История Совета Рабочих Депутатов

Слово редакции «Искра-Research» читателю

Памяти Арама Тер-Мкртчянц
Предисловие 1906 г.

Н. Троцкий — Совет и революция

А. Кузовлев (С. Зборовский) — Как возник Совет

Г. Хрусталев-Носарь — История Совета Рабочих Депутатов (до 26-го ноября 1905 г.)

Введение
Октябрьская стачка и возникновение Совета Рабочих Депутатов
До манифеста 17-го октября
Конституционная эра
Демонстрация 18-го октября
Ликвидация октябрьской стачки
Самооборона
Восьмичасовой рабочий день
Ноябрьская стачка
Опять восьмичасовой рабочий день
Мобилизация революционных сил
Комиссия безработных
Состав, функции и политическая физиономия Совета Рабочих Депутатов
Исполнительный Комитет
Отношение к Совету правительства, буржуазии и рабочих
Истекшее десятилетие (1914 1924 гг.)

В. Звездин — Последние дни Совета

С. Введенский — Ноябрьская забастовка

А. Симановский — Пролетариат и свобода печати

Б. Петров-Радин — Борьба за восьмичасовой рабочий день

П. Злыднев — У графа Витте

Н. Немцов — На металлическом заводе Растеряева

А. Симановский — Как печатались «Известия Совета Рабочих Депутатов»

М. Киселевич — Союз рабочих печатного дела

Н. Троцкий — Совет и прокуратура


Борьба за восьмичасовой рабочий день.

Петров-Радин, Б. М. (Кнуньянц, он же Богдан, Рубен-Петров, Николай Саркисянц, Б. Радин, Петров) (1878—1911) — один из видных искровцев в 1902-3 гг. Участвовал от Бакинского комитета на II съезде РСДРП (под псевдонимом Русов). В 1904 г. вместе с Джапаридзе вел борьбу в Бакинском комитете против меньшевистской тактики по вопросу о праздновании 1 мая. В 1905 г. Кнуньянц — один из руководителей Петроградского Комитета партии.

Вначале, он отнесся подозрительно к созданию беспартийного Рабочего Совета и даже потребовал от него формального признания верховенства социал-демократической партии. Массовая тяга рабочих к организации этого «рабочего комитета»-Совета и критика Ленина преодолели возражения Кнуньянца. Вошел в Исполком Совета от большевистской фракции.По делу Петербуржского Совета был приговорен к ссылке, оттуда бежал. В 1908-10 гг. жил в Баку. В эпоху контрреволюции Кнуньянц шатнулся в сторону ликвидаторства. В 1911 г. он был снова арестован и тогда же умер в тюрьме от тифа. — И-R.

Кнуньянц
 

«Если мы не завоевали 8-часового рабочего дня для масс, то мы завоевали массы для 8-часового рабочего дня!

«Отныне в сердце каждого петербургского рабочего живет его боевой клич: восемь часов и ружье!»

(Из речи члена Исп. Ком. С.Р.Д.)

 

Октябрьская стачка победила! Петербургский пролетариат прекратил забастовку для того, чтобы «опираясь на достигнутые победы, организоваться наилучшим образом и вооружаться для окончательной борьбы за созыв Учредительного Собрания». 21-го октября городская жизнь должна была войти в нормальную колею.

Из многолюдных митингов, где раздавалась страстная революционная проповедь новой жизни, из бурных заседаний различных союзов и организаций пролетариат возвращался в своим станкам, в душные мастерские. Но возвращался он уже не таким, каким вышел оттуда неделю тому назад. Вот здесь, в этой мастерской, где теперь господствует только бьющий по нервам скрип блоков и стук молотков, еще вчера раздавалась свободная речь агитатора, зовущего к борьбе, к солидарности, к работе над созданием нового строя! Эта самая мастерская, в которой так долго молчаливо переносилась и грубость мастера, и окрик управляющего, где столько времени безропотно создавались богатства для сильных мира, теперь стала душна для своих рабов! За несколько дней свободной жизни раб этот сбросил с себя оковы: он вкусил свободы, он не хочет согласиться, он не может привыкнуть к старым цепям! Мастерская давит его, грубый тон мастера оскорбляет ухо, однообразная, скучная работа гнетет мозг, привыкший уже к другим занятиям, проснувшийся для новых запросов.

А там, за стенами мастерской, жизнь кипит. События нарастают так быстро, что не успеваешь следить за ними. Новые газеты, новые партии, рефераты, лекции, митинги… Со всем надо познакомиться, выработать свое отношение, разобраться! А тут сиди в мастерской целый день, трать все силы на изнурительный труд, чтобы вечером, утомленным дневной работой, заснуть над газетой.

Мог ли октябрьский победитель примириться с такой жизнью? Мог ли он снова превратиться в рабочую машину, прикованную на всю жизнь к станку?

Нет, тысячу раз нет!

Могущественным напором русский пролетариат заставил самодержавие сдать одну из своих позиций — признать за русским народом право участия в законодательной работе. Правда, «право» это было пока только на бумаге, правда, не всему народу дано было даже это урезанное «право», но пролетариат эту свою победу мог сделать исходным пунктом для дальнейших завоеваний, для нового напора на пошатнувшееся самодержавие. Но для участия в политической жизни страны, для осуществления своего права «законодателя» рабочий должен иметь досуг, он должен иметь достаточно свободного времени, чтобы познакомиться с тем, чего хотят другие слои населения, кто его враги, кто друзья, кому он может поручить свое представительство, за кого он не может подать своего голоса при выборах и т. д. и т. д. — для всего этого он скорее должен освободиться от кабалы мастерской, бросить станок для осуществления своего права гражданина.

Своей долгой борьбой за свободное слово пролетариат заставил старый режим признать за русским «обывателем» право без цензурного и полицейского намордника писать и говорить все, что он находит нужным. Через свои организации «Совет Рабочих Депутатов» и «Союз рабочих печатного дела» он позаботился, чтобы обещанные свободы были фактически осуществлены. Но мог ли рабочий класс воспользоваться благами свободного слова, когда полжизни он проводит в мастерской, а другую половину он восстановляет силы все для той же проклятой мастерской? Если он хочет в действительности пожать плоды своей победы, опираясь на нее вести свою дальнейшую борьбу, ему, во что бы ни стало, надо добиться удлинения свободного от занятий времени, укорочения рабочего дня.

