Расстрелы оппозиционеров
Убийство Блюмкина было только началом. Нам сообщают о расстреле еще двух оппозиционеров: т.т. Силова и Рабиновича. Очевидно, идиотская версия об участии оппозиционеров в саботаже железнодорожного движения была пущена для того, чтоб создать хоть какое-нибудь объяснение для термидорианских преступлений против большевиков-ленинцев. Но т.т. Силов и Рабинович не имели никакого отношения не только к «саботажу», но и к железным дорогам.
Тот факт, что Сталин скрывает до сих пор расстрел т. Блюмкина, показывает, что ему нечего сказать в обоснование совершенного им вероломного убийства. Движущими силами Сталина в этих новых преступлениях являются: личная месть и узурпаторская тревога.
Убийства не только не запугают оппозицию, — об этом нет надобности говорить, — но и не выбьют ее из намеченной колеи. Преступлениям сталинского аппарата мы ведем твердый счет. Но мы не отождествляем аппарата с партией. За убийственную политику сталинской фракции ответ нести придется партии в целом. И она найдет нас в своих рядах.
Христиан Георгиевич Раковский в опасности
В прошлом номере Бюллетеня мы сообщали о болезни т. Раковского. Сейчас нами получены новые, еще более тревожные сведения о его состоянии. Нам сообщают, что в начале марта у Христиана Георгиевича был тяжелый сердечный припадок. Это уже второй случай за последнее время. Припадок продолжался с шести часов утра до трех часов пополудни. Врачи опасаются за жизнь т. Раковского, если он немедленно не будет переведен в условия климатического и санаторного лечения. Дальнейшее оставление т. Раковского в Барнауле — гибельно.
26 марта с. г. семьей Л. Д. Троцкого из Константинополя послана семье Раковского в Барнаул телеграмма. Текст телеграммы: «Крайне беспокоит здоровье Христиана». Ответ на эту телеграмму получен не был. Совершенно очевидно, что телеграмма перехвачена. Сообщая об этих фактах преступной игры с жизнью тов. Раковского, мы снова обращаемся с этих страниц ко всем друзьям с призывом помочь спасти Раковского!
Нашим друзьям за границей
Глубокий кризис, потрясающий советское хозяйство и партию, придает вопросу о правильных связях с Советским Союзом особую остроту и жгучесть. Надо обеспечить наш «Бюллетень» своевременным притоком корреспонденций, статей и всякой вообще информации из СССР. Надо проложить нашему «Бюллетеню» дорогу внутрь СССР. И та и другая задача разрешимы. Нужно только к разрешению их приложить инициативу, изобретательность и настойчивость.
Мы обращаемся к нашим друзьям за границей с горячим призывом не только удвоить, но удесятерить свои усилия по обслуживанию нашего «Бюллетеня». Нельзя упускать ни одной оказии, при помощи которой можно переслать литературу, получить информацию, создать или закрепить связи.
Нужно пересылать в Россию подходящие заграничные адреса для систематической присылки корреспонденций. Чем больше таких адресов, чем шире корреспондентская сеть, тем полнее и своевременнее сможет «Бюллетень» откликаться на задачи Октябрьской революции, переживающей глубокий кризис.
Нужно тщательно следить, чтобы получаемые из СССР письма и статьи своевременно пересылались нашей редакции.
Не менее важна пересылка «Бюллетеня» в СССР, хотя бы одиночными экземплярами. Число приезжающих из СССР и возвращающихся туда очень велико. Среди них процент сочувствующих нам значительно выше, чем предполагают многие из наших заграничных друзей. Нужна только правильная постановка дела. Нужно выделение специальных товарищей для завязывания связей и выработки наиболее подходящих методов сношений и транспорта.
Не теряйте времени! Действуйте!
Редакция «Бюллетеня».
Открытое письмо членам ВКП(б)
Дорогие товарищи!
Настоящее обращение продиктовано чувством величайшей тревоги за будущее Советского Союза, за судьбы диктатуры пролетариата. Политика нынешнего руководства, т.е. тесной группы Сталина, на всех парах направляет страну навстречу опаснейшим кризисам и потрясениям.
Все, что проповедывалось годами против оппозиции, якобы не признававшей этого — о «смычке», о необходимости правильной политики по отношению к крестьянству, вдруг оказалось забыто, или, вернее, превращено в свою противоположность. Самые азбучные положения марксизма ныне попраны. Грубее всего это проявилось в вопросе о коллективизации. Под прямым действием чисто-административных мероприятий в 1928 — 29 г., в борьбе за хлеб, коллективизация достигла такого размаха, который никем не был предвиден и совершенно не имеет опоры в наличных средствах производства. Отсюда неизбежно вытекает перспектива распада большинства колхозов, сопровождаемого глубокой внутренней борьбой и длительным подрывом нынешней, и без того крайне низкой производительной силы сельского хозяйства.
Но и жизнеспособное меньшинство колхозов, представляя важный шаг вперед, отнюдь еще не равносильно «социализму». При нынешних своих средствах производства, в условиях товарного хозяйства, колхозы будут неизбежно выделять новый слой крестьян-эксплуататоров. Административный разгром вне-колхозных кулаков не только не переделывает экономической ткани крестьянства, но и не может помешать развитию кулачества внутри колхозов. Это прежде всего обнаружится на многих из тех артелей, которые будут иметь наибольший хозяйственный успех. Объявляя колхозы социалистическими предприятиями, нынешнее руководство обеспечивает тем самым маскировку внутренних колхозных кулаков. Разумеется, оно делает это без заранее обдуманного намерения. К несчастью, такова вся его политика: оно ничего не обдумывает, ничего не предвидит, а плетется в хвосте стихийных процессов, бросаясь из одной крайности в другую.
Чтоб хоть до некоторой степени подпереть технически «сплошную» коллективизацию, приходится ныне резко повышать программу производства сельскохозяйственных орудий и машин. Но это производство зависит от целого ряда других отраслей промышленности. Производственный план и без того уже достиг чрезвычайной напряженности. Но если даже допустить, что новая программа сельскохозяйственного машиностроения будет выполнена, что отнюдь не обеспечено, — и при этом условии нынешний темп коллективизации все равно оказался бы во много раз превосходящим материальные возможности.
Нельзя ни на минуту забывать, что коллективизация выросла не из доказанных на широком опыте всего крестьянства преимуществ коллективного хозяйства над индивидуальным, а из исключительных административных мер в борьбе за хлеб. Необходимость этих мер возникла, в свою очередь, из неправильной хозяйственной политики 1923 — 1928 гг., прежде всего из отставания промышленности и неправильного отношения к бедняку и кулаку.
Разумеется, основные трудности социалистического строительства лежат вне воли руководства. Они коренятся в невозможности построения социалистического общества в отдельной стране, к тому же крайне отсталой. Но именно поэтому от руководства требуется ясное понимание всех факторов развития и своевременное определение того, что возможно и, что невозможно. При этом условии вполне достижимы серьезные успехи на пути социалистического строительства, и, главное, сохранение диктатуры пролетариата до победы революции в передовых странах. К несчастью центристское руководство обнаруживает роковую неспособность как правильно оценить внутренние ресурсы диктатуры, так и понять их взаимозависимость с движущими силами мировой обстановки.
Первый проект пятилетки, выработанный в 1926 г. предусматривал рост промышленности на 9-10% в год. Под влиянием оппозиционной критики, освещавшей уроки самой жизни, пятилетка была полностью пересмотрена и коэффициент роста был повышен до 20%. Но теперь руководство, боясь своей собственной нерешительности, уже не знает удержу. Прежде чем намеченные высокие темпы серьезно проверены на деле, прежде чем успехи сколько-нибудь обеспечены, прежде чем достигнуто улучшение положения рабочих, сталинское руководство выдвинуло лозунг: «пятилетку — в четыре года». Программа сельскохозяйственного машиностроения намечает тем временем еще несравненно более быстрые темпы. А коллективизация мелких крестьянских хозяйств, т.е. задача наиболее трудная и длительная по самому своему существу, оставляет далеко позади себя все остальные хозяйственные процессы. Как уже не раз бывало в истории, хвостизм непосредственно превратился в свою противоположность — в авантюризм. Но никогда еще это превращение не совершалось в таком масштабе. Никогда притом дело не шло еще о такой гигантской исторической ставке как судьба Октябрьской революции.
Хозяйство изнасиловать нельзя. Скачка темпов, обгоняющая материальные возможности, приводит к созданию мнимых ресурсов там, где нет действительных. Это называется бумажно-денежной инфляцией. Симптомы ее налицо и это — симптомы угрожающего хозяйственного кризиса. Прежде чем он развернется в взрывчатой форме, он тяжело сказывается на повседневной жизни масс, повышая цены или препятствуя их снижению.
Проблема распределения народного дохода между потребностями сегодняшнего дня и потребностями накопления, т.е. расширенного воспроизводства, есть основной вопрос социалистического строительства, тесно связанный с вопросом о взаимоотношении рабочего класса и крестьянства, как и различных слоев внутри самого крестьянства. Эти вопросы не могут быть разрешимы априорно, т.е. бюрократически. Дело идет о повседневной жизни масс, и сами массы должны иметь возможность вносить свои «поправки» в априорные хозяйственные планы. В этом пункте вопросы хозяйства связываются неразрывно с вопросами режима партии, профессиональных союзов и советов.
Основные причины противоречий развития заложены, как сказано уже, в изолированном положении Советского Союза. Но руководящий курс усугубляет эти противоречия вместо того, чтобы смягчать их. Во всем хозяйственном плане есть основной порок. Вместо того, чтобы ставить своей задачей — экономически упрочить диктатуру пролетариата и его союз с крестьянством при помощи наиболее выгодных, внутренне согласованных хозяйственных темпов, учитывающих жизненные потребности масс в данный подготовительный и переходный период, т.е. до дальнейшего этапа международной революции, план ставит себе неосуществимую, утопическую и экономически реакционную задачу: на основе нашей отсталости и бедности построить «в кратчайший срок» самостоятельное изолированное социалистическое общество. Раньше считалось, что эта задача разрешима хотя бы «черепашьим темпом» (Бухарин). Теперь руководство убегает от последствий длительного отставания в азарт «бешеного галопа» (тот же Бухарин, но реконструированный).
Во имя авантюристских темпов, меняющихся на ходу, несогласованных, непроверенных, и нередко подкапывающихся друг под друга, совершается величайший нажим на рабочую силу в то время, как уровень жизни трудящихся явно снижается. Скачки индустриализации ведут к ухудшению качества продукции, что, в свою очередь, тяжело бьет по потребителю и подрывает завтрашний день производства.
Таким образом, и по линии промышленности, и по линии сельского хозяйства, и по линии финансов нынешнее руководство ведет страну навстречу тяжким кризисам и политическим потрясениям.
* * *
Сейчас, когда пишутся эти строки, до нас дошли первые сигналы начавшегося отступления. Сперва статья Сталина, затем новый циркуляр центрального комитета. Попав в тиски новых дополнительных противоречий, за которые он несет непосредственную ответственность, Сталин велеречиво предупреждает против «головокружения от успехов», сводя свою мудрость к тому, что недопустимо-де обобществлять «домашнюю птицу». Как будто в этом дело! Как будто утопически-реакционный характер «сплошной коллективизации» состоит только в преждевременной коллективизации кур, а не в принудительном создании крупных коллективных хозяйств без той технической основы, которая только и могла бы обеспечить их перевес над мелкими.
Циркуляр Центрального Комитета идет уже гораздо дальше статьи Сталина. При отступлении, как и при наступлении центристское руководство неизменно тянется в хвосте стихийных процессов и их аппаратного отражения. После того, как «коллективизация» охватила — в течение немногих месяцев! — больше половины крестьянства, руководители спохватились, что «нарушается известное (!) указание Ленина» относительно необходимости добровольного характера обобществления. Попутно циркуляр обвиняет «исполнителей» в нарушении «устава сельскохозяйственной артели», изданного ЦИК'ом. Но, во-первых, устав этот издан лишь на днях, т.е. после того, как коллективизация охватила свыше 50% дворов. А, во-вторых, — и это самое важное — устав полон противоречий и недомолвок, ибо он сознательно замалчивает дифференциацию внутри коллективизируемых крестьян, изображая дело так, будто, за вычетом ликвидируемых поименно кулаков, остальное крестьянство совершенно однородно. Вся политика коллективизации строится по методу страуса, который прячет голову в песок. Циркуляр 15 марта обвиняет несчастных «исполнителей» во всех смертных грехах и даже клеймит их (от имени ЦК!) «головотяпами» — т.е. по обычаю «грубо и нелояльно» перелагает вину руководства на низовых работников, которые всерьез приняли лозунг ликвидации классов «в кратчайший срок». После беспомощного и грубиянского циркуляра от 15 марта злосчастные «исполнители» и с ними, увы, партия в целом, окончательно попадают в тупик. Что же дальше? Ведь «обобществлена» уже большая половина мужицкого океана. Каков удельный вес «головотяпства» в этом достижении? Пять процентов? Или 40%? Другими словами: обоснован ли характер коллективизации, взятой в целом, экономически или же только административно? На этот основной вопрос циркуляр не отвечает. Между тем, ответ не только очевиден, но и беспощаден для «генеральной линии» нынешнего руководства.
Дело на этих первых сигналах отступления не остановится, ни в отношении хозяйственной политики, ни в отношении внутренней жизни партии. Слепота руководства на этот раз слишком неприкрыто выступила наружу. Расплачиваться придется партии. Раскулачивание, повальная коллективизация, административное превращение артелей в коммуны, все эти процессы, вчера еще поощрявшиеся без ограничений, сегодня тормозятся на полном ходу. Дипломатические или бюрократические маневры могут иметь и очень крутой характер; но крутые повороты, затрагивающие основы жизни 25 миллионов крестьянских хозяйств, и бессмысленно дергающие их на протяжении года влево и вправо, — не могут пройти бесследно для партии. Центристское короткомыслие и бюрократический авантюризм выйдут из этого опыта глубоко скомпрометированными.
* * *
Правильная политика в СССР мыслима только в сочетании с правильной мировой политикой пролетарского авангарда. Но руководство Коминтерна стоит еще на более низком уровне, чем руководство ВКП.
С 1923-го года Коминтерн не выходит из трагических шатаний, которые подрывают его организацию и ослабляют его влияние на рабочий класс. Тащась в хвосте событий и наталкиваясь каждый раз на их отпор, руководство Коминтерна за последние семь лет неизменно вело оппортунистическую политику во время революционных подъемов и путчистскую политику — во время отливов. Уже в самые последние годы, после того, как китайская революция была загублена руководством Сталина — Бухарина, после того, как штрейкбрехерам английского трэд-юнионизма удалось, при помощи слепой московской бюрократии, справиться с революционным наступлением масс, руководство Коминтерна провозгласило наступление «третьего периода», как периода непосредственных революционных боев. С тех пор, т.е. в течении двух лет, вся картина мирового развития систематически искажается и подделывается в интересах теории «третьего периода». Революционная политика, опирающаяся на реальное развитие классовой борьбы, подменяется вспышкопускательством.
Между тем, годы ошибок Коминтерна были годами значительного усиления социал-демократии. Поднялось новое поколение рабочих, которое не пережило измены социал-демократии во время войны и революций, но зато пережило метания коммунистических партий за последние 6-7 лет. Пытаясь одним ударом разрешить задачу овладения массами, 6-ой конгресс усыновил теорию «социал-фашизма». Как будто можно справиться с могущественным врагом при помощи заклинаний! Отождествив демократическую служанку капитала с его фашистским телохранителем, Коминтерн оказал социал-демократии наилучшую услугу. В тех странах, где фашизм представляет собою силу, т.е. прежде всего в Италии, затем в Австрии и Германии, социал-демократии не стоит большого труда показать массам не только различие, но и враждебность между нею и фашизмом. Социал-демократия освобождается таким путем от необходимости доказывать, что она не является демократической служанкой капитала. Вся политическая борьба передвигается в искусственно созданную плоскость к наивысшей выгоде для социал-демократии.
Создав барьер между собою и социал-демократическими массами, коммунистическая бюрократия на деле прекратила борьбу с социал-демократией, сводя свою задачу к бурным мобилизациям того меньшинства рабочих, на которые распространяется влияние коммунизма. Этой цели служат бесконечные «красные дни».
Тот же характер получила работа в области профессионального движения. Ставя перед собою совершенно бесспорную задачу использования экономических конфликтов для революционизирования масс и для подготовки всеобщей стачки и восстания, коммунистическая бюрократия, под кнутом теории «третьего периода» применяет авантюристскую тактику, которая ничего не может дать, кроме поражений. Изучение реальных условий стачечной борьбы подменяется цитатами из последней директивы… Мануильского или Молотова. «Политизация» стачек сводится чаще всего к подмене реальных лозунгов мнимыми за спиной дезориентированной массы. Над всеми задачами стоит для партийной бюрократии задача самосохранения. Чем грубее собственные ошибки, тем решительнее она переносит внутрипартийные методы борьбы в область профессионального движения, укрепляя временно свои аппаратные позиции за счет утраты позиций в массах.
Официальная печать и прежде всего московская «Правда» вводит в заблуждение своих читателей относительно действительного положения в Коминтерне. Между тем, факты налицо. Сейчас, когда торгово-промышленный кризис создает снова условия крайней неустойчивости капиталистических отношений, социальных и международных, все компартии стоят ослабленными, внутренне дезорганизованными, без веры в руководство, без веры масс в лозунги Коминтерна.
Опаснее всего, однако, то, что под видом «самокритики», в Коминтерне, как в ВКП, установлен разлагающий режим пассивного преклонения перед всеми зигзагами «генеральной линии», которая фабрикуется группой безответственных чиновников.
Правое крыло коммунизма, руководимое заведомо оппортунистическими элементами (Брандлер, Луи Селье, Левстон, Иллек, Рой и пр.) вчера еще помогавшими Сталину громить левых, вербует немало революционных рабочих, сбитых с пути гибельным авантюризмом официальной политики. Еще большее число рабочих-коммунистов впадает в индифферентизм.
Разрыв эпигонского руководства с ленинской традицией получил законченное организационное выражение: все руководящие кадры, строившие Коммунистический Интернационал и возглавлявшие его в период первых четырех конгрессов, не только отброшены от руководства, но в подавляющем большинстве своем исключены из рядов официального коммунизма. Один этот факт обнаруживает всю глубину разрыва с революционным прошлым. Новая «теория», новая политика и новый режим потребовали новых людей. Нужно предупредить рабочих открыто: в минуту опасности, в часы решающих битв аппарат Коминтерна обнаружит свою революционную несостоятельность. Чиновники, которые безответственно приспособляются к каждому новому начальству, еще никогда не оказывались способны на штурм господствующих классов.
Левое крыло (большевики-ленинцы), критика предвидения и лозунги которого подтверждены полностью, как во внутреннем развитии СССР, так и на международной арене, подвергается гнусной травле. Несмотря на это, левая оппозиция, вопреки лживым сообщениям официозной печати, идейно крепнет и численно растет во всем мире. Она сделала крупнейшие успехи за последний год. Печать левой оппозиции в Европе, Америке и Азии является сейчас единственной серьезной марксистско-большевистской печатью, которая анализирует факты, делает выводы, учится, воспитывает кадры и, подготовляет возрождение Коммунистического Интернационала.
Во всех странах левая оппозиция выбросила из своей среды тех, которые, под ее знаменем, стремились укрыть оппортунистические взгляды, мелкобуржуазный диллетантизм или полуанархическую враждебность к стране пролетарской диктатуры. Вопреки клевете официальной печати, интернациональная левая оппозиция сохраняет незыблемую верность Октябрьской революции и советскому государству.
Фальшивые друзья, которых советская бюрократия привлекает при помощи уступок и подачек, все эти Персели, Фимены и Барбюсы разных стран, годны, пожалуй, для юбилейных праздников, но не для революционной борьбы. Оппозиция представляет собой идейный отбор, уже закаленный преследованиями и травлей. В трудные часы она окажется на передовых позициях.
