История Совета Рабочих Депутатов

Слово редакции «Искра-Research» читателю

Памяти Арама Тер-Мкртчянц
Предисловие 1906 г.

Н. Троцкий — Совет и революция

А. Кузовлев (С. Зборовский) — Как возник Совет

Г. Хрусталев-Носарь — История Совета Рабочих Депутатов (до 26-го ноября 1905 г.)

Введение
Октябрьская стачка и возникновение Совета Рабочих Депутатов
До манифеста 17-го октября
Конституционная эра
Демонстрация 18-го октября
Ликвидация октябрьской стачки
Самооборона
Восьмичасовой рабочий день
Ноябрьская стачка
Опять восьмичасовой рабочий день
Мобилизация революционных сил
Комиссия безработных
Состав, функции и политическая физиономия Совета Рабочих Депутатов
Исполнительный Комитет
Отношение к Совету правительства, буржуазии и рабочих
Истекшее десятилетие (1914 1924 гг.)

В. Звездин — Последние дни Совета

С. Введенский — Ноябрьская забастовка

А. Симановский — Пролетариат и свобода печати

Б. Петров-Радин — Борьба за восьмичасовой рабочий день

П. Злыднев — У графа Витте

Н. Немцов — На металлическом заводе Растеряева

А. Симановский — Как печатались «Известия Совета Рабочих Депутатов»

М. Киселевич — Союз рабочих печатного дела

Н. Троцкий — Совет и прокуратура


Пролетариат и борьба за свободу печати.

Симановский, Арсений Арсеньевич (1875—?) — корректор типографии А. Ф. Маркса в Петербурге, депутат от Союза рабочих печатного дела, член Исполнительного Комитета. Симановский стоял во главе комиссии, которой Исполнительным Комитетом было поручено печатание и распространение «Известий Совета Рабочих Депутатов". Энергичная деятельность этой комиссии и Арсения Симановского в частности описана в главе «Как печатались "Известия"». В 1920-е годы работал в Наркоминделе. — И-R. Симановский
 

 

«Рабочий, только на тебя

Надежда всей России.

… … …

Тебя желают обмануть,

Опять, опять, и снова.

Но ты нам всем наметил путь,

Дал всем свободу слова.

К. Бальмонт, «Русскому Рабочему»

I.

К началу 1905 г. не было, кажется, в России такой группы лиц, которая, среди других политических требований, не выставляла бы в своих постановлениях и резолюциях, программах и речах лозунга о свободе печати. Около этого лозунга объединялись люди самых противоположных миросозерцаний, партии противоположных программ, пресса самого разнообразного направления. Даже «Новое Время» и «Свет», партия правового порядка и другие «истинно-русские» люди, уступая моменту, включали в свои программы и черносотенные листки «свободу печати». Как они понимали ее и как проводили — это другое дело. Вполне возможно и даже вероятно, что вскинутые вихрем реакции они дали бы России еще более драконовские эаконы печати, чем они были раньше, но одно было очевидно, что этим лозунгом пропитана вся Россия, весь народ. Конечно, были и такие осторожные политики-одиночки, которые, основываясь на словах великого английского оратора Шеридана: «лучше быть без парламента, чем без свободы печати», — готовы были ограничить всю свою политическую программу одним этим требованием. Но для русского пролетариата, выступившего в октябре на путь революции, было совершенно очевидно, что хотя печать и может быть свободна только в свободной стране, то все же в момент самой революции, в самом процессе её свободное слово должно сыграть крупную роль. И этим вполне определялась вся деятельность петербургских рабочих по реализации того пункта рабочей программы, где говорится о свободе слова.

С открытием митингов в учебных зоведениях, на фабриках и заводах рабочий привык к устному слову, свободной волной разлившемуся по всей стране; он считает его прочным, незыблемым завоеванием, против которого бессильны штыки и нагайки самодержавного правительства.

Но вот на сцену выступает молодая, но сплоченная организация — Союз Рабочих Печатного Дела — и на одном многолюдном собрании, декретировавшем для поддержки московских товарищей первую забастовку всех тружеников печатного станка, выдвигает необходимость скорейшего осуществления свободы печати.

«Она нужна нам не только как политическое благо, — говорит оратор-рабочий, разъясняющий культурное значение пяти основных свобод. — Она — наше экономическое требование. Литература, вытащенная из тисков цензурных уставов, создаст расцвет типографскому делу и другим, связанным с ним отраслям промышленности. И одна десятая петербургского пролетариата, занятая в этих отраслях труда, получит возможность с большей легкостью бороться за свои экономические интересы, за свою лучшую долю».

Оратору аплодируют и собрание включает его слова в принятую резолюцию.

С этого момента в глазах типографских рабочих, даже в среде самых отсталых из них, цензурные уставы и полицейские правила, относящиеся в печати, представляются не только намордником, надетым на свободное слово, но и теми цепями, которыми самодержавное правительство старается удержать рабочий класс в экономическом рабстве. С этого момента типографские рабочие сознательно начинают обходить и нарушать эти правила, охотно берутся за печатание нелегальной литературы, и карательные нормы никого уже не устрашают. Правда, еще и раньше в легальных типографиях создавалась нелегальная литература, но это делалось в строгой конспирации и не в том широком масштабе, которым измеряется появление всевозможной литературы в октябрьские дни.

Неся все свои силы на алтарь освободительного движения, пролетариат нуждался в праве свободного обсуждения своих собственных интересов, взглядов и действий правительства, и газетные рабочие уже в эти дни настойчиво предлагают редакторам прогрессивных газет выпускать номера, не считаясь с цензурными условиями. Что бы ни делало правительство, к каким бы результатам ни пришло совещание о печати, заседавшее в то время по назначению правительства под председательством Кобеко, редакторам газет ставилось на вид определенное намерение типографских рабочих принять общее постановление — работать только на тех газетах, которые будут осуществлять свободу печати «захватным правом».

Мне по крайней мере, известен факт таких переговоров с редактором «Сына Отечества».

Хотя предложение это и было отклонено, но под влиянием столь определенного настроения рабочих по отношению к газетам, а также бесплодности долговременных совещаний о печати бюрократической комиссии, окончившихся 6-го октября, в среде редакторов началась деятельная агитация за неизбежную необходимость объединиться в «специальную» организацию для борьбы с цензурным произволом.

Первое организационное собрание представителей периодических изданий состоялось 13-го октября в редакции «Нашей Жизни».

Здесь было выбрано временное бюро для выработки основных положений объединения. На второе собрание были приглашены представители Союза Рабочих Печатного Дела. Но уже при перечислении представленных редакций представителям рабочих бросилось в глаза, какой противоестественный союз затевается между консерваторами из «Нового Времени», либеральной «Русью» и представителями интересов рабочего класса. На первый взгляд кажущаяся возможность такого объединения на почве борьбы с цензурно-полицейским гнетом тотчас же рассеялась, лишь только открылись прения по вопросу о формах борьбы за свободу печати. Между тактикой рабочих и тактикой буржуазных писателей раскрылась пропасть, и представители Союза рабочих под благовидным предлогом удалились из заседания с тем, чтобы больше никогда туда не являться.

Оставшиеся же рыцари пера и красивых фраз вынесли на этом собрании постановление — «не обращаться к правительству с требованием свободы печати, а осуществлять ее явочным порядком»*. Как увидим ниже, они изменили свое постановление в первой его части.