То, что до рабочего раньше доходило случайно, в виде нелегальных листков, он теперь, благодаря октябрьской победе мог иметь каждый день. Растерявшееся правительство, под свежим впечатлением недавнего поражения, совершенно не в силах было бороться с растущей гигантскими шагами революционной прессой. Появились социалистические газеты, быстро завоевавшие себе массового читателя среди рабочих. Растормошенная революцией мысль рабочего со своей стороны искала эту прессу, ожидая от неё разрешения давно волновавших его вопросов. Были газеты, был и читатель! Но между ними грозным призраком стоял хищник капитал, не желавший ни на минуту выпускать из своей лапы источник своего обогащения. С ним неминуемо должен был столкнуться пролетариат при первой же попытке создать условия, отвечающие новым своим запросам, новому политическому положению страны. Согласиться добровольно на старые условия работы, на прежнее хищническое распоряжение всем своим временем он не мог. Он должен был объявить войну капиталу, как бы мало он не считал себя подготовленным к ней в тот момент.

Ему нужна была газета, поэтому он не мог работать 1112 часов!

Ему необходимо было пользоваться «свободой собраний», поэтому он добивался только 8 часов работы!

Он не мог не участвовать в нарождающихся союзах, но для этого надо было свободное время, а время это могло быть добыто только сокращением рабочего дня!

Не было во всем Петербурге ни одного рабочего, который бы в «дни свобод» не сознавал всю мучительную необходимость иметь досуг для удовлетворения своих культурных нужд. Правда и раньше многие страдали от отсутствия свободного времени, столь необходимого для сколько-нибудь человеческой жизни, но никогда потребность в нем не доходила до такой остроты, как в момент общего политического возбуждения, охватившего всю страну вслед за грандиозной победой народа.

Пролетариату нужен был 8-ми-часовой рабочий день, как необходимое условие успешности его дальнейшей борьбы. Для петербургского пролетариата после октября это было не далекое требование, красующееся только на знамени, а непосредственная задача дня. Уже во время самой забастовки депутаты не раз говорили, что при возобновлении работ рабочие ни за что не согласятся работать на старых условиях. Упорная борьба за установление нормального дня даже в самых отсталых отраслях промышленности в начале ноября ясно доказала, насколько глубоко было в широких массах петербургского пролетариата сознание необходимости немедленного же осуществления этого боевого требования всего рабочего класса.

И рабочие Петербурга действительно принялись за немедленное осуществление своей давнишней мечты.


После кровавых событий 9 января 1905 года пролетариат стал в глазах всего населения главным деятелем революции. Буржуазный либерализм как бы совершенно исчез с арены. Либералы где-то заседали в своих союзах, выносили резолюции на съездах, но никто не ждал от них ни инициативы, ни сколько-нибудь имеющих значение выступлений. К пролетариату было прикован всеобщее внимание, с его выступлением связывали все свои политические расчеты.

Октябрьская стачка довела до высшей точки это влияние пролетариата на ход русской революции. Специальное пролетарское средство борьбы — стачка, стала общенациональным орудием борьбы против абсолютизма. Пролетарская борьба накладывала на всё свой отпечаток: чиновники, инженеры, юристы, банковские служащие и даже профессора — все превратились в забастовщиков, все стихийно шли за пролетариатом, перенимая у него не только самый способ борьбы, но и тип его учреждений, как то, — стачечные комитеты, стачечные фонды и т. д.

Тут было не простое подражание уже созданным пролетариатом образцам. Неспособная к решительным действиям, затертая революционной волной буржуазная оппозиция льнула к силе, стараясь хоть сколько-нибудь замаскировать свою дряблость.

А пролетариат действительно в это время представлял из себя могучую силу! Как по мановению волшебного жезла, он остановил промышленную жизнь всей страны. Он отрезал одни города от других. Он дезорганизовал всю правительственную машину, порвав все сношения центральной администрации с провинцией. Его организации были центрами, вокруг которых группировался весь революционный народ. Его лозунги подхватывались широкими массами городского населения, окончательно признавшего в октябрьские дни гегемонию пролетариата в освободительной борьбе.

Если в России пролетариат по отношению ко всему населению являлся вождем революции, то петербургские рабочие, благодаря своему исключительному положению, даже независимо от степени своих организационных связей, являлись руководителями рабочего класса страны в его борьбе с абсолютизмом. От Петербургского Совета Рабочих Депутатов рабочие самых отдаленных окраин ждали сигнала к выступлению. «Мы все ждем указаний Совета; если постановит бастовать, то и нарвцы встанут» — это слова депутации рабочих гор. Нарвы, сказанные на заседании Совета, характерны для отношения рабочих других городов к органу петербургского пролетариата.

После октябрьской победы влияние и сила Совета, а следовательно и петербургских рабочих, достигли своего апогея. Из органа борьбы Совет становился органом революционной власти. Его декреты немедленно приводились в исполнение. В городе он был единственным авторитетным учреждением, которому все подчинялись беспрекословно. С удрученным сердцем писало «Новое Время»:

«В России два правительства: одно правительство Витте, другое Совет Рабочих Депутатов. Почему никто не слушается правительства гр. Витте, т. е. совета министров (об этом после) и так усердно слушается Совета Депутатов, который диктаторствует с замечательной энергией вот уже около месяца? Совет Рабочих Депутатов не самозванец, ибо он выборный, он приказчик рабочих, если не народа. Стачками он останавливает жизнь, он заставляет трепетать не только правительство гр. Витте, но и всех российских жителей городов, особенно столичных». (Цитируем из «Начала» № 6).

Трепетали конечно те, кому было за что трепетать. Одно — бесспорный факт: в «дни свобод» и Совет и петербургский пролетариат достигли громадного влияния на всю политическую жизнь страны. Они нередко диктовали свою волю правительству и остальному населению.

Попятно, что пролетариат захотел использовать свою победу и свою силу прежде всего для отвоевания себе человеческих условий жизни. Мог ли он сомневаться в том, что у него не хватит сил немедленно же осуществить свое заветное желание — 8-часовой рабочий день? Он только что выказал всю мощь своей организованности, дисциплинированности, классовой солидарности; он видел, что его силы с каждым днем растут все больше и больше; все слои населения только что поддержали его в борьбе с царизмом и продолжают курить фимиам его доблестям! Правительство расшатано, оно не способно оказать хоть сколько-нибудь серьезного сопротивления. Буржуазия присмирела, напуганная гигантскими размерами, какие приняло классовое движение пролетариата!

Могучим и сильным чувствовал себя петербургский рабочий и как сильный решился на смелый и рискованный шаг. Знал ли он о той массе препятствий, которые он встретит при осуществлении принятого решения? Ожидал ли он серьезного отпора со стороны тех, на чьем кармане прежде всего отразится его революционный шаг? Конечно знал и ожидал. Ведь не раз уже ему приходилось бороться за сокращение рабочего времени и не раз за это он оказывался в числе безработной, голодающей армии! Он знал, что может встретить всю силу организованного капитала, который не преминет войти в союз с правительством для защиты интересов «свободной эксплуатации! Но, несмотря на все это, почти весь петербургский пролетариат, без всякого давления извне, принял решение во что бы ни стало завоевать себе необходимый досуг.

