Куда идет Франция?
Всё необходимое о политической жизни Франции во время публикации этой статьи, сказано в нашем Предисловии. — /И-R/
На этих страницах мы хотим объясниться с передовыми рабочими о том, какая судьба ждет Францию в ближайшие годы. Под Францией мы подразумеваем не биржу, не банки, не тресты, не правительство, не генералитет, не духовенство, — это все угнетатели Франции, — а рабочий класс и эксплуатируемое крестьянство.
Крушение буржуазной демократии
После войны произошел ряд революций, одержавших блестящие победы: в России, в Германии, Австро-Венгрии, позже — в Испании. Но только в одной России пролетариат полностью захватил власть в свои руки, экспроприировал своих эксплуататоров и сумел благодаря этому создать и сохранить рабочее государство. Во всех других случаях пролетариат, несмотря на победу, останавливался по вине своего руководства на полдороге. В результате этого власть ускользала из его рук и, передвигаясь слева направо, становилась добычей фашизма. В ряде других стран власть попала в руки военной диктатуры. Ни в одной из этих стран парламент не оказался в силах примирить классовые противоречия и обеспечить мирный ход развития. Спор разрешался с оружием в руках.
Правда, у нас, во Франции, долго думали, что фашизм не может иметь к нам никакого отношения. У нас ведь республика, все вопросы решает суверенный народ посредством всеобщего голосования. Но 6 февраля несколько тысяч фашистов и роялистов, вооруженных револьверами, кастетами и бритвами, навязали стране реакционное правительство Думерга, под покровительством которого фашистские банды продолжают расти и вооружаться. Что готовит нам завтрашний день?
Правда, во Франции, как и в некоторых других странах Европы (в Англии, Бельгии, Голландии, Швейцарии, Скандинавских государствах) существуют еще парламенты, выборы, демократические свободы или их остатки. Но во всех этих странах классовая борьба обостряется в том же направлении, в каком она развивалась раньше в Италии и Германии. Кто утешает себя фразой: «Франция — не Германия», тот безнадежен. Во всех странах действуют ныне одни и те же исторические законы: это законы капиталистического упадка. При дальнейшем сохранении средств производства в руках кучки капиталистов обществу спасения нет. Оно осуждено идти от кризиса к кризису, от нужды к нищете. В разных странах последствия одряхления и распада капитализма оказываются в разной форме и развиваются неодинаковым темпом. Но суть процесса не одна и та же везде. Буржуазия довела свое общество до полного банкротства. Она не способна обеспечить народу ни хлеб, ни мир. Именно поэтому она не может больше терпеть демократический порядок. Она вынуждена подавлять рабочих при помощи физического насилия. Но справиться с недовольными рабочими и крестьянами одной полицией невозможно. Пускать армию в ход против народа слишком часто нельзя: она начнет разлагаться и кончит тем, что большая часть солдат перейдет на сторону народа. Крупный капитал вынужден поэтому создавать особые вооруженные банды, специально дрессированные против рабочих, как известные породы собак дрессируются против дичи. Историческое назначение фашизма состоит в том, чтобы подавить рабочий класс, разгромить его организации, задушить политическую свободу в тот час, когда капиталисты оказываются уже неспособны править и господствовать при помощи демократической механики.
Человеческий материал фашисты находят главным образом в среде мелкой буржуазии. Она вконец разорена крупным капиталом. При нынешнем общественном строе спасенья для неё нет. Но она не знает и другого выхода. Ее недовольство, возмущенье, отчаянье фашисты отвращают от крупного капитала и направляют на рабочих. Можно сказать, что фашизм есть операция вывиха мозгов мелкой буржуазии в интересах её злейших врагов. Так крупный капитал сперва разоряет средние классы, затем при помощи наемной агентуры фашистских демагогов натравливает впавшую в отчаяние мелкую буржуазию на пролетариат. Только такими разбойничьими средствами буржуазный режим и способен еще держаться. До каких пор? До тех пор, пока его не опрокинет пролетарская революция.
Начало бонапартизма во Франции
Во Франции движение от демократии к фашизму задержалось пока на первом этапе. Парламент еще существует, но прежней власти он не имеет и никогда больше не вернет её себе. Перепуганное насмерть большинство парламента призвало после 6 февраля к власти Думерга, спасителя, третейского судью. Его правительство стоит над парламентом. Оно опирается не на «демократически» выбранное большинство, а прямо и непосредственно на бюрократический аппарат, на полицию и армию. Именно поэтому Думерг не может терпеть никакой свободы для чиновников и вообще служащих государства. Ему нужен покорный и дисциплинированный бюрократический аппарат, на вершине которого он мог бы стоять без опасения свалиться. Парламентское большинство вынуждено склоняться перед Думергом из страха перед фашистами и перед «общим фронтом».
Сейчас много пишут о предстоящей «реформе» конституции, о праве роспуска палаты депутатов и прочее. Все эти вопросы имеют лишь юридический интерес. В политическом смысле вопрос уже разрешен. Реформа совершилась без поездки в Версаль. Появление на открытой арене вооруженных фашистских банд дало возможность агентам крупного капитала подняться над парламентом. В этом и состоит сейчас сущность французской конституции. Все остальное — иллюзии, фразы или сознательный обман.
Нынешняя роль Думерга (как и его возможных преемников, вроде Тардье) не нова. Сходную роль при других условиях играли Наполеон I и Наполеон III. В этом состоит суть бонапартизма: опираясь на борьбу двух лагерей, он при помощи бюрократически-военной диктатуры спасал «нацию». Наполеон I представлял бонапартизм буйной молодости буржуазного общества. Бонапартизм Наполеона III oтносится к тому времени, когда у буржуазии уже появилась лысина. В лице Думерга мы видим синильный бонапартизм буржуазного заката.
Правительство Думерга означает первую ступень перехода от парламентаризма к бонапартизму. Для поддержания равновесия Думергу необходимы справа от него фашистские и иные банды, которые доставили ему власть. Требовать от него, чтоб он распустил — не на бумаге, а в действительности — Лигу патриотов, Огненный крест, королевских громил и прочее, значит требовать, чтоб он подрубил сук, на котором сидит.
Временные колебания в ту или другую сторону, разумеется, возможны. Так, преждевременное выступление фашизма могло бы вызвать на правительственных верхах некоторый сдвиг «влево». Думерга сменил бы на время не Тардье, а Эррио. Но, во-первых, нигде не сказано, что фашисты произведут преждевременную попытку переворота. Во-вторых, кратковременный сдвиг влево на верхах не изменит общего направления развития, а разве лишь отодвинет несколько развязку.
