Англия и СССР.
Следующая брошюра описывает пленум Московского Совета Рабочих, Крестьянских и Красноармейских депутатов, прошедшего 24 августа 1924 года. Брошюра была издана Агитационно-Пропагандистским Отделом ЦК РКП(б) тиражом в 20.000 экземпляров и описывает состояние отношений между СССР и Великобританией после окончания длительных переговоров по поводу признания и экономических отношений. Главный доклад был сделан председателем советской делегации, Христианом Раковским. — /И-R/
Л. Каменев, Х. Раковский, Г. Чичерин.
Доклады на пленуме М. С. Р. Кр. и Кр. Д. 20 августа 1924 г.
Вступительная речь тов. Л. Каменева.
Сегодняшнее заседание созвано для заслушания доклада нашей делегации, которая после четырехмесячной усиленной и сложной работы и борьбы подписала вместе с представителями английского правительства договор, который несомненно представляет крупнейшее звено в развитии и укреплении международного положения Союза Советских Социалистических Республик.
Свой доклад тов. Раковский сделает в присутствии члена английского парламента и члена исполнительного комитета рабочей партии, стоящей у власти в Англии, тов. Лоренс.
Из доклада тов. Раковского и комментариев тов. Чичерина вы увидите, что этот договор не мог быть заключен без деятельного, активного участия в ходе переговоров английских рабочих в лице английской рабочей партии и английских профсоюзов.
Выше факта разделения между странами существует для нас высший принцип — единение международных рабочих. То, что наш договор заключен не только от имени трудящихся масс всего нашего Союза, но и при деятельном участии и деятельном контроле английского рабочего класса, выделяет этот акт из обычных дипломатических актов и придает ему особое значение. Только полная солидарность пролетариев обеспечит мир и нормальные отношения между странами.
Доклад тов. Раковского.
Признавая Союз Советских Республик, Английское Правительство поставило условие, которое было нами принято, чтобы мы мирным и дружеским путем ликвидировали те спорные экономические и политические вопросы, которые возникли во время перерыва дипломатических отношений с Англией. Таким образом, конференция являлась логическим последствием признания. Удача конференции означала утверждение акта признания, неудача конференции, хотя не могла уничтожить акт признания, которого никак обратно взять нельзя, создала бы тем не менее между нами и Англией ненормальное положение.
Задачи, которые предстояли нашей конференции, являлись чрезвычайно трудными и чрезвычайно сложными. Несколько раз мы проявляли добрую волю, чтобы решить эти задачи, но наша добрая воля не нашла достаточного отклика у буржуазных правительств и попытки и в Генуе, и и Гааге как вам известно, окончились неудачей. Перед нами стоял вопрос: что ожидает нас в Лондоне? Окажется ли и теперь, что после длительных и трудных переговоров мы придем к неутешительному выводу, что нам невозможно сговориться.
Если судить по первым шагам Англо-Советской конференции, результаты её должны были считаться не более утешительными, чем результаты предшественников её — Генуэзской и Гаагской конференций. С первого же момента мы в Англии очутились перед абсолютно такой же обстановкой, перед какой мы находились в Генуе и в Гааге. Вопросы были поставлены нам в такой же форме, с такими же требованиями, которые привели Геную и Гаагу к печальному результату, и для того, чтобы можно было судить о результате нашей конференции, необходимо чтобы вы ознакомились с той постановкой вопроса, на которую мы наткнулись в первые недели, в первые месяцы нашей работы в Лондоне.
Главными вопросами были вопросы о довоенных долгах и о национализированной частной собственности. Что нам говорили? По вопросу о довоенных долгах была выдвинута формальная постановка, и английские капиталисты, и английская делегация в первой стадии наших работ говорили следующее: «Вы должны признать принципиально, что старые обязательства царского правительства составляют и для вас такие же обязательства, что они вас легально и формально обязывают. Вы должны затем признать, что в ближайшее время, если не немедленно, вы должны начать, платежи по этим старым долгам».
Уступки, которые делались нам, заключались в том, что ввиду теперешнего положения Советского Союза можно еще сделать известную уступку, заключающуюся в том, что Советский Союз получает отсрочку на 5 или 10 лет, но после этой отсрочки, после этого мораториума он возобновляет все платежи по старым долгам. Дальше предъявляли нам требование платить не только по бумагам внешнего займа, но платить также так называемые рублевые бумаги по нашим внутренним займам. Наконец, требовали от нас, чтобы мы признали все те бумаги, которые будут нам предъявлены, независимо от того, когда эти бумаги, были приобретены британскими гражданами: были ли они приобретены в старое время, до аннулирования долгов, или приобретены после аннулирования долгов, когда их ценность на биржах понизилась, когда крупные капиталисты скупали их с целью спекуляции. В одном из многочисленных проектов, которыми мы обменивались с английской делегацией, от нас требовали не только признание долгов по отношению к Англии, но вообще признание долгов, т.е. признание той общей формы, которая связывала бы нас и по отношению к другим государствам. Таким образом, если бы мы приняли такую точку зрения, в результате конференции мы оказались бы должниками не только Англии, но и должниками по отношению ко всем держателям русских бумаг, безразлично к какому бы государству они не принадлежали. Эта точка зрения была открыто и грубо выражена органами Сити, как «Таймс», которые говорили нам об отмене наших декретов, об аннулировании долгов, о национализации промышленности и частной собственности. Вот, что требовали от нас, вот каково было предварительное условие: отмена нашего революционного законодательства.
Вы помните о знаменитом меморандуме банкиров. В день открытия конференции, когда правительства обеих стран должны были обменяться речами и пожеланиями успеха конференции, как брошенная бомба, появился меморандум Сити, в котором от нас требовали признания долгов, возвращения частной собственности или компенсации за ту собственность, которая не возвращена, отмена монополии внешней торговли, и, наконец, легальной гарантии для заграничного капитала, который собирается участвовать в хозяйственном восстановлении России. Другими словами от нас требовалось, чтобы мы отменили наши революционные законодательства, чтобы мы отказались от завоеваний революции.
По вопросу о частной собственности. В первое время в наших переговорах этот вопрос откладывался на второй план. Мы считали, что с практической точки зрения, нам гораздо удобнее заняться вопросами более легко разрешимыми, и таким вопросом мы считали вопрос о довоенных долгах. Что касается вопроса о частной собственности, то, не отказываясь и его рассмотреть, мы предлагали (и на самом деле так получилось), чтобы этот вопрос был отсрочен к концу конференции, тем более, что английское правительство предлагало отсрочить к концу конференции вопрос о военных долгах, т.е. о тех кредитах, которые были открыты царскому правительству и временному правительству со стороны Англии и которые вместе с процентами исчисляются в 71⁄2 миллиардов зол. рублей, а также, чтобы к концу был отсрочен вопрос о наших контр-претензиях, которые мы предъявили английской делегации в нашем меморандуме. Таким образом, вопрос о частной собственности был отсрочен. Он возник на сцене в решительной форме в последней стадии переговоров, в последние месяцы, когда английское правительство, согласившись принципиально на вопросе гарантии для нашего займа выдвинуло, как одно из условий этого займа, решение вопроса о частной собственности.
Что нам предлагалось как средство решения этого вопроса? Нам предлагали: 1) чтобы мы приняли обязательства возместить всех собственников, пострадавших в результате национализации или конфискации, возместить их путем концессий или путем денежного возмещения за их убытки.
Если мы не можем сговориться с собственниками относительно суммы возмещения и способа возмещения вообще, тогда арбитражный суд должен решить правильность и обоснованность этих решений и определить размер суммы или размер концессий, которые мы должны дать. Вот что предлагали нам, для ликвидации вопроса о национализированной собственности. Впоследствии, английская делегация отказалась от арбитража, но заменила его комиссией экспертов, напоминающей во всех отношениях комиссию Дауэса, исследовавшую вопрос о германских репарациях. Эта комиссия экспертов должна была являться автономным органом, хотя в ней должна была быть половина наших представителей. Она должна была являться автономным органом, перед которым мы, Советская власть должны были отчитываться. Этой комиссии предъявляли такие права, например: чтобы она разъезжала по территории нашего Советского Союза, осматривала и оценивала убытки на тех заводах и предприятиях, которые раньше принадлежали английским капиталистам. Вот та точка зрения, которая выдвигалась английской делегацией по вопросу о крупной собственности, по вопросу о займе. Соглашались, что Советскому Союзу нужно дать кредиты для восстановления своего хозяйства, но эти кредиты должны быть даны после того, как Советский Союз своим хорошим поведением заслужит доверие финансовых кругов Сити. Давали займ, но этот займ должен был быть результатом доверия, которое мы должны были снискать среди капиталистов Сити.
Вот постановка вопроса: по довоенным долгам — принципиальные и формальные обязательства платить, по вопросу о частной собственности — принципиальные и формальные обязательства возмещать всех, по вопросу о займе — заслужить доверие Сити. Доверие Сити являлось своего рода бесконечным передаточным ремнем, который должен был быть увязан вокруг нашей Советской Республики, и с помощью которого заставили бы нас шаг за шагом принимать все его условия. Конечно, мы с такой точкой зрения никак не могли согласиться. Мы приводили свои соображения, имеющие формальное и фактическое значение. Формальное значение — мы не можем ни в коем случае отрицать наши революционные законодательства. Советская власть перестанет в глазах народных масс, рабочих и крестьян, быть революционной властью, если она будет отрицать свое революционное происхождение.
