«Межрайонка» (1911-1917 г.г.). (Воспоминания.)

«Пролетарская революция», 1924 г., №1 (24), №2 (25).

I. Петербург 1911—1912 г.

I.

В августе 1911 г., отбыв трехлетнюю административную» ссылку (в Пинежском уезде Архангельской губ.), я приехал в Петербург. Вместо паспорта я имел, как полагается всякому ссыльному, проходное «свидетельство на родину», т.-е. в Двинск. Прожив в Петербурге нелегально пару дней, я направился в. Двинск, где отбыл так называемый «ратнический сбор» (месяц военной муштры).

Из старых товарищей в Двинске к этому времени уже почти никого не было.

Партийная организация влачила жалкое существование; продолжал работать все тот же Самуил Тельзнер и несколько учащихся; старые рабочие, за исключением небольшой группы железнодорожников, державшихся крайне обособленно от «города», отошли от партии. Военной организации не существовало; у комитета были лишь отдельные связи с казармой. Столь же плачевно обстояли дела и других революционных организаций. Социалисты-революционеры, поалей-ционисты, сионисты-социалисты сошли на-нет; сколько-нибудь крепко держался лишь имеющий колоссальные связи в еврейской ремесленной массе «Бунд».

Получив паспорт и удостоверение об отбытии ратнического сбора, я осенью вернулся в Питер уже как совершенно легальный гражданин. В это время в Петербурге жили мои старые товарищи: Анна Ивановна Войтик, бывший член Двинского Комитета, её брат Петр (прекрасный агитатор, пользовавшийся большим авторитетом в рабочих массах в Двинске в 1905 г.); Иван Петрович Павлуновский (сейчас член РКП, заведовал летом 1919 г. Особым Отделом ВЧК, ныне работает в качестве уполномоченного Госполитуправления по Сибири).

Павлуновский в 1910 г. вернулся из Вологодской ссылки, куда был отправлен по делу курской военной организации РСДРП. Мои впечатления от кратковременного знакомства с ним (в 1906 г. вместе просидели недели полторы в Вологодской пересыльной тюрьме) были наилучшие. Павлуновский ехал в ссылку таким же молодым человеком, как я. Он был полон энергии и веры в дело революции. Откровенно говоря, направляясь в Петербург, я возлагал большие надежды на то, что мне удастся войти в партийную работу именно через указанных товарищей. Однако я ошибся. «Петр» совершенно отошел от движения; Анюта также; под её влиянием уклонялся от партийной работы и И. П. Павлуновский.

Единственное, что я получил от этой группы — связь с Владимиром Абросимовым (работал в Двинске в качестве профессионала в 1906—1907 г.г.; после февральской революции оказался в списках провокаторов). Последний работал на заводе Речкина за Московской заставой, имел крупные связи с рабочими, главным образом легальными организациями. Его жена Таня (работница-деревообделочница, была членом Двинского комитета в 1906—1907 г.г.), совершенно отошла от работы и целиком отдала себя хозяйству и детям.

Единственная моя надежда была на Владимира. Связи с партийной организацией из ссылки я не получил, и потому мне приходилось, уподобляясь «следопыту», разыскивать их самому. Первая встреча с Абросимовым произвела на меня тяжелое впечатление. Он сильно опустился, стал ярым ликвидатором, и, конечно, мы сразу столкнулись с ним как представители разных партийных течений. Связей с большевиками Абросимов имел немало, но не спешил знакомить меня с ними, не желая, как он говорил, «усиливать своих врагов».

Мои попытки, ввиду отсутствия связи с организацией, создать из группы старых партийных работников, о которых я говорил выше, инициативную соц.-демократическую нелегальную организацию не увенчались успехом. Более того, мои личные отношения с ними несколько испортились, ибо Анюта «возненавидела» меня за то, что я подбиваю Ивана Павлуновского на нелегальную работу.

Таким образом мне пришлось окончательно махнуть рукой на этих товарищей (воскресших для партии и революции лишь после февраля 1917 г.). Осенью я начал захаживать в редакцию газеты «Звезда», где познакомился с Александром Михайловичем Новоселовым, старым партийным работником-большевиком и с Константином Степановичем Еремеевым.

Однако мне, как незнакомому человеку, было крайне тяжело заводить с ними разговоры о партийной работе. Я боялся, как бы они не увидели во мне провокатора. Лишь после трехмесячного знакомства я вошел в доверие у А. М. Новоселова и начал приобретать через него некоторые партийные связи.

В феврале—марте 1912 г. я познакомился с Николаем Павловичем Богдановым (в то время работал в союзе деревообделочников в качестве секретаря; впоследствии оказался провокатором) и его группой. Николай Павлович был лидером так называемой «центральной группы» организации, насчитывавшей несколько десятков рабочих и имевшей довольно значительные связи в массах. Однако, в «центральную группу» меня не потянуло. Сам Богданов, суетливо нервничающий, много говорливый человек, произвел на меня очень неприятное впечатление. Его сугубая неконспиративность (на самом деле это были просто методы работы охранника), горы нелегальной литературы в квартире, массовое хождение к нему самых разнообразных лиц — заставили меня отойти от Богданова и его группы в сторону.

Кроме «центральной группы» летом 1912 г. в Петербурге функционировали еще следующие с.-д. организации: «Петербургский Комитет Р.С.-Д.Р.П.» (большевиков) и «Инициативная группа Р.С.-Д.Р.П.» (меньшевики).

П.К. имел очень мало работников, частые провалы обессиливали организацию, и в результате работа велась крайне несистематически. Однако, «фирма» Петербургского Комитета пользовалась у рабочих большим доверием; долгие годы энергичной работы большевиков в Петербурге не прошли бесследно. Беда П.К. заключалась в отсутствии сплоченной авторитетной «верхушки»; «цекистски» же настроенная масса имелась во всех районах.

По свидетельству т. Сергея Медведева, летом 1912 г. активно работали в П.К. Игнатьев (рабочий Пороховских заводов), и Адриан Иванов (рабочий-путиловец), Кудряшев. Работа П.К-том, однако, велась крайне слабо, районы были разобщены.

Что касается «Инициативки», то она, как раз, наоборот, имела крепкий штаб и несравненно более слабые, чем у П.К. связи в районах; в некоторых районах «инициативники» исчислялись единицами. Возникла «Инициативка» в 1911 г. Наиболее видными и энергичными её членами были: В. Абросимов (рабочий завода Речкина, провокатор), Брагинский (литератор), Чиркин (рабочий, сейчас член Р.К.П.), Матюхин (рабочий электрической станции 1886 г.); Кузьмин (рабочий Трубочного завода); еще, кажется, Лабутин (рабочий, секретарь Петербургского союза металлистов).

«Инициативка» была объединением левого крыла петербургских меньшевиков. В апреле инициативка» созвала широкое массовое собрание (на Б. Гребецкой) для обсуждения вопроса об организации единой рабочей газеты. От большевиков выступали на этом собрании в числе других т. М. И. Калинин, Кудряшов, Шкапин («Жорж», знакомый мне по пинежской ссылке старый партиец, прекрасный товарищ).

Я поставил своей целью получить связи с подлинно-рабочими элементами. После долгих усилий это, наконец, мне и удалось. Всё тот же А. М. Новосёлов познакомил меня с группой старых рабочих Нарвского района (из них помню очень ясно товарищей Костюкова, Егорова). Они стояли вне партийной работы лишь потому, что П.К. большевиков фактически являлся в это время фикцией и в частности в Нарвском районе не вёл никакой работы.

II.

Ленский расстрел дал сильнейший толчок массовому движению рабочих, и Петербург был свидетелем, давно невиданных зрелищ многотысячных митингов (за «заставами»), протекавших на глазах у конных жандармов и городовых. На двух таких митингах приходилось выступать и автору настоящих строк. Последний митинг, вернее массовка, за Московской заставой носил дискуссионный характер: мы спорили о роли профсоюзов и партии в рабочем движении. От меньшевиков выступал Владимир Абросимов, от большевиков — я. Настроение участников массовки было на нашей стороне. Абросимов, уходя с собрания вместо со мною, свирепо ругался и говорил: «Всюду вы, черти, лазаете». Думаю, однако, что выдал он меня охранному отделению не исключительно в интересах своей партии. Примерно в мае, в помещении редакции «Правда» состоялось созванное по моей и А. М. Новоселова инициативе собрание группы партийных работников. Помню, что на нем присутствовали: ветеран партии и революции Михаил Степаныч Ольминский, А. М. Новоселов, рабочий Пороховских заводов Игнатьев (позже оказался провокатором) и еще несколько человек. Говорили мы о восстановлении партийной работы в Питере. Было решено устроить ряд собраний по районам. Игнатьев предложил свои услуги по части организации их в Пороховском районе. Действительно, он организовал, насколько помню, два—три довольно многочисленных собрания с самым пестрым в смысле фракционности составом. Были на этом собрании отдельные меньшевики и в частности лидер их «Роман» (бывший член ЦК Р.С.-Д.Р.П.), Кудряшов, большевик, о котором тогда ходили нехорошие слухи, Сергей Медведев (с ним я познакомился у моего товарища по ссылке, рабочего Ивана Конст. Михайлова) и еще ряд других лиц. Пользы от этих собраний не получилось ни на грош. Тогда я решил целиком уйти на работу в Нарвский район; поставить в нем партийную организацию и уже на этой базе развернуть работу в общегородском масштабе. В Нарвском районе работа пошла прекрасно. Такие старые, преданные, опытные работники, как тов. Егоров, старик Костюков и др., имея колоссальные связи в районах и пользуясь огромным влиянием среди рабочих, быстро сорганизовали ряд партийных кружков на Путиловском заводе (по мастерским; у Тильманса; на Химическом Тентелевском заводе). В общем, насколько я помню, летом 1912 г. наша Нарвская организация насчитывала около 100 человек. Функционировало 7—9 кружков низшего, среднего и высшего типа.

Представители кружков составляли Нарвский районный Комитет Р.С.-Д.Р.П. Комитет наш никакая высшая партийная инстанция не утверждала, да за отсутствием таковой не могла утверждать. То было время, когда планомерная партийная работа отсутствовала и «кто палку взял — тот был капрал».

Так как время было летнее, то квартирная проблема нами решалась крайне легко. Мы собирались в рощах и лугах за Нарвской заставой. Шпионам проникнуть туда было очень трудно, ибо район был сугубо рабочий, и редкий шпик «долетал» до гущи рабочих кварталов.

В мае же или в июне нами был издан первый, технически прекрасно исполненный листок. Говорилось в нём о задачах рабочего движения в России, конечно, о Ленском расстреле, о необходимости воссоздания нелегальной партии.

Листок был написан мною; организацию печатания его взял на себя А. М. Новоселов, сумевший через знакомых печатников издать наше воззвание в какой-то легальной типографии. Листок, был отпечатан примерно в 1.000 экз. и разошелся по Петербургу очень широко.

Группа Н. П. Богданова, с которой мы не имели никаких организационных связей, узнав о том, что Нарвский район стал на ноги, снова начала делать всяческие попытки связаться с нами организационно. «Центральная группа» состояла из очень пестрых элементов («впередовцы», в их числе Н. П. Богданов, большевики ленинского типа, наконец, меньшевики). Группа Богданова, связавшаяся к этому времени с представителями меньшевистского О. К., всячески хотела добиться того, чтобы наша организация послала своего представителя на предстоящее «Августовское совещание», (меньшевики, впередовцы, троцкисты, бундовцы).

Помню, что на квартире Марии Васильевны Журавлевой меня познакомили с какой-то партийной работницей из кругов О.К., она меня долго и безуспешно убеждала принять участие в указанном съезде. Наш Нарвский комитет единогласно высказался против контакта с августовским блоком.

В июне этого же года мы связались с Невским и Московским районами. В Невском была незначительная, но довольно крепкая партийная группа, существовавшая так же автономно, как и наш Нарвский район.

Наши планы собирания Петербургской организации как будто начинали осуществляться. Однако охранное отделение не дремало и 16 июня произвело довольно крупные аресты среди деятелей петербургского революционного движения. В числе прочих был арестован и я. Недели две мне пришлось посидеть в Коломенском полицейском управлении, где я познакомился с группой работников автономного Нарвского района. Помню из них очень ясно могучую фигуру т. Сироты, затем т. Козловского.

Видимо, охранке не удалось проникнуть в Нарвский район, ибо, кроме меня, никто из него не был арестован. Никаких сколько-нибудь конкретных улик охранка не могла мне предъявить. В конце концов вышло довольно оригинально, когда в Губернском Жандармском Управлении мне заявили, что я был связан с Петербургской инициативной группой меньшевиков.

Просидев несколько месяцев в предварилке, я был освобожден, но с так называемыми «пунктами». Кажется, их к этому времени было 64. «Пункты» это —те места, в которых крамольные лица не имели права на жительство.

Своей резиденцией я избрал, как это делали многие «поднадзорные», Лигово (в десяти верстах от Петербурга). Партийную работу мне пришлось временно прекратить. Подневольно безработное, в партийном смысле, время я провел, интенсивно работая в «Правде» и в марксистском журнале «Просвещение»*. В марте 1913 г. я решил покинуть прекрасные лиговские места и скрылся с горизонта охранки в г. Бобруйск Минск. губ., где и прожил до осени 1913 г.

* Юренев не выясняет, работал ли он в нефракционной «венской» газете «Правда», которую с 1908 г. до 23 апреля (6 мая) 1912 г. издавал Л. Троцкий, или в большевистской легальной «Правде», которую в апреле 1912 года запустил В. Ленин. Поскольку в течение статьи он неоднократно подчеркивает свою идейно-политическую близость к большевикам, эта неопределенность говорит за то, что он в этот период (1912 год) поддерживал «венскую» «Правду». Журнал «Просвещение» был ежемесячным легальным журналом под редакцией А. М. Горького и выходил с конца 1911 г. до начала Первой Мировой войны. Журнал избегал фракционных разборок. — Искра-Research.

II. Возникновение „Межрайонки" и ее работа в 1913 — 1914 г.г.

I.

Вернувшись в конце октября в Петербург, я снова сделал попытку привлечь моих старых товарищей (Анюта Войтик, Павлуновский и др.) к партийной работе.

Попытка окончилась решительной неудачей. Лишь мой старый товарищ по Двинской организации учащихся Мария Яковлевна Ратнер (курсистка-бестужевка, партийная кличка «Мара») выразила желание пойти в подполье.

Возобновив связь с А. М. Новоселовым, я через него познакомился с депутатом III Гос. Думы Николаем Максимовичем Егоровым, меньшевиком, но в сущности хорошим революционным социал-демократом, объединенчески настроенным. Во время наших частых встреч мы многократно с ним и Новоселовым обсуждали острый вопрос того момента, вопрос о партийном строительстве в России.

Разделяя основную политическую линию Петерб. Ком. большевиков, мы отвергали многие из его методов работы. Кроме того, мы отказывались «признать» большевистскую конференцию 1912 г. конференцией всей Р.С.-Д.Р.П. Наконец, мы крайне невысоко расценивали истинную силу Петербургского Комитета.

В результате долгих бесед и дискуссий мы решили начать строительство новой партийной организации, независимой от П.К. и от «Инициативки». В основу нашей работы мы положили принцип объедения большевиков и революционных с.-д. В отношение к меньшевикам наша позиция была совершенно определенная: мы были за единство с теми из них, кто признавал нелегальную партию и общепартийные решения до последней, общей конференции в 1908 г.