Назад, к мирной демократии дороги уже нет. Развитие ведет неминуемо, неотвратимо, к столкновению между пролетариатом и фашизмом.
Долговечен ли бонапартизм?
Сколько времени может продержаться нынешний переходный, бонапартистский режим? Или иначе сказать: сколько времени останется еще у пролетариата для подготовки к решающему бою? На этот вопрос нельзя, конечно, ответить точно. Но некоторые данные можно все же установить для оценки быстроты развития всего процесса. Важнейшим элементом для суждения является вопрос о дальнейшей судьбе радикальной партии.
Возникновением своим нынешний бонапартизм обязан, как сказано, началу гражданской войны между крайними политическими лагерями. Свою главную материальную опору он находит в полиции и армии. Но у него есть и политическая опора слева: это партия радикал-социалистов. Базу этой массовой партии составляет мелкая буржуазия города и деревни. Верхушку партии образуют «демократические» агенты крупной буржуазии, которые изредка давали народу мелкие реформы, а чаще всего — демократические фразы, спасали его каждый день (на словах) от реакции и клерикализма, а во всех важных вопросах вели политику крупного капитала.
Под угрозой фашизма, а еще больше пролетариата радикал-социалисты оказались вынуждены перебежать из лагеря парламентской «демократии» в лагерь бонапартизма. Как верблюд под бичом погонщика, радикализм стал на все четыре колена, чтобы дать капиталистической реакции усесться меж его горбов. Без политической поддержки радикалов правительство Думерга было бы в настоящее время еще невозможно.
Если сравнивать французское развитие с германским, то правительство Думерга (и его возможных преемников) будет соответствовать правительствам Брюнинга-Папена-Шлейхера, которые заполнили промежуток между веймарской демократией и Гитлером. Есть однако и разница, которая политически может получить огромное значение. Германский бонапартизм выступил на сцену, когда демократические партии растаяли, а наци успели вырасти в громадную силу. Три «бонапартистских» правительства в Германии, имея очень слабую собственную политическую опору, балансировали на веревке, протянутой над пропастью меж двумя враждебными лагерями: пролетарским и фашистским. Все три правительства скоро свалились. Лагерь пролетариата оказался к тому времени расколот, неподготовлен к борьбе, обманут и предан вождями. Наци почти без боя захватили власть.
Французский фашизм еще не представляет сейчас массовой силы. Наоборот, у бонапартизма есть хоть и не очень надежная и устойчивая, но массовая опора в лице радикалов. Между этими двумя фактами существует внутренняя связь. По социальному характеру своей опоры радикализм есть партия мелкой буржуазии. А фашизм может стать массовой силой, только завоевав мелкую буржуазию. Другими словами: во Франции фашизм может развиваться прежде всего за счет радикалов. Процесс этот происходит уже и сейчас, но он находится еще в первоначальной стадии.
Роль партии радикалов
Последние кантональные выборы дали те результаты, каких можно и должно было ждать заранее: выиграли фланги, т. е. радикалы и рабочий блок, потерял центр, т. е. радикалы. И выигрыши, и потери пока невелики. Если бы дело шло о парламентских выборах, те же явления приняли бы, несомненно, более значительные размеры. Наметившиеся сдвиги имеют для нас значение не сами по себе, а лишь как симптомы изменения в настроении масс.
Они показывают, что мелкобуржуазный центр уже начал таять в пользу двух крайних лагерей. Это значит, что остатки парламентского режима будут все более и более подмываться; крайние лагеря будут расти; столкновение между ними приближаться. Нетрудно понять, почему этот процесс совершенно неотвратим.
Партия радикалов есть та партия, при помощи которой крупная буржуазия поддерживала надежды мелкой буржуазии на постепенное и мирное улучшение её положения. Такая роль радикалов была возможна лишь до тех пор, пока экономическое положение мелкой буржуазии оставалось сносным, терпимым, пока она не подвергалась массовому разорению, пока у ней сохранялась надежда на будущее. Правда, программа радикалов всегда оставалась пустой бумажкой. Никаких серьезных социальных реформ в пользу трудящихся радикалы не проводили и не могли проводить — этого не позволила бы им крупная буржуазия, в руках которой все действительные рычаги власти: банки и биржа, большая пресса, верхи бюрократии, дипломатия, генералитет.
Но кое-какие мелкие подачки, особенно в провинциальном масштабе, радикалы время от времени отторговывали в пользу своих клиентов и этим поддерживали иллюзии народных масс. Так продолжалось до последнего кризиса. Сейчас для самого отсталого крестьянина становится ясно, что дело идет не об обычном скоро проходящем кризисе, как бывало не раз до войны, а о кризисе всей социальной системы. Нужны какие-то смелые и решительные меры. Какие? Этого крестьянин не знает. Никто этого ему как следует не сказал.
Капитализм довел средства производства до такой высоты, что они оказались парализованы нищетой народных масс, разоренных тем же капитализмом. Тем самым вся система вошла в эпоху упадка, разложения, гниения. Капитализм не только не может давать трудящимся новые социальные реформы или хотя бы мелкие подачки, он вынужден отнимать и старые. Вся Европа вступила в эпоху экономических и политических контр-реформ. Политика грабежа и удушения масс вызывается не капризами реакции, а разложением капиталистической системы. Это есть основной факт, который должен быть усвоен каждым рабочим, если он не хочет, чтоб его дурачили словесными побрякушками.
Именно поэтому реформистские, демократические партии распадаются и хиреют одна за другой во всей Европе. Такая же судьба ожидает и французских радикалов. Только совсем пустые люди могут думать, будто капитуляция Даладье или прислужничество Эррио перед крайней реакцией являются результатом случайных, временных причин или недостатков характера у этих плачевных вождей. Нет! Большие политические явления должны всегда иметь глубокие социальные причины. Распад демократических партий есть универсальное явление, которое коренится в распаде самого капитализма. Крупная буржуазия говорит радикалам: «Мне теперь не до шуток! Если вы не перестанете кокетничать с социалистами и заигрывать с народом, обещая ему всякие небылицы, то я призову фашистов. Помните, что 6 февраля — только первое предупреждение!» И после этого радикальный верблюд становится на все четыре колена. Ничего другого ему и не остается.