* «Сын Отечества», 1905 г. № 210.

На следующих организационных собраниях все еще вырабатывалась наиболее приемлемая программа тактики для органов всех направлений.

«Со дня основания союза все примкнувшие к нему газеты и журналы действуют так, как если бы они существовали в свободном государстве», — пишет «Русь». Номера не представляются в цензуру, в первый же день выхода газет помещается, в «возможно объективной и спокойной, но решительной форме», заявление о принятом решении; избирается особое бюро для составления бюллетеней, содержащих сведения о более крупных фактах политической и общественной жизни, печатание которых может составить нарушение цензурных циркуляров; бюллетени эти печатаются во всех газетах, примкнувших к Союзу, в один и тот же день, без всяких изменений, но с правом комментариев. Если же какую-либо газету в виде кары постигнет остановка, то демонстрировать перед правительством всеобщей срочной забастовкой.

В таком положении находилось дело проектирующегося союза газет в день 17-го октября, когда был опубликован манифест, так вовремя, накануне открытого столкновения с правительством, выручивший зарвавшихся либералов.

В эти же дни либеральной болтовни, целые кадры специалистов работников набирали и печатали в тайных и явных типографиях революционную литературу, с этой стороны обслуживая забастовочное движение.

Накануне самого манифеста совершенно открыто печатается в количестве нескольких тысяч первый номер «Известий Совета Рабочих Депутатов».

Свобода печати фактически уже осуществляется самими рабочими и правительству Витте, опубликовавшему манифест, приходится только констатировать факт — объявить свободу слова. По несколько странной случайности о свободе печати в манифесте не было упомянуто ни слова, и автор манифеста, граф Витте, в ту же ночь спешит уверить депутацию от Союза Союзов, что под общим термином свободы слова в манифесте разумеется также и свобода печати.

Буржуазный мир ликующе всколыхнулся, лишь только весть о манифесте разнеслась по городу, и газетчики, истинные идеологи буржуазии, ринулись скликать свою свинцовую рать, чтобы «тотчас же поделиться нашей радостью со всей Россией», — как говорил один из нововременцев своим рабочим, получившим запрещение от Союза рабочих печатного дела печатать манифест.

Только два-три редактора не решились самовольно срывать великую октябрьскую забастовку и обратились в Союз Рабочих Печатного Дела за разрешением приступить в работам. В большинстве же типографий сами рабочие, экстренно собранные своими хозяевами, отправляли в Союз делегатов за указаниями, как им поступать в данном случае. В бюро Союза еще никто не знал, как отнесется к манифесту Совет Рабочих Депутатов, заседавший в то время на Рождественских курсах, но было ясно, что правительственные обещания манифестных свобод есть только новая попытка абсолютизма отвести освободительную борьбу народа от единственно верного — революционного пути к осуществлению полного народовластия. Пролетариат уже научился ценить должным образом правительственные обещания и в данном случае представители печатников совершенно правильно поступили, запретив печатанье манифеста 17 октября и тем показав, что этот акт правительства не считается пролетариатом достаточным поводом для прекращения борьбы.

Из Союза тотчас же были направлены во все типографии уполномоченные с принятым решением. Дольше других не сдавалось «Новое Время», которое речами своих сотрудников старалось склонить своих рабочих к штрейкбрехерству.

«Распоряжение вашего Союза— это преступление против общества, против всей России… Как вы. рабочие, — говорили они, — так и мы, хотя мы и сотрудники, одинаково страдаем от гнета; как вы, так и мы желаем уничтожения старого режима. Но теперь, когда мы достигли наших требований, мы не имеем права не поделиться тотчас же нашей радостью со всей Россией, и если мы этого не сделаем, то это будет великий грех и русский народ никогда нам этого не простит… Манифестом не дарована амнистия? Да! Но завтра, мы уже решили, вся печать потребует амнистии, полной амнистии, для всех политических…» И когда все красноречие не привело к желательной цели и сделанный уже набор манифеста был уничтожен, у Демосфенов новой формации вырвалось только: «Да простит вас Господь, но так нельзя, так нельзя…»

Манифест был отпечатан только в «Правительственном Вестнике»; там работали солдаты, успевшие кончить работы прежде, чем туда явились уполномоченные рабочих. Да еще у редакции «Нового Времени» в витрине, освещенной электричеством, красовалась «первая русская конституция», отпечатанная на Ремингтоне.

На утро 18-го газета «Свет» несмотря на категорическое предупреждение, контрабандой от своих рабочих выпустила манифест, и за несвоевременное проявление гражданского мужества типография Комарова подверглась разгрому со стороны заводских рабочих, действовавших по собственной инициативе.

Такой прием был оказан народом уродливому детищу русской бюрократии.

Уже 18-го, несмотря на забастовку во всех типографиях, в толпах народа разбрасывается громадное количество, посвященных манифесту прокламаций, изданных комитетами обеих социалистических партий.

— Первая свободная газета! «Известия Совета Рабочих Депутатов»! — выкрикивают в разных концах города молодые рабочие и раздают всем второй номер «Известий», выпущенный в этот день в особенно большом количестве экземпляров.

С этого же дня начинаются паломничества к автору манифеста, главе исполнительной власти — графу Витте. Не идет разве ленивый. Отправились и редакторы периодической прессы, еще накануне казалось бы готовые с опущенным забралом броситься на смертный бой с правительством из-за свободы печати. Граф Витте сказал, что печатное слово при нем будет пользоваться действительной свободой. («Русь», 22 октября 1905 г.). Окрыленные таким обещанием благодетеля всех королей капитала, наши недавние соратники пропустили мимо ушей фразу Портсмутского графа: «пока же надо исполнять законы о цензуре», и веря в чудодейственную силу мага и волшебника, призванного спасать Россию, на собрании 20-го октября единогласно постановляют — считать «Союз для защиты печатного слова существующим на основаниях, выработанных на предыдущих собраниях и сообщить правительству по вопросу о свободе печати, что Союз признает необходимым издание нового закона…» и т. д.*

* Вот полная резолюция:

«Собрание делегатов повременных изданий, представленных в Союзе для защиты свободы печати, постановило сообщить правительству по вопросу о свободе печати: Союз признает необходимым издание нового закона на следующих основаниях: I — а) явочный порядок при возникновении новых изданий и отмена залогов, в) отмена предварительной и запретительной цензуры, с) ответственность за общие преступления, совершенные путем печати, исключительно по суду присяжных. II — Для того, чтобы печать могла в настоящее время, в рамках ныне действующих условий, правомерно осуществлять ту свободу, которую Союз во всяком случае будет фактически осуществлять теперь же, необходимо немедленно, впредь до издания указанного выше общего закона, установить: 1, отмену предварительной цензуры всех видов для всех повременных изданий, книг и брошюр на всех языках; 2, отмену требования предъявлять в цензуру номера повременных изданий ранее сдачи их на почту, а книг и брошюр ранее выпуска их в свет; 3, отмену наложения взысканий в административном порядке, а равно и задержания и воспрещения книг в том же порядке; 4, сложение всех ныне наложенных взысканий со всеми их последствиями; 5, отмену права администрации изымать из обсуждения те или иные вопросы. III — Союз в защиту печати находит, что отмена ныне действующей концессионной системы разрешения изданий не может быть отложена до издания нового общего закона о печати, и что система явочная должна быть введена в самом непродолжительном времени. IV — Впредь до пересмотра уголовных законов о печати призвать, что никто не может подлежать ответственности за самое содержание высказываемых им мнений, если только этим не совершается какого-либо общего преступления (оскорбления, нарушения прав третьих лиц, призыва к преступлению, нарушения общественной нравственности и т. п.)». («Русь», 22 октября 1905 г.)