Мы уже указали на ту причину, почему именно после октябрьской победы это постоянное стремление рабочего класса сократить рабочее время достигли максимума своего напряжения. Далее мы коснулись тех объективных причин, которые создали в пролетариате ту уверенность в возможности подавить и сопротивление капитала, и сопротивление правительства, с какой он принялся за введение революционным путем 8-часового рабочего дня. Теперь перейдем к истории этой попытки.


Для петербургских рабочих революционное сокращение рабочего времени было не новостью. Еще в мае 1905 года рабочие некоторых заводов (Речкина за Московской заставой, Семяниковского и Обуховского за Невской заставой, Лесснера на Выборгской стороне и др.) решили немедленно ввести у себя 9-ти-часовой рабочий день. Не дожидаясь вечернего гудка, отработав ровно 9 часов, они оставляли мастерские без всякого разрешения администрации. На заводе Речкина в течение двух недель администрация не принимала решительных мер: отчасти за отсутствием заказов, отчасти благодаря поштучной плате она довольствовалась тем, что записывала в расчетные книжки неполный рабочий день. После двух недель такого «попустительства» завод был закрыт и рабочие рассчитаны. На казенных заводах борьба окончилась более удачно. Через несколько дней после заявления, сделанного рабочими о своем решении работать не больше 9-ти часов, правительство само ввело во всех казенных заводах 9-ти-часовой рабочий день. Попытки революционного установления рабочими нормального рабочего дня бывали и в провинции. Вся революционная атмосфера последнего года толкала рабочих именно к такому способу разрешения настоятельных экономических требований. От существующего правительства нечего было ждать скорого издания нового закона о рабочем дне. До будущего демократического правительства еще далеко. Капиталисты упорно не желают идти на какие бы то ни было уступки. Оставался один путь, путь непосредственного революционного захвата, и рабочие вступили на этот путь совершенно самостоятельно.

До заседания 29-го октября Совет формально не принимал постановления, призывающего рабочих осуществить 8-ми часовой рабочий день. Но не надо думать, что шаги, самостоятельно предпринятые отдельными заводами в этом направлении не были известны Совету или он относился к ним отрицательно. Наоборот. То настроение, которое толкало рабочих на революционный путь в осуществлении этого важного экономического требования, было одинаково сильно у депутатов и у масс. В данном вопросе представительный характер Совета особенно рельефно выдвинулся. Не формальный мандат связывал выборных с избирателями, а единство классовой психологии, единство революционного настроения, единство даже повседневных интересов. Еще сильнее, чем рабочие массы, депутаты чувствовали гнет длинного рабочего дня! Им, руководителям политической борьбой рабочих в такое бурное, богатое событиями, время особенно необходим был досуг, для серьезного исполнения своих обязанностей. Депутаты сами мучительно желали сокращения рабочего дня и везде были одними из первых, принявшихся за практическое его осуществление. Правда, они не имели определенно формулированного решения Совета, но никто из них не сомневался, что подобное решение будет принято. Что еще характернее, многие из них думали, что такое постановление уже состоялось и потому считали для себя обязательным проведение его в жизнь.

В понедельник, 21-го октября,* стачка кончилась. Рабочие хотя и явились на работу, но на многих заводах в первые дни жизнь не могла войти в привычную колею. Рабочие были слишком возбуждены нахлынувшими новыми событиями. Хозяева и заводская администрация еще не освоились с новым положением: они боялись только что победоносно закончившего стачку, сильно революционизировавшегося пролетариата; они давали последнему делать на заводе все, что ему угодно. Не надеясь более на спасительную силу штыков правительства, которое само растерянно искало поддержки различных общественных групп, они решили пока-что подождать с решительными мерами против рабочих. Они не препятствовали устройству митингов в заводских помещениях, введению постоянного института выборных депутатов, наконец революционному установлению нормального рабочего дня. До ноябрьской стачки-манифестации с их стороны никаких сколько-нибудь серьезных мер против введения 8-ми-часового рабочего дня не было предпринято. Кое-где администрация довольствовалась чисто пассивными мерами. Так, например, на Семяниковском заводе в расчетные книжки записывался не полный рабочий день, а только четыре пятых.

* 21 октября 1905 г. (3 ноября по новому григорианскому календарю) было пятницей. — И-R.

Такая идиллия не могла долго продолжаться. Уже в первых числах ноября при деятельном участии правительства капитал принялся за «обуздание» рабочих и на введение 8-ми-часового рабочего дня ответил локаутом.

Из отчетов депутатов на заседании Совета 29-го октября выяснилось, что уже на многих заводах митинги высказались за немедленное проведение революционным путем 8-ми часового рабочего дня. Такие влиятельные заводы, как Обуховский и Семяниковский, решили с 27-го октября работать только 8 часов. На Александровском механическом заводе рабочие закрытой баллотировкой (1.668 за и 14 против) постановил с 28-го октября ввести у себя 8-ми часовой рабочий день. То же у Атласа, Сименс и Гальске, Айваза и других. Союзу рабочих печатного дела хозяевами типографий была сделана крупная уступка. Боясь революционного введения 8-ми-часового рабочего дня, типографы сами пошли на сокращение рабочего времени до 9-ти часов. Конечно, попытки эти были только на заводах и фабриках. Что касается мелких мастерских, магазинов, конно-железных дорог, то они продолжали работать при старых условиях.

Депутаты со всех районов требовали, чтобы Совет категорически высказался, когда начать во всех производствах одновременное введение 8-ми-часового рабочего дня.

Общее настроение всего собрания было таково, что долгих дебатов вопрос не вызвал. Громадное большинство высказывалось за немедленное назначение срока повсеместного в Петербурге проведения 8-ми-часового рабочего дня. В числе противников такого постановления были из крупных заводов депутаты Путиловского завода. Они не находили для себя возможным теперь же начать борьбу за сокращение рабочего времени. Забастовка прошлого лета с полуторамесячным закрытием завода настолько обессилила путиловских рабочих, что они не в состоянии были бы выдержать новую голодовку, связанную у них непременно с введением революционным путем 8-ми-часового рабочего дня. Администрация категорически заявила депутатам, что завод будет надолго закрыт и все рабочие рассчитаны, если только они не подчинятся заводским распорядкам

Со стороны партийных организаций не было никаких определенных директив по вопросу о 8 часовом рабочем дне. Представители социал-демократии на заседании 29-го октября почти не принимали участия в прениях. Вопрос настолько считался наперед решенным, что если даже среди них и были скептически относившиеся к результатам декрета Совета, то и те молчали, находя бесполезным всякое вмешательство. В общем же социал-демократы относились очень сочувственно к новому революционному шагу Совета. В районах они являлись ревностными его проводниками. И «Комитет», и «Группа» всем своим организационным и агитационным аппаратом содействовали проведению в жизнь этого постановления.

