Организация государственной промышленности
Лекция девятая
Вопрос о системе организации и управления промышленностью этого периода имеет огромный интерес: во-первых, мы впервые в истории видим здесь комбинацию двух систем хозяйства, социалистической и капиталистической; комбинацию социалистического руководства с рыночно-капиталистическим регулированием. Равновесие в хозяйственной системе достигалось здесь на основе этих двух начал одновременно. Просматривая экономическую литературу этого времени, мы можем видеть, что некоторые весьма убежденные коммунисты этого периода не всегда отдавали себе отчет не только в неизбежности, но и выгоде комбинации при известных условиях обоих методов. Был момент, когда некоторые хозяйственники отказывались от принципа социалистического регулирования, ошибочно полагая, что этот метод и метод капиталистический исключают друг друга при всяких условиях. Они рассуждали так: раз попытка социалистического управления промышленностью потерпела неудачу в период военного коммунизма, то на сцену должно появиться исключительно капиталистическое регулирование, которому не надо мешать, которому надо дать дорогу, иначе не будет никакого регулирования. В действительности же оказалось, что максималистская постановка вопроса, абсолютно правильная в области политической (либо диктатура буржуазии, либо диктатура пролетариата), не оправдалась на практике в таком упрощенном виде для области экономических отношений. Исторически мы имели в России комбинацию социализма с капитализмом в области хозяйственной, при диктатуре пролетариата в области политической, постепенное подчинение низшей капиталистической формы более высокой социалистической и затем полную победу последней. Правда, этот процесс не был только эволюционным, потому что капиталистическая форма пыталась оказать сопротивление также и в области политической и была разбита, как увидим ниже. Но это поражение капиталистической формы потому и произошло, что она полезла в драку с социализмом после того, как вплелась и переплелась с социалистической системой, заняв в ней свое место в качестве низшей экономической формации.
Рассматриваемый период интересен и потому, что в это десятилетие достаточно выяснилось, какие капиталистические формы и методы являются более жизненными и лишь постепенно заменяются более совершенными социалистическими, и какие отпали, как старая чешуя линяющей змеи, как только пролетарская промышленность более или менее стала на ноги. Во всяком случае, опыт показал, что социализм мог успешно пользоваться многими капиталистическими формами (капиталистическая калькуляция) и категориями простого товарного производства (деньги) много времени спустя после того, как была уничтожена политическая власть класса, который представлял все эти формы в их совокупности. Опыт показал также и нечто другое. Он показал (как и на примере с последовательной демократией), что многие проблемы экономического характера, выдвинутые самим капитализмом и даже осуществимые капиталистическими методами, не могли быть проведены в жизнь, пока у власти стоял капиталистический класс.
Хозяйственное строительство в описываемый период шло в значительной мере ощупью. Из наследия военного коммунизма отбрасывалось то, что практически начинало мешать, из капиталистических форм бралось то, что было явно полезно для данного времени. И это было хорошо. Благодаря такой осторожности не были выброшены из социалистических методов такие, которые начали играть важную роль в дальнейшем. С другой стороны, из капиталистических форм было взято лишь все самое нужное, без подчинения хозяйства всем бурям и ветрам рыночной стихии.
Начнем с самого верху. Какие органы регулировали хозяйственную жизнь вообще и в частности руководили крупной государственной промышленностью?