Мы говорили: Вы ошибаетесь, думая, что Советским Союзом руководит группа людей и что эта группа людей — Коммунистическая Партия — может отменять сегодня долги, национализированную собственность, а завтра, та же самая группа может их восстанавливать. Нет вы ошибаетесь. У нас есть революционное сознание рабочих и крестьян, революционный долг, связанный чувствами ненависти и антипатии к старому царскому правительству. Все партии, даже некоторые буржуазные, предупреждали после разгона первой думы, что они не собираются платить царских долгов, и у наших крестьян и рабочих залегло глубоко сознание, что царских долгов они никогда не заплатят. Это есть формальные соображения, но есть еще соображения важного практического характера. Как вы можете предъявлять нашей стране, в которой благодаря войне 3 миллиона русских крестьян и рабочих пали жертвой для того, чтобы обеспечить ваши выгоды и ваши выигрыши, как вы можете просить от этой страны, которую вы разорили интервенцией, национальный доход которой упал с 15 миллиардов в год до 5 миллиардов, население которой упало с 180-ти до 130-ти миллионов? Как вы можете предъявлять к этой стране, разоренной вами, пострадавшей от голода и эпидемии, главным образом, благодаря вам, Шейлоковский вексель? Этого никогда не будет. На это мы никогда не пойдем. Если мы здесь, окруженные враждебным нам мнением поддадимся, подпишем — никогда русские рабочие и крестьяне не подтвердят такого договора.
О частной собственности. Если относительно довоенных долгов вы еще можете говорить, что они были заключены на территории Англии и что мы должны признать этот вексель, подписанный на основании английского закона, то что касается частной собственности, вы не имеете права. Частная собственность была национализирована у нас на нашей территории на основании наших законов. Каждый капиталист, который отправляется в любую страну для того, чтобы там зарабатывать, подвергается всем рискам, вплоть до риска революции сопровождающейся конфискацией и национализацией. Что сказали бы вы, англичане, если явилось бы какое нибудь иностранное правительство и заявило бы вам, что ваш закон, который применялся во время войны, по которому требуют от капиталистов с их военной прибыли 80%, так называемый «закон о военной прибыли, есть скрытая конфискация, пожалуйста, платите убытки нашим гражданам». Вы ему сказали бы: «пожалуйста не вмешивайтесь в наши внутренние дела». Если в Англию пришли ваши капиталисты, то они должны подчиняться законам »страны». То же самое говорим мы. Должны вы понять нашу мысль, что мы можем сделать известные уступки, исходя не из соображения юридического и формального характера, а чисто из соображений практического характера. Если, идя нам навстречу в известных пределах, вы дадите нам заём, гарантированный правительством, если благодаря этому займу мы получим доходы, то мы из этих доходов готовы покрыть известные обязательства. Не формальные и юридические соображения могут заставить нас идти на уступки, а договор, основанный на обоюдной выгоде — вот единственная точка зрения, которую мы можем принять. Дальше этого — ни шагу. Что они относительно займа нам говорили? Правительство три раза заявляло нам, что с своей стороны оно не может давать гарантий, что заём должен являться частной инициативой Сити. Правительство с своей стороны будет поощрять Сити *).
*) Капиталистический центр Лондона, откуда английский капитал руководит всем миром.
В согласии с Сити можно дать заём, но мы должны заслужить доверие Сити.
Товарищи, я не буду вам говорить и подробно излагать наш договор и историю наших переговоров, потому что это нас завело бы слишком далеко. Но я должен заявить, что в основе нашего договора была принята именно та точка зрения, которую мы и развиваем: точка зрения обоюдных интересов. Переговоры были длительны. Переговоры велись одновременно с правительством и с различными финансовыми кругами, так как правительство нам говорило: «попробуйте сами лично сговориться с Сити, чтобы Сити само дало заём». Правительство было уверено, что это будет сделано. Мы, конечно не могли отказаться идти разговаривать с Сити, но мы заявляли Правительству, что «если в Сити мы займа не найдем, то мы вернемся опять к вам». Мы не откажемся дать новые доказательства доброй воли и пойдем разговаривать с капиталистами, с банкирами, с теми, которые подписали меморандум. Но если заём, который они захотят дать, если к этому займу будет привязан мельничный камень и к этому камню захотят привязать Советскую Республику, мы этого займа не примем и вернемся к вам.
Нам сказано это было и по поводу довоенных долгов: «пойдите и разговаривайте с самими кредиторами» и здесь мы сказали о том, что мы дадим лишнее доказательство нашей доброй воли: мы пойдем и будем говорить с кредиторами.
И мы отправились и разговаривали с ними целый месяц. Разговаривали с Комитетом Бондхолдеров, в котором участвовало 12 человек, все очень почтенного возраста и все они очень большие поклонники старых финансовых традиций Англии.
Так как наши старые долги, которые в общем доходе до 400 мил. р., составляют незначительную долю иностранных бумаг, находящихся в руках английских капиталистов, (наши долги составляют 2—3% всех иностранных бумаг, которые находятся в руках английских капиталистов). Комитет не проявил желания сделать нам какие бы то ни было уступки, потому что он боялся, что это может создать прецедент для других государств. С величайшим трудом нам приходилось вырывать из уст этого Комитета ответ на наши вопросы. С величайшим трудом, приводя им аргументы финансового, исторического, политического и юридического характера, мы в конце концов получили от них важное признание, а именно, что они не сумасшедшие люди, чтобы просить у нас, чтобы мы платили полностью наши долги. Мы говорили им: «Как вы хотите, чтобы мы платили долги территорий, на которых образованы новые государства. Как вы хотите, чтобы мы платили железнодорожные займы за железные дороги, которые отошли к другим государствам или которые вследствие отхода других государств из пределов бывшей Российской Империи, хотя остались на нашей территории, но потеряли свое экономическое значение, например, платить за дороги, которые шли к портам Балтийского моря. Теперь, когда между этими портами и начальными пунктами дорог имеется целый ряд государств, и в результате этого дороги потеряли свое экономическое значение. Как хотите вы, чтобы мы платили за городские займы, когда вы уничтожили наше городское хозяйство, когда у нас остался один порт на Балтийском море — Ленинград, а единственный большой порт на Черном море — Одесса, является мертвым городом, потому что насилием и обманом оторвали Бессарабию от Одесской области.
В конце концов они сказали: «мы не такие сумасшедшие люди, чтобы просить у вас полностью, но сколько вы готовы нам заплатить». Мы заявили: «позвольте, покажите нам сначала сколько мы должны вам». Тут произошла интересная сцена. Мы дали сроку десять дней, чтобы они выяснили, сколько мы должны английским держателям бумаг. Через десять дней нам сообщили: «Мы не в состоянии вам сказать, сколько вы должны».
«Как это так? Три года английское министерство торговли печатает объявления о том, чтобы все английские держатели русских бумаг зарегистрировала их в министерстве торговли».
На это нам отвечали: «объявления министерства торговли печатаются в его бюллетене, но его не читают английские граждане».
Была Генуэзская конференция, была Гаагская конференция, было сказано после признания, что до конца апреля этого года каждый английский держатель должен зарегистрировать свои бумаги. Почему они этого не сделали? Не покупали ли они за это время французские бумаги, т.е. русские но находящиеся в руках Франции, для того, чтобы теперь спекулировать… Скажите по крайней мере приблизительно, каков наш долг?
Тогда председатель, почтенный старик, приблизительно 60 лет, слабым голосом говорит: «Ваш долг 40 или 50», а другой несколько громче говорит: «50 или 60 миллионов фунтов». Как видите, разница значительная и отвечать так, как ответили они, нельзя.
Но исходя из предположения, что для нас 40 миллионов фунтов стерлингов долгов — сумма значительная, считаясь также, что мы можем и будем платить только тем английским гражданам, которые имели русские бумаги до аннулирования займов, мы готовы дать вам 6 мил. фунтов стерлингов.
Они сказали: «Дайте нам 10 дней подумать». Через 10 дней они заявили, что наше предложение неприемлемо и предложили сделать им новое предложение. Они еще говорили:
«Мы с нашей стороны не имеем права делать никаких предложений. Мы можем только рекомендовать держателям бумаг, чтобы они принимали наши предложения, если они будут приемлемы».
Таким образом, Комитет изображал из себя собрание богов, которых мы должны были умилостивлять новыми и новыми жертвоприношениями.
Мы не могли согласиться на такую унизительную роль. Наоборот, мы им заявили, что если держатели русских бумаг рискуют ничего не получить, то ответственность за это будет падать исключительно на Комитет Бондхолдеров.