Создавая новое организационное тело, мы естественно натыкались на упреки в расширении и углублении партийного раскола.

Исходные наши положения была таковы: 1) партии нет — её необходимо строить, 2) фракции слабы, 3) тяга у рабочих к единству огромная (примеров этой тяги имелось очень много), 4) раз партия воссоздается, то строить ее нужно на здоровой основе снизу, ломая фракции и сплачивая рабочих-партийцев.

Наш план единства партии был бы абсолютно невозможен в 1906 г. перед Стокгольмским об’единительным съездом, когда фракции были сильны и каждая из них фактически была партией, ведшей широкую работу. Теперь же «3-я фракция», явилась тем цементом, который мог бы спаять значительную массу как большевиков, так и меньшевиков-партийцев. Здесь я должен сказать, что наша организация (вопреки утверждениям некоторых товарищей) возникла не путем откола от уже существующих фракций. В отколе обвиняло нас и охранное отделение. Вот что говорилось в докладной записке охранки по делу о Междурайонном комитете:

«В последних числах марта месяца минувшего 1914 г., наряду с воззваниями других подпольных организаций, призывавших рабочих к забастовкам и демонстрациям ко дню годовщины «Ленских событий» (4 апреля) впервые, по данным секретных осведомительных источников, появились в Петрограде печатные воззвания от имени новой и до того времени не заявлявшей о своем существовании Петербургской Междурайонной Комиссии Р.С.-Д.Р.П., явившейся в результате начавшегося откола от местной организации большевиков».

На самом же деле никакого «откола» не было; начало работе положила группа товарищей, временно не находившихся ни в одной из фракций.

Своё существование «объединенка» начала с ноября 1913 г. Основателями ее были следующие товарищи:

1) Новоселов, А. М. (рабочий, старый большевик), 2) Егоров, Николай Максимович (рабочий, депутат III Г. Думы, меньшевик), 3) Адамович, Елена Михайловна (интеллигентка, старая большевичка) и 4) Коренев, И. (интеллигент, партийная кличка того времени «Андрей», большевик).

Указанные лица довольно долго вырабатывали платформу организации и еще долее… придумывали для нее название. Последнее звучит довольно забавно, но найти подходящую «кличку» для новой организации было нелегко, если принять во внимание наше желание подчеркнуть, что мы — общегородская организация, а не локальная группа. Так как работа только начиналась, то назвать себя «комитетом» мы не хотели, ибо боялись упреков в самозванстве. В результате долгих обсуждений организация была названа «междурайонной комиссией». В этом названии был подчеркнут общегородской характер организации, а также ее… юность.

В начале декабря от имени «межрайонки» был выпущен листок-платформа, в коей указывались причины возникновения новой «третьей организации», ее задачи и, в частности, говорилось о повелительной необходимости партийно-революционной работы в армии. Листок кончался призывом к единству «всех революционных с.-д.» и обычными революционно-демократическими лозунгами.

Своей техники «межрайонка» тогда еще не имела и «платформа» (написана «Андреем») была набрана и отпечатана, как это часто делалось в то время, в одной из легальных типографий (организовал это дело А. М. Новоселов).

Связи с рабочей массой мы получали через Елену Михайловну и Новоселова, работавших в Питерской большевистской организации еще с 1906 г.

В частности, в Василеостровском районе связи с рабочими мы получали через секретаря районного отделения Петерб. союза металлистов, большевика, т. Николаева. Последний, будучи правоверным «ленинцем», совершил «преступление» перед своей партией лишь потому, что политически доверял нам, а главное потому, что Петерб. ком. большевиков в это время почти не функционировал. Первые связи нами были получены в Василеостровском районе (Трубочный завод, 2-я мастерская).

Собрания первого рабочего кружка (8—10 человек рабочих и работниц) «межрайонки» происходили у тов. Иванова (трубочник) на Уральской улице, д. № 2. На первом же собрании мною была изложена присутствующим наша «платформа». После довольно оживленной дискуссии собравшиеся приняли резолюцию (тезисы), предложенную докладчиком. Столковавшись в основном, собрание перешло к «организационному вопросу» (членские взносы, выборы представителя для связи с «межрайонкой») и к обсуждению программы занятий кружка.

Насколько помню, по организационному вопросу было решено отчислять в организацию 2% жалования; представителем (фактически секретарем ячейки) избрали тов. Иванова (позже им стала работница Анюта). Для занятий была принята обычная марксистская программа того времени для кружков среднего типа. Наш первый кружок быстро разросся и вскоре по техническим причинам его пришлось разбить на два.

Тяга рабочих в организацию в это время была огромная. Мы с радостью чувствовали, что мертвая полоса в жизни партийного подполья пройдена и начинается «эпоха возрождения». Очень скоро мы связались почти со всеми мастерскими трубочного завода и большинством фабрик и заводов всего района. Надо сказать, что, войдя в рабочую гущу, мы не встретили других нелегальных организаций. Нам попадались фракционно настроенные рабочие, но фракций не было. Сказанное относится не только к Василеостровскому району, но и к Московскому, Невскому, Петербургскому.

Работа «межрайонки» фактически заключалась в то время не в «объединении», а в создании общегородской Петербургской партийной с.-д. организации.

В самом конце 1913 г. или в начале 1914 г. через наших василеостровцев. были получены связи с Петербургским районом, причем одновременно с рабочими меньшевиками и большевиками.

Наиболее крупной фигурой из меньшевиков Петербургского района был в то время рабочий завода «Вулкан» тов. «Савва» (Шевченко), пользовавшийся большим влиянием и на заводе и в профессиональных организациях (он в 1917 г. уехал в Царицын). «Савва» был несомненно даровитым, умным человеком, прямым до резкости. Разочаровавшись в меньшевистском легализме, он всей душой отдался работе в «межрайонке». Из большевиков надо отметить рабочего Валентина Серикова (завод «Вулкан»), ныне члена РКП, и помощника начальника Петроградского порта.

Я, как сейчас, помню первое «инициативное» собрание рабочих и работниц Питерского района, посвященное вопросам партийного строительства и партийного единства. На собрании (состоялось оно, как кажется, у работницы Марии Ивановой, в доме графини Паниной) присутствовало около 20 человек, в их числе: «Савва», Клавдия Прокофьевна—портниха, Мария Ивановна—работница, печатники—«Жорж», Егоров от Кирхнера, Агеев и др.

Предложение «межрайонки» начать нелегальную партийную работу под лозунгом единства революционных элементов с.-д. было встречено собравшимися — говоря без преувеличения — с энтузиазмом.

То единство партии, которое проповедывалось «межрайонкой», отнюдь не было единством «всех с.-д.», единством на почве признания общей «программы». Утверждение тов. Шляпникова («Канун семнадцатого года», часть I, стр. 63), что «вскоре (конец 1916 г.) и сами «объединенцы» начали ограничивать круг социал-демократов, подлежащих объединению», в корне неверно и объясняется фактической оторванностью тов. Шляпникова от жизни партийной организации периода войны. «Ограничивать круг» мы начали с первых же шагов своей работы. «Единство во что бы то ни стало и с кем бы то ни было» отвергалось нами весьма решительно.

Успех работы «межрайонки» в Питерском районе был большой. Благодаря огромной энергии «Саввы»-Шевченко, Прокофьевой и др. нам удалось уже к половине мая наладить связи почти со всеми заводами, фабриками и типографиями района (на большинстве были ячейки); число членов достигло двух—трех сот человек. На совещании делегатов ячеек был избран районный комитет (в нем имело представительство 18 наиболее крупных предприятий).

Связь с Междурайонным комитетом держали т.т. Сериков и Шевченко. С помощью последнего мы привлекли в организацию тов. Ивана Ивановича Егорова, популярного в районе работника, старого революционера и партийца. В Питерском же районе я снова встретился с уже упоминавшимся выше провокатором Н. П. Богдановым, упорно желавшим войти к нам в организацию. Однако доверии к нему у нас не было. Я помню специальное решение «межрайонки» не пускать Богданова в работу.

Кроме Василеостровского и Петербургского районов к лету 1914 г. организации получила связи и в Московском (завод Речкина, Скороход» и одна типография). Однако организационному оформлению этого района помешала война.

II.

Руководящий центр «межрайонки» вплоть до осени 1914 г. был очень слаб, и районы в нём были представляемы не постоянно, а лишь эпизодически. Фактически центром были Егоров, Новоселов и «Андрей». Входил в центр еще и мой товарищ по архангельской ссылке, сормовский работник-интеллигент, «впередовец» Иван Петрович Флеровский.

Летом 1914 г. мы напрягали все усилия к тому, чтобы поставить центр на прочные ноги. В июле в лесу у станции «Графская» нами было созвано совещание представителей районов; важнейшим пунктом порядка дня совещания был намечен организационный вопрос и в частности выборы межрайонного комитета (взамен временной «Комиссии»).

Районы были представлены очень солидно. Однако собранию не суждено было состояться. Нас выследили шпионы, и мы еле-еле унесли свои быстрые ноги от преследования конных городовых.

III.

Литературно-издательская деятельность нашей организации до начала войны была довольно скромна. Дело в том, что нам лишь после значительных усилий удалось наладить ручную типографию.

Насколько я помню, с конца 1913 года и до начала Мировой войны нами были выпущены следующие листки: 1) «Платформа» (экз. 800—1.000), 2) «К 9-му января» (1.500—2.000 экз.), 3) «К годовщине Ленского расстрела» (2.000 экз.) и 1) «К 1-му мая» (1.500—2.000 экз.).

Кроме указанных листков специального, так сказать, характера, нами были выпущены еще два — общего и один, посвященный июльской всеобщей стачке.

Майский листок был, по желанию меньшевиков петербургского района нашей организации, предварительно обсужден на пленуме районного комитета. Мы не возражали против этого предложения (исходило оно от тов. «Саввы») как по соображениям такта в отношении меньшевиков, так и по политически-воспитательным мотивам. Листок был выдержан в ярко-революционных большевистских тонах, и единогласное принятие его петербургским райкомом сильно подняло авторитет нашей организации.

Летом 1914 года «межрайонка», будучи в организационном отношении довольно слабой, вела широкую массовую революционную работу и работу по «пропаганде» идеи единства всех революционных социал-демократов. Наша работа носила характер ожесточенной борьбы с представителями крайних полюсов российской социал-демократии.

В Петербургском районе, где нам удалось завербовать в организацию крупные меньшевистские силы, неоднократно велись сильные бои как с «инициативкой», так и с «чистыми» ликвидаторами. В Новой Деревне состоялся ряд многолюдных рабочих собраний, на которых, кроме межрайонцев, присутствовали и представители правого и левого крыльев тогдашних питерских меньшевиков.

От «правых» обычно с большим азартом выступал Булкин (сейчас, кажется, член РКП); от левых — петербургская инициативная группа — молодой рабочий, печатник по профессии, т. Савинихин. Булкин был чистейшей воды антипартийцем-ликвидатором, и его похоронные речи на темы о том, что старая нелегальная партия погибла, явно диссонировали с могучим подъёмом массового рабочего движения и, разумеется, не могли встретить сочувствия у рабочих — участников собрания.

Выгодность нашей позиции заключалась в том, что наши противники «пожирали» друг друга. Эти дискуссии обычно кончались морально-политическим разгромом «чистых» ликвидаторов, от коих к нам перебегали не только отдельные рабочие, но и целые группы. Что касается «инициативки», то она, будучи, по крайней мере, на словах, за нелегальную партию и всячески приветствуя идею единства последней, не соглашалась с томи положениями, кои выдвигала «межрайонка» в этом вопросе.

«Инициативка» была сторонницей объединения российской соц.-демократии на почве признания обще-партийной программы. Подобная широта платформы «инициативки» отвергалась нами самым решительным образом.

Наши докладчики вскрывали перед рабочими анти-партийную, в конечном счете, сущность «инициативки», пребывавшей под сильным идейным влиянием «чистых» ликвидаторов.

Лето 1914 г. характеризовалось крайним оживлением на улице партийного подполья. Каждое воскресенье дачные поезда привозили десятки и сотни рабочих и интеллигентов в Графскую, Шувалово и т.д. Все организации Петербурга были богато представлены там. Не раз приходилось встречаться в этом районе с тов. Бадаевым, В. Шмидтом (сейчас Наркомтруд) работавшим в то время под кличкой «Владимира», «Фомой», Ниною Шутко (только что возвратившейся из ссылки), Киселевым и другими.

Базой для всей приезжающей по партийным делам в Графскую и Шувалово публики была ферма вблизи станции Графской. Обычно участники собрания долго на ферме не задерживались; получив от организаторов информацию о месте массовки, они следовали по данному им «адресу», причем чаще всего находили не собрание, а лишь следующего патрульного, который уже и направлял куда следует.

В июне нами было созвано большое, по тем временам, беспартийное собрание (присутствовало человек 60—70), на коем наши ораторы выступили с докладом о положении партии и в частности об единстве ее. От нас выступали «Савва»—Шевченко, «Андрей»—я и Иван Петрович Флеровский. С контр-докладами выступили от ликвидаторов—Булкин, от «инициативки» — Чиркин (сейчас член РКП, работает по кооперации), от петербургского комитета — тов. «Фома».

После жарких дебатов собрание подавляющим большинством голосов приняло нашу резолюцию. Кстати сказать, их было предложено всего две: наша и Ленинская; ликвидаторы и меньшевики не внесли своих предложений.

IV.

Говоря о лете 1914 года, надо рассказать об одной еще не освещенной стороне деятельности «межрайонки»: об ее взаимоотношениях с плехановцами и в частности с газетой «Единство».

Дело было так. В конце апреля месяца, или в начале мая, в Петербург приехал представитель заграничной группы плехановцев — студент-болгарин Николай Петрович Стоянов. Он имел поручение от Г. В. Плеханова организовать в России легальную социал-демократическую антиликвидаторскую (сбъединенческого направления) рабочую газету.

Плехановцы в Петербурге были крайне слабы; они не имели партийной организации. Все, чем располагал в Петербурге Плеханов, — это были отдельные связи с рабочими, группа литераторов и… «плехановская фракция» в четвертой Государственной Думе — Бурьянов. К нему и явился Николай Петрович Стоянов. Несколько оглядевшись, он вкупе с Бурьяновым начал налаживать связи как в легальных литературных марксистских кругах, так и в партийном подполье.

Естественно что внимание плехановцев было в первую очередь обращено на «межрайонку». Не помню точно — через кого (кажется, что через Александра Мих. Новоселова) группа Стоянова связалась с нами. Первое мое свидание со Стояновым состоялось на квартире Бурьянова. Стоянов на ломаном русско-болгарском диалекте изложил мне план Г. В. Плеханова, который сводился в основных чертах к тому, чтобы совокупными с нами усилиями повести через посредство газеты энергичную борьбу против ликвидаторов и за создание единой с.-д.

Должной ясности в последнем вопросе у Стоянова не было. Впечатление от беседы о ним у меня осталось довольно приличное. «Межрайонка», обсудив мой доклад о переговорах со Стояновым, постановила подойти поближе к плехановцам и постараться ассимилировать их.