* * *
Русские меньшевики, социалисты-революционеры и прочие группы, низвергнутые в ничтожество вместе с буржуазией, жадно принюхиваются к кризису, надеясь выйти из небытия. «Демократическая» челядь эксплуататорских классов воображает, что падение советской власти, которого она ждет и жаждет, могло бы ей принести возрождение. На самом деле крушение диктатуры пролетариата означало бы многолетнюю гражданскую войну с попытками бессильной бонапартистской диктатуры в разных частях страны по деникинско-китайскому образцу, с неизбежной задержкой экономического и культурного развития на долгий ряд лет. Из этого хаоса выход мог бы открыться не в сторону демократии, которая в России, ввиду ее структуры и истории, является наименее вероятной, из всех политических форм, а в сторону колониального закабаления или — новой Октябрьской революции.
Международная социал-демократия не способна и не хочет видеть могущественный экономический и культурный размах Октябрьской революции, которая во всех областях показала такую силу творчества, как ни один из исторических режимов. Все нынешние опасности, которые в последнем счете коренятся в великом предательстве мировой социал-демократии, добровольно уступившей место капиталу; все нынешние ошибки сталинского руководства не могут ни на час скрыть тот факт, что благодаря пролетарскому характеру государства удалось достигнуть таких темпов хозяйственного развития, которых никогда не знал капитализм. Самая возможность нынешних опытов планового начала и коллективизации, со всеми их противоречиями и ошибками, представляет гигантское завоевание всего человечества. Разве можно сравнить их хоть на минуту с такими «ошибками», как патриотическое участие социал-демократии в империалистической бойне или как нынешняя отвратительная возня Мюллеров и Макдональдов, которые ползают на карачках, отыскивая рецепт омоложения капитализма?
Достижения Октябрьской революции свидетельствуют о том, какие неизмеримые возможности открылись бы перед Европой и всем человечеством, если бы социал-демократия Германии, Англии и других стран, где она даже формально может стать большинством, стоит ей лишь «захотеть», т.е. стоит ей выдвинуть пролетарскую программу, — поставила в порядок дня социалистическое переустройство отношений на основах неразрывного сотрудничества с Советским Союзом. Но об этом не может быть и речи, ибо социал-демократия является «демократической» основой капиталистического консерватизма, предпоследним ресурсом общества, основанного на эксплуатации. Его последним ресурсом является фашизм.
Социал-демократическая «критика» советского режима имеет тот же смысл, что колотушка ночного сторожа: она должна поддерживать спокойствие собственников и охранять их сон. Социал-демократия эксплуатирует основные трудности Советского Союза, ею же создаваемые, и дополнительные трудности, порождаемые руководством, для прямой борьбы против диктатуры пролетариата. Если по отношению к капиталистическому миру социал-демократия играет охранительную роль, то по отношению к СССР задача ее имеет чисто реставраторский характер. Борьба за «демократию» и «свободы» — в кольце охраняемого социал-демократией мирового империализма — означает борьбу за восстановление капитализма. Только этот вопрос и имеет значение. Он показывает, что чем острее будет становиться кризис, тем беспощаднее будет наша борьба против всех и всяких демократических агентов реставрации. Вместе с тем, чем дальше, тем яснее будет, что победоносную борьбу против социал-демократии коммунизм сможет вести только на путях оппозиции.
* * *
Партия есть высшее орудие политики. В партии резюмируются возможности революции и ее будущее. Но отсюда же ныне грозят и опасности. Авантюризм бюрократии не останавливается перед вопросом о судьбе партии. Рядом со сплошной коллективизацией идет сплошное включение заводов и цехов в партию. Это означает не что иное, как растворение партии в классе, т.е. упразднение партии. Бюрократический аппарат получает тем самым еще более самодовлеющий характер. Его блуждания не встречают ни критики, ни поправок, ни противодействия до тех пор, пока жизнь не отвечает на них новым ударом. Первый предупредительный толчок уже последовал. Все говорит за то, что следующий толчок будет гораздо более грозным, чем все предшествующие.
Страна глубоко, хоть и смутно чувствует это. Разумеется, разные классы — по-разному. Партия полна глухой тревоги. Но порядок в партии таков, что никто не смеет не только высказать свои опасения вслух, но и поставить хотя бы вопрос. Режим «самокритики», в его новейшей стадии, состоит в обязанности всех и каждого признавать уже не только правильность, но и «гениальность» руководства и подвергать травле тех, кого руководство приказывает травить.
Теперь уже совершенно очевидно, что «победа» сталинской бюрократии над оппозицией была в то же время ее победой над партией. Этот процесс шел параллельно с перерождением целого слоя революционеров, с ростом бюрократии и мелкой буржуазии в СССР, с усилением капиталистической реакции и социал-демократии во всем мире, с разгромом революционных движений, с ослаблением позиций коммунизма и усилением в нем оппортунистических тенденций.
Упершись в хлебозаготовительный кризис 1927—1928 г., сталинский аппарат совершил резкий поворот фронта и вступил в борьбу с частью тех мелкобуржуазных сил, при помощи которых он громил левое крыло. Оппозиция ни минуты не колебалась признать этот поворот. Она заявила о своей полной готовности поддержать каждый шаг руководства в сторону революционной политики и оздоровления партийного режима.
Но теперь уже несомненно, что левый поворот 1928 года, породивший крайне острый зигзаг, не дал, однако, нового курса. Он не мог его дать, поскольку не сопровождался идейным возрождением партии. Остались: та же нищенская, эклектическая похлебка вместо теории; тот же фракционно-чиновничий подбор, только еще более узкий; те же механические методы, только доведенные до крайности.
Программа административной ликвидации классов представляет столь же убийственный факт в области политической, как скандальный доклад Сталина на конференции аграрников-марксистов — в области теоретической. Не может быть, чтобы в партии Ленина не было тысяч и тысяч людей, в сознании которых сталинская политика и теория не вызывали бы тревоги, протеста и возмущения. Но открытых протестов все же не было. Никто не осмелился возражать. А газетные Тряпичкины новой формации стали немедленно же развивать идеи невежественного доклада, в качестве последнего откровения исторической мысли.
Сталинская верхушка взяла на себя командование в самой обнаженной форме. Именно поэтому высшая точка ее победы — момент капитуляции правых «вождей» — стала началом конца ее господства в партии. Коронация непогрешимого руководства понадобилась в тот момент, когда само руководство почувствовало себя перед перспективой банкротства.
Партия ведет все более призрачное существование. С ее съездами Сталин обращается более возмутительно, чем царь — с думой. В то же время внутри формальных рамок ВКП имеются многие десятки тысяч революционных пролетариев, которые могут стать и станут творческой силой возрождения партии. С этим ядром мы связываем судьбу нашей фракции.
Обстановка, в какую поставлены кадры оппозиции, является совершенно беспримерной в истории революционного движения. Тяжкие материальные условия ссылки дополняются системой полной политической изоляции. Сложная система мер государственного и частного порядка направлена на то, чтоб сломить ссыльному позвоночник. В то же время официальная печать приносит заброшенному в глухую дыру оппозиционеру безоблачные сообщения о ходе коллективизации, индустриализации и непрерывных победах коммунистических партий во всем мире. Отдельные, более слабые элементы не выдерживают этого напора. Но все же большинство капитуляций имеет заведомо лицемерный характер: усталые и опустошенные подписывают то, чему не верят. К 16-му съезду партии снова подготовляется серия капитуляций путем тайных сделок за кулисами. Такого рода инсценировки представляют собою самое отвратительное проявление революционного размагничивания и морального загнивания. Патетические ссылки на необходимость «вернуться» в партию обнаруживают только цинизм по отношению к партии. Разве можно служить ей обманом и ложью? Именно поэтому наиболее «авторитетные» капитулянты немедленно превращаются в политические трупы, хотя и не погребенные, тогда как исключенная и преследуемая оппозиция продолжает оставаться активным фактором жизни советской республики и Коммунистического Интернационала.
И немудрено. Издававшиеся с 1923 года бесчисленные книги и брошюры против оппозиции, специальные сборники цитат к партийным съездам и конференциям, хрестоматии против «троцкизма» и пр. представляют собою сегодня самые убедительные доказательства правоты оппозиции. Наша платформа держится до сих пор под спудом. Ее смертельно боятся и против нее воровато полемизируют. А в то же время вся идейная жизнь партии сегодня, как и вчера, вращается вокруг оппозиционной платформы, как вокруг своего стержня.
Заявление тов. Раковского, поддержанное основными кадрами оппозиции, было применением политики единого фронта по отношению к официальной партии. Центристская верхушка ответила усугублением репрессий. На выражение оппозицией своей искренней готовности смягчить организационную остроту борьбы за марксистскую линию, аппарат ответил расстрелом Блюмкина. Мы должны об этом открыто сказать партии и рабочему классу. Мы должны объяснить смысл нашего предложения, назвать виновников его неудачи, и не только провозгласить несокрушимое намерение бороться за наши взгляды, но и на деле удвоить, упятерить, удесятерить усилия по сплочению фракции большевиков-ленинцев. Только в этом может сейчас выражаться верность Октябрьской революции.
* * *
Французская пословица учит, что в некоторых случаях надлежит отступить, чтоб взять разгон и лучше прыгнуть. В таком положении находится сейчас руководство советского государства, как и руководство Коминтерна. И то, и другое загнаны своим собственным авантюризмом в тупик. Ставя охранение своего «престижа» выше интересов мировой революции, центристская бюрократия лишь туже и туже затягивает петлю на шее партии.
Ближайшая тактическая задача такова: отступить с позиций авантюризма. Отступление все равно неизбежно. Нужно совершить его как можно раньше и как можно в большем порядке.
Приостановить «сплошную» коллективизацию, заменив ее осторожным отбором на основе действительной добровольности.
Привести колхозную систему в соответствие с реальными ресурсами.
Приостановить политику административного «раскулачивания». Ограничение эксплуататорских тенденций кулака остается в силе еще на много лет.
Руководящим началом по отношению к кулацким хозяйствам должна быть жесткая контрактация.*
* т.е. договор с государственными органами, обязывающий кулака поставлять определенные продукты по определенным ценам.
Прекратить призовые скачки индустриализации.
Пересмотреть в свете опыта вопрос о темпах под углом зрения необходимости повышения жизненного уровня рабочих масс.
Поставить ребром вопрос о качестве продукции, одинаково жизненный для потребителей и для производителей.
Приостановить инфляцию, установив строгую финансовую дисциплину при соответственной урезке непосильных планов.
Отказаться от «идеалов» замкнутого хозяйства. Разработать новый вариант плана, рассчитанный на возможно широкое взаимодействие с мировым рынком.
Опираясь на факт растущей в ряде стран безработицы, развернуть серьезную международную кампанию, на основе определенных хозяйственных предложений, в пользу экономического сотрудничества с Советским Союзом.
Организовать под этим лозунгом наступление рабочих масс, в частности безработных, на социал-демократическое правительство в Германии, лейбористское — в Англии.
Надо перестать рассматривать Коминтерн, как вспомогательный аппарат для борьбы с опасностью интервенций. Дело идет не об эпизодических демонстрациях против войны, а о борьбе против империализма — за международную революцию.
Развернуть в капиталистических странах действительную борьбу за массы на основе реальных хозяйственных и политических процессов в стране. Перестать фальсифицировать факты, превращая (на словах) частные экономические конфликты или небольшие демонстрации в мнимые революционные бои.
Не сметь подделывать статистику во славу предвзятых схем. Изгнать с позором хвастовство, ложь и обман масс!
Отвергнуть схоластику «третьего периода». Отвергнуть авантюристическую политику «красных дней».
Осудить теорию «социал-фашизма», которая оказывает лучшие услуги социал-демократии.
Вернуться к ленинской политике единого фронта.
Упадок влияния среди молодежи есть самый грозный признак возрастающего отрыва Коминтерна от масс. Никогда еще жесткий, черствый, корыстный и лицемерный бюрократизм не находил путей к сердцу молодого поколения.
Нужно тактичное и чуткое руководство со стороны партии, но не чиновничье командование.
Нужно дать пролетарской молодежи возможность проявлять инициативу, размышлять, рассуждать, делать ошибки и исправлять их, иначе в преемственности революционных поколений образуется гибельный разрыв.
Нужно коренным образом изменить курс Коминтерна на Востоке.
Организация крестьянской партизанщины в Китае при упадке рабочего движения в промышленных центрах есть вспышкопускательство, т.е. путь верной гибели для коммунистической партии.
Прекратить играть с огнем авантюризма. Вооружить китайскую компартию лозунгами революционной демократии для мобилизации широких масс города и деревни.
Слабость индусского пролетариата в условиях развивающегося глубокого революционного кризиса в великой колониальной стране определяется долгим господством реакционной теории и практики «рабоче-крестьянской партии» (Сталин).
Трусливо-половинчатый отказ от этой теории недостаточен. Надо беспощадно осудить ее, как худший вид политической измены, надолго подорвавший силы пролетариата Японии, Индии, Индонезии и других стран Востока.
Надо с неменьшей силой отвергнуть лозунг «демократической диктатуры рабочих и крестьян», как реакционное прикрытие политики в духе Гоминдана, т.е. буржуазной гегемонии и диктатуры в национальной революции.
Принятая 6-ым Конгрессом программа Коминтерна насквозь эклектична. Она дает неправильную картину мировой обстановки. Она построена на сочетании интернационализма и национал-социализма. Она дает меньшевистскую характеристику колониальных революций и роли в них либеральной буржуазии. Она беспомощна и бесплодна в области переходных требований. Она поддерживает фальшивый лозунг «демократической диктатуры». Она сочетает схоластику Бухарина с эмпиризмом Сталина и дает теоретическое освящение всем шатаниям центризма.
Надо создать программу, достойную теории Маркса и революционной школы Ленина.
* * *
Без кризисов и борьбы из нынешних противоречий выйти нельзя. Благоприятное изменение соотношения сил в мировом масштабе, т.е. серьезные успехи международной революции, могли бы, конечно, внести очень значительный, даже решающий фактор во внутренние советские дела. Но нельзя строить политику на ожидании спасительного чуда «в кратчайший срок». Правда, в кризисных и революционных ситуациях в ближайший период, особенно в Европе и Азии, недостатка не будет. Однако, это еще не решает вопроса. Если поражения послевоенных лет чему-нибудь научили нас, так это тому, что без крепкой, уверенной в себе партии, завоевавшей доверие класса, победа немыслима. Между тем, в этом решающем пункте итог после-ленинского периода подводится с большим минусом.
Вот почему необходимо заранее предвидеть, что внутренняя и международная обстановка предвещают период длительных и острых затруднений, которые будут иметь свое политическое отражение. Подавленные запросы, загнанные внутрь сомнения, глухое недовольство масс проложат себе выход наружу. Весь вопрос в том, прорвутся ли они стихийным взрывом, застигнув обезличенную партию врасплох, или же партия найдет в себе своевременно внутреннюю силу, чтобы снова стать партией и по-новому (в известном смысле по-старому) определить свою роль в отношении трудящихся масс. В этой альтернативе ключ ко всему будущему.
Совершить необходимое отступление, а затем стратегическое перевооружение, без слишком большого ущерба и, главное, без утраты общей перспективы может только партия, ясно сознающая свои цели и свою силу. Для этого необходима коллективная критика всего опыта партии в послеленинский период. Лживая и фальшивая «самокритика» должна быть заменена частной партийной демократией. Генеральная проверка генеральной линии — не исполнения, а руководства — с этого надо начать!
Только левая оппозиция способна при нынешних условиях безбоязненно вскрыть и объяснить то, что сейчас происходит в стране и партии, как результат всего предшествующего развития. А без понимания этого вообще нельзя говорить о какой бы то ни было «генеральной линии». Левая коммунистическая оппозиция нужна сейчас партии больше, чем когда бы то ни было. Нужно исправить преступление сталинского аппарата и вернуть левой оппозиции по праву ей принадлежащее место в партии. Это мы скажем снова 16-ому съезду.
Задача оппозиции может сейчас быть формулирована так: удесятерить усилия, чтобы, через все препятствия, помочь партии пройти через предстоящий ей глубокий кризис раньше, чем развернется во всем своем объеме кризис революции.
Как маленькие непримиримые группы и даже одиночки-революционеры, «отщепенцы» годов империалистической бойни, являлись воплощением пролетарского интернационализма, так малочисленная и гонимая левая оппозиция является сейчас носительницей духа революционной партийности. Преследования правящих, как и измены уставших и опустошенных не поколебят нас и не собьют с пути.
Против бюрократизма! Против оппортунизма! Против авантюризма!
За Октябрьскую революцию!
За возрождение ВКП и Коминтерна на основах ленинизма!
За международную пролетарскую революцию!
Л. Троцкий.
23 марта 1930 г.
Да или нет?
(Первый ответ относительно убийства тов. Блюмкина)
Официальная коммунистическая печать, как мы и предполагали, в течение ряда недель пыталась отмолчаться по вопросу об убийстве т. Блюмкина Сталиным. Но этот заговор молчания, наконец, прорван, по крайней мере в одном пункте. Венская «Роте Фане» вступила по вопросу о Блюмкине в полемику с социал-демократической печатью. Само собою разумеется, что социал-демократия не могла пройти мимо такого исключительного случая, чтобы не попытаться подправить на нем свою репутацию. Международная партия Носке, ответственная за гибель Либкнехта, Люксембург и тысяч лучших революционеров-рабочих должна, конечно, с жадностью ухватиться за расстрел сталинцами безупречного революционера. Не эта сторона дела нас интересует в данный момент. Независимо от происков, интриг и клеветы социал-демократии, перед каждым революционным рабочим стоит вопрос: верно-ли, что Сталин расстрелял товарища Блюмкина за то, что он посетил Троцкого в Константинополе и попытался передать от него письмо единомышленникам в Москве? Если это верно, то каким именем надо назвать тех, которые подобными действиями бесчестят коммунизм? Только этот вопрос имеет значение. Ибо ясно, какой страшный удар подобное кровавое вероломство официального руководства должно нанести революционному престижу советской власти, не в среде буржуазии или «сочувствующих» интеллигентов, адвокатов, журналистов и писателей, которые на советский счет великодушно ездят на юбилеи и на курорты, — а честных революционных рабочих. Вот почему вопрос о судьбе Блюмкина надо разъяснить до конца.
Что же говорит венская «Роте Фане» по существу дела? Она называет сообщение о расстреле Блюмкина «неуклюжей ложью, которую каждый осел увидит насквозь с первого взгляда». Это похоже на очень решительное опровержение. И мы были бы вполне готовы приветствовать решительный и категорический тон «Роте Фане». Действительно, факт сам по себе представляется настолько чудовищным, что первое и естественное движение всякого революционера — не поверить, опровергнуть и заклеймить клевету.
К сожалению, однако, опровержение становится дальше гораздо менее категорическим. И не случайно. «Роте Фане» откликнулось только 19-го февраля, т.е. через месяц-полтора после того, как весть эта проникла не только в буржуазную и социал-демократическую печать, но и была, в виде прямого запроса, поставлена в оппозиционной коммунистической печати. За эти несколько недель «Роте Фане» должна была навести справку, не могла не навести ее. Между тем, начав столь категорически, «Роте Фане» в дальнейших строках незаметно передвигает свое опровержение. Клевета уже как будто состоит в том, что Блюмкин был расстрелян «только потому, что он был троцкистом, этот баснословный Блюмкин!». Эта незаметная передвижка ударения представляет собою как бы осторожную страховку газеты и тем сразу лишает опровержение морального веса. Венская газета сталинцев явно оставляет двери открытыми для двух вариантов: и для категорического отрицания самого факта, т.-е. убийства Блюмкина Сталиным, и для признания этого факта, но в другом, пока еще неподготовленном «освещении».
