| Франц Меринг |  |
Непрерывная революция.
Следующая статья Франца Меринга под названием "Die Revolution in Permanenz" была напечатана в газете Карла Каутского "Neue Zeit", 24 Jg. 1905/06, Erster Band, S. 169–172. и датирована 1-м ноября, Ленин опубликовал эту статью в парижской газете «Пролетарий» № 26 за 25 ноября н. ст. 1905 г. Затем она была напечатана в газете «Начало», №10, за 25 ноября с. ст. (8 декабря 1905 г. н. ст.), которую издавали в Петербурге осенью 1905 г. на паритетных началах Парвус и Троцкий, с одной стороны, и группа меньшевиков (Мартов, Мартынов, Дан и др.), с другой. /И–R/.
Редакция «Начала» снабдила статью следующей заметкой:
«Из "Neue Zeit" № 6. Мы даем здесь перевод интересной статьи Фр. Меринга, которая показывает, что этот замечательный историк и публицист германской социал-демократии стоит в вопросах русской революции на той точке зрения, которую наши сикофанты и филистеры пытаются окрестить именем анархизма и якобинства. Ред.»
Счастлив тот, кому удалось пережить этот славный год — год русской революции, которая составит в книге истории не менее важную главу, чем французская революция 1789 года. Все революции XIX века были лишь отголосками этой последней, отголосками истинными, но все же более слабыми; это справедливо так же и по отношению к европейскому движению 1848 года. Как велико оно ни было, и как далеко не простирались его косвенные влияния, оно все же было лишь выводом из событий 1789 г., примененным на пространстве европейского континента, и волны этого движения были отброшены над пограничным русским валом.
Великая русская революция тем отличается от великой французской, что ею руководит сознавший свои интересы пролетариат. И Бастилия была взята рабочими антуанского предместья; и в баррикадной борьбе 18 марта 1848 года берлинские рабочие одержали победу над прусской гвардией. Но герои этих революций были одновременно и их жертвами; уже на следующий день после победы буржуазия вырвала у них награду за нее. И, вот почему революции по образцу 1789 года исчезли; контрреволюция 1848–49 гг. разыгралась с такой легкостью потому, что рабочие устали таскать каштаны из огня и быть вечно обманутыми теми, кто брал себе каштаны, благодаря недостаточному развитию классового самосознания пролетариата, который не мог одновременно справиться с феодальной властью и буржуазным предательством.
То, что было слабостью европейской революции 1848 года, стало силой русской революции 1905 года. Носитель ее — пролетариат, усвоивший себе ту «непрерывную революцию», которую некогда тщетно проповедовала «Новая Рейнская Газета». В то время, как кровь текла ручьями от ружей и сабель царских палачей, русские рабочие отстаивали с удвоенной силой свои требования, и могучим оружием всеобщей политической стачки они поколебали царскую власть в ее основах. Последний царский манифест означает бесповоротное отречение азиатской деспотии от власти; обещав конституцию, она переходит рубикон, через который нет возврата.
В этом первый великий успех русского пролетариата, наибольший в ряду тех, которые были когда бы то ни было достигнуты во время революционных восстаний пролетариатом других стран. Aтаковавшие Бастилию и боровшиеся на берлинских баррикадах были тоже способны на героические порывы, но не на безустанную повседневную борьбу, которую ведут русские рабочие, не смущаясь никакими временными неудачами. Однако, первый успех ставит их лицом к лицу с новой и несравненно более трудной задачей: и после победы по-прежнему оставаться в боевой готовности. Военная история хорошо знает, как трудно повести в новый бой даже самые храбрые войска после одержанной блестящей победы, чтобы преследованием неприятеля реализовать плоды победы; и это тем труднее, чем более блестяща победа. В человеческой природе глубоко коренится потребность в ободряющем отдыхе, и на этом то всегда с счастливым успехом спекулировала буржуазия всякий раз, как пролетариат срывал для нее плоды с дерева революции.
Небезосновательно полагает одна буржуазная газета, что царский манифест живо напоминает нам обещания, сделанные Вильгельмом 1V после того, как революция сломила его самовластное упорство. На самом деле, в данном случае сделаны тоже обещания: неприкосновенность личности, свобода совести, слова, народное представительство на основе широкого избирательного права и с решающим законодательным голосом. Как тогда, так и теперь, буржуазная оппозиция хорошо сознавала и сознает, что раз побежденный самодержец принужден сделать такие уступки, то все эти прекрасные вещи являются не накипью, плавающей в революционном котле, а наоборот — действительной, реальной гарантией того, что автократия, до такой степени покорившаяся грозной силе, никогда больше не сможет поднять головы самодержавного господства. Но она заинтересована в том, чтобы умалять значение революционных завоеваний, с целью ослабления роли пролетариата, чтобы представлять эти завоевания в виде какой-то фата-морганы, которой суждено превратиться в действительность только при крайне осмотрительном поведении, предупреждающем всякий дерзкий крик, способный распугать ночные видения. Вот почему после всякой революционной победы раздается буржуазный вопль: «Спокойствие во что бы то ни стало!» Делается это якобы в интересах рабочего класса, на самом же деле, по холодному, лукавому расчету буржуазии.