Вскоре было созвано уже более широкое совещание из представителей плехановцев и «межрайонки» для обсуждения вопроса о газете. Помню, что от первых присутствовали: Н. П. Стоянов, Бурьянов, О. Загорский; от последней: «Андрей», Иван Петрович Флеровский, Д. М. Новоселов, третье-думец Николай Максимович Егоров и, кажется, Лев Михайлович Карахан. Положение было таково: плехановцы имели деньги (правда очень небольшие — что-то около 15.000 р.) и солидные литературные силы; у нас же почти совсем не было денег, бедно было и с литераторами, но зато мы имели громадные связи с рабочими районами. В этом была наша сила. Это понимали и мы, и плехановцы. Мы знали, что без нашей поддержки «Единство» (так было решено назвать новую газету) захиреет. Идя на соглашение с плехановцами, мы поставили своей тайной целью при первой подходящей оказии захватить газету целиком в свои руки.

Политическая линия плехановцев того времени в общем и целом была сносной, и связь с ними не могла компрометировать нас в глазах объединенчески настроенных рабочих-большевиков и значительно увеличивала наши шансы в борьбе с меньшевиками.

Соглашение между нами и плехановцами насчет издания газеты и направления ее было достигнуто. Была составлена «паритетная» редакция. От плехановцев в нее входили: Стоянов, Бурьянов и Загорский, от нас — «Андрей» — (я), Егоров и Флеровский. Секретарем редакции был избран Стоянов, «завхозом» — Бурьянов; экспедиция была поручена А. М. Новоселову.

Я должен здесь отметить, что «Единство» не считалось официальным органом «межрайонки». Однако фактически, вследствие того, что мы вели в районах агитацию за поддержку этой газеты и организовали ее распространение через свои районные ячейки, организация несла за нее и политическую ответственность.

Вскоре же, после начала совместной с плехановцами работы, обнаружилось, что она пойдет не гладко. Внутри редакции начались нелады. Возникли они потому, что Плеханов требовал, чтобы все статьи, присылаемые нам заграничной редакцией «Единства» (Плеханов, Десницкий и др.), печатались в газете без сокращений и исправлений. С этим требованием наша «тройка» ни за что не соглашалась, и Н. П. Стоянов оказался в весьма тяжелом положении.

Рвать с нами было нельзя, ослушаться же Г. В. Плеханова Стоянов, естественно, не смел. Углубились эти нелады особенно после того, когда по нашему настоянию, редакция не напечатала ряда статей, полученных из-за границы, что вызвало великий гнев Плеханова. Помню, в какой панике пребывал Бурьянов, получавший от Плеханова нагоняй за нагоняем за слишком левое направление газеты и за бесцеремонное обращение со статьями членов заграничной редакции.

Корень наших конфликтов с плехановцами заключался, главным образом, в том, что некоторые статьи заграничников не вполне соответствовали линии нашей организации; сильным ароматом оппортунизма веяло от этих огромнейших многословных статей.

Поскольку наша организация принимала активное участие в газете, она несла за нее ответственность. Некоторые рядовые члены организации вполне резонно не считались с тем, что «Единство» не было нашим официальным органом. В конце концов, мы предпочли нарушить «единство» с плехановцами с тем, чтобы предотвратить трения внутри организации. Было совершенно ясно, что каши с Плехановым нам не сварить. Кончилось тем, что мы повели линию постепенного отмежевания от «Единства». Прогрессирующее отчуждение между нами и плехановцами закончилось полным разрывом.

Далее я считаю не лишним сказать несколько слов по поводу питерских «троцкистов». Никакой «троцкистской» организации в описываемое мною время в Питере не было. В рабочих кругах «троцкисты» насчитывались единицами. Среди соц.-демократической интеллигенции была группа сторонников «Правды» (заграничной), державших связь с Веной.

Летом 1914 года эта группа начала издавать журнал «Борьба». Из ее попытки договориться с нами насчет объединения ничего не вышло. «Борьбисты» держались слишком либеральных взглядов в вопросе о том, кого следует звать в единую соц.-демократическую партию. «Борьба» значительно приближалась в этом вопросе к позиции «инициативной» группы. Вся связь межрайонцев с «Борьбой» ограничилась одной-двумя статьями, помещенными в ней И. П. Флеровским.

V.

Империалистическая война, вспыхнувшая так неожиданно, нанесла тяжелый удар всем партийным и профессиональным организациям. Всеобщая мобилизация, массовые аресты, а главное — чувство растерянности, охватившее в первые дни войны не только широкие массы рабочих, но и отдельных руководящих партийных работников и даже целые группы, привели к тому, что работа в районах временно почти замерла.

Петербургский пролетариат, переживший за несколько дней до объявления войны, всеобщую стачку; шедший на демонстрации и строивший на Выборгской стороне баррикады, боровшийся с казаками и полицией — за редкими исключениями, никак не реагировал на объявление войны.

Одна из причин этой пассивности заключалась в том, что июльская стачка, фактически никем не руководимая и протекавшая бурно и стихийно, вызвала в рабочих массах известного рода реакцию, разочарование как в успехе борьбы, так и в партийных организациях.

Ко времени начала войны последние в общем были довольно слабы. Петербургский комитет большевиков имел огромные связи с рабочими, но был организационно весьма слаб. «Инициативка», имевшая хороший интеллигентский штаб, не имела — за исключением Выборгского и Василеостровского районов — массы. Плехановская группа, будучи почти исключительно интеллигентской, не имела в рабочих кварталах никакого влияния, да в сущности говоря к этому и не стремилась. Партийные организации по-разному изживали временную заминку в своей работе. Очень быстро оправился Петербургский комитет; что касается «Инициативки», то она вплоть до 1917 г. пребывала в растерянности и колебаниях.

Питерские плехановцы впали в панику. Трагедия их заключалась в том, что начавшаяся война прервала их связь с заграницей, и они остались «без директив». Между тем созданное войной положение требовало от каждой, сколько-нибудь серьезно претендующей на руководительство рабочими массами партии или группы определенного ответа на вопрос об отношении к войне.

Оборончество, нейтралитет или война войне — вот роковые вопросы того момента, на которые, надлежало дать срочные, ясные ответы.

Наша организация на своем экстренном заседании от 20 июля единогласно приняла лозунг «война — войне». Было решено немедленно выпустить листок к рабочим. Практических лозунгов в этом листке мы не давали, да и дать не могли. Призывать рабочих к стачке протеста против войны или к более активным действиям не имело смысла, ибо в те дни подобный призыв был заранее обречен на неудачу. Протестуя против начавшейся бойни, мы призывали рабочих к укреплению своих нелегальных организаций, нелегальной прессы и т. д. Если условия подпольной работы в Петербурге были до войны крайне тяжелы, то с началом последней они естественно ухудшились во много раз. Помню, с каким трудом нам удалось наладить издание листка, посвященного войне. Этот листок (написан «Андреем») сочинялся на квартире Льва Михайловича Карахана, вошедшего в межрайонку летом 1914 г. Переписывала прокламацию для набора жена Л. М. Карахана — Клавдия Ефремовна. Только 28 или 29 июля был отпечатан (1.000—1.500 экз.) и распространен по районам наш листок. Распространение было поставлено хорошо. Листок попал почти во все наиболее крупные предприятия*.

* Прокламация межрайонки, о которой говорит т. Юренев, перепечатана в сборнике «Памятн. агитац. литературы Р. С.-Д. Р.П. Том VI. Вып. I. Прокламации 1914 г., Испарт, Госиздат, II. 1923 г., стр. 81—82. Прокламация, начинающаяся словами: «Товарищи рабочие! Совершилось!» — оканчивается следующими лозунгами:

«Долой самодержавие! Долой войну!!

«Да здравствует международная солидарность пролетариата!

«Да здравствует революция!

«Да здравствует демократическая республика!». Прим. ред.

По времени выхода в свет наш листок был первым. Несколько позже вышел листок Петербургского комитета. Что касается «Инициативки», то она, кажется, никак не реагировала на объявление войны.

Наша попытка притянуть группу Стоянова к совместному изданию листка окончилась неудачей: плехановцы отказались присоединить к нашей подписи под ним и свою. Помню мои разговоры с Н. П. Стояновым на эту тему. Воистину, жаль было человека. — «Лично я,—говорил он мне, — вполне согласен с вашей линией в вопросе о войне, но что скажет Георгий Валентинович, — я не знаю. Я не могу брать на себя смелость определить линию плехановцев в столь коренном вопросе». Кончились мои с ним разговоры тем, что листок вышел в свет лишь за подписью «межрайонки».

Должен отметить, что Н. П. Стоянов несомненный в то время антиоборонец — оказал нам некоторую денежную помощь, чем облегчил издание листка.

VI.

После объявления войны некоторые из наших товарищей-районщиков проявили растерянность. Германский «бронированный кулак» гипнотизировал их, и они «шатались». К числу колеблющихся принадлежал, к сожалению, и «Савва»—Шевченко. Однако внутренние настроения были нами очень скоро изжиты, и работа, начиная с августа, пошла полным ходом. К сентябрю окрепли районы, и начал правильно функционировать центр организации.

Цитаделью последней с первых дней ее основания был Василеостровский район. Как я уже говорил выше, работа в нем началась еще с конца 1913 г. Однако она широко развернулась и окрепла лишь со второй половины 1914 г.

Василеостровский район имеет довольно оригинальную историю, и потому о нем надо сказать подробнее.

Во время предвоенной июльской стачки в отдельных районах стихийно возникли так называемые «стачечные комитеты», органы руководства движением. Свою работу они вели в подавляющем большинстве случаев на собственный риск и страх. Такой стачечный комитет возник в июле и в Василеостровском районе. Комитет был организован на основе принципа межпартийности. В нем были представлены все существующие в районе революционно-социалистические элементы. Это было персональное представительство по партийным признакам. По словам работавших в комитете товарищей, он состоял из следующих лиц: 1) Яков Павлович Кубышкин, молодой рабочий 8-й мастерской Трубочного завода, по партийности межрайонец, 2) Василий Шуняков, наборщик типографии Петербургской Академии Наук — большевик, 3) Жигарев — большевик, 4) Унучик, рабочий Трубочного завода — большевик, 5—7) один меньшевик и два эсера.

С началом войны стачечный комитет распался, но персональная связь между его участниками (рабочими одного и того же района) естественно сохранились. Наша организация решила использовать остатки стачечного комитета в смысле привлечения его в свою организацию. Мы начали действовать через упоминавшегося выше т. Якова Кубышкина. В августе Кубышкиным н Шуняковым было созвано (на квартире тов. Яковлева, рабочего 3-й мастерской Трубочного завода) совещание представителей следующих заводов: Трубочный, Парамонов (кажется, кожевенный), Лючш, Воронин, Чешер, Гвоздильный, Сименс-Шуккерт н типография Государственной Академии.

На собрании присутствовало 11 человек, в их числе — кроме инициаторов — Жигарев, Иванов, Аверин, Анна — работница 2-й мастерской Трубочного завода. На собрании был поставлен вопрос о текущем моменте и о партийном строительстве. Собравшиеся решили организовать нелегальный партийный и временно «автономный» район и, недолго колеблясь, объявили себя районным комитетом Р.С.-Д.Р.П.; как полагается, избрали исполнительный комитет райкома. В последний вошли следующие товарищи: 1) Яков Кубышкин, 2) Жигарев и 3) Шуняков. «Исполкому» было поручено наладить связь с другими предприятиями района; организовать районную технику; связаться с Петербургским комитетом и с «межрайонкой» — путем посылки в каждую из этих организаций своего представителя для «ознакомления и наблюдения» — и, наконец, подготовить следующее, более широкое и более правильно представленное собрание районного комитета.

Члены Исполкома, молодые, полные энергии и жажды борьбы рабочие, в большинстве способные и умные люди, развернули большую работу. Уже через 2—3 недели после августовского заседания инициативного райкома, исполн. комитет созвал совещание представителей четырнадцати заводов, фабрик и типографий района. На одиннадцати из этих предприятий были созданы партийные нелегальные ячейки, на остальных имелись надежные персональные связи. Каждая ячейка делегировала па заседание районного комитета по одному представителю.

По мнению Яши Кубышкина и других товарищей, в это время «автономный» Василеостровский район объединял примерно 80—90 человек.

Межрайонка, привлекшая к этому времени в свои ряди влиятельного т. Шунякова, нашла, что пришел момент начать решительные действия в смысле привлечения района на свою сторону. Наш «агент» в районе, тов. Кубышкин, получил от межрайонки директивы как действовать, и проект платформы, которая должна была быть предложена собранию автономного района. Эта платформа была платформой нашей организации. Решительное антиоборончество, воссоздание партии на основах единства революционных элементов с.-д. — вот ее главные моменты. От нас на совещании василеостровцев участвовал И. П. Флеровский. После довольно длительных дебатов Василеостровский райком единогласно принял нашу платформу: лишь один тов. Унучик воздержался от голосования. С этого времени Василеостровский район стал фактически нашим районом. Формально он еще продолжал быть связанным и с нами и с Петербургским комитетом, но эта «независимость» была уже чистейшей фикцией.

Район имел свою печать и технику (гектограф и хорошо оборудованную ручную типографию). Издательская деятельность района контролировалась нами. Осенью был выпущен листок общеполитического содержания за подписями межрайонного комитета и Василеостровского «районного коллектива»*. Подобное положение вещей в районе, разумеется, ни в какой степени не устраивало Петербургский комитет. Василеостровский район (один из важнейших в Петербурге) составлял предмет постоянных «вожделений» Петербургского комитета. Последний в то время был крайне слаб. Об этом свидетельствуют товарищи близко с ним связанные. Так, напр., тов. Жигарев в «Красной Летописи» говорит о связи большевиков Василеостровского района «с остатками Петербургского комитета». Эти остатки начали работу над привлечением района на свою сторону. Хотя сил у П.К. было немного, однако, «фирма» его пользовалась большим доверием у масс, и нам пришлось потратить немало усилий, прежде, чем мы окончательно «отразили» напор Петербургского комитета.

* В ноябре 1914 г. за подписями «Василье-Островский районный комитет и Междурайонная комиссия», вышел печатный листок, призывающий рабочих требовать освобождения 5 арестованных членов с.-д. фракции (большевиков) Гос. Думы. На листке — пометка, что он отпечатан в «типографии района». Листок полностью перепечатан в сб. «Памятники агит. литературы Р.С.-Д.Р.П. Т. VI. Вып. 1 Прокламации 1914 г.»,стр. 108-109. Прим. ред.

Осенью последний обратился к василеостровцам с требованием «определиться в ту или иную сторону». Ленинское крыло в автономном районе начало крепнуть. Для решения вопроса о формальном положении района было созвано специальное делегатское собрание. После невероятно жестоких прений большинством одного голоса (голос председателя) собрание постановило присоединиться к Петербургскому комитету.

Однако это решение было опротестовано нашими сторонниками в ячейках. Исполком района признал ввиду этого необходимость созыва нового собрания, более правильно представленного. Через неделю состоялось новое делегатское собрание. На этот раз подавляющим большинством голосов было принято постановление объединиться с межрайонкой.

После этого П.К. дал своим сторонникам приказ отколоться от района и образовать свой собственный, большевистский. Этот откол совершился, но ослабил организацию крайне незначительно. В П.К. ушли две ячейки: Кабельного завода и Сименс-Шуккерта. Кроме того, «персонально» ушли Жигарев и Унучик. Попытки отколовшихся товарищей увлечь за собой очень сплоченную и влиятельную в районе группу латышей-рабочих ряда заводов (человек 25) — не увенчались успехом. Влияние межрайонки на Васильевском Острове достаточно ярко подтверждает не раз упоминавшийся мною тов. Жигарев. Он прямо говорит: за нами шла масса и что у П.К. не было работников, а те, что были, были очень молоды, неопытны и мало активны.