О своем решении Союз спешит уведомить Совет Рабочих Депутатов, так как он был уже извещен о постановлении рабочих печатного дела, решивших, согласно распоряжения Совета Рабочих Депутатов, прекратить всеобщую забастовку, но продолжить ее в газетных типографиях для завоевания свободы печати.

«Мы объявляем свою политическую забастовку прекратившейся, с 12 часов 21 октября, — гласило это постановление, принятое на собрании 20-го, днем, — причем, ввиду переживаемого нами момента, мы считаем возможным и необходимым приступить к работам товарищам, занятым на газетах, лишь в том случае, если редакторы и издатели в своей деятельности будут абсолютно игнорировать главное управление по делам печати и центральный комитет. В противном случае работы в этих предприятиях производиться не будут».

Рабочие книжных типографий настойчиво добивались на этом собрании, чтобы право выступить на борьбу за свободу печати было распространено и на них, и уступили только перед авторитетом Совета Рабочих Депутатов и теми мотивами, которыми руководствовался Совет в своем постановлении от 19-го. Приводим это постановление дословно.

«В России царским указом объявлена «свобода» слова, но главное управление по делам печати сохранено, цензурный карандаш остался в силе. Совет Депутатов, исходя из того положения, что рабочий класс, выносящий на своих плечах все, или почти все бремя борьбы, должен сказать свое слово и по вопросу о свободе печати. Свобода печатного слова должна быть завоевана самими рабочими. Совет Депутатов постановляет, что только те газеты могут выходить в свет, редакторы которых игнорируют цензурный комитет, не посылают своих номеров в цензуру, вообще поступают так, как Совет Депутатов при издании своей газеты. Поэтому наборщики и другие товарищи-рабочие печатного дела, участвующие в выпуске газет, приступают к своей работе лишь при заявлении и проведении редакторами свободы печати. До этого момента газетные товарищи-рабочие продолжают бастовать, и Совет Депутатов примет все меры к изысканию средств для выдачи бастующим газетным товарищам-рабочим их заработка. Газеты, не подчинившиеся настоящему постановлению, будут конфискованы у газетчиков и уничтожены. Типографии и машины будут попорчены, а рабочие, не подчинившиеся постановлению Совета Депутатов, будут бойкотированы».

Принятая Союзом для защиты печати тактика на случай закрытия одной из газет вызвала со стороны Совета Рабочих Депутатов дополнительное постановление:

«Рекомендовать Союзу газетного дела бороться с репрессивными мерами правительства не путем пассивного бойкота (закрытие всех газет в случае остановки правительством одной из них), а путем активных действий, т. е. путем полнейшего игнорирования цензурного комитета и путем выпуска газет, не обращая внимания ни на какие репрессии. В последнем случае Совет Рабочих Депутатов обещает свое содействие Союзу газет». («Известия Совета Рабочих Депутатов», № 4).

Во всех газетах, вышедших после октябрьской забастовки, появилось почти стереотипное заявление, что они выходят без цензуры, «согласно решению Союза для защиты свободы печати» и ни одним словом не упоминалось об истинном инициаторе этого постановления. Получалось впечатление, как будто ни одна редакция не знала о настроении рабочих в данном вопросе, как будто ей не было известно опубликованное в «Известиях Совета Рабочих Депутатов» категорическое постановление Совета, что «только те газеты могут выходить в свет, редакторы которых игнорируют цензурный комитет, не посылают своих номеров в цензуру»… Такова была фигура умолчания наших либеральничающих марионеток, и она не была случайностью, редакционным недосмотром, она вытекала из самой сущности либерально-буржуазного духа: записывать себе на дебет не только чужие победы, но и самую инициативу.

Даже наиболее радикальный в то время «Сын Отечества» самодовольно заявляет от своего имени: «Нам говорят, что в понятие свободы слова включена свобода печати, — а цензура остается неотмененной, и прессе приходится собственными усилиями сбрасывать с себя цензурные путы». («Сын Отечества», 1905 г., № 210). Кого разумел под «прессой» г. Юрицын? Конечно себя, Суворина, etc., но только не рабочих.

Либеральная же «Русь», не стесняясь, заявляет о своем заячьем трепетании по поводу осуществления свободы печати. «С некоторым риском называем мы этот номер «Руси» первым её номером новой русской эры и эры свободной русской печати. Но русский читатель, кажется (sic!), действительно проснулся и желает свободы печати уже не для печати (?), а для себя самого»…— говорится в номере от 22-го октября.

Только «Русский Рабочий», да позднее «Печатный Вестник» и «Рабочий Голос» заявили о постановлении Совета. Да еще Александр Башмаков, редактор-издатель реакционной газеты «Народный Голос», разразился тирадой по адресу «революционного союза», так как рабочие категорически отказались у него работать, пока он не подчинится постановлению Совета. Обезкураженный, поехал он в главное управление по делам печати, в министерство и выхлопотал разрешение не посылать к цензору корректур и отпечатанных экземпляров своих газет: дипломатический — «Journal de S.-Petersbourg» и народный — «Народный Голос». В первом же вышедшем номере «невинная жертва насилия» обратилась к своим достойным читателям с весьма характерным для идеологии черносотенца заявлением. Оно заслуживает того, чтобы мы его поместили здесь.

«От редактора-издателя.

Сегодня рабочие типографии, печатающей «Народный Голос», заявили о своей готовности приступить к набору её на условиях, выработанных революционным союзом.

Эти условия следующие:

Революционный союз разрешает стать к работе лишь для тех газет, которые откажутся от соблюдения требований закона о печати и прервут всякое официальное сношение с цензурой. При зтом была объявлена следующая угроза:

1) всех рабочих, принимающих участие в наборе или печатании газет, коль скоро издатели будут подчиняться цензурному закону, бойкотировать немилосердно (т. е. всюду преследовать);

2) типографии и находящееся в них имущество подвергать разгрому и разорению;

3) номера провинившихся газет — уничтожать всеми возможными средствами.

Волей-неволей я должен был принять эти условия, без которых выпуск номера оказался бы невозможным.

Совершая таким образом нарушение закона по принуждению, несмотря на мое твердое убеждение, что закон, будь он и плохой закон, должен быть соблюден, пока его законная власть не отменит, я поневоле выпускаю настоящий номер без сношения с цензурой, хотя это право мне не принадлежит. Всею душою протестую против чинимого надо мною нравственного насилия и заявляю, что намерен соблюдать закон, как только будет к тому малейшая физическая возможности. ибо причисление моего имени к числу забастовщиков, в настоящее бурное время, я счел бы для себя позором.

Александр Башмаков».

