется, что вы сами не можете этого сделать и не хотите сделать, раз вы оставляете в Коминтерне Зиновьева. Тогда вы не осложняйте дела и не ссылайтесь на демократию, когда решаете снять Зиновьева с поста. Ленинградская организация, конечно, охотно послушается ЦК, если ЦК скажет, что из интересов партии, из интересов единства, из интересов изжития склоки не нужно сейчас этого делать. Что вы думаете, что не сможете этого провести? Этому вы сами не верите.

Сталин отредактировал в свою пользу запись своего выступления. Мы даем обе версии. — /И-R/

 

Неправленая стенограмма, спрятанная в архив. Отредактированная версия для сведения партийного актива.

Сталин. Я начну с того, чем кончил т. Каменев. Если бы у кого-либо из членов Центрального Комитета была бы уверенность в том, что т. Зиновьев хочет сложить оружие против ЦК, мы бы об этом не говорили. Но до сих пор мы этого не видим, наоборот, мы видим, что вы вдвойне готовитесь, все это видят. Именно потому, что вы держите камень за пазухой и накапливаете боевые снаряды для того, чтобы потом стрелять в партию, один из вас говорит, что через два месяца все изменится, другой говорит, что «мы еще посмотрим».

Ворошилов. 1412-ный съезд.

Сталин. Я начну с того, чем кончил т. Каменев. Если бы у Центрального Комитета была уверенность в том, что т. Зиновьев готов сложить оружие, готов подчиниться партии, то вопрос не принял бы столь острой формы. В том-то и дело, что у нас нет уверенности в этом, нет оснований для этой уверенности. Наоборот, все видят, что вы держите камень за пазухой и накапливаете боевые снаряды для того, чтобы потом стрелять в партию, причем одни из вас говорят, что «через два месяца все изменится», другие говорят, что «мы еще посмотрим».

Ворошилов. 1412-инный съезд.

Сталин. Именно поэтому встал вопрос о т. Зиновьеве. При этом вашем настроении есть попытка опять вернуться к двоецентрию.

О восстании. Каменев вспомнил об этом, вспомнил, что Ленин… (не слышно) и меня ругал предателем. Да, почему этого не сказать, странное дело.

Сталин. А третьи стараются восстановить на наших глазах двоецентрие в партии. Вы сами виноваты в том, что в партии нет в отношении вас прежнего доверия.

Первый раз слышу, что Ленин доверил т. Каменеву издание своих сочинений без ведома и согласия партии, как уверяет нас в этом Каменев. Первый раз слышу, что Ленин «поставил» Зиновьева председателем Ленинградского совета без согласия партии. Не думаете ли, что Ленин раздавал пожизненные должности? Не думаете ли, что Ленин не считался с мнением партии?

Об ошибках Каменева и Зиновьева в октябре, Каменев обижается, что я вспомнил об этих ошибках. Я вспомнил о них потому, что Каменев неверно охарактеризовал организационный метод Ленина.

Каменев. А почему 8 лет об этом не говорили?

Сталин. Так как ты вспомнил, я думаю, что об этом можно говорить.

Каменев. На III съезде ты вспомнил об этом.

Сталин. Теперь не III съезд. Я беру факты. Почему можно об ошибке Бухарина говорить везде и всюду, а об ошибках Каменева и Зиновьева нельзя говорить в партии? С каких это пор? Почему это? Мы обязаны об этом говорить, мы обязаны об этом писать и учить партию. Мы обязаны говорить о том, что были ошибки. Как мы легализовали давно ошибки тов. Бухарина, почему ошибки Бухарина можно носить по рукам и критиковать их, а об ошибках Зиновьева и Каменева нельзя говорить? Можно и должно говорить.

О завещании здесь вспомнили. Как будто мы прячем его. О чем говорится в нем? О том, что нельзя тыкать в нос т. Троцкому его ошибки, ошибки, которые…

Ворошилов. Которые были не случайностью.