Вместо ушедшего тов. Жигарева в исп. комитет райкома был избран старый партийный работник, член латышской группы, рабочий подковного завода Посселя, тов. Вевер. Работа в районе пошла очень хорошо. Могла бы она пойти и еще лучше, если бы не нехватка пропагандистов.

Петерб. комитет, потерпевший осенью поражение в Василеостровском районе, оружия не сложил и окрепши организационно, повел на нас новую атаку в ряде районов, в том число и в Василеостровском. Здесь она была наиболее упорной. На многолюдных собраниях наиболее активных членов межрайонки и Петерб. комитета не один раз весьма ожесточенно дебатировался вопрос о задачах партии и партийного строительства. В общем мы систематически одерживали победу над П.К.

Из дискуссий с его представителями мне особенно запомнилась одна, когда в качестве докладчика от П.К. выступал тов. «Кирилл». Это — Кирилл Иванович Шутко, интеллигент, старый, партийный работник, отбыл в 1911—1914 г.г. Вологодскую ссылку; умный, знающий, но с надрывом и «скепсисом» товарищ. Он вполне мог быть назван Гамлетом Петербургского комитета большевиков. Речь «Кирилла» была не в пример речам других докладчиков от П.К. серьезна, вдумчива, но убежденности в ней не было; отсутствовало внутреннее чувство собственной правоты. «Кирилл» кончил свою речь (заключительную) крайне оригинально — он признал, что межрайонский тезис о том, что ленинцы-большевики не имеют права на присвоение фирмы Р.С.-Д.Р.П. вполне правилен. Это признание, сделанное официальным представителем Петерб. комитета, произвело ошеломляющее, удручающее впечатление на присутствовавших на дискуссии рабочих-ленинцев и укрепило дух наших сторонников. Особенно огорчался и возмущался речью «Кирилла» наш лютый противник, молодой энергичный рабочий тов. Маврин (сейчас член РКП, работает в Петербурге — управляет заводом быв. Бехера).

Бедный «Кирилл» получил от Петерб. комитета головомойку исключительной энергии. Особенно взяла его в штыки Нина Фердинандовна Агаджанова (партийная кличка «Нина»; прекрасный товарищ, фанатично преданный делу революции и партии; ленинка до экстаза). Попытки Петербургского комитета оторвать василеостровцев от нас прекратились лишь к началу 1915 г.

Вплоть до апреля названного года исполнительный комитет района состоял из следующих лиц: 1) Шуняков, 2) Кубышкин и 3) Вевер. Секретарем района был Кубышкин. Представителями в центр. организации были последний и Шуняков.

VII.

Осенью 1914 г. организация пустила крепкие корни в Городском и Нарвском районах. Летом Городской район был крайне слаб, лишь к осени (примерно в октябре) нами были получены надежные связи с печатниками (наборщик Иосиф Петровский, меньшевик) и кожевниками (футлярщик Николай Петушков, сейчас член РКП, работает в Г. П. У.). Явочная квартира нашего района была у рабочего деревообделочника Андрея Гусева, анархиста по убеждениям, оказывавшего межрайонке большие технические услуги.

На первом инициативном собрании Городского района присутствовало человек 15. Из них, кроме Петровского и Петушкова, помню Дмитрия Булатова, рабочего фабрики Брейтгама (сейчас член РКП, был секретарем Смоленского Губкома), Сергея Маркина (наборщик), одного представителя с фабрики Волкова. На этом собрании был намечен план работы в районе. В первую очередь поставлена задача связаться по возможности со всеми предприятиями. Это была кропотливая работа. Приходилось выщупывать у участников собрания, кто какие имеет связи; давать указания, с кем стоит знакомиться. Вообще говоря, приходилось инструктировать собравшихся, как им вести организационную работу.

Через две—три недели на квартире у того же Андрея Гусева состоялось новое, на этот раз, уже более серьезно подготовленное районное совещание. На нем было представлено 18 предприятий. Всего присутствовало на собрании человек 25—30. Собравшиеся без больших дебатов приняли платформу межрайонки. Я не думаю, чтобы они очень разбирались в тонкостях наших разногласий с ленинцами; примкнули к нам потому, что с меньшевиками итти не могли; от большевиков же их отталкивала крутая линия «Правды»; главную роль сыграло отсутствие правильной работы Петербургского комитета. Совещание избрало исполнительный комитет района из трех человек. Вошли в него Петровский и еще двое товарищей.

Городской район был полезен организации помимо всего прочего еще и тем, что дал нам, наконец, — благодаря широким связям с печатниками — возможность хорошо поставить партийную типографию. Организатором последней был неутомимый «пронырливый», в хорошем смысле этого слова, знающий весь типографский люд, Иосиф Петровский. Ему удалось быстро наладить типографию и снабдить ее большим количеством шрифтов всякого сорта.

Вскоре через Петровского и Гусева наш комитет получил связи и в Нарвском районе. В нем до начала войны ни нашей, ни организации П.К. не было. Партийная публика района группировалась вокруг первого Нарвского просветительного общества (председателем был т. А. Бодров). С началом войны это общество было закрыто, как и все прочие рабочие организации. Тогда группа активных рабочих соц.-демократов, лишенная легальных возможностей, образовала «инициативную группу» и решила повести на свой страх и риск активную партийную работу в подполье.

Примерно в половине августа эта группа созвала совещание представителей фабрик и заводов Нарвского района. На это совещание были приглашены не только большевики, но и революционно-настроенные меньшевики (напр., путиловец Егоров). Участвовало на собрании человек 15. Большинство из них были путиловские рабочие.

Из участников собрания мне известны следующие лица: Андрей Бодров («Борис»), молодой рабочий модельной мастерской Путиловского завода (сейчас член РКП, был советником нашего полномочного представительства в Бухаре, в последнее время перешел на хозяйственную работу), 2) Яковлев, большевик рабочий пушечной мастерской Путиловского завода, 3) Белкин рабочий снарядной мастерской, 4) Давыдов.

Собрание поставило своей целью создать в районе нелегальную партийную организацию. Зафиксировав себя, как район, оно избрало исполнительную комиссию — «тройку», коей было поручено наладить связи со всеми предприятиями района, организовать в них ячейки, а равно связаться с партийными центрами. В эту тройку были избраны Бодров, Белкин и рабочий пушечной мастерской-большевик, известный в районе под кличкой «Ершистый».

Белкин и «Ершистый» были большевиками-ленинцами; Бодров — меньшевиком-партийцем. Работу свою тройка повела весьма энергично и успешно. Уже к половине октября в «Нарвском районе Р.С.-Д.Р.П.» было около 125—130 членов. Базой организации, конечно, являлся Путиловский завод, на коем имелись партийные ячейки в снарядной, котельной, пушечной, башенной и модельной мастерских.

Кроме того, была ячейка на Тентелевском химическом заводе, у Тильманса в Балтийских мастерских. В конце октября или в начале ноября район был вполне налажен. По своей фракционной принадлежности 90% его членов были большевиками.

Регулярно собиралось «делегатское собрание», состоявшее из представителей ячеек. Вместо временной тройки был избран исполнительный комитет райкома в составе 5 человек: 1) Бодров, 2) Белкин, 3) «Ершистый», 4) Барановский, большевик, рабочий Путиловской верфи, 5) Яковлев, большевик. Однако район, несмотря на такую хорошую организацию, не имел своей типографии и питался исключительно листками межрайонки. По свидетельству заслуживающих доверия товарищей во второй половине 1914 г. на фабриках и заводах Нарвского района встречались лишь наши листки; другой организации кроме межрайонки нарвцы в этот период не чувствовали.

В ноябре некоторые члены «автономной» Нарвской организации стали посещать собрания нашего кружка рабочих Нарвского же района. В этот кружок входили по преимуществу рабочие-путиловцы (Богданов, Журавлев и др.). В числе членов «автономной» организации, посещавших его, был и А. Бодров. Через него, вполне примкнувшего к межрайонке, мы и связались с вышеуказанной автономной организацией Нарвского района.

По нашей инициативе в ноябре было созвано объединенное делегатское собрание представителей ячеек автономного района и наших групп. Без больших дискуссий собрание приняло единогласное решение войти в межрайонку. Представителем в наш общегородской центр был избран А. Бодров. В самом конце 1914 г. в районе показались «конные разъезды» Петерб. комитета большевиков. Началась «агитация и пропаганда» за присоединение района к ленинцам. Однако вплоть до начала 1915 г. эти попытки П.К. оставались безуспешными. Лишь после того, как в феврале межрайонная организация понесла значительные потери во время арестов и Нарвский райком «повис в воздухе», Петербургскому комитету удалось его завоевать.

Надо добавить, что весною 1915 г. в районе произошел крупный провал, и организация была совершенно разбита.

Говоря о нашей работе в Нарвском районе, надо еще сказать, что так наз. «Первые Нарвские вечерние рабочие курсы» (200—300 учеников рабочих) находились под нашим исключительным влиянием.

Что касается других районов, то в Петербургском функционировало несколько кружков. Были ячейки на заводах Пулкан, у Кирхнера, на заводе Лангензипена.

Во главе работы стоял уже упоминавшийся Валентин Сериков. В Петербургском районе нам пришлось также но с меньшим, чем в других районах успехом, повоевать с П.К. В частности мне пришлось выдержать схватку с тов. Иваром Смилгой (партийная тогдашняя кличка его была «Евгений»). Дело было так: рабочие нескольких заводов, главным образом большевики, пожелали выслушать доклад от межрайонки. Мы, конечно, охотно откликнулись на это желание. Был назначен мой доклад. Аудитория, как я это сразу почувствовал, была специально подобранная, определенно ленински настроенная. Конечно, шансов на успех у нас здесь не было никаких. Я был разбит и «бежал».

Кроме «Евгения» я помню следующих работников Петерб. комитета конца 1914 г.: «Кирилла», «Нину», «Петра» (Петр Залуцкий) «Леонида» (Старк Леонид), «Фому», Лутовинова.

Кроме Нарвского, Василеостровского, Городского и Петербургского районов наша организация вела работу и в Московском. На фабрике «Скороход» была ячейка, были связи в других предприятиях и типографиях. Однако, работа не носила широкого характера. Базой нашей была фабрика «Скороход».

Общее число членов межрайонки в конце 1914 г. достигало примерно 300—350 членов, из коих платящих членские взносы было примерно процентов 60.

VIII.

Выше я уже указывал, что во второй половине 1914 г. «центр» межрайонки стало крепче, нежели летом, когда в организации бнло несомненно больше членов и работа носила весьма широкий характер.

В конце 1914 года на одном из заседаний «межрайонной комиссии» было решено переименоваться в комитет. Первый состав комитета был следующий: 1) Яков Кубышкин, от Василеостровского района, 2) Шуняков, от Василеостр. района, 3) А. Бодров, от Нарвского, 4) Иосиф Петровский, от Городского, 5) Павлов, от Московского, 6) «Андрей» (я) — фактически секретарь комитета и 7) Мария Яковлевна Ратнер («Мара», курсистка, входила в М. К. представительницей от пропагандистской группы). Этот состав комитета просуществовал до февраля 1915 г. Собирались мы обычно у рабочего Трубочного завода, тов. Иванова, Уральская ул., д. 2.

Функции между членами Комитета были хотя и не очень точно, но все же разделены: техникой (типография) ведал Иосиф Петровский; финансами, кажется, тов. Шуняков; «Мара» была представительницей нашей, очень немногочисленной, пропагандистской группы, состоящей, преимущественно, из студентов и курсисток, и вела работу среди женщин-работниц.

Мне приходилось делать все, что требовалось интересами работы.

IX.

Говоря в свое время о Городском районе, я указывал, что с его помощью нам удалось наладить хорошую нелегальную типографию.

Хранилась она на квартире рабочего «Андрея» (молодой, прекрасный товарищ, латыш, большевик, фамилии его не помню), на Петербургской стороне, по Большой Ропшинской ул., дом № 9, кв. № 14. Постоянно работал в технике «Андрей», налетами—Иосиф Петровский и Яша Кубышкин. В ней были отпечатаны 5 листков* и половина первого номера органа межрайонки «Вперед». Готовые листки переправлялись на специальную явочную квартиру на Петербургской же стороне, а оттуда развозились по районам.

* В декабре 1914 г. была издана от имени «Петербургской Междурайонной Комиссии» печатная прокламация («Товарищи рабочие! Пять месяцев длится жестокая, чудовищная война!»…), обращенная против империалистической войны и призывающая рабочих организоваться и вступать в Р.С.-Д.Р.П. Прокламация перепечатана в сб. «Памятники агитац. лит-ры Р.С.-Д.Р.П. Том VI. В. I. Прокламации 1914 г.», стр. 115-116. Прим. ред.

Комитет очень остро чувствовал необходимость в издании нелегальной газеты и уже в ноябре решил принять все меры к постановке таковой. Трудностей преодолеть пришлось нам немало, прежде чем удалось подготовить выпуск первого номера.

Дело в том, что для столь крупного издания требовалось очень много шрифта разных сортов; кроме того, необходимо было запастись бумагой. Теперь все это кажется сущими пустяками, а в то время, когда каждый неосторожный шаг в работе грозил провалом, приходилось тратить массу времени и энергии для выполнения самых скромных задач. Организатором технической стороны нашего журнала был энергичный работник тов. Иосиф Петровский.

Нашу газету мы назвали по предложению т. Флеровского — «Вперед». В редакцию ее вошли «Андрей» (я), И. П. Флеровский и «Мара». Для первого номера были намечены: передовая (о задачах газеты и нашей организации); статья «О причинах мировой войны» (написана мною); статья по организационному вопросу, а также «хроника».

В целях предосторожности, дабы охранке не попали в руки оригиналы написанных статей, с последних были сняты товарищами, стоявшими совсем в стороне от работы, копии, каковые и пошли в набор. Вначале «Вперед» печатался у «Андрея», но окончить у него работу не удалось, ибо за квартирой была замечена слежка. Ввиду этого комитет решил прекратить работу и типографию переправить в другое, более надежное место. К этому времени у нас созрел план поставить технику в Новгороде.

Типографию по частям перевезли за Нарвскую заставу на квартиру тов. Бодрова (не «Борис»), рабочего Путиловского завода. У него она должна была храниться до тех пор, пока Сергей Маркин, коему была поручена организация типографий в Новгороде, не подготовит для нее квартиру.

Вечером 2 февраля 1915 г. Сергей Маркин свез типографию на Николаевский вокзал и уже собирался «погрузиться» в вагон, как был неожиданно схвачен жандармами. На допросе в охранном отделении он был настолько запуган и сбит с толку начальником охранки, сулившим ему «расстрел» в случае утайки «сообщников» и два—три года крепости в случае «чистосердечного раскаяния», что выдал всех, кого знал, наговорив сверх правды кучу всякого вздора.

По оговору Маркина в следующие 2—3 дня были арестованы: Андрей Гусев, Журавлев (путиловец), Петушков (кожевенник), Бодров (не «Борис»), Богданов (путиловец), Иосиф Петровский и я.

