Последний утопист (Поппер-Линкеус).

Предисловие

Вряд ли многим у нас известно имя Поппера-Линкеуса. И, однако, как раз для нас его программа должна была бы представить некоторый интерес, так как Поппер-Линкеус строил всю свою социально-реформаторскую программу с максимальным (как он думал) учетом возможности ее реализации, и, чисто-теоретически рассуждая, его программа действительно может быть признана осуществимой.

Кроме того, Поппер-Линкеус был нашим современником (он умер в 1921 году) и, следовательно, как последний утопист в исторической цепи буржуазного социал-реформаторства, мог опираться и исходить из работ всех своих предшественников и опыта истории. Поэтому, излагая его теории, приходится в этой маленькой книжке касаться также попутно программы его предшественников в области социального реформаторства. Такое сжатое изложение некоторых социально-утопических учений казалось автору полезным по отношению к тем читателям, которые не имеют времени и возможности более детально ознакомиться с учениями этих утопистов.

Сам Поппер-Линкеус не считал себя утопистом и был бы очень огорчен таким наименованием. И если мы все же, несмотря на его попытку реалистического подхода, называем Поппера-Линкеуса утопистом, то это только потому, что он не считался с анализом капиталистического общества и хозяйства (даже поскольку этот анализ уже дан) и не усматривал тех тенденций развития этого общества, которые уже можно предсказать на основании имеющихся фактов.

Впрочем, строго говоря, только это одно могло бы и не препятствовать принятию предложений Поппера-Линкеуса, если бы они были практически-целесообразны и выгодны. Социальная утопия для буржуазного общества может перестать быть утопией для нашего советского государства.

В сущности, всякая социальная утопия строится в интересах неимущих трудящихся классов общества, и только у нас в Союзе Советских Социалистических Республик эти именно классы пользуются всей полнотой власти и имеют действительную возможность строить новую жизнь согласно своим интересам. Наиболее утопичными у всех утопистов являются программы перехода из буржуазно-капиталистического общества в социалистическое, коммунистическое. Поскольку у нас этот переход уже имеет место, эта сторона утопии для нас отпадает, а практические предложения построения переходного или коммунистического общества приобретают особенную ценность.

Вопреки уверенности самого Поппер-Линкеуса, автор настоящей книжки полагает, что ни одно из предложений Поппер-Линкеуса не является практически ценным, но думает, однако, что знакомство с этими предложениями небесполезно. Тем более, что несомненно, Поппер-Линкеус так и останется последним буржуазным социал-реформатором, ибо нельзя себе представить, чтобы в наше время, когда дело идет уже не о том, чтобы создавать программы социально-экономического переустройства, а о том, чтобы претворить известную программу в жизнь, нашелся бы еще один мечтатель, который выдумал бы новую программу.

Вена — Москва.

Май — Июнь 1925 года.

I. Биографические сведения.

Источник: Selbstbiographie von Joseph Popper-Lynkeus, Leipzig, 1917, Verlag Mnesma.

Иосиф Поппер (Joseph Popper) родился 21 февраля 1838 года в городе Колине, в Богемии, и до 15 лет прожил в еврейском гетто.

Отец его имел настолько небольшую мануфактурную лавчонку, что семья даже в наилучшие времена едва достигала материального благополучия; в общем же постоянно вела жестокую борьбу за существование. Дед (со стороны матери) был известным еврейским ученым. Один из братьев матери писал под псевдонимом Фр. Норк (Fr. Nork), главным образом, по вопросам мифологии, и, в конце-концов, завоевал себе довольно большое имя в научном немецком мире (что не мешало ему материально особенно сильно бедствовать). Жил он в Праге, но из-за одного памфлета, направленного против некоторых влиятельных лиц пражской еврейской общины, вынужден был переселиться сначала в Штуттгарт, затем в Лейпциг. Умер он в нищете в 1850 году в городе Теплице.

Постоянная материальная необеспеченность и нужда не только своей семьи, но и всех родственников, среди которых были люди самых различных профессий и социального положения, по словам Поппера, с самого раннего детства заставили его «видеть в социальном вопросе не такой вопрос, который касается только одного какого-нибудь класса (пролетариата), но проблему, затрагивающую всех людей, независимо от их звания и социального положения».

Личность дяди Норка, — хотя Поппер его никогда не видал, — с детства вызывала в нем настоящий пиэтет к науке. Особенно Поппер, уже очень рано, стал интересоваться всякого рода машинами, физическими инструментами и всякими изобретениями и открытиями.

До 12-летнего возраста Поппер посещал лишь еврейские школы гетто, но после этих, так сказать, духовного типа школ, был отдан в окружное реальное училище г. Колина (христианское), что, по тогдашним настроениям в еврейской среде, доказывало большой либерализм его родителей. Это училище, соответствующее нынешнему типу низших реальных школ в Австрии, Поппер окончил в 1851 г., после чего поступил в реальную гимназию в Праге, где пробыл три года.

В то время такой тип средних учебных заведений был еще новым в Австро-Венгрии, и школа поэтому была очень плохо поставлена и обставлена.

Как и у нас во времена скверной памяти Делянова и Шварца, в школах требовалась исключительно зубрежка наизусть, и даже в предметах чисто-прикладных не демонстрировались никакие опыты. Почти все учителя были «людьми в футлярах», чиновниками, которые могли только отбить всякий интерес к знанию, но не развивать пытливый ум. Поппер в своей автобиографии с особенной симпатией поэтому вспоминает о двух своих учителях, которые были белыми воронами среди других.

В 1854 году Поппер поступил в пражский немецкий политехникум, где тоже имел никуда не годных профессоров по важнейшим для техника предметам: механике, машиностроению и физике, но зато прекрасного профессора по высшей математике (известного астронома и метеоролога Еллинека), о котором Поппер через 50 лет в своей автобиографии, вспоминает с самым нежным и теплым чувством.

В 1856 году, когда Поппер был еще студентом, он получил предложение от соответственных профессоров быть ассистентом по высшей математике и практической геометрии. Этим исполнялось заветное желание Поппера посвятить свои силы науке, но его мечта не могла осуществиться, так как ректор института «разъяснил» ему, что, как еврей, он не только не может рассчитывать на приват-доцентуру и профессуру, но даже не может быть и ассистентом.

Тогда Поппер занялся специально механикой и машиностроением, но, увидев, как плохо эти предметы поставлены в пражском политехникуме, решил перевестись в Карлсруэ, что ему, однако, тоже не удалось осуществить ввиду отсутствия денежных средств.

В 1858-59 г. г. Попперу все же удалось перебраться в венский политехникум, где он специализировался по вопросам агрономии и мелиорации.

По окончании политехникума Поппер стремился получить место на какой-либо фабрике не только ради заработка, но и для того чтобы иметь возможность практически поработать по машиностроению. Но, несмотря на блестящий диплом и прекрасные выданные ему профессорами удостоверения, Поппер нигде не мог получить места, как он говорит, «ввиду недостатка знакомств и протекции». При этом он имел неоднократно случаи убедиться, как его товарищи по политехникуму, для которых он потихоньку делал экзаменационные работы, ничего ровно не знающие, но зато имеющие протекцию, устраивались на прекрасных и доходнейших местах.

Не имея сил дольше голодать, Поппер осенью 1859 года принимает первую попавшуюся службу у (тогда) французской железнодорожной компании в коммерческом отделе (т.-е. где его специальность совершенно не была нужна) и работает в товарной, а частью и пассажирской железнодорожных кассах. Неожиданно для него его в августе 1861 г. посылают в Банат для замены заболевшего там служащего.

Очень скоро в тамошних тяжелых климатических и невозможных гигиенических условиях Поппер сам заболел весьма тяжелой формой малярии, но все же продолжал работу. Когда его здоровье стало несколько лучше, он был переведен сначала в Темешвар, а затем в Будапешт на железнодорожный телеграф. Однако приступы малярии постоянно вновь возвращались, и Поппер в том же 1861 г. вынужден был бросить службу и отправиться к родителям, где пробыл около года, все время хворая и неоднократно борясь со смертью.

Наконец, поправившись, Поппер, опять в поисках заработка, отправился в Вену, где пытался жить частными уроками. Ввиду недостатка знакомств, этих уроков, однако, не хватало на жизнь, поэтому Поппер создал для венских газет и журналов нечто вроде корреспондентского листка, где давал сообщения о научных докладах и собраниях. Тут он был и журналистом, и редактором, и печатником, и разносчиком: он составлял свои отчеты, сам же размножал их и сам ночью разносил по редакциям. Тем не менее, вся эта работа, по его словам, давала ему меньше, чем жалование низшего курьера обычной торговой фирмы.

Так Поппер прозябал до 1866 года, когда, наконец, ему «повезло», и он получил место домашнего учителя в одной богатой семье, где преподавал сыну гимназисту математику и физику. На этом месте Поппер оставался два года и, помимо того что был материально обеспечен, имел возможность продолжать свои научные занятия. Он много работал по политической экономии, истории культуры и эстетики; вместе с тем начал изучать китайскую культуру и искусство, особенно занимаясь учением Конфуция, которое, по его словам, до конца жизни давало ему «великое наслаждение и глубокое познание». В этот же период Поппер, в качестве вольнослушателя, посещал венский университет, где работал по математике и математической физике, экспериментальной физике и астрономии. Наконец, в эти же годы произошло еще одно важное событие в жизни Поппера: он познакомился, а затем и подружился, с известным физиком и философом Эрнстом Махом, с которым до конца оставался в теснейшей дружбе, и влияние которого на Поппера было весьма значительно.

По окончании службы домашнего учителя, Поппер опять стоял перед роковым вопросом о заработке. Имея за собою столь печальный опыт, как в создании себе служебной карьеры, так и в своей педагогической деятельности, и желая оставаться ничем не связанным, Поппер решил использовать свои технические познания в области практических изобретений, тем более, что, как указано выше, его с раннего детства влекло к таким занятиям.

II. Изобретательская деятельность.

Не имея достаточных технических познаний, трудно судить о Поппере как об изобретателе. Ясно, что Эдиссоном он никогда не был, но, по-видимому, он был довольно плодовит как изобретатель, и пользовался достаточно уважаемым именем среди специалистов, а, в конце-концов, и в широкой публике.

Первое свое изобретение Поппер сделал в 1897 году. Как он указывает в своей автобиографии, это изобретение было технически вполне удовлетворительно и практично, но, тем не менее, оказалось сначала «неудачным», так как Поппер наивно думал, что достаточно одной технической пригодности изобретения и не догадался «смазать» кого следует. Поэтому ему пришлось потратить более двух лет времени и массу сил и энергии, пока это изобретение было признано. Материально по этой же причине оно Попперу почти ничего не дало, и он был вынужден сделать новое изобретение.

Поппер указывает, что с 16-летнего возраста и до 73 лет он особенно интересовался и занимался вопросами воздухоплавания, уделяя этой проблеме максимум сил и внимания.

Так как в то время, когда Поппер начал свою изобретательскую деятельность, речь могла идти только об аппаратах легче воздуха, а для наполнения аэростатов не знали других моторов, кроме паровых машин, то Поппер прежде всего решил заняться проблемой конденсирования атмосферного воздуха, и в 1890 году ему после многих работ и больших усилий, наконец, удалось изобрести такой конденсатор, который удовлетворял вполне всем требованиям тогдашней техники и получил большую популярность. В дальнейшем Поппер занялся вопросом охлаждения своих воздушных конденсаторов, который он тоже благополучно разрешил. Вместе с тем Поппер посвятил целый ряд работ вопросам воздухоплавательной техники. Эти работы носили более научный, теоретический, нежели практический характер. Работы эти в свое время обратили на себя внимание не только на родине автора, но и за границей. Здесь не мешает также отметить, что собственно Попперу первому принадлежит идея перенесения электрической силы на расстояние, что было признано всеми уже после того, как эта идея стала всеобщей и практически была осуществлена специалистами электротехниками.

Чисто-технический характер изобретательской деятельности Поппера мало удовлетворял его, и он меланхолически отмечает в своей автобиографии: «Я придаю весьма малое значение духовной деятельности при моих изобретениях, хотя они в свое время были полезны и сравнительно интересны. С другой стороны, в своем стремлении и постоянной надежде добиться, наконец, материального благополучия, чтобы иметь возможность всецело отдаться занятиям, более важным и более меня удовлетворяющим, я всегда использовал частые свои поездки и длительные пребывания в гостиницах в целях чтения философских, социалистических и художественных произведений, а также для того чтобы самому кое-что писать в этой области»*.

* Там же, стр. 23

Наконец, эти вечные разъезды по фабрикам и заводам для наблюдения за производством и испытанием его изобретений окончательно расстроили и без того плохое здоровье Поппера, и в конце 1897 года он вынужден был навсегда отказаться от своей изобретательской деятельности.

III. Литературная и научная деятельность.

В период своих занятий прикладной механикой Поппер посвятил несколько работ чистой математике и физике. Вообще, теоретические вопросы всегда были ему ближе практических, и, например, в момент наибольшего увлечения вопросами воздухоплавания он сразу потерял интерес к этим вопросам, когда впервые появилась практически-осуществимая летательная машина и первый управляемый быстролетный воздушный шар (Ренара).

Сам изобретатель, Поппер уделял много внимания вопросам о «вредной» стороне технических изобретений и этим именно вопросам посвятил (в 1866 г.) моралистически-философский труд: «Технические успехи с точки зрения их эстетического и культурного значения».

Несмотря на то, что Поппер, как он неоднократно подчеркивает в своей автобиографии, в юности питал какую-то особую антипатию к поэзии и особенно не выносил стихов, он в продолжение 33 лет своей жизни занимался поэтическим творчеством при чрезвычайно неблагоприятных для этого внешних обстоятельствах, не чувствуя даже особого призвания к этого рода творчеству.

1. «Фантазии реалиста».

Свою деятельность в этой области Поппер начал в 1865 году, а в 1899 году под псевдонимом «Линкеус» издал свои знаменитые «Фантазии реалиста» («Fantasien eines Realisten», Karl Reissner, Dresden, 1899), книгу, куда вошли почти все, когда-либо им написанные поэтические произведения.

Когда Поппер-Линкеус писал эти маленькие новеллы, он вовсе не имел ввиду их издавать, считая, что не обладает никаким поэтическим талантом, но, как он говорит, он

«почувствовал внезапно своеобразное и весьма сильное влечение дать в поэтической, художественной форме выражение своим впечатлениям и мыслям, касающимся различного рода личностей, а также разных событий и происшествий в человеческом обществе»*.

* Там же, стр. 46.

Близкие друзья Поппера, знакомые с этими его опытами, тоже не усматривали в нем поэтического дара и не советовали ему издавать этой книги. Издателя не легко было найти, а когда, наконец, Карл Рейснер в Дрездене решился издать «Фантазии реалиста» наполовину за счет автора, то оба, и автор и издатель, были вполне уверены, что материально это наихудшее дело, и книга не найдет распространения.

И действительно, несмотря на то, что некоторые критики очень тепло встретили появление «Фантазий реалиста» в печати, книга раскупалась довольно туго до тех пор, пока во влиятельнейшей венской газете «Найе Фрайе Прессе» (Новая Свободная Пресса) не появился восторженный фельетон о ней известного физиолога Теодора Беера.

Еще больший успех выпал на долю «Фантазий реалиста» после предъявления прокуратурой обвинения в порнографии, повлекшего за собою конфискацию первого издания.

После этого «Фантазии реалиста» выдержали 12 изданий, многие части этой книги переведены на все европейские языки, и до сих пор еще книга эта охотно читается немецкой публикой.

В общем, мнения об этой книге в высшей степени разнообразны и противоречивы, начиная от полного отрицания всякого художественного таланта за автором и всякого интереса за его книгой, и кончая превознесением до небес и автора, и его работы.

Уже сам избранный Поппером, действительно достаточно-претенциозный псевдоним*, вызвал массу толков и кривотолков.

* В известном древнегреческом мифе об "аргонавтах", отправляющихся за "золотым руном", Линкеус был кормчим на корабле аргонавтов, избранным на эту должность за свое прекрасное зрение, позволявшее ему безошибочно проникать "в глубь пространств, сквозь туманы, вьюгу, темноту и дали". А.И.

«Фантазии реалиста», как указано, представляют собою сборник новелл самого разнообразного материала и содержания, которые, как подчеркивает автор, несмотря на свою форму, целиком вымышлены автором как в смысле действия, так и в своих персонажах, даже, если иные из них являются действительными, исторически существовавшими личностями, а форма новеллы имеет вид легенды, сказания или сказки.

Интересно также признание Поппера, что большинство этих новелл представляет собою художественно обработанные и соответственно видоизмененные сновидения автора.

Можно также отметить, что элемент социального реформаторства и утопизма уже сказывается, хотя и в слабой степени, в этих художественных, поэтических безделках «реалиста».

С другой стороны, и общее философское мировоззрение Поппера-Линкеуса нашло свое отражение в этих его поэтических произведениях.

Форма их весьма оригинальна. Поппер заявляет в своей автобиографии, что для большей части этих новелл он сознательно выбрал стиль и форму китайских легенд, и сделал он это не для того чтобы придать своим произведениям «характер экзотической пикантности», также не для того чтобы «похвастать своим умением пользоваться этой чуждой европейцу манерой письма», но только потому, что он «испытывал потребность дать выражение своей сильнейшей симпатии к китайской культуре и литературе».

С тех пор, как Поппер в 1865 году начал знакомиться с культурой Китая и все глубже вникать в сущность китайской жизни, а особенно учения Конфуция, — он, по собственному утверждению, «завоевал новый мир» и при всяком удобном случае пытался обратить внимание, насколько «конфуцианская этика может быть полезной в смысле поднятия уровня морали арийцев Европы (и Америки)»*.

* "Selbstbiographie", стр. 51. В этом смысле особенно интересна книжка Поппера-Линкеуса: «Индивидуум и выявление человеческого существования» ("Individuum und die Bewerkung menschlicher Existenzen", bei Karl Reissner, Dresden, 1910.) А.И.