Каменев. А почему 8 лет об этом не говорили?

Сталин. Потому, что не было в этом необходимости, а теперь она появилась.

Каменев. На III съезде ты вспомнил об этом?

Сталин. Теперь не III съезд. Я беру факты. А факты говорят, что Ленин требовал исключения Каменева и Зиновьева. Почему можно об ошибке Бухарина в период Бреста говорить везде и всюду, а об ошибках Каменева и Зиновьева нельзя говорить в партии? Откуда такая привилегия? Имеем ли мы право фальсифицировать историю партии? Конечно, не имеем. Но не следует ли из этого, что мы должны учить партию, ни в коем случае не скрывая от партии ошибок тех или иных руководителей. Так в чем же дело?

Вспомнили о письме Ленина. Так что ж, давайте вспоминать.

Оно известно XIII съезду. О чем там говорится?

О небольшевизме и ошибках Троцкого.

Ворошилов. Которые были не случайностью.

Сталин. Об ошибках Бухарина и Пятакова очень много сказали, а о принципиальных ошибках ни одного слова не сказано… (не слышно) о том, что я не гожусь и могу злоупотребить своей властью. После этого я два раза требовал отставки, пожалуйста, отпустите… то, что говорилось тогда, на съезде мы это повторяли. Что я сказал? Я точно передал завещание. Говорилось об ошибках, а о моих принципиальных ошибках не говорилось ни слова. Говорилось только о том, что я человек… (не слышно) причем говорил, что равноценного человека найти… Найдите и поставьте. Я не возражаю.

О теории компрометации. Тов. Троцкий об этом говорил, говорил, что это моя теория. Я не говорил об этой теории ни слова. Выходит так, что я являюсь сторонником теории компрометации. Это неверно. Я считаю, что раз разногласия в партии начинаются, раз есть борьба, то побежденный обязательно будет компрометирован. Нельзя без этого. Укажите мне хотя бы одну стадию внутрипартийной борьбы, чтобы одна часть лидеров не была бы скомпрометирована. Без этого нельзя обойтись. Кто проиграл, тот и компрометируется. И изображать это так, что я автор этой теории, это неправильно. Самый закон борьбы внутри партии таков, что тот, кто потерпел поражение, тот компрометируется. Что это за теория перерождения вождей? Кто об этом заговорил?

Сталин. Об ошибках Бухарина и Пятакова, об октябрьских ошибках Зиновьева и Каменева, которые названы тоже не случайными, и, потом, о грубости Сталина, причем рекомендуется при возможности подыскать другого секретаря, так как грубость — свойство не из хороших. Я там единственный, об ошибках которого не упоминается в письме ни единым словом. Таково содержание письма. А что я человек не мягкий и грубый, это вы все знаете. Я дважды просил Пленум ЦК освободить меня от обязанностей секретаря, но ЦК каждый раз отклонял просьбу. Я тут не виноват, если ЦК не находит нужным заменить меня другим. Что могут прибавить к этим фактам т.т. Зиновьев и Каменев?

О теории компрометации. Никакой теории компрометации нет и не бывало у нас в партии. Троцкий и Каменев не правы, говоря о такой теории. Компрометация тех или иных руководителей есть не теория, а неизбежный результат внутрипартийной борьбы. Когда оппозиция ведет борьбу против ЦК, то из этого не может не получиться некоторая компрометация ЦК. И наоборот, когда ЦК ведет борьбу против оппозиции, из этого тоже не может не получиться некоторая компрометация руководителей оппозиции. Более же всего компрометируются те, кто терпят поражение в результате » внутрипартийной борьбы. Это закон борьбы, которому подчинены мы все. Вспомните недавнее прошлое. Теория «перерождения» вождей нашей партии есть компрометация ЦК или нет? Кто первый выдвинул у нас вопрос о перерождении вождей нашей партии? Тов. Троцкий. Кто об этом заговорил первый? Тов. Троцкий.