Меня взяли на улице в 10 часов утра 5 февраля. Вечером в охранке я имел «очную ставку» с Маркиным, признавшим меня. На вопрос охранника Маркину: «Знаете ли этого человека?», Маркин ответил смущенный, жалкий — «кажется, да» — и протянул мне руку. Руки его я но принял и категорически отказался подтвердить опознание. Очная ставка тем и окончилась.

Наряду с усилиями поставить нелегальную газету, комитет стремился к созданию специальной военной организации. Связи с казармой у нас имелись как в Петербурге (Кексгольмский и Преображенский полки), так и в Кронштадте, но организованных ячеек не было. Военная часть работы межрайонки была поручена «Маре». К сожалению, успехом ее усилия не увенчались и произошло это прежде всего из-за провалов.

(Окончание следует).

И. Юренев.

 


„Межрайонка" (1911-1917 г.г.).

«Пролетарская революция», 1924 г., №2 (25).

III. 1915 год.

I.

Февральский арест нанес довольно ощутительный удар нашей организации. Однако, недели через две после провала работа пошла, как и прежде. К этому времени нашему Комитету удалось привлечь в члены организации очень ценную группу активных старых партийных работников-интернационалистов. Из них я должен отметить в первую очередь такого преданного, честного, испытанного и самоотверженного товарища, как Людмилу Модестовну Быстрову (большевичка, член РКП со дня слияния Межрайонки с РКП, в 1920/21 г. была членом президиума Псковского Губисполкома). Работала она под кличкой «Ирина». Далее, весьма активно работала другая старая большевичка Лина Леонтьевна Леонова. На Васильевском острове в школе, где она была учительницей, помещалась штаб-квартира Межрайонки.

Большую пользу организации принес Александр Львович Попов (интеллигент, прекрасный товарищ, интернационалист; к сожалению, не слишком твердый в своих взглядах товарищ). Он работал в нашей организации в качестве организатора, пропагандиста, «сочинителя» прокламаций и статей в легальных журналах.

Одновременно с ним вошел в работу на горе для организации Николай Абрамович Чернов, лектор Психоневрологического института, плехановец (сейчас стоит вне партий).

В это же время в организацию входил в качестве активного члена ее т. Константин Суханов (не смешивать с Н. Н. Сухановым-Гиммером) В 1917 г. он вошел в партию большевиков, был председателем Владивостокского Совета и расстрелян японцами.

Наши районы (за исключением Нарвского, отошедшего после провала к П.К. большевиков) продолжали вести активную работу и организационно значительно окрепли. В районах выдвинулось несколько новых активных работников.

В первой половине 1915 г. Межрайонный Комитет состоял из следующих лиц: 1) Яков Жубышкин, 2) Василий Шуняков (оба от Василеостровского района), 3) рабочий завода «Вулкан» Петров, от Петербургского района, 4) рабочий-текстильщик Ив. Савельев, от Городского, 5) Павлов, от Московского, 6) А. Л. Попов, 7) «Ирина», 8) Лина и 9) Л. Карахан*.

* Карахан примкнул к нам еще в 1914 г. Вполне активно начал работать с 1915 г. Тов. Карахан — меньшевик по фракционной «ориентации», в Р.С.-Д.Р.П. с 1907 г.; в 1912 г. работал при фракции Гос. Думы; вошел в партию большевиков в июле 1917 г.; по советской линии — член коллегии Наркоминдела и полпред С. С. С. Р. в Китае.

Организация поддерживала, как и в 1914 г., персональные связи с группой плехановцев.

В начале 1915 г., в целях установления связи с заграничными группами интернационалистов, Комитетом была снаряжена специальная делегация. В состав ее входили А. Л. Попов и еще один товарищ*. По сообщению тов. Карахана, особенно «симпатично» отнесся в делегату Межрайонки т. Троцкий. Однако ничего конкретного из миссии тов. Попова не вышло. Вскоре связь с заграницей порвалась, и Межрайонка вела работу за свой риск и страх, будучи совершенно самостоятельной организационно и политически.

* А. Л. Попов и Н. П. Стоянов уехали за границу в конце декабря 1914 г. Стоянов остался в Женеве, а Попов в марте 1915 г. вернулся в Петроград (см. А. Попов, Страничка воспоминаний о работе в Межрайонке» — «Прол. Революция». № 10 (22). 1923 г.). Прим. ред.

II.

Вскоре после февральского провала нашей типографии Комитет сумел наладить новую ручную и принялся за организацию крупного предприятия — покупку легальной типографии.

Деньги на покупку таковой (тыс. 15—20) были даны Комитету тов. А. Л. Поповым. Попытка тов. Карахана приобрести типографию на свое имя не удалась. Покупка на имя Романова (рабочий, сибиряк) окончилась очень грустно: Романов сбежал с деньгами, полученными им от Карахана (10—12 тыс. руб.). Карахан решил во что бы то ни стало разыскать Романова, и, уподобясь Пинкертону, обшарил Питер и Москву. Следы Романова вели к Поневежу, куда и направился тов. Карахан. Совершенно случайно он встретил там на улице Романова и посте разговора с ним, пригрозив «беглецу» оружием, доставил его в Петербург. Однако, денег организация не получила. Романов все время затягивал сдачу их и, через несколько дней по приезде и Петербург, скрылся «из-под надзора» организации. Вскоре тов. Карахан получил по почте письмо от Романова, в коем тот требовал, чтобы организация оставила его в покое, и угрожал в противном случае обратиться за помощью к полиции.

В конце концов типография была все же приобретена на имя матери Л. М. Карахана. Технической стороной работы в типографии ведали два старых партийных товарища-печатника — Калмыков и Иван Сибиряк. Однако, в приобретенной типографии Комитету удалось отпечатать всего лишь одну прокламацию.

Попытка поставить издание легального интернационалистского журнала также окончилась неудачно. Накануне съезда военно-промышленных Комитетов организация вела переговоры с Н. Н. Сухановым насчет приобретения от него журнала «Современник»; однако, эти переговоры ни к чему конкретному не привели. Тогда было решено издать свой собственный журнал. Назвали его «Новая Земля». Разрешение от градоначальства было получено. Казалось, что журнал вскоре начнет выходить. Литературным материалом редакция его (Карахан и Попов) была вполне обеспечена. Прислали свои статьи т.т. Троцкий, Мануильский, Антонов-Овсеенко, Лозовский я. др. Однако, журнал так и не увидел света. 1 сентября был арестован (на улице) Л. М. Карахан. Типографию пришлось ликвидировать. Шрифт ее был распределен частью между типографиями межрайонки, частью же отдан Петербургскому Комитету. Переговоры об этом вел Л. Старк. Шрифт передавали через Хрулева, оказавшегося впоследствии провокатором.

Летом 1915 г. организации все же удалось организовать издание легального двухнедельника «Текстильщик». Редакция журнала помещалась в Правлении Союза. Однако. «Текстильщик» просуществовал крайне недолго. Он был закрыт градоначальником после выхода первых трех номеров.

Кроме издания этого журнала, организации удалось сделать то, на чем она «споткнулась» в феврале 1915 г. — выпустить в октябре в свет нелегальный журнал «Вперед». Печатал его, а также и листки организации тов. Прохоров, чертежник металлического завода, работавший под кличкой «Ежов».

Я помню, как были рады мы, сидевшие в то время в Предварилке, когда нам удалось получить с «воли» один номер нашего журнала «Вперед».


Политическая работа Межрайонки заключалась в упорной борьбе с оборончеством, выразительницей коего была так наз. «рабочая группа» при Центральном Военно-Промышленном Комитете.

Межрайонка и Петерб. Комитет работали и в описываемый период в довольно тесном контакте; совместно проводили многие стачки и совместно боролись против «гвоздевцев». Так, в конце августа 1915 г., во время обсуждения (на заводе Айваз) вопроса о военно-пром. комитетах, межрайонец Карахан и большевик Л. Старк держали единый фронт против Кузьмы Гвоздева. Это совещание, как и следовало ожидать, не привело ни к каким результатам. Расхождения между основными группами были слишком велики для того, чтобы можно было найти общий язык.

IV. 1916 год.

I.

В начале года организация получила через тов. «Ирину» связн с петербургским студенчеством. В числе привлеченной к работе молодежи были студент-психоневролог Исай (настоящая фамилия его мне неизвестна; жил по паспорту «Давыдов»; меньшевик; в конце 1916 г. ни перекочевал на Межрайонки в Петербургскую Инициат. группу; после февральской революции ушел в обыватели) и курсистка - Соня Шульга (большевичка, преданнейший товарищ; с конца 1916 г. фактический секретарь Комитета; сейчас член РКП).

Почти одновременно с получением новых работников организация потеряла во благо для нее Чернова (партийная кличка «Николай»).- Последний, будучи плехановцем, обнаруживал все больший и больший уклон к оборонцам и, наконец, открыто восстал против линии Комитета. Дезорганизаторски-оборонческая деятельность Чернова закончилась тем, что он был позорно исключен из организации. В начале 1916 г. Комитет состоял из следующих товарищей: 1) «Ирина», 2) А. Л. Попов. 3) Ерофеев (рабочий трубочного завода, член Иси. Комитета Василеостровского района), 4) Петров Григорий (рабочий Балтийского Воздухоплавательного завода; вошел в нашу организацию в 1915 г.; в районе пользовался большим влиянием — привлек в организацию несколько рабочих групп), 5) Яков Вубышкин (от московского района, где он в это время работал), 6) Савельев Иван (городской район).

В районах работа шла усиленным темпом. В петербургском были ячейки у Кирхнера, в Госуд. типографии, у Лангезипена, на старом и новом «Вулкане» и т. д. Новые попытки провокатора Н. П. Богданова проникнуть в районную организацию окончились и на этот раз неудачей.

В городском районе функционировал ряд кружков и были отдельные связи с большинством предприятий района. Активно работали в районе Исай, Соня Шульга и Иван Савельев. Лучше пошли наши дела также и в московском районе. Это обстоятельство объясняется тем, что Яша Кубышкин перекочевал с трубочного завода на «Скороход» и повел в районе партийную работу со всей присущей ему энергией.

Наладилась также работа в Пороховском райоие. Душой последнего был наш старый товарищ А. М. Новоселов.

Особенно интенсивно шла работа в Василеостровском районе. В нем выдвинулся ряд крепких преданных партии рабочих*.

* Из них надо особенно отметить т.т.: 1) Василия Серова (работал в Гребном порту; с 1917 г. в РКП, был одно время директором Обуховского завода; сейчас председатель Исполкома Василеостровского района); 2) Муравкина (рабочий трубочного завода, с 1917 г. член РКП); 3) Романа Анисимова (рабочий гвоздильного завода); 4) Алексея Петрова (рабочий Балт. судостр. завода); 5) Яневец (наборщик) и 6) работницу Катю (фабрика Воронин, Лютч и Чешер).

II.

В конце марта произошел провал нашей нелегальной типографии. К этому времени типография, помещавшаяся на Пушкинской (в ней был отпечатан «Вперед»), была «свернута» и сдана на хранение рабочему Балтийского судостроит. завода тов. Сухолетову. Вместо нее была организована новая типография и тов. «Ежову» было поручено отпечатать листок к годовщине Ленского расстрела. Усилиями ли провокатора или вследствие несчастной случайности наша типография провалилась. «Ежов» был арестован за работой. У него взяли много рукописей и большие запасы шрифта.

В начале апреля был арестован и Григорий Петров. Жандармы пытались пристегнуть его к делу «Ежова». Оба товарища сидели вплоть до февральской революции.

Примерно в это же время организацией была сделана неудачная попытка наладить нелегальную типографию в Вологде. Связь с тамошней партийной группой была нами получена через тов. «Ирину». Непосредственно организовывал это дело Алексей Петров (не смешивать с А. Петровым Васильевского острова), оказавшийся впоследствии провокатором.

После провала тов. «Ежова» организация очень скоро наладила новую типографию. Попытки издания нелегальной газеты ввиду крайней сложности этого предприятия нами были оставлены. К лету нам удалось наладить издание листков в одной из легальных типографий. Устроил нам это дело член Межрайонного Комитета (от Невского района) тов. Максимов, сумевший использовать своего родственника, совладельца вышеуказанной типографии (помещалась на Гороховой). Печатание производилось за плату. Тысяча экземпляров нам стоила 50 руб. Бумага •оставлялась типографией же. Последняя просуществовала весь 1916 год и прекратила свою работу лишь с 1 марта 1917 г. Наши листки не в пример листкам других организаций (о патриотизм!) были издаваемы в большинстве случаев на хорошей бумаге и отчетливо отпечатаны. Сношениями с Максимовым ведала тов. Соня Шульга.

III.

В конце января 1916 г. в Петроградском военно-окружном суде судили по 102 ст. группу межрайонцев, арестованных в феврале 1915 г. «Подсудимым» удалось отделаться довольно легко. Главный свидетель обвинения печатник Маркин, оговоривший нас всех, умер в тюрьме от цынги, и потому защита валила на него все грехи, какие приписывались прочим обвиняемым.

Благодаря смерти Маркина мы отделались слишком дешево. Каторгу получил лишь Андрей Гусев; Бодров получил ссылку на поселение, еще кто-то из моих сопроцессников — крепость, остальные были оправданы.

Выйдя из тюрьмы, я сейчас же связался с Комитетом. Руководящую роль в последнем в то время играл Александр Львович Попов. С ним и с «Ириной» я встретился у тов. Ерофеева (член Василеостр. райкома и Межрайонного Комитета). Быстро войдя в курс дела, я (под кличкой «Илья») вошел в работу, но вынужден был ограничивать размах своей деятельности рамками комитетских заседаний, встречами с районными руководителями и писанием прокламаций.

Как полагается, охранкой была установлена за мной самая свирепая слежка. «Конные и пешие» сопутствовали мне, где только было им возможно. Ко всем моим злоключениям присоединился еще и тот факт, что прокурор военно-окружного суда опротестовал столь мягкий приговор, и я должен был ждать со дня на день ареста. Во избежание оного я предпочел покинуть пределы Петрограда и после трехдневного карантина в нашей штаб-квартире на Коломенской ул. в д. № 55 благополучно отбыл в Симферополь. Но в первый же день по приезде был арестован. Как «дезертира», меня отправили в 36-й запасный батальон, откуда через неделю я сбежал. Уехал в Евпаторию, где и прожил, пользуясь всеми дарами прекрасного Крыма, полутора месяцев.

Вернулся в августе или в конце июля в Петербург, черный, как негритос, и с жалкими намеками на бороду (слабая попытка застраховаться от «знакомых» шпионов). Приехав, я сразу перешел на нелегальное положение, устроившись по паспорту студента Виталия Барановского. С этого времени я снова вошел вплотную в работу.

IV.

Во второй половине 1916 г. наша организация получила новые и весьма значительные пролетарские подкрепления: Невский и Нарвский районы. В Невском районе мы заполучила «автономную» рабочую нелегальную соц.-дем. организацию, группировавшуюся вокруг так наз. Корниловской школы.

Произошло это следующим образом. Еще летом Межрайонка (в лице Исая) получила связь с рабочим Обуховского завода тов. «Иваном», с помощью коего и был нами создан кружок из рабочих-обуховцев. Этот кружок собирался на квартире рабочего, тов. «Гарина» (настоящая фамилия его Михайлов) и однажды чуть не был захвачен полицией, к нашему счастью перепутавшей номер квартиры и нагрянувшей вместо тов. Гарина к какому-то доктору, жившему этажом выше.