* Напоминаем читателю, что Комитет, это большевистский петербургский комитет; Группа, это меньшевистская группа, или меньшевистский комитет. — И-R.

Большевистская газета «Новая Жизнь» сейчас же после постановления Совета в передовой статье: «Восьмичасовой рабочий день и политическая борьба», писала:

«С понедельника 31 октября по постановлению Совета Петербургских Рабочих Депутатов должен быть введен «революционным путем» восьмичасовой рабочий день. Это факт, который должен быть отмечен в летописях не только русского, но и всемирного рабочего движения. Только организованный, только сознавший свою силу пролетариат в состоянии выставить и провести требование 8-ми-часового рабочего дня, осуществление которого имеет громадное значение для развития самосознания рабочих».

Объясняя далее, в чем это громадное значение для рабочих сокращения рабочего времени, газета находит, что «только современное революционное движение сделало возможным введение у нас восьмичасового рабочего дня». Что касается самого способа осуществления этого важного требования социал-демократической программы-minimum, то у большевиков он всецело вытекал из занятой ими позиции в вопросе о задачах временного правительства. Революционное декретирование 8-часового рабочего дня рядом с вооружением революции и разоружением реакции должны были явиться первыми шагами выдвинутой победоносным народом революционной власти. Опыт Совета был первым шагом пролетариата осуществить свою волю непосредственным декретом, поэтому его не могли не приветствовать «большевики».

Меньшевистский орган «Начало», выход первого номера которого совпал с «отбоем», данным Советом после закрытия заводов, не менее определенно высказывался за целесообразность «революционного захвата» 8-часового рабочего дня. В первом номере, говоря об обстоятельствах, заставивших Совет отказаться от идеи немедленного «повсеместного и единовременного осуществления 8-часового рабочего дня» редакция пишет:

«Если приходится где встать на работу на старых условиях, где отстаивать те частичные завоевания, какие удалось сделать, то это не значит, чтобы пролетариат отказался от мысли о революционном захвате 8-часового рабочего дня*. Не удалось сразу общее наступление — надо готовиться к новому натиску и предпринять, где можно, ряд частичных наступлений. Пролетариат не «успокоится», он не даст водвориться тому устойчивому «мирному» положению, которого так жаждут насытившиеся буржуазные классы. Пролетариат не прекратит своей борьбы за 8-часовой рабочий день и, укрепляя и расширяя свою организацию, воспользуется первым удобным моментом для его революционного захвата». («Начало» № 1, 1905 г., выделение автора)

Всё дело заключалось в том, что петербургский пролетариат так же, как и его представители полагали, что после октябрьской победы как раз наступил этот «удобный момент» и потому приступили к осуществлению давно лелеемого желания.

«Русская Газета», руководимая тогда социал-демократами*, поместила целый ряд статей, посвященных 8-часовому рабочему дню. Со своей стороны она сделала все возможное, чтобы о постановлении Совета знали самые широкие слои населения.

* Троцкий и Парвус захватили в конце октября политическое руководство над до того времени бесцветной «Русской Газетой», официальным издателем которой был Николай Полиевктович Дучинский. — И-R.

Были мобилизованы все силы. Партийные организации, партийная пресса, весь штат агитаторов приступили к осуществлению декрета Совета, который и в данном случае не расходился с общей партийной политикой. Хотя от имени партии и не было формального обращения с призывом рабочих немедленно ввести 8-часовой рабочий день во всех производствах, но вся позиция, занятая партийными организациями и прессой, наконец, вся предшествующая агитация партии за такой именно путь борьбы за нормальный рабочий день, делает и партию ответственной за этот шаг петербургского пролетариата. Указываем здесь на это потому, что непосредственная практическая неудача этой грандиозной манифестации и последовавшие за ней осложнения дали повод некоторым критикам нападать на эту «ошибку» Совета. Если только она была «ошибкой», то ошибкой не только Совета, но и всей партии, не сумевшей вовремя удержать рабочих от опасных экспериментов. Но ошибки тут никакой не было. Вся история пролетарского движения в Петербурге и во всей России создали то настроение, о котором мы говорили в начале статьи, и представители рабочего класса так же, как и социал-демократия не могли иначе поступить, если не хотели порвать связей с массовым движением. И Совет действительно отражал настроение своих избирателей, когда на выдвинутый всем ходом революции вопрос, в полном согласии с социал-демократией, дал ответ:

«С 31-го октября на всех заводах революционным путем ввести восьмичасовой рабочий день!»


Результаты Советского решения скоро дали о себе знать. На большинстве заводов, в самых разнообразных отраслях производства, рабочие принялись за проведение его в жизнь. Примкнули также железнодорожные мастерские. Особенно горячо принялись за введение 8-ми-часового рабочего дня рабочие текстильной промышленности, которые до того работали 1112 часов.

Промышленники также не зевали. Ноябрьская стачка, начавшаяся как раз в разгар кампании за 8-ми-часовой рабочий день, дала им возможность столковаться и организовать отпор рабочим. Пока фабрики и заводы стояли, хозяева устраивали собрания, вырабатывали меры борьбы против забастовочного движения, против «диктатуры» Совета. На этом пути, они встретили полное сочувствие правительства Витте, готового всегда оказывать всякое содействие капиталу в его стремлении раздавить революционные попытки пролетариата.

Ноябрьская стачка, изолировавшая революционный народ от либерально-оппозиционных болтунов и пенкоснимателей, облегчила это сближение промышленной буржуазии с либеральствующим временщиком. Почвы для сближения было достаточно. Пролетариат «угрожает» молодой свободе! Пролетариат посягает на собственность, он присваивает себе тон хозяина в стране! Он налагает свою руку на священное право капитала быть полновластным хозяином в производстве! Он самый неспокойный элемент в стране, он своей ноябрьской стачкой показал, что октябрьские уступки его нисколько не удовлетворили, а только открыли возможность более интенсивной борьбы за власть! Надо сплотиться всем сторонникам «порядка», «собственности», «истинной свободы» и совместно с правительством оградить «общество» от надвигающейся «анархии»!

Священный союз против пролетариата был заключен. В дружеском единении капиталисты и правительство, сейчас же по окончании забастовки, открыли военные действия.

На всех механических заводах было вывешено следующее заявление от хозяев:

«Вопрос о введении 8-ми часового рабочего дня, которого требовали рабочие некоторых петербургских заводов, обсуждался в собрании представителей 72-х механических и металлургических заводов петербургского района. Собрание единогласно высказалось против 8-ми часового рабочего дня, как ведущего к полному разорению части заводов и вследствие этого и к лишению заработка самих же рабочих. При этом собрание высказало следующие основания, почему оно находит сокращение рабочего дня нежелательным как заводчикам, так и самим рабочим».