Наверху мы видим одновременно и Государственную общеплановую комиссию (Госплан), и Государственный банк. Первый орган — это головной мозг социалистического хозяйства, второй — если это сравнение подходит, спинной мозг в мире капиталистической стихии (головной мозг, как известно, вообще не свойствен капиталистическому хозяйству). Некоторым хозяйственным работникам казалось в этот период, что Госбанк должен вытеснить Госплан, превратив его в свою плановую комиссию. Это было в разгар усвоения социализмом тех капиталистических методов, которые были подходящи для данного момента. Преувеличения были тогда естественны. Но Госплан остался, и роль его стала увеличиваться с каждым годом. Остался и Госбанк, и роль Госбанка стала также увеличиваться. Но разница между ними оказалась та, что Госплан существует и теперь, как вы знаете, тогда как Госбанка уже нет. Когда мы теперь рассматриваем на длинном историческом промежутке наше экономическое прошлое, для нас делается ясной роль того или другого учреждения. Госбанк должен был организовывать и приспособлять капиталистические отношения к социализму, доделывая отчасти в новой обстановке то, чего не доделал наш мало развитой капитализм, и затем подставлять капиталистические элементы под руководство социализма, конкретно — под руководство Госплана. Задача Госбанка при диктатуре пролетариата состояла в том, чтобы провокаторски предавать капитализм социализму, действуя капиталистическими методами. Задача же Госплана состояла в том, чтобы приспособлять представляемый им социализм к существовавшим в стране капиталистическим и товарным отношениям, пытаясь овладеть ими. Для характеристики роли этих двух организаций, которые представляли два исторически разные типа хозяйства, можно было воспользоваться знаменитым сравнением Платона о двух лошадях, о духе и теле, впряженных в одну колесницу. Госбанк и Госплан, подобно кореннику и пристяжной, были впряжены в одну телегу, и тот, кто управлял коренником, тем самым управлял и пристяжной. Но хороший кучер знает, что иногда надо лошадям дать мчаться вперед, пока они снова не будут взяты в вожжи. В этот период капиталистическая пристяжная также стремительно рвалась вперед, пока ее не обуздал коренник со своим кучером. Необходимо, однако, помнить, что под Госпланом я разумею здесь не столько конкретное учреждение, помещавшееся тогда на Воронцовом поле, 7, а все социалистические начала в хозяйстве вообще. Точно так же и Госбанк есть для нас лишь собирательное понятие организующего начала в области капиталистической стихии. Прежде, чем Госбанк и Госплан как следует размежевались и каждый занялся тем делом, к которому был признан способным, прошло некоторое время. Был период, когда многие хозяйственные организации пытались уйти из-под контроля Госплана и других органов государственного регулирования, и сам Госплан был в достаточной степени дезавуирован. Равным образом и Госбанк лишь через несколько лет после своего основания, лишь после стабилизации валюты и предоставления ему права государственной эмиссии занял диктаторское место в сфере капиталистического регулирования хозяйства.
Конкретно вся картина представляется теперь в следующем виде.
Государственный банк начал свои операции со средствами, совершенно недостаточными для финансирования промышленности, полуразрушенной, лишенной всяких оборотных средств и к тому же столкнувшейся в начале с кризисом сбыта. Точно так же совершенно ничтожны были те средства, которые мог выделить банк для финансирования крестьянского хозяйства, требовавшего огромных сумм для долгосрочного кредита. Кроме того, вследствие резкого и непрерывного падения валюты основной капитал банка быстро обесценивался, и тем самым в корне подрывался самый финансовый рычаг, который должен был оказать активное воздействие на хозяйственную жизнь страны. Только непрерывная поддержка государства спасла банк от неизбежного краха. При таких условиях банк, естественно, мог оказывать кредит лишь тем предприятиям, которые имели шансы на существование и обещали вернуть данные ему ссуды. Явно безнадежные предприятия, которые в период военного коммунизма получали средства для существования на-ряду со здоровыми и за их счет и прикрывали собой ту дыру, через которую бесполезно текли государственные средства, — эти предприятия умерли теперь естественной смертью, либо были вынуждены в корне изменить свою организацию и сводить концы с концами. Замена сметного снабжения банковским финансированием сыграла несомненно огромную положительную роль, приучая предприятия к строгой отчетности, экономии в издержках, коммерческой безубыточности в ведении дела, подвижности. Но эта система имела и отрицательные последствия. При такой системе предприятия, важные для всего хозяйства, но убыточные с капиталистической точки зрения, при финансировании, естественно, оттирались на задний план, являясь не особенно желательными клиентами Госбанка. Только вмешательство Госплана, т.-е. вмешательство социалистического разума, обеспечивало таким предприятиям возможность держаться, причем власть стихии была все же так велика, что предприятия, коммерчески выгодные, но имеющие ничтожное значение с обще-хозяйственной точки зрения, оказывались в лучшем состоянии, чем государственно важные предприятия. В газетах этого времени, на протяжении многих лет новой экономической политики, мы встречаемся постоянно с жалобами на то, что тяжелая индустрия находится в критическом положении, тогда как легкая промышленность процветает.