Через Гарина мы связались с вышеуказанной «автономной» группой. В последнюю, не имевшую связи ни с каким общегородским партийным центром, входило около 20 человек рабочих разных фабрик и заводов района. Большинство членов этой организации были настроены большевистски.

Вскоре автономная группа* в лице подавляющего числа её участников вошла в Межрайонку. Комитетом для постоянней работы в районе был командирован один из энергичнейших членов нашей пропагандистской группы тов. Исаак Крошинский, студент психоневролог. Ему совместно с товарищем Иваном Максимовым удалось завязать связи почти со всеми предприятиями района и в наиболее крупных из них организовать нелегальные ячейки. Связи были получены с Невским судостроительным заводом (ячейка), с карточной фабрикой (персональные связи), фабрикой Торнтона (отдельные связи), фабрикой Паля (ячейка), чугунно-литейным заводом (не помню, как он назывался - была ячейка), с Максвелем (ячейка, активно работали работницы тов. Иванова и Чернова).

* Я считаю не бесполезным назвать участников этой группы (к сожалению, мне не удалось узнать фамилий всех товарищей): 1) Богачов (рабочий Александровского вагоностроительного завода), 2) «Ипатыч» (рабочий, быв. анархист), 3) Титов (конторщик районной Биржи Труда), 4) Гончаров (рабочий фарфорового завода), 5) Александр Арефьев (рабочий), 6) Максимов (рабочий-обуховец), 7) Андрюшко (тоже обуховец), 8) «Генриетта» (учительница Корниловской школы), 9) «Иван» (тоже упоминался ранее, обуховец).

Во главе районной работы стояли тов. «Иван» и Максимов; последний был вполне убежденным межрайонцем, а у первого происходила внутренняя борьба между симпатиями к межрайонцам и цекистскими традициями. Постоянным представителем района в Комитете был тов. Максимов, но фактически чаще всего бывал на заседаниях «Иван».

Район развернул широкую работу. В частности провел длительную и успешную кампанию в связи с дороговизной. К концу года в помощь Исааку Крошинскому в район был послан т. «Борис» (настоящая фамилия Лившиц, студент Психоневролог. института).

Несколько позже, чем с Невским районом, мы получили связь с Нарвским. Мы завербовали тов. Панова, видного районного работника, пользовавшегося большим влиянием. Панов работал в качестве секретаря больничной кассы Путиловского завода. Кроме него нам удалось разыскать еще некоторые старые связи со времени 1914 г.

По нашей инициативе, кажется в ноябре, была созвана районная «конференция». На ней были представлены: большинство мастерских Путиловского завода; завод «Треугольник» (рабочий Ребров и работница Наташа); завод Тильманса. На конференции участвовало около 20 человек. После доклада представителя Межрайонки о текущем моменте и задачах партийного строительства конференция единогласно постановила примкнуть к нам. Постоянным работником Межрайонного Комитета в Нарвском районе была «Нюта» (фамилия ее Иткина, курсистка Психоневр. ин-та, сейчас член РКП).

В Городском районе у нас были группы текстильщиков (результат усилий тов. Ив. Савельева); группа портних, организованных тов. Соней Шульга; группа кожевников (фабрика Пайора); ячейка на франко-русском заводе; на Новой Бумагопрядильне; группа парикмахеров, организованная «Нютой».

В Пороховском районе организация имела во второй половине 1916 г. две—три рабочих ячейки. В районе вел регулярную работу Исаак Крошинский и наезжали время от времени «Борис» и «Анатолий».

Также удалось нам связаться и с Выборгским районом, цитаделью Петерб. Комитета большевиков. Однако здесь мы не вели активной, конкурирующей с П.К. работы и направляли главным образом свои усилия к тому, чтобы дезорганизовать «Инициативку» и гвоздевцев; это нам частью удавалось. Мы имели в районе ячейки на заводах: Барановского (15 человек), у Нобеля—6—7 человек, и на заводе Айваз—8—10 человек. Этот район обслуживался «Борисом», «Анатолием», а главным образом все тем же неукротимым, всюду Поспевающим тов. Исааком Крошинским. Работа в Московском районе шла крайне слабо. Яша Кубышкин был мобилизован и с его отъездом район по существу лишь прозябал.

V.

Одной из своих главнейших задач Межрайонный Комитет полагал постановку широкой активной работы в армии. Связи с последней у нас имелись и весьма прочные. Главным образом мы работали в окрестности Петербурга. С Кронштадтом имелась постоянная связь (через Романа Анисимова). Была связь с несколькими полками в Ораниенбауме.

В Красном Селе (175-й запасный полк) нами также велась довольно большая организационная и агитационная работа, сферу нашего влияния были вовлечены шесть рот полка.

Держали мы связь с селом Медведь, где в это время отбывал службу «царю и отечеству» наш старый товарищ Яков Кубышкин. Листки нашей организации широко распространялись в армии*. Военным «организатором» Комитета была тов. «Ирина».

 

* Осенью 1916 г. Петербургский Межрайонный Комитет обратился с печатным воззванием к солдатам, в котором, доказывая бессмысленность империалистической войны, призывал солдат направить свои штыки против самодержавия, когда вспыхнет народная революция. Листок этот полностью перепечатан в кн. А. Г. Шляпникова «Канун 1917 года», часть II, Госиздат, М. 1923 г. Прим. ред.

 

К осени 1910 года нам удалось с большим трудом наладить издание еженедельного журнала (а, может быть, он был — точно не помню — только двухнедельным!) под названием «Рабочие Ведомости».

Редакция журнала состояла из товарищей А. Л. Попова, «Ильи» и «Исая». Работали мы «коллективно». Главные статьи прочитывались на пленуме редакции и после обсуждения принимались или же шли «в ремонт».

Полного единства мнений в редакции не было. Исай все определеннее сбивался с интернационалистического пути на оборончество; А. Л. Попов, будучи интернационалистом и являясь в этом смысле моим единомышленником, был очень — я бы сказал слишком — осторожен в формулировке своих мыслей. Некоторый разнобой, имевшийся в редакции, ни в коей степени не соответствовал тому единодушному революционно-интернационалистическому духу, коим была проникнута вся наша организация сверху донизу. Велись «Рабочие Ведомости» в духе воинствующего интернационализма.

Техническая редакция журнала помещалась в союзе текстильщиков. Политическая — была законспирирована и находилась на квартире члена нашей организации курсистки-медички Мариам Разумовой (Петербургская сторона). Тираж «Рабочих Ведомостей» достигал 6.000 экз., расходившихся полностью. По тем временам это была, довольно солидная цифра. Рассылали мы журнал не только по районам Петербурга., но и во многие провинциальные города.

Однако дни нашего журнала были сочтены. Недреманное око охранки скоро узрело «всю правду» о журнале и ликвидировало его со всей решительностью. После выхода третьего номера журнал был закрыт. ДверЬ в редакционную комнату была крепко-накрепко заколочена досками.

Главным организатором журнала и его распространителем был член Межрайонного Комитета, секретарь Петербургского союза текстильщиков, тов. Иван Савельев.

VI.

В 1916 году Межрайонные Комитет, стремясь стать организацией всероссийской, напрягал усилия к тому, чтобы связаться с провинциальными партийными — интернационалистическими организациями. К этому времени связи с Двинским комитетом были потеряны, но зато нам удалось получить новые связи с Вологдой и Тверью. С Вологодской партийной организацией нас связала «Ирина». Более прочной была наша связь с Тверью. К осени 1916 г. в ней существовали две соц.-дем. группы. Одна была связана с Петербургским и Московским Комитетами большевиков; другая, насчитывавшая по словам тов. Ивана Трофимова—около 120 чел. — с нами. Связь с этой группой мы получили через члена Межрайонки, тов. Куликова, рабочего металлического завода. (В 1918 г. покончил жизнь самоубийством.) В Тверь довольно часто наезжали тов. Исаак Крошинский, Иван Савельев (нашел большие связи с тамошними текстильщиками) и др.

Разумеется, указанные связи не могли нам «кружить голову», и мы упорно искали путей к организации Всероссийского Совещания с.-д. организаций (приемлющих общепартийные решения до 1910 г. включительно). В октябрьском листке к рабочим* мы говорили: «Мы тоже зовем к единству, но (в противовес гвоздевцам. И. Ю.) к единству рабочих, единству революционных элементов с.-д. Мы зовем вас, товарищи, к борьбе, за единство партии. Перед российской с.-д. стоят великие задачи, но нет единой воли с.-д.; нет общих решений, нет авторитетного ЦК, а есть жалкое сектантство, стремление подменить партию своими кружками… Мы, объединенные с.-д. большевики и меньшевики, на очередь дня ставим вопрос о созыве Всероссийской конференции, участие в которой должны принять все революционные с.-д… Да здравствует III Интернационал!.. Да здравствует Единая Российская С.-Д. Рабочая Партия!..»

* Этот листок Межрайонки полностью перепечатан в книге А. Г. Шляпникова «Канун семнадцатого года», часть II, Истпарт, Госиздат, М. 1923 г. Прим, ред.

В соответствии с указанной выше линией, Межрайонный Комитет вел переговоры с «Инициативкой», заявившей нам о своем желании обсудить вопрос о создании единой Р.С.-Д.Р.П. От нашей организации на ведение переговоров был уполномочен я; от Инициативки — мой знакомый, старый партийный работник «Владимиров» (настоящая его фамилия Соколовский; в партийных кругах более известен под кличкой «Томаш», сейчас член РКП).

Встречались мы с ним раза два—три; толковали о Всероссийском Совещании интернационалистов; казалось, препятствий к этому почти не было. «Инициативка» обнаруживала некое «левение». Однако, практических результатов эти разговоры не дали. События начала 1917 г. нас захлестнули, и вопрос о Совещании был отложен.

Тайною целью «Инициативки», как мне удалось узнать, было — привлечение Межрайонки в свой лагерь; об «однобоком» соединении с меньшевиками у нас, конечно, не могло быть и речи. Наша организаций, состоящая на 80% из большевиков, не мыслила объединения с кем бы то ни было без ленинцев и против них. Наши планы заключались в том, чтобы найти мостик для объединения, при нашем участии, меньшевиков-интернационалистов и большевиков.

VII.

Осенью 1916 г. наша организация получила крупные интеллигентные подкрепления. Подъём рабочего движения, рост общего недовольства режимом царизма отразились, естественно, и на учащейся молодежи. Студенчество, в общем и целом глубоко индифферентное к революционной борьбе в период с 1908 по 1914 и 1915 г.г., ожило, и лучшие представители его потянулись в партийные нелегальные организации. Через т.т. «Ирину» и Лину Леонтьевну мы связались с большой группой студенческой молодежи Психоневрологического института. В подавляющем большинстве это были очень славные юноши и девушки с большим революционным энтузиазмом, с наивным обожанием рабочего класса и с очень слабыми теоретическими познаниями в области марксизма.

Жажда знаний у этой молодежи была огромная. Она охотно шла в наши нелегальные кружки. Вновь приобретенные нами студенты и курсистки были разделены на несколько категорий. Наиболее подготовленные из них составили высший кружок пропагандистского типа, который в то, же время являлся и пропагандистской группой. В этот кружок входили Исаак Крошинский, Ратнер, Борис Лившиц, Анатолий Слуцкий, Глезаров и др.

В кружке обычно обсуждались темы выступлений наших ораторов на рабочих кружках и на массовках. Юным пропагандистам давались «наряды» на выступление. Работала эта молодежь с необычайным энтузиазмом и преданностью. Они с восторгом отдавали партийной деятельности все свои молодые неистраченные силы. По своему фракционному составу эта высшая группка студентов была довольно пестра. И. Крошинский был меньшевиком*. Меньшевиками же были Борис Лившиц и Анатолий Слуцкий. По существу же близок к меньшевизму был лишь последний.

* Меньшевизм Крошинского был такого свойства, что немногие большевики могли сравняться с ним в преданности рабочему движению и подпольной организации. Это был прекрасный, умный, знающий и весьма способный товарищ, фактический лидер всех наших студенческих групп. Из него несомненно вышел бы крупный партийный деятель. Несколько мешала ему порывистость, «азартность», но это со временем сгладилось бы. Тов. Крошинский работал в нашей организации в начале, как рядовой пропагандист, потом, как руководитель работы в ряде партийных районов; с конца 1916 или с начала 1917 г. он становится бессменным членом Петерб. Межрайонного Комитета. Он был одним из крайне немногих интеллигентов, входивших в состав К-та, состоявшего из рабочих — представителей районов.

Когда интервенция и белогвардейские выступления на Урале и на Волге приняли опасный характер, тов. Крошинский, уже тогда член Р. К, П., ушел в военную работу. Был на Восточном фронте, работал в политотделах, в конце концов пошел в самую гущу армейской массы, в качестве комиссара одного из полков. Там и окончил он свою молодую жизнь, будучи очень близоруким, он как-то, выйдя в разведку, сбился с пути, встретился с казачьим патрулем и был им зарублен.

Кроме высшего студенческого кружка, при нашем комитете функционировал еще ряд кружков низшего типа. Из участников этих кружков надо отметить ныне активно работающих в нашей партии товарищей Розу Ковнатор, Нюту Иткину и Берту Ратнер. Эта молодежь принесла организации колоссальную пользу. Мы сразу получили большое количество незаменимо преданных технических работников, а также пропагандистов. Мы разослали их по районам. Там они учились нелегальной работе, проходили школу ее, сживались с рабочими и дали нам крепкие кадры партийной интеллигенции.

VIII.

С осени 1916 г. и до начала 1917 г. Межрайонный Комитет состоял из следующих работников: 1) Роман Анисимов (от Василеостровского района); 2) Иван Александрович «Невский» (он же Трофимов, он же «Иван», о котором мною говорилось выше, рабочий Обух. завода, сейчас член РКП); он представлял Невский район; 3) Максимов, рабочий Невского Судостр. завода; 4) Иван Савельев, представитель Гор. района; 6) Панов, представитель Нарвского района (сейчас член РКП, во время партийной чистки был председателем Псковской Губ. Комиссии); 6) «Ирина», фактический секретарь и казначей Комитета; 7) Лина Леонтьевна; 8) Исай; 9) «Илья» Юренев — до ареста в 1915 г. работал под кличкой «Андрей». На заседаниях Комитета иногда присутствовала Соня Шульга. Заседания чаще всего происходили на Коломенской ул. в доме № 55 у Исая, а иногда на квартире у Сони Шульга.

К этому времени в рядах Межрайонки уже не было многих из старых ее работников*. Вступая в 1917 год, организация была сравнительно немногочисленна, но крепка внутренней спайкой и располагала весьма значительными рабочими и интеллигентскими кадрами. Намечавшиеся меньшевистские уклоны у части наших работников (А. Л. Попов и Исай) привели к тому, что под давлением «общественного мнения» нашей организации Попов стабилизировался, как интернационалист, а И. Крошинский вышел из организации и примкнул к «Петербургской инициативной группе». Входя в нашу организацию, Исай все более и более склонялся к меньшевизму, и дошло до того, что на заседании комитета он внес официальное предложение присоединиться к Инициативной группе. Это его предложение совпало по времени с довольно затруднительным моментом в жизни нашей организации, но, тем не менее, оно не имело никакого успеха. Исай был изолирован; для него создались такие условия, что он должен был уйти из организации. Он ушел одиночкой: ни один рабочий, ни один интеллигент не пошел за ним. Вскоре Исай разочаровался и в «Инициативной группе».