Кроме того, Поппер указывает, что некоторые мысли и образы написанных в китайском стиле его художественных вещиц могли быть обработаны только именно в этой форме письма, ибо «наш образ мысли и творчества оказался бы слишком холодным».

Многие критики упрекали Поппера-Линкеуса в том, что стиль «Фантазий реалиста» слишком сух и деловит для художественного произведения. Оправдываясь от этих обвинений, Поппер отвечает, что он умышленно и совершенно сознательно выбрал именно такой стиль, ибо он соответствует и, так сказать, вытекает из характера его творческой природы. Поппер говорит, что в своих художественных произведениях он преследовал цель: «перевернутого, обратного антропоморфизма», т.е. стремился описывать все человеческие чувствования так, как естествоиспытатель описывает явления природы. Пытаясь объяснить, почему именно этот «естествоиспытательский» метод доставляет ему такое удовольствие, Поппер сообщает, что все трагическое всегда настолько подавляюще на него действует, что он, например, не может видеть без чисто-физического страдания изображения даже на сцене какого-нибудь трагического конфликта, ибо при этом у него всегда возникает мысль: «Как все же скверны люди, и какими хорошими, однако, они могли бы быть!».

2. Отношение к искусству.

Поппер полагает, что такие ощущения и мысли присущи всем людям, и думает поэтому, что для реалистического изображения человеческих страстей и переживаний единственной приемлемой формой является описательный метод, метод совершенно объективного, так сказать, зоологического изображения, если можно так выразиться, изображения «по ту сторону добра и зла». Ибо, когда возникает мысль, «как плохи люди, и какими хорошими они могли бы быть», то единственным «утешением» может явиться признание, что качества человеческой природы нисколько не зависят от доброй или злой воли человека, но целиком подчиняются непреодолимым, объективным, естественным законам. И тогда возникает новая, уже более успокоительная мысль: «Сам человек тут, ведь, ни при чем. Он ничего не может поделать: он таков именно, каким он должен быть».

Это мировоззрение (быть-может, не столь определенно выраженное самим Поппером, как это сделано здесь) полностью, однако, отражается на отношении его к изящным искусствам.

В своей автобиографии Поппер указывает, что он всегда очень мало интересовался художественной литературой и еще менее живописью и скульптурой. И если он все же, в конце-концов, специально занялся, так сказать, теорией искусств, то тут прежде всего сказалось влияние его родителей, которые оба были страстными музыкантами.

В дальнейшем на отношение Поппера к искусству огромное влияние оказал композитор Рихард Вагнер (впрочем, как и на всех своих современников; достаточно вспомнить, какую роль Вагнер играл в жизни Ницше).

Во время молодости Поппера в музыке безраздельно господствовали Бетховен, Моцарт и Гайдн. Появление первых музыкальных произведений Рихарда Вагнера создало новую эпоху, но Поппер признается, что Вагнер ему очень не понравился, и он сначала совершенно не мог понять его творчества.

Дальнейшая эволюция в Поппере в этом отношении произошла под влиянием его ближайшего друга, известного шахматиста Вильгельма Штейница, которого Поппер считает «образованнейшим и наиболее тонко чувствующим» из людей своего времени (или, как он в другом месте восторженно выражается: «величайшим гением из всех когда-либо (им) в жизни встреченных»).

Штейниц был заядлым вагнерьянцем, и постоянные споры между друзьями по вопросам искусства заставили Поппера серьезно заняться этими вопросами и, с одной стороны, «принять» Вагнера, а с другой — создать теорию искусства, которая в его время считалась новой, оригинальной и была достаточно популярной.

В соответствии с общим своим мировоззрением, что человек есть продукт определенных объективных условий и является таким, каким только и может быть, — Поппер приходит к убеждению, что по отношению к предметам искусства не может существовать объективного, обязательного для всех решения, и все попытки создать такую критику или найти такие общезначимые критерии совершенно бесполезны и бесплодны, а кроме того, абсолютно ненужны, ибо художественная оценка или, вернее, оценка художественных произведений всегда должна быть и останется чисто-личной и решительно субъективной.

3. Влияние Вольтера и Монтэня.

Отчасти в связи с этими работами Поппера по вопросам искусства стоит его известный небольшой труд: «Вольтер. Анализ его характера в связи с исследованиями по эстетике, морали и политике» («Voltaire. Eine Charakteranalyse in Verbindung mit Asthetik, Moral und Politik», Karl Reissner, Dresden, 1905), где вышеизложенные мысли систематизированы более определенно.

Поппер — большой поклонник Вольтера и находит, что история отнеслась в высшей степени несправедливо к этому великому человеку. В то же время Поппер полагает, что своей книжкой о Вольтере он не добился цели, им себе поставленной, и не сумел «реабилитировать» Вольтера от тех «нападок и ругательств», которым он обыкновенно подвергался.

Поппер подходит к Вольтеру не с точки зрения его философии (хотя последняя оказала огромное влияние на общее мировоззрение Поппера); он также не ценит в Вольтере его разлагающего скептицизма и едкой всеуничтожающей сатиры. Поппер, как и всегда, остается моралистом и утверждает, что никто, за исключением Монтэня (к которому Поппер питает «влечение, род недуга»), не содействовал в такой мере, как Вольтер, «ограничению европейской дикости и фанатизма»*, что только Вольтер «дал нам мужество для свободного пользования нашим разумом и мужество жизнерадостности, т.е. нечто несравненно более существенное и благословенное, нежели все то, что нам могут дать успехи науки, искусства и техники» (там же).

* "Selbstbiographie", стр. 67.

Поппер считает, что в своей книге о Вольтере он изложил общее свое мировоззрение гораздо лучше и полнее, чем в каких-либо других своих работах, но в то же самое время признает, что на выработку этого мировоззрения еще более, чем Вольтер, повлиял Монтэнь.

В своей автобиографии Поппер рассказывает, что он даже не знал о существовании Монтэня, о котором ему «никогда никто не говорил и не советовал читать его сочинений», но что как-то случайно, найдя в Праге в немецкой студенческой библиотеке-читальне на столе томик «Опытов» Монтэня, он прочел его и затем чуть ли не заучил наизусть все сочинения Монтэня, ставшего с тех пор главным его авторитетом и учителем.

Поппер заявляет, что только благодаря Монтэню он познал жизнь в такой ее многогранности, до которой сам ни в коем случае никогда не дошел бы.

Но в полном согласии с своей природой и характером, Поппер в Монтэне, как и в Вольтере, не замечает скептицизма. Для него Монтэнь — прежде всего моралист, и он наиболее ценит в нем «полное отсутствие всякого религиозного, национального и политического фанатизма» и то, что Поппер называет «благородным космополитизмом».

Вместе с тем, Поппер чрезвычайно высоко ставит Монтэня, как педагога и воспитателя, и доходит до того, что считает необходимым «сделать предложение всем учителям давать Монтэня в качестве первой книги для чтения всем молодым людям в возрасте от 16 до 20 лет».

4. Лихтенберг. Руссо. Шиллер.

Кроме этих влияний на выработку своего мировоззрения, Поппер отмечает и другие.

Большое влияние оказал на него Лихтенберг, философ, гораздо менее известный, нежели Вольтер или Монтэнь, которого, однако, Поппер считает сродни последнему, «только гораздо более глубоким». Лихтенбергу же Поппер обязан своим знанием и пониманием Спинозы, которого он тогда еще в оригинале не читал, но «Этика» которого так близка по духу, умонастроению и чувствованиям самого Поппера.

Несколько позже Поппер подпал под влияние Жан-Жака Руссо, который вызвал в нем «понимание величия демократических принципов, стремящихся к введению плебея в современное общество».

Поппер говорит, что именно Руссо «заставил его идеалистически мыслить» (понимая здесь «идеализм» не в философском, а в обыденном смысле слова), и что только благодаря Руссо он стал проводить некоторые идеалы, как социальную самоцель, в своих собственных сочинениях. Поппер гордится тем, что до конца жизни оставался учеником Руссо, и что некоторые критики отмечали это влияние на его собственных теориях.

Наконец, последние штрихи на мировоззрение Поппера были наложены Фридрихом Шиллером, которого он считает поэтом «единственным в мировой литературе».

Интересно, что, хотя Шиллер обычно являлся «властителем дум» молодежи, на Поппера в юности он не производил никакого впечатления, и, наоборот, как он впоследствии кается, «в ранней молодости он ненавидел шиллеровскую поэзию».

А в зрелом возрасте, когда он вообще стал более «идеалистически» мыслить, и от техники и изобретательства перешел к социал-реформаторству, Поппер стал относиться к Шиллеру с энтузиазмом, граничащим с обожанием.

Именно лирика Шиллера, по мнению Поппера, в состоянии доказать, что «человек, без содействия какого-либо суеверия, может стать выше житейских бедствий и чувствовать себя удовлетворенным, хотя бы в бессознательном самообмане, по крайней мере, в некоторые счастливые моменты своего существования, и если действительность не слишком уж невыносима».

И хотя для «состояния удовлетворенности» нужны и «некоторые счастливые моменты», и не слишком ужасная «действительность», и даже «бессознательный самообман», Поппер все же заявляет: «при одной только мысли, что существовал такой человек, как Шиллер, я испытываю особого рода состояние счастья».

IV. Социально-политические и реформаторские теории Поппера-Линкеуса.

Талантливый изобретатель в области механики, следовательно, человек не лишенный фантазии, ибо без фантазии вряд ли можно что-нибудь изобрести, моралист, мечтатель, энтузиаст и «идеалист», воспитавшийся на Шиллере, Руссо, Вольтере, Монтэне и Конфуции, — таков тот «реформатор», к социально-политическим утопиям которого мы теперь подходим.

Естественная, природная почва была благоприятной, а те разнообразные, зачастую совершенно своеобразно воспринимаемые влияния, которые на эту почву воздействовали, должны были еще более способствовать росту этого последнего утописта, который, несмотря на свои глубокие познания, всестороннюю образованность и полную уверенность в своей «научной объективности», свое желание претворял в мысль.

Недаром Поппер-Линкеус говорит, что человек без страстей, без энтузиазма, без восторженности «биологически не подымается выше уровня животного».

Но Поппер жил и работал в другое время, нежели его предшественники-утописты. Чрезмерная «трезвенность» и «реалистичность» современного ему капиталистического общества и хозяйства не могли не оказывать на него своего влияния. И если какой-нибудь Фурье мог просто сидеть у себя на чердаке и дожидаться, пока к нему явится «благородный» капиталист и предложит деньги для создания его «фаланстера», то Поппер уже уверен в том, что неимущие, бедняки, заинтересованные в осуществлении его социально-политических и экономических реформ, заставят богачей принять и осуществить последние. С другой стороны, однако, верный своему «идеализму», Поппер не сомневается в том, что и сами богачи должны убедиться в необходимости этих реформ и принять их.

Капиталистический мир должен был влиять на Поппера и в другом отношении: он сам менее всего думал, что он утопист, и все подобные упреки неизменно относил за счет «полемической нетерпимости» своих противников. В то же время свои утопии он должен был преподносить под таким соусом, чтобы они казались реально вполне осуществимыми, а это приводит к тому, что иной раз иные из его «реформ», при ближайшем рассмотрении, оказываются вовсе не реформами. Но об этом ниже.

Поппер считает, что его социально-политические и философские работы, как и работы по этике, которым он посвятил большую часть своей долгой жизни (Поппер-Линкеус умер в 1921 г.), по содержанию своему и по предмету исследования стоят неизмеримо выше и гораздо ценнее всех его научных, технических и художественных стремлений и достижений.

1. «Право жить и обязанность умереть».

Первой в ряду таких работ была появившаяся в 1878 году книга: «Право жить и обязанность умереть» («Das Recht zu leben und die Pflicht zu sterben», 1878). И, собственно говоря, в грубом, еще недостаточно обработанном виде, здесь уже содержится вся социально-политическая и философская теория Поппера-Линкеуса.

Так как книга эта вышла в свет к моменту сотой годовщины со дня смерти Вольтера, то в первой главе дается краткий очерк жизни и деятельности последнего. Затем идет вторая глава: «О потребности в религии и метафизике»; третья: «Право жить»; четвертая: «О влечении к преступлению и наказанию» и, наконец, заключительная, пятая: «Обязанность умереть».

Как будто бы форменный научно-литературный винегрет и, однако, все вместе содержит законченное миросозерцание.

Основные мысли второй главы «О потребности в религии и метафизике» заключаются в следующем:

Подобно тому, как логически мыслящий человек ни в коем случае не может согласиться с тем, что дважды два пять, неверующий ни в коем случае не может уверовать, не может принять какой бы то ни было религии, даже если бы за эту веру ему было бы гарантировано существование рая в загробной жизни, т.е. неверие для неверующего является аксиомой, хотя он от этого не становится счастливее, скорее наоборот.

Но если бы современное человеческое общество было основательнейшим образом и соответственно реформировано (очевидно, если бы загробный рай был перенесен на грешную землю), то неверующий, с точки зрения внутреннего удовлетворения, стал бы равен верующему, или даже счастливее последнего. Поэтому практическая польза религии, — понимая под последней «определенное чувственное отношение к какому-либо неизвестному, но высшему существу», вовсе не так сильна, как это обыкновенно принято думать. Эта практическая польза вполне восполнима и даже заменима другими идеями соответственного характера. И если заявляют: «что же делать, чтобы все-таки удовлетворить религиозные потребности и метафизические влечения в человеке, которые всегда будут существовать?», — то на это необходимо и можно ответить, что они не будут всегда существовать, ибо было время, когда их не существовало, и уже теперь и эти потребности и эти влечения играют в жизни человечества гораздо меньшую роль, чем это обычно принято думать.

Поппер поэтому полагает, что для того чтобы привести к полному исчезновению религиозные и метафизические предрассудки, необходимы лишь «воля и время», потребные для основательного духовного перевоспитания подрастающего поколения «в семье и в школе».

На место религиозных и метафизических чувствований должны быть поставлены иные, которые никогда не смогут стать в противоречие с «научным сознанием» соответственной эпохи. И прежде всего должно пробудить в человеке «чувство сознания природы», человек должен научиться ощущать себя частью целого, должен уметь чувствовать себя в природе, как в домашней обстановке.

В этих рассуждениях Поппера сразу же обращает на себя внимание влияние как философии Руссо, так и вольтеровского деизма и спинозовского пантеизма.

Но, с другой стороны, уже здесь можно отметить специфически утопический подход к вопросу. В религии и метафизике Поппер-Линкеус видит лишь переживания, способствующие ощущению индивидуальной «счастливости», если позволено так выразиться, а для неверующего, лишенного этих психологических благ, ищет соответственных суррогатов. Для борьбы же с религиозными предрассудками он считает совершенно достаточной определенную воспитательную обработку «в семье и школе». Но Попперу в то же самое время даже не приходит на ум, что семья в современном обществе и психологически не однородна, а школа и религия являются определенными орудиями в руках командующих классов, и притом настолько сильными и важными орудиями, что господа положения в буржуазном обществе не так-то легко от них отказываются.

Тут все тот же лейтмотив: «какими хорошими могли бы быть люди»; достаточно им доказать, что религия и метафизика не соответствуют современному научному сознанию, что они не нужны, чтобы человечество занялось перевоспитанием себя «в семье и школе». А, ведь, Поппер дожил в Вене до австрийской, так называемой, «революции» и мог лично наблюдать, как австрийские социал-демократы считали верхом своего политического достижения отмену закона об обязательности преподавания «закона божьего» в австрийских школах, кстати сказать, до сих пор еще остающуюся только на бумаге.

В главе «Право жить» Поппер развивает свою программу разрешения социального вопроса, причем, как он говорит, этот вопрос он рассматривает как желудочный вопрос. Впоследствии Поппер посвятил более детальному изложению этой программы свой наиболее солидный и капитальный труд о «Всеобщей питательной повинности», но основные абрисы его программы уже даны в этой главе.

Коротко говоря, социальная программа Поппера-Линкеуса заключается в следующем: введение института «всеобщей питательной повинности», т.е. учреждение «армии питания», которая производит все то, что является необходимым минимумом, обеспечивающим здоровье и приятное существование людей», а если возможно, то и кое-что сверх этого минимума, и распределение этого минимума между всеми гражданами (без каких бы то ни было ограничений) с момента рождения гражданина и до самой смерти его. Распределение этого минимума должно производиться не в денежной форме, а в натуре, т.е. предметами широкого потребления, питания, одеждой и т.д. Все остальное, что выходит за пределы необходимого, по программе Поппера, входит в область свободного частно-владельческого хозяйства, в котором каждый гражданин, после обязательного срока отбытия повинности в «армии питания», может по собственному желанию принимать или не принимать участие. Под «свободным частно-владельческим хозяйством» Поппер понимает народное хозяйство, основанное на частной собственности и свободной конкуренции и товаро-денежном обращении. Таким образом, у Поппера одновременно существуют и капитализм и «социализм», как он его понимает.

Как сказано, именно этой программе Поппер посвящает важнейший свой труд, толстейшую книгу в несколько сот страниц, к которой нам еще придется обратиться; поэтому мы не станем здесь более подробно останавливаться на этой главе излагаемой книги.

Следующая ее глава посвящена преступлению и наказанию.

Поппер пытается дать «психологию чувства мести» и доказывает, что в основе этого чувства лежит «ошибка во времени», ибо стремление отомстить или наказать соответствует недовольству или злобе за упущение момента необходимой обороны, и поэтому желание наказать, внешне воспринимаемое, как чувство справедливости, в действительности является не чем иным, как только возмущением за то, что то или иное «зло» все же было совершено и не могло быть своевременно предотвращено. Отсюда, по мнению Поппера, — полная бессмысленность мести, наказания или, в их религиозном выражении, возмездия. Попытки исправления преступников или запугивание их предстоящим наказанием имеют успех лишь в самых редких случаях, но так как общество все же не может допускать преступлений против себя, то оно вынуждено обратиться к самозащите. Общество не должно применять никаких наказаний в отношении агрессивных индивидуумов и вообще не должно причинять им никакого зла, за исключением того лишь, которое неизбежно вытекает из самого факта самозащиты общества от вредных или опасных его членов.