Стремясь спасти себя от банкротства и в интересах наиболее целесообразного распределения государственных средств, Госбанк не только был вынужден делать естественный отбор предприятиям при финансировании их, но уже при падающей валюте пытался сделать свои операции, если не прибыльными, то, по крайней мере, безубыточными. Поэтому он требовал уплаты процентов и части ссуды в натуральной форме, выговорил себе право участия в прибылях финансируемых предприятий, сам занялся комиссионной торговлей. Ближайший стимул к этому, как мы видим, был преходящим, потому что был вызван условиями падающей валюты. Однако, в дальнейшем эта система удержалась и по другим мотивам. Дело в том, что уплата натурой, особенно в области сельскохозяйственного кредита, ведет постепенно к устранению частного посредника между государством и крестьянством, что приводит к уменьшению издержек на аппарат распределения в стране. Точно так же по линии экономического развития лежало участие банка в прибылях, и более тесная его связь с финансируемыми предприятиями. Такая связь помогала государству из финансового центра протянуть руки к тем вожжам, которые в период НЭПа выпали из рук Высшего Совета Народного Хозяйства, вследствие чего государственная промышленность оказалась без руля и ветрил. Участие в торговле имело огромное значение потому, что, ввиду упадка значения крупной промышленности в экономике всей страны, увеличился удельный вес мелкого производства, которое связывается в единое целое со всем хозяйственным организмом, прежде всего, путем торговли. Финансируя торговлю во всех ее видах, Банк приобретал огромное хозяйственное влияние на неорганизованное мелкое производство. С другой стороны, при такой структуре хозяйства, когда крупная промышленность еще слаба, торговля является наиболее действительным орудием накопления капитала за счет мелкого производства. Банк не только не должен был устраняться от всего этого, а наоборот, должен всемерно усиливать свою роль в торговле, подчиняя ее тем косвенно «социалистическому разуму» и осуществляя капиталистическое по форме накопление для социалистической казны.
Вся эта организующая деятельность банка в сфере частного хозяйства и работающего по капиталистическим методам государственного хозяйства, естественно, наиболее полно развернулась при стабилизации валюты и после получения банком права эмиссии. Стабилизация рубля была достигнута в Советской России гораздо раньше, чем можно было ожидать, принимая во внимание ужасающее состояние денежного обращения в самом начале новой экономической политики. Стабилизация была достигнута благодаря ликвидации бюджетного дефицита. В бюджете же стали сводиться концы с концами, благодаря аккуратному поступлению продналога и всех денежных налогов, вследствие уменьшения числа дефицитных предприятий и увеличения числа доходных, вследствие дальнейшего сокращения бюрократического аппарата и, наконец, благодаря восстановлению экспорта заграницу хлеба и сырья. Когда было достигнуто равновесие бюджета, технически упорядочить стабилизированную валюту не стоило большого труда. Старые деньги были обменены на новые полноценные бумажные рубли, разменной монетой для которых служила металлическая серебряная монета. Одновременно с этой операцией право эмиссии от государственного казначейства было передано государственному банку, который до этого времени имел право выпуска только банкнот, обеспеченных золотом и иностранной валютой. Право эмиссии дало возможность Государственному банку стать могучей экономической силой во всем хозяйстве страны, сделаться финансовым мозгом в сфере денежного обращения. Произошло это следующим образом. Когда валюта падала, накопление в денежной форме было невозможно, наличные деньги обращались со стремительной быстротой и даже расширение товарооборота не могло при таких условиях оказывать заметного влияния на увеличение потребности в денежной массе. При стабилизации валюты, быстрота оборота денег остро пала, что означало увеличение потребности в деньгах во всем хозяйстве страны. Если в период быстрого падения валюты, благодаря быстроте оборота денег стоимость всей бумажной массы страны спускалась до сорока и ниже миллионов в золотых рублях, то теперь потребности оборота и потребности накопления исчислялись сотнями миллионов золотых рублей. Для удовлетворения этих потребностей была необходима дополнительная эмиссия твердой валюты, которая означала в то же время огромное увеличение денежных ресурсов того, кто эту эмиссию делал. Богатые плоды этой эмиссии достались Госбанку и в огромной степени увеличили его финансовую мощь. Увеличивавшийся из