* «Мара» была арестована и сослана на три года в Астраханскую губ.; Карахан арестован в 1915 году и сослан в Сибирь; И. П. Флеровский фактически отошел от работы, как несколько позже отошел от нее и А. Л. Попов. Из старых рабочих-межрайонцев Яков Кубышкин и Василий Шуняков были мобилизованы; Григорий Петров и Павлов из Московского района арестованы.

V. 1917 год (до февр. революции).

I.

Вплоть до февральской революции организационное состояние Межрайонного Комитета было в общем и целом тем же, что и в конце 1916 г. Однако политическая работа организации приняла, несравненно более широкий размах. В то время в воздухе уже пахло грозой. В рабочих районах Петербурга революционное настроение нарастало с каждым днем.

Тяжелый продовольственный кризис был прекрасным агитатором против царизма и порожденной им войны. Наша работа давала с каждым днем вое новые и новые положительные результаты.

Традиционная стачка в день 9 января прошла довольно удачно. Бастовало в Петербурге и ближайших его окрестностях около 125.000 чел. Изданный нами к этому дню листок получит широчайшее распространение и имел большой успех у рабочих. Написанный горячо и убедительно (автором листка был И. Крошинский), он умело попадал в самые больные места царизма и затрагивал наиболее чувствительные струны рабочих настроений.

В ряде районов нами были организованы и проведены большие митинги на фабриках и заводах*. Революционное подполье выходило на улицу, явочным порядком осуществляя свободу собраний.

* Насколько я помню, на Петерб. стороне выступал Борис; за Невской заставой (на Обух. заводе) — А. Л. Попов.

Рабочие Александровских мастерских устроили нечто вроде демонстрации, пройдя пару кварталов Петербургского шоссе с пением «Вы жертвою пали». Эта импровизированная демонстрация была разогнана казаками и конными городовыми. Попытка Обуховцев последовать примеру рабочих Александровских мастерских закончилась разгоном и избиениями демонстрантов.

II.

В конце января на фабриках и заводах Петербурга появились, в довольно ограниченном количестве, отпечатанные на гектографе листки, в коих неизвестные авторы (листок не был подписан) призывали рабочих ко всеобщей стачке в день открытия сессии IV Гос. Думы.

Листки выдвигали лозунгом поддержку прогрессивного блока Гос. Думы. Эти листки исходили от «рабочей группы при Центральном Военно-Промышленном Комитете».

Отношение нелегальных с.-д. организаций Петербурга (Межрайонки, Петерб. Комитета большевиков, а также Инициативной группы меньшевиков) к этой затее было отрицательное. Однако так было только с формальной стороны и до поры до времени. Этот единый фронт отрицания гвоздевских методов борьбы рабочего класса был сорван Инициативной группой меньшевиков.

Последняя была типичной представительницей «интернационалистов» балансирующих между оборонцами и последовательно революционными с.-д. организациями.

Вскоре после появления в свет листков рабочей группы Инициативка издала свой листок, суть коего сводилась в главном к следующему: «Мы не должны верить,—говорилось в нем, — всяким анонимным листкам, призывающим нас на выступление. Мы не последуем за этими безответственными и политически недобросовестными группами, которые нашу славную массовую борьбу за прекращение войны в октябре клеймят провокацией, а в январе призывают нас к массовому выступлению… Мы не можем превратить пролетариат в слепое орудие в руках буржуазии».

Этот листок не был распространен по районам. Его лишь «приватно» показывали наиболее ответственным работникам с.-д. организаций. Таким образом Инициативка и интернационалистическую невинность соблюдала и не мешала гвоздевцам разлагать рабочие низы.

Надо отдать справедливость оборонцам, что, призывая рабочих Петербурга ко всеобщей стачке, они хорошо учли революционное настроение рабочих, охотно откликающихся на всякий протест против царизма. Они попытались спекульнуть на недостаточной сознательности рабочих масс, с лихвой компенсированной стихийной революционностью.

Мы и большевики понимали, что гвоздевцы имеют шансы на внешний успех, который они используют в целях углубления оборонческих настроений в рабочих массах. Понимая это, мы решили вместе с Петербургским Комитетом (по его предложению) сорвать проектируемую гвоздевцами стачку 14 февраля. В противовес их призывам, мы призвали рабочих Петербурга к всеобщей стачке в день годовщины суда над с.-д. рабочей фракцией IV Г. Думы — 13 февраля.

Мы рассчитывали, что если удастся наша стачка, то шансы гвоздевцев на успех их стачки будут значительно понижены. Правда, Межрайонка несколько скептически относилась к проекту Пет. Комитета, но, желая подчеркнуть солидарность революционных интернационалистов, присоединилась к нему. П. К-том был издан специальный листок, в коем оборонцам делались свирепейшие и вполне заслуженные заушения, а рабочие массы призывались к стачке 13, а не 14 февраля.

Наша организация не успела издать листка. Помешали этому какие-то технические затруднения с типографией. Однако листок против затеи «рабочей группы» нашей организацией был все же выпущен. Листок был отпечатан на шапирографе (типография на Гороховой не могла быть нами использована). Печатался он на квартире тов. Бориса Лившица и распространен был широко по всем районам. Я считаю нелишним привести здесь достаточно пространные выдержки из него. В листке говорилось:

«Два года тому назад царское самодержавие чинило суд и расправу над нашими депутатами. На скамью подсудимых были посажены то, кто нашел в себе смелость поднять голос протеста против международной войны, против авантюры безответственной буржуазии, против исконного врага народа — царского самодержавия. Судили наших избранников те, кто давно осужден историей, те, которых ждет беспощадный суд народный. Судили и осудили. Совершилось царское правосудие: в холодных безграничных тундрах Сибири томятся представители рабочего класса. Кто же встал на защиту? Кто поддержал их в эту тяжелую минуту? Больно сказать правду, но скрыть ее было бы преступно. Рабочие не поддержали своих представителей, оставили их на произвол царского самодержавия, они смалодушествовали, опустив могучие руки. Но, может быть, наших представителей поддержала Государственная Дума, членами которой они были. Может быть, «парламент» протестовал против насилии над социал-демократической фракцией Государственной Думы? О нет, жалкая подделка под народовластие, Государственная Дума, отреклась от тех кто срывал с нее личину народного представительства, кто резко и беспощадно бичевал буржуазию и царское самодержавие. Мы с чувством глубокого негодования, с чувством безграничного омерзения читаем жалкие листки никому неведомых лиц зовущих нас, товарищи рабочие, поддерживать во что бы то ни стало холопскую «оппозиционную» Думу. По фабрикам и заводам распространяются листки, в коих вас зовут к стачке и демонстрации в день открытия Государственной Думы».

И дальше в них говорилось:

«Товарищи, безымянные листки — дело кучки отщепенцев рабочего класса, пытающихся подчинить рабочее движение буржуазии, и вы должны отнестись к ним с недоверием стойких борцов за народное дело.

«Товарищи, не к поддержке IV Государственной Думы должны мы стремиться, не на поддержку ссорящейся с самодержавием буржуазии должны быть направлены наши силы. Только крестьянство и исстрадавшаяся армия будут нашими союзниками в борьбе за демократическую республику.

«Только опираясь на них, пролетариат подготовится к революционной борьбе с самодержавием, и мощному организованному пролетариату не будет страшна она. Мы, объединенные с.-д. большевики и меньшевики, зовем вас к самостоятельной революционной борьбе, мы зовем вас, товарищи, собрать свои силы для последнего и решительного боя с самодержавным произволом. Рабочему классу нужно укрепить свои нелегальные организации, нужно объединить все свои силы в единой социал-демократической рабочей партии. Нужно на наши трудовые копейки создать свободную нелегальную печать… Товарищи, 14 февраля — не день рабочего класса, а день врагов его, в этот день мы не выйдем на улицу, мы не будем устраивать демонстрации. Да здравствует революция, долой самодержавие, долой войну, да здравствует международная солидарность пролетариата, да здравствует Временное Революционное Правительство, да здравствует Учредительное Собрание, да здравствует Демократическая Республика!».

Надо сознаться, что вышеприведенный листок, призывавший рабочих к поддержанию стачки 13 февраля, равно как и листок Петерб. Комитета с призывом к стачке протеста против осуждения с.-д. депутатов — успеха не имели.

Наша попытка столковаться с Инициативной группой и с Петерб. Комитетом насчет выпуска антиоборонческого листка за подписями всех трех организации не увенчалась успехом. Петерб. Комитет был согласен на установление единого фронта против гвоздевцев, но Инициативка, пребывая в колебании, отказалась примкнуть к нам и к Петерб. Комитету.

Цитированный мною выше листок Инициативки, направленный против рабочей группы, был дня за два до 14 февраля аннулирован Инициативкой. Вместо него появилась на свет божий жалчайшая «резолюция», отпечатанная на гектографе. В резолюции — не в пример листку — распространенной по районам говорилось о том, что 14 февраля — это «день нашего массового выступления». Это была жалкая попытка примазаться к предстоящим «победам гвоздевцев» и этим укрепить свое весьма шаткое положение в рабочих массах.

Постыдная капитуляция интернационалистов из Пет. Иниц. группы имела своим последствием резкое обострение отношений между нею и Межрайонным Комитетом. Непримиримый тон Петерб. Комитета во отношению к ней получил свое наглядное политическое оправдание. Импрессионистская эквилибристика Инициативки сильно затормозила работу по консолидации сил петербургских интернационалистов.

Организованная рабочей группой стачка 14 февраля прошла весьма успешно. Рабочие заводов а фабрик откликнулись на ее призыв. Так, например, в Невском районе 14 февраля бастовало около 95% рабочих фабрик в заводов. Это, конечно, не означало, что рабочая масса заодно с оборонцами и за прогрессивный блок IV Г. Думы.

Стачка 13 февраля имела очень небольшой успех, и, если я не ошибаюсь, в этот день бастовало всего около 20 тыс рабочих.

Едва закончилась ожесточенная политическая борьба вокруг 14 февраля», как перед нашей организацией встала новая задача: проведение «дня женщины-работницы» (28 февраля). Надо сказать, что к этому дню мы начали готовиться еще с конца, 1916 г. По нашей инициативе в половине декабря была созвана межпартийная комиссия по подготовке и проведению дня. В комиссию входили: от меньшевиков две неизвестные мне по фамилии работницы; от большевиков—т.т. Шелагинова (интеллигентка) и Елена Сахарова (работница); от Межрайонки — Нюта Иткина. Эта комиссия работала довольно интенсивно, имела ряд заседаний (на квартире у меньшевичек). Особенно большие дебаты внутри комиссии возникли по вопросу о «лозунгах». В конце концов, на лозунгах сошлись; однако листки решили издавать каждой организацией отдельно.

Из митинговых выступлений наших товарищей в этот день у меня сохранилось в памяти выступление Нюты Иткиной в Народном Доме графини Паниной, где присутствовало сколо 400 работниц, и митинг ва заводе Айваз.

Большой митинг был проведен также и в Психоневрологическом институте. От нас там выступали Исаак Крошинский и Берта Ратнер. В тот же день в Лесном состоялось большое, собрание рабочих, на котором выступал Анатолий Слуцкий. Это собрание, между прочим, было организовано нами совместно с Петербургским Комитетом.

III.

Работа нашей организации в районах шла усиленным темпом. В Нарвском районе выдвинулась большая группа весьма активных и влиятельных рабочих. Из них я помню (кроме уже упомянутого т. Панова) — т.т, Корнева, Василия Алексеева-Левина. Все это рабочие-путиловцы. К этому времени район был вполне организационно оформлен. Функционировал Районный Комитет. Работой района по-прежнему руководил тов. И. Крошинский.

В Невском районе (кроме рабочих групп, указанных мною в обзоре за 1916 г.) функционировали студенческие кружки, имевшие своей задачей подготовку партийных пропагандистов и агитаторов. База этой работы была у тов. «Зары» (настоящая фамилия ее Блюм, курсистка-психоневрологичка. сейчас член и весьма активный работник РКП).

Работа в Василеостровском районе еще более окрепла. Организация имела теснейшую связь с районным кооперативом «Объединение» и использововала эту легальную возможность в своих нелегальных целях. Так, в день 9 января в помещении «0бъединения» состоялось довольно многолюдное рабочее собрание, на котором с докладом от имени нашей организации выступал тов. Роман Анисимов.

Кроме уже указанных в свое время наших ячеек в Василеостровском районе были созданы новые: у Сименса-Шуккерта, на Гвоздильном заводе, у Рейхеля. Активную роль в работе района и особенно на заводе Рейхеля играли тов. Соловьев и его жена.

Межрайонный Комитет имел в это время оформленную агитационно-пропагандистскую группу, руководителями коей был «Илья». В нее входили почти все участники бывшего студенческого кружка зимы 1916 года. Группа собиралась на квартире у тов. «Ирины» (Петербургская сторона) или у тов. Бориса Лившица (на Песках). На собраниях намечались темы докладов пропагандистов, принимались тезисы речей и тут же, вкупе с присутствующим организатором, распределяли пропагандистов по районам и по кружкам. Пропагандистская группа посылала своего представителя в Межрайонный Комитет. В качестве такового в него входил тов. И. Крошинский.

Кроме пропагандистской группы, ведшей огромную лихорадочную работу при Межрайонном Комитете, существовала еще и организаторская. Однако ее следовало бы правильнее назвать технически-финансовой. Наиболее активным работником группы и ео руководителем была Соня Шульга. Группа состояла по преимуществу из учащейся молодежи. Время от времени Группу посещал в целях «инспекции» И. Крошинский.

К моменту начала февральской революции Межрайонный Комитет состоял из следующих товарищей: 1) Роман Анисимов, 2) Муравкин (оба от Василеостровского района), 3) Павлов (Московский район), 4) Максимов (Невский район), 5) А. М. Новоселов (Пороховской район), 6) Панов (Нарвский район), 7) Иван Савельев (Городской район), 8) представитель Петербургского района — фамилии его не помню, — кажется, тов. Лаубман, 9) «Илья», (я), 10) И. Крошинский (представитель агитационно-пропаг. группы), 11 «Ирина». Кроме того обычно на заседаниях Комитета присутствовала с совещательным голосом тов. Соня Шульга.

Издательская деятельность Комитета была довольно значительна. Кроме упомянутых выше январского и февральского (отпечатан на гектографе и в типографии), был выпущен еще специальный «экономический» листок. Последний печатался на гектографе частью за Невской заставой, на квартире одной из лучших наших партийных работниц Ольги Драбович (курсистка Психоневр. института) частью у курсистки же т. Анны Генинг на Вас. острове. Всего на гектографе было отпечатано экземпляров 600—800, и около полуторы тысячи экз. того же листка было отпечатано в ручной типографии.

VI. Февральская революция

I.

Рост стихийного рабочего движения, имевшего главным своим корнем продовольственный кризис и неуклонный рост дороговизны, неслыханно укреплял положение организаций, несомненно отстававших от быстрого темпа надвигающейся лавины революции. Рабочее движение опережало партийные организации. Последние чаще всего констатировали и учитывали свершившиеся факты величайшей политической важности. Но если нелегальные организации, работавшие в гуще пролетарских масс, не чувствовали слишком остро своего отрыва от быстро развивающихся событий, то совсем другое положение было у социалистов из IV Гос. Думы и «левых» общественных деятелей (адвокаты, врачи, писатели). Они чувствовали, что события надвигаются и впервые, может быть, остро и болезненно осознали свой трагический отрыв от трудящихся масс.