Далее указывается на то, что в Западной Европе рабочий день сокращался постепенно и теперь почти везде стоит на уровне 10 и 1012 часов, что европейский рабочий работает производительней, чем русский, что там у них меньше праздников, чем у нас и т. д. Благодаря всему этому «по доходности русские заводы в общем находятся в очень незавидном положении, гораздо в худшем, чем за границей», так например, «механические заводы в России дают на круг всего только 3% дохода, то есть много меньше, чем даже государственные бумаги, которые дают от 4% до 5%». И если при таких обстоятельствах господа фабриканты и заводчики не ликвидируют своих предприятий и не помещают своих капиталов в доходные государственные бумаги, то главным образом из любви к этому неблагодарному, вечно бастующему рабочему, которому иначе грозит голодная смерть.

«Русские заводы уже теперь», продолжают заводчики: «согласно закону 2-го июня 1903 года несут денежную ответственность за все несчастные случаи на заводах, а правительством разрабатываются законопроекты государственного страхования рабочих на случай старости и болезни. Законы эти, несомненно, много улучшат быт рабочих, но в то же время значительная доля денежных взносов ляжет на заводчиков и тем самым обременит заводы новым налогом, которого не несет большинство иностранных заводов».

И после таких благодеяний и жертв рабочие еще смеют жаловаться на «бессердечие» и хищничество рыцарей капитала.

Но самый сильный аргумент оставлен под конец.

«В настоящее время преобладающий класс населения в России — крестьянство испытывает большую нужду, а удорожание заводских товаров, которое несомненно наступит при сокращении рабочего дня, еще более увеличит тяжесть положения нашего крестьянства».

Исходя из интересов многомиллионного русского крестьянства, интересов национальной промышленности, и, наконец, из интересов самого рабочего класса, собрание металлозаводчиков

«признало совершенно невозможным согласиться на сокращение ныне установленного рабочего времени; если же к этому будут вынуждать сами рабочие, то решено закрывать заводы». («Новое Время», № 10.650 от 8 ноября 1905 г.).

В этом же роде было сделано постановление на собрании представителями 19 предприятий, обрабатывающих волокнистые вещества.

Социалистическая пресса в свое время дала исчерпывающую критику классового лицемерия этих заявлений, которые под прикрытием забот об интересах обираемого потребителя-крестьянина и эксплуатируемого производителя-рабочего, освящают беззастенчивое хищничество нашего отечественного капитала.

Но фабриканты не ограничивались одними заявлениями. Они вскоре перешли к делу. На революционное введение 8-ми-часового рабочего дня они ответили закрытием заводов. Застрельщиками в этом грандиозном локауте были казенные заводы.

Ко времени окончания ноябрьской стачки выяснилось, насколько трудно будет продолжать повсеместное одновременное проведение декрета Совета. Число закрытых заводов и тех, которым грозило закрытие, было настолько велико, что приходилось подымать вопрос о пересмотре постановления Совета. Часть заседания 6-го ноября была посвящена этому.

Сторонников продолжения немедленного осуществления 8-ми-часового рабочего дня было еще очень много. Настроение на некоторых заводах было настолько приподнято, что решительный «отбой» был бы встречен очень враждебно. Но вместе с тем было ясно, что дальнейшее продолжение борьбы приведет только к полному истощению рабочих масс, к частичным стычкам выброшенных на улицу безработных с войсками, к различным эксцессам, результаты которых сильно отразятся на деле подготовки и организации пролетариата. После долгих и жарких дебатов принято было компромиссное решение, с одной стороны, отменяющее повсеместное проведение 8-ми-часового рабочего дня, но с другой — рекомендующее

«немедленно и дружно добиваться возможного сокращения рабочего времени, стремясь к скорейшему завоеванию организованным пролетариатом 8-ми-часового рабочего дня».

Нельзя сказать, чтобы эта резолюция давала определенный ответ на выдвигаемое депутатами требование, — дать точную директиву, что делать дальше. Заводы продолжали закрываться. Число выброшенных на улицу уже доходило до колоссальной цифры (около 100.000 человек). Целый ряд заводов продолжали борьбу и требовали, чтобы другие рабочие их поддержали. Ответ Совета продолжать частичную борьбу за сокращение рабочего времени никого не удовлетворял. Так, например, рабочие завода «Старый Лесснер», узнав о постановлении Совета, приняли на митинге следующую резолюцию:

«К сведению и руководству Совета Рабочих Депутатов: мы, собравшиеся 7-го ноября рабочие завода Лесснера, узнав о решении С. Р. Д. прекратить на время борьбу за 8 часовой рабочий день, сожалеем о таком решении и выражаем свое твердое желание продолжать начатую борьбу по первому призыву Р. С. Д. Р. П. и Совета Рабочих Депутатов».

Начались переговоры депутатов отдельных заводов с администрацией с целью, хоть сколько-нибудь сократить рабочее время. Но в большинстве случаев фабриканты, связанные взаимным обязательством, не соглашались ни на какие уступки. До какой степени рабочие жаждали хоть какого-нибудь сокращения рабочего времени, показывает следующее письмо к товарищам рабочих ситце-набивной фабрики Акционерного общества «Воронин, Лютш, Чешер», помещенное в «Русской Газете»:

«Измученные тяжелым 11 часовым трудом, мы просили через своих представителей администрацию сократить число рабочих часов до 9. Получился категорический отказ. Нам тяжел этот 11-часовой труд. Примите во внимание ненормальную температуру в сушилках и запарочном отделении, всегда зараженный воздух от красок, страшная сырость. Всего мы не в состоянии и выяснить! И мы, рабочие, объявили, что мы не будем работать более, как 9 часов, а накануне больших праздников и по субботам будем работать только до 2-х часов, что и сделаем непременно, несмотря ни на какие последствия. Товарищи, рабочие других фабрик и заводов, простите нам, что мы так делаем, но больше нет силы продолжать это постепенное изнурение человека, как в физическом, так и в нравственном отношении. Мы будем бороться до последней капли крови».

И действительно они боролись до последней капли крови! Получая нищенский заработок, истощенные рядом забастовок, начиная с января 1905 года, они находили в себе силы снова идти на голод, на тяжелую, мучительную безработицу, только бы в конце концов отвоевать час-другой в день для своих культурных нужд. Несмотря на поштучную плату многие рабочие текстильщики соглашались на сокращение рабочего времени далее без всякого увеличения расценок, лишь бы только скорее вырваться из опостылевшей мастерской!

Но капитал неумолим. Фабрики продолжали закрываться! Рабочие — выбрасываться на улицу.