Почему «Роте Фане» называет Блюмкина «баснословным»? Что означает этот гнусный оттенок издевательства? Сомневается ли «Роте Фане» вообще в существовании Блюмкина (т.-е. в его бывшем существовании)? Сомневается ли «Роте Фане» в том, что Блюмкин был безупречный революционер, десятки раз доказывавший свое исключительное мужество и героическую преданность пролетариату? Сомневается ли «Роте Фане» в том, что Блюмкин расстрелян? Или же сомнение касается того только, что он был расстрелян за передачу письма Троцкого? Из статьи это неясно, причем неясность имеет умышленный характер. «Роте Фане» просто выжидает, какую версию выберет в конце концов Сталин.
Этот последний подготовляет тем временем свою версию издалека. Через некоторые советские газеты пущен слух, что какие-то «троцкисты» в Сибири во время перевозки войск против Чан-Кай-Ши саботировали железнодорожное движение, пускали под откос паровозы и проч. Это уже третья попытка Сталина амальгамировать оппозицию с контр-революционерами. Две первые постыдно сорвались. Сорвется, несомненно, и третья. Если Сталин решился тем не менее повторить свой презренный опыт, то только потому, что ему необходима все же какая-нибудь версия или объяснения расстрела тов. Блюмкина.
Свою статью «Роте Фане» заканчивает панегириком Сталину, как «излюбленному ученику Ленина». Мы знаем, что подобные панегирики являются сейчас необходимым условием для сохранения поста: редактора, секретаря, наркома, стенографа или председателя Коминтерна. Но мы считаем все же, что редактор «Роте Фане» слишком неосторожно связывает вопрос о Блюмкине с характеристикой Сталина и его отношений к Ленину.
Факт таков, что Ленин выступал против назначения Сталина генеральным секретарем, выражая опасение, что «этот повар будет готовить только острые блюда». Конечно, в 1921 г. Ленин таких острых блюд, как расстрел Блюмкина, еще не предвидел.
Факт таков, что в своем Завещании Ленин указывал на нелояльность Сталина и на его склонность к злоупотреблению властью, и именно поэтому рекомендовал снять Сталина с его ответственного поста.
Факт таков, что уже после Завещания, 6-го марта 1923 года, Ленин письменно порвал со Сталиным всякие личные и товарищеские отношения — вследствие нелояльности и вероломства Сталина.
Так обстояло дело 7 лет тому назад, когда должность генерального секретаря имела строго подчиненный характер, и когда вся власть сосредоточивалась в руках Политбюро, возглавлявшегося Лениным. Сейчас положение в корне изменилось. Господство аппарата привело к единоличной диктатуре Сталина. Роль партийного общественного мнения уменьшилась в сотни раз. Нелояльность Сталина оказалась вооруженной неслыханными средствами против собственной партии. Дело Блюмкина вскрывает это новое положение с ужасающей силой.
Да, расстрелом Блюмкина пользуются наши классовые враги, и прежде всего социал-демократы. Но на ком ответственность? На тех, которые создали это ужасающее дело, т.-е. на убийцах Блюмкина. Они не могли не понимать, что оппозиция молчать не станет. Ибо молчать — значило бы разнуздывать сталинскую бюрократию и подготовлять десятки и сотни преступлений, подобных делу Блюмкина.
Вот почему мы заявляем всем официальным редакторам, секретарем и прочим чиновникам: мы вам не позволим увильнуть от ответа, прикрывшись полемикой с буржуазными и социал-демократическими газетчиками. Мы вас заставим дать рабочим ответ в том, что произошло. Мы вас вынудим ответить на вопрос: берете или не берете на себя ответственность за убийство Блюмкина? Да или нет?
(«Веритэ», №27, 14 марта 1930 г.).
Растворение партии в классе
В конце января 1930 г. объявлен новый массовый набор рабочих в партию. Февральские номера «Правды» полны сообщениями о «грандиозном подъеме», «массовой тяге рабочих в партию» и т.д. ЦК уже успел дать директиву: «К XVI партсъезду обеспечить не менее половины состава партии из рабочих с производства» («Правда», 11 февраля). В переводе на язык цифр это значит, что в течении двух, приблизительно, месяцев в партию должно быть включено минимум около 150.000 новых членов.* Поданных на сегодня заявлений уже больше 200.000. Число членов и кандидатов партии через несколько недель перевалит за 2 миллиона.
* За 1929 г. в партию вошло 200.000 рабочих. Н. М.
Все газетные сообщения подчеркивают коллективный характер подачи заявлений на прием в партию. Вступают бригадами, сменами, цехами и даже целыми заводами. Заводской цех, т.-е. несколько сот человек, во главе с мастерами, а порою и техниками и инженерами вливаются в партию. Состав ячеек увеличивается на 100, 200 и больше процентов. Процедура приема формально, как и всегда, индивидуальная, по существу же — прием коллективный. Газеты и партийное начальство торопят приемочные комиссии с оформлением (буквально) вновь поступающих. Центральная приемочная комиссия постановила «упростить прием в партию» («Правда», 4 марта). Между тем, чисто формальный характер приема, крайне, поэтому, незначительный процент не принятых, отсутствие мало-мальски серьезного обсуждения кандидатур, словом весь этот антипартийный по существу метод кампании тревожит уже сейчас менее близоруких коммунистов.
Бюрократический наскок на рабочий класс, погоня за высоким процентом (почти всегда фиктивным) приводят к фактам, когда вербовщик, поймав за рукав отказывающегося вступить в партию, начинает его уговаривать, советовать и проч. В результате — замечает рабкор «Правды», — «в партию идут политически неграмотные, имеющие незначительный производственный стаж». К чему приводит эта политика, видно и по имеющимся частным результатам чистки партии. В одном из округов Донбасса (Юзовка), например, исключена и выбыла 1⁄3 производственных ячеек («Правда», 1 февраля). Суммарные результаты чистки должны еще более красноречиво показать, как аппарат, стирая границы между партией и классом, включает в нее сырую массу, которая не только не может перевариться в партийном котле, но благодаря ужасающим условиям внутрипартийного режима отталкивается, исключаясь или выбывая, а место выбывших «вливается» новый сырой материал. Проходные партийные ворота открыты широко.
Почти единственным, во всяком случае решающим критерием при приеме в партию является вопрос о производственной работе и «образцовой дисциплине» принимаемого. «Важнейшим показателем при приеме в партию считать активное участие рабочих в ударных бригадах, в соцсоревновании и действительно передовую роль их на производстве — такова директива ЦК ВКП («Правда», 11 февраля). В соцсоревновании участвовал? Сколько было прогулов? На сколько на заем подписался, не продал ли? Как помогаешь колхозу? и прочее в том же духе, вот вопросы, которые задают приемочные комиссии. Вопросы политические, партийные отсутствуют. (Нет даже «классического» троцкизма). Можно подумать, что речь идет о приеме в кооперацию, в профсоюз, настолько отсутствует партийность. Но зачем она сталинскому аппарату? Новые пополнения рассматриваются им, как «ударное» подспорье хозяйственным органам и только. Лишенные всякого политического кругозора, делячески-авантюристские руководители мыслят себе это — местами полупринудительное (ведь некуда податься. Все голосуют «за». «Кто против?» — спрашивает председатель. Таковых естественно не находится) — вовлечение цехов и заводов в партию, как средство поднятия производительности труда, как более успешное осуществление интенсификации и высоких темпов. Во что при этом превращается партия, существует ли она еще как партия, до этого им дела нет.
Еще в декабре 1929 г. темп притока рабочих в партию был очень низок. Сейчас «Правда» констатирует «неожиданный грандиозный перелом». Партийные организации застигнуты «врасплох». «На заводе произошло совершенно неожиданное и не предусмотренное: колонны рабочих, записывающихся в партию. Этого ячейка никак не могла ждать» («Правда»). Авторы и редакторы не замечают при этом, какой убийственный приговор выносится ими партийному режиму, какое ужасающее констатирование омертвения всех партийных тканей. Ведь, если исходить из того, что — по словам аппарата — в рабочем классе происходит мощный подъем, а сам рядом сидящий аппарат ничего не знает, ничего «не ожидает», ничего «не предусматривает», то нужно признать, что он отделен от массы непроницаемой перегородкой. Один этот факт должен был бы и слепцам показать всю глубину пропасти, которую аппарат вырыл между собой и массой.
Почин коллективному вступлению в партию положил Коломенский завод. Он дал уже свыше 8.000 вступающих. «По коломенским рабочим должны равняться остальные» — призывает «Правда». Небезынтересно, поэтому, в двух словах остановиться на этом заводе.* Коломенский завод производит машины (тракторы, паровозы, дизеля и пр.), расположен в ста с лишним километрах от Москвы. Пролетарский состав завода всегда считался в московской партийной организации отсталым, таким он и был на самом деле. Свыше 70 процентов рабочих не только «связано» с деревней, но и имеют свою хату, коровенку, огород и пр. Брат, отец коломенца крестьянствует, он работает на заводе и помогает им — хозяйство ведут вместе. Весь психологический уклад среднего коломенского рабочего — крестьянский. Свою работу на заводе он часто рассматривает лишь, как подспорье в крестьянском хозяйстве. Коломенский рабочий очень мало похож на питерского пролетария. И вот этот завод стал теперь авангардом рабочей армии, а Ленинград ее арьергардом. (На 14 марта Московская область дала свыше 90.000 вступающих, Ленинградская около — 30.000). И не случайно. Объяснение этому факту надо искать не в городе, а в деревне, именно прежде всего в новой колхозной политике. Колхоз толкнул коломенского, подольского и мытищенского рабочего в партию. Его крестьянское бытие решило. Не вникая здесь в сложную колхозную проблему, мы все же укажем, что элемент страховки сыграл не малую роль. «Все равно идти в колхоз, так лучше уже коммунистом, — вольготнее будет». Он надеется таким путем легче получить кредит, инвентарь и пр. С другой стороны на заводе, — и это главное — беспартийный рабочий не видит сейчас большого различия между собою и партийцем. Почему и мне не пойти в партию, может быть будет легче — спрашивает он себя. Отняв у партийного, как и у беспартийного рабочего все права, сжав их в бюрократических тисках, узурпаторский аппарат обоих их превратил в бессловесных исполнителей. Ни беспартийный, ни партийный рабочий не смеют ни решать, ни критиковать, ни рассуждать. Широко открывая партийные двери, аппарат стирает границы между партией и классом. Партия перестает быть авангардом, партия перестает быть партией. Но именно к этому стремится аппарат. Одновременно с растворением партии в массе, аппарат все больше и больше возвышается над ними. Оба процесса идут параллельно, они дополняют друг друга. Наверху аппарат стал надпартийным учреждением, он бесконтролен, он непогрешим, он командует — внизу партия перестает существовать. Дальнейшее развитие этого процесса есть гибель, есть смерть партии как партии, — об этом надо сказать прямо, со всей решительностью.
* Интересны возрастные данные по заводу. Среди идущих в партию преобладают тридцати-сорокалетние — и это явление повсеместное. 50 процентов имеют производственный стаж свыше десяти лет. «Особенно отраден сдвиг, происходящий среди старых рабочих 20-30-40 лет, работающих на производстве» — пишет «Правда». Вряд ли этот факт «особенно отраден». Старый рабочий, которого не раскачал ни Октябрь, ни гражданская война — впереди. Молодняк, комсомольцы, т.-е. наиболее активная и передовая часть массы отстают. Симптом скорее тревожный, чем «отрадный». Н. М.
Н. Маркин.
30 марта 1930 г.
Пятилетка и мировая безработица
Внутреннее развитие Советского Союза достигло критического пункта. Как бы ни оценивать нынешний ход коллективизации, которая в один год в 21⁄2 раза превзошла план, намеченный на все пять лет (50 процентов крестьянских дворов сегодня вместо 20 процентов к концу пятилетки), ясно, что темп коллективизации уже взорвал весь пятилетний план. Пока официальное руководство об этом молчит. Но долго молчать не придется. Предполагать, что все остальные элементы плана — промышленность, транспорт, финансы — могут развиваться по ранее намеченным масштабам, в то время, как сельское хозяйство проделывает совершенно непредусмотренные скачки, значило бы видеть в хозяйственном плане не органическое целое, а простую сумму ведомственных приказов. До последнего времени признавалось, по крайней мере в принципе, что взаимоотношения промышленности и земледелия («смычка») представляют собою главную ось плана. Что же сталось с этой осью? Если в плане была соблюдена «смычка», то теперь она нарушена неистовым скачком коллективизации, которого никто не предвидел. В какую сторону будет выравниваться линия плана? Уже сейчас «сплошная коллективизация» вызвала некоторый поворот испуганного руководства назад. Но чем закончится начавшееся отступление, пока еще предсказать нельзя. Вероятнее всего, оно и на этот раз зайдет гораздо дальше, чем это вызывается объективной необходимостью. Но само по себе отступление неизбежно. Весьма вероятно, что под действием явлений инфляции, скоро начнется пересмотр лозунга: «пятилетка — в четыре года». Отступление — всегда тяжелая операция, в военном деле, как и в политике. Но отступление, проведенное своевременно и в порядке, может спасти от лишних потерь и подготовить возможность развития наступления в дальнейшем. Смертельной опасностью является всегда запоздалое отступление, в панике, под огнем, с неприятелем за спиной. Вот почему мы, левая оппозиция, не боимся крикнуть на этот раз зарвавшейся бюрократии: назад! Надо прекратить призовые скачки индустриализации, пересмотреть темпы на основе опыта и теоретического предвидения, согласовать коллективизацию с техническими и прочими ресурсами, подчинить политику по отношению к кулаку реальным возможностям коллективизации, — словом, после периодов хвостизма и авантюризма надо встать на путь марксистского реализма.
Исправленный в указанном смысле вариант плана будет его минимальным вариантом. Он будет по необходимости исходить из той обстановки, какая создалась к сегодняшнему дню, в результате крупных успехов и не менее крупных ошибок. Такой план не может устранить противоречия, вытекающие из исторического прошлого и мировой обстановки. Но он должен свести к минимуму результаты ошибок, отчасти смягчить, отчасти отодвинуть кризисные явления и таким путем обеспечить новую передышку изолированному рабочему государству. Задача момента — плановое отступление от позиций авантюризма.
Однако, наряду с этим «минимальным» вариантом нужно сейчас же готовить другой, более длительный и рассчитанный не только на внутренние, но и на внешние ресурсы. Перспектива пролетарской революции в Европе есть никак не меньшая реальность, чем перспектива коллективизации русских крестьян. Вернее сказать реальностью эта вторая перспектива становится только в сочетании с первой. Официальное руководство Коминтерна ведет политику так, как если бы восстание европейского пролетариата предстояло завтра. В то же время хозяйственный план на 10-15 лет строится так, чтоб «обогнать» весь капиталистический мир средствами изолированного рабочего государства. Эта двойственность, вытекающая из реакционно-утопической теории социализма в отдельной стране, проходит через программу Коминтерна и через всю его политику.
Никто не знает сроков. Но одно можно сказать с уверенностью: завоевание власти европейским пролетариатом несомненно ближе к сегодняшнему дню, чем ликвидация классов в СССР.
Выработка минимального варианта, с целью смягчения надвигающегося кризиса, должна по необходимости исходить из условий нынешнего изолированного положения советского хозяйства. Но одновременно нужно создать вариант, основанный на широком взаимодействии советского и мирового хозяйства. Генеральный план, рассчитанный на 10-15 и более лет, вообще не может строиться иначе.
Разумеется, систематическое и всеобъемлющее хозяйственное сотрудничество международного характера станет возможно только после завоевания власти пролетариатом в передовых капиталистических странах. Но, во-первых, нельзя предвидеть, когда именно совершится этот переворот — поэтому к нему надо своевременно готовиться как политически, так и экономически. Во-вторых, есть все основания рассчитывать на то, что в условиях нынешнего торгово-промышленного кризиса, особенно в случае его дальнейшего углубления, советское правительство, при правильной политике, может получить несравненно более широкий доступ к ресурсам мирового рынка.
Безработица есть фактор огромного значения, который может наложить свою печать на всю политику ближайших лет. Под ударами безработицы могущественное здание консервативных профсоюзов и социал-демократии может дать глубокие трещины, прежде чем начнет трещать несравненно более могущественное здание капиталистического государства. Однако, это не придет само собою. Правильное руководство борьбой рабочего класса приобретает в условиях социального кризиса исключительное значение. Общая стратегическая линия коммунизма должна, разумеется, больше, чем когда-либо направляться на революционное завоевание власти. Но эта революционная политика должна питаться конкретными условиями и задачами переходного периода, в среде которых безработица занимает все более центральное место. Одним из важнейших лозунгов переходного периода может и должно стать требование экономического сотрудничества с СССР. Но агитация под этим лозунгом должна, в свою очередь, иметь вполне конкретный характер выступая во всеоружии фактов и цифр. Она должна опираться на генеральный хозяйственный план, основанный на все более и более широком взаимодействии советского хозяйства и мирового. Для этого генеральный план должен быть воздвигнут на действительно марксистских основах, а не на теории изолированного социалистического общества.
* * *
В нынешней европейской и мировой безработице сочетаются конъюнктурные явления с органическими процессами капиталистического распада. Мы не раз повторяли, что конъюнктурные циклы свойственны капитализму на всех стадиях его развития. Но на разных стадиях эти циклы имеют различный характер. Как на склоне жизни отдельного лица приток сил бывает ненадежным и кратковременным, а всякое заболевание, наоборот, тяжело отражается на всем организме, так и конъюнктурные циклы империалистского капитализма, особенно в Европе, обнаруживают тенденцию к болезненному разбуханию кризисов при сравнительно кратковременных подъемах. Вопрос о безработице может в этих условиях надолго стать центральным вопросом для большинства капиталистических стран.
Здесь, поэтому, естественно завязывается соединительный узел между интересами Советского Союза и интересами мирового пролетариата.
Задача сама по себе ясна и неоспорима. Нужно только правильно подойти к ней. Но в этом вся трудность как раз и заключается. В настоящее время интернациональное воспитание мирового пролетарского авангарда опирается на две идеи: «СССР построит социализм без нас». «СССР — отечество всех трудящихся». Первая идея — ложна, вторая абстрактна, к тому же одна другой противоречит. Этим объясняется тот поразительный факт, что борьба с безработицей направляется сейчас по карманному календарю Куусинена и Мануильского («6 марта» и пр.), мимо хозяйственных проблем советской республики. Между тем, связь одних задач с другими совершенно очевидна.
«Сплошная» коллективизация на основах крестьянского инвентаря есть авантюра, чреватая кризисом сельскохозяйственной продукции и опасными политическими последствиями. Однако, если бы возможным оказалось своевременно оплодотворить колхозы приливом передовой техники, то коллективизированное сельское хозяйство несравненно легче прошло бы через период «детских болезней» и уже в ближайшие годы смогло бы дать большое повышение урожайности с такими экспортными фондами, которые радикально изменили бы картину хлебного рынка Европы, а в дальнейшем поставили бы на новые основы питание ее трудящихся масс. Угрожающая диспропорция между размахом коллективизации и состоянием техники вытекает непосредственно из экономической изолированности Советского Союза. Даже если бы советское правительство могло пользоваться только «нормальным» в международных отношениях капиталистическим кредитом, темп индустриализации, как и рамки коллективизации могли бы быть уже сегодня значительно расширены.
Всей обстановкой коммунистические партии Запада поставлены таким образом перед задачей: в своей агитации по поводу безработицы связать ее с важнейшими факторами мирового развития — и прежде всего с хозяйственным развитием СССР. Что для этого нужно? 1) Перестать вводить рабочих Запада в заблуждение относительно действительного положения в СССР. Наряду с несомненными и крупнейшими успехами, вытекающими из национализации, честно показать внутренние противоречия, вытекающие из изолированности и ошибок руководства и угрожающие политическими опасностями. 2) Разъяснять, что эти опасности могут быть значительно ослаблены, а в дальнейшем и преодолены установлением широкого и согласованного обмена между Советским Союзом, с одной стороны, и, например, Германией и Англией, с другой. 3) Показать, что многие десятки, а затем и сотни тысяч европейских рабочих могли бы найти работу на ежегодных плановых поставках машин и сельскохозяйственного оборудования для Советского Союза. 4) Разъяснять, что при этом условии Советский Союз получил бы полную возможность вывозить во все возрастающем количестве, помимо леса и другого сырья, хлеб, масло, мясо и прочие продукты питания широких масс.