года в год товарный оборот страны, а также спрос на Советские рубли заграницей в результате развития внешней торговли приводил к тому, что, несмотря на увеличение всяких средств безденежных расчетов, требовалось увеличение массы средств обращения. Эту ежегодную добавочную эмиссию делал теперь Государственный банк, собирая эти сливки с обращения, нисколько не колебля курса рубля. Кроме того, увеличивали финансовую мощь Госбанка так называемые сезонные эмиссии. Дело в том, что Россия, как преимущественно земледельческая страна, испытывала очень большие колебания в своей потребности в денежных знаках в период реализации урожая и в этом отношении сильно отличалась от индустриальных стран. В промышленных странах производимые товары поступают на рынок более или менее равномерно на протяжении всего года. Наоборот, огромная земледельческая страна выбрасывала на рынок осенью гораздо большую часть своей продукции, чем в другие периоды года. В этот период нужда в средствах обращения увеличивалась в огромной степени, сельскохозяйственные продукты дешевели, деньги приобретали большую покупательную способность. Наоборот, весной и в первой половине лета наблюдалось обратное явление, т.-е. уменьшение средств обращения. Получив право эмиссии, Госбанк блестяще использовал для аккумуляции капитала эти сезонные колебания рыночной и валютной конъюнктуры. Осенью, когда все товаропроизводители в деревне добивались денег и стремились избавиться от товаров, Госбанк, наперекор стихии, широко использовал свое право эмиссии в пределах потребностей денежного обращения. Госбанк выбрасывал в обращение сотни миллионов полноценных рублей, финансируя хлебную торговлю и скупая на многие десятки миллионов различные продукты сельского хозяйства. Весной же и летом, когда наступало валютное похмелье, и выпущенные в большом количестве осенью бумажные деньги могли привести к падению курса рубля, в этот период, когда не товар ищет денег, а деньги товар, Госбанк опять выступал, наперекор стихии, и распродавал при благоприятной конъюнктуре все, что дешево закупил осенью. Когда стихия, следовательно, требовала товара, Госбанк давал теперь товар, выкачивая из обращения излишние суммы денег и оставляя в нем лишь тот излишек по сравнению с прошлым годом, которого требовал расширившийся за год оборот. Это регулирование сезонных колебаний на денежном и товарном рынке обеспечивало банку огромную прибыль, которая ежегодно увеличивала его оборотные средства.
При твердой валюте мощь банка увеличивалась также благодаря росту его доходов от ссудных операций. Вместе с тем, в условиях устойчивой валюты, стала быстро возрастать вкладная операция. Банк опирался уже теперь не только на собственные капиталы, но и на капиталы всех вкладчиков во всех своих отделениях и в подчиненных ему кредитных институтах, превращаясь в центр всего денежного накопления, которое происходило в стране. Валютные, комиссионные, посреднические, вкладные и прочие операции, участие в смешанных отраслях с иностранным капиталом и участие в прибылях государственных трестов, все это сделало банк в течение первых десятилетий огромной силой, значение которой еще больше возросло в период так называемого грюндерства, т.-е. основания новых предприятий. В противоположность капиталистическим странам того периода существования капитализма, когда он был полнокровным и развивался, Советская Россия в рассматриваемый период обладала очень небольшими средствами для нового строительства. Если в упомянутых странах всегда образовывались жировые наросты капитала, которые не рассасывались в производстве, вследствие чего образовывался избыточный капитал, увеличивалось его предложение и падал учетный процент, то в России наоборот восстанавливающаяся промышленность и земледелие целиком поглощали весь прирост новых ценностей. И промышленность и земледелие все время страдали от недостатка капитала для расширения производства. Это в огромной степени усиливало влияние банка на каждое отдельное предприятие, крепко привязанное к нему на канате кредита. Что же касается новых предприятий, то основание их без участия банка было почти совсем невозможно, если, разумеется, предприятие не основывалось иностранным капиталом. Вследствие этого, банк не только обеспечил себе учредительскую прибыль, но и приобретал влияние на управление предприятиями. А вместе с тем, тот факт, что новые предприятия не могли быть основаны помимо Госбанка, давал возможность государству осуществлять свой хозяйственный план, поощряя организацию только таких новых предприятий, возникновение которых было целесообразно с точки зрения этого плана.