Говоря так, мы имели полное основание. Я должен сказать вам, что Комитет Бондхолдеров представляет вообще всех английских держателей иностранных ценных бумаг. Держателей русских бумаг в этом Комитете было только двое, тогда как все остальные члены комитета были заинтересованы не в решении, а в нерешении вопроса о довоенных долгах. Прав был поэтому товарищ министра иностранных дел г. Понсонби, заявив в парламенте, что жалеет о том, что он рекомендовал нам разговаривать с Комитетом Бондхолдеров, потому что оказалось, что после месячного разговора он заявил, что этот комитет не может делать никаких предложений, что он не в состоянии ни определить размера русских долгов в Англии, ни рекомендовать, ни высказывать своего мнения и что вообще он является абсолютно беспомощным органом и переговоры должны опять происходить между правительствами.
Я вам передаю этот эпизод, потому что он показывает настроение наших противников, и потому, чтобы вы знали, к каким маневрам прибегали они.
В Англии имеется группа, которая всеми средствами хотела сорвать переговоры. Почему? Я вам дам объяснения: старое царское правительство имеет в одном английском банке около 40 миллионов рублей, которые согласно п. 10 Англо-Русского торгового соглашения от 1921 года до заключения генерального договора между Советским Союзом и Англией остаются под арестом. Эти банки или правильнее этот банк спекулирует деньгами, не платя ни одного процента и, конечно, этот банк, играющий крупную политическую роль в Англии банк бр. Берингов, ни за что не хотел соглашения, чтобы и дальше пользоваться безвозмездно нашими капиталами. Это именно нужно было показать общественному мнению и раскрыть держателям русских бумаг. Нужно было показать, что этот Комитет Бондхолдеров, который якобы защищает интересы, фактически не делает того, что в данном случае было нужно делать.
По вопросу о займе и мне и тов. Шейнману пришлось иметь встречи с многими представителями Сити. Нужно сказать, что в конце концов эти встречи имели один чрезвычайно благоприятный результат в том смысле, что те представители банков и представители промышленности, которые раньше были очень враждебно настроены против нас, впоследствии стали проявлять к нам большой интерес.
Между прочим, одно из лиц, которое сыграло и будет в будущем играть, несомненно, крупную роль в наших переговорах, это известный МакКена, директор самого крупного английского и мирового банка Мидлендбэнк, быв. министр финансов в либеральном кабинете и член комиссии по германскому репарационному вопросу, после многократных встреч и разговоров, после внимательного ознакомления с нашими делами, изменил свое отношение. Однако, большинство представителей банков отнеслись к займу неблагожелательно. Они или предлагали смешные цифры, или заявляли нам, что заём нам не нужен. «Зачем вам заём», говорит один из них — «на что он вам нужен и что вы хотите на этот заём строить?… Если вы хотите строить ваши железные дороги, города, промышленность, то зачем вам, Правительству, заниматься этим? Вы просто пустите нас и мы вам все это сделаем.
Изо дня в день, мы постоянно, упорно и неуклонно били в одну точку. Мы говорили, что единственная основа на которой возможно соглашение, — это есть правительственная гарантия для займа. Для нас приемлема только такая комбинация, при которой принимаемые нами обязательства окупались бы сами по себе. В нашей налоговой политике мы не можем больше идти по тому пути, по которому мы шли до сих пор. Мы не можем увеличивать наши налоги, мы не можем обременять новыми обложениями наше крестьянство и наш рабочий класс.
В смысле налогов у нас дело обстоит так, что мы не можем прибавить ни одной копейки, мы не можем в отношении наших рабочих и крестьян ставить вопрос ни о каких новых налогах.
Мы не хотим своими собственными руками рушить создаваемое таким трудом наше хозяйство, мы не хотим вообще создавать у нас благоприятную работу для контр-революции. Если вы дадите нам заём, тогда дело другое. Если мы, беря у вас деньги, сможем, употребляя эти деньги в наше хозяйство, получить с них доход и покрыть этим доходом обязательства, тогда есть почва для соглашения. Если мы получаем в Лондоне деньги, за которые при государственной гарантии платим положим 5 или 6% в год, если мы их внесем через наш Государственный Банк в промышленные предприятия и получим 12% в год — так вот эта разница между уровнем процентов на денежном рынке Лондона и денежном рынке Москвы может покрыть наши обязательства.
Никакая комбинация, которая включает в себя новое налоговое бремя для населения, для нас недопустима. Повторяю, в эту точку мы неделями и месяцами били и должны сказать, что в конце концов, несмотря на троекратное заявление, что гарантии никаким образом не могут быть даны, что скорее колокольни Вестминстера упадут в Темзу, чем увидят подпись Английского Правительства под подписью Советского Правительства, несмотря на это мы уже в конце июня заметили со стороны английской делегации перелом настроения. Я должен заявить, что активным работником в перемене этой политики являлся заместитель Макдональда в переговорах с нами товарищ министра Понсонби. Он на себя принял труднейшую задачу проводить принцип обеспечения английским правительством нашего государственного займа.
Лишь 30-го июля, когда в Москве находилась часть делегации, было получено официальное сообщение, что в тот же день утром Совет Министров постановил согласиться на выдачу гарантии для государственного займа Союза Советских Республик в Англии.
Если вы теперь, товарищи, возьмете наш договор, суть которого я излагаю, то увидите, что на его форме несомненно отразились те длительные переговоры, которые имели место. Нам приходилось давать бой, не только по поводу каждого пункта, который перед нами являлся в десятке новых вариантов, но и по поводу каждого слова, так как нужно было изменить всю основу тех первых предложений, которые были сделаны, и в которых, как красная нить, проходило официальное признание долгов, официальное признание частной собственности. Несомненно, это напоминает трудные роды: ребенок вполне жизнеспособен, но приходилось при родах применять щипцы и он потому не без царапин.
К чему сводится договор? Его суть сводится к трем пунктам: к вопросу о довоенных долгах, частной собственности, займе.
Вы прочитаете на днях полный текст договора, и это меня освобождает от обязанности излагать его по пунктам. Я резюмирую: по вопросу о довоенных долгах, мы соглашаемся не признать долги, а удовлетворять претензии английских граждан, в изъятие из нашего законодательства. Таким образом исключение подтверждает правило, и ссылка на наше революционное законодательство об аннулировании долгов фигурирует в этом пункте. Мы согласны удовлетворить эти претензии с условием, во-первых, чтобы процентные бумаги находились в руках английских граждан до заключения торгового соглашения в 1921 году. Во-вторых, идет речь о бумагах, которые вычислены в иностранной валюте, т.е. все бывшие русские внутренние рублевые долги нами отвергаются. В-третьих, условия оплаты возмещения за претензии по этим долгам должны определяться на основании признаний английским правительством принципа, что долги не будут платиться полностью.
Я должен здесь раскрыть маленькую парантезу: «Последние Новости» Милюкова, который как известно, не особенно великодушен и снисходителен к нам, этим заявлением английского правительства, что оно не ожидает от нас, чтобы мы платили полностью, — очень довольны. «Последние Новости» пишут, что будущее Русское Правительство будет пользоваться этим прецедентом. Это «Будущее Правительство» сошлется на договор большевиков. Это признание характерно.
По вопросу о национализированной частной собственности мы соглашаемся вступить в переговоры с частными собственниками. Мы соглашаемся составить Комиссию, задачей которой будет исключительно собирание и изучение материалов, с условием, что мы при подписании договора будем искать практического решения этого вопроса, и смысл и характер этого решения нами был неоднократно указан Английской делегации. Мы будем иметь, в виду только такие собственности, которые представляют для нас важность или с точки зрения утилитарной, или по соображениям социальной справедливости — таким собственникам мы пойдем навстречу.
Таким образом по этому пункту нет никакого общего обязательства и главное, что в конце концов вопрос может решиться только с нашего согласия. Всякое независимое от нас решение арбитражной комиссии или комиссии экспертов абсолютно исключено.
По вопросу о займе Английское правительство обязуется при предварительном практическом разрешении вопроса о довоенных долгах и частной собственности рекомендовать Английскому парламенту гарантию для нашего государственного займа. Отношение размера наших обязательств и размера займа, а также условия займа и цель займа будут предметом второго договора.
Все три пункта связаны как формально, так и органически. В нашем договоре имеется пункт, который говорит, что все пункты, касающиеся ликвидации долгов, обязательства, относящиеся к займу, составляют одно неразрывное целое, и если в этой цепи отпадает какое-нибудь звено, то вся цепь распадается. Если нет займа, все обязательства, которые мы приняли по отношению к довоенным долгам и собственности отпадают. Но также и обратное: если мы практически не договоримся по первым двум вопросам, то отпадает и заём.
Каким образом развивались наши переговоры. Я буду говорить теперь не относительно их формального развития, т.е. не о борьбе, не о состязаниях, не о перепалке юридическими формулами и аргументами всякого рода, я буду говорить о той политической обстановке, в которой велись наши переговоры.