Но радикализм не спасется таким путем. Связывая на глазах всего народа свою судьбу с судьбой реакции, он неизбежно ускоряет свою гибель. Утрата голосов и мандатов при кантональных выборах есть только начало. Дальше процесс крушения радикальной партии пойдет все быстрее и быстрее. Весь вопрос в том, кому на пользу пойдет это неудержимое и неизбежное крушение: пролетарской революции или фашизму?
Кто раньше, шире, смелее предъявит средним классам более убедительную программу, и — это важнее всего — кто завоюет их доверие, доказав им словом и делом, что он способен сломить все препятствия на пути к лучшему будущему: революционный социализм или фашистская реакция?
От этого вопроса зависит судьба Франции на много лет. Не только Франции, но и всей Европы. Не только Европы, но и всего мира.
«Средние классы», радикальная партия и фашизм
Со времени победы наци в Германии во французских «левых» партиях и группах много разглагольствуют о необходимости держаться поближе к «средним классам», чтобы преградить дорогу фашистам. Фракция Реноделя и К° отделилась от социалистической партии со специальной целью ближе держаться к радикалам. Но в тот самый час, когда Ренодель, живущий идеями 1848 года, протянул обе руки Эррио, у последнего руки оказались заняты: одну держал Тардье, другую — Луи Марен.
Из этого, однако, меньше всего следует, будто рабочий класс может повернуться спиной к мелкой буржуазии, предоставив её своей участи. О нет! Сближение с крестьянством и с мелким городским людом, привлечение их на нашу сторону есть необходимое условие успешной борьбы с фашизмом, не говоря уж о завоевании власти. Надо только правильно поставить задачу. А для этого надо ясно понять, какова природа «средних классов». Нет ничего опаснее в политике, особенно в критические периоды, как повторять общие формулы, не исследуя, какое под ними социальное содержание.
Современное общество состоит из трех классов: крупной буржуазии, пролетариата и «средних классов», или мелкой буржуазии. Взаимоотношение этих трех классов и определяет в последнем счете политическое положение в стране. Основными классами общества являются крупная буржуазия и пролетариат. Только у этих двух классов может быть ясная и последовательная самостоятельная политика. Мелкая буржуазия отличается экономической несамостоятельностью и социальной неоднородностью. Верхние слои её непосредственно переходят в крупную буржуазию. Нижние слои сливаются с пролетариатом и падают даже до положения люмпен-пролетариата. Сообразно своему экономическому положению мелкая буржуазия не может иметь самостоятельной политики. Она всегда колеблется между капиталистами и рабочими. Ее собственный верхний слой толкает её вправо; её нижние, угнетенные и эксплуатируемые слои способны в известных условиях резко повернуть влево. Этими противоречивыми взаимоотношениями разных слоев «средних классов» определялась всегда путаная и насквозь несостоятельная политика радикалов, их колебания между картелем и социалистами, чтобы успокоить низы, и национальным блоком с капиталистической реакцией, чтобы спасти буржуазию. Окончательное разложение радикализма начинается с того момента, когда крупная буржуазия, сама в тупике, не позволяет ему больше колебаться.
Мелкая буржуазия в лице разоряемых масс города и деревни начинает терять терпение. Она становится во все более враждебные отношения к своим собственным верхним слоям; она убеждается на деле в несостоятельности и вероломстве своего политического руководства. Бедный крестьянин, ремесленник, мелкий торговец убеждаются на деле, что их отделяет пропасть от всех этих мэров, адвокатов, политических дельцов вроде Эррио, Даладье, Шотана и К°, которые по условиям жизни и взглядам являются крупными буржуа. Этим разочарованием мелкой буржуазии, её нетерпением, её отчаянием и пользуется фашизм. Его агитаторы клеймят и проклинают парламентскую демократию, которая помогает карьеристам и взяточникам, но ничего не дает мелким труженикам. Они, эти демагоги, грозят кулаками по адресу банкиров, крупных торговцев, капиталистов. Эти слова и жесты вполне отвечают чувствам мелкого собственника, попавшего в безвыходное положение. Фашисты проявляют смелость, выходят на улицу, наступают на полицию, пытаются силой разогнать парламент. Это импонирует мелкому буржуа, впавшему в отчаяние. Он говорит себе: «Радикалы, среди которых слишком много мошенников, окончательно продались банкирам; социалисты давно обещают уничтожить эксплуатацию, но от слов никогда не переходят к делу; коммунистов и вовсе понять нельзя: сегодня одно, завтра другое; надо попробовать, не помогут ли фашисты».
Неизбежен ли переход средних классов в лагерь фашизма?
Ренодель, Фроссар и им подобные возражают, будто мелкая буржуазия предана больше всего демократии и именно поэтому будет держаться за радикалов. Какое чудовищное заблуждение! Демократия есть лишь политическая форма. Мелкая буржуазия заботится не о скорлупе ореха, а об его ядре. Она ищет спасения от нищеты и гибели. Раз демократия оказалась бессильна — к черту демократию! Так рассуждает или чувствует каждый мелкий буржуа.
В растущем возмущении низших слоев мелкой буржуазии её собственными верхними, «образованными», муниципальными, кантональными и парламентскими слоями, заключается основной социальный и политический источник фашизма. К этому надо прибавить зависть академической молодежи, придавленной кризисом, к преуспевающим адвокатам, профессорам, депутатам и министрам. И здесь, следовательно, низы мелкобуржуазной интеллигенции восстают против её верхов.
Значит, переход мелкой буржуазии на путь фашизма неизбежен, неотвратим? Нет, такой вывод был бы постыдным фатализмом.
Что действительно неизбежно, неотвратимо, так это гибель радикализма и всех тех политических группировок, которые свяжут с ними свою судьбу.
В условиях капиталистического упадка не остается больше места партии демократических реформ и мирного «прогресса». Каким бы путем ни пошло дальнейшее развитие Франции, радикализм все равно сойдет со сцены, отвергнутый и оплеванный мелкой буржуазией, которую он окончательно предал.
Что наше предсказание отвечает действительности, в этом каждый мыслящий рабочий будет отныне убеждаться на основании фактов и опыта каждого дня. Новые выборы будут приносить радикалам поражения. От них будут отходить слой за слоем народные массы снизу, группы перепуганных карьеристов — сверху. Отколы, расколы, измены будут следовать непрерывной чередой. Никакие маневры и блоки не спасут радикальной партии. Она потянет за собой на дно и «партию» Реноделя-Деа и К°. Гибель радикальной партии есть неотвратимый результат того факта, что буржуазное общество не может больше справляться со своими затруднениями при помощи так называемых демократических методов. Раскол между низами мелкой буржуазии и её верхами неотвратим.