Ввоз машин, как и вывоз сырья и продовольственных продуктов могут быть, путем соответственных договоров, поставлены в прямую зависимость друг от друга, на основах широкого плана, одинаково доступного пониманию и проверке как советских, так и иностранных рабочих.
Достигнутые до сих пор советской промышленностью успехи обеспечивают для неотложного выхода на международную арену необходимую базу. Дело идет не о голой агитации, а о серьезно продуманных хозяйственных предложениях, обоснованных всем наличным опытом и ясно формулированных на языке техники, экономии и статистики. Советское правительство должно провозгласить при этом, разумеется, свою полную готовность облегчить заинтересованным рабочим организациям (профессиональным союзам, заводским комитетам и пр.) всестороннее ознакомление с ходом выполнения экономического договора.
Если подойти к вопросу политически, и прежде всего с точки зрения отношения к социал-демократии и амстердамцам, то задачу можно формулировать, как применение политики единого фронта в таком масштабе, какого до сих пор не было и не могло быть.
Но разве же можно надеяться на то, что Макдональд, Герман Мюллер и амстердамские профессионалисты согласятся на такую комбинацию? Разве это не утопия? Разве это не примиренчество? Такое возражение будет несомненно сделано теми, которые вчера еще надеялись, что британские трэд-юнионисты объявят борьбу своему империализму в защиту Советского Союза (Сталин и др.). Мы не питали этих жалких иллюзий тогда, не питаем их и теперь. Нужно, однако, оговориться, что экономическое соглашение социал-демократического правительства с советским правительством, с целью смягчения безработицы в собственной стране, все же гораздо вероятнее, чем борьба реформистов… против империализма. Если кризис развернется и дальше, то реформистские правительства, опирающиеся на миллионные рабочие организации, могут попасть в такие тиски, когда им придется — в тех или других размерах — пойти на экономическое сотрудничество с Советским Союзом.
Мы совсем, однако, не собираемся гадать насчет того, в какой мере это осуществится на деле. Если социал-демократия отшатнется даже от обсуждения такого плана, — что на первых порах вероятнее всего, — то он уже с самого начала пойдет в рабочую массу против социал-демократии. Во всяком случае стоящим у власти реформистам будет труднее отбиваться от агитации, основанной на конкретном плане экономически-выгодного сотрудничества с Советским Союзом, чем от крикливой трескотни на тему о «социал-фашизме».* Разумеется, весь этот план кампании ни с какой стороны не предполагает смягчения нашего политического отношения к социал-демократии. Наоборот, при правильном руководстве намечаемая здесь кампания способна серьезно пошатнуть позиции международной социал-демократии, которой политика Сталина — Молотова оказала такие неоценимые услуги за последние годы.
* Газета итальянских левых коммунистов «Прометео» очень метко говорит, что, если социал-демократам очень трудно опровергнуть обвинение в том, что они — агенты буржуазии, то зато им очень легко опровергнуть утверждение, что они — фашисты. Именуя социал-демократов социал-фашистами, Коминтерн оказывает им таким образом наилучшую услугу.
Международная постановка задач социалистического строительства полностью вытекает из внутренних потребностей хозяйственного развития СССР и в то же время является наиболее убедительной и неотразимой пропагандой в пользу международной революции. Но чтоб стать на новый путь, надо переучиваться. Вместо усыпляющего оптимизма, надо сеять революционную тревогу. Нельзя ограничиваться ритуальными заклинаниями против военной интервенции. Надо поставить ребром экономическую проблему. Надо, чтоб коммунист-агитатор ясно и честно сказал рабочим массам Запада: «Не думайте, что в Москве социализм могут построить без вас. Они сделали немало, но всего они сделать не могут. То многое, что они сделали, есть только небольшая частица в сравнении с тем, что нужно сделать. Чтоб им помочь, необходимы сейчас такие меры, которые вместе с тем помогут вам, рабочие, против безработицы и дороговизны. У советского правительства есть хозяйственный план сотрудничества с иностранной промышленностью.* Каждый может с ним ознакомиться. Конечно, вы не обязаны верить ни мне, ни советскому правительству на слово. Потребуйте проверки предложений СССР от ваших профессиональных союзов, от вашей партии, от вашего социал-демократического правительства. Надо общими силами заставить правительство вступить на путь экономического соглашения с СССР, ибо это сейчас самый действительный и самый выгодный путь борьбы с безработицей!».
* Я исхожу из того, что такой план должен быть создан.
Есть ли, однако, надежда на то, что при нынешнем своем руководстве, коммунистические партии способны на серьезную революционную мобилизацию масс? Этого вопроса мы не предрешаем. Политика, которую мы отстаиваем, имеет столь глубокие корни в объективном положении и в исторических интересах пролетариата, что она в конце концов проложит себе дорогу через все препятствия. Весь вопрос во времени. А это очень важный вопрос. Обязанностью левой коммунистической оппозиции является, поэтому, напрячь все силы, чтобы сократить сроки.
Л. Троцкий.
14 марта 1930 г.
«Не политика, а качка»
Ссылка о новом курсе
От редакции
Мы печатаем ниже чрезвычайно значительное письмо одной из ссыльных групп. Дошедшее до нас со значительным запозданием, письмо написано еще в январе, следовательно до последнего отступления, которое заменяет новый курс новейшим, или вернее, создает полный хаос как в хозяйственных отношениях деревни, так и в политическом сознании партии. Но печатаемое нами письмо замечательно именно тем, что свои предостережения оно выдвигало в самый разгар победоносных реляций о сплошной «ликвидации классов». Читатель увидит, с какой марксистской отчетливостью молодые представители оппозиции оценивают хозяйственные процессы, ни на минуту не обольщаясь бюрократической статистикой и критически разыскивая за ней классовые реальности. перед лицом этого документа — какими жалкими, чтобы не сказать глупыми кажутся ходячие «антитроцкистские» формулы насчет «сверхиндустриализации», «недооценки крестьянства» и пр., т.-е. все те канцелярские шаблоны, при помощи которых вывихнуто во всех частях света немалое количество мозгов.
Мы печатаем письма наших товарищей не полностью. Полученный нами текст заключает обширную полемику с другими группами ссылки. Мы охотно дали бы этой полемике, свидетельствующей о серьезнейшей работе мысли, место на страницах нашего «Бюллетеня». К сожалению, мы не имеем тех писем, на которые отвечает настоящий документ. Это заставляет нас устранить большую часть внутренней полемики, смысл и основательность которой могли бы быть ясны только при наличии всей переписки в целом.
Одно можно сказать с уверенностью: хоть и в ссылке, хоть и в подполье, но большевистская мысль работает. Преемственность ее развития обеспечена. Десяток-другой лишних капитулянтов ничего не изменят в общей картине партийного развития. Новейший зигзаг центризма есть сигнал к систематическому наступлению оппозиции на слепую бюрократию во имя спасения Октябрьской революции.
* * *
Дорогие товарищи!
Несомненно, кризис, переживаемый нашими рядами есть отражение глубочайшего кризиса, переживаемого всей страной. Поэтому это письмо наше мы и начинаем с краткого анализа положения в стране. Письмо рассылаем ряду наших товарищей, т. к. думаем, что обмен мнениями между, в основном единомышленниками, способствует выяснению более или менее точного умонастроения наших рядов в нынешнее острое время.
Итак, страна поставлена на путь фактической отмены НЭП'а. Проводится сплошная коллективизация при почти полном отсутствии соответствующей технически-производственной базы. Во всем СССР имеется 23.000 тракторов, половина которых нуждается в капитальном ремонте. К весеннему севу на работе сможет быть не больше 10-12 тысяч тракторов. Но: «для того, чтобы полностью механизировать колхозные хозяйства, необходимо, по крайней мере, — 1,5 миллиона тракторов» («Правда», от 15 января 1930 г.). Согласно пятилетки предполагалось выпустить к концу 1932-33 г. еще 45 тысяч тракторов. Теперь это количество «оптимально» увеличено до 545 тысяч. Увеличение в 12 раз! А это обязывает к соответствующему перенапряжению основных хозяйственных показателей: увеличению металлоизделий, добычи нефти, транспортостроения и т.д. и т.д. С другой стороны, точнее — в связи с этой крайне узкой технической базой для коллективизации, понятно и отсутствие желания у широких масс крестьянства идти в колхозы. Эти массы не хотят покупать в нынешних условиях даже те, чуть усовершенствованные сельскохозяйственные орудия производства, которые рассчитаны на ведение индивидуального хозяйства. Газеты сообщают о затоваривании рынка такими орудиями. Вряд ли причину такого явления можно усмотреть в низкой покупательной способности крестьянства, ибо — в итоге одного распределения национального дохода за истекший год — оно (крестьянство) «непредвиденно» перенакопило более полумиллиарда рублей («Экономическая Жизнь», 26 ноября 1929 г.). Комплекс фактов приводит нас к тому заключению, что широкие крестьянские массы не имеют хозяйственного стимула идти в колхозы. Коллективизация идет не в добровольном порядке. Что означает распродажа семян, скота и инвентаря со стороны «идущего» в колхозы крестьянина, как не страховку себя от будущего развала колхозов и сохранение маневренного фонда в его наиболее удобном, денежно-эквивалентном, виде, для реставрации своего будущего индивидуального хозяйства? Старания же Сталина выдать колхозы, вопреки Ленину, за «социалистический тип» хозяйства, тут так же помогут делу, как и восторженные операции с перспективной статистикой (поистине, — «наша» статистика превратилась в дельфийскую Пифию, — вещает райское будущее, сама сидя на треножнике). Правда, в этом старании Сталина есть тот реальный смысл, что «социалистические» колхозы дадут яковлевской статистике обильный цифровой материал для подведения «практического» фундамента под теорию победы социализма в одной стране. Еще раз: мы — за колхозы, но не на основе принудительно-административных мероприятий, а на технико-производственной основе. Что будет в результате нынешней принудительной коллективизации — предвидеть не трудно: пониженный хозяйственный эффект, что в свою очередь грозно ударит по всему хребту народного, государственного хозяйства. Без «бешеных» темпов! В известной мере понятно стремление центристского аппарата наверстать упущенное. А что со строительством колхозов и совхозов было долгое упущение — это признают ныне и кое-кто из центристов. Например, Генсек ЦК КПУ Коссиор это признал еще год тому назад в речи своей на харьковском активе («года этак на два запоздали»). Впрочем, Сталин другого мнения (ведь все, что он ни делает, он делает точь-в-точь в свое время). Сталин упущений тут никаких не видит; людей же, видящих запоздание со строительством совхозов и колхозов, именует «крикунами» («Большевик», №23-24, 1929 г.). Итак, будем знать, что один из сталинских крикунов сидит Генсеком ЦК КПУ.
Мы продолжаем думать, что во взаимоотношениях между городом и деревней (ее бедняцко-середняцкой частью) рыночные связи должны играть не последнюю роль. Между тем, передовица «Экономической Жизни», от 19 декабря объявляет эти связи в важнейшей их части, хлебозаготовках, отмененными. Вот, что она пишет: «Это правильное понимание НЭП'а дало возможность глубже и последовательнее применить в этом году новые общественные и плановые формы заготовок в противовес тем, по преимуществу рыночным, которые практиковались в основном в прошлые кампании». Или — далее: «Вместе с тем они же (хлебозаготовки) показали, что рыночные формы хлебозаготовок больше всего служат интересам крупных держателей товарного хлеба». Видите-ли, ленинский поворот на рельсы НЭП'а оказывается был произведен во имя кулачества.
Итак, НЭП отменяется («раскулачивайте»). Вот та ультра-левая установка, которая провозглашена на сегодняшний день. Какая же установка была дана вдохновителем нынешней политики перед высшей партийной инстанцией — на XV съезде? — «Поставить очередной задачей нашего строительства в деревне постепенный перевод распыленных крестьянских хозяйств на общественную коллективную обработку земли на основе интенсификации и машинизации земледелия, в расчете, что такой путь развития является важнейшим средством ускорения развития сельского хозяйства и преодоления капиталистических элементов в деревне. (Сталин, речь на XV съезде. Подчеркнуто нами). Далее, как известно, пошли чрезвычайные, — «экстраординарные» меры 28 года. Но уже в ноябре Сталин вновь возвращается к неотвязной мысли о том, что «нужно постепенно, систематически и упорно переводить сельское хозяйство на новую техническую базу, на базу крупного производства, подтягивая ее тем самым к социалистической промышленности». Такая установка, охватывающая основной экономический уклад широких масс крестьянства (80 процентов населения Союза) дается, очевидно, в расчете не на год либо два, а на несравненно более продолжительный срок времени. Она, эта установка, высказана всего лишь год тому назад. Но уже в 29 году пошло повторение, с большей напряженностью, чем в 28 году, «экстраординарных» мер, на этот раз послуживших прелюдией к резкому переходу на путь раскулачивания, — началу фактической отмены НЭП'а. От поддержки Гоминдана до кантонского путча… От «обогащайтесь» — до «раскулачивайте»… Амплитуда колебаний за короткий промежуток времени типично центристская. Не политика, а качка! Вот эта то качка и заставляет нас с негодованием относиться к каждому новому сдвигу, повороту центристов, к новому их лозунгу, порой даже совпадающему с нашими. «Ползучие эмпирики», — они сами не предскажут своего завтрашнего дня.
В июле 28 года «Правда» писала: «Решительное наступление на капиталистические элементы, провозглашенные XV съездом партии, может и будет вестись методами НЭП'а. Партия не отступит от решений XV съезда ни на шаг». XVI съезда все еще нет (время его созыва уже истекло и по перекроенному центристами уставу партии), хотя один нынешний поворот обязывал бы к созыву чрезвычайного партийного съезда, а не к единоличной директиве вдохновителя нынешней политики. Этот последний уже признал нынешнюю политику противоречащей решениям XV съезда партии (см. статью Сталина в «Правде», от 21 января с. г.). А ведь «партия не отступит от решений XV съезда ни на шаг»?
Партия дезориентирована. Взятая в крепостные стены центристского бюрократического аппарата — партия молчит. В партии «тишь». От «большевистской монолитности» и аппаратно-помпезного благополучия партия своим состоянием сегодня более, чем когда-либо, напоминает состояние переохлажденной жидкости (жидкости, доведенной далеко ниже точки ее замерзания, — кристаллизации).
Кризис пролетарской революции, не получив своего проявления в партии уже переходит в жесточайший кризис всей страны. Пронизывая основные материальные интересы миллионных масс населения, кризис этот тем самым втягивает эти массы в орбиту острейшей политической борьбы, чреватой резким столкновением классов. Все ухудшающееся положение рабочего класса (зарплата, жилище, страхование, правовое положение и т.д. и т.д.) и бюрократическая пятилетка, поведшая в 1-м квартале текущего года к резкому понижению количественных и качественных показателей, усугубляя кризис, крайне затрудняют партии и рабочему классу поиски выхода из создавшегося положения. Все же многое говорит за то, что кризис вступит в такую фазу, исход которой, по видимости, даст прояснение самому существованию пролетарской диктатуры: или, или; либо возрождение, либо глубокое поражение. «Без глубочайшего парткризиса, который, вероятнее всего, явится результатом подспудного толчка термидорианских сил, переход в новую стадию теперь уже, к несчастью, немыслим. Эта новая стадия может быть и стадией возрождения и стадией термидора» (Л. Троцкий).
После Октябрьской революции, после героической эпохи гражданской войны страна вновь вступает в полосу, которая требует от рабочего класса и его авангарда, полной мобилизации и напряжения всех сил. Необходимость установки на большевистскую действительность (сохранение и усиление нашей фракционной деятельности), казалось бы является — в столь политически накаленной атмосфере — бесспорной. Однако, в наших рядах уже пущен полуменьшевистский лозунг: «мирная пропаганда!». Авторы его — Славгородская тройка: Гоголь, Соболь, Бор. Лившиц* (см. их письмо от 14 декабря 1929 г.). Мы целиком согласны с Л. Д., что «абсолютно недопустимы какие-бы то ни было уступки центристам относительно прошлого, которое в большей своей части и настоящим» (Письмо от 12 декабря 1929 г.).
* Все трое, естественно, — капитулировали. — Редакция.
В некоторых колониях наблюдаются капитулянтские настроения. Славгородцы заняли позицию далеко вправо от заявления Х. Г. Ишимцы выпустили лозунг: «Полное прекращение фракционной работы к XVI съезду!». Есть ли это шаг вправо от заявления? Разумеется! Надо дать им беспощадный отпор. Надо без промедления (уже и так упущено много времени) написать ясный, четкий, в духе последних писем т. Троцкого — документ, обращенный к партии. Но для этого — скорее очистить наши ряды: «дать пинком ноги» по пацифистам…
X.
Y.
Z.
30 января 1930 г.
Из переписки оппозиции
Ответы на письма друзей
I
20 декабря 1929 г.
Самым поразительным является непонимание смертельной опасности — я повторяю: смертельной опасности, которую несет партийный режим именно по отношению к экономике. Нашу позицию называли сверхиндустриализаторской. Но на самом деле мы лишь боролись против экономического меньшевизма, доказывая, что действительные возможности индустриализации неизмеримо больше, чем кажется правым и центристам, но безграничным мы эти возможности никогда не считали. В своей брошюре «К капитализму или социализму» я высказал в 1925 году уверенность, что мы сможем и после завершения восстановительного периода довести ежегодный прирост промышленной продукции до 15-20 процентов. Молотов и другие филистеры издевались тогда над нашим «оптимизмом». Но дело не в этом. Примерное исчисление коэффициента развития опиралось на экономическую (разумеется, очень приблизительную) оценку наличных и возможных ресурсов. Это значит, что мы всегда имели в виду реальную индустриализацию, а не сверхиндустриализацию.
Напомним, что в 1925 году промышленность наша переживала бурный расцвет. Вернувшись в мае с Кавказа, я застал типичную картину ажиотажа. Все тресты находились в погоне за оборотными средствами, операции промышленного банка бешено росли. В июне я написал Дзержинскому и Пятакову письменное предупреждение насчет того, что эта нерассуждающая горячка ведет роковым образом к финансовому и промышленному кризису. Ни Дзержинский, ни Пятаков не поняли этого и обвиняли меня даже (особенно Пятаков) в выступлении «против» индустриализации. Я доказывал им, что общая материальная база индустриализации, при правильной политике, может быть чрезвычайно увеличена; но что при данной материальной базе нельзя разгонять индустриализацию при помощи нереальных кредитов. Все, вероятно, помнят, что уже в сентябре 1925 года разразился острый кризис, сопровождавшийся расчетом рабочих и пр.
Я привел этот пример для того, чтобы показать, что наша программа индустриализации никогда не была отвлеченной «генеральной линией» бюрократов, а вытекала из оценки живого и подвижного равновесия экономических факторов и классовых отношений, в том числе и международных.
Соблюдается ли сейчас это обязательное условие индустриализации? Насколько я могу судить отсюда — ни в малейшей степени. Вместо экономического руководства и маневрирования, мы присутствуем при призовых скачках индустриализации.
Все теоретические соображения и отдельные экономические симптомы говорят, что хозяйство идет навстречу повторению знаменитого просчета 1925 года, только в гигантском масштабе. Тогда промышленность перемахнула с разгону через барьер тех материальных ресурсов, которые отводила ей право-центристская политика. Поправка этого конъюнктурного «просчета» могла идти тогда в двух направлениях: путем временного и острого сжатия промышленности или путем увеличения ее общей доли в хозяйстве страны. Руководство испробовало сперва первый путь, затем второй, и таким образом вышло из затруднений.
Сейчас нерассуждающий ажиотаж 1925 года превращен в генеральную линию. Спрашивается: существует ли вообще объективные материальные пределы для темпа индустриализации? Разумеется, существуют. Учтены ли эти пределы при нынешних призовых скачках? Вернее сказать: учитываются ли они систематически? Я этого не вижу. Может быть я не все знаю, но по-моему, мы идем к нарушению всех хозяйственных, а следовательно и социальных равновесий.