Обстановка для нас была чрезвычайно неблагоприятная. Мы очутились в Англии в момент, когда капиталисты желали сорвать конференцию не только для того, чтобы повредить нам, но и для того, чтобы повредить рабочему правительству. Нам известно, что эта кампания началась знаменитым меморандумом. Английская печать, которая представляет громадную организованную силу, была против нас. Трудности были все время многочисленные, но особенно усложнилось положение в последние дни Конференции. Фактически, несмотря на то, что мы в Лондоне были 4 месяца, решительные шаги были проделаны в последние три дня. 30-го июля английским правительством было постановлено дать нам гарантию для займа и 30-го июля был послан нам первый окончательный проект генерального договора английской делегации, проект, который включал во многих отношениях новые пункты, о которых до тех пор английская делегация нам ничего не говорила. Кроме того, все старые пункты были средактированы в такой законченной юридической форме, являлись для нас абсолютно неприемлемыми, хотя английская делегация считала их почти ультимативными.
В телеграмме г. Понсонби, в которой он мне сообщал здесь в Москве о принятом важном решении, о согласии английского правительства на гарантию нашего займа, было сказано, что последняя будет дана под условием приема проекта договора в той форме, в которой его нам предлагает английская делегация.
2-го августа утром мы возвращаемся в Лондон из Москвы, и 2-го августа происходит первая встреча между председателями обеих делегаций и происходит обсуждение этого нового проекта договора. Для того, чтобы для нас этот новый проект стал приемлемым, он должен был бы быть коренным образом изменен. А между тем у нас оставалось всего два дня, ибо в понедельник вечером 4-го августа правительство должно было внести в парламент текст договора. 5-го августа договор должен быть обсужден, потому что 6-го августа парламент отправляется в отпуск. Мой обмен мнений с Понсонби после обеда 2-го августа закончился общим согласием назначить широкое заседание, но пока еще заседание неофициальное, между обеими делегациями. Таким образом, в воскресенье имело место заседание в более широком составе, которое продолжалось от 3-х часов после обеда до 11-ти ч. ночи. На этом заседании нами был согласован ряд вопросов, так например полностью был согласован торговый договор, рыболовная конвенция и некоторые пункты генерального договора; но самые главные вопросы, вопросы о довоенных »долгах, вопросы о частной собственности остались открытыми. Тем не менее мы решили на другой день в понедельник собраться на пленарном заседании Конференции. Это заседание длилось с 11-ти часов утра понедельника до 7-ми часов утра вторника. В течение этого заседания, затянувшегося на 20 часов, мы отстаивали и с одной и с другой стороны наши позиции с необыкновенной страстью и настойчивостью. Все-таки, в конце концов пришли к печальному заключению, что по основному пункту о частной собственности, о знаменитом параграфе 14-ом — под этим числом он фигурировал в проекте договора, — сговориться мы не можем. Английская делегация заявила, что по этому пункту она связана постановлениями совета министров. Мы заявили со своей стороны: «Мы также связаны директивами нашего правительства, мы связаны нашим общественным мнением, мы связаны нашими убеждениями». Когда на вопрос председателя делегации — нет ли с нашей стороны готовности принять пункт в том виде, в каком он был представлен в последней английской редакции, я ответил: Нет. Тогда председатель английской делегации заявил, что он должен с горечью констатировать, что Конференция сорвана и что все то, о чем мы договорились раньше, автоматически теперь отпадает. Мы могли принять к сведению заявление английской делегации и в 8 час. дня во вторник отправиться по домам, сообщив нашему правительству относительно срыва переговоров. В 12 часов дня, т.е. всего спустя несколько часов после закрытия заседания в обеденных газетах появилось официальное сообщение английского министерства иностранных дел, в котором объявлялось, что переговоры между советской делегацией и английской делегацией, длившиеся в течении 4-х месяцев закончились разрывом. Таким образом перед нами был новый факт, говоривший о том, что мосты уже сожжены, что нет уже отступления. Конечно, могут быть такие моменты, когда обе делегации, или в порыве усталости, или по другим причинам, приходят к убеждению, что им дальше нельзя сговориться, но потом через день или неделю, они опять в состоянии начать переговоры. Но тут было официальное заявление, что переговоры сорваны. Я должен заявить, что у нас лично не было ни малейшего сомнения, что хотя переговоры возможно будет впоследствии возобновить, но для этого нужно будет созывать новую конференцию. 4-х месячный усиленный труд, — календарным пределом которого было закрытие парламента, так как правительство должно перед парламентом давать отчет о результатах переговоров, оно в течении 4-х мес. откладывало этот отчет — пропал даром и для нас и для Англии. Но в этот драматический момент наших переговоров вмешался новый фактор, спасший положение.
Я Вам уже говорил о трудностях, которые нам вообще приходилось испытывать в Англии во время переговоров, но я должен сказать, что мы имели союзника, и этим союзником был английский рабочий класс в лице своих профессиональных организаций и в лице Рабочей Партии в парламенте. Мы в Англии, конечно, соблюдали все правила и все обязательства, которые налагало на нас наше официальное звание делегатов Советского Правительства, а также английское гостеприимство. Но мы открыто были в постоянном контакте с представителями рабочего класса, с рабочими депутатами, с рабочими журналистами и с Исполнительным Комитетом Рабочей Партии. Они интересовались ходом переговоров. Для них русско-английское соглашение было вопросом колоссальной политической важности. Они часто совещались с правительством, выражая свои соображения, и во все время переговоров был постоянный контакт также и с ними. Срыв переговоров, происшедший 6-го августа, вызвал среди Рабочей Партии самое глубокое недоумение. Причина срыва — 14-ый пункт о крупной собственности — для Рабочей Партии являлся не плюсом, а мог являться только минусом. С другой стороны, правда, старались в печати и другим путем свалить на нас всю ответственность и представить наше поведение в неверном свете. Говорили: знаете в чем сущность стремлений большевиков? Большевики хотят дать концессию одному или двум крупным собственникам, в роде Уркварта или кого нибудь другого, а всем остальным, в том числе и ряду совершенно разорившихся английских граждан, они ничего не хотят дать. Но Рабочее Правительство не может жертвовать интересами английских граждан, оно не может признать принцип равенства. Таким образом, борьба вокруг 14 пункта явилась как будто бы борьбой между сторонниками демократии и сторонниками Уркварта или какого-нибудь другого крупного собственника. Конечно, нетрудно было Исполнительному Комитету Рабочей Партии понять, что такое изображение причины срыва не соответствует действительности. Приписываемое нам намерение было вымышленным.
Вечером 5-го августа наша делегация была приглашена в английский парламент. Имело место заседание вместе с Исполнительным Комитетом Рабочей Партии. На этом заседании нами был сделан доклад относительно причин срыва. Мы представили все наши формулы и очень откровенно и чистосердечно заявили, почему мы не можем принять точки зрения английской делегации. Мы не можем формально признать права собственников по двум соображениям. Во-первых, мы не можем создавать прецедента для других государств и, во-вторых, мы не считаем, что национализация является незаконным действием. Признать английскую точку зрения — это значит расписаться под признанием, что совершенная нами национализация была актом произвола. Мы на это не можем пойти. На вопрос, согласны ли мы, чтобы Исполнительный Комитет Рабочей Партии явился перед правительством для того, чтобы снова открыть дверь для переговоров, мы ответили, что такая роль могла бы быть неправильно истолкована со стороны правительства, которое усмотрело бы в таком шаге готовность с нашей стороны итти на уступки. Но мы пришли к последнему пределу уступок. Шаг Исполнительного Комитета мыслим и целесообразен только при условии, что Исполнительный Комитет будет разделять нашу точку зрения.
Делегация Исполнительного Комитета отправилась к тов. министру Понсонби. Среди членов этой делегации была и присутствовавшая здесь тов. Лоренс. Делегация через час явилась к нам с заявлением, что Понсонби со своей стороны также конечно понимает глубоко-принципиальную разницу между двумя точками зрения, что возобновление переговоров является желательным для английского правительства и что английская делегация постарается в новой формуле примирить интересы обеих стран. Я не буду описывать подробности дальнейших переговоров, имевших место в течение среды, а также не буду описывать те настроения, которые вызвали в английской печати и в иностранной печати последние переговоры между нами и английской делегацией. Когда стал известен срыв, это вызвало неистовую радость во всей консервативной английской печати, во всей мировой капиталистической печати. Вечерние издания английских газет, а потом утренние газеты, в среду, когда фактически переговоры снова начались, были заполнены статьями, которые кадили фимиам английскому правительству, что оно, как рабочее правительство, убедилось в том, что нет никакой возможности сговориться с советским государством и что, таким образом, весь мир получил новое доказательство, что единственная политика, применимая к нам, — это политика полной нашей изоляции. Французская печать с своей стороны также торжествовала, находя в срыве нашей конференции новый аргумент против Эррио, о котором говорилось, что он собирается в ближайшее время признать Советский Союз. Белогвардейская печать, — о ней вы сами можете судить, — крупными и жирными буквами печатала сообщения о крахе англо-советских переговоров. Да, белогвардейцы заранее постарались обеспечить будущее монархическое правительство от обязательств, которые мы могли бы принять в Лондоне, и в английских газетах было напечатано заявление какой-то монархической организации, что будущее правительство России не будет признавать договора, заключенного между Английским правительством и Советским правительством.
