Русский капитализм.
Низкий уровень развития производительных сил при хищничестве государства не давал места ни накоплению избытков, ни широкому развитию общественного разделения труда, ни росту городов. Ремесло не отделялось от земледелия, не концентрировалось в городах, а вместе с сельским населением оставалось в виде кустарничества, рассеянного по всей стране. Именно в силу распыленного характера промыслов, кустарям приходилось работать не на заказчика, как ремесленникам европейских городов, а на продажу. Посредником между разбросанным производителем и разбросанным потребителем являлся купец или гость. Таким образом редкость и бедность населения и связанная с этим незначительность городов обусловливали огромную роль торгового капитала в организации хозяйства старой московской России. Но и торговый капитал оставался рассеянным и не создавал крупных торговых центров.
Не деревенский кустарь и даже не крупный торговец столкнулись с необходимостью создания крупной промышленности, а государство. Шведы навязали Петру флот и новый тип армии. Но, усложнив свою военную организацию, петровское государство попадало в прямую зависимость от промышленности ганзейских городов, Голландии и Англии. Создание отечественных мануфактур, обслуживающих армию и флот, становится таким образом насущной задачей государственной обороны. О фабричном производстве до Петра не было и речи. После него насчитывается уже 233 казенных и частных предприятий крупного масштаба: горные и оружейные заводы, суконные, полотняные, парусинные фабрики и пр. Экономическую основу для этих промышленных новообразований создавали, с одной стороны, государственные средства, с другой — торговый капитал. Наконец, нередко новая отрасль промышленности импортировалась вместе с европейским капиталом, заручавшимся соответственными привилегиями на ряд лет.
Купеческий капитал играл большую роль при создании крупного производства и в З. Европе. Но там мануфактура выросла на основе разлагающегося ремесла, причем бывшего самостоятельного ремесленника превратила в своего наемного работника. Здесь, в Московии, перенесенная с Запада мануфактура вовсе не застала свободных ремесленников и вынуждена была пользоваться трудом крепостных крестьян.
Таким образом наша фабрика XVIII ст. с самого начала не имела конкурента в лице городского ремесла. Но и кустарь не был ей соперником: он работал на массового потребителя, в то время как регламентированная с ног до головы фабрика обслуживала, главным образом, государство и отчасти высшие классы.
В первой половине XIX ст. текстильная промышленность разбивает кольцо крепостного труда и государственной регламентации. Фабрика, основанная на вольнонаемном труде, была, разумеется, в корне враждебна социальным отношениям николаевской России. Крепостническое дворянство оказалось поэтому сплошь фритрэдерским. Николай, по своим симпатиям, стоял всецело на его стороне. И, тем не менее, потребности государства, в том числе интересы фиска, вынудили его к политике запретительного тарифа и денежных субсидий фабрикантам. После отмены запрета вывоза машин из Англии русская текстильная индустрия складывалась целиком по готовым английским образцам. Немец Кнопп в 40 — 50-х годах перевез из Англии в Россию 122 прядильные фабрики, до последнего гвоздя. В текстильном районе сложилась даже поговорка: «Где церковь — там поп, где фабрика — там Кнопп». Благодаря тому, что текстильная промышленность работала на рынок, она, несмотря на постоянный недостаток умелых и свободных рук, поставила Россию еще до отмены крепостного права, по числу веретен, на пятое место. Но остальные отрасли промышленности, и прежде всего железоделательная, почти не развивались после Петра. Основной причиной этого застоя был рабский труд, который делал применение новой техники совершенно недоступным. Если ситец выделывался для потребностей крепостных крестьян, то железо уже предполагает развитую промышленность, города, железные дороги, пароходы. Но все это было невозможно на основе крепостного права. В то же время это последнее задерживало и развитие сельского хозяйства, которое с течением времени все больше работало на иностранный рынок. Отмена крепостного права стала поэтому неотложным требованием экономического развития. Но кто мог его провести? Дворянство не хотело об этом и слышать. Капиталистический класс был еще слишком ничтожен, чтоб добиться такой огромной реформы своим давлением. Частые волнения крестьян, которые во всяком случае не шли ни в какое сравнение по своим размерам с крестьянской войной в Германии или с жакерией во Франции, оставались разрозненными вспышками и, не находя руководства в городах, сами по себе были слишком слабы, чтоб уничтожить помещичью власть. Решающее слово оставалось за государством. Царизму нужно было понести жестокое военное поражение в Крымской кампании, чтобы в своих собственных интересах расчистить перед капиталистическим развитием путь полуосвободительной реформой 1861 года.