Однако эту «самозащиту» общества Поппер не только признает, но и считает необходимым сделать максимально растяжимой.

Переходя к конкретным предложениям в области «самозащиты», Поппер прежде всего рекомендует «широкое распубликование судебных разбирательств» совершенного «вредными членами» общества проступка или преступления.

Если эта, так сказать, мера морального воздействия не помогает, то наступает «вторая стадия», заключающаяся в организации «охранительного жюри», рода полицейского института, по терминологии самого Поппера, на обязанности которого лежит приискание дальнейших предупредительных или предохранительных мероприятий.

Утопизм, а вместе с тем и мелкобуржуазность мышления Поппера и здесь выступают чрезвычайно рельефно.

Поппер нисколько не интересуется вопросом о характере современного общества и не думает даже о том, что именно для этого общества является преступлением, и какие именно индивидуумы для него являются «вредными» или «опасными». Таким образом, несмотря на свою прекраснодушную философию о преступлении и наказании, он оставляет полную свободу классовой юстиции, которая со столь дорогой ему справедливостью не имеет ничего общего.

В сущности говоря, наш моралист, человеколюбец, энтузиаст и реформатор в данном случае дает очень мало реформы, ибо современная буржуазная юрисдикция тоже всегда очень много говорит о защите общества от вредных и опасных элементов, о предотвращении и пресечении преступлений, а, с другой стороны, большой разницы не составляет, засадят ли в кутузку этот вредный элемент, так называемого преступника, «агрессивного индивидуума» «в первой» или «во второй стадии» по приговору старого буржуазного суда, или по решению нового попперовского «охранительного жюри», по его же собственным словам очень смахивающего на «дореформенную полицию доброго старого времени».

В последней главе «Обязанность умереть» (именно, Pflicht — обязанность, а не необходимость, неизбежность) дается программа, которая, по мнению автора, разрешает проблему войны и мира.

Прежде всего тут требуется отмена всеобщей воинской повинности и замена ее добровольной военной службой, причем, однако, это «добровольчество» выглядит весьма сомнительно, ибо Поппер требует, чтобы все мужчины, годные к военной службе, вступали в армию милиционную или кадровую — в целях обучения военному делу.

Новым у Поппера является то, что в случае опасности войны, по его мнению, не правительство, не парламент и даже не референдум должны решать, быть или не быть войне, но каждый сам за себя решает, желает ли он воевать или нет, ибо «именно он рискует своей шкурой».

Поппер коротко формулирует эту свою программу приблизительно так: «все способные к военной службе обязаны служить в войсках, но никто не обязан воевать», и пространно разъясняет, что это его предложение совершенно независимо от осуществимости или неосуществимости пацифистских идеалов, т.е. не имеет никакого отношения к вопросу о том, как сделать войны вообще невозможными, и удовлетворяет лишь тому «разумному и справедливому» требованию, что только сам заинтересованный индивидуум имеет право разрешать вопрос о своей жизни и смерти, ибо «сколько бы ни давало общество своему члену, оно во всяком случае не дает столько, чтобы иметь право распоряжаться его жизнью».

Поппер, несомненно, убежден, что его предложение вполне реально и осуществимо (и поэтому, вероятно, не касается пацифистских программ, как утопистских в современных условиях), но он, как и всегда, впрочем, не замечает собственного утопизма.

Выходит так, будто Поппер не сомневается, что, если бы те тридцать миллионов, которые погибли или были искалечены в последней мировой империалистической войне, могли свободно решать, воевать им или нет, этой войны бы не было. И выходит так, будто достаточно современному маркизу Поза указать империалистическим правительствам, что «по справедливости» они не имеют права решать вопросов войны и мира, чтобы эти правительства отказались от такого своего права, и «охранительные жюри» (если бы они даже были организованы) не посылали бы на каторгу или на расстрелы «вредных» индивидуумов, не желающих воевать во имя империалистических интересов командующих классов.

На деле же каждому должно быть ясно, что такой анархический принцип не может иметь места не только в капиталистическую эпоху, но и в период диктатуры пролетариата: до тех пор, пока существуют государства, интересы личности должны быть подчинены интересам общества. Пока есть государство, не может «каждый решать за себя», но в делах общественных само государство должно и всегда будет решать за всех и за каждого.

В своей автобиографии Поппер удивляется, почему его социальная программа (которую он считает кристалльно-чистым социализмом) была всеми принята не слишком-то радушно, и особенно возмущается тем, что «марксистская критика» признала ее «полусоциалистической», усмотрев главный недостаток в том, что Поппер требует гарантирования только прожиточного минимума, а не покрытия всех потребностей человека.

Возражая против этой критики, Поппер говорит, что она видит недостаток как раз в том, в чем он сам видит главное достоинство своей программы, т.е. в «отделении необходимого от не-необходимого» и создаваемой благодаря этому возможности существования свободного капиталистического хозяйства наряду и совместно с «принудительным социалистическим». (В этом именно, по его мнению, большая реалистичность и осуществимость его программы в отличие от марксистской).

Оставляя в данном месте в стороне рассмотрение социально-политических предложений Поппера по существу, мы хотели бы здесь лишь заметить, что самая постановка этого вопроса у него глубоко неправильна.

Во-первых, Поппер как будто бы устанавливает свою программу распределения и для законченного коммунистического общества, что, несомненно, решительно грешит против самого понятия социализма, а во-вторых, Поппер явно не понимает, что единственный неутопический подход к этому вопросу заключается в понимании того факта, что каждый находящийся у власти социальный класс организует народное хозяйство согласно своим классовым интересам.

Если у власти стоит буржуазия, то народное хозяйство может быть только капиталистическим, т.е. таким, при котором класс капиталистов, эксплуатируя пролетариат, удовлетворяет целиком лишь свои потребности, уделяя пролетариату столько, сколько нужно для сохранения его рабочей силы; если же власть переходит в руки пролетариата, то последний сначала организует народное хозяйство согласно своим классовым интересам, а, в конце-концов, при законченном коммунистическом обществе полностью сможет удовлетворять свои потребности, и когда исчезает само деление этого общества на классы.

Что касается отношения буржуазных ученых к этой части социальной программы Поппера, то, конечно, для них она оказалась совершенно неприемлемой, и Поппер с огорчением отмечает, что они усмотрели в ней лишь «мечты и бесплодные фантазии».

Как это ни странно, но наибольшие нападки со стороны буржуазных критиков выпали на долю попперовского предложения касательно «преступлений и наказаний», т.е. как раз на ту часть его социальной программы, где нет абсолютно ничего социалистического и по существу очень мало нового. Но, очевидно, буржуазия так дрожит за свое «священное право собственности», что ее пугает даже простая фразеология, и одно то, что Поппер слово «наказание» заменяет словом «самозащита», а полицию называет «охранительным жюри», уже вызывает сомнительное покачивание глубокомудрых голов буржуазных юристов и «страшные» опасения всех филистеров, что какое-нибудь «преступление» может оказаться безнаказанным. Какое разочарование для мечтателя и энтузиаста, скорбящего, что человек «так плох», и мечтающего о том, каким хорошим он «мог бы быть!».

Предложение Поппера, чтобы каждый военно-обязанный сам решал, хочет он воевать или нет, по его словам, было отвергнуто единодушно всеми, по остроумному добавлению самого Поппера, «за исключением тех только, кто имел приказ отправляться на фронт»; однако эти лица подвергались жесточайшим карам, если слишком ясно и недвусмысленно выявляли свое согласие с предложением Поппера.

2. Основы нового государственного права.

В 1905 году Поппер-Линкеус опять возвращается к вышеуказанным вопросам и издает небольшую брошюру: «Основы нового государственного права» (Fundament eines neuen Staatsrechts, 1905, bei Carl Reissner, Dresden).

После того, как он в этой книжке вновь развивает изложенную нами выше социальную программу или программу социально-политических реформ, Поппер пытается дать здесь «практически осуществимое разграничение потребностей индивидуума от потребностей государства» и прежде всего для этой цели старается найти принципиальное различие между потребностями «фундаментального» и «секундарного» характера.

Под «фундаментальными» основными потребностями Поппер-Линкеус понимает такие, которые «в каждую данную эпоху совершенно определенно рассматриваются, как безусловно необходимые для всякого индивидуума». Поэтому Поппер предлагает, чтобы в каждом отдельном государстве размеры этих потребностей устанавливались всенародным голосованием (референдумом).

Если в каком-нибудь государстве все эти потребности всех его граждан безусловно удовлетворяются, благодаря введению соответственных институтов (например, «армии питания»), то внимание граждан этого государства должно быть обращено на «удовлетворение секундарных» потребностей, под которыми Поппер понимает все то, что выходит за пределы установленного референдумом минимума. Разрешение вопроса об этих потребностях предоставляется какому-нибудь большинству; будь то парламентское большинство или опять-таки референдум, — для Поппера безразлично. Значит, разница в отношении к тем и другим потребностям заключается только в том, что в первом случае (при установлении размера «фундаментальных» потребностей) Поппер требует обязательно всенародного голосования, а во втором случае на этом не настаивает.

Поппер, очевидно, сам замечает, что особой разницы тут не получается, поэтому пытается оправдать свои предложения ссылкой на то, что, собственно говоря, «другого метода разрешения подобных вопросов в современном обществе существовать не может, за исключением метода решения вопроса какой-нибудь диктаторской властью» (что, конечно, «демократу» Попперу не нравится).

Для чего же в таком случае вообще нужно делать различие между «фундаментальными» и «секундарными» потребностями, Поппер не объясняет, но зато с уверенностью заявляет, что в вопросе об установлении размера «фундаментальных» потребностей, вряд ли возможны большие различия точек зрения, что, конечно, совершенно неверно, ибо как раз в этой области спокон веков существовали самые большие разногласия и надменность командующих классов общества особенно ярко всегда проявлялась; современный капиталист, например, несомненно и, быть-может, даже вполне искренно считающий что-нибудь «безусловной и совершенно необходимой» потребностью для себя, то же самое признает большой роскошью для своего рабочего, мотивируя такое свое отношение «разницей привычек», «степенью культурного уровня» и т.п. дребеденью.

Но Поппер-Линкеус как будто не замечает подобных реальных фактов современной ему действительности: для него вообще типично, что свои утопии он старается преподносить под максимально реалистическим соусом и предлагаемые им «реформы» формулировать так, чтобы они были, как ему кажется, наилегчайше осуществимы и приемлемы. Поэтому и в этом предложении он видит настоящую «основу нового государственного права» и решительно требует соответственной, «необходимой поправки в законодательстве», очевидно, для облегчения этой «поправки», устанавливая формулу: «для секундарных потребностей — принцип решения большинства, для фундаментальных — принцип гарантии индивидууму», причем, как уже указано, «всенародное голосование» именно и является этой гарантией.

Как ни скромны, однако, социал-реформаторские требования Поппера, суровая действительность все же всякий раз разрушала его иллюзии, и, например, его предложения реформирования «государственного права», которые мы изложили выше, вообще не обратили на себя внимания, прошли почти незамеченным и даже не вызвали серьезных возражений. А, как всем известно, до сих пор еще ни одно буржуазное государство в мире не внесло «соответственной поправки в свое законодательство».

V. «Всеобщая питательная повинность».

Несмотря на то, что Поппер-Линкеус свою социальную программу излагал на протяжении десятилетий в целом ряде специальных работ, он к концу жизни все же почувствовал, что она нуждается в большей систематизации и в большей степени убедительности. Поэтому, в 1912 году он издает свой наиболее капитальный труд, к рассмотрению которого мы теперь перейдем.

Точное название этой книги: «Всеобщая питательная повинность, как разрешение социального вопроса. Детально обработанная и статистически исчисленная. С доказательством теоретической и практической бесполезности экономических наук. (Popper-Lynkeus. Die allgemeine Nahrpflicht als Losung der sozialen Frage. Eingehend bearbeitet und statistisch durchgerechnet. Mit einem Nachweiss der theoretischen und praktichen Wertlosigkeit der Wirtschaftslehre», bei C. Reissner, Dresden.)

Эта книга представляет собою том большого формата, вместе с приложениями содержащий свыше 800 страниц и разделенный на три части: 1) «Общая и полемическая часть», 2) «Позитивная часть», 3) «Приложения».

В своем качестве последнего утописта Поппер-Линкеус должен был так или иначе выразить свое отношение ко всем социальным теориям, существовавшим до него и ко всем мыслителям, имевшим хоть какое-нибудь отношение к вопросам социологии и политической экономии.

И, действительно, достаточно беглого просмотра рассматриваемой книги, чтобы убедиться, что здесь почти никто не забыт: Спенсер и Ницше, Родбертус, Виктор Губер, Зомбарт, Шеффле, даже Новиков; далее Дарвин и Геккель, Вильгельм Гумбольдт и тут же Ибсен; Менений Агриппа; конечно, Луи Блан, Прудон, затем Генри Джордж, Оппенгеймер, Флюршгейм и Гертцка; «программа революционного синдикализма» и «католического социал-реформаторства», Кропоткин, Ле-Плей, Ратценгофер, Антон Менгер, Фихте, Вейтлинг, Консидеран и, наконец, Маркс, Энгельс, Бебель и Каутский, а наряду с ними Беллами и Атлантикус.

Как видно, список довольно разнообразный, и, если бы Поппер хотел серьезно остановиться на изложении и критике всех этих учений, ему, наверное, понадобилось бы не 800 страниц, а несколько толстых томов. Но Поппер «расправляется» со своими предшественниками довольно упрощенным способом, почти нигде не излагая их учений и критикуя последние лишь со специфической, ему столь присущей, моральной точки зрения.

Впоследствии сам Поппер понял, с одной стороны, что такая «критика» не весьма убедительна, а с другой, — что его толстейшая книга (в военных и послевоенных условиях чрезвычайно дорогая) не может быть доступной широким массам населения.

Поэтому он подготовляет второе издание «Всеобщей питательной повинности», где должна была быть выброшена почти вся первая «полемическая» часть и заново переработаны некоторые главы второй части. Но Поппер умер раньше, чем успел закончить это, и теперь некоторые из его учеников продолжают его работу по подготовке второго исправленного издания. Однако в данное время существует только одно рассматриваемое нами издание указанной книги, представляющее собою библиографическую редкость.

Несмотря на то, что, как указано, Поппер сам не придавал серьезного значения своим критико-полемическим замечаниям, мы все-таки позволили себе остановиться на некоторых из них, поскольку они способствуют лучшему пониманию и уяснению положительной точки зрения Поппера-Линкеуса.

а) Отношение к некоторым социал-реформистским учениям.

Мы неоднократно подчеркивали, что для Поппера-Линкеуса чрезвычайно характерен самый метод подхода к социально-экономическим вопросам, и что он никогда не интересуется тем, поскольку то или иное разрешение этих вопросов объективно правильно или неправильно, но всегда заботится лишь о том, справедливо оно или несправедливо, хорошо или дурно с точки зрения субъективного благополучия.

Например, Поппер-Линкеус резко критикует Спенсера и так называемую биологическую школу социологии за то, что она «ставит интересы общества выше интересов личности и требует от последней подчинения первому»*. Тут он выступает, как решительный индивидуалист, и, в сущности говоря, противоречит самому себе, ибо можно себе вполне представить, что интересы общества, поставленные над интересами личности, в конечном счете должны облагодетельствовать и самое личность, которая в известную эпоху вынуждена подчинять свои интересы всему обществу, именно для того чтобы впоследствии гораздо полнее и совершеннее удовлетворять и свои индивидуальные интересы.

* "Die allgemeine Nahrpflicht", стр. 35.

Но, с другой стороны, Поппер тут же обрушивается на Ницше и находит прекрасные фразы, местами доходя до искреннего пафоса, в своем возмущении действительно отвратительным «умственным аристократизмом» Ницше и тем, что последний «требует» не равных прав для всех, а гибели человека во имя сверхчеловека»*.

* Там же.

Тут все та же мысль или, вернее, то же чувство: индивидуалист до мозга костей, Поппер-Линкеус одинаково возмущается и тогда, когда интересы общества ставятся выше интересов индивидуума, и тогда, когда, защищая интересы индивидуума, имеют ввиду индивидуум будущности, — совершенно независимо от того, каково это будущее, фантастическое ли ницшеанское аристократическое общество «сверх-человеков», или созданное революционным пролетариатом коммунистическое общество, где только и могут осуществиться столь милые сердцу Поппера «равные права для всех». Но мягкий и нежный Поппер не может ждать: суровая действительность жизни для него не существует (хотя он резко критикует «невыносимые хозяйственные условия» современности); ему нужно немедленно облагодетельствовать современное капиталистическое общество, или, правильнее говоря, современного индивидуума внутри капиталистического общества. И к этой именно цели направлено все социальное реформаторство Поппера-Линкеуса.

С этой точки зрения интересно отношение Поппера к близким ему по духу социал-реформаторам-утопистам, которые, ведь, тоже стремились облагодетельствовать своих современников.

Поппер и Луи Блан.

Как известно, Луи Блан впервые изложил свою программу в книге «Организация труда» («L'organisation du travail»), изданной в 1839 году, т.е. в эпоху, когда капитализм далеко еще не достиг такого расцвета, как в наше время, и когда, что особенно важно, рабочее движение находилось еще в зачаточном состоянии, а пролетарских массовых организаций почти совсем не существовало. Поэтому совершенно естественно, что Поппер, опираясь на весь последующий опыт и исходя из современной капиталистической действительности, находит вполне правильные возражения против социально-экономической программы Луи Блана. Но и тут все же Поппер-Линкеус остается верным самому себе и своей собственной программе.

Поппер видит главную заслугу Луи Блана в том, что он «предложил государственную поддержку своих экономических ассоциаций», хотя и подчеркивает, что это было возможно только после того, как Фурье «доказал вред свободной конкуренции», а самая идея экономических ассоциаций была уже выдвинута Робертом Оуэном и Сен-Симоном (на них, как и на Фурье, Поппер подробнее не останавливается).