Несмотря на то, что постановление Союза для защиты печати было принято и опубликовано самими же редакторами и издателями, типографским рабочим все время приходилось стоять на страже, так как некоторыми газетами делались попытки секретно от рабочих отправлять номера в цензуру. На этой почве в некоторых типографиях возникали конфликты, и администрация газеты оправдывалась тем, что номера отсылаются не для цензуры, а для национальных книгохранилищ (как Академия Наук, Публичная Библиотека и др ), куда экземпляры доставлялись и раньше цензурными комитетами. Когда же рабочие воспротивились каким бы то ни было сношениям газет с цензурой, редакция газеты «Слово», прячась от правительства за спину Совета Рабочих Депутатов, обратилась в Совет с просьбой выдать ей письменное предписание не посылать, согласно его постановлению, номеров газеты в цензуру. («Известия Совета Рабочих Депутатов», № 7).

Публичная Библиотека и Академия Наук сами обратились к редакциям периодических изданий с циркулярными письмами, прося, ввиду прекращения доставки номеров через цензуру, направлять таковые непосредственно к ним. Что же касается непериодических изданий, то Союз книгоиздателей, образовавшийся позднее, взял на себя организацию специального учреждения при Союзе, заведующего регистрацией всех издаваемых книг членами Союза и рассылкой их по национальным книгохранилищам. До открытия же этого учреждения функции его были возложены на бюро Союза, куда каждый издатель обязывался доставлять по 6 экземпляров своих изданий для пересылки 2-х экземпляров — Петербургской Публичной Библиотеке и по одному — Московской Публичной Библиотеке, Румянцовскому Музею и Академии Наук. Шестой же экземпляр предназначался для регистрации издаваемых книг.

II.

В постановлениях Совета Рабочих Депутатов и Союза Рабочих Печатного Дела о свободе печати говорилось только о газетах, но уже с первого после забастовки дня работ типографские рабочие, преимущественно наборщики, придают ему распространительное толкование. С первых же дней возгорается партизанская война с отдельными типографами из-за выпуска цензурованных книг и брошюр. Рабочие типографии Каспари, где печатается журнал «Родина», срезают в готовом уже стереотипе цензурную пометку о разрешении и бросают работы ввиду отказа г. Каспари печатать журнал без означенной пометки. Конфликты всюду назревали и обострялись. Союзу Рабочих Печатного Дела оставалось только, во избежание разрозненных выступлений, планомерно и организованно повести эту борьбу. С этой целью 30-го октября было созвано экстренное собрание рабочих печатного дела. На собрании присутствовали представители только что зарождающегося тогда Союза книгоиздателей. Представители книгоиздателей сообщили, что ими уже в принципе решено не считаться с цензурой, бойкотировать те типографии, которые откажутся печатать их издания, и открыть сбор денег в стачечный фонд для борьбы за свободу печати. «Только вы, товарищи рабочие, сможете вынести свободу печати на своих плечах, и мы обращаемся к вам», — закончил свою речь оратор.

Принятое собранием, в количестве более 3.000 человек, решение по вопросу дальнейшей борьбы за свободу печати было формулировано в следующей резолюции:

«Общее собрание Союза Рабочих Печатного Дела, основываясь на резолюции Совета Рабочих Депутатов о введении самими рабочими свободы печати в России, постановляет: все книжные и журнальные издания выходят без цензуры, игнорируя Главное Управление по делам печати, и без представления выпускаемых книг, брошюр и журналов в цензурные комитеты. Все издатели и владельцы типографий, не подчинившиеся настоящему постановлению, подвергаются бойкоту, и товарищи-рабочие в таких типографиях всеми способами приостанавливают работы.

«Настоящее постановление вступает в силу с момента, установленного бюро Союза, о чем оповещаются все издатели, редакторы и владельцы типографий. Союз же совместно с Советом Рабочих Депутатов примет все меры к оказанию материальной помощи тем товарищам, которые в борьбе за свободу печати потеряют работу».

Одновременно с этим организуются союзы книгоиздателей и журналистов. На учредительное собрание первого были приглашены представители Союза Рабочих Печатного Дела. Заметив, что собрание как-то нерешительно намеревается проводить в жизнь общие интересы, депутат-рабочий сказал:

«Я пришел не убеждать вас, не просить, а сказать вам, что как бы вы не реагировали на данный вопрос, какое бы постановление вы не вынесли сегодня, мы, рабочие, уже постановили игнорировать цензуру. Мы вынесем это на своих плечах. В случае же вашего нежелания присоединиться к нашей резолюции, мы применим к вам активный и пассивный бойкот, и, поверьте, сумеем с вами так же справиться, как и с правительством»… ( «Новая Жизнь», № 5—1905 г.)

Предложение председателя, не посылая в цензуру, уведомлять правительство о выходе книг, встретило всеобщий протест, особенно со стороны депутатов рабочих.

«Это мне кажется, — говорил депутат: — равносильным тому, если бы мы, борясь за свободу прогулок по улицам города и фактически осуществляя ее, каждый раз, отправляясь гулять, заходили бы в участок и заявляли полиции: «мы пошли гулять». Нет! Мы должны стереть с лица земли всякое правительственное учреждение, заведующее печатью, ибо цензурный комитет, как бы его ни называли, подобно III отделению, переименованному в Департамент Полиции, останется самим собой, — так же, если не больше, будет душить свободное слово».

Собранием было принято решение, организовав союз, присоединиться к борьбе за свободу печати и ни одного уже печатного листка не выпускать с цензурной пометкой, а типографии, отказавшиеся выпускать издания без цензурного разрешения, бойкотировать*.

* Полная резолюция, принятая Союзом книгоиздателей на собрании 31-го октября.

«1) Образовать Союз книгоиздателей для борьбы за свободу печати. 2) Члены союза обяэуются: а) прекратить всякие сношения с цензурным ведомством, как по предварительной, так и разрешительной цензуре, по отношению ко всякого рода изданиям, без исключения; б) бойкотировать те типографии, которые откажутся исполнять означенное постановление союза; в) прекратить отпуск всех своих изданий тем книгопродавцам, которые после пятницы 4 ноября 1905 года будут принимать к себе для продажи петербургские издания, прошедшие через какую-либо цензуру; г) прекратить всякие сношения по помещению публикаций и посылке изданий для отзывов с теми периодическими изданиями, которые дадут у себя место для публикаций или отзывов о процензурованных изданиях, вопреки предварительному сообщению о том бюро Союза; д) подчиняться всем постановлениям Союза, безотносительно к тому, участвовал ли тот или иной член в данном постановлении или нет. 3) Для поддержки работников печатного дела, которые могут пострадать при осуществлении свободы печати для непериодических изданий, учреждается особый фонд из единовременных и экстренных членских взносов, основания и размеры которых определяются общим собранием или уполномоченным им бюро. 4) Войти в сношения со всеми союзами и обществами, причастными к печатному делу для совместной борьбы за осуществление свободы печати. 5) Войти в центральный комитет Союза Союзов с предложением бойкотировать всеми входящими в него профессиональными союзами те типографии и книжные магазины, которые откажут в своем содействии осуществлению задач Союза. 6) Оповещать путем повременной печати общество о тех лицах и фирмах, которые тем или иным образом будут препятствовать осуществлению свободы печати, с предложением бойкотировать их. 7) Избрать бюро Союза книгоиздателей, определить предел его полномочий и возложить на него исполнение постановлений общих собраний Союза и ведение всех его текущих дел». («Новая Жизнь»,1905 г. № 5).