Но это вовсе не значит, что следовавшие за радикализмом массы должны неминуемо перенести свои надежды на фашизм. Правда, наиболее развращенная, деклассированная и жадная часть молодежи средних классов уже сделала свой выбор в этом направлении. Из этого резервуара формируются главным образом фашистские банды. Но тяжелые мелкобуржуазные массы города и деревни еще не сделали выбора. Они колеблются перед великим решением. Именно потому, что они колеблются, они пока еще продолжают, но уже без доверия, голосовать за радикалов. Это состояние колебания и раздумья будет, однако, длиться не годы, а месяцы.
Политическое развитие получит в ближайший период лихорадочный темп. Мелкая буржуазия только в том случае отвергнет демагогию фашизма, если поверит в действительность другого пути. Но другой путь есть путь пролетарской революции.
Верно ли, что мелкая буржуазия боится революции?
Парламентские рутинеры, считающие себя знатоками народа, любят повторять: «Не надо пугать средние классы революцией, они не любят крайностей». В таком общем виде это утверждение совершенно ложно. Конечно, мелкий собственник стоит за порядок, пока дела его идут сносно и пока он надеется, что завтра они пойдут лучше.
Но когда эта надежда утеряна, он легко приходит в бешенство и готов пуститься на самые крайние меры. Иначе как он мог бы опрокинуть демократическое государство и привести фашизм к победе в Италии и Германии? Отчаявшийся мелкий люд видит в фашизме прежде всего боевую силу против крупного капитала и верит, что, в отличие от рабочих партий, которые работают только языком, фашизм пустит в ход кулак, чтобы установить больше «справедливости». А крестьянин и ремесленник по-своему реалисты: они понимают, что без кулака дело не обойдется.
Неверно, трижды неверно, будто нынешняя мелкая буржуазия потому не идет за рабочими партиями, что боится «крайних мер». Как раз наоборот. Низы мелкой буржуазии, её главные массы, видят в рабочих партиях только парламентские машины, не верят силе рабочих партий, их способности к борьбе, их готовности довести на этот раз борьбу до конца.
А если так, то стоит ли сменять радикализм на его левых парламентских собратьев? Вот как рассуждает или чувствует разоренный и возмущенный полусобственник. Без понимания этой психологии крестьян, ремесленников, служащих, маленьких чиновников и пр. — психологии, вытекающей из социального кризиса — невозможно выработать правильную политику. Мелкая буржуазия экономически зависима и политически раздроблена. Она не может поэтому иметь самостоятельную политику. Она нуждается в «вожде», который внушал бы ей доверие. Этого вождя — индивидуального или коллективного, т. е. лицо или партию — может ей дать один из основных классов, т. е. либо крупная буржуазия, либо пролетариат. Фашизм объединяет и вооружает раздробленные массы, из «человеческой пыли» — мы пользуемся выражением Троцкого — он создает боевые отряды. Этим он дает мелкой буржуазии иллюзию её самостоятельной силы. Ей начинает казаться, что она действительно будет командовать государством. Немудрено, если эти надежды и иллюзии ударяют ей в голову!
Но мелкая буржуазия может найти вождя и в лице пролетариата. Она показала это в России, отчасти в Испании. Она тяготела к этому в Италии, Германии, Австрии. Но партии пролетариата оказались там не на высоте исторической задачи.
Чтобы повести за собой мелкую буржуазию, пролетариат должен завоевать её доверие. А для этого он должен сам доверять своим силам.
Ему нужна ясная программа действия и готовность бороться за власть всеми доступными ему средствами. Сплоченный революционной партией для решительной и беспощадной борьбы пролетариат говорит крестьянству и мелкому люду городов: «Я борюсь за власть; вот моя программа; я готов договориться с вами насчет изменений в этой программе; силу я буду применять только против крупного капитала и его лакеев, а с вами, тружениками, я хочу заключить союз на основе определенной программы». Такой язык крестьянин поймет. Нужно только, чтобы он поверил в способность пролетариата овладеть властью.
А для этого нужно очистить единый фронт от всякой половинчатости, нерешительности, от веры в фразу; нужно понять обстановку и серьезно встать на путь революционной борьбы.
Союз с радикалами был бы союзом против средних классов
Ренодель, Фроссар и им подобные всерьез воображают, что союз с радикалами есть союз со «средними классами» и, следовательно, барьер против фашизма. Эти люди ничего не видят, кроме парламентских теней. Они игнорируют реальную эволюцию масс и гонятся за пережившей себя радикальной партией, которая тем временем поворачивается к ним задом. Они думают, что в эпоху великого социального кризиса союз пришедших в движение классов можно заменить блоком со скомпрометированной и обреченной на гибель парламентской кликой. Действительный союз пролетариата и средних классов есть вопрос не парламентской статики, а революционной динамики.
Этот союз надо создать, выковать в борьбе. Вся суть нынешнего политического положения состоит в том, что отчаявшаяся мелкая буржуазия начинает сбрасывать с себя иго парламентской дисциплины и опеку консервативной «радикальной» клики, которая всегда обманывала народ, а ныне окончательно предала его. Связываться в этой обстановке с радикалами значит осуждать себя на презрение масс и толкать мелкую буржуазию в объятия фашизма, как единственного спасителя.
Рабочая партия должна заниматься не безнадежными попытками спасти партию банкротов; наоборот, она должна всеми силами ускорять процесс освобождения масс от радикального влияния. Чем ревностнее и смелее она будет выполнять эту работу, тем вернее и скорее она подготовит союз рабочего класса с мелкой буржуазией. Надо брать классы в их движении. Надо равняться по их голове, а не по их хвосту. История сейчас работает быстро. Горе тому, кто отстанет!
Когда Фроссар отказывает социалистической партии в праве разоблачать, ослаблять, разлагать радикальную партию, то он выступает как консервативный радикал, а не как социалист. Только та партия имеет права на историческое существование, которая верит в свою программу и стремится весь народ объединить под своим знаменем. Иначе это не историческая партия, а парламентская котерия, клика карьеристов. Не только право, но элементарный долг партии пролетариата состоит в том, чтобы освобождать трудящиеся массы от гибельного влияния буржуазии. Эта историческая задача получает сейчас особую остроту, ибо радикалы более, чем когда-либо, стремятся прикрыть работу реакции, убаюкивают и обманывают народ и тем готовят победу фашизма. Левые радикалы? Но они так же фатально капитулируют перед Эррио, как Эррио перед Тардье.