С этого времени открывается новый период экономического развития страны, который характеризуется быстрым образованием резервуара «свободного» труда, лихорадочным развитием железнодорожной сети, созданием портов, непрерывным притоком европейского капитала, европеизацией промышленной техники, удешевлением и облегчением кредита, ростом числа акционерных компаний, введением золотой валюты, бешеным протекционизмом и лавинообразным нарастанием государственного долга. Царствование Александра III (1881 — 1894), когда идеология национальной самобытности владела всем общественным сознанием, начиная с конспиративной квартиры революционера (народничество) и кончая собственной канцелярией его величества (казенная «народность»), было в то же время эпохой беспощадной революции з производственных отношениях; насаждая крупное производство и пролетаризуя мужика, европейский капитал автоматически подкапывал самые глубокие устои азиатско-московской самобытности.
Могущественным рычагом индустриализации страны явились железные дороги. Инициатива их проведения принадлежала, конечно, государству. Первая железная дорога — между Москвой и Петербургом — была открыта в 1851 г. После крымского краха правительство уступает в железнодорожном строительстве место частной предприимчивости. Но само оно, как неутомимый ангел-хранитель, становится за спиною железнодорожных предпринимателей: содействует образованию акционерных и облигационных капиталов, берет на себя гарантию прибыли на капитал и усыпает путь акционеров льготами и поощрениями. В течение первого десятилетия после крестьянской реформы у нас было сооружено 7 тыс. верст железных дорог, во второе десятилетие — 12 тыс. верст, в третье — 6 тыс. верст и в четвертое — в Европейской России более 20 тыс., а во всей империи — около 30 тыс. верст.
В 80-х и особенно в 90-х годах, когда Витте выступил как глашатай идеи самодержавно-полицейского капитализма, снова начинается сосредоточение железных дорог в руках казны. Как в развитии кредита Витте видел средство в руках министра финансов «направлять народную промышленность в ту или другую сторону», так государственные железные дороги отражались в его канцелярском мозгу, как «могучее орудие для управления экономическим развитием страны». Биржевой делец и политический невежда, он не понимал, что собирает силы и оттачивает оружие революции. К 1894 г. длина ж.-дорожных линий равняется 31.800 верст, в том числе 17.000 казенных. В 1905 г., в год революции, железнодорожный персонал, сыгравший такую огромную политическую роль, насчитывал в своих рядах 667 тысяч человек.
Таможенная политика русского правительства, в которой тесно сочетались фискальная жадность и слепой протекционизм, почти совершенно преграждала дорогу европейским товарам. Лишенный возможности выбрасывать I? нам свои продукты, западный капитал перешагнул восточную границу в своей наиболее неуязвимой и привлекательной ипостаси: в форме денег. Оживление русского денежного рынка всегда обусловливалось заключением новых займов за границей. Параллельно с этим европейские предприниматели непосредственно овладевали важнейшими отраслями русской индустрии. Финансовый капитал Европы, впитывая в себя львиную долю русского государственного бюджета, одной своей частью возвращался на территорию России, в виде капитала промышленного. Это давало ему возможность не только истощать через посредство царского фиска производительные силы русского мужика, но и непосредственно эксплуатировать рабочую энергию русского пролетария. В течение одного лишь последнего десятилетия истекшего века и особенно после введения золотой валюты (1897) в Россию притекло не менее 11⁄2 миллиарда рублей промышленного капитала. В то время, как в течение 40 лет до 1892 г. основной капитал акционерных предприятий возрос всего на 919 миллионов, он в течение одного лишь следующего десятилетия сразу увеличился на 2,1 миллиарда рублей.