На этом самом пункте мы и подходим к вопросу о связи между хозяйством и режимом. Когда то мы говорили, вслед за нашими учителями, что настоящий подъем социалистического хозяйства будет связан не с ликвидацией дискуссий и борьбы, а, наоборот, с их величайшим расцветом на новой основе. Создадутся фракции «электрификаторов», «нефтяников», «торфистов», «трактористов», «коллективизаторов» и пр. и проч. причем борьба этой промышленной демократии будет одним из важных факторов регулирования индустриального развития, до некоторой степени подобно тому, как в средние века цеховая борьба регулировала тогдашнее производство.
Что мы видим вместо этого? Такой режим, который полностью исключает какие бы то ни было идейные группировки, какую бы то ни было борьбу хозяйственных предложений, какую бы то ни было проверку хозяйственного процесса, основанную на живом опыте всех его участников. Соотношение между сельским хозяйством и промышленностью, соотношение между разными отраслями промышленности, соотношение между количеством и качеством продукции, — соотношение между потреблением и накоплением, — все эти элементы индустриализации не могут быть априорно предопределены в порядке «генеральной линии» и предписаны к исполнению в порядке призовых скачек. Этот метод опаснее капиталистического, ибо он, так сказать, социализирует ажиотаж и не только снимает с его пути все препятствия, но помножает его на всю силу государственного принуждения и поощрения.
Благодаря гигантским преимуществам централизованного государственного хозяйства, частичные периодические конъюнктурные кризисы могут предупреждаться или преодолеваться в течении очень длительного периода времени. Но в то же время те же самые условия, при отсутствии внутренней живой и жизненной проверки в самом хозяйственном процессе, при чудовищно-бюрократизированном характере всемогущего руководства, могут привести к такому накоплению кризисов и противоречий, перед которым любой капиталистический кризис покажется детской забавой.
Теоретически все это абсолютно ясно и неоспоримо. Практически же установить глубину опасности, степень ее близости и прочее, можно только при радикальном изменении партийного и советского режима.
Значит, опасность сейчас состоит в «сверхиндустриализации»? Значит правы правые? Правые настолько же «правы» в вопросе об индустриализации, насколько, скажем, правы французские социал-демократы, считающие, наперекор Молотову, что во Франции сейчас нет революционной ситуации. Правые стоят на точке зрения экономического минимализма. Если бы генеральная линия привела к непоправимому кризису, то русские правые могли бы, конечно, злорадствовать, как международные правые злорадствовали при неудаче манифестации 1-го августа. С правыми мы, конечно, и в этом вопросе не имеем ничего общего, тем более, что в довершение своих злоключений эти защитники черепашьего темпа решили капитулировать перед темпом призовых скачек как раз в такой момент, когда опасность его становится все более очевидной.
Узлом всех хозяйственных вопросов стал сейчас партийный режим, который после тех последних капитуляций стал не лучше, а хуже, и который имеет тенденцию ухудшаться под действием экономических противоречий, порождаемых и накопляемых «генеральной линией».
Эти мысли подлежат серьезной и всесторонней разработке, которой сейчас необходимо заняться со всей энергией. Но совершенно ясно, что направление этой разработки идет в сторону прямо противоположную не только капитуляции, но и вульгарному примиренчеству и приспособленчеству.
Ваш Л. Т.
II
28 декабря 1929 г.
Дорогой товарищ!
Мне неясно из ваших писем, о каком собственно изменении тактики, предлагаемом мною, вы говорите, и от какого изменения тактики вы отказываетесь? Нет ли здесь недоразумения?
Последнее «Заявление» оппозиции имело своей целью довести до сведения партии и страны, что оппозиция не закрывает глаз на произведенные изменения официального курса, и вполне готова опереться на эти изменения в целях совместной работы с большинством партии и возможно безболезненной, мирной «нефракционной» — насколько это вообще осуществимо — борьбы за свои взгляды внутри партии. В этом «Заявлении» не было и тени дипломатии, если взять существо его, а не те или другие формулировки. Но ведь на это «Заявление» последовал ответ. Считаете ли вы возможным пройти попросту мимо этого ответа? Конечно, нет. Иначе это означало бы только, что вы не берете всерьез вашего собственного «Заявления». Ответ вы получили не от партии, а от верхушки аппарата. Считаете ли вы своим долгом сообщить партии, что же вы думаете дальше делать? Никаким дипломатничаньем от ответа на этот вопрос уклониться нельзя. Ответ может и должен быть совершенно спокойным и чисто разъяснительным по тону, но вы обязаны сказать партии, намерены ли вы продолжать бороться за ваши взгляды. Если эти взгляды не стоют вообще борьбы, то нужно поступить, как Радек и Смирнов. Ваше отношение к вопросу не может быть таким. Тем самым мы обязаны перед лицом партии и Интернационала указать на то, что ответ верхушки аппарата на наше «Заявление» вынуждает нас отстаивать наши взгляды, от которых мы нимало не собираемся отказаться (сдвиг ЦК влево есть яркое подтверждение их правильности), теми единственными путями, которые остаются в нашем распоряжении, т.-е. фракционным, причем, подобно тому, как вся наша предшествующая борьба нашла свое отражение в изменении официального курса партии, так же точно мы надеемся, что и дальнейшая наша борьба, проникнутая подлинным духом партийности, облегчит партии выход из противоречий и ликвидацию ошибок с наименьшими потрясениями.
Такого рода «Заявление» можно сделать сухим и формальным, в духе того, что написано выше. Можно его превратить в политическую декларацию, что при настоящих условиях было бы гораздо труднее. Во всяком случае политическая декларация неизбежна, хотя бы через известное время после формального «Заявления».
Вы пишете, что от лево-центристского режима в настоящих условиях сдвиг может быть только вправо, а не влево. Условно это можно принять (т.-е. если отвлечься от международного фактора). Но разве мы собираемся сбрасывать центристский аппарат? Как это можно сделать будучи маленьким меньшинством? Разве в нашей среде появились такого рода авантюристические замыслы? Я об них в первый раз слышу. Мы боролись и боремся за влияние на рабочих передовиков. Одним из последствий нашей непримиримой борьбы явился сдвиг центристов влево. Конечно, решили тут так называемые объективные условия. Но ведь сила нашей платформы и состоит в правильном анализе объективных условий.
Задача оппозиции состоит не в том, разумеется, чтоб опрокинуть центристский аппарат авантюристскими действиями меньшинства, а в том, чтоб изменить соотношение сил в пользу левых. В борьбе против опасностей справа левые, конечно, будут на первом месте.
III
7 февраля 1930 г.
Дорогой друг!
Вы пишете, что нынешний азартный курс нельзя изменить путем критики и давления, что его может сменить только ультра-правый курс, и что поэтому нельзя выступать против нынешнего ультра-левого курса «справа». Но если довести эту мысль до конца, то это значит, что весь мировой коммунизм превращается в ставку на сплошную коллективизацию и на ликвидацию кулака в течении двух лет. Мыслимо ли это? Допустимо ли это? Нет. Я не знаю, последняя ли перед нами ставка центризма или предпоследняя, как и не знаю того, сколько вообще еще будет зигзагов, поворотов, расколов и потрясений на пути к построению социализма (или, в случае неудачи, — к падению диктатуры). Но никогда, ни на каком этапе мы не можем солидаризоваться прямо или косвенно, с политикой иллюзий, вытекающих из ложной теоретической установки. И призовые скачки индустриализации и сплошная коллективизация целиком и полностью вытекают из теории социализма в отдельной стране. Разумеется, в случае успеха они подтвердили бы ее на опыте. Но к несчастью успех на этом пути абсолютно исключен. Сплошная коллективизация означает включение всех противоречий деревни в рамки колхоза. «Ликвидация» кулачества, остающегося за пределами колхоза, означает маскировку кулачества, автоматически воспроизводящегося внутри колхоза. Индустриализация на основе субъективных факторов («не сметь ссылаться на объективные причины») означает подготовку жесточайшего кризиса. Все это обнаружится задолго до конца пятилетки. Как же мы можем не сказать партии правду? «К нам потянутся правые», — говорите вы. Эпизодически — некоторые правые могут потянуться. Но эта опасность совершенно ничтожна по сравнению с опасностью скомпрометировать коммунизм полностью и окончательно в международном масштабе. Не забудьте, что существует Интернационал. Взбесившийся оппортунизм выровнял теперь линию в международном масштабе. У нас — «сплошная коллективизация», в Германии объявлен 23-й год, во всем свете — «третий период». Судьба всего коммунизма поставлена на карту бюрократическими авантюристами. Даже если б я считал, что в изолированном СССР уже не остается другой политики, кроме сталинского авантюризма, и тогда я не стал бы скрывать мрачную правду, — ибо необходимо охранять преемственность марксистской мысли и ее будущее. Но я считаю, что нет никакой возможности измерять заранее внутренние ресурсы Октябрьской революции, и нет основания для вывода, что они исчерпаны, и что не нужно мешать Сталину делать то, что он делает.
Никто не назначил нас инспекторами над историческим развитием. Мы — представители определенного течения — большевизма, и мы отстаиваем его при всех поворотах и при всех условиях. Никакого другого ответа для меня быть не может.
Письма из СССР
20 марта 1930 г.
Передаю вам сообщение, которое мы получили из N:
«Прибыл новый товарищ из Москвы, арестованный в числе «150» (на самом деле к этой цифре следует прибавить еще сотню). Из его группы двое были отправлены в пределы, где царствует Плутон. Фамилии этих товарищей: Рабинович и Силов. Настроение рабочих, по его словам, выжидательное. В Серпухове на ситценабивной фабрике была «волынка» в результате которой, рабочие добились повышения расценок на некоторых работах. Участвовали в «волынке» и «партийцы».
Ясно, что речь идет о расстреле двух товарищей: оппозиционеров. Сообщение само по себе вполне вероятное. Сначала были исключения из партии, потом высылки, потом изоляторы, потом избиения в Харьковской тюрьме и В.-Уральском изоляторе, потом убийство голодом Бутова, потом «случайное» убийство (при избиении) Генрихсона в Ленинграде.* Почему же нельзя допустить, что оппозиционеров начинают уже отправлять на тот свет. Чем больше почва под ногами центристов будет колебаться, тем больше они будут звереть. Осенние мухи, как известно, больно кусаются.
* Авторы письма в своем глухом углу еще не знали о расстреле т. Блюмкина.
… Последняя речь Сталина о «головокружении от успехов» несомненно симптоматична. Мне кажется, что поворачивая вправо (когда этот поворот начнется), центристы попытаются все свои ультра-левые преступления свалить на наши плечи, как это было с чрезвычайными мерами 1928 г. Благо — печать в их руках. Поэтому следует заблаговременно предупредить рабочий класс не только за границей (там это легче!), но и здесь о нашем отношении к центристским сумасшествиям. Для этого нужно поторопиться с обращением к партии и рабочему классу. Медлить более ни в коем случае нельзя.
* * *
18 марта 1930 г.
… За этот месяц много перемен. В настроениях большой поворот. Видно, как люди левеют с каждым новым номером газеты. Капитулянству, как массовому явлению — крышка. Причина этому, конечно, в последних политических выступлениях, которые показали, что если у центристов и есть твердый курс, то только твердый курс на политическую растерянность. То, что мы говорили о гибельности нынешней путчистской политики центризма, целиком оправдывается. Сплошная коллективизация и раскулачивание наткнулись на очень серьезные препятствия. В нашем округе, где так же проводится сплошная коллективизация, тоже неблагополучно. Уже начались массовые выходы из колхозов. Некоторые из них на грани полного развала. Статья Сталина воспринята крестьянством, как сигнал к капитуляции, и читалась с торжеством. В срыве колхоздвижения, помимо прямого сопротивления мелкобуржуазной стихии внутри и вне колхозов, большую роль сыграла дезорганизация рынка. Запуганный мужик так основательно забастовал, что базары совершенно исчезли. Для кооперации же задача прокормить все население городов оказалась непосильной. У нас, например, в Х. базар давно уже пустует. Муки, мяса, рыбы, — совершенно нет. Масло, яйца большая редкость, причем цены изо дня в день растут (цена на масло дошла уже до 15 руб. за кило, яйца 1 руб. 50 коп. десяток и т.д.). Из Москвы сообщают, что там атмосфера оживилась. Были большие изъятия и в некоторых колониях уже появились новые товарищи. Самое тяжелое время, т.е. время известного идейного разброда, мы уже пережили. Дальнейшие события еще более нас сплотят. Горячий привет.
Г. Н.
Начало марта.
В одном из № «Советской Сибири» напечатано постановление Сибкрайисполкома, в котором, между прочим, говорится: «кулацкие хозяйства, подлежащие ликвидации, разбиваются на 2 группы: 1) кулацкий актив из наиболее богатых кулаков, которые подлежат высылке в отдаленные местности, и 2) все остальные кулацкие хозяйства, оставляемые в пределах районов данного округа и расселяемые на новых, отведенных им за пределами «колхозов» участках». Эта «ликвидация» кулака посредством 58-й статьи в административном порядке напоминает мне проект покойного Стамболийского (убитого фашистами болгарского земледельческого премьера) об «искоренении» коммунистической заразы «полностью и целиком» путем выселения всех болгарских коммунистов (в то время их было 38.000), на пустынные острова черноморского побережья или в какой-нибудь другой незаселенный район. Как видите и в этом вопросе наши центристы воруют «идеи» у других, в данном случае у мелко-буржуазного Угрюм-Бурчеева, болгарского премьера…
* * *
Кое-какие новости. Бывших вождей и полувождей-капитулянтов, разослали по всему СССР. Радек по этому поводу сказал: «Л. Д. наверное заметит: пусть Радек скажет, что лучше, Томск или Воронеж? А ведь Л. Д. оказался прав со своим прогнозом. Но выхода нет, нет». Вот где он, смех сквозь слезы! В Щедринске арестовано 3 ссыльных оппозиционера. Им предъявлено обвинение в том, что они «получают директивы и распространяют их». Проще говоря, их ждет изолятор за то, что они переписывались с товарищами не в духе капитулянтов. Под это обвинение центристы могут подвести всю ссылку. И по-видимому начинают подводить, потому, что в Томске недавно арестовали 4-х товарищей и повезли их в Н.-Сибирск. Хотят к 16-му собору покончить с нами.
Как понять ваши слова в ноябрьском письме о «возможных и неизбежных уступках классовому врагу при осуществлении пятилетки»? О каких уступках идет речь? Каковы пределы этих уступок? Может быть вы напишете подробнее о своем мнении по этому вопросу? Было бы очень хорошо. Мне лично кажется, что при теперешнем положении, после всех сумасшествий центристов в деревне, возвращение на позиции платформы может тоже показаться уступкой. Но идти дальше мне кажется невозможным. Я за такую уступку, т.-е. я за отмену «сплошного» безобразия — то-бишь сплошной коллективизации с помощью прокурорских «разъяснений», я против «выкорчевания корней капитализма» на конной тяге, в порядке энтузиазма агентов ГПУ, я — против «перевода» мелкого земледелия на «социалистические» рельсы в течении 1-2 лет, потому что считаю, что такой «перевод» ничего не даст и потому что не считаю теорию социализма в одной стране правильной. Я против того, неистовства центристских молодчиков в деревне, которое делает кулака мучеником за «крестьянство». Я, одним словом, за уступку, которая будет заключаться в возвращении на позиции нашей платформы. О такой ли уступке идет речь в вашем ноябрьском письме? Напишите!
От редакции: Именно о такой. Подробнее в «Открытом письме», печатаемом в этом номере.
* * *
13 марта 1930 г.
… В январе в Москве было изъято около 150-200 товарищей. Некоторые из арестованных уже приехали в ссылку. Среди арестованных и сосланных есть — невероятно, но факт! подписавшие заявление Смирнова и не снявшие до сих пор подписей. Тем не менее их отправляют в ссылку. Этот факт, по-моему, весьма показателен и ярко иллюстрирует тревогу центристов и их страх перед оппозицией. Нам по всем признакам предстоит пропеть отходную нескольким почтенным капитулянтам. Сообщают из Енисейска, что Р. уже решил вопрос о капитуляции, но хочет дождаться 16-го съезда. Как на грех Сталин медлит с созывом. Во всех писаниях капитулянтов красной нитью проходит мысль, что для данного этапа не может быть другой политики, кроме политики центристов, с их раскулачиваньем и сплошной коллективизацией. Но ведь если бы это было так, то это значило бы, что размычка с основными массами крестьянства уже дошла до такого предела, что готова превратиться в окончательный разрыв, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Капитулянты, как всегда, «немножко» преувеличивают, чтоб оправдать свое поведение. Мне думается, что возвращение на позиции нашей платформы как в аграрном, так и в остальных вопросах смягчило бы во многом остроту положения. Один из завтрашних капитулянтов — И. Р. — страшно «возмущается» тем, что «раньше-де Л. Д. говорил — партреформа должна предшествовать хозяйственному кризису, а сейчас говорит, что без хозяйственного кризиса реформа в партии немыслима». Я не помню, где и когда вы ставили так вопрос, как хотелось бы Р-у. Думаю, что вы никогда не ставили и не могли ставить вопрос так схоластически. Р. думает, видно, что от нас зависит определить, что раньше должно произойти. И так как он определил, что реформа должна предшествовать кризису в стране, а кризис надвигается, реформы же все нет, то придется, значит ему идти на поклон, чтобы не нарушилась как-нибудь «очередность».
* * *
14 марта 1930 г.
Ход мыслей Христиана Георгиевича (Раковского) совпадает с нашей оценкой, как и с вашей, целиком. Из Москвы сюда пока ничего не доносится — изолированность ужасающая.
Есть несколько сообщений об арестах среди капитулянтов, — да, среди капитулянтов. В Н-скую колонию прислали «смирновца» в ссылку. Он своей подписи под капитулянтским заявлением не снимал. Теперь собирается доказать, как пишут товарищи, что он — не верблюд. Его не принимают наши товарищи в состав колонии.
Я писал вам в одном письме вот о чем: то, что сейчас происходит, вернее было бы назвать попыткой проведения милитаризации крестьянского труда. Сам этот факт — введения милитаризации — знаменует глубочайшую размычку. Центристы считают, что другого пути для того, чтобы засеять и собрать хлеб теперь не осталось. Но как водится, размычка — у них изображается, как высшая стадия и пр.
Если допустить на минуту, что размычка уже непреодолима, а милитаризация есть лишь преддверие к гражданской войне, то на эту тяжкую перспективу и нужно ориентировать партию для собирания сил против термидорианской контр-революции. Вместо этого партию убаюкивают победными песнями. Но мы думает, что размычка может быть преодолена. Нужно, однако, ясно указать, какими мерами в настоящих условиях это можно сделать, ибо развязка близится. В этом — задача оппозиции.
Ваш А. В.
Письма мятущегося рабочего
Ниже мы печатаем несколько писем ленинградского рабочего, бывшего члена партии, исключенного «за оппозицию» и под влиянием травли, исключения из профсоюза и пр., подавшего заявление о восстановлении. Все письма адресованы ссыльным товарищам, с которыми автор писем раньше работал вместе. Письма печатаются с небольшими второстепенными сокращениями, почти без стилистических изменений.
Письма настолько замечательны сами по себе, что не нуждаются ни в каких пояснениях. — Редакция.