Поппер не видит особого недостатка в том, что Луи Блан считал необходимым участие в его «ассоциациях» и государства и капиталистов, которым эти ассоциации должны платить проценты за предоставленный ими капитал, но он усматривает большую ошибку в том, что Луи Блан «не элиминирует* денежной формы обращения».

* Элиминировать — исключать, не элиминирует — не исключает.

Свою точку зрения на луи-блановскую программу Поппер-Линкеус излагает приблизительно следующим образом:

1) То обстоятельство, что «в программе Луи Блана сохраняются деньги, капитал и прибыль, характеризует ее, как едва полусоциалистическую или несовершенную программу. Для действительного разрешения экономического хозяйственного вопроса необходимо полное уничтожение денежной формы обращения и купли и продажи»*.

* "Die allgemeine Nahrpflicht", стр. 205. Везде выделения автора.

2) Независимо от этого все должны признать хозяйственную систему, предлагаемую Луи Бланом, непригодной «для осуществления главной цели всякой социалистической организации», заключающейся в том, по мнению Поппера, чтобы гарантировать на всю жизнь без всяких исключений и совершенно безоговорочно каждому служившему в армии питания необходимый прожиточный минимум*. Ясно, что «организацией труда» эта цель не достигается, ибо, если бы даже все ассоциации были солидарны между собою, им все же не выгодный результат их хозяйственной деятельности до тех пор, пока государство, как таковое, не регулирует производства и потребления, т.е. до тех пор, пока не создается «государственный социализм, как общественное хозяйство, который не допускает свободного хозяйничания отдельных ассоциаций»*.

* Там же.

Только в этом случае может быть создана «гармония между производством и потреблением». А если это имеет место, то создается хозяйственная система, глубоко отличная от той, которую представлял себе Луи Блан, и его идеи «работать с деньгами», пользоваться государственным кредитом и притягивать к участию в его ассоциациях капиталистов, которым эти ассоциации должны платить «проценты» за одолженный капитал и т.п., становятся совершенно ненужными.

«Ассоциации Луи Блана, по мнению Поппера, представляют собою такое же анархическое хозяйство, как и современное индивидуальное*, и поэтому остается только удивляться, что и в настоящее время вновь имеют место во Франции и Италии стремления и даже фактическое осуществление подобных товариществ, работающих без государственного регулирования их деятельности, а именно так называемый синдикализм»**.

* Там же.

** Там же, стр. 206.

Оставляя в стороне рассмотрение, что в этих рассуждениях Поппера-Линкеуса правильно и что неправильно (ибо это ясно каждому марксисту), нам хотелось бы обратить внимание читателя на то, что, как явствует из вышеприведенных слов Поппера-Линкеуса, он сам нисколько не сомневается в том, что его «армия питания» действительно в состоянии, — даже и внутри капиталистического общества, — «гарантировать каждому необходимый прожиточный минимум с момента рождения и до самой смерти».

3) Следующий недостаток программы Луи Блана Поппер-Линкеус видит в том, что по этой программе все продукты производства «ассоциации» должны распределяться между всеми ее членами, и задает вопрос, что же делать члену ассоциации с такими продуктами, которые ему для личного потребления не нужны; должен ли он или его ассоциация заняться продажей или обменом таких продуктов? «А это неизбежно до тех пор, пока не установлена полная гармония между производством и потреблением» — говорит Поппер-Линкеус, и вполне справедливо замечает, что в таком случае неустранимы «более или менее общие кризисы».

4) Обращает на себя внимание то, что, по Луи Блану, столь маленькие сельскохозяйственные ассоциации, состоящие в среднем из 250 индивидуумов (Луи Блан указывает точную цифру: 50 семейств. А. И.) должны выполнять столь многочисленные работы, как ткацкую, слесарную, кузнечную и т.д. Это «приводит к своего рода (первобытному) крестьянскому хозяйству» и, по справедливому замечанию Поппера, «независимо от невозможности развития высшей культуры вообще, исключает все преимущества разделения труда и крупного производства».

Далее Поппер упрекает Луи Блана за то, что, по его программе, вся хозяйственная деятельность должна происходить только в рамках самой «ассоциации», что, по убеждению Поппера, исключает возможность технического прогресса. «Ибо сохраняемое в известных границах свободное хозяйство (Поппер здесь, очевидно, имеет ввиду свободное частно-владельческое хозяйство. А.И.) необходимо для такого прогресса».

Для нас как раз этот «упрек» Поппера-Линкеуса находится, по меньшей мере, под большим сомнением. Ибо, помимо теоретических соображений, наша семилетняя практика наглядно доказала, что «прогресс» (даже «технический») вполне осуществим и вне частно-владельческого хозяйства, конечно, не в ассоциациях типа эпохи натурального хозяйства.

5) Наконец, Поппер-Линкеус утверждает, что уже одного того обстоятельства, благодаря которому луи-блановская система не в состоянии ни предотвратить ни излечивать частные кризисы, с точки зрения социально-этической, достаточно, чтобы признать всю программу Луи Блана лишенной всякого достоинства.

Разница социально-политических и экономических условий, в которых жили оба утописта, Луи Блан и Поппер-Линкеус, сказывается в этой критике вполне определенно, и поэтому-то Поппер-Линкеус, даже оставаясь верным своим утопиям, все же находит в общем и целом правильные возражения против утопий Луи Блана.

Поппер и Прудон.

В Прудоне Поппер видит «радикального противника идеи ассоциаций», но усматривает главный недостаток его появившегося в 1848 году предложения о создании «народного банка», долженствующего принимать от производителей продукты их производства и взамен выдавать им соответственный эквивалент в виде других нужных им продуктов, в том, что и это предложение не удовлетворяет социально-этическим требованиям.

Поппер не видит недостатка в том, что по программе Прудона сохраняется частная собственность (и определенно подчеркивает это), но видит очень большой недочет в сохранении свободной конкуренции со всеми ее неизбежными последствиями, не только общими кризисами, но и частными, причем последнее слово Поппер подчеркивает, и в этих именно последствиях видит нарушение «социально-этических требований».

Казалось бы, совершенно неожиданно, но на самом деле в полном согласии с общей своей точкой зрения на «ненаучность» и «бесполезность» социально-экономических наук, Поппер заявляет, что все ошибки Прудона, как и других политико-экономов, стремящихся реформировать нашу хозяйственную систему, происходят оттого, что они «в труде видят единственного производителя ценностей».

Поппер не говорит, в чем же другом можно найти «производителя ценностей», но зато опять настойчиво повторяет, что дело вовсе не в этом и, следовательно, не в том, чтобы «уничтожить доход, ренту», но только в том, что «составляет истинную цель всякого социализма», т.е. опять-таки «в гарантировании каждому индивидууму необходимого прожиточного минимума».

И тут же Поппер-Линкеус, обрушиваясь за это «непонимание» вообще на всех политико-экономов, приводит цитату из уже упомянутой нами своей книги «Основы нового государственного права», в которой утверждает, что «тот, кто видит задачу социально-экономических наук только в уничтожении нетрудовых доходов, а не в непосредственном освобождении человечества от экономической нужды и материальных забот, тот, в сущности говоря, лишен чувства сострадания по отношению ко всем необеспеченным и испытывает лишь, — ныне, ввиду громадного количества неимущих, вполне обоснованное, — чувство раздражения». А сущность этой «раздраженности», по мнению Поппера, составляет мысль: «Почему я должен мучиться, а он нет? Пусть же каждый мучается в одинаково сильной или одинаково слабой степени»**.

* Popper-Lynkeus, "Fundament eines neuen Staatsrechts", стр. 29.

** "Die allgemeine Nahrpflicht", стр. 208.

Ниже мы увидим, как это самое «сострадание к необеспеченным» заставляет Поппера по своему понимать и своеобразно относиться к марксизму, а теперь посмотрим, как он относится к социал-реформаторам не только по времени, но и по существу стоящим ближе к нему, чем все другие.

Поппер и Атлантикус.

Атлантикус — известный статистик и политико-экономист проф. Баллод или, как он себя впоследствии называл, Баллодис; в качестве профессора реакционнейшего берлинского университета, где даже ревизионисты — социал-демократы не могли иметь места, под своей настоящей фамилией был всегда весьма лояльным ученым, а под псевдонимом Атлантикуса развил довольно радикальную социалистическую программу в конце 90 г.г. прошлого столетия; после германской революции 1918 г. решился вступить в германскую социал-демократическую партию; во время мирных переговоров РСФСР с Латвией был экспертом со стороны последней, но на этом вынужден был закончить свою политическую карьеру и вернуться к научной деятельности. А. И.

Сам Поппер-Линкеус признает близость своей программы к программе Атлантикуса. Он утверждает, что все существующие предложения разрешения «так называемого социального вопроса» кажутся ему бесполезными, а поскольку они цифровым образом исчислены, поверхностными или мало практическими.

Исключение он делает лишь для одного предложения, а именно для предложения Атлантикуса, изложенного последним в появившейся в 1898 году книге «Взгляд на государство будущего. Производство и потребление в социалистическом государстве».

Поппер полагает, что Атлантикусу принадлежит «величайшая заслуга вообще впервые предпринятой детальной и солидной разработки и создания социальной программы», и добавляет, что он сам в своих работах охотно пользовался данными Атлантикуса, особенно в области сельского хозяйства, в каковой он считает себя профаном. При этом Поппер подчеркивает, что использование им в известных границах работы Атлантикуса для своей собственной программы возможно было потому, что и Атлантикус, как и сам Поппер (еще в 1878 году, в первом издании его книги «Право жить и обязанность умереть», т.е. приоритет здесь за Поппером. А. И.) признает необходимым удержание частновладельческого хозяйства наряду с общественным производством всего необходимого для сохранения индивидуального жизненного существования или, что то же самое, для создания прожиточного минимума.

Основные мысли программы Атлантикуса Поппер считает изложенными в следующей цитате:

«Существуют социалисты, которые считают необходимым передачу обществу производства всего, что только возможно, даже домашних работ, приготовления пищи, стирки белья, уборки комнат, воспитания детей. Если бы все эти перечисленные работы были возложены на государство, тогда, действительно, последнему пришлось бы иметь такую массу работающих, что едва ли бы оставалось еще свободное время, и в этом случае упрек, что социалистический режим напоминает собою тюремный режим, не был бы вполне несправедливым. Мы постараемся определить задачи государства гораздо уже: государство должно заботиться о производстве простой одежды и продуктов питания, также строительных материалов, государственных зданий и средств сообщения. Производство предметов роскоши, мебели, постройка жилых зданий, уход за садами, ведение домашнего хозяйства, издание книг, газет и журналов государство спокойно может предоставить частной инициативе. Точно так же государство не должно отнимать детей от семьи, и совершенно достаточно, если оно заботится об удовлетворительном обучении их в школах. Всякий, кто желает работать, должен иметь возможность получить соответственное занятие от государства. Рабочие после окончания определенного трудового задания или после определенного количества нормальных трудовых годов и дней, которые должны быть тщательнейшим образом исчислены для каждой данной специальности особо, должны во весь остальной период своей жизни получать от государства соответствующую пенсию, которой как раз должно хватить на одежду и питание. Мы попытаемся ниже доказать, что для этого достаточно для мужчины лишь 9 — 10-летнего, а для женщин 6 — 8-летнего рабочего времени. Этого рабочего времени одновременно хватило бы для удовлетворения интеллигентных работников и для уплаты ренты бывшим собственникам средств производства. Срок обязательного всеобщего обучения в этом случае для мальчиков кончался бы к 17 — 18 годам, а для девочек к 15 — 16. Если они после этого беспрерывно будут отрабатывать свое рабочее время, то мужчина сможет начать получать свою пенсию с 26 — 28 лет, а женщина — с 21 — 24; и те и другие на всю остальную жизнь были бы свободны от забот о пропитании и могли бы заняться созданием приятного домашнего уюта, предметов роскоши и комфорта и т.п. По требованию таких супругов, после выполнения ими их трудового задания, государство должно было бы предоставить им в собственность и с правом передачи по наследству участок земли приблизительно в 14 гектара величиною, для того чтобы они, если пожелают, могли построить на этом участке дом с садом. Для этой цели некоторые территории должны были бы быть предназначены для постройки городов-садов, например, все морские побережья шириною в несколько километров, холмы у рек и озер и т.д. О лентяях и тунеядцах, не желающих работать, государство, само собою разумеется, не должно заботиться». (Atlantikus, "Ein Blick in den Zukunftsstaat. Produktion und Konstitution im Socialstaat", Diets, Stuttgart, 1898, стр. 4 и 5.)

Как видно из всего вышеизложенного, здесь много общего с программой Поппера-Линкеуса. Но последний сам отмечает и принципиальные и непринципиальные разногласия между ним и Атлантикусом.

И первое принципиальное разногласие между своей программой и программой Атлантикуса Поппер опять-таки видит в сохранении Атлантикусом денег, т.е. в том, что он предполагает выдачу пенсий отработавшим свой срок именно в денежной форме.

Гораздо более важно, что Поппер возмущается неравенством при распределении пенсий, которого требует социал-демократ Атлантикус, настаивающий, что работники интеллектуальные должны получать больше, чем рабочие физического труда.

Со свойственным ему чувством справедливости, Поппер заявляет, что в области удовлетворения необходимых потребностей должно быть проведено полное равенство, и именно поэтому требует распределения продуктов первой необходимости в натуре, находя, что только в этом случае, по его мнению, возможно действительно соблюсти это равенство.

Точно так же Поппер отмечает наиболее слабый пункт программы Атлантикуса, заключающийся в том, что работает, так сказать, на общее благо лишь тот, кто хочет. Еще хуже: Атлантикус полагает, что «сыновья состоятельных родителей и все те, кто готовятся к высшим профессиям», не должны проходить обязательного трудового стажа. Вообще у Атлантикуса это не повинность, как у Поппера-Линкеуса, а добрая воля каждого; поэтому-то он должен сделать тот вывод, что «о лентяях и тунеядцах государство не заботится», т.е. не выплачивает им никакой пенсии. В то же время невыносимое буржуазное чванство Атлантикуса доводит до того, что он требует для туземцев германских колоний (бывших, конечно) принудительного труда, по остроумному замечанию Поппера, весьма смахивающего на простое рабство. Еще бы! Ведь, у африканских негров не может быть «интеллектуальных работников», о которых так хлопочет самовлюбленный Атлантикус, господин профессор.

Все это, естественно, чрезвычайно возмущает гораздо более тонко чувствующего Поппера-Линкеуса, и он читает прекрасную моральную проповедь ученому и дипломированному профессору, восклицая, что у последнего отсутствует «примитивное социалистическое чувство, на основании которого без всяких исключений все должны работать для всех». ("Die allgemeine Nahrpflicht", стр. 503.)

Поппер замечает, что, в сущности говоря, благодаря этой именно вышеуказанной ошибке, весь план Атлантикуса является несколько видоизмененной старой формулой «право на труд», хотя и считает почему-то «прогрессом» требование Атлантикуса производить продукты питания вместо «более или менее бесполезных общественных работ для безработных» при старом лозунге «право на труд» (там же.).

Однако в полном согласии со своей точкой зрения морали, «социальной этики», как Поппер сам выражается, справедливости и «милосердия к неимущим», он здесь усматривает главный недостаток в том, что и при социальной реформе Атлантикуса остается в полной силе «система заработной платы», «обмен труда на обеспечение».

Поппер же, как указывалось, утверждает, что право на материальное обеспечение имеет каждый просто потому, что он живет.

Вместе с тем Поппер делает и научное возражение против свободы выбора — работать или не работать, утверждая, что в этом случае отпадает возможность действительно правильного учета, калькуляции, сколько именно надо работать тем, кто на это согласится, и что именно и в каких размерах им надо производить.

Другие (довольно многочисленные и большею частью вполне справедливые) возражения Поппера-Линкеуса Атлантикусу касаются деталей и, как нехарактерные для уяснения точки зрения самого Поппера, нас менее интересуют.

Поппер и Беллами.

Хотя, как известно, Эдуард Беллами не был ни ученым ни исследователем социальных отношений, но известен как автор в свое время (издан в 1889 году) нашумевшего фантастического романа «Взгляд на 1887 год из 2000 года» (по-русски переведен под названием «Через сто лет»), Поппер-Линкеус считает возможным причислить и Беллами к числу социал-реформаторов, дающих программу нового социально-экономического строя, потому что в этом романе руководитель выходца из 1887 г. дает ему объяснения нового порядка в 2000 году.

Поппер приводит целые диалоги между указанными двумя лицами, особенно выделяя те ответы человека 2000 г., которые совпадают с его собственными желаниями и мыслями.

Например, Поппер подчеркивает, что в 2000 г. «просто принцип всеобщей воинской повинности применен по отношению к рабочему вопросу»* (стр. 50 нем. изд. указанной книги Беллами) и приводит следующий ответ чичероне из 2000 года: «Работа у нас нечто столь само собою разумеющееся, что не приходится оказывать никакого давления для того чтобы работали… Служба в рабочей армии продолжается 24 года, она начинается с окончанием образования, когда гражданину исполняется 21 год, и кончается, когда ему 45… Достигнув возраста в 45 лет, гражданин, — хотя срок его рабочей повинности собственно окончен, — может быть в случае особой необходимости еще призван на работу до 55-летнего возраста»**. — Но в данном случае Поппер-Линкеус приводит эти мысли, чтобы против них возражать.

* Там же, стр. 292, выделение автора.

** Там же.

«У нас не существует ни купли ни продажи» — с удовольствием подчеркивает Поппер-Линкеус далее объяснения человека 2000 года: «Что касается банкиров, то, так как у нас нет денег, мы не нуждаемся в этих господах» (Там же, стр. 294.).

С особенным и естественным для его мировоззрения удовлетворением Поппер-Линкеус отмечает следующую мысль: «Хромые, слепые, больные и слабые получают такое же содержание, как и наилучшие рабочие» (там же, стр. 295); это само собою разумеется, ибо, «ведь, если бы вы в ваше время (т.-е. в наше. А. И.) имели больного и неработоспособного брата, вы не стали бы ему давать худшую одежду, пропитание и квартиру, чем себе самому» (Там же.). (А как часто это случается в буржуазном обществе! А. И.)