Вы можете себе представить, какое замешательство, какое негодование проявили те же самые газеты, когда на другой день было сообщено, что англо-советские переговоры возобновились, что договор заключен и что в тот же день о нем будет сделан доклад в парламенте.
«Последние Новости», которые накануне печатали хвалебную статью по адресу английского правительства, на другой день печатали статью под заголовком «Из под палки», и здесь все негодование органа Милюкова было направлено против английского правительства и против английского премьера. В парламенте в течение двух дней были бурные дебаты по поводу заключения договора. О них вы знаете из телеграмм. Следует только упомянуть, что когда представители рабочего правительства, Макдональд и Клейнс, заявили, что если оппозиция желает, правительство готово по вопросу о нашем договоре итти на суд избирателей, это заявление подействовало очень охлаждающим образом, и первые попытки заставить правительство не подписать договор оказались неудачными. Правительство заявило, что оно подпишет договор, который действительно был подписан в пятницу 8-го августа.
Каковы перспективы нашего договора? Я ограничусь короткими замечаниями. У нас, работавших в течение четырех месяцев в Лондоне, есть твердое убеждение, что договор будет ратифицирован правительством, т.е. что парламент не выскажется против ратификации договора. Формально договоры в Англии ратифицируются правительством. Правительство, подписавшее раз, не имеет мотивов не дать ратификации, но между подписанием договора и ратификацией должен пройти 21 парламентский день. Если парламент созовется в конце сентября, тогда договор со стороны правительства законным образом может быть ратифицирован в конце октября. Если парламент будет созван в конце октября, договор будет ратифицирован в конце ноября. Но, конечно, английский парламент, хотя он формально и не ратифицирует договор, он может, на основе той пословицы, которая говорит, что английский парламент может делать все, кроме того, чтобы превратить мужчину в женщину и женщину в мужчину, понятно, он может поставить вопрос доверия или недоверия правительству. Он может требовать, чтобы тот или иной пункт договора был бы изменен.
Протесты поднимались против гарантии нашего займа, так как в представлении английских буржуазных руководителей гарантии государственного займа социал. правительству являлись в их глазах революционным актом.
Как нужно расценивать эти протесты? Действительно ли правительство будет в меньшинстве? Формально оно является и теперь меньшинством и существует голосами той или иной из оппозиционных партий, главным образом при поддержке либералов. Вопрос сводится, значит, к тому, действительно ли возьмут на себя консерваторы и либералы ответственность за провал правительства с риском отвечать перед избирателями, или, если они в общем согласятся с договором, решатся ли они внести в договор такие изменения о которых они говорили в последние два дня. Я лично считаю, что та кампания, которая началась в печати и продолжается теперь, и которая началась в парламенте против договора, преследует две тактические цели:
1) Оппозиция хочет натравить буржуазию против рабочего правительства.
2) Эта кампания имеет целью заставить нас в дальнейших переговорах быть гораздо более уступчивыми.
«Если вы нам не дадите то, что требуется, ваш договор не будет ратифицирован». Вот смысл этой кампании. Очень интересно отношение ко всему этому Ллойд-Джорджа. Когда ему стало известно о разрыве переговоров, мне сообщили, что Ллойд-Джордж был очень возмущен и заявил, что он собирается выступить с самой страстной речью против правительства за срыв переговоров. Спустя два дня он действительно выступил с такой же страстной речью, но уже за то, что договор был подписан.
Нашим несчастьем было то, что вождь либеральной партии Асквит по случаю болезни отсутствовал из парламента. Нужно сказать, что громадное большинство либеральной партии не идет за Ллойд-Джорджем. Я могу еще прибавить, что и среди тех консервативных депутатов, которые выступали против договора, были такие, которые давали нам совет, как писать этот договор для того, чтобы он был принят. Вот почему я считаю, что вся эта кампания против договора уляжется и он будет ратифицирован. Срыв договора имеет отрицательные стороны и для Англии.
При подписании договора, когда мы обменялись речами с премьером Макдональдом, мы в ответ на его ссылку, что договор встречает оппозицию в парламенте, заявили, что и у нас наш договор будет подвергнут большому критическому обсуждению, и мы сейчас не можем ответить ни за то, к чему придет ЦИК Союза, ни за то, что будет дальше в этом смысле выявлено с нашей стороны. И с нашей точки зрения имеется ряд пунктов, которые нас не удовлетворяют. Сегодня в своей речи я вам ни одного раза не заявил, что заключение этого договора есть для нас победа? Нет, товарищи, здесь победы нет ни на той, ни на другой стороне. Нам нужно все время иметь в виду и твердо знать, что этот договор есть компромиссный договор. Только на полях сражения пишутся договоры в интересах какой-нибудь одной стороны. Но эти договоры не являются прочными именно потому, что они преследуют интересы одной стороны. Повторяю, такие договоры прочными быть не могут, потому что они, оставляя с одной стороны обиженных, подготовляют почву для нового разрыва, недовольства и войн. Нам такого договора не нужно, нам не нужно более возвращаться к практике так называемых «мирных» договоров, которые заключались в течении последних пяти лет и выполнение которых, как показали события, невозможны. Мы заявили, что если английская сторона пойдет на изменение статей в договоре, то это развяжет руки и нам.
Нератификация или изменение договора, что, по-нашему, равносильно его нератификации, будет во вред английским держателям наших бумаг, а также английским собственникам. Они потеряли бы ту возможность, которую им дает этот договор, договориться с нами. Без договора они решительно ничего не получают. Договор этот дает возможность их мечтаниям воплотиться в факт. В этом отношении тоже была проделана громадная работа. Я говорил, что второй договор должен заключать цифры, но если первый договор не будет ратифицирован, то делается невозможным и второй. Спрашивается, какая английская партия возьмет на себя ответственность за срыв договора? А если это так будет, то и Сити, и печать, и консерваторы, и либералы, которые все время говорили от имени держателей ценных бумаг и от имени собственников, окажутся врагами и тех и других. То же весь мир скажет. Их цель была не удовлетворение интересов своих граждан, а, ссылаясь на эти интересы, вести в сущности политическую классовую борьбу против существования советского правительства.
Товарищи, я должен Вам сказать, да и Вы все вероятно знаете, что английская буржуазия не такова, чтоб она могла сквозь пальцы смотреть на наши отношения с Англией. Перспективы, которые открывает наш договор с Англией для английской торговли таковы, что английская консервативная политика сначала десять раз задумается, прежде чем решится сорвать этот договор. Да как же иначе может быть: в Англии сейчас резко стоит вопрос о дешевом хлебе и о дешевом лесе. И особенно последний вопрос в Англии важен в настоящий момент, когда она должна строить сотни тысяч домов.
На нашей Конференции был ряд политических вопросов; я к ним также не могу возвратиться подробно, но и эти политические вопросы, представляющие большое принципиальное значение для нас, мы не могли, к сожалению, сделать объектами длительных переговоров. Нам пришлось ограничиться только декларацией на последнем заседании Конференции. К политическим вопросам мы согласились вернуться после Конференции; но то, что мы сделали — наша декларация — это есть для нас как бы собирание аммуниции для будущих состязаний. Мы заключили торговый договор, который признал монополию внешней торговли, неприкосновенность торгпредства, дает нам преимущество поощрения внешней торговли, т.е. закон, на основании которого даются долгосрочные и краткосрочные кредиты тем обществам, которые торгуют с Советским Союзом. Мы заключили еще рыболовную конвенцию, которая сводится к тому, что решение вопроса о территориальных водах, которые являются вопросом международным, отсрочен, но в той зоне, о которой была речь в ноте Керзона, согласились и приняли ряд мер, защищающих интересы русских поморов. Это есть крупный факт в наших переговорах. Устраняется возможность трений, дается право Советскому государству составлять протоколы против английских рыболовов, которые нарушают конвенцию. Мы восстановили целый ряд политических, технических, экономических договоров, которые имеют значение, и, наконец, английское правительство отказалось от всяких претензий на остров Врангеля и, таким образом, устранились те трения, которые были в прошлом году. Для нас нет никакого сомнения, что английское и советское соглашение является основой для укрепления наших экономических связей с капиталистическим миром. Капиталистический мир мы обойти не можем. Страна, как наша, которая должна получать средства от вывоза своих товаров, должна свои отношения с капиталистическими государствами, т.е. с государствами, имеющими другую структуру, регулировать; и вот этот договор является первой серьезной попыткой поставить эти отношения на твердую почву.
Перспективы, которые здесь открываются, громадны. Эти перспективы, конечно, еще больше укрепятся, когда будет заключен второй договор; но англо-советское соглашение имеет и другое значение. Я думаю, это значение не только не меньше, но по тем перспективам, которые открываются перед нами, еще больше, чем экономический характер договора. Англо-Советский договор был заключен между социалистическим правительством Союза и между рабочим правительством Англии, а эпизоды и факты, которые я привел, показывают, что он был заключен при самом активном содействии английского рабочего класса в лице его профессиональных и политических организаций. Англо-советский договор есть договор между рабочим классом двух великих стран.