Как мы уже указывали, казенные заводы первые применили локаут. Выбрасывая тысячи народу на улицу, правительство не могло не знать, что могут вспыхнуть новые волнения, разгореться новые стачки. Хотело ли оно этого? Конечно да. После ноябрьской забастовки оно убедилось, что при новом выступлении пролетариат будет совершенно одинок. Буржуазные слои населения не пойдут за ним. С провинцией организационные связи не настолько налажены, чтобы можно было ждать серьезной, и главное, скорой поддержки. В самом Петербурге широкие пролетарские массы были сильно изнурены предыдущими забастовками и не могли вынести долгой борьбы. Правда, у них еще сильно было то приподнятое настроение, которое охватило пролетариат после октябрьской победы, но ведь одним настроением стачку вести нельзя. Всякое немедленное выступление осуждено было на неудачу.

Правительство хорошо знало это. Но ему надо было после недавнего поражения одержать хоть какую-нибудь победу над рабочими, чтобы снова поднять «авторитет власти», рассеять тот ореол, который окружал в глазах всего населения страны пролетариат и его орган — Совет. Нужно было вызвать рабочих на улицу и пролетариат пошел бы на эту правительственную провокацию, если бы его не удержала социал-демократия.

Даже буржуазная пресса при всем своем неумении и нежелании понимать мотивов действий правительства, поняла, что закрытием заводов правительство хочет разжечь новый пожар. «Биржевые Ведомости» писали, что «нельзя выбрасывать на улицу десятки и сотни тысяч рабочих, обреченных на голодание. Нельзя увеличивать смуту, подкладывать горючий материал и расширять почву для анархии». Но, ни Витте, ни Дурново нисколько не желали слушать советов своих друзей «из общества». Им нужен был новый взрыв, и если он не произошел в середине ноября, то во всяком случае не по их вине.

Как же относились рабочие к этой провокаторской выходке правительства и капиталистов?

Воззвание рабочих Семяниковского завода к петербургскому пролетариату лучше всего характеризует настроение тех рабочих, которые благодаря локауту оказались на мостовой. Семяниковцы одни из первых принялись за проведение 8-ми-часового рабочего дня. Завод их закрыли также одним из первых. Закрытой баллотировкой почти все рабочие высказались за дальнейшую борьбу, и даже после постановления Совета от 6-го ноября, продолжали настаивать на проведении старого декрета. На собрании заводских депутатов 9-го ноября было решено не идти ни на какие компромиссы в вопросе о 8-ми-часовом рабочем дне и обратиться за поддержкой ко всем рабочим Петербурга. Приводим целиком текст этого любопытного воззвания:

«Товарищи-пролетарии Петербурга! Поддерживаемые правительством Витте заводчики и фабриканты готовятся выбросить на улицу сотни тысяч петербургских рабочих, не желая согласиться на введенный ими восьмичасовой рабочий день.

«Товарищи! Мы, рабочие Семяниковского завода, первые ввели 8-ми-часовой рабочий день и на нас в числе первых пал удар капиталистов и правительства!

«Наш завод закрыт и мы выброшены на улицу! Товарищи, такая же участь ждет вас не сегодня — завтра. Мы зовем вас, братья, проявить вашу солидарность и поддержать нашу борьбу за 8-ми-часовой рабочий день. Не дожидаясь расчета, сами бросайте работу, чтобы показать заводчикам и фабрикантам единение всех пролетариев Петербурга и их решимость до конца бороться за 8-ми-часовой рабочий день.

«Товарищи, нас выбрасывают на улицу — сплотимся, как один человек, и напомним правительству и капиталистам октябрьские дни!

«Да здравствует 8-ми-часовой рабочий день!

«Пролетарии всего Петербурга объединяйтесь и снова на борьбу, вплоть до победы!»

Не один только Семяниковский завод был настроен так воинственно. Сторонников немедленной забастовки, если и не с лозунгом введения 8-ми-часового рабочего дня, то с требованием немедленного открытия всех закрытых заводов, было очень много. Вообще забота об открытии заводов, хотя бы и на старых условиях, в это время оттеснила совсем вопрос о немедленном проведении 8-ми-часового рабочего дня.

Представители партии решительно выступили против новой забастовки, и точка зрения партии восторжествовала. Провокация гр. Витте не удалась, пролетариат сумел, во имя интересов движения в целом, воздержаться от непосредственного выражения путем забастовки своей солидарности с рассчитанными товарищами. Предупреждая рабочих от провокации правительства, от желания «вызвать пролетариат Петербурга на одиночные вспышки», Совет в своей резолюции-воззвании предлагал рабочим приложить «все усилия, чтобы объединить всю борьбу и всероссийского пролетариата, и революционного крестьянства, и армии и флота». Исполнительному Комитету было поручено немедленно войти в сношения «с рабочими других городов, с Железнодорожным, Почтово-Телеграфным, Крестьянским и другими союзами, а также с армией и флотом», для организации общероссийского выступления.

Постановление Совета горячо комментировалось в социал-демократической прессе.

«На вызов к борьбе в одиночку», писал Н. Ленин в своей статье в «Новой Жизни», Совет ответил призывом к объединению борьбы по всей России, он ответил немедленными мерами к укреплению союза революционных рабочих с революционным крестьянством, с теми частями армии и флота, которые начинают восстание во всех концах России»… «Пусть самодержавие соединяется с реакционной буржуазией! Пусть буржуазия либеральная (представленная Съездом земских и городских деятелей в Москве) вотирует доверие правительству, которое лицемерно говорит о свободе и давит военной силой Польшу за требование самых основных гарантий свободы! Союзу самодержавия и буржуазии мы должны противопоставить союз социал-демократии и всей революционной буржуазной демократии. Социалистический пролетариат протягивает руку борющемуся за свободу крестьянству и зовет его к общему, согласованному натиску во всей стране! Вот в чем состоит громадное значение постановления Совета Рабочих Депутатов».

Заседание 13-го ноября было последним, посвященным вопросу о 8 часовом рабочем дне. Ликвидируя свою первую попытку, рабочий класс не думал отложить в долгий ящик дальнейшую борьбу за нормальный рабочий день. Он столкнулся с организованной силой капитала и правительства. Он понял, что завоевание этого насущного требования пролетариата может быть достигнуто только организованной силой всего рабочего класса в государственных рамках, а не в пределах одного города. Неудача эта острее поставила перед рабочими вопрос об организации профессиональных союзов, о расширении связей с рабочими других городов, наконец, об ускорении созыва всероссийского рабочего съезда, проектированного еще летом 1905 года.

Совет, со своей стороны принялся за дело дальнейшего сплочения пролетарских сил для окончательной борьбы за Учредительное Собрание и 8 часовой рабочий день.


Нередко приходится слышать, что Совет сделал колоссальную ошибку, начав после октября борьбу за немедленное осуществление 8-ми-часового рабочего дня. Шаг был нерассчитанный, момент выбран неудачный, наконец способ осуществления совершенно нецелесообразный! Он внес только дезорганизацию в ряды петербургских рабочих, изолировал пролетариат от буржуазной оппозиции истощая его в партизанских стычках с капиталом и тем сильно повредил делу сплочения и организации революции — этой важнейшей задачи после октябрьских дней.