Фроссару хочется надеяться на то, что союз социалистов с радикалами приведет к «левому» правительству, которое разоружит фашистские организации и спасет республику. Трудно придумать более уродливую смесь демократических иллюзий и полицейского цинизма. Когда мы говорим, — об этом подробно ниже, — что нужна рабочая милиция, Фроссары и их подголоски возражают: «С фашизмом нужно бороться не физическими, а идеологическими мерами.» Когда мы говорим: только смелая революционная мобилизация масс, возможная не иначе, как в борьбе с радикализмом, способна вырвать почву из-под ног у фашизма, те же люди нам возражают: «Нет, спасти нас может только полиция правительства Даладье-Фроссара».
Жалкий лепет! Ведь радикалы имели власть, и если они добровольно уступили её Думергу, то не потому, что им не хватало помощи Фроссара, а потому, что они испугались фашизма, испугались крупной буржуазии, которая погрозила им роялистской бритвой, а еще больше испугались пролетариата, который начал подниматься против фашизма. В довершение скандала сам Фроссар, испугавшийся испуга радикалов, советовал Даладье капитулировать!
Если допустить на минуту, — допущение явно невероятное! — что радикалы согласились бы порвать союз с Думергом для союза с Фроссаром, фашистские банды, на этот раз при явном содействии полиции, выступили бы в тройном числе на улицу, а радикалы вместе с Фроссаром немедленно же полезли бы под столы или спрятались бы в министерских уборных.
Но сделаем еще одно фантастическое допущение: полиция Даладье-Фроссара «разоружает» фашистов. Разве это решает вопрос? А кто разоружит саму полицию, которая правой рукой будет отдавать фашистам то, что отберет у них левой? Комедия полицейского разоружения только поднимет авторитет фашистов, как борцов против капиталистического государства. Удары по фашистским бандам могут быть действительны лишь постольку, поскольку эти банды одновременно изолируются политически.
Между тем гипотетическое правительство Даладье-Фроссара ничего не даст ни рабочим, ни мелкобуржуазным массам, ибо не сможет посягнуть на основы частной собственности. А без экспроприации банков, крупных торговых предприятий, ключевых отраслей промышленности, транспорта, без монополии внешней торговли и ряда других глубоких мер ничем невозможно помочь ни крестьянину, ни ремесленнику, ни мелкому торговцу. Своей пассивностью, своим бессилием, своей лживостью правительство Даладье-Фроссара вызвало бы бури возмущения в мелкой буржуазии и окончательно толкнуло бы её на путь фашизма, если бы… если бы такое правительство было возможно. Надо, однако, признать, что Фроссар не одинок. В тот самый день (24 октября), когда умеренный Жиромский выступил в «Populaire» против попытки Фроссара возродить картель, Кашен выступил в «Humanite» с защитой идеи блока с радикал-социалистами. Он, Кашен, восторженно приветствует тот факт, что радикалы высказались за «разоружение» фашистов.
Правда, радикалы высказываются за разоружение всех и всяких, в том числе и рабочих организаций. Правда, в руках бонапартистского государства такая мера направилась бы главным образом против рабочих. Правда, «разоруженные» фашисты на другой же день получили бы двойное количество оружия, не без помощи полиции. Но к чему огорчать себя мрачными размышлениями? Каждый человек нуждается в надежде. И вот Кашен идет по стопам Вельса и Отто Бауэра, которые тоже ждали в свое время спасения от разоружения, произведенного полицией Брюнинга и Дольфуса.
Совершив очередной поворот на 180°, Кашен отождествляет радикал-социалистов со средними классами. Угнетенных крестьян он видит не иначе, как сквозь призму радикализма. Союз с мелкими трудящимися собственниками он представляет себе не иначе, как в виде блока с теми парламентскими дельцами, которые начинают, наконец, терять доверие мелких собственников.
Вместо того, чтоб питать и разжигать начавшееся возмущение крестьянина и ремесленника на путь союза с пролетариатом, Кашен собирается подпереть радикальных банкротов авторитетом «общего фронта» и тем толкнуть возмущение мелкобуржуазных низов на путь фашизма.
Теоретическая неряшливость всегда жестоко мстит за себя в революционной политике. «Антифашизм», как и «фашизм» — это у сталинцев не конкретные понятия, а два больших пустых мешка, куда они суют все что попало. Думерг для них «фашист», как раньше «фашистом» был Даладье. На самом деле Думерг есть капиталистический эксплуататор фашистского крыла мелкой буржуазии, как Эррио — эксплуататор радикальной мелкой буржуазии. Сейчас эти две системы сочетались в бонапартистском режиме. Думерг тоже по-своему «антифашист», ибо он предпочитает военно-полицейскую диктатуру крупного капитала гражданской войне с неизвестным исходом. Из страха перед фашизмом и еще больше перед пролетариатом «антифашист» Даладье примкнул к Думергу. Но режим Думерга немыслим без существования фашистских банд. Элементарный марксистский анализ показывает таким образом полную несостоятельность мысли о союзе с радикалами против фашизма!
Сами радикалы позаботятся доказать на деле фантастичность и реакционность политических мечтаний Фроссара и Кашена.
Рабочая милиция и её противники
Чтобы бороться, надо сохранять и укреплять орудия и средства борьбы: организации, прессу, собрания и пр. Всему этому фашизм грозит прямо и непосредственно. Он еще слишком слаб, чтобы приступить к прямой борьбе за власть; но он достаточно силен, чтобы попытаться бить пролетарские организации по частям, закалять в этих нападениях свои банды и сеять в рабочих рядах уныние и недоверие к своим силам.
При этом фашизм находил себе бессознательных помощников в лице всех тех, которые говорят о недопустимости или безнадежности «физической борьбы» и требуют от Думерга разоружения его фашистской гвардии. Ничто так не опасно пролетариату, особенно в нынешних условиях, как сладкая отрава ложных надежд. Ничто так не повышает наглости фашистов, как дряблый «пацифизм» рабочих организаций. Ничто так не подрывает доверия к пролетариату со стороны средних классов, как выжидательная пассивность, как отсутствие воли к борьбе.