Несомненно, было бы ошибкой забывать, что политические идеи и убеждения английского рабочего класса отличаются от убеждений русского рабочего класса. Он находится, несомненно, под влиянием Второго Интернационала, но характерно то, что несмотря на все препятствия, которые сторонники борьбы против Советской власти хотели поставить перед английским рабочим классом в его стремлении итти на смычку с русским рабочим классом, — несмотря на все препятствия, английский рабочий класс начал ощупью прокладывать дорогу к созданию реального союза между пролетариатом Англии и Советского Союза. И это сотрудничество, которое началось, должно далее развернуться, оно должно довести до конца начавшиеся переговоры и пойти еще дальше.
Его цель — не только сотрудничество между английским пролетариатом и пролетариатом Советской Республики, оно преследует цель гораздо шире и стремится гораздо дальше защищать интересы пролетариата всего мира.
Товарищи, в этом факте сотрудничества между английским рабочим классом и русским рабочим классом наша делегация видит самое существенное приобретение за эти тяжелые и трудные 4-х месячные переговоры.
Доклад тов. Чичерина.
Товарищи, тов. Раковский вам подробно охарактеризовал значение только что подписанного в Лондоне Англо-Советского договора и хотя конкретное соглашение с английскими капиталистами еще предстоит и подписанный договор заключает в себе только принципиальную базу будущего соглашения, тем не менее его значение громадно. И даже в том случае, если потом встанут препятствия в парламенте на пути его ратификации, самый факт подписания английским правительством и Советским Правительством этого договора уже является чрезвычайно крупным событием, я сказал бы даже первым шагом на пути нового этапа наших отношений и значит первым шагом на пути новых мировых отношений.
Действительно, в этом договоре сказано, что он есть тот самый окончательный генеральный договор, который был предусмотрен нашим первоначальным торговым соглашением с Англией. Таким образом, по самому тексту договор этот есть окончательный договор между нами и Англией. Ллойд-Джордж, охарактеризовал наше предварительное соглашение 1921 года как перемирие, причем в этом перемирии, в этом предварительном договоре было сказано, что он заключается до того момента, когда будет заключен окончательный договор; тот договор, который теперь подписан, в своей первой статье говорит, что это есть именно тот окончательный генеральный договор. Итак, впервые за все время существования Советской Республики подписывается с одной из так называемых великих держав договор, который является окончательным мирным договором, в силу его текста, окончательно регулирующим наши отношения к этому государству.
Что по существу этот договор заключает в себе? Во-первых, чего нельзя было до сих пор достигнуть — разрешение вопроса о царских долгах — делается составной частью вопроса о получении нами займа, притом в такой форме, в такой комбинации, что мы получаем от этой сделки реальную выгоду. Получаемые нами выгоды настолько превосходят ту жертву, которая приносится частным признанием, частичным взятием на себя некоторых старых обязательств, что в общем это соглашение, в котором признание частичных обязательств есть составная часть, чрезвычайно выгодно для нас. Это частичное признание старых обязательств в самом тексте договора, подписанного английским правительством, величайшим капиталистическим правительством рассматривается как изъятие, исключение из наших декретов об аннулировании долгов и о национализации собственности. Таким образом английское правительство подписывается под признанием того, что эта частичная уступка является исключением из наших декретов, и тем самым получается международное признание последних. Мало того, что означает та гарантия, которую английское правительство дает нашему займу? Английское правительство, самое сильное, самое богатое, самое кредитоспособное, покрывает и поддерживает всей своей кредитоспособностью нашу кредитоспособность. За все это время, за все истекшие годы нам всегда говорили: признайте ваши обязательства, начинайте по ним платить, возвращайте национализированную собственность или компенсируйте её, а потом, по истечении некоторого времени, позднее, вы получите доверие западных капиталистов и только тогда вы будете получать от них кредиты. Наша кредитоспособность ставилась в зависимость от признания нами долгов, от возвращения национализированной собственности или компенсации за таковую, и только после долгого времени мы могли бы вслед за тем восстановить нашу кредитоспособность, чтобы получать кредиты.
Теперь же, в этом договоре английское правительство немедленно, сейчас, дает нам свою собственную кредитоспособность, оно гарантирует нашу кредитоспособность своей собственной кредитоспособностью. Вот те громадные принципиальные успехи, которые заключаются в этом договоре, независимо от тех конкретных соглашений, которые по этому договору еще предстоят. Этот договор в конечном счете принципиально является международным признанием Октябрьской революции, как базы государственного строя, как базы государства, которое вступает вполне полноправным государством в среду других правительств, с полной ликвидацией последних следов блокады. Вот какое громадное принципиальное значение имеет этот договор, вот как его надо расценивать с мировой точки зрения. Понадобилось почти 7 лет, чтобы дойти до этого результата, дойти до этого принципиального признания полноправного советского государства.
Когда в огне и буре, в момент величайшей мировой катастрофы, в момент смертельной судороги капиталистического мира родилась наша революционная Рабоче-Крестьянская Республика, она была встречена с неслыханным в истории бешенством, озлоблением, всем окружающим миром. Не было вероломства, не было зверства, которое не считалось бы допустимым и даже похвальным со стороны капиталистического мира против нас, этого правительства каторжников, против этого государства бунтовщиков, которые посмели подняться против основ цивилизации, как понимают её имущие классы. Но с первых же шагов наметились две линии: английской и французской буржуазии, хотя по существу и принципиально они были абсолютно солидарны в своем отношении к нашей Республике и революции. Французская линия была линией грубого насильственного подавления всеми возможными мерами Советской Республики, а английская линия, более сложная, была линией попыток внедрения, развращения изнутри советского строя. Очень скоро эти две линии соединились в одну линию — интервенции и блокады, нашествия 14 государств. Но как только грубая интервенция и блокада доказала свою никчемность, сейчас же опять появилась наружу другая линия, которую можно назвать линией Ллойд-Джорджа. Ллойд-Джордж характеризовал её так: надо большевиков обойти, приручить их посредством торговли. Вот та линия, которую вначале, после того как кончилась неудачно непосредственная интервенция, к нам начала применять английская буржуазия, руководимая Ллойд-Джорджем: надо развивать торговлю с большевиками, чтобы их сблизить с буржуазным миром и постепенно их приручить, постепенно в них уничтожить их революционный пыл.
Это характеризует первый период наших отношений с Англией, который был основан на неполной легализации отношений этих двух правительств. Но прошло время. Суровая действительность, растущий кризис, тяжелая безработица, все те мучительные явления, в которых бьется весь капиталистический мир, показали, что на этом нельзя удержаться. И вот происходят первые попытки договориться с нами, как будто бы на почве равноправия, но в действительности с твердым намерением нас закабалить. Начинается эпоха Каннской, Генуэзской и Гаагской конференций.
Во время Генуэзской конференции было как бы ходячей монетой, витала в воздухе определенная атмосфера, наполнявшая конференцию: ходячая истина и атмосфера мирового кризиса. В речах постоянно к этому возвращались и еще больше в тех речах, которые раздавались за кулисами конференции. Ллойд-Джордж выражался в самом пессимистическом духе о будущем Европы. Куда Европа идет? Кризис растет — экономический кризис, политический кризис, надо наконец уладить мировые отношения и для этого необходимо соглашение с великой Советской Республикой. Под впечатлением этих настроений мучительного мирового кризиса на Каннской конференции впервые на бумаге, но только на бумаге, был провозглашен принцип равноправия двух экономических систем, необходимость соглашения между двумя экономическими системами, Советской и капиталистической, путем исчерпывающего договора. Но это осталось только на бумаге. На этой Каннской конференции была принята другая резолюция, которая излагала целую программу закабаления стран, экономически более слабых, причем, конечно, имели в виду Советскую Республику, только не называли её имени, — закабаления под предлогом её экономического восстановления. В этой второй Каннской резолюции развивалась программа восстановления нашего народного хозяйства руками капиталистических государств и капиталистических групп, которые снимали бы с нас сливки и в руки которых шла бы вся прибыль с этого восстановленного нашего хозяйства. Таковы были те планы, которые лежали в основе переговоров с нами в период больших конференций 1922-го года. Ллойд-Джордж, начиная Генуэзскую конференцию, был убежден, что мы приперты к стене. В своей политике по отношению к нам в Генуе Ллойд-Джордж исходил из того, что положение Советской Республики настолько катастрофично, что Советская Республика абсолютно нуждается в соглашении с капиталистическими странами. В своей речи, при открытии Генуэзской конференции, указывая на нашу делегацию, он говорил о том, что надо кораблем руководить осторожно, а то корабль может пойти ко дну и вместе с кораблем все те, которые на нем находятся. Он был изумлен, поражен, глубоко разочарован, когда выяснилось, что Советская Республика вовсе не приперта к стене и что она твердо отстаивает свои основные завоевания. В особенности, после первомайских демонстраций 1922 года во время Генуэзской конференции, Ллойд-Джордж был поражен тем, с какой силой высказывается воля трудящихся масс Советской Республики, не желающих пожертвовать своими завоеваниями, и Ллойд-Джордж в разговоре сказал, что когда будет какая-нибудь конференция, нужно её созвать так, чтобы 1-е мая не пришлось во время конференции. Тот документ, который в Генуе был вначале нам предложен, так называемый лондонский меморандум, исходил из тех же принципов, из которых в свое время исходили при создании контрольных комиссий в Египте, т.е. для того, чтобы кредиторы были удовлетворены, все источники дохода государства должны быть поставлены под контроль международных комиссий, которые будут заботиться о развитии этих доходов с тем, чтобы эти доходы шли в карман международных кредиторов. Это было исходной точкой Генуэзских переговоров. Переговоры продолжались довольно долго и противная сторона довольно много сбавила в своих более чем чрезмерных требованиях, но тем не менее остались основные неприемлемые требования, и до самого момента той Лондонской конференции, которая теперь завершилась, — основными требованиями оставались такие: капиталистические правительства не соглашались отказаться от военных долгов, но соглашались только сократить их. Довоенные долги должны быть признаны и восстановлены целиком, причем требовали даже уплатить %% за истекшие годы. Соглашались только на небольшой мораториум. То, что говорил т. Раковский относительно начала Лондонской конференции, это, были те же самые принципы, с которыми мы столкнулись еще в Генуе. Относительно частной собственности французская точка зрения заключалась в том, что мы должны всем капиталистам иностранцам вернуть их заводы, их собственность. Английская точка зрения заключалась в том, что мы можем заменить возвращение заводов полной компенсацией, но зато мы обязаны все компенсировать. Таким образом кабала иностранного капиталистического гнета была бы увековечена. Генуэзская конференция закончилась предоставлением нам так называемого майского меморандума, в котором проводилась следующая мысль: Россия развивалась в промышленном отношении благодаря иностранному капиталу; теперь Россия разорена, потому что иностранный капиталист исчез, надо возвратить иностранного капиталиста и тогда иностранный капиталист восстановит хозяйство России. Вот та мысль, из которой исходили не в начале, а в конце конференции, в заключительном майском меморандуме Генуэзской конференции. Это показывает, какой громадный путь пройден, если сравнить эту принципиальную позицию держав в конце Генуэзской конференции, позицию, которая оставалась неизменной до самой Лондонской конференции, с тем, что теперь достигнуто. Правительства все время оставались на Генуэзской точке зрения; но та же суровая действительность, которая заставила отступить от точек зрения 1920-21 годов, та же суровая действительность, тот же продолжающийся мировой кризис, то же продолжающееся разложение и внутреннее распадание капиталистического общества, те же основные общие причины продолжают властным языком говорить всем народам.