Чуя повелительную потребность связаться с ними, хотя бы только для того, чтобы не быть беспочвенной оппозицией, а также несомненно преследуя цели руководства событиями, определенно идущими мимо Гос. Думы, мимо прогрессивного блока, и прочих легальных центров и возможностей — значительные группы социалистической интеллигенции обнаружили стремление ко взаимному объединению и даже, чего не было до сих пор, прямой связи с революционным подпольем. Роль последнего равно преуменьшается и преувеличивается в зависимости от того, кто живописует революционные события предфевральского периода.

Сейчас я уже точно не помню, через кого именно (кажется, через Лину Леонтьевну) Межрайонный Комитет получил предложение делегировать своего представителя на предстоящее «совещание общественных деятелей», назначенное на квартире у Максима Горького. Наш комитет принял это предложение и поручил мне пойти на вышеуказанное совещание. На нем, насколько я помню, присутствовали: Скобелев. Чхеидзе, Керенский, Пешехонов и Горький, как хозяин. Революционное подполье было представлено довольно полно. От Иниц. группы меньшевиков был Гриневич (позже член Исп. Комитета Петр. Совета Раб. и Солд. Деп.); от Петерб. Комитета большевиков — присяжный поверенный Иожелло (партийная клича «Владимир»; сейчас стоит вне партии. Подвизается в Литве и качестве члена Литовского Сейма).

В уютной столовой Горького за стаканами чая весьма оживленно был обсужден вопрос о политической ситуации в России, и в частности в Петербурге. Наши разговоры носили крайне общий характер, Это была чистая «словесность». Сколько-нибудь реальных предложений было два: 1) предложение М. Горького, проектировавшего издание нелегального информационного листка, который вполне объективно фотографировал бы политические события, особенно из области позорной деятельности Двора и его камарильи. Я помню, Горький довольно обстоятельно доказывал необходимость такого листка, уверял, что он произведет колоссальнейшее впечатление на общественные и рабочие круги; денежные средства на издание этого листка — по словам Горького — должны были найтись. Техническое издание листка выпало бы на долю нелегальных организаций, У нас, представителей революционного подполья, предложение Горького не вызвало никакого «энтузиазма», мы расценили его, как революционно-либеральную затею и выдвинули предложение дать революционным организациям денег на издание, партийной революционной литературы.

Я в своей речи, в частности, указывал на необходимость постановки дела печатной пропаганды и агитации среди армии. Наш уклон был встречен очень холодно представителями социалистических и либеральных элементов Петербургского общества.

Второе конкретное предложение (не помню, кем оно было внесено) сводилось к тому, чтобы настоящее совещание признало необходимым периодические собрания общественных и революционных деятелей. Это предложение было принято.

На заседании Межрайонного Комитета после моего доклада о виденном и слышанном на совещании было постановлено держать связь с общественными деятелями исключительно в целях получения информации о том, что делается за кулисами «парламента», Двора и правительства. «Положительная работа» в этом совещании общественных деятелей, по нашему мнению, не имела никакого смысла.

Насколько я помню, таких совещаний перед февральской революцией было несколько. Особенно многочисленное совещание было у Керенского, кажется, 26-го февраля. На нем тогда присутствовали Чхеидзе, бундовец Г. Эрлих и все участники первого совещания у Горького. Вместо Гриневича от Инициативной группы явился Владимиров (Соколовский).

Последнее совещание велось крайне хаотично. Это была сплошная дискуссия, спорили по уголкам. Особенно схватывались мы с Эрлихом, настроенным крайне оборончески. Присутствовал на собрании, кроме указанных лиц, еще Н. Д. Соколов, присяжный поверенный, в то время большевик. Соколов был записным «информатором» и носителем самых что ни есть последних новостей. Он нам сообщил об обстреле казаками патруля конных городовых. Собрание, как и прежде, ничем не закончилось.

II.

Учитывая крайнюю необходимость координирования деятельности нелегальных организаций Петербурга, Межрайонный Комитет предложил Петерб. Комитету, Петерб. Инициат. группе и петербургским эсерам организовать информационно-контактное межпартийное Бюро. После долгих разговоров на эту тему с вышеуказанными организациями, нам удалось добиться их согласия с нашим проектом. Было создано Бюро, в коем были представлены все вышеуказанные организации. От Петерб. Комитета в Бюро входил «Владимир» — Пожелло; от Межрайонного Комитета «Илья» (я), от Инициативной группы — Владимиров-«Соколовский» и от эсеров — покойный П. Александрович. Последний представлял — по полномочию заграничного ЦК П.С.-Р. — всю партию в России, и в частности Петербургскую организацию. Здесь надо сказать, что сколько-нибудь стройной общегородской организации у эсеров в то время не было. Они вели довольно активную работу в Невском районе, в Московском и значительно более слабую в Василеостровском. Наше Бюро собралось раза три—четыре; надо отметить, что представитель Петерб. Комитета был на нем всего лишь один раз. Фактически, стало быть, Бюро объединяло лишь межрайонцев, меньшевиков и эсеров.

Одним из важнейших вопросов, обсуждавшихся в Бюро, был вопрос о том, какой практический боевой лозунг должен быть нами выброшен. Инициативка настаивала на лозунге Учр. Собрания; большевики выдвигали лозунг Совета Рабочих Депутатов, по примеру 1905 года. Мы, сходясь в принципе с Петерб. Комитетом, предлагали не форсировать выдвижение этого лозунга и выждать развития событий. Мы указывали, что организация Советов мыслима лишь в момент высшего напряжения революц. движения; что иначе Советы будут разгромлены и движению будет нанесен удар, от которого оно не скоро сумеет оправиться. В конце концов, вопрос сводился к тому, представляют ли собою развивающиеся революционные события лишь один из эпизодов революционного движения, или же это последний, гибельный для царизма, вал.

По существу лозунг Советов, выдвинутый Петерб. Комитетом, оставался на бумаге и никаких конкретных действий в смысле организации Советов, как очагов революционного движения и исходных позиций для атаки на царизм не было. Строительство Советов началось лишь 27 февраля, когда все организации приняли этот лозунг.

III.

23 февраля нами был издан (в легальной типографии на Гороховой) агитационный листок обще-политического характера, призывавший рабочих и солдат к борьбе против царизма.

События развивались неслыханно быстрым темпом. 23-го Невский, Бассейная, Литейный проспект и Знаменская площадь были залиты сплошной волной демонстрирующих рабочих. Это была грандиознейшая стихийная демонстрация. Стал трамвай. Однако движение носило, несмотря на всю свою грандиозность, весьма мирный характер. Помню такой эпизод. В толпу рабочих врезался какой-то буржуазный автомобиль. Некоторые демонстранты хотели выбросить из автомобиля седоков, но толпа не позволила им это сделать. Раздались протестующие голоса: «Не тронь их, ребята, оставь», и наши перепуганные буржуа были отпущены с миром.

Казачьи патрули, прорезавшие сплошную черную человеческую массу, казались какими-то жалкими и нелепыми островками над вышедшим из берегов людским морем. Городовые исчезли. У толпы и казаков не чувствовалось никакого озлобления по отношению друг к другу. Раздавались шутки, смех. Чувствовалось, что плотина отчуждения, веками отделявшая народ от армии, прорывается с каждым днем все боле и более.

Однако, никто из активных участников тогдашних событий не предвидел всей их предстоящей грандиозности и полной катастрофы царизма. Сейчас в памяти некоторых из товарищей стерлись грани между дофевральскими и послефевральскими настроениями. Теперь им кажется, что февральская революция — это дело рук тех или иных комитетов и партий.

Февральскую революцию делали те же самые солдатские и рабочие (в меньшей степени) массы, которые в первые месяцы войны шли во всех важнейших политических вопросах целиком за оборонцами. Пролетариат своими беспрерывными выступлениями создал в Петербурге революционную атмосферу, в которой окончательно «разложились» запасные полки царской гвардии.

В ночь с 24 на 25 наш Комитет постановил призвать петербургских рабочих к трехдневной стачке протеста против арестов и расстрелов рабочих Путиловского завода. Однако революционное настроение масс было таково, что они уже не могли ограничиться одними стачками. Снова повторились грандиознейшие демонстрации рабочих. Наша организация командировала своих агитаторов, выступавших на митинге на Знаменской площади, у Казанского собора и в других местах. Особенно энергично работали товарищи В. Лившиц и И. Крошинский.

На расширенном заседании нашего Комитета в ночь с 25 на 26 февраля был подвергнут длительному обсуждению вопрос о том, как реагировать на знаменитый Хабаловский приказ рабочим «стать 28 февраля на работу». Было ясно, что рабочие не послушаются Хабалова, и забастовка будет продолжаться. Поэтому, считая, что революционное рабочее движение еще не вступило в решающую фазу, и в то же время не желая быть в стороне от него, а главное, опасаясь, чтобы оно окончательно не превратилось в стихийный порыв неорганизованных масс и тем самым, в конце концов, не было бы разбито, — мы издали к рабочим массам листок с призывом игнорировать Хабаловский приказ и продолжать стачку.

Кроме того, понимая, что решающим моментом в борьбе между царизмом и народом, — я бы сказал, физическим моментом в борьбе народа с царизмом, — будет армия, мы одновременно с обращением к рабочим постановили выпустить листок к солдатам. В этом листке так же, как и в листке к рабочим, нашла свое выражение неуверенность в том, что настоящий бой есть решающий, и призыв в солдатам был по-своему половинчат. В нем мы не звали солдат к непосредственному восстанию. Но уже звучала увертюра восстания в призывах к солдатам «последовать примеру казаков у Знаменья и павловцев у храма Воскресения». Тот пример казаков, о котором говорилось в листке, заключался в вооружением нападении их на городовых. Таким образом наш листок в полузамаскированной форме заключал призыв к вооруженному восстанию, к поддержке рабочих демонстраций. Оба эта листка были отпечатаны в большом количестве экземпляров. Технически они были изданы прекрасно, распространены на следующий же день с утра по всем районам.

IV.

Однако, темп революционных событий был таков, что наши лозунги уже отставали от него. К моменту, когда листки проникли в солдатскую гущу, последняя совершила свое выcтупление. Я никогда не забуду утра 27 февраля. Было солнечно и морозно. По улицам мирно шагали вооруженные винтовками патрули гвардейских полков Петроградского гарнизона. На углах домов красовались знаменитые хабаловские воззвания. Огромный город, казалось, успокоился. Но это только казалось.

Придя на нашу явочную квартиру, что на Коломенской ул., я застал уже в ней «Ирину», Соню Шульга, Исаака Крошинского и еще других агитаторов и организаторов нашего комитета.

В соседней с нашей комнате происходило собранно анархистов-коммунистов. Это были по большей части молодые, деклассированные люди. Они с энтузиазмом готовились к бою, подсчитывали ручные гранаты, распределяли между собою револьверы. События, однако, так повернулись, что этим мальчатам не понадобились ни ручные гранаты, ни пистолеты. Солдатская— крестьянская стихия опрокинула царизм и сделала излишними всякие изолированные террористические акты.

К 10 часам утра мы получили известие о том. что выступил Волынский полк. Я помню, мы все были точно наэлектризованы этим сообщением; ясно стало, что события вступали в решающую стадию. Немедленно же было дано знать по районам, что в 2 часа дня состоится собрание Комитета. На этом собрании (оно состоялось у тов. Глезарова) было единогласно решено призвать рабочих и солдат к всеобщему восстанию и к выборам в Совет рабочих и солдатских депутатов.

В листке, заключавшем призыв к восстанию, говорилось о том, что жребий брошен, отступать нельзя, да и некуда, что в случае поражения восставших ждет беспощадная расправа со стороны царского самодержавия. Тут же на собрании Комитета распределили агитаторов и направили их в районы. В Нарвский район помчались со всем пылом прекрасные, жаждущие героических подвигов юности товарищи Борис Лившиц и Нюта Иткина; в Выборгский — Анатолий Слуцкий и Оля, в Василеостровский — Ксения Орлик. Нашим агитаторам было дано задание поднять рабочих и вести их на соединение с солдатами. И. Крошинский и Глезаров направились в Волынский полк. Следующее собрание Комитета было назначено на 5 час. веч. того же дня у тов. Глезарова. Мне лично пришлось быть очевидцем событий у казарм Волынского полка.

Я помню, как волынцы нестройной толпой, многие без винтовок, пытались пройти по Литейному проспекту на Невский, им преграждали путь залегшие на мостовой и по тротуарам цепи правительственных войск. В Артиллерийском переулке стоял эскадрон Новгородских конных жандармов.

Обе стороны вели себя крайне неуверенно. Правительственные войска занимали выжидательную позицию, что в тех условиях означало раньше или позже полное их разложение. Волынцы же рассыпались в разные стороны при первых словах правительственных офицеров, командовавших цепям «целиться». Казалось, что происходит какая-то смешная игра взрослых людей в прятки. После того, как правительственные войска брали ружья к ноге, волынцы, нырнувшие за угол казармы, снова вылезали нестройной толпой на тротуары и на улицу. Обывательские настроения были целиком на стороне волынцев. Собравшиеся в кучки граждане вступали в споры с солдатами и офицерами, убеждая их не проливать народную кровь.

Нелепо путались по тротуарам правительственные пулеметчики, таща свои, никому уже не страшные и добродушно поблескивавшие на солнце пулеметы. Такая игра продолжалась долго. Кончилась она тем, что у правительственных войск не хватило выдержки. Цепи расползлись, соединились с восставшими и вместе с ними направились под звуки полковых оркестров к Гос. Думе.

Я согласен с теми, кто утверждает, что для подавления февральского восстания в Петербурге достаточно было одного-двух вполне надежных боеспособных батальонов. Но в том-то и заключается сила революции и слабость опрокидываемого режима, что в Петербурге с его колоссальным гарнизоном так и не нашлось этих двух «надежных батальонов».


В условленный час собрался наш Комитет. На заседании было очень много народа. Нервы у всех были взвинчены донельзя. Много говорить было некогда, да в сущности уже и незачем. Были приняты решения обратиться к рабочим и солдатским массам с новым призывом бороться до победного конца.

Кроме того, мы постановили призвать рабочих и солдат к выборам депутатов в Петроградский Совет. Один из листков был написан мною, другой, посвященный вопросу о выборах, кажется тов. Глезаровым.

Печатание листков было возложено на последнего. Он получил директиву от Комитета захватить для этой цели типографию газеты «Новое Время». Надо сказать, что это задание тов. Глезаров выполнил блестяще. Вместе с группой нашей отпетой молодежи он занял «Новое Время» и, мобилизовав наших партийных печатников, часам к 10 вечера уже отпечатал оба листка. Всего их было отпечатано около 300.000 экз. Немедленно после отпечатания листки были погружены в специально реквизированные на этот случай автомобили и развезены по всем районам и казармам. В тот вечер и ночь нами было распространено около 200.000 экземпляров. Оставшиеся были на следующее утро доставлены в Таврический дворец, где раздавались нашими представителями приходящим делегациям рабочих и солдат.

Наши листки были первыми из вышедших 27 февраля. В той же типографии, где они печатались, был отпечатан и первый номер «Известий Петроградского Совета».

И. Юренев.