* * *
Конец сентября 1929 г. Мои дорогие друзья, дела у меня не важны. Расценки урезали до невозможности. К примеру, я зарабатывал 190 руб., теперь больше не выработаю, как 130. И это не только у меня, но и у всех рабочих, за исключением нескольких трутней, выражаясь так, как их называют по заводам. Настроение у рабочих очень запуганное. Если кто участвует в тех или иных бригадах или работах, то участие его казенное. Часть рабочих относится почти враждебно, и они открыто говорят, что выжимают последние соки с рабочих. Режим делается все хуже, жизнь становится все тяжелее. И к чему все это приведет, не знаю. Я не теоретик, но я все-таки много пережил на практике, начиная с 1905 г. по заводам, и психологию рабочего изучил хорошо. Я считаю, что такие действия ведут к гибели революции… Спрашивается где ум наших теоретиков, т.-е. дезертиров (имеются в виду Радек и пр. — Ред.) — в такой момент, когда идет бешеное наступление на рабочего, а следовательно на революцию, и в такой момент они изменяют. Я лично клеймлю их позором и не только я, и братья и вообще все рабочие… Если не задержат этого письма, напишите им (капитулянтам. — Ред.) письмо, и чтоб в нем не было написано ничего, кроме слова «изменники». Что касается того, как можно в настоящее время улучшить положение — заставить аппарат все раскрыть перед рабочим классом и партией, и чтоб рабочий класс мог видеть, где были ошибки, как и что нужно, чтоб их исправить. Когда он будет знать, он всегда сможет исправить, а без него аппаратным путем, по казенному, никогда не исправишь. Пока работаю, но думаю, что скоро меня уволят. После вашего отъезда (в ссылку) работаю на втором заводе.
* * *
20 октября 1929 г. Дорогие друзья, пишу вам открытку в то время как я пришел в тупик. Вы наверное знаете о моем выступлении, и что получилось у нас на заводе во время выборов завкома: многие рабочие демонстративно ушли с собрания … Лично я считаю, что мне делать больше нечего. Если вы можете, нажимайте на других, чтобы все вернулись в партию, ибо другого пути нет. Если вы не подадите заявления, то меня не считайте своим врагом.
* * *
15 декабря 1929 г. Здравствуйте дорогие друзья, меня восстановили в союзе. Я подал заявление в партию. Знаю хорошо, что вы будете злобиться на меня, но если бы вы были на моем месте, вы бы убедились, что я иначе поступить не мог. Не думайте, что меня затруднило то, что меня исключили из союза или снимут с работы. Когда я выступал на собрании на нашем заводе, то меня поддержали многие рабочие и человек сорок демонстративно бросили собрание… Все же я думаю, что вы должны подать заявление в партию и других товарищей заставить вернуться в партию.
* * *
15 января 1930 г. Мои дорогие друзья, я много раз извиняюсь, что не писал вам так долго. Вина не моя. Я был сильно болен, теперь гораздо лучше. Лично я начудил, что мне даже вам аж совестно писать. Все сделанное мною сделано помимо моего желания, был совершенно растерян и только потому, что я малограмотный и главное, что я с виду выпустил, что рабочему нечего терять, кроме своих цепей. Я, конечно, не хочу оправдываться, что я поступил не как шкурник, но в этом опять виноват не я, а наш партаппарат… Но то, что произошло, уже не вернешь. Но что же, я все-таки заключил, примеряя положение на себе и остальных ушедших? Что либо он (капитулянт) должен лицемерить еще больше, чем наши аппаратчики, либо он должен абсолютно замереть и болеть душою, при условии, если у него есть честность. Но я считаю, что не честно ни так и ни этак. Я считаю, что если я неправ, то душа с меня вон, но если ты неправ, то душа с тебя вон. Если мы не ошибались, то не следует говорить, что мы ошибались, и если проводится политика ложная, наступающая по всем швам на рабочего, то не надо подсовывать ему гнилую «самокритику», а когда рабочий, с 25-летним стажем рабочего, выступает с критикой его выбрасывают из союза. И если страна, благодаря неправильному руководству, очутилась в таком катастрофическом положении, то это называют «трудностями роста». Я считаю, что обманывать могут только нечестные люди и то до поры, до времени. Правду не убьют, правда должна победить. Жму вам крепко руки. Не скучайте. Моральной поддержки вы имеете очень много.
* * *
28 января 1930 г. Дорогие друзья, я слышал, что М. М. собирается отходить. Если можете передайте ему от моего имени и тех рабочих, которые его знают, что он сделает подлый шаг. Как вам известно, я подал заявление, но должен вам признаться, что после подачи мною заявления, мне жизни не было, чувствовал себя виновником, изменником перед рабочим классом, и мне всегда оказалось, что если бы меня арестовали, расстреляли для меня было бы легче.
Ваш Т.
Проблемы международной левой оппозиции
«Чист и прозрачен, как кристалл»
Таинственные дела происходят в области руководства Коминтерном. Аппаратчина достигла таких высот, что уж не стесняется некоторые свои тайные «функции» выполнять гласно. Печатаются статьи и документы, имеющие явно какое-то очень специальное, так сказать оккультное значение. Авгуры первой степени говорят публично, на языке, понятном только авгурам второй степени. Уже третьему кругу жрецов оккультный язык остается недоступным. Простые смертные обречены на догадки.
В №1 журнала «Большевик», который является важнейшей лабораторией бюрократической мистики и мистификации, напечатаны три речи Сталина, произнесенные им в мае 1929 года, в президиуме ИККИ и в его комиссии. Редакция журнала старательно отмечает при каждой из речей, что она «публикуется впервые». Но редакция совсем не поясняет, зачем эти старые — и, увы, столь скудные — речи вообще предаются тиснению. Речи относятся к тому периоду, когда Лавстон был еще членом президиума ИККИ и тягался с Фостером за звание авгура второй степени. Характеристика этой тяжбы в речи не лишена циничной меткости. Вот с каким натурализмом Сталин изображал борьбу двух кланов за право представлять в Америке последние откровения «ленинизма»:
«Группа Фостера желает демонстрировать свою верность ВКП и объявляет себя «сталинцами»? Очень хорошо. Мы, ловстоновцы, пойдем дальше группы Фостера и потребуем снятия тов. Бухарина с Коминтерна. Пусть попробуют догнать нас фостеровцы! Пусть знают там, в Москве, как мы, американцы, умеет играть на бирже! Группа Фостера желает демонстрировать свою близость к Коминтерну и добивается исполнения решения Коминтерна насчет отзыва Пеппера? Очень хорошо. Мы, ловстоновцы, пойдем дальше и исключим т. Пеппера из партии. Пусть-ка попробуют догнать нас фостеровцы. Пусть знают там, в Москве, как мы, американцы, умеем играть на бирже». («Большевик», 1930 г., №1, стр. 10).
Что оценить эти строки полностью, надо не забывать, что речь идет все-же не о биржевых маклерах, а о двух фракциях, из которых одна руководила американской партией в течении нескольких лет и провела достославную борьбу с «троцкизмом» (клан Лавстона), а другая — поставлена во главе Коминтерна совсем недавно, чтобы выполнить задачи «третьего периода».
Нельзя не спросить себя: какую цель преследует Сталин, публикуя свои речи сегодня, много месяцев спустя после того, как они были произнесены, и ставя публично на одну доску Лавстона, исключенного из Коминтерна, и Фостера, все еще высоко держащего знамя сталинизма? «Тайна сия велика есть». Столь неожиданное опубликование речей, произнесенных в секретнейших заседаниях, кажется прямо-таки непостижимым, если не допустить, что дело идет о какой-то новой закулисной махинации, о которой авгуры первой степени считают своевременным предупредить авгуров второго кольца.
Но можно ли сделать такое неуважительное допущение? Из той же речи Сталина вытекает, что никак нельзя. Нужно иметь в виду, что центральное место речи посвящено вопросам — кто бы мог подумать? — революционной морали. Да, да, мы не шутим. Вот что говорит на эту тему компетентный оратор:
«Либо мы — ленинцы, и наши отношения друг к другу, так же как и отношения секций к Коминтерну и обратно, должны строиться на взаимном доверии, должны быть чисты и прозрачны, как кристалл, — и тогда не должно быть места в наших рядах гнилой дипломатической игре. Либо мы — не ленинцы — и тогда …» (стр. 10).
… и тогда, конечно, допустимо все: интрига, фальшь, темные намеки, подлая клевета, убийство из-за угла. Но так как Сталин — «ленинец», следовательно, по собственной своей аттестации, «чист и прозрачен, как кристалл»; так-как авторитетность Сталина в вопросах «лояльности» и морали вообще, как известно, раз навсегда засвидетельствована самим Лениным, то совершенно ясно, что о «гнилой дипломатической интриге» в данном случае не может быть и речи. Но каков же, все-таки, смысл столь неожиданной публикации? А смысл ведь должен быть.
Может быть она сделана просто для того, чтобы окончательно скомпрометировать исключенного Лавстона? Допускаем. Но как же быть тогда с Фостером? Между тем, на этого последнего речь беспощадного моралиста бросает хотя и «прозрачный», но совсем не «чистый» свет. Приведем опять цитату; она заслуживает этого:
«Для характеристики того, как чистые коммунистические нравы извращаются и покрываются грязью в ходе фракционной борьбы, можно было бы еще сослаться на такой факт, как, скажем, моя беседа с т.т. Фостером и Лавстоном. Я говорю о беседе, имевшей место во время 6-го конгресса. Характерно, что в переписке со своими друзьями тов. Фостер изображает эту беседу, как нечто таинственное, о чем не следует говорить вслух… Откуда эта мистика и для чего она нужна, дорогие товарищи? Что же таинственного могло быть в моей беседе с т.т. Фостером и Лавстоном? Слушая этих товарищей, можно подумать, что я говорил с ними о вещах, о которых здесь стыдно рассказывать. Но это же нелепо, товарищи. И для чего эта игра в мистику? Разве трудно понять, что мне нечего скрывать от товарищей? Разве трудно понять, что я всегда готов в любой момент рассказать товарищам с начала и до конца о содержании моей беседы с Фостером и Лавстоном?.. (стр. 11, подчеркнуто нами).
Таким образом, Фостер обвиняется ни более, ни менее, как в том, что он «извращает и покрывает грязью» коммунистические нравы. Но ведь Фостер стоит во главе коммунистической партии Соединенных Штатов? Но ведь Фостер — член президиума Коминтерна? Как же это понять? Мы не требуем, чтобы каждый коммунист, даже из породы вождей, был непременно «чист и прозрачен, как кристалл». Это слишком высокий, так сказать сверх-человеческий критерий. Он доступен лишь избранным. Но все-же между «кристаллом» и «грязью» есть много переходных ступеней. Как же простые смертные объясняют себе, что на смену биржевому игроку Лавстону поставлен Фостер, который «покрывает грязью» — не лаком и не позолотой, а грязью — «чистые коммунистические нравы»? И почему — вот где гвоздь вопроса! — чистый, как кристалл вождь вождей счел нужным разоблачить эту неведомую тайну лишь через ряд месяцев после того, как непрозрачный Фостер сменил столь же непрозрачного Лавстона у кормила правления?
Мало того: мы узнаем попутно, — в чем, правда, не сомневались и раньше, — что Фостер одержал победу отнюдь не против Сталина, а, наоборот, при помощи какой-то закулисной беседы со Сталиным. «Откуда эта мистика и для чего она нужна, дорогие товарищи?». Вот именно: откуда и для чего? Разве трудно понять, что Сталину «нечего скрывать от товарищей?». Разве трудно понять, что Сталин «готов в любой момент рассказать товарищам с начала до конца» — все, решительно все?
И тем не менее нельзя все же удержаться от соблазна гипотезы: а не о том ли дело, чтоб опрокинуть Фостера? Иначе никак нельзя понять, зачем понадобилось шельмовать недавно назначенного вождя, смешивая его с грязью?
Положение отнюдь не упрощается следующими достаточно категорическими словами Сталина по адресу Фостера:
«Где выход?» — спрашивает себя оратор и отвечает: «Тов. Фостер наметил один из выходов. Из его предложения выходит, что нужно передать руководство меньшинству (т.-е. группе Фостера. А.). Можно ли принять этот выход? Нет, нельзя принять. Делегация ИККИ допустила ошибку, когда она, резко отмежевавшись от большинства (Лавстона), не отмежевалась вместе с тем столь же резко и от меньшинства (Фостера)… Следовательно, предложение тов. Фостера со всеми вытекающими из него последствиями отпадает само собой» (стр. 12).
Выходит, что в мае 1929 г. Сталин начисто отказывал Фостеру в праве занять место Лавстона. Начисто ли, однако? Тогда это понималось так, что Фостер должен еще доказать свою «преданность». Сталин как бы вскользь обвинял Фостера в том, что в интересах фракционной борьбы с Лавстоном тот готов пользоваться «скрытыми троцкистами». В этом и был тогда — в мае 1929 года — центр тяжести обвинений. Проповедь Сталина имела тогда своей задачей не столько скомпрометировать Фостера, сколько запугать его. Это было достигнуто полностью. Фостер дал с избытком все требовавшиеся от него доказательства верности. В борьбе против левой оппозиции он превзошел себя. Одновременно, опираясь на таинственную беседу со Сталиным в Москве, Фостер получил в свои руки американский «аппарат», и… из меньшинства стал большинством. Во время этой операции, когда Фостер столь успешно «покрывал грязью» коммунистические нравы, Сталин молчал. А теперь, долго спустя после того, как Фостер окончательно взял в свои руки судьбы официального коммунизма в Америке, Сталин печатает свои три речи с таинственной пометкой «публикуется впервые».
Дело осложняется еще одним как будто уже совершенно неожиданным обвинением:
«Фостер и Биттельман — так негодует наш моралист — не видят ничего предосудительного в том, чтобы объявить себя «сталинцами», демонстрируя этим свою верность ВКП. Но это же прямое неприличие, дорогие товарищи! Разве вам не известно, что нет (!) и не должно быть (!!) никаких «сталинцев»? Для чего допускается это неприличие со стороны меньшинства?» (стр. 9).
Оказывается, что объявлять себя сталинцем — это «прямое неприличие». Кто бы мог подумать! В той же книжке «Большевика» другой «кристалл», меньшего размера, но не меньшей прозрачности — речь идет о Куусинене — доказывает, однако, на 20-ти компактных страницах, что быть сталинцем — первый и в сущности единственный долг каждого чиновника, серьезно относящегося к собственной судьбе. Статья несравненного героя финляндской революции 1918 г. так и называется: «Сталин и большевизация компартий». Автор со свойственным ему блеском доказывает, что великими своими успехами в Китае, Англии и др. странах Коминтерн обязан одному лишь Сталину. Поражения же относятся за счет всех других. В своей речи Сталин, с своей стороны, с большой похвалой говорит о Куусинене. Но приходится верить, что все это — чистая случайность и к делу не относится. Если Куусинен в январе 1930 г. объявляет себя на 20 страницах сталинцем в международном масштабе, то это его частное дело. Если же Фостер делал такие заявления в мае 1929 г., пытаясь сыграть на повышение, то это «прямое неприличие, дорогие товарищи». Но ведь Фостер все-таки своего добился? Ведь именно при помощи «неприличия» Фостер добился своевременного поворота со стороны всех американских чиновников, которые, подобно Куусинену, серьезно относятся к собственной судьбе? Неужели же все это в совокупности есть лишь печальное недоразумение? Приходится думать, что именно так. Ибо — «товарищи, Коминтерн ведь не биржа. Коминтерн есть святая святых рабочего класса. Нельзя поэтому смешивать Коминтерн с биржей». Таковы несравненные, чисто-сталинские, и насквозь-сталинские формулировки. Они взяты из той же речи и непосредственно предшествуют уже приведенным нами словам насчет недопустимости «гнилой дипломатической игры», ибо отношения коммунистов друг к другу должны быть «чисты и прозрачны, как кристалл».
И тем не менее мы остаемся при убеждении, что все на свете имеет свою причину, а в политике — свою цель. Неужели же можно допустить, что речь «публикуется впервые» только для того, чтобы лишний раз документировать политическую неподкупность Сталина даже по отношению к тем хамелеонам, которые столь самозабвенно объявляют себя сталинцами? Само по себе такое предположение не лишено вероятности в нынешний «третий период», который характеризуется прежде всего чудовищной, архи-американской, постыдно-неприличной рекламой персонифицированного сверх-руководства. Но можно ли все же допустить, что при этом, без всякой необходимости, так сказать мимоходом, погружаются в грязь репутации еще не смененных вождей второго ранга? Если это действительно так, значит наступила новая стадия бонапартистского перерождения бюрократического режима, когда уже и ближайшее окружение приближается к «черни». Но мы думаем все-же, что дело не только в этом. Все прецеденты, — а их немало, — толкают к выводу, что, хотя Коминтерн и не биржа, но в сталинской фракции акции Фостера все же сильно упали. Почему? Не знаем. Во всяком случае, не по причинам принципиального характера: по этой части вряд ли Фостер склонен или способен чинить какие-нибудь затруднения. В чем же дело? Это — тайна, которая пока еще не вышла из среды авгуров двух первых степеней. Почему бы не спросить о тайне самого автора речей? Кто, кто, а уж он к тайнам пристрастия не питает. «Разве трудно трудно понять, что (ему) нечего скрывать от товарищей? Разве трудно понять, что (он) всегда готов, в любой момент рассказать товарищам, с начала и до конца — все, все… кроме того, пожалуй, как и почему он убил Блюмкина. Но мы рассчитываем и на этот последний вопрос получить ответ.
… А Фостеру все же приходится, как будто бы, готовиться к перемене образа жизни. Или может быть его спасет… эта заметка?
* * *
«Правда» от 7-го марта приносит известие о том, что прошлогодние речи Сталина по американскому вопросу изданы отдельной брошюрой. Тираж — 100.000 экземпляров! Мы не ошиблись: дело оказалось куда «глубже», чем могло бы показаться непосвященным. Однако, столь неожиданный тираж столь бессодержательных речей (кроме циничного резонерства в них нет ничего) — не дает нам все-же ключа к роковой загадке. 100.000 экземпляров — значит это и впрямь рассчитано на массы? Но что же поймут массы в неожиданном комментарии к неожиданной карьере Фостера? Или же новое издание должно показать самому Фостеру, что с ним не собираются шутить? Или же апокалиптический тираж порожден лишь чрезмерным усердием исполнителей, как и в области коллективизации? Поистине, все труднее разбираться в зигзагах генеральной линии.
Альфа.
От редакции
Раскол Ленинбунда был неизбежностью. Политика Урбанса в продолжении нескольких лет компрометировала оппозицию в интернациональном масштабе и задерживала ее развитие в Германии. Эта политика была одной из причин, косвенно, но очень действительно, способствовавшей разброду и упадку активности в рядах веддингской оппозиции, которая играла в прошлом такую серьезную роль. Не случайно раскол Ленинбунда и самостоятельное выступление его большевистской части совпали с возрождением веддингской оппозиции. Объединение двух большевистских организаций стало теперь в порядок дня. Обе группы выработали краткую, но совершенно достаточную принципиальную платформу объединения. Мы имеем основания надеяться, что к тому моменту, когда этот номер «Бюллетеня» появится в печати, организационное слияние обеих групп будет уже совершившимся фактом.
Германская оппозиция в сущности только теперь выступит под собственным знаменем. Первой задачей является создание боевого органа, по типу «Веритэ» во Франции и «Милитант» в Соединенных Штатах. Мы не сомневаемся, что наши немецкие друзья, разделавшись с ненадежными попутчиками и авантюристами, сумеют проложить идеям оппозиции дорогу в широкие ряды передовых рабочих Германии.
Раскол Ленинбунда
После недолго длившейся (5-6 месяцев) борьбы группа Урбанса на подобранном пленуме от 23 февраля 1930 г. исключила из Ленинбунда левую немецкую оппозицию, стоящую на точке зрения русской и интернациональной оппозиции во главе с тов. Троцким.
Почему Урбанс пошел по пути разрыва с интернациональной оппозицией?
После того, как Маслов, Рут Фишер и Иллек пошли по истоптанной тропинке капитулянтов Зиновьева, Каменева и др., руководство Ленинбунда очутилось на перепутьи. Главная задача нового руководства должна была заключаться в том, чтоб покончить с теоретическим и практическим наследием Маслова, создать новую немецкую оппозицию и сплотить ее воедино с борющейся русской и интернациональной оппозицией.