«Populaire» и особенно «Humanite» каждый день пишут: «Единый фронт — барьер против фашизма», «Единый фронт не допустит…», «Фашисты не посмеют…», и так без конца. Это фразы. Надо прямо сказать рабочим, социалистам и коммунистам: не позволяйте легкомысленным, безответственным журналистам и ораторам убаюкивать вас фразами. Дело идет о наших головах и о будущности социализма. Не нам отрицать значение единого фронта. Мы проповедовали его тогда, когда вожди обеих партий были против него. Единый фронт открывает огромные возможности. Но не более того. Сам по себе единый фронт ничего не решает. Решает только борьба масс. Единый фронт окажется великолепной вещью, если коммунистические отряды прибегут на помощь социалистическим — и наоборот — в случае нападения фашистских банд на «Populaire» или «Humanite». Но для этого пролетарские боевые отряды должны существовать, обучаться, упражняться, вооружаться. Если же организации обороны, т. е. рабочей милиции, нет, то сколько бы «Populaire» и «Humanite» ни писали статей о всемогуществе единого фронта, обе газеты окажутся беззащитными перед первым хорошо подготовленным нападением фашистов.
Попробуем критически взвесить «доводы» и «теории» противников рабочей милиции, которые очень многочисленны и влиятельны в обоих рабочих партиях.
— Нам нужна самозащита масс, а не милиция, — говорят они нередко. Но что такое «самозащита масс»? Без боевой организации, без специальных кадров, без вооружения? Перекладывать на неорганизованные, неподготовленные, предоставленные самим себе массы оборону от фашизма значило бы сыграть роль неизмеримо более низкую, чем роль Понтия Пилата. Отрицать роль милиции, значит отрицать роль авангарда. К чему тогда партия? Без поддержки масс милиция — ничто. Но без организованных боевых отрядов самая героическая масса будет разбита по частям фашистскими бандами. Противопоставлять милицию самозащите — бессмыслица. Милиция есть орган самозащиты.
— Призывать к организации милиции, — говорят некоторые, правда, наименее серьезные и честные противники, — значит заниматься «провокацией». Это не довод, а ругательство. Если необходимость обороны рабочих организаций вытекает из всей обстановки, как же можно не призывать к созданию милиции? Может быть, нам хотят сказать, что создание «провоцирует» фашистов на нападения, а правительство — на репрессии? Тогда это насквозь реакционный аргумент. Либерализм всегда говорил рабочим, что своей классовой борьбой они «провоцируют» реакцию.
Реформисты повторяли это обвинение по адресу марксистов. Меньшевики — по адресу большевиков. Эти обвинения сводятся в последнем счете к той глубокой мысли, что, если бы угнетенные не шевелились, то угнетатели не были бы вынуждены бить их. Это философия Толстого и Ганди, но никак не Маркса и Ленина. Если «Humanite»* хочет и впредь развивать учение о «непротивлении злу насилием», то ей следовало бы символом своим избрать не серп и молот, эмблему октябрьской революции, а ту благочестивую козу, которая питает Ганди своим молоком.
* В “Humanité” от 30 октября Вайан-Кутюрье очень неплохо доказывает, что требовать разоружения фашистов от правительства бессмысленно, что разоружить их может только движение масс. Так как речь идёт, очевидно, не об “идеологическом”, а о физическом разоружении, то мы хотим надеяться, что “Humanité” признает ныне необходимость рабочей милиции. Мы готовы искренно приветствовать каждый шаг сталинцев на правильном пути… Но увы, 1 ноября Вайан-Кутюрье делает решительный шаг назад: разоружать фашистов будет не Единый фронт, а полиция Думерга, “под давлением и контролем” Единого фронта. Замечательная идея: без революции, одним лишь “идеологическим” давлением превратить бонапартистскую полицию в исполнительный орган пролетариата! К чему завоевание власти, когда тех же результатов можно достигнуть мирным путём? “Под давлением и контролем” Единого фронта Жермен-Мартен национализирует банки, а Маршандо посадит в “Санте” реакционных заговорщиков, начиная со своего коллеги Тардье. Идея “давления и контроля”, взамен революционной борьбы, не выдумана Вайаном-Кутюрье, она позаимствована им у Отто Бауэра, Гильфердинга и русского меньшевика Дана. Назначение этой идеи: отвращать рабочих от революционной борьбы. На самом деле в сто раз легче разгромить фашистов собственными руками, чем руками враждебной полиции. А когда Единый фронт станет достаточно могуществен, чтобы “контролировать” аппарат государства, – следовательно, после захвата власти, никак не раньше, – он попросту разгонит буржуазную полицию и поставит на её место рабочую милицию. — Л.Т.
— Но вооружение рабочих уместно только в революционной ситуации, которой еще нет! — Этот глубокомысленный довод означает, что рабочие должны давать бить себя до тех пор, пока ситуация не станет революционной. Вчерашние проповедники «третьего периода» не хотят видеть того, что творится у них перед глазами. Сам вопрос о вооружении встал практически только потому, что «мирная», «нормальная», «демократическая» ситуация уступила место бурной, критической и неустойчивой, которая может одинаково перейти как в революционную, так и в контрреволюционную.
Эта альтернатива зависит прежде всего от того, позволят ли передовые рабочие безнаказанно громить себя по частям или же будут на каждый удар отвечать двумя ударами, поднимая дух угнетенных и объединяя их вокруг себя. Революционная ситуация не падает с неба. Она складывается при активном участии революционного класса и его партии.
Французские сталинцы ссылаются теперь на то, что милиция не оберегла от поражения немецкий пролетариат. Еще вчера они вообще отрицали поражение в Германии и утверждали, что политика германских сталинцев была правильна с начала до конца. Сегодня они видят все зло в немецкой рабочей милиции (Rote Front). Так из одной ошибки они попадают в противоположную, не менее чудовищную. Милиция не решает вопроса сама по себе. Необходима правильная политика. Между тем политика сталинизма в Германии («социал-фашизм — главный враг», раскол профсоюзов, заигрывание с национализмом, путчизм) фатально вела к изоляции пролетарского авангарда и к его крушению. При никуда не годной стратегии никакая милиция не могла спасти положение.
Вздор, будто организация милиции сама по себе ведет на путь авантюр, провоцирует врага, заменяет политическую борьбу физической и прочее. За всеми этими фразами нет ничего, кроме политической трусости.