Какое значение имел этот шедший с Запада золотой поток для русской промышленности, видно из того, что в то время, как в 1890 г. сумма производства всех наших фабрик и заводов равнялась 11⁄2 миллиардам руб., она к 1900 г. выросла до 21⁄2 — 3 миллиардов. Параллельно с этим число фабрично-заводских рабочих поднялось за тот же период с 1,4 миллиона до 2,4 миллиона.
Если русская экономика, как и политика, всегда развивалась под непосредственным влиянием, вернее, давлением европейской, то форма и глубина этого влияния, как мы видим, постоянно изменялись. В эпоху ремесленно-мануфактурного производства на Западе России заимствовала оттуда техников, архитекторов, мастеров, вообще искусные рабочие руки. Когда мануфактуру вытеснила фабрика, главным предметом заимствования и ввоза сделалась машина. И, наконец, когда под непосредственным влиянием государственных потребностей пало крепостное право, уступив место «свободному» труду, Россия открылась прямому воздействию промышленного капитала, для которого расчистили дорогу внешние государственные займы.
Летопись рассказывает, что мы в IX веке призывали из-за моря варягов, чтоб установить при их помощи нашу государственность. Затем пришли шведы, чтобы научить нас европейскому ратному искусству. Томас и Кнопп обучили нас текстильному делу. Англичанин Юз насадил на нашем юге металлургическую промышленность. Нобель и Ротшильд превратили Закавказье в фонтан нефтяных барышей. И в то же время викинг всех викингов — великий, интернациональный Мендельсон — превратил Россию в домен биржи.
Пока экономическая связь с Европой ограничивалась ввозом мастеров и машин или даже займами на производительные цели, дело, в конце концов, сводилось к тому, чтобы усвоить национально-хозяйственному организму России те или другие элементы европейского производства. Когда же свободные иностранные капиталы в погоне за высоким уровнем прибыли бросились на русскую территорию, огражденную китайской стеной таможенных пошлин, на историческую очередь сразу стало внедрение всего хозяйства России в капиталистически-индустриальный организм Европы. Эта программа и заполняет собою последние десятилетия нашей экономической истории.
До 1861 г. возникло всего 15% общего числа русских промышленных предприятий; с 1861 до 1880- — 23.5%, за время с 1881 до 1900 — свыше 61%, причем на одно лишь последнее десятилетие прошлого века приходится возникновение 40% всех предприятий.
В 1767 г. Россия выплавляет 10 милл. пудов чугуна. В 1866 г. (через сто лет!) выплавка все еще едва достигает 19 милл. В 1896 г. она уже поднимается до 98 милл. и в 1904 — до 180 милл., причем если в 1890 г. юг дает лишь 1⁄5 всей выплавки, то через десять лет он доставляет уже половину. Таким же темпом идет развитие нефтяной промышленности на Кавказе. В 60-х гг. добывается еще менее 1 милл. пудов нефти; в 1870 — 21,5 милл. п. С середины 80-х гг. в дело вступает иностранный капитал, овладевает Закавказьем от Баку до Батума и открывает работу на мировой рынок. В 1890 г. добыча нефти уже поднимается до 242,9 милл. п. и в 1896 г. — до 429,9 милл. п.
Таким образом железнодорожное, каменноугольное и нефтяное производство юга, куда стремительно передвигается экономический центр тяжести страны, насчитывает каких-нибудь двадцать-тридцать лет. Здесь развитие с самого начала приняло чисто американский характер, и в несколько лет франко-бельгийский капитал радикально изменил облик степных губерний, покрыв их чудовищными предприятиями, каких почти не знает Европа. Для этого нужны были два условия: европейско-американская техника и русский государственный бюджет. Все металлургические заводы юга — многие из них целиком, до последнего винта, заказывались в Америке и перевозились через океан! — уже при самом своем возникновении обеспечиваются государственными заказами на несколько лет вперед. Урал со своими патриархально-полукрепостническими порядками и «национальным» капиталом остался далеко позади, и лишь в самое последнее время английский капитал начинает и там вытравлять варварскую самобытность.