Эти общие причины выразились, прежде всего, в том левом курсе в создании тех левых правительств, которые мы видим в главнейших странах Запада. Франция, как страна крестьянская, произвела правительство радикалов и социалистов, опирающихся на крестьян и мелко-буржуазные массы; Англия, как страна на 75% промышленная, произвела правительство Рабочей Партии с примесью мелкой буржуазии. Мы видим, что старые твердо стоявшие общества разлагаются, распадаются и что к настоящее время неизбежны правительства, вышедшие из компромиссных образований, как английские правительство и правительство Франции. Этот же кризис и внутренний распад, отражающийся в сознании масс с болезненной силой, играл главную роль на выборах; массы видели, что при существующем положении мирных отношений не обойтись без Советской Республики — это было основным мотивом английских и французских выборов. В Англии глубоко болезненно чувствуется продолжающийся кризис, и чувствуется, что из этого кризиса нельзя выйти без всеобщего мирового урегулирования экономических отношений, т.е. без урегулирования экономических отношений с Советской Республикой и без всеобщего улажения политических отношений. Вот то настроение, которое господствовало и продиктовало правительству политику, результаты которой мы теперь наблюдаем.
Итак, после 7 лет, после того, как по окончании гражданской войны мы пять лет проводили как бы мирный поединок с капиталистическими странами, с которыми до сих пор не было и с которыми только начинается правильное урегулирование отношений, какие теперь результаты после 5 лет этого мирного поединка? Мы можем сказать: «наша взяла», или, по крайней мере, «начинает брать». Мы видим глубокий распад, глубокий кризис в капиталистических странах, а у нас мы видим растущее упрочение, растущую консолидацию нашего строя, крепость Коммунистической Партии, монолитной, тверже чем когда либо руководящей нашей страной, в широких массах которой новый строй все больше упрочивается, в которой хозяйство все больше восстанавливается. Итак, вот уже первые результаты нашего мирного поединка с капиталистическими странами — это растущий распад там, и здесь растущее укрепление и консолидация. Вот с чем мы пришли на эту новую встречу с западным миром, на Лондонскую конференцию. И, с другой стороны, мы — ближайшие союзники и друзья всех угнетенных народов, всех колониальных народов, которых победы мы считаем своими победами, мы видим все большее укрепление и освобождение азиатских колониальных народов от гнета империалистических центров. Победоносная война Турции, укрепление новой буржуазной Персии, растущее движение в Китае против всех империалистов — вот, что происходит перед нами, — укрепление азиатских колониальных народов, наших ближайших друзей и союзников. Вот обстановка, в которой наиболее ярким, наиболее показательным шагом является то подписание договора, о котором Вам сообщал тов. Раковский. И когда мы видим, что Франция, которая в течение 7 лет была нашим непримиримым врагом на всех театрах мировой политики, теперь меняет свою политику, — мы не знаем, как долго мы будем с ней вести переговоры в будущем, но уже основы её политики по отношению к нам изменились, — что после тяжелого конфликта с Германией, который мы пережили, мы вышли из него, упрочив основное: экстерриториальность нашего Торгпредства, и вышли с неизменными дружественными отношениями с Германией; что наш антипод, Муссолини, ведет благоприятную политику по отношению к нам; что новые признания происходят чуть ли ни каждый день; что на Балканах Югославское черносотенно-погромное правительство исчезло и заменено правительством, являющимся первым шагом на пути новой политики соглашения с народами; что с Турцией наши отношения упрочиваются, с Персией мы подписываем торговый договор, в Китае мы выходим на широкую арену тихоокеанской политики, идя рука об руку с Китайским народом, — когда мы видим эту обстановку укрепления нашего международного положения, я бы сказал, роста нашей силы, нашего влияния, нашего удельного веса в мире, эту обстановку, в которой произошло подписание договора, о котором вам докладывали, мы должны сказать, что это есть оселок, пробный камень, испытание нашего строя живой исторической жизнью, оправдание нашего строя, оправдание завоеваний Октябрьской Революции и поэтому признание, путем живой исторической действительности, Октябрьской Революции, то признание, которое оформилось в этом договоре, о котором сегодня докладывали, — вот почему этот факт есть нечто гораздо более крупное и важное, чем те постановления, которые в нем заключаются. Это — верстовой столб на столбовой дороге истории, который указывает, что мы идем по правильному пути, и мы будем продолжать идти в полной уверенности, что мы идем по пути к победе.
Выступление тов. Лоренс.
Я имею счастье и привилегию передать Вам привет Британской рабочей партии и выразить ту радость, с которой мы, члены Британской Рабочей партии теперь смотрим на эту победу, оглядываясь назад на все затруднения и борьбу, через которую мы прошли за эти 4 месяца. Я помню то напряженное состояние, те тяжелые заботы, которые мы переживали; переговоры велись медленно и потом наступал кризис; потом тов. Раковский улетел на аэроплане в Москву и мы ждали, что он принесет нам обратно из Москвы. Он вернулся и все было хорошо, и договор как будто был уже у нас в кармане, и вот наступила эта долгая ночь, когда Конференция заседала и нами товарищи ходили по комнатам палаты Общин и спрашивали: в чем дело и как идут переговоры. Нам отвечали одно: «Конференция все еще заседает». Наступило утро, это ужасное утро, когда мы узнали, что все кончено, что Конференция рухнула и окончилась неудачно; потом начались два дня лихорадочной агитации, пока наконец Понсонби мог выступить в Парламенте; он сказал, что это был лучший момент в его жизни, когда он заявил, что согласие достигнуто и договор подписан. Наступили потом бурные дни в Парламенте, но для рабочего класса это было триумфом, весь рабочий класс с величайшим энтузиазмом и восторгом отнесся к подписанию договора.
Шесть лет мы за это боролись. Эти черные тяжелые годы, когда богатство Англии лилось рекою для того, чтобы поддерживать бандитов, разбойников, нападающих на трудящихся России. После этих тяжелых лет, когда мы делали, что могли, вели агитацию, протестовали, наконец наступили выборы и мы поставили вопрос о Советской Республике на первое место нашей выборной агитации.
Наступили еще раз новые выборы и опять мы поставили этот вопрос на первое место и, когда Макдональд получил власть и признал Советское Правительство, он сделал только то, о чем он сам говорил бесчисленное число раз на платформе избирательной кампании. Это было для него обязательство, которое он должен был выполнить. Если рабочий класс Англии самым настойчивым образом этого требовал, это должно было быть выполнено, и когда Макдональд подписал этот договор, он знал, каковы чувства Английского рабочего класса и Английской Рабочей Партии, и английских профсоюзов, он знал, с каким восторгом они к этому относятся, он знал, насколько каждый мужчина и каждая женщина в английских широких массах за этим следят и считают это величайшим событием. Нет более популярного вопроса, чем этот договор для широких масс Англии. Макдональд знал, подписывая этот договор, что во всей его жизни не было другого акта, который сделал бы его более популярным и глазах английских рабочих масс, чем подписание этого договора.