Троцкий. Вы прочитайте, т. Сталин, вы так много искажали меня, что сами уже поверили этому.

Сталин. Как я могу искажать, когда я сам читал о том, что наши вожди могут переродиться, и приводилась аналогия с германскими вождями.

Троцкий. Это печатали специально, чтобы использовать как предлог для атаки против меня. Ведь это было послано в редакцию «Правды», почему никто меня не спросил, если можно было так понять мои слова? Почему меня не вызвали и не спросили?

Сталин. Я Вас не обвиняю, я только отмечаю факт что первый серьезный шаг в нашей партии после Ильича по вопросу о компрометации был предпринят т. Троцким.

Троцкий. Вы прочитайте, т. Сталин, что я на деле писал, вы так много искажали меня, что сами уже поверили этому.

Сталин. Как я могу искажать, когда все читали вашу статью в «Правде» в 1923 г. о перерождении наших вождей, где проводится аналогия с германскими оппортунистами.

Троцкий. Письмо это печатали специально, чтобы использовать как предлог для атаки против меня. Ведь письмо было послано в редакцию «Правды», почему никто меня не спросил, если можно было так понять мои слова? Почему меня не вызвали и не спросили?

Сталин. Я вас не обвиняю, я только отмечаю факт, что первый серьезный шаг в нашей партии по вопросу о компрометации ЦК был предпринят ни кем иным, как т. Троцким.

Троцкий. Это не так, ведь в это время уже была теория депопуляризации Троцкого в стране. Тов. Рыков рассказывал об этом всем своим друзьям и знакомым, рассказывал о том, что теперь нужно депопуляризовать Троцкого. Правду я говорю, т. Рыков?

Рыков. Не помню.*

Совесть не позволяет Рыкову отрицать заявление Троцкого о том, что кампания его дискредитации началась задолго до октябрьского (1923 г.) письма Троцкого против партийного бюрократизма и задолго до «литературной дискуссии». Рыков трусливо ссылается на плохую память, а Сталин цинично выручает его. — /И-R/

Сталин. Я прошу не горячиться, я только говорю о фактах прошлых. Мы эту статью читали. Вы говорите о том, что послали её в «Правду», но ведь одновременно вы послали её и в районы. Рабочие знали об этом, и ЦК не мог ставить себя в глупейшее положение, чтобы потом говорили о том, что ЦК зажимает рот и не дает печатать обращение Троцкого, которое в трех районах уже было оглашено. Никаких протестов со стороны Троцкого мы не имели, наоборот, Троцкий прислал эту статью для печатания. Что же это было? Троцкий вел борьбу, и это был один из способов ведения этой борьбы, одним из способов и явилась эта статья. Я не обвиняю здесь тов. Троцкого. Таков закон борьбы, но пусть он и нас не обвиняет, потому что мы тоже могли это сделать. Не изображайте из себя, товарищи, людей, которые чисты. Все мы занимались этим, все мы вынуждены были этим заниматься, поскольку у нас была внутрипартийная борьба. Всякая борьба ведет к разоблачению, разоблачения неизбежно ведут к компрометации. Тов. Зиновьев говорил здесь о воззвании пленума о внутрипартийной демократии. Если пленум ЦК по всем организациям перед съездом обращается с требованием, чтобы внутрипартийная демократия проводилась, это вполне… (не слышно). Странное дело.

Вы думаете, будет полная гарантия, когда мы стоим у власти. Я говорю, запишите это, не будет полной гарантии. А когда не будет? Пока у нас хозяйство складывается, пока мы правы. Потому что партия, которая правит, она вынуждена опираться на ту массу учреждений… (не слышно). Около 500 тыс. активных работников старались произвести в нашем государственном аппарате упрощение, сделать именно демократию, иногда бюрократизировались, это не надо забывать, бюрократизм, который висит над нашей партией. Вот причины, которые заставляют держаться нас именно не за полную демократию, не за полный демократизм. Если вы думаете за полную демократию, говорите это открыто. Полный демократизм это пустяки.