«Каждая нация имеет бюро, при посредстве которого производится товарообмен с другими нациями» (там же), — опять выделяет и подчеркивает Поппер-Линкеус.

Мы не станем подробнее задерживаться на романе Эдуарда Беллами, ибо он достаточно хорошо известен и русским читателям. — Посмотрим, как относится к нему Поппер-Линкеус.

Прежде всего, последний отмечает, что совпадение мыслей Беллами с его соответственной программой (намеченной еще в 1887 году в книге «Право жить и обязанность умереть») настолько велика, что даже некоторые фразы почти «дословно идентичны». Но тут же Поппер замечает, что он не желает утверждать, будто Беллами знаком с указанной его книгой, но, наоборот, ввиду того, что роман Беллами гораздо более известен, чем его книга, хотел бы оградить себя от упреков в том, что использовал мысли Беллами.

Однако, Поппер-Линкеус подчеркивает и несогласия свои с Беллами:

1) время службы в рабочей армии у Беллами слишком велико; ошибка эта произошла потому, что Беллами вообще не делает никаких статистических расчетов и учетов;

2) метод Беллами, по которому являющиеся на работу по различным специальностям распределяются согласно потребности, недостаточен, ибо и здесь в случае необходимости должно иметь место насильственное вмешательство государства;

3) распределение продуктов, согласно их выраженной в рабочих часах ценности, «является совершенно излишней процедурой», к тому же могущей привести к весьма нежелательным и неприятным осложнениям. Применение наказаний, «посадка на воду и хлеб» нежелающих работать, «по всей вероятности, окажется вовсе ненужным и производит весьма неприятное впечатление».

Но два главных недостатка «программы» Беллами Поппер-Линкеус видит в том, что Беллами: 1) «включает в свою государственную принудительную организацию производство не только необходимого, но и всего остального, следовательно, и предметов роскоши» (там же, стр. 298, выделение автора) и 2) что, по Беллами, «вообще невозможно существование свободного частного хозяйства, т.е. хозяйства, основанного на частной собственности и свободном обороте» (там же, стр. 300, выделение автора).

Поппер же полагает, что только при таком хозяйстве возможен технический прогресс, и что в области «ненеобходимого» только немногие потребности могут быть удовлетворяемы по принципу полного равенства.

Поппер и марксизм.

К марксизму Поппер подходит с осторожностью и считает нужным этой главе предпослать специальное предисловие. Но делает он это не потому, что видит в марксизме более правильную или более серьезную теорию, а только потому, что «не хотел бы без предварительных замечаний выпустить в свет полемику против учения Маркса», так как, «несмотря на глубокие разногласия (между ним и Марксом), он чрезвычайно высоко ценит личность Маркса и его творчество» (там же, выделение автора).

В созданной Марксом теории исторического материализма Поппер-Линкеус признает величайший прогресс, которого «до сих пор никто не отрицал», но «если действительно верно, что только Маркс научил нас понимать «капитализм», то Поппер, хотя и видит в этом большую «умственную заслугу», все же не «расценивает ее слишком высоко с точки зрения безмерно важной необходимости создать успех в практическом разрешении социального вопроса» (там же). Но величайшую заслугу Маркса Поппер видит в том, что последний, «как никто до него, даже и Лассаль», «сумел поднять самосознание и самоуважение широких народных масс и ослабить, если и не совсем уничтожить, у них исключительную, зачастую неоправдываемую, приверженность государственным и национальным целям» (там же). Поэтому в «Коммунистическом Манифесте» Поппер-Линкеус ценит «значительнейший продукт мировой литературы» и признает, что лозунгом «пролетарии всех стран, соединяйтесь» Маркс, так сказать, одним росчерком пера уничтожил все государственные границы».

С этой точки зрения Поппер-Линкеус видит величайшую заслугу марксизма вообще в «поднятии морального и интеллектуального уровня социал-демократов, уже составляющих очень большую часть народных масс» (там же). Поэтому-то особенно велика «роль Маркса и Энгельса, как воспитателей», и «этой заслуги никто никогда не сможет у них отнять». (Там же, стр. 278.)

Таковы «оправдания» Поппера-Линкеуса в его полемике против марксизма.

По существу же он подходит к марксизму, так сказать, с двух точек зрения: во-первых, с точки зрения социальной реформы, той социальной программы государства будущего, которую он все же как-то усматривает у марксистских авторов, и даже у самого Маркса, а во-вторых, с точки зрения научной теории Маркса.

Начинает Поппер-Линкеус с того, что не только отрицает возможность научного социализма (что для него вполне понятно, раз он не признает за социологией и политической экономией вообще значения наук), но и весьма смело утверждает, что «марксизм вообще не является социализмом» (Там же, стр. 280.).

Несмотря на парадоксальность и чрезвычайную странность этого утверждения, оно становится понятным, если вспомнить, что для Поппера-Линкеуса социализм «есть разрешение питательной проблемы», вопроса о том, каким образом удовлетворить все необходимые потребности всех людей. Ясно поэтому, что для него Маркс «производит впечатление социалиста только ввиду его грандиозной агитаторской деятельности» (там же), в действительности же является лишь «социалистом наемных рабочих», а вся теория Маркса есть не что иное, как «весьма значительное достижение дедуктивной политической экономии» (там же). И совершенно естественно, что для Поппера-Линкеуса «истинными социалистами» являются как раз те мечтатели, которых принято называть «утопистами»: Сен-Симон, Фурье, Кабэ, Оуэн, Луи Блан и т.п., конечно, в том числе и он сам, т.е. все те, кто «законченный социалистический план выдумывают из головы» (там же). Политическая же экономия вообще никакого отношения к «социальному вопросу» не имеет (еще бы, раз все дело в том, чтобы выдумать наилучший план переустройства общества), и главная «ошибка» Маркса в том именно и заключается, что он свой социализм выводит «каузально» из существующего капитализма.

Раз доказано (а Поппер-Линкеус, конечно, не сомневается, что своими работами он это доказал), что «без непосредственного распределения в натуре прожиточного минимума не может быть разрешена социальная проблема» (там же, стр. 281), то «сообщение Маркса», что «коллективизм будет развиваться каузально, может быть нам очень приятно, если доказательства этого достаточно убедительны. Но, во-первых, как мы увидим ниже, таких «убедительных» доказательств Поппер-Линкеус у Маркса и марксистов не находит, а во-вторых, самый этот «каузальный» метод Маркса кажется ему абсолютно непригодным (очевидно, с точки зрения его пресловутой «социальной этики»).

Поэтому, Поппер-Линкеус ставит «ехидный» вопрос: «что же было бы, если бы «результатом анализа» (Маркса) оказалась, вместо каузально-обоснованного общественного хозяйства, не социалистическая хозяйственная система» (там же, стр. 280). И Поппер делает тот вывод, что в этом случае Маркс не мог бы быть социалистом, значит, он «вообще не социалист».

Поппер, конечно, не в силах понять, что если бы так было, социализм, действительно, был бы неосуществим, несмотря на страстное желание Поппера и его прекраснодушные мечтания, и что величайшая заслуга Маркса в том именно и заключается, что он вскрыл основные пружины развития современного капиталистического общества и не только доказал, что они ведут в направлении к социализму, но и разъяснил, каким именно путем к нему можно и должно идти для того чтобы действительно прийти.

Что касается того, что Поппер-Линкеус называет социал-реформаторской программой марксизма, то он выхватывает отдельные агитационные фразы из сочинений Маркса и марксистов о том, как та или иная сторона жизни может быть организована в будущем социалистическом обществе, и в этом именно пытается усмотреть социальную программу будущего.

Маркс говорит, что при «распределении продуктов потребления сохраняется тот же принцип, как и при обмене товарных эквивалентов, т.е. определенное количество труда в одной форме обменивается на такое же количество труда в другой форме» (там же, стр. 282-283). В другом месте Маркс полагает, что «после уничтожения капиталистического способа производства, но при сохранении общественного производства, определение ценности (продуктов производства) остается в полной силе, и поэтому регулирование рабочего времени и разделение общественного труда между различными группами производителей, наконец, связанная с этим бухгалтерия, становятся более важными, чем когда-либо раньше» (там же).

Это, конечно, Попперу не нравится, и он печально замечает, что таким образом мы опять приходим к неразрешенной проблеме «справедливой заработной платы» (там же). Почему эта проблема Попперу представляется неразрешимой, — понятно, если вспомнить, что он не признает или, вернее, не понимает ни трудовой теории ценности ни теории прибавочной ценности.

С другой стороны, Поппера не удовлетворяет, что Маркс предвидит «низшую и высшую стадии коммунистического общества» (там же) (по терминологии Поппера) и думает, как это полагает Поппер, что только в последней «исчезнут противоречия между интеллектуальным и физическим трудом», и возможно будет «всестороннее развитие индивидуализма».

То, что в законченной фазе коммунизма Маркс предполагает возможным распределение по принципу: «каждый по его способностям, каждому по его потребностям», тоже не нравится Попперу-Линкеусу, так как здесь нет столь важного для него «отделения необходимого от не необходимого»; а кроме того, он удивляется, «каким же образом устроить так, чтобы измерить способности всех индивидуумов, и как можно быть уверенным в том, что производится действительно все то, что необходимо для удовлетворения всех потребностей» (там же).

Такая «программа» (хотя у Маркса никакой социал-реформаторской программы нет) кажется Попперу-Линкеусу неосуществимой, и он опять-таки противопоставляет ей свое «ясное и точное» требование: «Каждый человек получает то, что необходимо для его существования».

То, что Маркс имеет ввиду такую развитую форму коммунистического хозяйства, когда количества имеющихся у общества благ достаточно, чтобы удовлетворять не только необходимые для существования потребности человека, но и вообще все его потребности, Поппер-Линкеус не понимает, точно так же, как он не понимает, что в этом случае речь идет о настолько совершенной личности, способности которой вовсе незачем «измерять», так как она сама по доброй воле будет отдавать себя по мере сил и возможности на общее благо.

Впрочем, это непонимание Поппера совершенно естественно, ибо, несмотря на все свое «уважение и преклонение» перед Марксом, он просмотрел самое главное, не заметил основного тезиса Маркса, что «бытие определяет сознание, а не сознание бытие», почему и не может считаться с тем, что при радикально измененных социальных и экономических условиях и сам человек психологически должен будет измениться.

Еще более наглядно выявляется вышеуказанное непонимание Поппера и непонимание им «марксизма» вообще при «критике» им последователей Маркса и Энгельса.

Здесь он придерживается все того же метода выдергивания из контекста отдельных агитационно-пропагандистских фраз и попытки создания из них «программы».

Август Бебель в своей книге «Женщина и социализм» (1883), например, говорит:

«Вероятно (в государстве будущего), будут одеваться и целесообразнее и красивее, чем сегодня»… «Вопрос об уничтожении неприятных пыли, дыма, копоти и запахов точно так же уже сегодня мог бы быть разрешен благоприятно химиками и техниками»… «Образование будет для молодежи обоего пола одинаковым и общим»… «Вместе со всеми указанными изменениями социальной жизни естественно радикально изменится и общая литературная деятельность»… «Только наука, правда, красота, борьба мнений во имя лучшего будут господствовать» (в будущем обществе)… Так как все будут работать на общее благо, то прямой интерес «заставит всех мыслить в направлении улучшения, упрощения и ускорения процесса работы. Честолюбие делать открытия и изобретения будет в высшей степени подстегиваемо. Каждый будет стараться перещеголять другого в своих новых предложениях и новых идеях»… «Будущее общество будет иметь ученых и художников в неограниченном количестве, и эти ученые и художники будут незначительное время заняты физическим трудом, чтобы остальную часть дня предаваться по своему вкусу занятиям науками или искусством» и т.п….

Откуда Бебель все это знает?! — удивляется Поппер-Линкеус и считает нужным подчеркнуть, что «каждая цитированная фраза» (там же, стр. 288-289) может быть оспорена, и что «все это» так «чрезмерно преувеличено, что можно думать, что имеешь перед собою опьяненного утопическими идеями журналиста» (там же). А что касается предсказываемого Бебелем прогресса в области улучшения и упрощения труда, то Поппер-Линкеус прямо заявляет, что в «такое облагорожение человеческой личности» он не верит и, наоборот, считает это в высшей степени сомнительным, а полагает, что только предполагаемое им «сохранение свободного частного хозяйства, т.е. хозяйства, основанного на частной собственности и свободе оборота, может частично добиться того, чего Бебель совершенно необоснованно ожидает от общего изменения человеческой природы» (там же).

Оно и понятно. Ведь, Поппер-Линкеус не знает, что бытие определяет сознание, и в то же время он достаточно буржуазен, чтобы верить, будто технический прогресс возможен только при личной капиталистической заинтересованности и «частной инициативе».

Несомненно, Поппер-Линкеус вполне искренне не понимает также, что Бебель ничего из того, что будет в коммунистическом обществе, не знает, а только предполагает возможность указанных им изменений и притом предполагает вполне обоснованно, ибо надо обладать уж слишком большой дозой буржуазных предрассудков, чтобы не понимать, что, когда прекратится борьба всех против всех, когда уничтожено будет капиталистическое хозяйство, и доход от производства будет идти не в карманы отдельных капиталистов, но на общее благо; когда все будут одинаково образованы и одинаково заинтересованы в улучшении жизни, — тогда вполне осуществимы будут все те предположения, которые высказывает Бебель вовсе не для того чтобы дать какую-то новую «социальную программу», а исключительно из агитационно-пропагандистских соображений.

Возражения, которые Поппер-Линкеус делает против подобных же предположений Каутского (точно так же выхватывая отдельные фразы из общего контекста), почти идентичны с вышеизложенными. Поэтому их не стоит повторять.

Но одно хотелось бы отметить. Поппера страшно раздражает, как он выражается, «запрет создавать социалистические программы» (там же, стр. 284-285).

Цитируя фразу Каутского из «Эрфуртской программы»: «Самые гениальные и старательнейшим образом обработанные картины государства будущего в лучшем случае могут содействовать пониманию того, что социалистическое государство не невозможно; но они никогда не могут исчерпать общественной жизни во всем ее многообразии и неизбежно должны оставлять большие пробелы» (цитировано по немецкому изданию), — Поппер-Линкеус с раздражением замечает, что «в его собственной программе… ведь, речь идет только о создании института, каждому гарантирующего сохранение жизни (прожиточный минимум)» (там же). И тут же он «ловит» самого Каутского (как и Бебеля) и пытается доказать «утопичность» Каутского в вышеуказанных им отдельных предложениях касательно тех или иных сторон жизни коммунистического общества.

Вот, мол, вам: не я утопист, а вы, марксисты, — самые доподлинные утописты.

Если бы Поппер-Линкеус не был субъективно столь честен и как человек и как журналист, то его можно было бы заподозрить в сознательной передержке. Ибо он ведь только-что цитировал фразу Каутского, где последний считает невозможным дать полную картину государства будущего, но вовсе не «запрещает» предположений на основании уже имеющихся данных о тех или иных сторонах жизни при коммунистическом строе.

Поппер как будто не замечает того факта, что ни один марксист до сих пор еще не написал (и, вероятно, никогда не напишет) книги о «государстве будущего», а Поппер-Линкеус и ему подобные только об этом и твердят. И Поппер не понимает также, что он вовсе не потому утопист, что предлагает «всеобщую воинскую повинность» и организацию «армии питания», а только потому, что делает то, в чем именно и видит «истинный социализм», т.е. «выдумывает» свою программу, не давая никакого анализа современных социально-экономических условий и хотя бы основных тенденций их развития, и нисколько не считаясь с практической возможностью или невозможностью осуществления этой им выдуманной программы в тех условиях, которые существуют или которые можно на ближайшее время предусмотреть. Но на то Поппер-Линкеус и утопист, чтобы по-своему понимать и самый утопизм. Поэтому он полагает, что «под утопией понимается предложение, которое «никогда не может быть осуществлено» (там же, стр. 290, выделение автора), а если оно теоретически осуществимо (хотя бы вообще, так сказать, вне времени и пространства), то «продолжительность срока, в который какая-нибудь идея может стать практически осуществимой, ни в коем случае не характеризует ее внутренней ценности и пригодности» (там же, стр. 291). На этом основании Поппер-Линкеус не сомневается, что слово «утопист» есть «недостаточно продуманное выражение того, что то или иное предложение является несимпатичным, необычным» и т.п. (там же).

Что касается «критики» экономического учения Маркса и марксистов, то здесь Поппер-Линкеус не дает абсолютно ничего нового, а лишь повторяет избитые, никчемные и давно жизнью опровергнутые возражения буржуазных экономистов и ревизионистов.

Теория концентрации капитала — неправильна, потому что за такой-то период лет количество мелких и средних предприятий не уменьшилось, а увеличилось, особенно, в сельском хозяйстве и торговле. Мы знаем ценность такой «статистики» по марксистской критике Эдуарда Бернштейна, в свое время доказавшей, что последний зачастую считал самостоятельными мелкими предприятиями такие, которые фактически были только частями одного большого.

Неверна по Попперу-Линкеусу и аккумуляторная теория, «ибо количество капиталистических магнатов вовсе не уменьшается» (Там же, стр. 304-305). Но тут Поппер вообще не приводит никаких доказательств, а ограничивается только этим утверждением.

Не годится и теория обнищания пролетариата, причем Поппер, конечно, говорит об абсолютном обнищании, в то время, как Маркс, как известно, имел ввиду относительное. Но, даже и так понимая вопрос, Поппер не приводит никаких доказательств своего утверждения.

Не признается Поппером и марксовая теория кризисов, ибо «даже и сам Энгельс в третьем томе «Капитала» отказался от теории Маркса, на основании которой кризисы должны повторяться через каждые десять лет» (там же). Как-будто ошибка в сроке (кстати сказать, вполне правильном для времени Маркса) может хоть сколько-нибудь опорочить самое теорию, тем более, что сам Маркс предвидел уменьшение этого срока по мере развития капитализма, что, как известно, вполне оправдалось и оправдывается.