Типографы, притиснутые таким постановлением с двух сторон — рабочими и издателями, — бросились к Витте выплакивать свои крокодиловы слезы. Рабочие, мол, не успокоятся без полной свободы печати и в случае новых забастовок их мягкое хозяйское сердце не выдержит новых страданий бастующих, так как придется во избежание убытков совершенно прикрыть типографии*. Витте, как и прежде, повторил о необходимости соблюдать неотмененные законы о цензуре, но перемена курса даже «Нового Времени», холопствовавшего прежде перед правительством, ободрила и владельцев типографий, решивших подчиниться новой общественной силе — Совету Рабочих Депутатов. И в то время, как московскими типографами выпуск изданий при полном игнорировании цензурных правил был признан рискованным до отмены закона о цензуре, в Петербурге типографы вынесли постановление о немедленном проведении в жизнь принципов свободы печати. Однако, кивая в сторону революционного народа, капиталисты-типографы не решались открыто порвать с правительством Витте, отправивши ему в почтительнейших выражениях докладную записку.

* Отчет о собрании владельцев печатных заведений 9-го ноября. «Новая Жизнь» № 11 — 1905 г.

«Союз владельцев печатных заведений имеет честь заявить, что правильное течение работ в С.-Петербургских заведениях печатного дела немыслимо впредь до осуществления следующих назревших требований: 1) полная отмена цензуры предварительной, как для периодических изданий, так и для книг, брошюр; 2) полная отмена цензуры запретительной и замена её ответственностью по суду; 3) упразднение главного управления по делам печати и цензурных комитетов; 4) сосредоточение надзора за печатью, в смысле привлечения к судебной ответственности в ведомстве Министерства Юстиции при судебных учреждениях». («Новая Жизнь», 1905 г. № 11).


Разрыв с цензурой, казалось бы, был полный. Вся столичная пресса приостановила доставку своих изданий в Главное Управление по делам печати. Приток рукописей в цензурный комитет прекратился. И душители свободного слова принуждены были за собственный пятачок прочитывать газеты, да довольствоваться провинциальною прессой, очевидно еще по старым традициям питающей паразитов. Цензурные патрули, ранее бессменно дежурившие в Главном Телеграфе для улавливания вредных депеш, были отменены, и получаемые в Петербурге телеграммы благополучно достигали своего назначения. Не то было в провинции. «Крамольные» депеши задерживались на станции назначения и отправитель предупредительно извещался о конфискации его телеграммы. Подобное извещение получил и Совет Рабочих Депутатов, отправивший приветственную телеграмму севастопольским солдатам и матросам. «Ваш № 193.008 Севастополь, на основании § 62 телеграфных правил передаче не подлежит», — сообщало Главное Управление почт и телеграфов.

Не замерла жизнь еще в иностранной цензуре, щедро расточающей «черную икру» по столбцам иноземных газет, любезно доставляемых ей почтовым ведомством. Даже с.-петербургский градоначальник, цензуровавший всего-то уличные объявления и афиши, скорбит в своем приказе по полиции: «За последнее время были случаи расклейки по улицам города неразрешенных объявлений». («Сын Отечества», 1905 г. № 218).

И только на театральных афишах, монополизированных типографией императорских театров, да еще на погромных прокламациях красуется разрешительная пометка: «дозволено цензурой», «печатать разрешается». Впрочем, нашелся еще один рыцарь «богомольной старой дуры — нашей чопорной цензуры» — г. Тимофеев, издатель портретов высочайших особ и «патриотических воззваний». Без страха и упрека вступился он за «даму сердца своего», сообщив письмом в Союз книгоиздателей о своем игнорирования постановлений Союза и желании продолжать свою черносотенную деятельность в мирном сожительстве с цензурой.

III.

Дружными усилиями всех работников печатного слова создается благоприятная атмосфера для свободной печати, и уже 27-го октября из удушливого подполья открыто выплыл первый социалистический орган «Новая Жизнь» с лозунгом: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь». Возрождается новая пресса, один за другим создаются новые журналы, между старыми происходит партийная группировка. На книжном рынке появляется новая свободная литература, а рядом с нею и старая, запоздавшая для России на целое двадцатипятилетие. Но плевелы, так страстно культивируемые у нас покойным Плеве, все еще открыто плодятся в столичных типографиях и засоряют тучную ниву нашей родины.

Издавая акт 17-го октября, правительство и не думало изменять своей прежней погромной политики. Это доказала широко раскатившаяся волна организованных погромов, кровью заливших русскую свободу. Истинные намерения правительства были в точности поняты его гнусными, извращенными холопами и они дружно залаяли и завыли о падении власти царя и о победе «жидов, студентов, интеллигенции».

«Бей студентов,

Тилигентов,

Бей, бей, бей!»

Только и призывали сотни тысяч воззваний, при деятельном участии полиции распространяемые по всем концам России. И революционный пролетариат, сорганизовавший вооруженную самооборону против погромщиков, не мог не принять своих мер против этого зла. Попадавшие в народ прокламации расхватывались целыми пачками и уничтожались, а наборщики отказывались исполнять принятые хозяевами черносотенные заказы. Первым толчком к этой борьбе с черносотенной литературой послужило разоблачение печатью источника этой злой, ядовитой грязи.

В типографии Тренке и Фюсно было заказано в количестве 100 тысяч черносотенное воззвание, направленное против «новых царей» рабочих — социал-демократии и Совета Рабочих Депутатов. На оригинале значились подписи графа Орлова-Давыдова и графини Мусиной-Пушкиной. Панибратское обращение хулиганствующих сиятельств к «братьям-рабочим» возмутило наборщиков и они единодушно отказались его набирать. Когда же под давлением администрации воззвание было набрано одним из учеников, рабочие с подлинным оригиналом обратились в Исполнительный Комитет Совета Рабочих Депутатов. По постановлению последнего и с разрешения Союза Рабочих Печатного Дела на следующий же день, когда было приступлено к печатанью, машины были остановлены, стереотипы уничтожены и печатные оттиски конфискованы. Так решено было поступать со всеми черносотенными прокламациями. Но так как воззванием затрагивалась честь Совета Рабочих Депутатов, Исполнительный Комитет счел нужным напечатать это воззвание с должными комментариями в газетах, чтобы не подумали хулиганствующие графы, что их инсинуации по адресу Совета послужили причиной конфискации.

Этим открывается целый ряд уничтожения погромной литературы. В типографиях Сойкина, Демкова, «Самокат» и др. наборщики уничтожают оригиналы, угрожая хозяевам более активными действиями в случае принятия ими подобных заказов*. И погромная литература дружной травлей рабочих была загнана в подполье Департамента Полиции, где под охраной шпионов на отнятой у революционеров машине ротмистр Комиссаров творил свое гнусное дело.

* «Печатный Вестник», 1906 г. № 19.

Борьба с черной сотней, однако, не распространялась на серьезную консервативную прессу. И даже реакционные партии, пока они не выходили из пределов приличия и не призывали к погромной деятельности, могли пользоваться любой типографией. В этом отношении и Совет Рабочих Депутатов и Союз Рабочих Печатного Дела действовали в одном направлении. На все запросы рабочих по поводу того или иного воззвания давался почти стереотипный ответ: «если нет прямого призыва к погромам — печатать». Так же поступили и с перепечатанным из «Правительственного Вестника» партией правового порядка обращением в народу о состоянии дел в государственных сберегательных кассах, направленным против постановления Исполнительного Комитета брать вклады из касс.