Троцкий. Это не так, ведь в это время уже была и «тройка», и теория депопуляризации Троцкого в стране. Тов. Рыков рассказывал об этом своим друзьям и знакомым, рассказывал о том, что теперь нужно депопуляризировать Троцкого. Правду я говорю, тов. Рыков?

Рыков. Не помню.

Сталин. Я прошу, тов. Троцкий, не горячиться, я только говорю о фактах. Мы вашу статью читали. Вы говорите о том, что послали статью в «Правду», но ведь одновременно вы послали её и в районы. Ведь вы её написали, а не кто-либо другой. Рабочие знали об этом, и ЦК не мог ставить себя в неловкое положение, не публикуя статью, чтобы вы не могли потом сказать, что вам зажали рот. А прислали вы тогда статью в «Правду», требуя её напечатания. Как можно было её не печатать при таких условиях? А объясняется все это тем, что Троцкий вел тогда борьбу с ЦК. Статья о перерождении была орудием борьбы с ЦК. Но из этой статьи получилась некоторая компрометация ЦК со стороны Троцкого. Таков закон внутрипартийной борьбы.

Я уже не говорю о Зиновьеве и Каменеве, которые подхватили потом теорию перерождения ЦК и дополнили её ленинградской теорией о термидоре, что не могло не повести к некоторой компрометации ЦК.

Таковы факты.

Напрасны поэтому попытки некоторых товарищей изобразить себя чистенькими. От фактов не уйдешь.

Тов. Зиновьев говорил здесь о воззвании пленума ЦК перед XIV съездом о внутрипартийной демократии как о пустяшной бумажке. Как совместить такую выходку с «демократизмом» Зиновьева? Если пленум ЦК ко всем организациям перед съездом обращается с требованием, чтобы внутрипартийная демократия проводилась, и если это обращение встречает всеобщее сочувствие в партии, то как можно назвать такой партийный документ пустой бумажкой? Чего, собственно, хотят товарищи, и какого демократизма они добиваются? Если они хотят полной демократии, то едва ли нужно доказывать, что полная демократия при диктатуре невозможна. Если хотят превратить партию в дискуссионный клуб, то мы не можем на это пойти, ибо наша партия есть боевая партия революционной борьбы и социалистического строительства, а не кружок дискуссантов. Если говорят о бюрократических пережитках или наростах в партии, то они есть и будут еще, ибо партия сплошь и рядом заражается от госаппарата узко-администраторскими методами. С этим нужно бороться, и мы будем бороться, не покладая рук, путем расширения и внедрения внутрипартийной демократии. Но надо помнить, что расширение это не может быть беспредельным, что оно будет и должно иметь известные рамки, необходимые для обеспечения единства партии и её пролетарской дисциплины. Без этого существование централизованной партии немыслимо.

Голос. Демократизм есть переходный, несколько ступеней.

Сталин. Что касается нынешнего режима, чего требует т. Троцкий, чтобы выступали, этого вы хотите. Нет. Чтобы каждому дать право в любой момент выступать и защищать свою точку зрения, этого вы требуете. Нет.

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 163. Д. 681. Л. 87-91. Подлинник. Машинопись.

Голос. Демократизм есть переходный, несколько ступеней.

Сталин. Что касается нынешнего режима, то чего, собственно, требует т. Троцкий? Чтобы все выступали, как им заблагорассудится?

Голос. Нет.

Сталин. Чтобы каждому дать право в любой момент выступать и защищать свою точку зрения?

Голос. Нет.

Сталин. Ведь мы не знаем даже позиции тов. Троцкого, за что он стоит, за решения XIV съезда или против них?

 

В стенограмме с авторской правкой текст выступления Л.Д. Троцкого дан в двух экземплярах (первый вариант с авторской правкой, второй — перепечатка, в которую внесена новая правка). — РОССПЭН.