Частный торговый и промышленный капитал сначала был очень слабо связан с банком. Получить ссуду частному лицу было очень трудно, потому что у Госбанка не хватало средств для наиболее важных предприятий. Вначале этот кредит частному хозяйству оказывался больше из принципа, чем ради непосредственных практических результатов. К тому же, частные предприниматели и торговцы еще не были кредитоспособны: они еще не имели достаточного имущества, которое служило бы залогом для банковских ссуд, и только что еще начинали обрастать шерстью. Однако, постепенно и здесь, после ряда банкротств, выделился ряд более устойчивых предприятий. Эти предприятия ищут кредита в Госбанке, потому что ссудный процент у денежных ростовщиков, вследствие общего недостатка капитала в стране, колеблется от одного до трех процентов в день. Эти предприятия получают теперь кредит в Госбанке и финансовой веревкой оказываются привязанными к той общехозяйственной пирамиде, которая возглавляется Госпланом. По мере усиления фактической мощи Госбанка и всего государственного кредита в целом, по мере увеличения его роли в частном хозяйстве, банк не только делается понемногу орудием регулирования этой области хозяйства, но иногда и топором социалистического государства, который обрубает в частном хозяйстве то, что вредно хозяйству государственному. Правительству не нужно издавать приказа о закрытии того или иного частного предприятия, существование которого является почему-либо нежелательным для государства. Банк убивает это предприятие отказом в кредите, убивает на законнейшем капиталистическом основании, как убивают сотни предприятий крупнейшие банки буржуазных стран. Но в огромном большинстве случаев уже одной угрозы отказа в кредите было достаточно, чтобы финансирующиеся в банке предприятия начали работать так, как это было нужно государству.
В капиталистических странах банковская система делала командирами над экономической жизнью страны тех, кто являлся командиром над банками. В эпоху финансового капитала банки распоряжаются не только лично им принадлежащими капиталами, но и всем избыточным капиталом страны. В результате, на сбережения французского крестьянина, рабочего, мелкого буржуа, чиновника строится железная дорога где-нибудь в другой части света, открываются новые предприятия, причем вкладчиков совершенно не спрашивают, считают ли они нужными эти постройки или нет. Мощный Государственный банк Советского правительства, с его разветвленной сетью провинциальных отделений и зависимых от него подсобных кредитных учреждений также получил фактическую возможность распоряжаться всеми свободными средствами частного хозяйства, которые вносились в кредитные учреждения в виде вкладов. Какой-нибудь кулачок из Тульской или Курской губерний, понявший бессмысленность хранения своих денег в собственном «земельном банке» — погребе, нес их в отделение Госбанка, кредитное товарищество или ссудо-сберегательную кассу в целях получения процентов. Но эти вклады, составлявшие сотни миллионов золотых рублей по всей России, в банке зря не лежали. Они шли теперь через Госбанк в ссуду Советской промышленности и транспорту, употреблялись на постройку очередной электрической районной станции, увеличивали оборотный капитал органов государственной торговли, служили для долгосрочного сельскохозяйственного кредита и т. д. Словом, капиталы кулачков служили теперь делу расширения социалистического производства.
Так капиталистическое накопление в стране делалось орудием социалистического накопления.
Но это делалось не только через банк, не только косвенно, но и прямо. Государственные налоги — денежные, натуральные, накладываемые на мелкое производство и частное хозяйство вообще, включая и концессионное, служили той же целью. Кроме того, государственная промышленность и государственная торговля извлекали часть прибавочной стоимости от мелкого производства в форме торговой прибыли. Эта прибыль главным образом получалась от мелкого производства не только путем внутренней торговли, но путем торговли внешней, поскольку главным и монопольным торговцем хлебом и сырьем на внешнем рынке были государственные органы. А там, где торговлю вел частный русский или иностранный капитал, доход государства получался в форме ввозных и вывозных таможенных пошлин. Сначала многим казалось, что когда станет на ноги государственная промышленность, наладится государственная торговля и окрепнет государственная банковская система, налоги можно будет ликвидировать, заменив их соответствующей прибавкой к продажной цене товара. Это было бы возможно, если бы в экономике страны остались только две величины: государственная промышленность и мелкое крестьянское производство. Но пока существовали еще частная промышленность, ремесленники и кустари, конкурирующие с крупной государственной промышленностью, поскольку значительная часть торговли находилась в руках частного, в том числе иностранного капитала, и поскольку, наконец, существовал концессионный капитал внутри страны — при всех этих условиях подобный метод был неосуществим. Надбавка на цену товара давала бы возможность получать добавочный доход не только государству, но и его капиталистическим спутникам и конкурентам переходного периода. Эта мера была осуществима лишь в той области производства, которая исключительно находилась в руках государства. В результате эта система была полностью проведена лишь гораздо позже, когда для этого создались все необходимые социально-экономические предпосылки.