Так ли это?

Прежде всего нужно решить вопрос, был ли свободный выбор у Совета. Мог ли он не делать того, что он сделал 29-го октября? Мог ли он, вопреки воле десятков тысяч своих избирателей, отказать в санкции того, что уже творилось в жизни? Нет не мог. Не мог он не только потому, что он потерял бы престиж в глазах широких пролетарских масс, но главным образом потому, что он сам был сколком этой массы, чувствовал и жил так же, как жила и чувствовала масса. В начале статьи уже указывалось на то исключительное настроение, которое охватило весь Петербургский пролетариат сейчас же после октябрьской победы. При наличности такого настроения смешно было и говорить о возможности «сдерживать», не соглашаться, «отрезвлять» и т. д.

Но Совет в таком случае поддавался слепой стихии! Он вместо руководительства массовым движением сам плелся за этой массой, скажут нам. И да, и нет. Конечно, постольку, поскольку Совет был организацией, выдвинутой рабочими массами и живущей в контакте с ними, всякое стихийное движение в массах находило свой отголосок, свое выражение в его действиях. Совет часто только регистрировал и формулировал то, что творилось в низах. Но не это одно делал Совет. Пользуясь содействием социал-демократии, этой сознательной выразительницы классового движения пролетариата, он вносил в разрозненные действия отдельных групп рабочих ту стройность и цельность, благодаря которым в октябрьские и ноябрьские дни пролетарская политика шла своей самостоятельной колеей, резко отличающейся от политики остальных слоев населения.

Депутаты Совета так же, как и присутствующие на его заседаниях представители партии, знали хорошо все препятствия, связанные с революционным проведением 8-ми-часового рабочего дня. Они знали и малую степень организованности рабочих, и истощение их от частых забастовок. Наконец, им была не чужда идея о колоссальной трудности осуществления 8-ми-часового рабочего дня в одном городе страны, когда в других еще продолжается 11-ти-часовой рабочий день. Но несмотря на все это они пошли за стихией, они не сдержали рабочих от опасных экспериментов.

Революция имеет свою собственную логику. Она идет по своему пути, часто вопреки воле и сознанию тех общественных групп, которые являются её носителями. Одни события порождают другие. Один шаг заставляет неизбежно делать другой, третий и т. д. Революционное введение 8-ми-часового рабочего дня было таким логически необходимым актом революции, он непосредственно вытекал из всех предшествующим событий.

Наша история выдвинула пролетариат, как главное действующее лицо нашей буржуазной по существу революции. В течение целого года, начиная с января 1905 года, сила и мощь пролетарского движения росли; оно в октябре заставило самодержавие сдать некоторые свои позиции. В «дни свобод» его организация была единственной авторитетной властью в стране.

Но классовая борьба имеет также свою логику, не менее последовательную, чем логика революции. Класс, очутившийся у власти, класс, ставший настолько сильным, чтобы диктовать другим классам свою волю, неизбежно должен использовать эту свою силу прежде всего для удовлетворения своих классовых требований. Он не может, да и не станет, отговариваться тем, что в дальнейшем возможны всякие осложнения. Он у власти, в руках его теперь сила — он не станет допускать дальнейшего существования условий, находящихся в резком противоречии с основными его жизненными интересами.

Правда, пролетариат в октябре не завоевал еще государственной власти. Он только был на пути к этому завоеванию. Но полная дезорганизация всего правительственного механизма в связи с жалкой растерянностью всей буржуазной оппозиции, с одной стороны, и мощное развитие пролетарского движения, с другой, создали условия, при которых внимание всей страны было приковано к представительному органу петербургских рабочих. Он олицетворял собой ту молодую, новую Россию, которая раздавила Россию Трепова, Булыгина и Кº. Объективно, в глазах населения он был вождем революции, субъективно — он чувствовал за собой столько силы, что говорил с обществом путем декретов. Декреты эти прежде всего касались насущных нужд представляемого им пролетариата.

Восьмичасовой рабочий день был самым популярным требованием широких пролетарских масс. Он был единственным чисто пролетарским лозунгом нашей революции. Учредительное Собрание, четырехчленная формула и другие революционные задачи, выставляемые пролетариатом, были требованиями общенациональными. Пролетариат, конечно, не менее страстно добивался и их осуществления, но в борьбе за них он надеялся на поддержку других слоев населения. В борьбе же за 8 часовой рабочий день он был один. Завоевавши, хотя бы и временно, власть, он должен был прежде всего осуществить это свое требование.

«Что представляет собой кампания петербургского Совета Рабочих Депутатов в пользу повсеместного введения восьмичасового рабочего дня?» — пишет бундистский орган «Наше Слово» — «это было несомненное увлечение беспартийной организации, отражавшей на себе чисто стихийный порыв и не оказавшей ему должного противодействия. Весьма подозрительное увлечение action directe — «непосредственным действием» в области экономической борьбы, а, с другой стороны, политика изолирования пролетариата, стремление к пролетарской диктатуре в буржуазной революции, наконец забвение буржуазного характера совершающегося в России переворота и затирание граней между революцией буржуазной и революцией социалистической, — все это симптомы довольно яркие». («Наше Слово», № 2, стр. 27).

Вопрос, о том повлиял ли «беспартийный характер Совета на его декрет о 8 часовом рабочем дне, мы оставляем в стороне, как не имеющий тут важного значения. Совет находился под сильным влиянием социал-демократии, он всецело вел социал-демократическую политику, все его решения принимались при полном согласии с мнениями официальных представителей обеих фракций Р.С.Д.Р.П., наконец, приведенные выше цитаты из «Новой Жизни» и «Начала» ясно указывают, что и партийная пресса не находила в этом шаге Совета никакой «тяги в сторону чего то родственного так называемому революционному синдикализму, этому полуанархическому течению в среде французских профессиональных союзов». (Там же). Наоборот, партия его приветствовала, как новое проявление революционного классового сознания петербургского пролетариата, новый показатель его боевого настроения.

В чем же заключался «анархизм» в тактике Совета? Не в том ли, что он осмелился регулировать отношения между трудом и капиталом не через законодательные учреждения, а непосредственным декретом революционной пролетарской организации? Анархисты избегают политики, они совершенно игнорируют современное государство и стремятся непосредственным напором на капитал отстоять интересы труда в том смысле, как они их понимают. Внешнее сходство между декретом Совета и чаяниями анархистов как будто имеется налицо. Но оно только кажущееся.