Читатель обратит внимание на освещение Троцким фактов черносотенной, антисемитской агитации в московских ячейках и как правящая клика Сталина-Угланова маскирует антисемитизм назначенных ею секретарей и использует его в борьбе против оппозиции. — /И-R/

Троцкий. Я вам приведу пример, если позволите прервать, для пояснения того, о какой демократии идет речь. На одной рабочей ячейке в Москве секретарь ячейки говорил примерно так, что Троцкий продает свои статьи и подписи буржуазии, читает доклады за деньги, правда, у него, мол. семья большая, рабочим он не читает, зашибает деньгу, берет в свою пользу процент, во-вторых, говорит тот же секретарь, в Политбюро бузят жиды… И вот группа рабочих-большевиков этой ячейки совещалась о том, чтобы подать заявление по этому поводу, но, поразмыслив, убоялась, решила, что подавать нельзя, — мы, мол, люди семейные, нас выкинут на улицу. Вот этот факт кое-что да значит. Я по этому поводу говорил с Бухариным на Политбюро: как быть? Может быть, это преувеличение? Я сам готов считать, что это преувеличение, и предложил Бухарину поехать со мной вместе на ячейку, навести расследование. Но вопрос в том: может ли быть, что партийный рабочий боится сообщить партии о том, как секретарь его ячейки пускает пропаганду насчет продажи подписи буржуазии и насчет жидовского засилья? Я спрашивал у т. Бухарина и у себя самого: как, возможно это? К сожалению, мы все должны сказать себе, что это не исключено. Пытались рабочие-большевики подать жалобу насчет черносотенной агитации секретаря, — пытались, но испугались. Такой факт раньше был невозможен, а теперь стал возможен. Другой факт: комсомолец написал на эту тему письмо и ходит с опущенной головой, считая, что его могут выкинуть за это из партии. Это факт, товарищи, а партийная демократия есть такой режим, при котором такие факты невозможны.

Угланов. Неужели нельзя об этом поставить в известность партийный комитет, каков он ни на есть, тов. Троцкий?

Троцкий. Да не в этом дело, а в том, что партийцы-рабочие боятся, что их выгонят с завода.

Угланов. Неужели вы думаете, что в коллективах нет антисемитизма?

Троцкий. Вы меня не понимаете: не проявления антисемитизма страшны, а то, что большевик может бояться рассказать о них своему ЦК.

Сталин. Возможно, что такие случаи были. Это исключения. [ Там не только антисемитизм есть, там скажут, что Политбюро продает подписи буржуазии.] Я не скажу, что в партии не могут встретиться подобные вещи.

Молотов. У нас есть средства, чтобы с этим бороться.

Сталин. Да, такие случаи [есть, надо бороться] возможны. Пролетариат [не так культурен] недостаточно культурен, в партию мы привлекаем людей без особого разбора, и всегда могут быть люди, которые такое безобразие могут творить*. [Я должен сказать, поскольку мы стоим у власти, поскольку мы правим страной, поскольку наши ответственные работники изо дня в день… (не слышно), поскольку у нас всегда будут сильнейшие пережитки бюрократизма внутри партии и сильная потребность бороться, но превратить партию в дискуссионный клуб мы не можем, мы окружены врагами и мы не можем распускать вожжи вконец, мы не можем на это пойти. Что касается партийной демократии в пределах, тех рамок, которые намечены партией и против тех решений — никто не возражает, я не знаю ни одного человека, который считал бы невозможным это в тех рамках, которые намечены ЦК на XIV съезде. Дело трудное, сразу нам не пережить.] Это надо проверить. Для таких случаев и существует чистка, ЦКК.

* Имеется помета стенографистки: «Не слышно». — РОССПЭН.