Дальнейшее развитие Ленинбунда показало, что его руководство не пошло по исторически-правильному пути. Старые традиции скрытой фракционной борьбы против русской оппозиции остались в Ленинбунде живы. Используя идейный капитал русской оппозиции, руководство Ленинбунда в то же время не решилось отказаться от своего оппортунизма, половинчатости и недоговоренности. Оно не стояло во главе, а плелось сзади, делая поочередно уступки всевозможнейшим правым, ультра-левым и центристским течениям в организации. Оно очутилось без платформы, без определенно-выраженной политической позиции по отношению к интернациональным и немецким проблемам классовой борьбы. В момент возникновения советско-китайского конфликта, характерен, как иллюстрация политической беспомощности руководства Ленинбунда, тот факт, что начало дискуссии по этому вопросу на страницах «Фане дес Коммунизмус» положила статья «Руки прочь от Китая» некоего коршиста, не члена Ленинбунда.
Статьи же Урбанса и позиция центрального руководства всем знакомы, как смесь ультра-левых, социал-демократических и пацифистских воззрений. Отрицание пролетарского характера советской республики, «теория» о государстве «третьего типа» (ни пролетарское, ни буржуазное), покоящееся на равновесии классовых сил, есть единственный «самостоятельный» продукт ультра-левого руководства Ленинбунда. Но это есть не что иное, как стать на точку зрения австро-марксизма в вопросе оценки характера советского государства и в воззрениях на государство вообще — иначе говоря, это есть разрыв с марксистской-ленинской теорией о государстве.
Неправильная установка в этом вопросе должна была неминуемо привести руководство Ленинбунда к идее о «второй партии». Рассматривая советское государство, как не пролетарское, положение в Коминтерне и КПГ как безнадежное, потеряв всякую веру в пролетарские кадры партии, руководство Ленинбунда видит спасение в основании второй партии. Оно рассматривает фракционную борьбу в партии за завоевание пролетарских кадров как скрытые капитулянтские намерения. Точно так же оно оценивает заявление т. Раковского и др.
По немецким вопросам руководство Ленинбунда не имеет до сих пор никакой точки зрения. Вот уже полгода, начиная с октябрьского пленума центрального бюро 1929 г., руководство, избегая всякую гласность пытается выработать «программу действий» (Aktions Programm). Но до сих пор это не сделано. Урбанс сам должен был признать на последнем пленуме (23 февраля 1930 г.), что руководство неспособно создать политическую программу.
Только одному не пришлось обучаться группе Урбанса — применению зиновьевских методов и, кажется, что в этом отношении ученики превзошли учителя. Заглушая постепенно политическую мысль и направляя систематически внимание членов организации на вопросы мелкие, никчемные, группа Урбанса дошла, наконец, до исключения левой оппозиции из Ленинбунда.
Какой идеологический сумбур господствует в Урбановской группе, иллюстрируют некоторые выводы ораторов на последнем пленуме: «В коммунистической партии Германии нет рабочих революционеров». «Политически-неорганизованные рабочие более революционны, чем рабочие-коммунисты». «В России господствует социал-фашизм». «В России наступил 18-ое брюмэр (заявление докладчика на конференции в Halle). «Вступать в индустриальные союзы» (маленькие и не имеющие влияния организации). «Прочь из реформистских профсоюзов». «Блоки в профсоюзах и др. организациях не только с правыми, но и с остатками независимцев и с социал-демократами» (Урбанс). Все эти изреченные на пленуме мудрости показательны для идеологического сумбура и путаницы во взглядах и направлениях группы Урбанса.
И вот каковы результаты вышеохарактеризованной политики Ленинбунда: на коммунальных выборах — полнейшее поражение, число членов организации катастрофически упало (после исключения из КПГ в Ленинбунде числилось около 6.000 человек, сейчас ко времени исключения левой оппозиции из Ленинбунда в нем имеется приблизительно 400-450 человек), еженедельный журнал «Фане дес Коммунизмус» закрыт, газета «Фольксвилле», выходившая 4 раза в неделю сейчас перешла на один раз в неделю, платформа не выработана, и, наконец, связь с интернациональной и русской оппозицией порвана.
Без платформы, без прессы, без руля и без ветрил — группа Урбанса идет на всех парах к полнейшему развалу. Борьбу против правых ликвидаторов и против преступно-авантюрной политики центризма будет и в силах вести левая коммунистическая оппозиция в Германии (большевики-ленинцы), находящиеся в тесном принципиальном и организационном единении с интернациональной и русской оппозицией. Только отчаявшиеся и мещане могут скорбеть о «новом» расколе.
Освободившись от вредной и безответственной политики Урбанса, левая немецкая оппозиция выработает на основе марксистского анализа положения в Германии, а также интернациональной ситуации — свою платформу и сплотит вокруг себя пролетарские кадры партии в борьбе против центристского руководства за реформу Коминтерна и партии.
Роман Вель.
Лейпциг.
Об интернациональном объединении левой оппозиции
По поводу предложений «Веритэ»
Ниже мы печатаем наше письмо по вопросу об интернациональном объединении оппозиции. Сейчас в этом направлении уже сделан ряд серьезных шагов. «Веритэ» получила и частично опубликовала ответы Веддингской оппозиции (Германия), левой оппозиции в Чехословакии, американской оппозиции («Милитант») и испанской оппозиции. Ответы из других стран будут опубликованы в ближайших номерах. Суть всех писем сводится к энергичной поддержке инициативы по международному объединению. Начало должен положить международный информационный бюллетень, в котором будут печататься все основные документы национальных групп в целях создания прочных идейных и организационных связей. Для контроля и издания информационного бюллетеня создан временный интернациональный секретариат, функции которого в настоящий момент имеют чисто технический характер. В секретариат входят представители трех национальных оппозиций. Информационный бюллетень должен выйти на днях. Пока это только скромное начало, но главное именно начать.
Редакция.
* * *
Французская левая оппозиция, объединенная вокруг «Веритэ», по настоянию ряда организаций других стран, взяла на себя инициативу первых шагов на пути интернационального объединения левой коммунистической оппозиции.
Предложения «Веритэ», формулированные в № 24, мы резюмируем так:
Необходимо приступить к серьезной подготовке международной конференции левой оппозиции.
С этой целью надлежит прежде всего организовать международный информационный бюллетень.
Издание бюллетеня надо поручить специально для этого созданному секретариату.
Такой подход может показаться слишком скромным и осторожным. Можно было бы, пожалуй, сразу начать с Международного Бюро Связи, при котором состоял бы секретариат для издания бюллетеня. Но мы не считаем этот вопрос существенным. Главное — начать. Можно начать с секретариата и с бюллетеня, чтобы затем, в зависимости от отклика отдельных национальных организаций, создать правильно действующее бюро по подготовке конференции. Мы поддерживаем поэтому предложения «Веритэ», в качестве первых наиболее неотложных шагов.
Редакция «Бюллетеня» русской оппозиции находится в непрерывной связи со своими единомышленниками в СССР, и ни на минуту не сомневается в том, что, чем энергичнее и решительнее будет инициатива, проявленная французскими товарищами в этом вопросе, тем горячее будет поддержка русской оппозиции.
Подготовка конференции есть не только организационная, но прежде всего теоретическая и политическая задача, которая может потребовать нескольких месяцев. Дело идет не о механическом объединении разногласящих групп и группок, а о сплочении международной фракции, внутреннее единство которой проверено и теоретически и практически.
«Веритэ» права, когда заявляет, что страницы бюллетеня должны быть, в рамках материальной и технической возможности, предоставлены всем группам, объявляющим себя принадлежащими к левой коммунистической оппозиции. Бюллетень есть орудие (одно из орудий) подготовки конференции. К интернациональному объединению оппозиция должна прийти демократическим путем. Это значит, что каждый оппозиционер должен получить возможность ознакомиться через посредство бюллетеня со взглядами и действиями всех группировок левой оппозиции, чтобы сознательно и твердо решить, с кем ему по дороге? Другими словами бюллетень должен быть орудием объединения на основе предварительного принципиального размежевания.
Немецкий опыт последнего года имеет, на наш взгляд, исключительное значение для выяснения путей и перспектив международного объединения оппозиции. Политика фракции Урбанса привела ее к расколу с теми товарищами, которые солидаризуются с направлением русской оппозиции, «Веритэ», «Милитант» и проч. Этот раскол произошел на глазах всей международной оппозиции в результате напряженной идейной борьбы, которая в значительной мере имела международный характер. Глубина разногласий здесь проверена на опыте, причем обе стороны сделали для себя все необходимые выводы. Ясно, что международная конференция, которая попыталась бы перешагнуть через такие факты во имя фраз об «единстве», оказалось бы мертворожденным предприятием.
Марксистская политика так же невозможна в отдельной стране, как и построение социалистического общества. Всякая национальная группа, которая пыталась бы вести изолированную политику в национальных рамках, обрекла бы себя неизбежно на сектантское перерождение.
Поэтому мы не сомневаемся, что ни одна из действительно-революционных коммунистических групп оппозиции не останется в стороне, а займет ясную позицию во всех спорных вопросах и поддержит инициативу «Веритэ» по подготовке международной конференции.
Крайне желательно, чтоб первый номер бюллетеня, выпуск которого, до формирования секретариата, можно поручить редакции «Веритэ», вышел бы как можно скорее и заключал бы в себе мнения по крайней мере всех европейских оппозиционных групп по вопросу о конференции. Заявления из Америки, Азии и пр. могли бы быть напечатаны в следующих номерах интернационального бюллетеня. Это было бы уже серьезным началом.
Редакция Бюллетеня (большевиков-ленинцев).
28 февраля 1930 г.
Из рабочего движения в Латвии
Латвийская компартия — одна из старейших секций Коминтерна. Она была организована в 1904 г. из слияния ряда с.-д. кружков. Влиятельнейшие общественные деятели латышского народа — Райнис, Янсон-Браун, Стучка — стояли у ее колыбели.
За четверть века своего существования партия дважды была у власти. Первый раз это было в 1905 г., когда сильное революционное движение охватило всю страну и население отказалось повиноваться представителям царского государственного аппарата. Во второй раз партия стала у власти в 1919 г., во время советской республики в Латвии. Исключая оба периода пребывания у власти, латвийская компартия работала и поныне работает, как нелегальная организация. К парламентским выборам она систематически не допускается.
Монополия на легальное представительство пролетариата вплоть до последнего времени принадлежала социал-демократии. Ее организация тем не менее из года в год теряет влияние и количество членов. На выборах в латвийское учредительное собрание в 1920 г. социал-демократия собрала 38,7% всех поданных голосов; на выборах в сейм в 1922 г. — 37,1% всех голосов, в 1925 г. — 35,7% и, наконец, в 1928 г. — 26,9%.
В течении последних десяти лет социал-демократическая партия трижды раскалывалась. Ушло из партии правое крыло под руководством Скуенека. Ушедшие образовали партию социал-демократов-минималистов. Исключенный из партии депутат Опишуан увел за собой большую часть членов латгальской организации, которые сконструировались, как латгальская социал-демократическая Рабоче-Крестьянская партия. В начале 1928 г. оставила партию группа интеллигентов, основавших партию независимых социалистов.
Казалось бы, трудно желать лучшего. Нужно было усилить агитацию в массах, подойти к оппозиции соц.-дем., показать, чего позитивно добиваются коммунисты и создать организационные формы, т.-е. делать обычную коммунистическую работу. Ничего подобного не было и в помине. На парламентских выборах партия призывала голосовать за социал-демократию. Сопровождался этот призыв изложением теории «давления на вождей», необходимости их дискредитации и т.п. Оппозиция социал-демократии, не видя у коммунистов ничего нового, отхлынула вправо. Массы перестали видеть разницу между социал-демократами и коммунистами. Во фразеологии тоже разница незаметна, потому что латвийские социал-демократы побывали в австро-марксистской школе и научились говорить «страшно» -революционно.
В повседневной политике руководство компартии не затрудняло себя выработкой самостоятельных лозунгов. Оно просто брало социал-демократические пароли и только «увеличивало» их. Социал-демократы говорят: «однодневная генеральная забастовка». Компартия отвечает: «нет, не однодневная, а недельная». Ни малейшей попытки поднять массы самим, ни малейшей попытки вырвать руководство у социал-демократии.
Конечно, на помощь приходит ругань против социал-демократов, — это ведь дело нетрудное. Но кто ее слушает? В рабочем движении страны, далее, незаметно наличие компартии. Совершенно не использовались легальные возможности. А они, конечно, были! Поскольку в Латвии не было (и до сих пор нет) фашистской диктатуры, многое можно было сделать, через посредство легальных культурно-просветительных организаций, хорошей прессы и т.п. Ничего не делалось для проникновения в массы.
Иногда можно прочесть в буржуазных газетах о том, что на заборе сделана ночью коммунистическая надпись или к какой-нибудь вышке пристроен красный флаг. Этим ограничивается деятельность партии. О движении, организуемом коммунистами, не найти в прессе ни одной заметки. Даже рабочая пресса не пишет об этом.
Деревня забыта вовсе. Там не появляются даже красные флаги или коммунистические надписи. Это в стране с преобладанием крестьянского населения! (80%).
Вся партия, — замкнувшаяся в себе группа ячеек, насчитывающая в самом лучшем случае 1.500 человек. Немудрено, что при таких условиях Коммунистический Союз Молодежи объявил себя «авангардом», т.-е., что не партия должна руководить комсомолом, а комсомол — партией… Понадобилось вмешательство «центра», чтоб положить конец «авангардизму».
Большевики-ленинцы исключены из партии. Исключаются также из партии правые, хотя солидаризуются с ними во всех «латвийских» вопросах.
Глупая и тупая латвийская буржуазия и то хорошо поняла, что ничего страшного такая партия ей уготовить не может. Осенью 1928 г., желая ослабить латвийское социал-демократическое парламентское представительство, буржуазия допустило левый (рабоче-крестьянский) список на выборах в сейм. 6 депутатов, прошедших по этому списку в парламент, составляют рабоче-крестьянскую фракцию. Впервые за долгие годы создалась возможность революционной работы в парламенте.
Как рабоче-крестьянская фракция эту возможность использует, составляет особую тему.
— берг.
Они не знали
Сталин, Крестинский, Якубович и прочие заключили союз с Шуманом и Керенским по чистой случайности
Мы уже рассказывали в прошлом номере историю процесса Л. Д. Троцкого против дрезденского издателя Шумана (фирма Рейснера). Напомним суть дела в двух словах.
Явившись в Константинополь и изобразив из себя горячего сторонника Карла Либкнехта, Шуман заключил с т. Троцким договор на издание ряда его книг. Вскоре, однако, после подписания договора автор узнал о том, что Шуман издал за несколько месяцев перед тем клеветническую книгу Керенского против Ленина, Троцкого и большевиков вообще. Автор обратился в суд с требованием расторжения договора. Берлинский суд требование удовлетворил, признав, что издатель скрыл от автора такого рода обстоятельство, которое не могло не иметь для автора решающего значения.
Весь этот процесс представлял бы, разумеется, совершенно второстепенный интерес, если б в дело не вмешались Сталин и его агенты. Незадолго до судебного разбирательства (оно несколько раз откладывалось) Шуман заявил неожиданно суду, что он стал издателем советского правительства, которое поручило ему выпустить в свет пять томов государственных актов. Ссылаясь на то, что «моральные и политические преемники Ленина», какими, по компетентной оценке Шумана, являются Сталин, Молотов и пр., питают к нему, издателю клеветнической книги Керенского, достаточное доверие, чтобы поручить ему издание государственных документов, — Шуман отрицал за Л. Д. Троцким право на разрыв договора и требовал, чтобы суд побудил автора вручить ему рукопись книги «Ленин и эпигоны». Во время переговоров с т. Троцким у Шумана не было, да, по всем обстоятельствам, и не могло быть никаких отношений с советским правительством. Не было еще этих отношений и в тот момент, когда т. Троцкий обратился к суду. Отношения возникли именно в связи с этим обращением. Только на этой почве они и могли возникнуть.
Интерес Сталина к заграничным изданиям работ т. Троцкого не требует доказательств. Достаточно сослаться на судьбу Блюмкина и напомнить попутно, что старые книги Л. Д. Троцкого, в том числе и написанные им официальные документы партии, Коммунистического Интернационала, советского правительства, военного ведомства и пр., изъяты из складов, магазинов, библиотек, читален и подвергнуты уничтожению. В списке предполагаемых изданий Шумана на первом месте стояла, как сказано, книга «Ленин и эпигоны». Опять-таки не нужно объяснять специального интереса Сталина к этой теме. Связь Шумана с советскими учреждениями в Берлине установилась через заведующего бюро прессы при полпредстве. По крайней мере, Шуман назвал прежде всего это лицо, как желательного свидетеля на процессе. Весьма вероятно, что именно заведующий бюро прессы, по должности своей, уведомил Москву о предстоящем выпуске издательством Рейснера книги Троцкого «Ленин и эпигоны». Связь была завязана. Она превратилась в дружбу. Залогом дружбы оказался заказ на пять томов государственных документов. Характер такого рода заказов достаточно известен: не издатель платит «автору», а последний субсидирует издателя. Размеры субсидии находятся в зависимости от объема политических задач, преследуемых заказчиком. Все основания заставляют предполагать, что Шуман сделал хорошее дело. Очевидно, и Сталин считал, что игра стоит свеч.
В чем непосредственная практическая цель Сталина? Ясно: получить в свое неограниченное распоряжение книгу Троцкого «Ленин и эпигоны», как и ряд следующих его книг. Самому Шуману теперь книга, разумеется, не нужна: он ее уже реализовал у Сталина авансом, притом в совершенно непредвиденном им ранее масштабе. Но беда в том, что сам Шуман не нужен Сталину без книги. Вот почему Шуман ведет теперь процесс. Потеряв его в Берлине, он перенес его в Дрезден. Судебные издержки, очевидно, его не останавливают. Пять томов государственных актов достаточно питают его правовой идеализм. Тем более, что нет препятствий, почему бы пяти томам не превратиться в 8 и 10. Юристы считают, что единственным козырем Шумана в его нечистой игре является заказ советского правительства. «Идейные и моральные наследники Ленина» как бы ручаются перед судом за право Шумана издать книгу, в которой доказывается, что эпигоны — суть эпигоны, следовательно, отнюдь не политические и не моральные наследники Ленина.
Мы уже указывали в прошлый раз, что в своем последнем заявлении берлинскому суду Шуман предлагал вызвать двух свидетелей: коммуниста Якубовича, секретаря берлинского полпредства, и клеветника Керенского. Якубовича — для того, чтобы доказать, что Сталин действительно дал, и притом вовремя, большой заказ Шуману, следовательно, доверяет ему. Керенского — для того, чтобы доказать, что Ленин и Троцкий действительно были агентами Гогенцоллерна. Если бы авторитета Якубовича оказалось недостаточно, то надо полагать, что и сам Крестинский не отказал бы Шуману и Сталину в необходимой услуге.
Это исключительно скандальное дело вызывает некоторое беспокойство и недоумение в «дружественных» полпредству кругах, правда, не широких, так как закулисная механика дела не получила еще необходимой огласки. Крестинский, Якубович и прочие успокаивают взволнованных или недоумевающих «друзей» категорическим заверением, что они-де совершенно не знали — представьте, понятия не имели! — об издании Шуманом книги Керенского. И «друзья» спешат верить. Есть такие особые «друзья СССР», которые носят это звание так же, как в старину носили ранг коллежского ассессора или надворного советника. Эти «друзья» заранее готовы верить всем разъяснениям каждого Беседовского (пока он не выпрыгнет в окно), — совершенно так же, как они ни за что не хотят верить факту расстрела Блюмкина. Но беда в том, что кроме этих господ, дружба которых к Октябрьской революции выражается главным образом в юбилейных поездках на государственный счет, существуют действительные, не титулярные друзья Октябрьской революции, революционные рабочие, которые по иному посмотрят на союз Сталина с Шуманом и Керенским — при посредничестве Крестинского и Якубовича — против Ленина и Троцкого. А мы уж, с своей стороны, позаботимся, чтоб они об этом узнали.