Таким образом, получаемые государством ценности по своему происхождению были двоякого рода: доход от государственной промышленности, с одной стороны, и отчуждение известной части доходов от необобществленного производства, прежде всего от крестьянского хозяйства — с другой. Обе эти части возрастали, хотя совершенно различным темпом. Первая часть возрастала медленнее, чем вторая. В сущности, первое время доход от промышленности заключался в акцизах, налогах и в процентах по ссудам Государственного банка. А так как субсидии государства промышленности превышали сумму этих доходов от промышленности, то промышленность в целом была дефицитной, если придерживаться капиталистической калькуляции. Промышленность поднималась в значительной мере за счет мелкого производства, хотя одновременно она и ему, в лице крестьянского хозяйства, также помогала стать на ноги. Та часть ценностей, которую государство получало от мелкого производства, служила главным источником для внесения планомерности в государственное хозяйство. За вычетом издержек государства на армию, бюрократический аппарат, просвещение и культурные расходы, ежегодно оставалась определенная сумма, которая шла на расширение производства и на новое строительство. Задача Госплана, В. С. Н. Х., Госбанка и Торгово-Промышленного банка заключалась в том, чтобы дать этим средствам наиболее целесообразное употребление (сюда присоединялись также и заграничные государственные займы, которые, впрочем, не были велики). Хозяйственные органы должны были знать, в каких пропорциях должны были развертываться отдельные отрасли производства и сообразно этому утверждались производственной программы трестов и целых отраслей промышленности. Здесь государству приходилось преодолевать, если можно так выразиться, инерцию капиталистических способов калькуляции и целого ряда предрассудков капиталистического ведения хозяйства. При двойственной системе хозяйства, когда наиболее целесообразны были комбинированные методы регулирования, капиталистический рассудок упорно навязывал руководителям хозяйства какой-либо капиталистический предрассудок. Так было, например, с так называемым кризисом сбыта, когда выход подсказала не капиталистическая практика, а социалистическое понимание всего хозяйственного процесса в целом и интересы рабочего класса. Избытки производства предметов потребления шли на увеличение потребления рабочего класса и обеспечивали более высокую производительность труда на следующем этапе. Этот кризис сбыта заставил, с другой стороны, выяснить более или менее точно все продовольственные и сырьевые потребности всего государственного хозяйства, что, с одной стороны, побудило государство к более быстрой организации своего собственного крупного земледелия, а с другой стороны, заставило выяснить, в каком направлении предстояло регулировать крестьянское хозяйство, какие культуры и где развивать, какие свертывать и т. д.
Так же был постепенно разрешен кризис с оборотными средствами промышленности и с восстановлением ее основного капитала. Когда капиталистический метод расчетов между трестами и отдельными отраслями производства грозил в некоторых пунктах затормозить самый процесс развития отдельных отраслей, государство вмешивалось и пробивало образовавшуюся пробку. Оно поддерживало нужные отрасли из своих резервов и не допускало того, чтобы фетишизм капиталистических форм расчета, во власти которых находились отдельные предприятия или отрасли промышленности, становился на пути развертывания всей промышленности в целом.
Точно так же и организация долгосрочного кредита для деревни в размерах, которые были бы немыслимы ни для какой капиталистической системы хозяйства, были проведены не только и не столько по соображениям непосредственной прибыльности этих операций для ближайшего времени, сколько для обеспечения сельскохозяйственной базы крупного производства на будущее время и фактического привинчивания всего крестьянского хозяйства к крупной промышленности. Этот долгосрочный кредит, в свою очередь, разрешал, хотя и с другого конца, кризис сбыта.
Тот факт, что главными в некоторых отраслях, монопольным производителем продуктов промышленности было государство и что в его руках и в руках кооперации и смешанных обществ была главная часть оптовой торговли страны, этот факт позволил государству регулировать цены в такой мере, как если бы государство вело плановое хозяйство на основе капиталистического способа распределения. Рынок, с его капризами и стихийными волнами подъема и упадка цен, отчасти на основании изучения потребностей мелкого производства, отчасти, вследствие той власти над ним, которую дает двойная монополия производства и торговли продуктами крупной промышленности, постепенно перестал быть источником сюрпризов для планового хозяйства. Он оказался постепенно прирученным к социализму. Ограничение власти рынка шло двумя путями, путем овладения им на основании его собственных законов и путем распределения части ценностей помимо него: коллективное премирование предприятий из государственного фонда заработной платы, поступление ссуд по долгосрочному кредиту помимо рынка и распределение ссуд в натуральной форме без посредников, запродажа крестьянам товара в кредит зимой и весной под будущий урожай, новые плановые стройки вне всякого влияния рыночной конъюнктуры на распределение свободного государственного капитала и т. д.