Наконец, совершенно неверна, по мнению Поппера, марксовая теория прибавочной ценности, потому что «почти все политико-экономы (читай: буржуазные) и между ними С. Вебб объявили ее неправильной, а так называемые ревизионисты оспаривают ее, как и большинство теорий Маркса» (там же). «Доказательство», по меньшей мере, странное!…

Более оригинальны (хотя нисколько не более убедительны) возражения Поппера-Линкеуса против «одностороннего рассмотрения социальной проблемы исключительно, как рабочего вопроса» и против тезиса, что «освобождения человечества можно ожидать только от рабочего класса» (там же).

Вот, например, — наивно рассуждает Поппер-Линкеус, — в Англии летом 1911 года была забастовка грузчиков и возчиков, и притом забастовка, даже окончившаяся удачно. Однако, возчики и грузчики представляют собою «неквалифицированных и необученных рабочих» (там же), т.е. являются «пятым сословием», и было бы «просто смешно утверждать, что как раз от этого движения пятого сословия нужно ожидать «освобождения человечества»: возчики первые «сделали бы большие глаза при таком ожидании от них» (там же). А кто это когда-либо «утверждал» (кроме самого Поппера-Линкеуса)?! Где у Маркса сказано, что под пролетариатом он понимает только «квалифицированных и обученных» рабочих? Когда и где Маркс, или хотя бы один марксист, заявлял, что от забастовки «ожидается» «освобождение человечества»?

Эти рассуждения о «пятом сословии», после которого может быть «шестое» и «еще неизвестно какое» были бы просто глупы, если бы не были столь важны для Поппера-Линкеуса и не характеризовали бы, с одной стороны, полное непонимание им Маркса, а с другой — его собственную точку зрения.

«Как смешно слышать о «грандиозном историческом значении диктатуры пролетариата», когда думаешь о нужде миллионов людей и об ее окончательном устранении, — миллионов людей, которые вовсе не являются индустриальными рабочими или пролетариатом» (там же, стр. 305-306, выделение автора). Т.-е. Поппер-Линкеус, очевидно, почему-то думает, что Маркс считал пролетариями только индустриальных рабочих! «Почему, — удивляется Поппер-Линкеус, — должно мыслить развитие и конструирование всего будущего общества только в интересах индустриальных рабочих? Почему в дискуссию по социальному вопросу не могут быть втянуты и интересы сельскохозяйственных рабочих? И все среднее сословие в маленьких и больших городах?» (там же).

Бедный Поппер-Линкеус! А, ведь, Маркс-то всегда нас учил, что при вооруженном восстании, которое приводит к «диктатуре пролетариата», «индустриальные рабочие» являются лишь авангардом, за которым должны пойти не только «сельскохозяйственные рабочие», но и «среднее сословие больших и маленьких городов», т.е. все те «миллионы нуждающихся», о которых так печется Поппер-Линкеус! Как, вероятно, удивило его, когда он узнал (а он, ведь, до этого дожил), что в России победивший под руководством марксистской партии пролетариат создал не власть «индустриальных рабочих», а рабоче-крестьянскую!

Неизвестно, что писал бы Поппер-Линкеус в 1921 году, когда он умер, но в 1912 г. его больше всего огорчает именно классовая теория Маркса, так как он думает, что она противоречит возможности обеспечения от нужды всех, нуждающихся в этом, независимо от их классовой принадлежности, сословия и социального положения.

Одним словом, ясно, что Поппер-Линкеус ровно ничего не понял у Маркса и в марксизме. Но это было бы еще полбеды, ибо он — не экономист, не социолог, не политик, и прямо заявляет, что «социализм, как таковой, т.е. как стремление гарантировать всякому индивидууму сохранение жизни (прожиточный минимум. А.И.), не имеет ничего общего с наукой» (там же, стр. 309, выделение автора). Коротко говоря, Поппер-Линкеус и в области разрешения социальных вопросов является таким же изобретателем, каким был в области техники, и только с этой точки зрения должно рассматривать его программу, которая вполне, по крайней мере, теоретически рассуждая, могла бы оказаться ценной, если бы выяснилось, что она практически полезна и осуществима хотя бы после победы пролетариата над капиталистами.

Положительная программа Поппера-Линкеуса.

Собственно говоря, после всего вышеизложенного и так называемая «социалистическая программа» Поппера-Линкеуса, думается нам, настолько ясна, что в этой главе немногое придется добавить.

С теоретической точки зрения все ошибки Поппера уже предопределены его пониманием социального вопроса. «Под социальным вопросом, — говорит он, — я понимаю вопрос о создании института, дающего возможность гарантировать каждому индивидууму необходимое материальное жизненное существование (прожиточный минимум) без того, чтобы последнее находилось в зависимости от воли других людей» (там же, стр. 15).

С практической же точки зрения программа Поппера есть просто тщательно разработанный план «уничтожения нужды и нищеты», как мы видели, не имеющий никакого отношения к науке. И Поппер не делает себе никаких иллюзий в вопросе о практическом осуществлении его плана. «По всей вероятности, пройдет еще очень много времени, — если оно вообще когда-нибудь придет, — пока моя программа будет реализована… Скажем, например, сто лет» (там же), — меланхолически замечает он. Тут Поппер-Линкеус, несмотря на свой утопизм, в области осуществления социалистических идеалов вообще гораздо более пессимистичен, чем мы, марксисты, которые, основываясь на строгом научном анализе капиталистической действительности и вполне точном учете фактического соотношения сил (о чем Поппер даже и не думает), таких сроков себе не ставим.

Но в то же самое время Поппер-Линкеус не сомневается в том, что непринятие и неосуществление его программы принесет большой вред людям, и не только неимущим и находящимся в постоянной нужде и заботе, но и более или менее сытым, ибо последние тоже не будут иметь ни покоя ни удовольствия, и тем менее, чем дольше положение будет оставаться таким, как теперь, и, несомненно, в конце-концов должны будут пережить довольно тяжелые «эволюции» (там же, стр. 14).

Тут, с одной стороны, как бы выражается вполне реальное понимание действительности в предположении, что без борьбы, потрясений и революций (на которые Поппер, очевидно, намекает, иронически ставя слово «эволюции» в кавычки) дело не обойдется, но, с другой стороны, здесь же, несомненно, высказывается уверенность, что и буржуазные классы заинтересованы в социализме, и предполагается, что они могут достаточно убедиться попперовскими рассуждениями, чтобы отказаться от своих нынешних преимуществ и во имя избежания «эволюций» достигнуть «покоя и удовольствия».

Ниже мы увидим, как Поппер-Линкеус конкретно мыслит себе переход к социализму, теперь же обратимся к его программе.

Мы уже знаем, что главное существо ее заключается в предложении о введении «всеобщей питательной повинности» и создании «армии питания» или, как Поппер иначе ее называет, «минимум-армии». Точно также мы знаем, что Поппер считает необходимым сосуществование, наряду с этой армией и ее общественным производством всего для человека необходимого, «также и частно-владельческого, т.е. капиталистического хозяйства, и что он придает огромное значение тому, чтобы продукты производства «армии питания» распределялись между всеми гражданами не в денежной форме, а в натуре.

В позитивной части рассматриваемой книги Поппер-Линкеус уделяет довольно много места защите социализма вообще (очевидно, в стремлении убедить и имущих), доказательствам тех, например, положений, что «нужда» и «забота» и связанная с ними борьба за существование вовсе не утрачивается при «общественном производстве», что «государственные предприятия вовсе не должны работать с убытком» и т.п. и т.д. Но так как все это очень старо и избито, то мы на подобных положениях Поппера совсем не будем останавливаться.

В общем и целом основные тезисы «социальной программы» Поппера-Линкеуса, которую он сам называет «планом гарантирования каждому индивидууму приличного жизненного существования», таковы:

1) Все необходимое с физической и гигиенической точек зрения производится «работообязанной» частью всего общества, — армией питания, и эти продукты непосредственно распределяются в натуре между всеми гражданами без всяких ограничений и изъятий.

2) Для «секундарных», а именно культурных потребностей каждому по возможности предоставляется определенный минимум в денежной форме.

3) Обе вышеуказанные задачи и составляют обязанность «минимум-института», который управляется чисто-хозяйственным учреждением — «министерством обеспечения жизни», совершенно независимым от каких бы то ни было политических влияний.

4) В «армии питания» служат и женщины и мужчины.

5) Этот реформаторский проект не предполагает никаких новых открытий и изобретений или изменений человеческого характера.

6) Наряду с «принудительным институтом всеобщей питательной повинности» должны существовать и «свободное государственное хозяйство» (т.-е. государственные промышленные и торговые предприятия капиталистического характера) и свободное частно-владельческое хозяйство; и то и другое с сохранением товарно-денежного обращения.

7) «Примарный минимум-институт», т.е. рабочая армия, производящая все необходимое с физической и гигиенической точек зрения, должна работать без отказу, поскольку это вообще для людей возможно.

8) Поэтому именно в ней «ничего не должно появляться в денежной форме», но необходимо чисто-натуральное хозяйство.

9) Отказ от прожиточного минимума ни в коем случае не освобождает от обязанности служить в «армии питания».

10) Постоянные квартиры и квартирные обстановки предоставляются каждому, без всякого эквивалента с его стороны.

Большей детализацией тех же мыслей являются следующие положения:

1) В «армии питания» не должна иметь места суровая дисциплина, обычно существующая в военных армиях.

2) Путем предоставления каждому гражданину определенной денежной суммы никак не мог бы быть разрешен «социальный вопрос».

Наконец, Поппер-Линкеус уверяет, что при его программе совершенно исключена зависимость от «каких бы то ни было партий, правительств или династий», и посвящает особые подглавки доказательствам того, что при осуществлении его программы «науки и искусства будут развиваться шире и лучше, чем теперь», что в его «социалистическом» государстве каждый сможет быть «счастливым на свой манер» и т.д., т.е. занимается как раз такими «предсказаниями», которые столь сильно осуждает.

Вместе с тем Поппер-Линкеус пытается специально осветить вопрос об отношении его «социального минимума-института» к другим общественным институтам, которые должны будут существовать и в его «государстве будущего», т.е. ко всеобщему обязательному обучению, ко всеобщей воинской повинности и к институту брака.

Поппер-Линкеус полагает, что при осуществлении его программы необходимо «известное разделение образования в области всеобщего обязательного обучения» (там же, стр. 403). «Простой рабочий может в общем и целом удовлетвориться знанием, даваемым «обычного типа народной школой» (хотя Поппер отмечает тут, что он присоединяется к предложению Беллами о том, что было бы весьма полезно, если бы каждый рабочий, помимо обычного школьного образования, получал «практические сведения по двум или трем соответствующим категориям профессионального знания» (там же), что при расшифровке, очевидно, означает пожелание, чтобы уже в народной школе детей обучали каким-нибудь ремеслам; «заведующие же и управляющие предприятиями будут нуждаться, однако, в больших знаниях, некоторые даже в высшем образовании» (там же).

Поэтому необходимы будут «особые высшие учебные заведения специально для минимум-армии, точно так же, как в настоящее время должны существовать специальные военные школы, которые тоже необходимо рассматривать, как относящиеся к институту всеобщей воинской повинности» (там же).

Практическое разрешение этого вопроса Поппер-Линкеус мыслит себе различными путями, но настаивает, что все учебные заведения, в которых будут преподаваться необходимые для минимум-института знания, не могут входить в этот институт» и должны быть отнесены «либо к свободному государственному хозяйству, либо к свободному частному хозяйству или их учреждениям» (там же).

Таким образом, «само собою разумеется», что художественные школы, академии искусств и всякое преподавание «чисто-теоретического характера» «не могут быть причислены к необходимому для создания возможности приятного жизненного существования» (там же, стр. 404) и поэтому не могут быть включены в «минимум-институт», а должны быть независимыми от этого института государственными учреждениями, либо частными или же теми и другими одновременно.

Неразрешенным, однако, Поппер-Линкеус оставляет вопрос, должно ли всеобщее обязательное обучение входить в его «минимум-институт». В произведенных им примерных расчетах он народной школы не включает в «минимум-институт» и полагает, что этот вопрос мог бы быть разрешен путем присоединения к «армии питания» еще и «армии обучения». Учителя этой последней, после окончания обязательного срока службы в армии питания, должны были бы получать, как и теперь, специальное жалованье, «независимо от выдаваемого им, как и всем гражданам, примарного минимума в натуре и секундарного (для культурных потребностей) в денежной форме, — для того, ведь, они и служили в армии питания» (там же).

Однако, Поппер-Линкеус не настаивает именно на этом способе разрешения вопроса и считает также возможным «включить народную школу в минимум-институт» (там же), хотя для него, по-видимому, образование вообще не относится к категории «необходимого».

Различным образом Поппер-Линкеус также считает возможным разрешить вопрос об отношении его «минимум-института» к институту всеобщей воинской повинности, который, как нам уже известно, он понимает так, что «каждый обязан служить в войсках, но никто не обязан воевать». При чем, верный своей тенденции поменьше ломать старого, — очевидно, чтобы казаться менее «утопичным» и более убедительным, — Поппер в своих расчетах для Германии (кайзерской, конечно), сохраняет прежний срок воинской повинности «от законченного 17 года до 45 лет», когда каждый германец с 20-летнего до 28-летнего возраста считался на действительной военной службе, последующие пять лет «в ландвере первого призыва», а с 39-летнего возраста «в ландвере второго призыва».

Первое возможное разрешение вышеуказанного вопроса в этих условиях Поппер видит в том, чтобы «срок вступления в военную армию (или, как он выражается, «оборонительную») был намечен, как срок после отбытия служебного времени в армии питания» (там же, стр. 406, выделение автора).

Приводя могущие быть сделанными против этого возражения (главным образом, что солдаты-то будут слишком старыми и, следовательно, — особенно во время войны, — малопригодными), Поппер-Линкеус предлагает другое разрешение: с 20 лет, как и теперь, молодые люди поступают на действительную военную службу и служат там два года, «а быть может, и один только год»; численная сила этой армии (при одинаковом количестве народонаселения) может оставаться равной сегодняшней, «но одновременно должна произойти передвижка сроков службы в армии питания» (там же). После этих двух лет военной муштровки, т.е. в 22 года, каждый, отслуживший в военной армии, вступает в «армию питания», где и отбывает необходимое служебное время; в то же самое время «каждый германец (Поппер, вообще, все свои расчеты производит по отношению к Германии) остается, как и теперь, «военнообязанным до 45-летнего возраста» (там же).

Но что же делать в случае войны, когда военнообязанные, вступив в действующую армию, этим самым могут совершенно дезорганизовать «армию питания» и всю ее работу?

Поппер-Линкеус предлагает такой выход: одновременно с воззванием к населению о вступлении в войска (ведь, по Попперу, воюет только тот, кто хочет) выпускается воззвание и о добровольном вступлении в «армию питания» — уже за определенное жалование — тех, кто отбыл свой срок службы в последней. Таким образом, убыль из «армии питания» на военный фронт покрывается притоком рабочей силы из числа тех, кто уже находится «на покое». Если же все-таки окажется, что желающих воевать больше, чем желающих работать, то Поппер-Линкеус требует, чтобы нужное количество работающих в «армии питания» было в ней удержано принудительным путем, и категорически настаивает, что «должны быть (во что бы то ни стало) удержаны: принцип добровольного служения в войсках и принцип абсолютного гарантирования пропитания всем гражданам» (там же, стр. 408).

Считаясь с тем, что, по его расчетам, для Германии срок службы в «армии питания» должен начинаться с 18 лет, а, по вышеизложенному плану, юноши служат с 20 до 22 лет в войсках, — Поппер-Линкеус требует, чтобы военная служба не засчитывалась «во всеобщую питательную повинность».

Деньги на содержание войск берутся из средств государственного хозяйства (капиталистического. А.И.), точно так же, как и вообще на все расходы, не имеющие отношения к «минимум-институту» (там же).

Наконец, как указано, Поппер-Линкеус интересуется и отношением его «минимум-института» к браку.

Поппер «принимает», что «ко времени реализации программы «минимум-института» в общем и целом, «по крайней мере, в главном вопросе, т.е. в вопросе о моногамии», институт брака останется идентичным с нынешним.

С другой стороны, по его статистическим расчетам (для старой Германии) 734 миллиона мужчин с 18 до 30 лет и 5 миллионов женщин с 18 до 25 лет должны служить в «армии питания» для того чтобы производить все то, что требуется от «минимум-института» (там же, стр. 409).

Поэтому «возникает вопрос, что может быть сделано для того чтобы супружеская жизнь данных лиц была совсем или возможно меньше нарушаема» (там же).

Для разрешения этого вопроса Поппер-Линкеус предлагает организовать дело так, чтобы супруги, по возможности, работали на одном и том же месте одновременно, а так как это в большинстве случаев очень трудно будет провести, то хотя бы недалеко друг от друга.

Что же касается тех мужчин, которые женаты на женщинах, уже окончивших свой срок службы в «армии питания», то Поппер полагает, что наилучшим разрешением вопроса была бы постройка рабочих домов, где были бы квартиры как для холостых, так и для семейных, и еще раз подчеркивает, что, по его программе, каждый гражданин имеет право не только на одежду и на пропитание, но и на квартиру, каковое право, конечно, остается и за женой и детьми, не работающими в «армии питания».

В заключение Поппер сам обращает внимание на то, что он ничего не говорит об отношении его «минимум-института» к «политической конституции государства» и настойчиво подчеркивает, что такого вопроса и быть не может, ибо его «минимум-институт» является и должен оставаться совершенно независимым от какой бы то ни было формы правительственной власти (там же, стр. 410); «совершенно безразлично, будет ли министерство обеспечения жизни проводить свою работу в самодержавной или конституционной монархии, или в республике» (там же), ибо предпосылкой для осуществления программы Поппера, по его мнению, является, чтобы «всенародное желание социализации народного хозяйства было выявлено с такой решительной энергией, против которой должно быть бессильно всякое сопротивление, откуда бы оно не исходило» (там же).