Милиция как крепкая организация авангарда есть на самом деле наиболее надежное средство против авантюр, против индивидуального терроризма, против кровавых стихийных вспышек.
Милиция есть в то же время единственное серьезное средство свести к минимуму ту гражданскую войну, которую фашизм навязывает пролетариату. Как только рабочие, невзирая на отсутствие «революционной ситуации», проучат несколько раз по-свойски патриотических папенькиных сынков, рекрутирование новых фашистских банд сразу станет неизмеримо труднее.
Но тут запутавшиеся стратеги выдвигают против нас еще более поразительные доводы. Процитируем дословно. «Если мы отвечаем на револьверные выстрелы фашистских банд такими же револьверными выстрелами, — пишет «Humanite» (23 окт[ября]), — мы теряем из виду то, что фашизм есть продукт капиталистического режима, и что, борясь против фашизма, мы должны метить во всю систему». Трудно в нескольких строках нагромоздить больше путаницы и ошибок. Нельзя обороняться от фашистов, потому что они представляют собою… «продукт капиталистического режима». Это значит, что надо вообще отказаться от борьбы, ибо все современные социальные бедствия представляют собою «продукт капиталистической системы»,
Когда фашисты убивают революционера или поджигают здание пролетарской газеты, рабочие должны философски констатировать: «Увы, убийства и пожары — продукт капиталистической системы,» и разойтись со спокойной совестью по домам. Боевая теория Маркса подменяется фаталистической прострацией, выгодной только классовому врагу. Разорение мелкой буржуазии есть, разумеется, продукт капитализма. Рост фашистских банд есть, в свою очередь, продукт разорения мелкой буржуазии. Но, с другой стороны, и рост нищеты и ожесточения пролетариата есть тоже продукт капитализма, а милиция, в свою очередь, есть продукт обострения классовой борьбы. Почему же у «марксистов» из «Humanite» фашистские банды являются законным продуктом капитализма, а рабочая милиция — незаконным продуктом… троцкистов? Решительно ничего нельзя понять!
— Надо, говорят нам, целиться сразу в «систему». — Каким образом: через головы людей? Однако же фашисты в разных странах начинали с револьверных выстрелов, а кончали разгромом всей «системы» рабочих организаций. Как же иначе приостановить вооруженное наступление врага, если не вооруженной обороной, чтобы затем в свою очередь перейти в наступление?
Правда, «Humanite» признает теперь на словах оборону, но только как «самооборону масс»: милиция вредна потому, что отрывает, видите ли, боевые отряды от массы. Но почему же у фашистов существуют самостоятельные вооруженные отряды, которые не отрываются от реакционной массы, а наоборот, своими правильно организованными ударами поднимают дух массы и укрепляют её решимость? Или, может быть, пролетарская масса по своим боевым качествам ниже деклассированной мелкой буржуазии?
Запутавшись вконец, «Humanite» начинает колебаться: оказывается, что самозащита масс нуждается в создании особых «групп самозащиты». На место отвергнутой милиции ставятся специальные группы, или отряды. Похоже сперва, будто разница только в имени. Правда, и название, предложенное «Humanite», никуда не годится. Можно говорить о «самозащите масс», но нельзя говорить о «группах самозащиты», ибо группы имеют своей целью защищать не сами себя, а рабочие организации. Однако дело, разумеется, не в названии. «Группы самозащиты» должны, по мнению «Humanite», отказаться от употребления оружия, чтобы не впасть в «путчизм». Эти мудрецы третируют рабочий класс как ребенка, которому нельзя давать в руки бритву. К тому же бритвы, как известно, представляют монополию camelots du roi, которые, являясь законным «продуктом капитализма», опрокинули при помощи бритв «систему» демократии. Как же, однако, «группы самозащиты» станут защищаться от фашистских револьверов? Очевидно, «идеологически». Иначе сказать: им ничего не останется, как прятаться. Не имея подходящего предмета в руках, они должны будут искать «самозащиты» в ногах. А фашисты будут тем временем безнаказанно громить рабочие организации. Хотя пролетариат и потерпит при этом страшное поражение, зато он окажется неповинен в «путчизме». Ничего, кроме отвращения и презрения, не вызывает эта трусливая болтовня под флагом «большевизма»!
Еще во время блаженной памяти «третьего периода», когда стратеги «Humanite» бредили баррикадами, «завоевывали» каждый день улицу и называли «социал-фашистами» всех, кто не разделял их нелепостей, мы предсказывали: как только эти люди обожгут себе кончики пальцев, они станут самыми крайними оппортунистами. Предсказание подтвердилось ныне полностью. В то время, как в социалистической партии крепнет и растет движение в пользу милиции, вожди так называемой компартии бегают с пожарной кишкой, чтобы охлаждать стремление передовых рабочих строиться в боевые колонны. Можно ли представить себе более гибельную и деморализующую работу?
Надо строить рабочую милицию
В рядах социалистической партии приходится слышать иногда такое возражение: «Милицию нужно строить, но о ней не нужно говорить вслух». Можно только приветствовать тех товарищей, которые серьезно озабочены тем, чтобы оградить практическую сторону дела от непрошеных глаз и ушей. Но слишком наивно думать, будто можно создать милицию незаметно, тайно, меж четырех стен. Нам нужны десятки, а затем и сотни тысяч бойцов. Они появятся лишь в таком случае, если миллионы рабочих и работниц, а вслед за ними и крестьян, поймут необходимость милиции и создадут вокруг добровольцев атмосферу горячего сочувствия и активной поддержки. Конспирация может и должна окутывать только техническую сторону дела. Что же касается политической кампании, то она должна развертываться открыто, на собраниях, на заводах, на улицах и площадях.
Основными кадрами милиции должны быть промышленные рабочие, связанные по месту работы, знающие друг друга и могущие оградить свои боевые отряды от проникновения агентов врага гораздо лучше и вернее, чем самые высокие бюрократы. Конспиративные штабы без открытой мобилизации масс в минуту опасности бессильно повиснут в воздухе. Нужно, чтобы все рабочие организации принялись за дело. В этом вопросе не может быть разграничительной линии между рабочими партиями и синдикатами. Рука об руку они должны мобилизовать массы. Тогда успех рабочей милиции будет обеспечен полностью.