Вообще же реакционная пресса могла свободно печататься и распространяться и даже такие черносотенные органы, как «Заря» и «Россия» терпелись рабочими. Другое дело, как к ним относились они в качестве читателей. Мы знаем, что многие рабочие организации печатно заявляли свой протест против бесплатной присылки им этих изданий. Бывали, правда, отдельные вспышки по типографиям против реакционного направления той или иной газеты Так, напр., наборщики «St.-Petesrburger Zeitung», возмущенные руганью и озлобленной клеветой, направленной редактором этого органа по адресу рабочих после октябрьского выступления, заявили о прекращении работ, пока редактором не будет дано обещание придерживаться более корректных форм полемики. Инцидент был улажен в примирительной камере, но это не помешало буржуазным представителям инсинуировать по адресу наборщиков, что они де стесняют свободу слова, запрещают свободно возражать противнику. И когда Исполнительный Комитет Совета Рабочих Депутатов постановил не допускать на заседание Совета представителей газеты «Русь»*, то «Новое Время» разразилось печатно по адресу Совета. Статья, мол, 140 цензурного устава отменена, а Совет Рабочих Депутатов ее вводит. Но для всех было очевидно, что это постановление было только шпорой для той либеральничающей прессы, которая, кивая в сторону революции не осмеливается дословно перепечатывать тех или иных постановлений революционных организаций. Пролетариат считал себя в праве требовать от своих навязавшихся союзников, чтобы лицемерно льстившие ему «радикалы»-газетчики на столбцах своих газет давали место собственному голосу рабочего, не искаженному либеральничающей трусостью. Это право признал и Суворин-сын, так как, несмотря на заступничество отца, тотчас-же заявил одному из членов Совета о своем согласии печатать все обращения и постановления пролетариата без ослабляющих искажений.

* Вообще же на заседания Совета допускались все желающие корреспонденты, как русских, так и заграничных газет.

Не так поступил князь Ухтомский, еще недавно так удачно сдабривавший затхлый консерватизм своих субсидированных «Ведомостей» левой струйкой свободомыслия. 29-го ноября для номера «С.-Петербургских Ведомостей» была заготовлена перепечатка из «Гражданина», где другой князь, ничтоже сумняшеся, валит все беды, переживаемые русским народом, на рабочих, крестьян, евреев и т. п. Перепечатка заканчивалась словами: «перечисленного слишком довольно, чтобы доказать, что Россия в эту минуту не только вышла из семьи цивилизованных наций, но вышла из семьи зверей, чтобы стать ниже их». К этой тираде, за отсутствием каких-либо других комментариев редакции, наборщики прибавили скромный, но справедливый вопрос: «а кто все это сделал?» и отказались печатать номер без этого прибавления, предлагая князю лучше совсем отказаться от этой перепечатки из «Гражданина». Но сиятельный князь заупрямился, очевидно, считая отказ от перепечатки равносильным отказу от своего credo, и номера «С.-Петербургских Ведомостей» и «Рассвета» не вышли*. Князю пришлось для печатания своих изданий обратиться в другую типографию, а пока что он решил всплакнуться о покушении на черносотенную свободу. «Чем подобный террор отличается от цензурного гнета, против которого мы боролись до сих пор? — в унисон с «Новым Временем» вопрошает он. — Теперь же, при торжестве (?) разных желанных «свобод», является таинственный некто, прилагающий свой запрет, свою цензуру к столбцам совершенно беспартийных (?) органов печати»**. Для князя Ухтомского революционный пролетариат, стойко вынесший на своих плечах первую схватку с абсолютизмом, конечно, был все еще тем же «таинственным некто», которого они со своих верхов привыкли не замечать, и при первом же властном заявлении его заговорили о покушении на сиятельную свободу.

 

* «Новая Жизнь», 1905 г. № 25.

** «Наша Жизнь», 1905 г. № 349.

Бывали и еще отдельные мелкие инциденты протестов против реакционной печати со стороны рабочих. Так некоторые рабочие брали расчет в таких типографиях в моменты общего нравственного подъема, предпочитая оставаться без заработка, чем участвовать, хотя бы и косвенно, в реакционной деятельности. «Противно работать», — мотивировали они свой отказ от работ. Но все это было делом личной инициативы и симпатий, ни для кого не обязательным.

IV.

Если в октябрьские дни правительство признало себя побежденным, то все же оно не потеряло надежды уступками манифеста 17 октября купить себе право на существование и власть. И граф Витте, сболтнувший в своем докладе, что «первую задачу правительства должно составлять стремление к осуществлению теперь же, впредь до законодательной санкции через Государственную Думу, основных элементов правового строя: свободы печати, совести, союзов»… и т. п. очевидно, рассчитывал, что буржуазная пресса, получив свободу, из благодарности превратится в кроткого ягненка и станет нашептывать ему приятные вещи. Если же графу уже не раз, путем подачек, в форме субсидий крестьянским плужкам и других «вещественных доказательств невещественных отношений», удавалось приручать казалось бы неукротимых газетчиков, то надежда подкупить всех газетчиков одним только обещанием свобод со стороны финансового «гения» была более чем наивна. Он не принял во внимание «братцев-рабочих» и тех гордых слов, которыми привык говорить пролетариат. И если уж «Новое Время» очень скоро стало отдавать предпочтение председателю Совета Рабочих Депутатов — Хрусталеву перед председателем совета министров, то тем более те, у кого хватило честности и благородства, заговорили смелым, пламенным языком. Этим языком говорил тот, кто молчал до сих пор, кому не давали говорить, и вновь возникшая социалистическая пресса с самоотверженной преданностью вступила в ратоборство с остатками гнета и произвола из-за великой идеи — общего блага всех, всего народа. Свободное русское слово, десятилетиями загоняемое в узкую щель «между строк» — струей свежого воздуха ворвалось в удушливую до того атмосферу печати. Для служителей тьмы, деятелей затхлого застенка, слышавших до того только робкий шепот, громкий и ясный голос свободы показался оглушительным громом, с «бунтом и мятежом». Неудивительно, что первый же день выхода газет после манифеста 17 октября ознаменовался конфискацией «Русской Газеты».

И попытки полицейских репрессий не прекращались ни на минуту. Цензурная же гильотина бездействовала, а палачу русского слова — главному управлению по делам печати — приходилось для восстановления престижа своей власти прибегнуть под защиту судебных учреждений. Оно плачется судебному следователю по важнейшим делам, что первый номер «Новой Жизни» не мог быть им конфискован, так как он не был представлен в цензуру, а потому оно просит привлечь означенную газету к судебной ответственности. («Сын Отечества», 1905 г. № 217).

Чтобы как-нибудь притянуть к себе вырвавшуюся на свободу печать Главное Управление поручает инспектору типографий обходить типографии и редакции, порвавшие сношения с цензурой, и составлять протоколы о нарушении цензурных правил. «Der Freund», «Сын Отечества», «Новая Жизнь» и все другие удостоились посещения инспекции. По типографиям же были разосланы циркуляры. «Впредь до издания нового закона, — предписывало Главное Управление по делам печати, — цензурный устав остается в полной силе», ввиду чего и «рекомендовалось» владельцам придерживаться старых порядков. На администрацию типографий, уже выпускающих печатные произведения без цензуры, председатель цензурного комитета старался кроме того воздействовать словом личного убеждения, приглашая их с этой целью к себе на аудиенцию. Но ни угрозы судебного преследования, ни ходатайства и робкие просьбы не могли уже спаять раз порванные цепи, приковывавшие прежде печать к неволе. И редакторы, и типографы, опираясь на могучую нравственную силу «великого забастовщика», отказывали цензуре в подчинении.