В октябре, когда будет конференция Рабочей Партии с профсоюзами тогда на этой конференции выяснится, как все массовые организации рабочей партии и профсоюзов относятся к этому шагу Макдональда, к подписанию договора.
В то время, когда английское правительство несло Советской Республике разорение и голод, в эти тяжелые годы ни на одну секунду рабочие Англии не поколебались в своей борьбе, в своей политической линии, несмотря на то, что они ничего не знали, не получали никакой информации из Советской Республики и что их ежедневно кормили потоками клеветы. Глубокий инстинкт рабочего класса Англии оказался сильнее, чем эта клевета и чем отсутствие информации, инстинкт международного братства, без которого не может быть счастья народов. И точно так же, как отделение Советской России от нас через блокаду вело к страданиям и в России и в Англии, точно так же договор и тесные связи между Англией и Советской Республикой должны вести к увеличению счастья самой Англии и Советской России.
Маленький пример: я узнала в Лондоне в отделении Центросоюза, о заказе на сел.-хоз. орудия, данном в город Линкольн, а я знаю хорошо Линкольн, там хорошие механики, прекрасно умеющие производить сельско-хозяйственные орудия, но они были без работы, а благодаря этому заказу, они получили работу, а в России крестьяне получат самые лучшие сельско-хозяйственные орудия.
Я вспоминаю, с какой радостью в Лондоне, в Ист-энде, там где находятся доки и корабли, массы приветствовали, когда в первый раз после многих лет английские суда отправились в Карскую экспедицию.
Что нам предстоит делать теперь? Нам предстоит много работы. Процедура английского парламента чрезвычайно медленная и тов. Раковский испытал это на себе. Если 1-го ноября соглашение не будет заключено, то наша оппозиция за это ухватится. Но я не боюсь голосования. Как английский политик, я могу сказать, что не может быть лучшей платформы в избирательной кампании, как вопрос о договоре с Советской Россией. Я убеждена, что этого не будет. Я убеждена, что они на это не рискнут. Я убеждена, что то, что мы сделали теперь, будет выполнено, но конечно по мере возможности они будут дискредитировать Советскую Республику и рабочее Английское правительство. Рабочие одной страны должны лучше понимать рабочих другой страны. Но чрезвычайно трудно установить истину и узнать, что делается в другой стране. Если бы половину того, что я читала в газетах о России было действительностью, то я не могла бы поехать в такую страну. Когда я читаю русские газеты, то я вижу, что и в России нет полного понимания английского рабочего движения, которое имеет свою историю, свои традиции и которое не так легко понять. Поэтому нам больше надо сближаться, больше вместе работать, чтобы знать друг друга. Когда я теперь ходила по Москве, я видела в садах прекрасные статуи, о которых в Англии ничего не знают, книжные магазины, полные книг, о которых в Англии и не слышали. Прежние русские писатели чрезвычайно популярны в Англии, их читают широкие массы, но в Англии ничего не знают о советских писателях. Нам нужно больше сближаться, чтобы больше знать друг друга и только тогда наши отношения будут прочные.
Я кончаю тем, что, когда я говорю про этот договор, то за мной стоит весь рабочий класс Англии, который с таким же восторгом как я отнесся к подписанию договора. Теперь мы чувствуем, что все то, что мы обещали, начинает выполняться.
За мной звучит голос английского рабочего класса, который протягивает руку рабочим России и, когда я говорю вам, что я вместе с вами радуюсь одной радостью, то это значит, что со мной радуется весь рабочий класс Англии.
Заключительная речь т. Каменева.
Товарищи, переговоры с Англией еще не закончены. Тот договор, который мы сегодня рассматривали, заключает в себе постановление, которое предусматривает дальнейшее продолжение переговоров и только на пути дальнейших переговоров можно ожидать дальнейших деловых соглашений, экономических договоров, которые бы действительно, на путях хозяйственного развития, помогли бы нашему и английскому хозяйствам. Но чем бы ни закончились предстоящие нам уже переговоры, чем бы и какими путями ни пошло дальнейшее развитие переговоров между Советским Союзом и Англией, мы во всяком случае в этом документе, который привез нам т. Раковский, имеем важнейший документ, на страницах которого записан несомненно поворотный момент во всем мировом положении нашего Союза. Одна из крупных мировых капиталистических держав и несомненно сильнейшая и крупнейшая мировая колониальная держава — Англия, на седьмом году торжества пролетарской революции на одной шестой части мира, должна была этим актом признать, что пролетарская революция и пролетарская власть пришли в мир, стали реальностью, стали неоспоримым фактом, перед которым должно склониться враждебное сознание всего капиталистического мира. Это, первый международный договор, акт мировой политики, в котором то, что мы с вами сделали — отобрание богатств у класса эксплуататоров и передача этих богатств в руки трудящихся масс закреплены, как факт непреложный и не подлежащий изменению, как факт, который входит тем самым в мировую историю. В этом акте международной политики то, что мы с вами сделали 7 лет тому назад — низвержение власти императорской династии и власти буржуазии закреплено и признано, как факт мировой политики, из которого нужно исходить, которого нельзя уже оспаривать и, наконец, товарищи, факт объединения громадного количества трудящихся разных национальностей как единый социалистический союз, создание неслыханной до того формы государственного устройства в виде свободного Союза Советских Социалистических Республик, тоже внесен в основные документы мировой международной политики и скреплен пером министра Великобританского императора. Для того, чтобы это перо расписалось на этом признании, которое заключает в себе пророчество поражения всего капиталистического мира, потребовалось 7 лет героической борьбы союза рабочих и крестьян, 7 лет преданности своему делу, 7 лет братского союза всех народов, населяющих наш Союз и вот эти халаты, которые руками своего представителя, рабочие и крестьяне Бухары, Хорезма и Туркестана, расположенных на границе, которой мы соприкасаемся с колониальными владениями Великобритании, эти халаты свидетельствуют о том, что этот союз — союз нерушимый, нерасторжимый союз, который может заставить прислушаться к своим требованиям все капиталистические силы старого мира. Мы этим договором заставили признать нас как факт. Я думаю, непродолжительны те годы, когда мы заставим весь мир признать нас не только как факт, но как торжествующее начало для переустройства всего мира. Товарищи, в дополнение к принятой уже резолюции, я предлагаю Моссовету выразить свою братскую благодарность за ту работу, которая была проведена нашей делегацией в Лондоне. Мы оторвали товарищей от ряда дел, мы составили делегацию так, чтобы она была действительно делегацией рабочей страны, мы включили в эту делегацию работников различного рода оружия, мы во главе этой делегации поставили всем вам известного т. Раковского. И мы можем сказать, они работали недаром и хорошо постояли за то дело, которое мы поручили им.
Резолюция пленума Моссовета.
Заслушав доклады председателя советской делегации на англо-советской конференции т. Раковского, наркоминдел т. Чичерина и члена исполкома британской рабочей партии т. Лоренс о подписании англо-советского договора, могущего послужить базой дальнейших отношений между Англией и СССР, Моссовет констатирует, что этот договор является крупнейшим фактом на пути укрепления международного положения Советского Союза. Моссовете удовлетворением подчеркивает, что в этом международном акте закреплены основные экономические завоевания Октябрьской революции — аннулирование долгов и национализация крупной промышленности и земли.
Активное участие английского организованного пролетариата в лице Рабочей Партии и профсоюзов в деле заключения договора является одним из крупнейших проявлений международной классовой солидарности рабочих. Начатое, таким образом, практическое сотрудничество английских рабочих и трудящихся масс Советского Союза в своем практическом развитии неминуемо отразится на ходе мировых отношений в интересах трудящихся масс всех стран.
Ожидая от высших органов Союза детального рассмотрения договора до его утверждения, Моссовет приветствует твердость советской делегации в отстаивании интересов Советской Республики и завоеваний революции и выражает уверенность, что при предстоящих еще переговорах советская делегация проявит ту же твердость, соразмеряя неизбежные в интересах соглашения уступки с реальными выгодами от последнего для трудящихся масс Союза и для развития нашего хозяйства.
Моссовет считает: что во всех переговорах, которые в дальнейшем предстоят между Рабоче-Крестьянским правительством Советского Союза и правительством Англии, представители СССР обязаны исходить из непоколебимости наших законов о национализации земли и частной собственности, и как в установлении предусмотренных предварительным договором соглашений, так и в предоставлении концессий, Советское правительство должно исходить из непреложности этих законов.
Моссовет уверен, что правительство СССР как всегда, так и в этих переговорах будет исходить из полной недопустимости и абсолютной невозможности возложения в какой-либо форме новых тягот на трудящихся Советского Союза.
Московский Совет — представитель всех трудящихся столицы Союза — посылает свой братский привет английскому пролетариату и рассчитывает на его дальнейшую поддержку в укреплении сотрудничества между Англией и Советским Союзом.