Это самые опасные минуты, переживаемые революцией, и как бы пагубны до сих пор они ни были для пролетариата, но, на этот раз, русский рабочий класс блестяще выдержал испытание, решительно ответив на царский манифест: революция непрерывно продолжается. Для наших русских братьев являются высокопочетными такие сообщения буржуазных газет, как например, нижеследующая телеграмма из Петербурга: «Под влиянием социалистов настроение в обществе принимает значительно менее благоприятный оборот, чем этого можно было ожидать раньше. В настоящее время превосходная организация социалистов берет верх над элементами буржуазными». Русские рабочие не помышляют о разоружении; сегодняшние победители не хотят быть обманутыми завтра, и в этом именно заключается мировой исторический прогресс русской революции, сравнительно с предшествовшими ей.
Конечно, и к русским рабочим применима та мысль, что от завтрашнего дня нельзя ожидать никакого чуда. Они не властны перепрыгнуть через ступени исторического развития и перейти, по мановению руки, от принудительного царского государства к социалистическому строю. Но они могут сократить и сгладить путь своей борьбы за окончательное освобождение, если они не отдадут приобретенной революционной силы в жертву миражам буржуазного строя, а наоборот, все более и более будут упрочнять ее, ускоряя историческое, иными словами, революционное, развитие. За несколько месяцев или недель они могут теперь обеспечить себе то, что потребовало бы крайних и вековых усилий, если бы после одержанной победы поле действий было предоставлено буржуазии. Они не могут вписать в новую русскую конституцию пункт о диктатуре пролетариата, но они могут добиться всеобщего избирательного права, права коалиций, законодательного нормирования рабочего дня, неограниченной свободы печати и слова, вынудить у буржуазии столь же прочные гарантии исполнения этих требований, как и те, которые буржуазия вынудит для себя у самодержца. Но русские рабочие достигнут всего этого только в том случае если они ни на минуту не сложат оружия и не допустят, чтобы буржуазия сделала хотя бы один шаг вперед без того, чтобы и они сами продвинулись вперед еще на один шаг.
В этом-то и заключается та «непрерывная революция», которой русский рабочий класс должен ответить, и, судя по всем данным, уже ответил, на буржуазный вопль о «спокойствии во чтобы то ни стало».
Лживо утверждение, будто бы этим вливается новая жизненная сила в тело только что поверженного на землю деспотизма. Один историк великой французской революции, — если не ошибаемся Токвилль, — совершенно справедливо говорит, что гибнущая власть слабее всего именно в тот момент, когда она приступает к преобразованиям. И это гораздо более применимо к погибающему в России самодержавию, чем к погибавшей во Франции королевской власти. Ибо весь правительственный механизм России прогнил. Как только самодержавие отречется от власти и ореола силы, удерживаемой пока с трудом, оно не сможет вынести ни одного могучего удара. Самодержавие действительно нуждается в «спокойствии во чтобы то ни стало», но только для того, чтобы его можно было реставрировать на новых началах. Здесь-то именно и заключается предательский смысл этого лозунга, отныне утратившего, надо надеяться навсегда, свое гнусное значение.
Таким образом, рабочие России стали передовыми борцами европейского пролетариата. Им выпало на долю счастье, неведомое пролетариату западноевропейских наций, — выступить на революционное поприще с накопленным опытом, ясной, глубокой и широкой теорией; но они сумели заслужить это счастье. В течении десятков лет борьбы и бесчисленных героических жертв, теория пролетарской революции вошла в их плоть и кровь; то, что воспринято ими, возвращается теперь сторицею. Они посрамили малодушие, признающее многое недостижимым, и достижимость чего они доказали; европейские рабочие знают теперь, что методы борьбы старых революций уже отжили, уступили место в истории борьбы за освобождение новым, более действительным методам. В рабочий класс каждой европейской страны упали искры от костра русской революции, и в Aвстрии вспыхивают уже яркие огоньки.
И немецкие рабочие не из числа последних участвуют в той борьбе, которую ведут их братья в России; прусско-немецкое вассальное государство так тесно связано с судьбой царизма, что его падение окажет глубочайшее действие на царство ост-эльбских юнкеров. Может быть, только короткое и не всегда разрушительное действие; могущественные экономические перевороты, которые последуют за русской революцией, могут принудить шайку хлебных ростовщиков еще сильнее сжать свои руки. Но на более длительном промежутке времени русская революция так же мало может быть сдержана в пределах русских границ, как не могла быть сдержана французская революция в пределах Франции; это лучше всего известно господствующим классам Германии.
Мы можем быть уверены, что они следят за развитием русской революции с самым напряженным вниманием и постараются улучить минуту, чтобы попытаться, с некоторой надеждой на успех, нанести ей уничтожающий удар.
Рабочий класс Германии тем менее должен забывать, что дело русских братьев — есть также и его дело.
Франц Меринг