Зато все темные силы всею своею тяжестью обрушились на свободное слово. Полиция и почтовое ведомство, жандармерия и духовенство соперничают друг перед другом в этом деле. Все подозрительное, горячо написанная статья, резкое выражение по адресу больших и малых сатрапов, — все служит поводом конфискации. Особенно трудно было социалистической прессе. Уже первый номер «Новой Жизни» усиленно отбирался полицией газетчиков, а услужливые продавцы в киосках Пташникова даже предупредили полицию, повынимав из газеты и уничтожив «крамольное» приложение — программу социал-демократической партии. «Там пишут крамольники- — объясняли они покупателям. («Новая Жизнь», 1905 г. № 13). В провинции разгул полицейского произвола в этом отношении сказался во всю. Газеты конфисковывались прямо в вагонах по инициативе жандармских унтер-офицеров и уничтожались целыми кипами.

«Жандармы и полицейские разных рангов отбирают номера нашей газеты у обывателей и газетчиков и запрещают её продажу в киосках и магазинах, — заявляет редакция «Новой Жизни» уже в 17-м номере. — Почтовое начальство соперничает в этом деле с опричниной: оно истребляет попадающие в его руки номера, задерживает рассылку их подписчикам, иногда отказывается принимать денежные переводы в нашу контору, ссылаясь на то, что «Новая Жизнь» будто бы запрещена».

Этой участи подвергались в провинции и другие газеты.

Более всего встревожило наших «конституционных» министров появление сатирических журналов, беспощадно и зло высмеивающих деятелей старого режима. Первый номер «Пулемета» с кровавым оттиском руки на тексте манифеста 17-го октября был встречен небывалым успехом. Номера его продавались газетчиками по рублю и дороже. И министр внутренних дел Дурново, очевидно, подталкиваемый закулисными деятелями нашего правительства, вместе с министром юстиции Манухиным, несмотря на то, что в номере наносилось оскорбление только Трепову, предписали судебной власти привлечь редактора к уголовной ответственности за оскорбление величества. («Новая Жизнь», 1905 г. № 29). Нечего говорить, что самый номер был конфискован, редактор журнала арестован и типография, печатавшая «Пулемет», закрыта.

Жало политической сатиры больно кололо всех прихвостней старого режима, и злость их и негодование против «потрясателей основ» становились все неудержнее. Они отлично понимали, что никакая литература, ни одна прокламация не в состоянии так дискредитировать их в глазах масс, как это делает хорошая карикатура. Юмористическая картинка надолго запечатлевается в уме даже безграмотного мужичка, и невинным смешком сдирается божественная мантия с громовержцев, в которую они привыкли рядиться. И все безобразие неприглядной наготы, обнаженной под бичом беспощадной сатиры, отталкивает даже прежних почитателей этих громовержцев.

Вот почему с таким неистовством ринулись наши министры в бой с юмористикой. «Зритель», «Дятел», «Пулемет» и другие журналы отнимались у газетчиков и отбирались при обысках, редакторы арестовывались, а типографии подвергались вооруженным нападениям со стороны полиции. Многие журналы, подобно «Пламени», не успевали даже выйти из-под печатного станка, как уже конфисковывались полицией. Даже Святейший Синод оскалился и щелкнул зубами по адресу журнала «Зритель», привлекши редактора его к суду за напечатание в журнале статей и рисунков посвященных духовенству. («Печатный Вестник», 1905 г., — № 19.).

Но никакие полицейские меры не могли задушить свободы, добытой кровавыми усилиями революционного народа. Свободная пресса, родившаяся в агонии старого режима, несмотря на конфискации продолжала свое дело безостановочно, каждый на свой лад изобретая средства защиты против произвола и насилия. «Новая Жизнь» приступила к борьбе с полицейским и почтовым грабительством газет, приглашая всех своих читателей протестовать против «наглого нарушения свободы печати, объявленной манифестом 17 октября и фактически осуществленной революционным пролетариатом». Она просит собирать факты похищения номеров агентами правительства и сообщать их имена редакции «для привлечения их к суду и предъявления к ним исков об убытках». Партийным же организациям предлагалось «организовать на местах продажу и распространение газеты помимо почтового ведомства».

«Конституционное» министерство воочию убедилось в бесплодности полицейских репрессий для восстановления прежних цензурных уставов и вопреки предположений Витте «теперь же, впредь до законодательной санкции через Государственную Думу, осуществить свободу печати», решило дать новый закон о печати, вытащив с этой целью на свет божий позабытый было проект Кобеко. Чтобы придать хоть сколько-нибудь обязательной силы своему творению, совет министров передал его на утверждение Государственного Совета. В заседании Государственного Совета министры прежде всего постарались добиться ограждения своей персоны от публичного позорища — всенародного сечения на страницах сатирических журналов. И Дурново, удачно выбранный этими журналами в качестве мишени, желая вынуть жизнь из политической сатиры, предложил пункт о предварительной цензуре рисунков, который однако в окончательной редакции не был принят. Весь новый закон направлен был главным образом против тех органов, которые отстаивали интересы пролетариата, — против тех средств борьбы революционного пролетариата, которыми он уже нанес глубокую рану абсолютизму За один только призыв к забастовке, устройству манифестаций и т. п. предназначалось наказание, в виде тюрьмы и денежного штрафа.

Наконец, чтобы обезопасить себя от свободной критики, министры прикрылись правилом о «распространении ложных (?) сведений» о деятельности правительства, должностных лиц или войска, «слухов об общественных бедствиях или иных (?!) событиях».

Все проступки печати были подчинены юрисдикции судебных палат и подведены под статьи «нового» уголовного уложения, грозящие каторгой и поселением; нечего говорить, что экспертиза по вопросу о свободном и смелом русском слове была предоставлена все тем же учреждениям или лицам — прокурорам и цензорам, как бы их не переименовывал новый закон, все тому же Главному Управлению по делам печати, которое десятилетиями гнало и преследовало свободное слово. Это была еще одна «конституционная» попытка «конституционного» министерства сковать бумажным законом свободу граждан, добытую ими революционным путем.

Еще до своего опубликования проект закона о печати подвергся бойкоту со стороны заинтересованных. Союз для защиты свободы печати совершенно справедливо заклеймил изобретение двух политических близнецов — Витте-Дурново — «извращением незыблемости свободного слова» и постановил, не обращая на него никакого внимания, по-прежнему «фактически осуществлять свободу печати»*.

* Резолюция, принятая Союзом для защиты печати, по опубликовании временных правил.

«Союз в защиту свободы печати, рассмотрев временные правила о печати 24-го ноября с- г., нашел, что этими правилами: 1) административным властям предоставлено право по собственному их усмотрению налагать арест на отдельные №№ издания (отд. VIII, ст. 9); 2) под страхом тяжелых кар печати воспрещено касаться самых насущных вопросов, именно в настоящее время особенно требующих оглашения и всестороннего освещения (стачки рабочих, прекращение работ на железных дорогах, телеграфе, телефоне и др.; прекращение занятий служащих в правительственных учреждениях; прекращение занятий в учебных заведениях и т. д.) (отд. VIII, ст. 4, 5 и др.); 3) установлен порядок судебной ответственности, вводящий в судебный процесс политическую партийность (полное устранение суда присяжных и сохранение суда с сословными представителями); 4) сохранены даже некоторые виды предварительной цензуры (цензура объявлений, цензура придворных известий). Ввиду того, что означенными временными правилами существенным образом нарушены коренные начала свободы слова и извращены «незыблемые основы» гражданских свобод, провозглашенных в манифесте 17-го октября с. г., Союз постановил по-прежнему фактически осуществлять свободу печати» («Наша Жизнь» 1905 г. № 345).