И тут мы подходим к вопросу, как мыслит себе Поппер-Линкеус это столь решительное выявление всенародного желания.

VI. Переход к социализму.

Ставя вопрос, «в чем же состоят препятствия и затруднения в принятии радикальной социальной программы, которую выдвигает повседневная жизнь, и которая, следовательно, не кокетничает с наукой» (там же, стр. 35, выделение автора). Поппер отвечает на этот вопрос, что таким препятствием, «прежде всего, само собою разумеется, являются противоречивые интересы», затем «интеллектуальная инертность людей, и именно широких масс», ибо они с трудом воспринимают новые точки зрения и новое конструирование общества (там же); далее, «моральная инертность широких масс, которая документируется неподвижностью по отношению новых этических впечатлений даже тогда, когда эти последние для них в величайшей степени полезны»; наконец, «как главный подводный камень» (и, по-видимому, для Поппера, которого всю жизнь не признавала ученым, так сказать, дипломированная наука, это является наиболее болезненным), «духовное высокомерие и доходящее до полного бессердечия упорство ученых и образованных», — грех, в котором «совершенно неожиданным образом» повинна «также школа, обладающая наиболее свободными и сильными интеллектами, а именно марксистская», ибо Поппер не сомневается, что указания на непонимание им Маркса есть именно проявление «духовного высокомерия».

Собственно говоря, Попперу-Линкеусу безразлично каким именно путем может практически осуществляться его социальная программа, ибо он сам называет ее «ясно видимой целью» и сравнивает с маяком, к которому направляется носящийся по волнам корабль.

При этом Поппер заявляет: «Раз цель установлена, то задачей капитана, пароходной машины и рулевого является достигнуть этой цели; это не есть дело инженера, поставившего маяк. Точно также, собственно говоря, не является моей обязанностью устанавливать методы, которые должны быть применяемы для того чтобы мои предложения могли быть реализованы» (там же, стр. 660-661, выделение автора).

Поэтому выводить из отсутствия или недостаточности указаний методов перехода к реализации программы недочеты и недостатки самой этой программы было бы равносильно тому, как «если бы строителю маяка делали упреки и не признавали бы ценности и значения за его работой только потому, что он не сам построил пароходную машину, и не он сам управляет рулевым колесом». «Один не может сделать всего, и при всяком прогрессе необходимо совместное действие многих факторов» (там же), — добавляет Поппер-Линкеус.

Тем не менее, он все же уделяет место в своей книге критике различных предложений «перехода к социализму» и дает вполне конкретный план возможного перехода к реализации его собственной программы, хотя и подчеркивает вторично, что негодной социальная программа должна была бы быть признана лишь в том случае, если бы «a priori можно было доказать, что поставленная цель вообще никакими путями не может быть достигнута».

Поппер-Линкеус полагает, что от всякого «радикального реформаторства» в общем и целом можно требовать только, чтобы автор социал-реформаторской программы при ее составлении чувствовал себя так, как будто «ему уже поручено за полной его ответственностью проводить эту программу в жизнь».

Чтобы социал-реформаторский изобретатель при этом понимал, в каком направлении фактически уже идет подлежащее реформированию общество, как мы знаем, Поппер-Линкеус вовсе не считал нужным. Для него достаточно, если автор социальной программы может ясно и точно ответить, каким образом будет выглядеть та или иная сторона жизни в уже реформированном по его рецепту обществе. И, с этой точки зрения, естественно, для Поппер-Линкеуса совершенно безразличны и степень трудности практического осуществления данной социальной программы, и возможный срок ее реализации; хотя бы через тысячу лет, хотя бы тогда, когда — как можно предвидеть на основании уже имеющихся социально-экономических данных — структура общества настолько изменится, что это общество вовсе не будет нуждаться в новой реформе. — Само по себе данное социал-реформаторское изобретение при всем том ничего не теряет в своей ценности. Что это именно и есть самый доподлинный, характерный утопизм, — Поппер, конечно, абсолютно не понимает.

Зато он в полном согласии с этим своим утопизмом усматривает следующие «три существенно различные стадии» во всяком «процессе значительных общественных изменений» (там же, стр. 658).

1) «Стадия все возрастающего недовольства» существующим порядком вещей, в котором сознание необходимости улучшения положения становится все более всеобщим и решительным. Рассматривая «социальный вопрос, как желудочный», Поппер полагает, что мы уже «довольно продолжительное время» находимся в этой стадии.

2) Стадия, когда убеждение, что для внесения необходимых изменений и улучшений в существующий порядок, «необходима совершенно определенная реформа, специальная программа»; от этой «стадии» мы, — по мнению Поппера, — «еще очень далеки» и «только находимся в самом начале ее». Немного рискованное заявление, если принять во внимание сознание современного пролетариата.

Указанными двумя стадиями заканчивается, по терминологии Поппера, «социально-психологический, внутриобщественный» процесс, и начинается третья фаза.

3) «Стадия действия». «Скорость прохождения этой стадии до полного ее завершения, с одной стороны, определяется особенностями предмета (сущности реформы), а с другой — темпераментом и интеллигентностью реформируемого общества» (там же).

Некоторые народы, — рассуждает Поппер, — подобны спокойной воде, нагреваемой в сосуде с гладкими стенками. Вода может уже достигнуть точки кипения, но все еще не превращается в пар, пока не воспоследует определенный «толчок», вызывающий этот эффект. Так и у некоторых народов: идеи и убеждение в необходимости коренных изменений стали уже всеобщими, и их реализация вполне осуществима, но «все еще ничего не движется; стадия действия не достигается и перенагревание продолжается до невыносимого состояния» (там же, стр. 658-659).

Другие народы, наоборот, чрезвычайно сокращают эту третью стадию; «их темперамент или отсутствие у них предрассудков и слабостей не терпят продолжительного перегревания; непосредственно после завершения внутриобщественного процесса у них развивается крайняя стадия, стадия действия».

Но, — и это особенно характерно для Поппер-Линкеуса, — «в обоих этих случаях нельзя говорить о революции», ибо каждый раз это — «не что иное, как постепенное развитие», эволюция.

Революция, — по мнению Поппера, — может наступить лишь тогда, когда третья стадия, стадия действия, появляется до того, пока первые две стадии дошли до полного своего развития.

И Поппер-Линкеус явно не желает, чтобы это последнее имело место, что для него неизбежно при его вере в то, «какими хорошими могли бы быть люди», при убеждении, что «жизнь человека есть величайшая ценность». Поэтому-то, несмотря на все свое человеколюбие, он психологически должен думать, что мы находимся «только в самом начале второй стадии», и что «социальная проблема» именно в том и заключается, чтобы по возможности «сократить вторую стадию», а «голодные и неимущие должны все еще страдать, пока придет, наконец, спасение» (там же, стр. 668). И страдать, по Попперу, они должны еще весьма долго «не только потому, что общество никогда не способно скоро согласиться на радикальные программы, но также и потому, что само дело (т.-е. существо попперовской программы) этого требует (там же). При этом опять-таки Поппер-Линкеус психологически не в силах понять, что при затяжной продолжительности «второй и третьей стадий» «высшая ценность» — человеческая жизнь — страдает гораздо больше, нежели при быстром социальном взрыве, столь тяжелой для Поппера революции.

Оставляя в стороне критические возражения Поппер-Линкеуса против различных (как раз серьезных и научных) замечаний касательно тех или иных отдельных этапов возможного переходного к социализму времени, как, например, о национализации той или другой части промышленности, о контроле над производством, роли кооперации и т.п., — мы остановимся на изложении и критике Поппером законченных программ перехода к социализму, близких ему по духу и более им понимаемых, нежели научные социально-экономические соображения.

Одной из таких программ является план известного фантастического романиста Эдуарда Беллами, развитый последним в малоизвестном, опять-таки фантастическом, романе «Равенство», каковой план Поппер, конечно, считает «наиболее продуманным и детализированным из всех ему известных».

Нам не удалось раздобыть этой редкой книги Беллами и потому мы излагаем его план по Попперу.

Беллами развивает два варианта перехода к социализму: один постепенный и другой ускоренный.

По первому варианту Беллами предлагает начать своего рода «государственным социализмом», «монополизировать и национализировать водопроводы, осветительные заводы, железные дороги, добычу нефти и угля» (там же, стр. 668). Эта частичная национализация должна быть проделана для того чтобы образовать известное количество «общественных рабочих» (т.-е., очевидно, рабочих государственных предприятий); которые «смогли бы выступить потребителями в тот момент, как только правительство пожелало бы ввести общую систему производства и распределения без частного дохода». Число таких рабочих, вместе с их семьями, Беллами на первое время (для Соединенных Штатов Северной Америки) устанавливает в 5 миллионов человек. Далее Беллами говорит следующее: «Как только «партия переворота» получила от народного большинства поручение ввести новый порядок, она устроила сначала во всех главнейших городах общественные магазины, где рабочие получали по себестоимости все предметы необходимости, а также роскоши, которые они раньше должны были покупать у частных торговцев. Вначале по необходимости правительство приобретало товары для своих универсальных магазинов у частных предпринимателей, фабрикантов и крупнейших торговцев. Но все же уже и тогда рабочие государственных предприятий выиграли то, что раньше переплачивали мелкому торговцу-посреднику, а также и то, что за свои деньги получали действительно хорошие товары»… (там же, стр. 668-669). В дальнейшем правительство берет в свои руки производство и распределение в большем масштабе; для этого оно организует огромные сельскохозяйственные предприятия и бесчисленное множество фабрик, так что на службе у государства уже оказываются не только первоначальные пять миллионов людей, но, быть-может, «вдвое большее число крестьян, ремесленников и рабочих». Земельные участки и фабрики правительство не должно было, по словам Беллами, покупать, потому что миллионы земельных собственников и ремесленников «были счастливы отдать свою собственность правительству, чтобы получить постоянную службу, которая гарантировала им и их семьям приличное существование» (там же).

Проделав это, правительство приступает к сознательному обесцениванию денег. В этих целях государственные распределители, универсальные правительственные магазины, совсем не принимают денег, но только определенные записки, ордера, которые оставались действительными лишь самое короткое время, а затем уничтожались. Эти записки рабочий правительственных предприятий получал в обмен на свою заработную плату, причем ему в правительственных магазинах выдавалось по такой записке все желаемое в пределах указанной суммы его заработной платы, «за чем очень строго следили». Таким образом, записки приобретали очень большую ценность, а деньги падали все ниже и имели хождение только во влачивших жалкое существование частных предприятиях. Так как в то же время количество занятых в правительственных предприятиях все увеличивалось, то обесценивание денег продолжалось так, что никто не давал денег в кредит для улучшения частных предприятий. К тому же капиталистам становилось все труднее и труднее доставать рабочие руки, ибо «вся масса народа энергичнейшим образом стремилась получить работу в государственных предприятиях, чтобы иметь участие во всех преимуществах общественного хозяйства» (там же, стр. 669-671). В конце-концов, и сами капиталисты увидели себя вынужденными ликвидировать свои предприятия и пойти по общему пути, т.е. стать рабочими и служащими государственных предприятий. Так уничтожилось частно-владельческое хозяйство, и воцарился социализм.

Но это длинный путь. Беллами предлагает еще другой, ускоренный.

Последний имеет своей предпосылкой, что «капиталисты противятся установлению нового порядка» и устраивают нечто вроде всеобщей забастовки, т.е. «прекращают деятельность своих предприятий». В этом случае, как «при наводнении, голоде, осадном положении и других подобных грозных бедствиях» правительство «применило решительные меры и собрало все запасы зерна, одежды и продовольствия по всей стране, — запасы, которых, вероятно, в каждом цивилизованном государстве может хватить на несколько месяцев, если не на целый год, и все граждане, которые изъявили готовность нести общественную службу, получали ордера на продовольствие и одежду… Пока исчерпаны были собранные запасы, опять налажено было производство, но оно уже перестало быть частно-владельческим, а стало государственным» (там же).

Просто экспроприировать капиталистов Беллами не решается, конечно, но все же идет так далеко, что объясняет, как после своей всеобщей забастовки капиталисты не были компенсированы за отнятое у них имущество, но «лишь» были «ограждены от нужды и забот из частных средств», пока обеспечение всех вообще граждан не стало совершившимся фактом.

Еще Беллами рассказывает, как был разрешен жилищный вопрос до тех пор, пока еще не могли быть построены новые и лучшие дома. Все жилые дома и квартиры были оценены. «Кто хотел оставаться на своей прежней квартире, тот должен был платить соответственную квартирную плату из своих новых доходов». За скромные квартиры плата была очень низкой, за шикарные и слишком большие настолько высокой, что ее никто не мог платить. «Поэтому большие дома должны были быть превращены в отели, меблированные комнаты или же были взяты под общественные предприятия».

Такова фантазия Беллами. Как здесь все гладко и чинно, спокойно и благополучно. И, тем не менее, «трезвый практик», Поппер-Линкеус в общем и целом соглашается с этим планом.

По поводу постепенной программы Беллами он замечает, что после того, как последний написал свою книгу «Равенство», «государственный социализм, по крайней мере, в Европе, сделал огромные успехи, хотя далеко не такие, как это было бы желательно» (там же, стр. 671).

Вместе с тем Поппер считает «весьма целесообразным» поставить государственный социализм в начале реформы, чтобы таким образом создать «потребительскую армию»; точно так же он одобряет идею создания государственных универсальных магазинов и, при «наличии социальной реформы», замену денег записками, талонами или ордерами, по которым в этих магазинах выдаются товары.

Но Поппер оспаривает мнение Беллами, что эти талоны могут приобрести «во много сотен раз» большую цену, нежели деньги, хотя ограничивается лишь указанием, что эта мысль кажется ему «недостаточно обоснованной».

«Очень рискованной» кажется Попперу уверенность Беллами, что правительству не пришлось бы покупать земель и фабрик, ибо собственники были бы «слишком рады» уступить свою собственность во имя получения работы на государственных предприятиях, и тут Поппер вполне справедливо и разумно замечает, что «крестьяне-собственники, как и помещики и фабриканты, которым очень хорошо живется, вряд ли охотно расстанутся со своей собственностью».

Вот эта вставка: «которым очень хорошо живется», собственно говоря, ни к чему, во-первых, потому что, чтобы быть справедливым к Беллами, надо отметить, что он предполагает такое время, когда им уже не будет хорошо житься, а во-вторых, потому, что психологически несомненно, что господа собственники не очень-то охотно расстаются со своей собственностью, даже если им и плохо живется.

Что касается собственного плана Поппера-Линкеуса перехода к социализму, то в общем и целом его мысли сводятся к следующему.

Даже в законченной «второй стадии», когда громадное большинство населения страны убеждено в необходимости проведения определенной социал-реформаторской программы и перехода к третьей стадии, к действию — все же всегда будет существовать «более или менее активная и сознательная» оппозиция. Поэтому совершенно необходимо, чтобы друзья социалистической программы в такой мере овладели политической властью, чтобы они с величайшей надеждой на успех без всякой гражданской войны могли бы противостоять аристократам, промышленникам, финансистам и, возможно, каким-либо другим противникам.

Поппер тут производит примерные подсчеты сил такой оппозиции, но, так как других данных у него нет, исходит из предположения, что лишь «собственники будут противниками социалистической реформы» (там же, стр. 673), т.е., по собственному признанию, учитывает лишь часть действительной оппозиции.

По переписи 1907 года, — рассуждает он, — в Германии в сельском хозяйстве считалось 2,56 миллионов, а в промышленности — 2,94 миллиона собственников. В общем это составляет 5,5 миллионов людей. Так как надо предполагать, что «оппозицию» будут составлять не только главы семейств, но и члены их, то, исключая детей, старцев и женщин, «как неборющиеся элементы» (почему, — собственно говоря, неизвестно, особенно, если иметь ввиду, как после падения Парижской Коммуны «прекрасные, нежные» аристократки и буржуазки собственноручно выкалывали глаза пленным коммунарам. А.И.), надо будет, по мнению Поппера, все же причислить в сельском хозяйстве 4,68 миллионов, а в промышленности — 0,93 миллиона; всего 5,61 миллионов, а вместе с указанной цифрой считать 11,11 миллионов «активных противников».

Эту цифру сам Поппер считает «весьма внушительной», но полагает, что значительная часть мелких собственников живет в таких тяжелых материальных условиях, что «в конце-концов все же охотно пойдет за социалистами» (там же, стр. 674-675).

Исходя из всех этих соображений, Поппер-Линкеус полагает, что «мыслимы (по крайней мере) три метода» перехода к социализму.

Во-первых, правительство путем постоянного вмешательства в частно-владельческое хозяйство делает его «мягким, хрупким», т.е. в известном смысле дезорганизует его (этот метод Поппер считает нецелесообразным).

Второй метод заключается в том, чтобы путем создания государственных промышленных и торговых предприятий и латифундий, которым должны быть предоставлены особые льготы и преимущества, убить частное хозяйство конкуренцией с ним. Как мы видели из попперовской критики Беллами, этот метод, по его мнению, очень хорош.

Вполне целесообразным Поппер-Линкеус считает и третий метод поднятия налогов (подоходного и налога на наследства особенно) так высоко, чтобы частное хозяйство просто стало невыгодным.

Противоречие с тщательно разработанной социальной программой самого Поппера здесь бросается в глаза. Ибо он, ведь, считает совершенно необходимым существование частно-владельческого хозяйства и при осуществлении его «социалистической программы». Что же, он предполагает, что разрушенное в переходное время частное хозяйство должно быть искусственно восстанавливаемо при социализме?

На это Поппер-Линкеус не дает ответа, но утверждает, что «таким образом вполне существует возможность быстро справиться с оппозицией, но эта возможность опять-таки предусматривает существование социалистически настроенного и энергичного правительства» (там же, стр. 684).