Исторические условия развития русской промышленности достаточно объясняют, почему, несмотря на её относительную молодость, ни мелкое, ни среднее производства не играют в ней значительной роли. Крупная фабрично-заводская индустрия не выросла у нас «естественно», органически, постепенно из ремесла и мануфактуры, ибо самое ремесло не успело у нас обособиться от кустарничества и было осуждено чужеземным капиталом и чужеземной техникой на экономическую гибель, прежде чем успело родиться. Хлопчатобумажной фабрике не приходилось бороться с ремесленником; наоборот, она сама вызвала к жизни хлопчатобумажный кустарный промысел в деревне. Железоделательной промышленности юга или нефтяной Кавказа также не приходилось поглощать мелкие предприятия; наоборот, приходилось еще только вызывать их к жизни в целом ряде второстепенных и служебных отраслей хозяйства.
Выразить соотношение мелкого и крупного производства в России в точных цифрах совершенно невозможно ввиду крайне жалкого состояния нашей промышленной статистики. Нижеследующая таблица дает лишь приблизительное представление о действительном положении, так как сведения о первых двух категориях предприятий, занимающих до 50 рабочих, основаны на крайне несовершенном, вернее сказать, на случайном материале.
| Группы горнозаводских и фабричных предприятий. | Число предприятий. | Число рабочих в тысячах и процентах. | |
| Меньше 10 рабочих | 17.436 | 65,0 | 2,5 |
| От 10 — 49 " | 10.586 | 236,5 | 9,2 |
| От 50 — 99 " | 2.551 | 175,2 | 6,8 |
| От 100 — 499 " | 2.779 | 608,0 | 23,8 |
| От 500 — 999 " | 556 | 381,1 | 14,9 |
| 1000 и больше " | 453 | 1.097,0 | 42,8 |
| Всего | 34.361 | 2.562,8 | 100,0 |
На тот же вопрос бросает яркий свет сравнение барышей, получаемых различными категориями торговых и промышленных предприятий России:
| Число предприятий. | Сумма прибылей в миллионах. | |
|---|---|---|
| С прибылью от 1.000 до 2.000 р. | 37.000 = 44,5% | 56 = 8,6% |
| С прибылью свыше 50.000 р. | 1.400 = 1,7% | 201 = 45,0% |
Другими словами, около половины всех предприятий (44,5%) получает менее одной десятой всего дохода (8,6%), между тем как на долю одной шестидесятой части предприятий (1,7%) приходится почти половина всей прибавочной ценности (45%). Несомненно, к тому же, что доходы крупных предприятий здесь крайне приуменьшены. Для характеристики чрезвычайной концентрированности русской промышленности приведем параллельные данные относительно Германии и Бельгии (без горнозаводских предприятий).
Первая таблица, несмотря на оговоренную неполноту данных, позволяет с полной несомненностью заключить, что: 1) внутри однородных групп на одно русское предприятие приходится в среднем значительно больше рабочих, чем на одно немецкое, и 2) группы крупных (51 — 1.000) и крупнейших (более 1.000) предприятий сосредоточивают в России больший процент рабочих, чем в Германии. В последней группе этот перевес имеет не только относительный, ко и абсолютный характер. Вторая таблица показывает, что те же выводы, только в еще более выпуклой форме, выступают при сравнении России с Бельгией.
Мы увидим далее, какое огромное значение для хода русской революции, как к для всего политического развития страны, имеет этот концентрированный характер русской индустрии!