Непосредственное революционное осуществление своих требований являлось в последний год обычным приемом пролетариата в борьбе с абсолютизмом. Идея «захватного права» широко распространялась при агитации социал-демократическими организациями. Пролетариат не ждал, пока действующие законы признают за ним право свободно собираться — он фактически осуществлял это право, устраивая митинги и собрания вопреки всем полицейским запретам. Свобода стачек фактически была захвачена рабочими, прежде чем правительство санкционировало ее законом. То же самое с правом устраивать союзы. Сейчас же после октябрьской победы пролетариат всей России принялся за реализацию всех «свобод», не обращая никакого внимания на циркуляры и прокламации министерства Витте, предлагающие «пока» не выходить из рамок старых законоположений. Борясь против старого права, отчасти разрушив его, пролетариат пользовался всяким удобным случаем, чтобы осуществлять свое право, влагать свое содержание в те новые формы жизни, которые создавала революционная эпоха. Совет Рабочих Депутатов в своей практической политике только последовательней и организованней проводил то, что до него творил революционный пролетариат по всей России. Блестящим применением этой тактики была борьба за свободу печати.

Были ли и эти шаги Совета и всего революционного пролетариата «анархическими», не проявлялась ли и в них та «action directe», которой так боится бундистский публицист?

Нам скажут, что одно дело борьба за то, или иное политическое требование, а другое — вмешательство в экономическую жизнь страны, борьба с капиталом. «Наше Слово» как раз и говорит об увлечении непосредственными действиями в области экономической борьбы. То, что допустимо в «политике», совершенно недопустимо в «экономике». Но каким образом разделить эти две стороны классовой борьбы! Каким образом 8-часовой рабочий день попал в область экономической борьбы, когда именно советская попытка особенно ярко показала, что борьба за него как раз вовлекает пролетариат в сферу «политики». Ведь для нашей революции особенно характерным является то, что вождь её — пролетариат, ведя широкую борьбу с абсолютизмом, ни минуты не забывает своих классовых задач! Кто скажет, что всеобщее избирательное право является в глазах широких слоев пролетариата более насущным требованием, чем 8-часовой рабочий день?

Экономические стачки все время перемежаются с политическими в течение всего 1905 года. Борясь за политическую свободу пролетарская масса имела в виду использовать ее прежде всего для улучшения своего экономического положения. Но она нисколько не желала, да и не могла желать откладывать это улучшение до далекого будущего, до того, пока государственная власть, окончательно демократизировавшаяся, примется за законодательную охрану труда от эксплуатации капитала. Наоборот: каждый раз она лишь ждала удобного момента, чтобы выдвинуть то или иное экономическое требование, и если по её мнению этот «удобный момент» был налицо, она выдвигала это требование во всей полноте. Каждую свою революционную победу пролетариат старался закрепить также определенными завоеваниями и в области непосредственных своих нужд. Тактику, которую он применял в борьбе за политическую власть, он не имел никакого основания не применять в борьбе за короткий рабочий день.

Но не надо думать, что пролетариат при этом отказывался от борьбы за общегосударственное законодательное проведение своих требований. Напротив, он именно боролся за возможность такого законодательного их осуществления — за демократию. После той колоссальной работы, которую проявил рабочий класс в России в борьбе за новый государственный строй, никто не станет обвинять его в анархическом игнорировании государства и в нежелании использовать его учреждения для целей всесторонней классовой борьбы.

Широко ведя свою борьбу за полное народовластие и 8-часовой рабочий день, пролетариат всегда рискует, что он в определенный момент останется изолированным от остального населения. Недаром же социал-демократия всегда говорила, что он единственный борец за полную победу революции, за последовательно проведенное народовластие. Значит ли это, что он не должен вести свою борьбу до конца? Значит ли это, что он в ходе своей борьбы за демократию не должен выставлять своих классовых требований, моющих отколоть от него буржуазию? Серьезно что-либо подобное не станет утверждать ни один социал-демократ. Конечно, нам иногда, в интересах нашей собственной борьбы приходится из тактических соображений выдвигать те, а не другие лозунги борьбы, призывать к тем или иным действиям, считаясь с общей политической ситуацией. Конечно, в ходе нашей революции нам необходимо по возможности стараться противопоставить абсолютизму всю нацию, «изолировать реакцию». Но можем ли мы во имя того, что тот или иной «союзник» (да и то сомнительный!) из этой «нации» от нас уйдет в лагерь наших врагов, не выдвигать те задачи, которые непосредственно ставятся на очередь всей жизнью класса, интересы которого мы защищаем? Ни в коем случае нет.

Что было результатом нашей борьбы за 8-ми-часовой рабочий день в ноябрьские дни? То, что промышленная буржуазия заключила заговор с правительством Витте против петербургского пролетариата. Ведь не думал же никто из нас, что фабриканты являются хоть сколько-нибудь серьезными нашими союзниками в борьбе за демократию. Их до-октябрьское свободолюбие было вполне удовлетворено октябрьскими «свободами». Далее уже, им нужен был прежде всего «порядок», во имя которого они всегда готовы продать пролетариат. Более надежные союзники рабочего класса в его борьбе за революцию — городская и деревенская демократия не могла совершенно отколоться от него за его декрет о восьми-часовом рабочем дне. В этом шаге Совета не было никакой «политики изолирования пролетариата» от тех слоев населения, которые всем своим социальным положением толкаются на путь активной революционной борьбы за истинно-демократический строй.

А об изоляции пролетариата от промышленников и других друзей графа Витте нам жалеть нисколько не приходится!

Поэтому мы и теперь продолжаем утверждать, что советский декрет 29-го октября был не ошибкой и увлечением «беспартийной организации», а актом, знаменательным «в летописях не только русского, но и всемирного рабочего движения!»


Бывают события в жизни отдельных классов, как и в жизни отдельных лиц, которые никогда не сглаживаются с памяти. Они оставляют глубокий след на всей его психологии, они кладут свой отпечаток на дальнейшие его действия.

Грандиозная манифестация петербургского пролетариата в пользу восьми-часового рабочего дня принадлежит именно к таким событиям!

С беззаветным самоотвержением бросился петербургский рабочий сейчас же после октябрьского сражения с самодержавием в трудное единоборство с капиталом. Страстная жажда культурной жизни толкала его вперед! Сознание глубокой классовой солидарности со всем пролетариатом России поддерживало его! Недавняя блестящая победа над абсолютизмом вселяла уверенность в свою организованность и силу! Это были первые шаги класса, познавшего и почувствовавшего свою мощь, бесконечно преданного своей идее и её носителю — классовой организации.

Не беда, что он потерпел неудачу! Еще не раз ему придется побеждать и быть побежденным. В постоянных битвах он закаляет самого себя, укрепляет свою организацию, оттачивает свою тактику. Зато в сердцах всех рабочих глубоко запала жгучая потребность во что бы то ни стало добиться 8-ми-часового рабочего дня. Из требований отдельных групп сознательных рабочих он стал боевым лозунгом даже самых отсталых слоев пролетариата. Это ли не гарантия, что он «до последней капли крови» будет бороться за него!

А кто борется так, тот непременно побеждает!

Б. Петров-Радин.