Для Поппера, очевидно, «политическая власть» и правительство одно и то же, и он совершенно упускает из виду, что находящиеся у власти классы всегда имеют в своем распоряжении не только правительство как кабинет министров, но и весь огромный и сложный аппарат: «армию, полицию, суд, бюрократию и т.п.», и что даже если «социалистические идеи» уже очень распространены и популярны, весь этот аппарат, по крайней мере, в первое время, по инерции хотя бы, ввиду внедряемой годами дисциплины и т.д. поддерживает активно старую власть и является главным воинствующим «противником», так что «борьба мирным путем» довольно сомнительна, а без соответственной организации другой стороны и вообще не может быть победы.

Но Поппер-Линкеус, конечно, этого совсем не понимает. Как же он представляет себе создание этого «социалистически мыслящего и энергичного правительства», которое, как он верит, решает все? На это Поппер-Линкеус отвечает приблизительно так.

Когда «партия социалистических реформ» (там же) находит, что общественное мнение «достаточно подготовлено», она требует «референдума по вопросу о том, желает ли народ проведения экономической реформы» в духе развитой Поппером программы. Если референдум дает отрицательные результаты, то все остается по старому, и необходимо «вести дальше агитацию», постоянно повторяя опрос населения до тех пор, пока, наконец, всенародное голосование не выскажется за попперовскую программу.

А что, если те, у кого «партия социалистических реформ» требует референдума, вместо того, чтобы согласиться на это, просто возьмут да и разгонят эту партию и арестуют ее лидеров? Ведь, можно и ошибиться в оценке «общественного мнения». И даже, если не ошибиться, ведь, ясно, что в этом случае сторонники «социалистической партии» выступят на ее защиту, а противники, сторонники тех, кто эту партию разогнал, — против них, и тогда неизбежно должна будет начаться революция, гражданская война, которой Поппер так крепко не хочет и считает возможным избежать.

Понятно, что Поппер таких (неизбежных, по нашему) возможностей не предвидит и уверен, что, когда, наконец, всенародное голосование высказалось за его программу, немедленно создается «министерство обеспечения жизни, которое, совместно со своим штатом помощников прежде всего занимается тем, чтобы подготовить все к предстоящему проведению социализации» (там же, стр. 686-687).

Эта подготовка, в свою очередь, распадается на два периода: период изучения и период созидания, которые оба вместе, по мнению Поппера-Линкеуса, должны отнять изрядное количество десятилетий.

В период изучения, который должен тоже тянуться много лет, «министерство обеспечения жизни» занимается статистическими исследованиями и разработкой созидательных планов, которые к концу этого периода практически осуществляются, хотя еще в виде провизорных и предварительных сооружений; «во всем же остальном нынешняя хозяйственная система продолжается в совершенно неизмененном виде».

Статистические исследования начинаются составлением списка всех предметов, которые впоследствии должны будут производиться «минимум-армией» для распределения среди всех граждан. Этот список сравнивается с тем, что до сих пор производило данное государство в области абсолютно необходимого для сохранения жизни; если получается дефицит, то его покрывают тем, что данное государство вывозило за границу.

Таким образом выясняется количество всего того, что должна будет производить «армия питания».

После этого приступают к разработке строительных проектов, прежде всего, к «ограничению роста городов», максимально допустимое количество жителей в которых должно быть точно установлено; затем создают проекты новых сельскохозяйственных единиц, нужных им сельскохозяйственных машин и т.п. ; далее проекты «казарм для армии питания», проекты мельниц, пекарен, мясных, одежных и обувных фабрик, прачечных, государственных кухонь и ресторанов, универсальных магазинов, узкоколейных железных дорог и т.д.

Когда все это выполнено, начинается второй период, — созидательный, «который уже представляет собою, хотя еще и незаконченный, социалистический строй» (там же).

И тут Поппер-Линкеус считает возможными два варианта.

Первый, когда все предприниматели и собственники еще сохраняют свое имущество, а государство нанимает за деньги всех служащих и рабочих, нужных для постройки всех сооружений для будущего социалистического хозяйства (хотя, как известно, тоже сохраняющего частную собственность и капиталистическое хозяйство); и второй вариант (который Поппер считает более целесообразным), по которому уже в переходное время имеется «всеобщее участие в производстве общего минимума (примарного и секундарного)».

Конкретное осуществление этого последнего варианта Поппер-Линкеус мыслит себе так:

В то время, как еще сохраняется «денежное хозяйство, т.е. свободное хозяйство в целях приобретения частной собственности, параллельно с ним организуется примарный минимум-институт с натуральным хозяйством» (там же, стр. 689).

«Примарный минимум», — как и в стадии законченного осуществления попперовской программы, — производится путем «общественного хозяйства» и распределяется между «всеми» гражданами. Но в данное время еще нужно заботиться о том, чтобы рабочие «действительно работали», и это достигается тем, что правительство «налагает запрет», монополизирует производство и распределение всех предметов необходимости, так что их вообще нигде и никак нельзя достать, как только от правительства в его «минимум-институте».

«Секундарный, пока еще очень ограниченный, минимум» (для необходимых потребностей) тоже уже выдается всем гражданам в этом переходном периоде и тоже в денежной форме.

Этими двумя фактами уже начинается проведение в жизнь «программы минимум-института, и возврат к прошлому никоим образом невозможен».

Существенную, однако, разницу между эпохой окончательного осуществления его программы и этой подготовительной, Поппер-Линкеус усматривает в том, что в подготовительную эпоху еще не существует «основательного улучшения в техническом и административном отношении», и что «минимум-институту» придется заниматься не только производством прожиточного минимума, но и теми, вышеуказанными подготовительными работами, которые необходимы для полного осуществления программы.

Поэтому в переходное время гражданам, занятым в «армии питания», по подсчету Поппера, придется работать от 18 до 55 лет по 8 часов в сутки (вместо 7 ч. в сутки от 18 до 31 года в дефинитивной стадии, как Поппер высчитывает для старой Германии), т.е. «государство в этом подготовительном периоде вынуждено предъявлять своим гражданам повышенные требования» (там же, стр. 691).

Интересно отметить, что Поппер-Линкеус считает необходимым в подготовительном периоде «аннулирование государством его долгов».

Что касается внутренних займов, то тут Поппер-Линкеус не видит затруднений, ибо граждане государства, где проведена его «социалистическая реформа» «должны подчиниться воле большинства», но, что касается внешних, то тут дело сложнее, ибо иностранные кредиторы могут объявить войну своему не желающему платить социалистическому должнику. А кто же пожелает подвергаться всем ужасам войны, «исход которой, в лучшем случае даже, все же всегда остается сомнительным» (там же, стр. 693-695). «Вероятно, — думает Поппер-Линкеус, — граждане (государства, осуществляющего его программу) согласятся скорее на «плюс-работу» для уплаты иностранным кредиторам, нежели на войну».

Рабочие и крестьяне Советских Республик, как известно, на это не очень-то соглашались и не соглашаются.

VII. Последователи Поппера; попытка практического осуществления его программы.

Несмотря на громадное количество написанных им книг, Поппер-Линкеус умер в нищете. Это доказывает, что книги его не находили широкого массового распространения. С другой стороны, тот факт, что его теория почти неизвестна за пределами Австрии, тоже показывает, что он не пользовался достаточной популярностью.

Оно и понятно, ведь, действительно заинтересованные в социализме элементы современного общества организуются в боевую партию и идут за коммунистами или (пока еще, к сожалению) за социал-демократами.

В Вене имеются два ферейна учеников и последователей Поппер-Линкеуса.

Один из них, называемый «Bereitschaft» (готовность), одновременно является… масонской ложей (как говорят его руководители, исключительно для того чтобы иметь денежные средства), издает газету того же наименования, распространяемую максимум в десяти тысячах экземпляров и занимается исключительно благотворительностью (в каковой области, действительно, приносит большую пользу), но, в сущности говоря, с программой Поппера имеет немного общего.

Другой ферейн называется «Всеобщая питательная повинность» и занимается, главным образом, пропагандой учения Поппера-Линкеуса, но влачит столь жалкое существование, что свой крохотный непериодический журнальчик «Вестник ферейна — Всеобщая питательная повинность» может выпускать не чаще четырех раз в год.

Этот ферейн (и его журнальчик) считают своей программой следующую цитату из уже известной нам книги Поппера-Линкеуса:

«Социальный вопрос, как вопрос гарантирования всем прожиточного минимума, разрешается путем создания института минимум-армии или армии питания, которая производит все необходимое людям на основании требований физиологии и гигиены; если же возможно, то кое-что и сверх этого, могущее способствовать налаживанию удобной и приятной жизни; этот жизненный или прожиточный минимум распределяется между всеми гражданами в натуре, а не в денежной форме. Никакие ограничения или изъятия при распределении недопустимы. Но годные для работы граждане обязываются путем всеобщей питательной повинности прослужить определенное количество лет в минимум-институте, управляемом министерством обеспечения жизни. Этот минимум-институт гарантирует каждому пропитание, квартиру вместе с квартирной обстановкой, одежду, врачебную помощь и лечение».

Указанные ученики и последователи Поппера-Линкеуса вполне правильно полагают, что в этой цитате — их девизе — кратко совмещается квинт-эссенция всей «социалистической программы» их учителя.

Хотя с 1912 года, когда Поппер-Линкеус выпустил свою книгу о «Всеобщей питательной повинности», прошло 13 лет, прогремела мировая война и пронесся целый ряд революций, — эти ортодоксальные ученики Поппера продолжают считать, что вторая «предварительная стадия» перехода к социализму еще не закончена и продолжают думать, что единственный правильный путь такого перехода есть именно тот, который был выдуман Поппером.

«В настоящее время для нас не имеет смысла вести самостоятельную политику», — читаем мы в их журнальчике.

«Наша политика состоит исключительно в пропаганде, имеющей «негативный и позитивный характер». В соответствии с первой попперовской стадией социального развития, негативная пропаганда преследует цель усиления недовольства существующей хозяйственной системой. Внутри пролетариата такая пропаганда уже не нужна, но она еще очень нужна в тех кругах, которые, по своему званию, образованию, привычкам или материальному положению, отличаются от пролетариата… Наша пропаганда должна проникать и во вражеский лагерь… Наша пропаганда должна проводиться, как этическая миссия. При воздержании от всякой партийно-политической терминологии она должна доказать несправедливость и безнравственность нынешней нашей хозяйственной системы, выяснить этическую идею социализма и, таким образом, показать, что последний является не партийно-политическим делом, но требованием морали» (Статья "Unsere Politik" von Dr. Karl Habeck в журнале: Zeitschrift des Vereines "Allgemeine Nahrpflicht", #26 за май 1924 г. Стр. 3 и 4).

И это пишется в 1924 году, когда каждому ребенку казалось бы должно быть ясно, что «мораль», «этика» и т.п. прекрасные чувства уже атрофированы у буржуазии.

«Позитивная пропаганда, в соответствии со второй попперовской стадией состоит в распространении и разъяснении идеи всеобщей питательной повинности… Пролетарию (эту идею) необходимо представить как социалистическую систему, которая… должна быть предпочтена всем другим, благодаря своим многочисленным преимуществам для каждого отдельного индивидуума, а также ввиду своей простоты… Непролетарию (эта идея) должна быть выяснена, как категорический императив социальной жизни, потому что она (идея) обеспечивает справедливое и моральное ведение хозяйства».

Редакция журнала делает к статье «Наша политика», примечание, что никого «не должен обескураживать» тот факт, что до сих пор «еще не удалось» «в желательном для Поппера-Линкеуса духе воздействовать на общественное мнение», ибо в свое время это воздействие все же будет достигнуто (там же).

Что касается попыток осуществления на практике «всеобщей питательной повинности», то нам известна одна (помимо проводившейся у нас «трудовой повинности», конечно, ничего не имеющей общего с конкретной программой Поппера-Линкеуса и совершенно независимой от нее). Это — проведенный правительством Стамбулийского в Болгарии закон о «всеобщей трудовой повинности». Закон этот тоже далеко не идентичен с попперовской программой, но все-таки к ней близок, и, по имеющимся у нас сведениям, в известном смысле создан был под влиянием учения Поппера.

Этот закон, как известно, был принят 5 июня 1920 года, затем в октябре 1921 года существенно изменен и, хотя до сих пор в законодательном порядке не отменен, но фактически в жизнь не проводится.

Основные положения этого закона (первого, не измененного варианта), таковы.

Все болгарские граждане подлежат отбытию рабочей повинности: мужчины — на 21 году, женщины — на 17. Лица, еще не достигшие предписанного возраста, могут быть приняты (в «рабочую армию») в качестве добровольцев, если они достигли 17, а на некоторых работах даже 12-летнего возраста. Рабочая трудовая повинность имеет целью организацию и использование общественных сил для того чтобы поднять всеобщее материальное благополучие, улучшить культуру общества, независимо от социального и материального положения отдельных граждан; вместе с тем преследуется цель «морального и хозяйственного оздоровления страны».

Создаваемая этим законом рабочая армия должна быть использована во всех областях народного хозяйства и прежде всего для постройки железных дорог, прорытия каналов, проведения шоссейных дорог, телеграфных и телефонных линий, для осушения болот, очистки лесов; в сельском хозяйстве и на фабриках.

Трудовая повинность является личной, и никакое заместительство не считается допустимым. (Впоследствии это было отменено, имущим разрешено было откупаться). Освобождаются от этой повинности только неспособные к труду, согласно принятому советом министров списку болезней. Также освобождаются от несения трудовой повинности служащие в армии и жандармерии и замужние женщины. Считаясь с предписаниями шариата, мусульманские женщины и девушки вообще не несут трудовой повинности. Освобождаемые по болезни обязаны уплатить определенную сумму процентного отчисления от своих доходов или имущества. Ни один болгарский гражданин не может перейти в другое подданство или покинуть страну до отбытия срока трудовой повинности. Этот срок составляет для мужчин 12 месяцев, а для девушек — 6. Тем, кто учатся в сельскохозяйственных училищах, в других профессиональных школах или в каких-нибудь специальных учебных заведениях предоставляется отсрочка, соответствующая времени, необходимому для окончания подготовительных для трудовой повинности курсов. Сокращение рабочего времени предоставляется единственным кормильцам в семье; временные отсрочки даются для окончания образования и больным.

Статья 9 закона предусматривает право совета министров в особо серьезных случаях мобилизовать на временную трудовую повинность все мужское население страны в возрасте от 20 до 35 лет. Но и при этой экстренной мобилизации предусмотрен целый ряд льгот и исключений. Например, освобождаются отцы, коих дети отбывают трудовую повинность, сыновья вдов, в семьях которых нет более работоспособных членов и т.п.

Для проведения этого закона при министерстве общественных работ создается департамент «государственной организации работ». Лица, отбывающие трудовую повинность, согласно своим способностям и пригодности, распределяются по группам на различного рода работы: в сельское хозяйство, в горную промышленность и т.д. Каждая группа прежде чем приступить к работам проходит соответственный подготовительный технический курс.

Как далеко все это от «радикальной программы» Поппера-Линкеуса. И все же закон этот не был проведен в жизнь. В декабре 1920 года конференция послов в Париже запретила проведение этого закона, усмотрев в нем нарушение мирного договора в Нейли, главным образом, потому, что первые призванные к отбытию трудовой повинности носили военную одежду и подчинялись определенной дисциплине. Конференция послов заявила, что закон о всеобщей трудовой повинности есть замаскированное восстановление всеобщей воинской повинности, которая запрещена Болгарии вышеуказанным мирным трактатом.

Начались переговоры. Внутренние враги этого закона в Болгарии воспользовались сумятицей, и, как указано выше, в октябре 1921 года этот закон, хотя и был опять принят, но в еще значительно ухудшенном виде.

И, тем не менее, что из этого вышло?

Аграрная партия Стамбулийского на парламентских выборах 1920 года получила абсолютное большинство (хотя и незначительное) в болгарском парламенте. Казалось бы, «всенародное голосование» высказалось за программу этой партии (в которую входила и «всеобщая трудовая повинность») и казалось бы, что таким образом попперовская «вторая стадия» социального развития, от которой «нет возврата к прошлому», была закончена, и все-таки только два года спустя, в 1923 году, реакционной буржуазной оппозиции удалось произвести государственный переворот, сбросить правительство Стамбулийского и не только разогнать всю его партию, но и умертвить виднейших ее лидеров, во главе с самим Стамбулийским.

Мы в нашей революции совершенно, конечно, не считались с попперовскими утопиями и исходили из реальных требований революционной действительности, но мы тоже в период «военного коммунизма» проводили у себя «трудовую повинность», правда, не под прекраснодушным «этическим» попперовским лозунгом «гарантирования каждому необходимого прожиточного минимума», а под суровым, революционным: «кто не работает, тот не ест». И, тем не менее, все мы прекрасно помним еще, с каким решительным саботажем буржуазии нам пришлось столкнуться, и как ловко вначале она обходила наши строгие декреты.

Почему? Да потому, что для буржуазии наш новый строй был чужим строем, и она не желала работать над его укреплением.

Правда, в дальнейшем развитии рабоче-крестьянской революции ей не только удалось заставить буржуазию подчиниться себе, но и очень многих представителей буржуазии также идеологически перетянуть на свою сторону. Но это лишь подтверждает то основное положение, что действительно серьезные социальные изменения могут иметь место лишь в результате победы одного класса общества над другим, а не путем убеждения господствующего класса уступить что-нибудь из его преимуществ и привилегий.

В непонимании этого, по нашему мнению, основная ошибка Поппер-Линкеуса, как и вообще всех утопистов.

Оставляя в стороне его «план перехода к социализму», как абсолютно утопический и совершенно фантазерский, можно, пожалуй, признать, что, теоретически рассуждая, его «программа всеобщей питательной повинности» вполне осуществима. Но когда? Тогда, когда революционный борющийся пролетариат завоюет в данной стране всю полноту политической власти.

Тогда он приступает к построению новой жизни по своему, и организует народное хозяйство в своих интересах, считаясь, однако, с конкретной обстановкой и условиями, а «выдуманные из головы», хотя бы и самым тщательным образом разработанные и продуманные «этические» социал-реформаторские планы и программы так и останутся утопиями.