Вместе с тем нам придется учесть и другое, не меньшей важности обстоятельство: эта новейшая индустрия столь высокого капиталистического типа непосредственно охватывает только меньшинство населения, в то время как его крестьянское большинство бьется в сетях сословной кабалы и нищеты. Это ставит, в свою очередь, узкие пределы развитию капиталистической индустрии.
| Группы фабрично-заводских предприятий. | Германия (перепись 1895 г.). | Россия (статистическое обследование) 1902 г. | ||||||
| Число предприятий. | Число рабочих. | Число предприятий. | Число рабочих. | |||||
| В тысячах. | В процентах. | На 1 пред-приятие. | В тысячах. | В процентах. | На 1 пред-приятие. | |||
| От 6 — 50 раб. | 191.101 | 2.454,3 | 44 | 13 | 14.189 | 234,5 | 12,5 | 16,5 |
| От 51 — 1.000 | 18.698 | 2.595,5 | 46 | 139 | 4.722 | 918,5 | 49,0 | 195,0 |
| 1.000 и более. | 296 | 562,6 | 10 | 1.900 | 302 | 710,2 | 38,5 | 2.351,0 |
| Всего. | 210.095 | 5.612 | 100 | — | 19.213 | 1.863,2 | 100 | — |
| Группы предприятий. | Бельгия (перепись 1896 г.). | Россия (статистическое обследование) 1902 г. | ||||||
| Число предприятий. | Число рабочих. | Число предприятий. | Число рабочих. | |||||
| В тысячах. | В процентах. | На 1 пред-приятие. | В тысячах. | В процентах. | На 1 пред-приятие. | |||
| От 5 — 49 раб. | 13.000 | 162 | 28,3 | 13 | 14.189 | 231,5 | 12,6 | 16,5 |
| От 50 — 499 | 1.446 | 250 | 43,7 | 139 | 4.298 | 628,9 | 33,8 | 146,3 |
| 500 и более. | 184 | 160 | 28,0 | 1.900 | 726 | 999,8 | 53,6 | 1.377,0 |
| Всего. | 14.650 | 572 | 100 | — | 19.213 | 1.863,2 | 100 | — |
Вот распределение промышленно-деятельного населения между земледельческими и неземледельческими занятиями в России и Соединенных Штатах С. Америки:
| Россия (перепись 1897 года). | Соединенные Штаты (перепись 1900 г.). | |||
| В тысячах. | В процентах. | В тысячах. | В процентах. | |
| Земледелие, лесное хозяйство и тому подобные предприятия. | 18.653 | 60,8 | 10.450 | 35.9 |
| Горное дело, обрабатывающая промышленность, торговля, транспорт, «либеральные» профессии, прислуга. | 12.040 | 39.2 | 18.623 | 64,1 |
| Всего | 30.693 | 100,0 | 29.073 | 100,0 |
На 128 миллионов жителей к России приходится не больше занятых в промышленности элементов (30,6 миллионов), чем в Северной Америке (29 миллионов) на 76 миллионов населения. Это является результатом общей экономической отсталости страны и обусловленного ею огромного перевеса земледельческого населения над неземледельческим (60,8% против 39,2%) — обстоятельство, налагающее властную печать на все области народного хозяйства.
В 1900 г. фабрики, заводы и крупные мануфактурные предприятия Соединенных Штатов производили товаров на 25 миллиардов рублей, в России же всего на 21⁄2 миллиарда, т.-е. в десять раз меньше, что свидетельствует также и о крайне низкой средней производительности труда. В том же году каменного угля было добыто: в России — 1 миллиард пудов, во Франции — 1 миллиард, в Германии — 5 миллиардов, в Англии — 13 миллиардов пудов. Железа было добыто в России 1,4 пуда на человека, во Франции — 4,3, в Германии — 9, в Англии — 13,5 пуда. «А между тем, — говорит Менделеев, — мы можем снабдить весь мир нашим чрезвычайно дешевым чугуном, железом и сталью. Наши нефтяные источники, наши каменноугольные и другие земельные богатства едва тронуты». Но соответствующее этому богатству развитие промышленности немыслимо без расширения внутреннего рынка, без повышения покупательной силы населения, — словом, без хозяйственного подъема крестьянских масс.
В этом заключается решающее значение аграрного вопроса для капиталистических судеб России.