Или может быть этого союза нет? Ведь заверяет же Якубович, что они нашли Шумана случайно. Они не знали ни того, что Шуман издал книгу Керенского, ни того, что Шуман хотел издать книгу Троцкого, ни того, что Троцкий решил ему в этой книге отказать. Это сплошь государственные люди, — такими ли делами им заниматься? Они не знали даже о процессе Троцкого против Шумана. Давая Шуману государственный заказ, они не наводили о нем никаких справок. Не заглянули даже в его проспекты. Очень уж спешили: акты не терпят никакого отлагательства. А может быть просто Якубович полюбил Шумана за голубые глаза, Сталин же не мог устоять перед Якубовичем и дал Шуману большой заказ. Все в этом деле случайно. Один Брюханов вздохнул закономерно. И все случайности Сталина — Крестинского случайно совпали с процессом Троцкого против Шумана. Кто не хочет верить, — с тем ничего не поделаешь. Скептики и маловеры на то и существуют, чтоб не верить. Сталин же недавно снова объяснил, что коммунисты должны быть в своих действиях «чисты и прозрачны, как кристалл». А кому же это и знать, как не Сталину?
Ну, что ж, давайте поверим: союза нет, Сталин случайно наткнулся на Шумана через посредство Крестинского, который не доглядел, при помощи Якубовича, который не дослышал. Всякое бывает. Но ведь Шуман все-таки издал книгу Керенского, а эта книга, при всей своей глупости и бездарности, — качества, которые на суде могут быть предъявлены, как смягчающие вину обстоятельства, — все-таки является одной из гнуснейших книг, направленных против большевиков. Что же думают предпринять Сталин со всеми Крестинскими и Якубовичами, чтоб отодвинуться от Керенского? Вот единственный вопрос, который имеет сейчас политическое значение.
Л. Д. Троцкий был обманут Шуманом. Но ведь это же не помешало автору, прикрепленному к Константинополю, связанному по рукам и по ногам, при помощи нескольких друзей, начать против Шумана процесс и добиться благоприятного решения суда. Что же мешает Сталину вступить на этот путь? После того, как германский суд признал, что соратник Ленина имеет право расторгнуть договор с Шуманом, если в момент заключения договора от автора была скрыта книга Керенского, — дорога для Сталина и Крестинского проложена. Стоит им обратиться к суду, и они добьются расторжения «случайного» договора гораздо легче, чем это досталось Троцкому. Если они действительно ни о чем не знали, если союза с Шуманом у них нет, и если они этого союза не ищут, то путь их ясен: обратиться в суд.
Но они этого не сделают. Почему? Потому что суды совсем не так доверчивы, как титулярные «друзья». А Шуман совсем не так прост. В отличие от «друзей» Шуман очень хорошо знает, как и почему он познакомился сперва с заведующим бюро печати, затем — с Якубовичем, далее с государственным издательством, а главное — с валютным управлением Наркомфина. Шуман не только хранит эти драгоценные воспоминания на скрижалях своего сердца, но в одном из ящиков своего письменного стола. Он может, в случае нужды, представить суду исторический очерк своего знакомства с агентами Сталина, которые столь кратко и убедительно разъяснили ему, где именно находятся «политические и моральные наследники Ленина». Правда, Шуман при этом нанесет некоторый ущерб собственной репутации. Но, во-первых, ему не так уж много пришлось бы терять, особенно если б его довели до крайности. А, во-вторых, — и в этом все дело, — никто его до крайности доводить не собирается. Сталин не может обратиться в суд. Крестинский и Якубович не посмеют обратиться в суд. Иначе неизбежно обнаружится, что Сталин совсем не так чист и не так прозрачен, как ему полагается быть согласно законам кристаллографии.
Вот почему Шуман, несмотря на первую неудачу, взирает на будущее с надеждой. Со стороны Сталина — Крестинского ему ничто не грозит. Это — союзники и закулисные вдохновители. Не оттуда пойдет борьба против пакостников, выпускающих грязные памфлеты против большевизма.
К «делу» о Демьяне Бедном
Из нашего архива извлекаем небезынтересную переписку Демьяна Бедного с комсомольцами «Известий». Переписка происходила в 1928 г. на страницах стенной газеты (печатной) и имела, со стороны Демьяна Бедного не вполне добровольный и не очень авантажный характер. Мы приводим ниже краткие извлечения из ответа Д. Бедного на первый запрос комсомольцев и часть реплики этих последних. Суть из этих отрывков достаточно ясна.
Прощайте!
(Ответ Демьяна Бедного)
Я не читал, но мне по телефону сообщили, что стенгазета «Известий» внезапно встревожена двумя фактами:
1) Почему я сильно заавансился в «Известиях» и 2) ради чего мне «Известия» поставили два (два!!) телефона: городской и дачный?
…злорадное шушуканье перешло на страницы стенгазеты. Могло ли это быть при покойном Иване Ивановиче (Степанове-Скворцове), который не только меня ценил и любил, но и уважал?..
Все теперь изменилось. Умер Иван Иванович. С его смертью рухнули мои планы… А к тому еще среди сотрудников «Известий» нашлись охотники поискать трещинку в моем бытовом и моральном облике… вывод, однако, должен быть сделан какой? Только один вывод:
Не может быть больше и речи о моей совместной работе с легкомысленными и нечуткими людьми, не любящими меня и не уважающими, ищущими моих грехов и не видящими моей беды!
Будьте здоровы, товарищи! Прощайте!
Демьян Бедный.
P. S. Спасибо за предпраздничный срыв моей работы: из-за неумной, расстроившей меня выходки «Правда» и «Известия» останутся без моих праздничных фельетонов.
Демьян Бедный.
Ответ на «Ответ Демьяна Бедного»
Тов. Демьян!
…Надо тебе знать, что не просто «стенгазета «Известий» внезапно встревожена твоими телефонами и авансами (кстати, дошедшими на 1 октября с. г. до 4.100 руб.), а комсомольская группа «легкой кавалерии», производя налет на редакцию «Известий» наткнулась на известные тебе факты…
А ты нам что ответил?
Ты пишешь: «Просят их (авансы) те, у кого с деньгами туго». Что означает эта малоубедительная фраза? У тебя ли туго? Твой гонорар по одним «Известиям» далеко превышал несколько партмаксимумов и с лихвой мог покрыть твои потребности даже при большой семье. А твои доводы о «привычке», перешедшей в страсть, «собирать ценные книги» просто смехотворны. Это ведь еще не основание для аванса.
Как, по-твоему, обходится рабочий, живя на гораздо меньший заработок? Ведь мы же еще отдаем наши деньги взаймы нашему пролетарскому государству, подписываясь на заем индустриализации. А ты взял деньги взаймы у государства и позволяешь себе возмущаться тем, что мы этого не одобряем!
Что это за «обиралы», вымогатели, выклянчиватели»? Почему у нас их нет? Зачем ты их подпускаешь к себе? Назови нам их имена.
Наше 1-ое открытое письмо к тебе ты расцениваешь, как попытку «охотников» из «Известий» поискать «трещинку» в твоем бытовом и моральном облике. Ты считаешь наше открытое обращение к тебе «злорадным шушуканьем», продуктом «нездорового, ехидного любопытства». Какой же ты, однако, недотрога! Мы считали и считаем такие авансы, как у тебя, непозволительными для коммуниста… Это недостойно тебя, Демьян! Тем более, что фактов-то ты не опроверг! Еще одно замечание… Твой ответ под безобразным заголовком «Прощайте» и вывод о том, что ты не можешь работать «с легкомысленными, нечуткими людьми, не любящими тебя», — звучат антиобщественно и дико для тебя, коммуниста.
Прощай, Демьян! Желаем тебе скоро выздоровления.
Кавалеристы типографии «Известий».
* * *
Как и почему комсомольцам позволено было выступить с такой откровенностью, т.-е. приподнять маленький кусочек завесы, скрывающей «бытовой и моральный (??) облик» деморализованного кандидата в бонапартистские лауреаты? Объясняется это двумя причинами. Во-первых, означенный «облик» дошел до таких пределов, когда понадобилось в самом неотложном порядке одернуть «поэта». Во-вторых, и это самое важное, надвигалась открытая борьба с правыми, а Демьян Бедный, по всему своему «бытовому облику», органически тянул в сторону кулачества. Его стихи о браке навсегда останутся законченным выражением кулацки-черносотенных… взглядов — не взглядов, а утробных внушений. Сталин решил поставить Демьяну специфический сталинский «ультиматум». Для этого пригодились комсомольцы (которые действовали, разумеется, вполне искренне и не мудрствуя лукаво). Ультиматум означал: либо ты, Демьян, рвешь дружбу с правыми и пишешь оды в честь Сталина, либо сия «проблема» будет перенесена со стенной газеты в общую печать, причем тема будет далеко расширена за пределы авансов…
Демьян Бедный понял намек. Нападки комсомольцев прекратились, чего вовсе нельзя сказать об авансах. Демьян настроил лиру на сплошную коллективизацию.
Временно Обязанный.
О разном и все о том же
Заграничные газеты приводили выдержку из «Красной Газеты», где сообщалось, что в Верхнеудинске слушается процесс вредителей, и что якобы «центральной фигурой этого процесса является Булатов, член партии, оппозиционер-троцкист». Дальнейших сведений об этом деле у нас нет. Но и сказанного достаточно, чтоб спросить: что это? Новый «врангелевский офицер», новое термидорианское «острое блюдо» Сталина, чтоб перекрыть дело Блюмкина? Во всяком случае, можете быть уверены — большие и малые — «нелояльные и грубые» узурпаторы и фальсификаторы, — не выйдет это у вас, не выйдет! Никто вам не говорит.
* * *
«Правда» от 21 февраля сообщает, что на чистке ячейки центральных мастерских Белгстроя (Минск) была обнаружена группа оппозиционеров, частью членов партии, частью исключенных. Группа вела пропаганду, распространяла листовки и проч. Автор заметки констатирует, что «кое-где, как мы видим, троцкисты еще продолжают существовать и вести свою контр-революционную деятельность». Заметка озаглавлена: «Лебединая песня одной троцкистской группы». Молотов уже почти два года тому назад «уложил», по его собственному выражению, оппозицию в «гроб» и прикрыл «крышкой». После этого «сведущий (??) и добросовестный (!!) историк (?!)» — по выражению Теодоровича — Ярославский заговорил о «сумерках» оппозиции. А теперь, нам сообщают, что оппозиция поет свою лебединую песню. Это в сумерки, да еще в гробу-то, под крышкой! Что-то дальше будет?..
* * *
Каменев об оппозиции и о т. Троцком (осенью 1928 г.), в авторитетной передаче Молотова.
…«Об отношении Каменева к Троцкому. В документе об этом сказано буквально следующее: (Цитируется запись разговора с Каменевым).
«Дальше Л. Б. (Каменев) заявил, что оценка июльского пленума ЦК, данная Л. Д. Троцким, абсолютно верна».
«Значит, войдя вторично в большевистскую партию, тов. Каменев рассуждал как троцкист, а не как большевик. Здесь с места говорят: «как «молодой» член партии». Да, как — молодой член партии, если считать «по новому стилю»…
Судя по тому, что сказано в «записи», у Каменева и после возвращения в партию остается камень за пазухой… Из последующей записи видно, что Каменев не имел намерения рвать с троцкистами… О Троцком Каменев наговорил 22 сентября совсем уж неумные вещи. В «записи» сказано так:
Дальше Каменев говорит, что Л. Д. (Троцкому) следовало бы теперь подать документ, в котором надо сказать: зовите, мол, нас, вместе будем работать».
«Но Л. Д. (Троцкий) человек упорный, он не сделает этого и будет сидеть в Алма-Ата до тех пор, пока за ним не пришлют экстренный поезд, но ведь, когда этот поезд пошлют, положение в стране будет таким, что на пороге будет стоять Керенский».
«Прочитаю дальше мнение Каменева о троцкистской оппозиции. Каменев заявил пришедшим к нему троцкистам:
«Приходится сожалеть, что произошел разрыв. Жизнь подтвердила все положения оппозиции. Диагноз, поставленный оппозицией, абсолютно верен».
«Следовательно, Каменев и после обратного прихода в большевистскую партию остался троцкистом». (Из речи Молотова на ноябрьском 1929 г. пленуме ЦК ВКП(б).
Бедный Каменев! — некуда ему приткнуться, со всех сторон отпихивают. Увы, увы, все это «не случайно»…
* * *
«Объявить себя сталинцами… ведь это же прямое неприличие, дорогие товарищи! Разве вам не известно, что нет и не должно быть никаких «сталинцев». (Сталин).
«Да, мы сталинцы… потому, что под руководством тов. Сталина партия ведет борьбу за осуществление заветов Маркса и Ленина, потому что руководство Сталина лучше всего обеспечивает их осуществления». («Уральск. рабоч.», 21 декабря 1929 г.).
Не сговорились! Вот и выходит нечто вроде… «неприличия».
* * *
Некий Мадьяр в «Большевике» стремится доказать недоказуемое: что т. Троцкий не за защиту СССР. Зная хорошо природу оных Мадьяров, мы совершенно не удивлены, что специальная брошюра т. Троцкого, посвященная вопросу о защите СССР, не входит в рассмотрение нашего фальсификатора. Еще бы, ведь он стремится доказать как раз обратное! В статье Мадьяра приводятся две искаженные цитаты из разных статей Л. Д. Троцкого. Не желая обижать автора обвинением в намеренном искажении, мы подыскали этому факту другое объяснение. Мадьяр цитирует, очевидно, статьи Т. Троцкого по немецкому переводу, искажая его к тому же вследствие недостаточного знания немецкого языка. Мы предлагаем простой выход: цитировать по русскому «Бюллетеню». Или этот выход совсем не «прост», и даже нашему благонамеренному автору Сталин не дает «Бюллетеня» в руки? Во всяком случае, мы со своей стороны готовы всячески облегчить Мадьяру его затруднения с немецким языком, посылая ему наш «Бюллетень». Просим сообщить адрес.
* * *
В Москве уже несколько месяцев, как арестовывают и снова ссылают возвращенцев-капитулянтов. В спешке они не успевают даже подписей снять с капитулянтских заявлений, так в «раскаянном» виде и уезжают снова в ссылку. А ехали-то ведь в Москву с самыми благими намерениями «помогать» Сталину в борьбе с правыми. Не оценил этого Сталин и вместо обращения к помощи капитулянтов, сам «помог» им вернуться восвояси, в Сибирь и Казахстан. Будем надеяться, что если не они сами, то другие извлекут кое-что из этих уроков. Капитулянтские «вожди» по этому поводу, говорят, совсем раскисли и ходят мокрыми курицами. Совсем не того ждали сами, совсем не то обещали другим. Радек меланхолически жалуется, что, действительно, де-мол нет большой разницы между Томском (где он был в ссылке) и Воронежом (где он находится сейчас). Нет, извините, — разница огромная. В Томске Радек был большевиком, в Воронеже стал кандидатом в плохие чиновники!
Н. М.
Юбилей Д. Б. Рязанова
На днях официальные круги Советского Союза праздновали юбилей Д. Б. Рязанова, бесспорно лучшего сейчас историка-марксоведа. Редакция «Бюллетеня» в прошлом не раз расходилась с тов. Рязановым на почве политических вопросов. И сейчас у нас нет никаких оснований думать, что директор Института Маркса — Энгельса стоит ближе к нам, чем к официальной позиции. Насколько можем судить, Д. Б. Рязанов вообще отошел от активной работы в партии. Но не об этом сейчас речь. Юбилей Рязанова связан для всех и каждого прежде всего с его гигантской научной работой в области собирания, восстановления и исторического истолкования идейного наследства Маркса — Энгельса. Неутомимость Рязанова в этой области так же безгранична, как и его эрудиция. К этим качествам надо прибавить третье, не менее ценное: идейную неподкупность. Отойдя от активной партийной борьбы, Рязанов никогда, однако, не сделал ни малейшей уступки тем методам, которые стали руководящими в лже-научных учреждениях сталинского аппарата. В то время, как Институт Ленина и Истпарт превратились за последние годы в гигантские мануфактуры исторических и теоретических фальсификаций, приуроченных к каждому очередному повороту генерального секретариата, Институт Маркса — Энгельса был и остается подлинно ученым и научным учреждением, где горит и светит марксистская мысль, и где реставрируется, очищается, оттачивается, отчасти куется заново теоретическое оружие пролетарской революции.
Вот почему редакция «Бюллетеня» тоже чествует заслуженного юбиляра, хотя и не по тем причинам и не так, как официальная бюрократия.
Предполагаемая партийная анкета
Мы печатаем в переводе шутку из еженедельного органа американской левой оппозиции «The Militant» (номер, от 4-го января 1930 г.). Американские товарищи, совершенно «потрясенные», по-видимому, характером чествований Сталина в Москве, полагают, что нижеследующие вопросы должны быть поставлены теперь всем рабочим, желающим вступить в коммунистическую партию.
* * *
…Если рабочий даст старые правильные ответы (смотри ниже в скобках), то он должен быть немедленно объявлен ренегатом и исключен из партии еще прежде своего вступления в нее. Если же он даст «правильные» ответы согласно новым статутам (без скобок), то он должен быть немедленно принят с почетом и препровожден в соответствующий районный комитет.
Ниже приводим несколько вопросов и ответов:
Вопрос 1. Кто основал Р.С.Д.Р.П. (большевиков)? Ответ: (Ленин) Сталин.
Вопрос 2. Кто способствовал свержению царя, а позже Керенского? Ответ: (Ленин и Троцкий) Сталин.
Вопрос 3. Кто вел переговоры с Кюльманом и ген. Гофманом в Брест-Литовске? Ответ: (Иоффе и Троцкий) Сталин.
Вопрос 4. Кто организовал Красную армию? Ответ: (Троцкий) Сталин.
Вопрос 5. Кто основал Коммунистический Интернационал и руководил им? Ответ: (Ленин и Троцкий) Сталин.
Вопрос 6. Кто довел до победы и подавления контр-революции? Ответ: (Троцкий) Сталин.
Вопрос 7. Кто был самым близким сотрудником Ленина? Ответ: (Троцкий) Сталин.
Вопрос 8. Кого Ленин назвал самым способным человеком в Центральном Комитете партии? Ответ: (Троцкого) Сталина.
Вопрос 9. Кого Ленин предлагал в своем Завещании снять с поста генерального секретаря партии? Ответ: (Сталина) Троцкого.
Вопрос 10. Кого Ленин назвал нелояльным, грубым и т.д., и т.д.? Ответ: (Сталина) Троцкого.
Вопрос 11. Кто возражал Ленину по поводу союза с Церетели, по национальному вопросу, по вопросу о монополии внешней торговли и т.д.? Ответ: (Сталин) Троцкий.
Вопрос 12. Кто был во главе французской революции? Ответ: (Робеспьер и Дантон) Сталин.
Вопрос 13. Кто стоял во главе крестовых походов против язычников? Ответ: (Ричард Львиное Сердце) Сталин.
Вопрос 14. Кто воздвиг пирамиды в Египте? Ответ: (Хеопс и Рамзес) Сталин.
Вопрос 15. Кто построил Ноев Ковчег? Ответ: (Ной, Хам, Сим, Иафет) Сталин.
Вопрос 16. Кто съел первое яблоко? Ответ: (Адам) Сталин.
Каждый товарищ может придумать еще много подобных вопросов.
Почтовый ящик
Товарищу, приславшему документ на 30 стр. Получили. Спасибо.
Из письма болгарских коммунистов: «Передайте привет Раковскому и сердечно пожмите его руку от нашего имени. Он и его товарищи могут сказать: «И все-таки она вертится!». Если имеет возможность передайте ему от нашего имени, чтоб он не отчаивался: рано или поздно победа будет за честными и искренними борцами»…
В последнюю минуту
Ниже мы печатаем телеграмму объединительной конференции Веддингской оппозиции и меньшинства Ленинбунда, стоящего на точке зрения интернациональной оппозиции. Телеграмма послана из Берлина на имя т. Троцкого.
«Конференцией объединение достигнуто. Шлем через вас привет русским оппозиционерам в тюрьмах и ссылке».