Теперь насчет коллегиальной работы Политбюро. Коллегиальная работа дело хорошее, если она будет проведена. [Есть решения партии, их надо проводить. Бывают решения в Политбюро, бывает борьба по решениям Политбюро, после того как эти решения вынесены. Есть также попытки обстрелять эти решения, опорочить их. Скажите мне: нет таких фактов.] Но как провести коллегиальную работу? её можно провести лишь на почве решений партии и её органов. Готовность исполнять решения партии, — вот основа коллегиальной работы. Но если решения партии обстреливаются, как тут наладить коллегиальность? Вот хотя бы сегодняшний факт. Для чего потребовали стенографирование сегодня? Для коллегиальности?

Каменев*. Те вопросы, которые ты ставишь, эти вопросы стенографируются. Стенографирование ввели тогда, когда ты хотел меня снять со СТО.

* В стенограмме с авторской правкой первоначально реплика приписывалась Л.Д. Троцкому, исправление внесено И.В. Сталиным. — РОССПЭН.

Сталин. Не я, а ЦК снял тебя. Стенографирование ведется в Политбюро два года, [с особым подходом, имеющим целью накоплять материал против ЦК, это чувствуется. Тут трудно коллегиально руководить для того, чтобы меньшинство подчинялось большинству, когда этого подчинения нет, и безоговорочное проведение в жизнь не имеется, имеются попытки накоплять материал, чтобы на основе материала более обострять. Кто обстрелян? Никого. Тут демократизм очень труден] Стенографирование ведется по чьему-нибудь требованию. Сегодня вы потребовали стенографирования не для коллегиальности, а для борьбы. Вот как стоит вопрос о коллегиальной работе в Политбюро. Политбюро не виновато, если вы ищете и создаете материал для борьбы.

Рыков. Голосуется предложение Ленинградского губкома о кандидатуре т. Комарова в председатели Ленинградского совета. Внесено предложение — не возражать против предложения Ленинградского губкома. Кто за это предложение?

Каменев. Я прошу поставить вопрос о том, чтобы письма, те якобы «семь» писем т. Ленина, о которых говорил тов. Сталин, насчет нашего исключения были переданы в Институт Ленина для напечатания в соответствующем томе сочинений Ленина.

Сталин. [Имеется] Сохранилось только одно письмо, остальные [я порвал], к сожалению, уничтожены.

Рыков. Тов. Товстуха вот говорит, что есть одно письмо, которое находится в Институте Ленина.

Каменев. Тогда прошу постановить, чтобы его опубликовали в соответствующем томе сочинений Ленина.

Сталин. [Я считаю, что для опубликования нет никакой надобности.] Я этого не требовал и не требую.

Голос. Прежде чем постановить, нужно ознакомиться с содержанием.

Рыков. Нужно его прочитать.

Каменев. Я не возражаю, если кто не знает, можно прочитать.


Редакционные (Искра-Research) приложения к стенограмме.

Мы прилагаем к стенограмме следующие материалы:

  • Выписка из протокола с решением Политбюро о согласии со снятием Зиновьева.

    «Слушали: п. 11. О председателе Ленинградского совета.

    Постановили: п. 11. Не возражать против постановления пленума Ленинградского губкома о замене тов. Зиновьева тов. Комаровым на посту председателя Ленинградского совета*.»

    * В подлиннике протокола имеется стилистическая правка решения Политбюро, сделанная И.В. Сталиным. (РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 163. Д. 553. Л. 19.) — РОССПЭН

  • Объяснительное письмо давнишнего сторонника Зиновьева, Г.Е. Евдокимова, о чистке Ленинградской партийной организации. Все сторонники Зиновьева были смещены, уволены, разосланы в разные места Советского Союза, изолированы от партийной массы.

    Заявление Г.Е. Евдокимова пленуму ЦК ВКП(б); 31 марта 1926 г.

     

  • Письмо С.М. Кирова, ставшего наместником правящей фракции в мятежной «северной столице». Киров описывает сравнительно бескровную победу над сторонниками Зиновьева.

    Ответ бюро Ленинградского губкома ВКП(б) по вопросу о ленинградской организации; 27 апреля 1926 г.