Аналогичные же постановления вынесли и другие союзы*. И опубликованный закон был подвергнут всеобщему бойкоту, даже либеральная «Русь» постеснялась украсить свои столбцы его текстом. («Печатный Вестник», № 19). Рабочие же организации — Совет Рабочих Депутатов и Союз Рабочих Печатного Дела — не нашли нужным хотя бы одним словом обмолвиться о незаконнорожденном детище русской бюрократии. Только рабочие органы дали на своих столбцах место для соответствующей характеристики этого закона. «Мы получили лишний раз случай убедиться, — пишет «Печатный Вестник», — что манифест даже для тех, кто его составлял, имеет значение простой бумажки. И прав пролетариат, заявив с самого начала, что от самодержавия ничего хорошего не дождешься, и что народу нужно рассчитывать только на свои собственные силы»… «Пролетариат знает, что только революционным путем он охранит свободу печати от гнусных посягательств на нее»…

* «Союз книгоиздателей для борьбы за осуществление свободы печати, рассмотрев в общем собрании 27-го ноября сего года временные правила о печати от 24-го ноября 1905 года постановил: ввиду того, что означенными временными правилами существенным образом нарушены коренные начала свободы слова, извращены «незыблемые основы» гражданской свободы и сохранены без изменения законы о печати по отношению к непериодическим изданиям — по-прежнему осуществлять фактически свободу печати».

Нельзя сказать, чтобы появление временных правил о печати не имело никакого значения. Всем содержанием своим они предвещали приближение правительственной реакции. Эту тенденцию тотчас же уловили лакействующие органы и соответственно ей переменили свой курс по отношению к освободительному движению.

Стрелка политического барометра резким прыжком перескочила «на реакцию» 2-го декабря, когда в газетах «Начало», «Наша Жизнь», «Новая Жизнь», «Русская Газета», «Русь», «Свободный Народ» и «Сын Отечества» был напечатан «Манифест Совета Рабочих Депутатов», подписанный и другими организациями. Нечего говорить, что не все редакции решились придать этому обращению к народу форму манифеста, а поместили его, как, напр., «Русь», в отделе хроники; «Русская Газета» опубликовала только заключительные фразы «Манифеста».

В тот же день названные газеты были приостановлены, а номера, в которых был помещен «Манифест», усиленно конфисковывались полицией. Но рабочие везде приходили на помощь разносчикам газет, не позволяя полиции отбирать у них номера и отнимая уже конфискованные. Более догадливые околоточные и городовые вступали в соглашение с газетчиками, довольствуясь двумя-тремя экземплярами, якобы конфискованными силою. Газетчики же прятали опальные номера, оставляя на руках по одному, по два экземпляра, чтобы другое «начальство» только их и могло арестовать. Публика нарасхват разбирала остальные номера и комедия конфискации в бесчисленных вариациях повторялась весь день на всех перекрестках и углах улиц, где обыкновенно производилась продажа газет.

В это же время в типографиях газет, еще не успевших напечатать «Манифеста», рабочие приостановили работы, требуя от редакторов его помещения. А рабочие газеты «Der Freund» предложили редакции тотчас же прекратить, длившуюся у них более недели экономическую забастовку, если в газете будет опубликован «Манифест». Но не многие решились исполнить требование рабочих. Жалкий, трусливый, близорукий эгоизм сквозил всею своей наготой в ссылке буржуазных писак на Союз для защиты печати, еще не принявший решения по данному вопросу. Однако, на состоявшемся в тот же вечер экстренном собрании этого Союза, незначительным большинством было постановлено, в виде протеста против нарушения свободы печати, перепечатать «Манифест» во всех газетах, входящих в состав Союза.

«Новое Время», состоявшее в Союзе пока Союз ограничивался одними резолюциями, отказалось подчиниться его постановлению, лишь только дело коснулось открытого конфликта с правительством. Другие же, никогда не шедшие искренно с пролетариатом и только лицемерившие ему, когда сила была на его стороне, изменили освободительному движению в самую нужную минуту. Они прикрылись отговоркой, что постановление Союза перепечатывать «Манифест» — целесообразно только при полном единодушии, и отказались подчиниться ему. И «Манифест» был опубликован только теми органами, которые были принуждены к тому самими рабочими, да еще двумя-тремя наиболее честными журналами, подчинившимися собственному пониманию долга и чести, даже вопреки постановлению Союза в защиту печати, на заседании 5-го декабря отменившего свое прежнее решение и постановившего не печатать «Манифеста». («Северный Голос», 1905 г., № от 6-го декабря).

Либеральные же болтуны, все время присваивавшие себе привилегию в освободительном движении и провинившиеся перед правительством напечатанием «Манифеста», трусливо отступили перед постановлением Судебной Палаты о приостановлении этих газет, разосланном по редакциям в ночь на 3-е декабря, когда в типографиях уже заготовлялись очередные номера газет. И на следующий день не вышло ни одной газеты. Только в типографии «Новой Жизни», несмотря на угрозы полиции занять типографию войсками, если постановление Палаты не будет исполнено, по инициативе наборщиков редакция решилась выпустить заготовленный номер. В газете было помещено подробное постановление Судебной Палаты и заявление от редакции.

«Так вопреки всем обещаниям, указам, манифестам топчется независимость и свобода печати. Но, несмотря на угрозы, мы решили продолжать начатое дело, порученное нам пролетариатом, пока прямое насилие не лишит нас возможности разоблачить заговор царского правительства против народа и звать народ к революционной борьбе с самовластием.

«Рабочие! Мы отдаемся под вашу защиту!»

Типографские рабочие взялись вынести отпечатанные номера из типографии, и, несмотря на попытки дежурившего у ворот наряда полиции задержать их, еще один номер «Новой Жизни» в количестве нескольких тысяч проник в рабочие кварталы.

3-го декабря собрался Исполнительный Комитет Совета Рабочих Депутатов и заготовил для внесения на общее собрание проект постановления, обязывающего всех издателей опубликовать «Манифест», но ни заседанию Совета, ни этому постановлению не удалось осуществиться. Исполнительный Комитет и часть Совета были арестованы в этот день.

Так закончился для печати первый акт русской революции. За 3-м декабря последовали страшные мрачные дни декабрьского разгрома. Совет Рабочих Депутатов был арестован, Союз в защиту печати распался, другие организации, вступившиеся за свободу печати, были задавлены, лучшие газеты уничтожены.

Пролетариат, покинутый в нужную для него минуту лицемерной буржуазией, был отвлечен в другую, более важную область борьбы с разнуздавшимся правительством. И здесь, в одиночестве, без союзников, он геройски отстаивал передовые позиции освободительного движения. Свистали пули, разрывалась шрапнель, строились баррикады, лилась кровь и пролетариату не было времени защищать «литературные баррикады».

Арсений Симановский.