В результате такого регулирования необобществленной части производства и руководства другой огосударствленной, т.-е. на основании комбинированных методов планового руководства, с одной стороны, капиталистической калькуляции и учета рынка — с другой, новая товарно-социалистическая система хозяйства, которая сложилась у нас в период НЭПа, обнаружила гораздо большее равновесие частей, чем это было доступно когда-либо чистому капитализму. Это руководство и регулирование не были еще социалистическими, но были в то же время и экономически и исторически более высокой формой в сравнении с последними. Например, сильнейшие тресты и синдикаты в Америке в состоянии были регулировать сбыт, цены и отчасти производство в отдельных отраслях, но зато равнодействующая во всем хозяйстве складывалась как стихийный продукт их взаимной борьбы, причем все преграды к расширению производства, которые связаны с существованием института прибыли, а следовательно, с необходимостью определенного платежеспособного спроса, не могли быть устранены. Наоборот, смешанная форма регулирования и руководства хозяйством в Советской России соединяла в себе все возможности чисто капиталистического регулирования с методами планового хозяйства, что обеспечивало широкую возможность для беспрепятственного и быстрого развития производительных сил всего хозяйства в целом.
В рассматриваемый нами период частное хозяйство страны вообще и мелкое производство в деревне в особенности были втянуты в орбиту влияния крупной промышленности и государственного регулирования главным образом через торговлю, во-первых, и через кредит, во-вторых, т.-е. со стороны обмена. Такая связь еще не ведет к органическому перерождению мелкого крестьянского хозяйства в другую, более высокую форму производства, но вплотную, однако, подводит к ней. Крестьянское хозяйство начинает органически перерождаться и включаться в общую систему хозяйства, как его составная часть, лишь тогда, когда оно привинчивается к крупной промышленности не только со стороны обмена, но и со стороны производства. Это включение крестьянского хозяйства в общую систему государственного хозяйства могло происходить, с одной стороны, путем «включения» целых деревень в провода районных электрических станций, что должно было приводить к резкому изменению всего уклада производства и всего трудового быта деревни даже и в тех случаях, когда пахота не производилась непременно электроплугом. Во-вторых, это происходило на основе распространения тракторной обработки земли. Государственные тракторные отряды в 8—10 машин, уже сами по себе являлись передвижными крупными хозяйствами, которые своей работой на крестьянских полях связывали крестьянство с крупным производством, дающим эти тракторы, ремонтирующим их, снабжающим их жидким топливом и квалифицированными рабочими. Но связь намечалась не только на этом пути. Крестьянское хозяйство попадало в зависимость от крупного государственного хозяйства, когда оно получало удобрение с государственных химических заводов, когда получало улучшенные семена из соседнего совхоза, когда пользовалось государственным случным пунктом и т. д. Оно зависело, наконец, от крупного производства при больших, дорогостоящих мелиорациях, которые были неосуществимы без помощи государства. Если присоединить к этому влияние государственной и кооперативной торговли, государственного долгосрочного кредита, при котором часть урожая крестьянства оказывается запроданной государству за несколько лет вперед, т.-е. если к производственным влияниям прибавить вышеописанное влияние через обмен, то все это вместе взятое уже позволяет говорить о крестьянском хозяйстве «в социалистическом окружении».
Но это были лишь тенденции. В описываемый же нами период развитие в этом направлении только еще намечалось. Машинная обработка не достигла сколько-нибудь широкого распространения внутри крестьянского хозяйства, районные электрические станции, намеченные планом электрификации, не все еще были построены, а из построенных не все еще связались с крестьянским хозяйством. В этом периоде поэтому «социалистический разум» добирается до крестьянского хозяйства лишь косвенно: через банковскую систему, государственную кооперативную торговлю, кредит, производственную и агрикультурную деятельность Наркомзема. Но уже в этом периоде в целом ряде пунктов намечается, кроме «смычки» с крестьянским хозяйством через обмен, смычка через производство. Этот последний процесс составляет содержание второго и более длительного периода, в котором Госплан не только через капиталистические вожжи Госбанка, но и через электрический провод районной станции включает деревню в орбиту планового хозяйства.