— Но где же рабочим взять оружие? — возражают трезвые «реалисты», т. е. перепуганные филистеры. Ведь у классового врага — ружья, пушки, танки, газы, самолеты. А у рабочих — сотни револьверов и перочинные ножи?
В этом возражении все сваливается в кучу, чтобы запугать рабочих. С одной стороны, наши мудрецы отождествляют вооружение фашистов с вооружением государства, с другой — они обращаются к государству с просьбой разоружить фашистов. Замечательная логика! На самом деле их позиция ложна в обоих случаях. Во Франции фашисты еще далеко не овладели государством. 6 февраля они находились в вооруженном конфликте с полицией государства. Неправильно поэтому говорить о пушках и танках, когда дело идет непосредственно о вооруженной борьбе с фашистами. Фашисты, разумеется, богаче нас, им легче купить оружие. Но рабочие многочисленнее, решительнее, самоотверженнее — по крайней мере, когда чувствуют твердое революционное руководство.
Помимо других источников, рабочие могут вооружаться за счет фашистов, систематически разоружая их.
Это сейчас один из самых серьезных видов борьбы с фашизмом. Когда рабочие арсеналы начнут пополняться за счет фашистских складов, банки и тресты станут осторожнее жертвовать на вооружение своей разбойничьей гвардии. Можно даже допустить, что в этом случае — но только в этом случае — встревоженные власти действительно начнут препятствовать вооружению фашистов, чтобы не доставить дополнительный источник вооружения рабочим. Давно известно: только революционная тактика порождает, в виде побочного продукта «реформы» или правительственные уступки.
Но как же разоружать фашистов? Конечно, этого нельзя сделать посредством одних только передовых статей. Нужно создать боевые дружины. Нужно создать штабы милиции. Нужно поставить хорошо службу разведки. Тысячи добровольных информаторов и пособников прибудут со всех сторон, когда узнают, что дело поставлено нами серьезно. Нужна воля к революционному действию.
Но фашистское оружие — не единственный, разумеется, источник. Во Франции свыше миллиона организованных рабочих. Вообще говоря, это очень мало. Но этого вполне достаточно, чтобы положить начало рабочей милиции. Если партии и синдикаты вооружат только одну десятую часть своих членов, это уже создаст милицию в 100.000 человек. Можно не сомневаться, что число добровольцев на другой же день после воззвания «единого фронта» далеко превысило бы это число. Отчисления партий и союзов, добровольные сборы и пожертвования дали бы возможность в течение месяца-двух обеспечить оружием 100-200 тысяч рабочих бойцов. Фашистская сволочь скоро поджала бы хвост. Вся перспектива развития стала бы неизмеримо благоприятнее.
Ссылаться на отсутствие оружия и на другие объективные причины в объяснение того, почему до сих пор не приступили к созданию милиции, значит обманывать себя и других. Главное препятствие, можно сказать, единственное препятствие коренится в консервативном и пассивном характере руководящих рабочих организаций. Вожди-скептики не верят в силу пролетариата. Они надеются на всякие чудеса сверху вместо того, чтоб дать выход революционной энергии снизу. Сознательные рабочие должны заставить своих вождей либо приступить немедленно к созданию рабочей милиции, либо уступить свое место более молодым и свежим силам.
Вооружение пролетариата
Стачка немыслима без пропаганды и агитации, но также и без пикетов, которые, где могут, действуют убеждением, а где вынуждены, прибегают к физической силе. Стачка есть простейшая форма классовой борьбы, которая всегда сочетает в разной пропорции «идеологические» приемы с физическими. Борьба с фашизмом есть в основе своей политическая борьба, которая нуждается, однако, в милиции, как стачка в пикетах. По существу дела, пикет и есть зародыш рабочей милиции. Кто считает, что надо отказаться от «физической» борьбы, тот должен отказаться от всякой борьбы, ибо дух не живет без плоти.
По великолепному выражению военного теоретика Клаузевица, война есть продолжение политики другими средствами. Это определение относится полностью и к гражданской войне. Физическая борьба есть только «другое средство» политической борьбы. Нельзя противопоставлять их друг другу, ибо нельзя по произволу приостановить политическую борьбу, когда она силой внутренней необходимости превращается в физическую борьбу.
Долг революционной партии — предвидеть заранее неизбежность превращения политики в открытое военное столкновение и изо всех сил готовиться к этому моменту, как готовятся к нему господствующие классы.
Милицейские отряды для обороны от фашизма есть первое слово на пути вооружения трудящихся, но не последнее. Наш лозунг: вооружение пролетариата и революционных крестьян. Народная милиция должна в конце концов охватить всех трудящихся. Выполнить эту программу полностью можно будет только в рабочем государстве, в руки которого перейдут все средства производства, а следовательно, и средства истребления, т. е. все оружие и все заводы, производящие оружие.
Однако прийти к рабочему государству нельзя с голыми руками. О мирном, конституционном пути к социализму могут теперь говорить только политические инвалиды вроде Реноделя. Конституционный путь перерыт окопами, в которых засели фашистские банды. Таких окопов немало впереди. Буржуазия не остановится и перед десятком государственных переворотов при помощи полиции и армии, лишь бы не допустить пролетариат к власти.
Рабочее, социалистическое государство не может быть создано иначе, как путем победоносной революции. Всякая революция подготавливается ходом экономического и политического развития, но она всегда разрешается открытым вооруженным столкновением враждебных классов. Революционная победа становится возможной лишь благодаря долгой политической агитации, воспитательной работе, организации масс.
Но и само вооруженное столкновение должно быть подготовлено задолго. Рабочие должны знать, что им придется драться не на жизнь, а на смерть. Они должны стремиться к оружию, как к залогу своего освобождения.
В такую критическую эпоху, как нынешняя, партия революции должна неутомимо проповедовать рабочим необходимость вооружения и должна делать все, чтоб обеспечить вооружение по крайней мере пролетарского авангарда. Без этого победа немыслима.
Последние крупные избирательные победы британской Labour Party нисколько не ослабляют сказанного. Если предположить даже, что ближайшие парламентские выборы дадут рабочей партии абсолютное большинство, — что во всяком случае не обеспечено; если допустить далее, что партия действительно вступит на путь социалистических преобразований, — что маловероятно, — она немедленно же встретит на своем пути такое бешеное сопротивление верхней палаты, короля, банков, биржи, бюрократии, большой прессы, что раскол во фракции станет неизбежным, и левое, более радикальное крыло окажется парламентским меньшинством. Одновременно с этим фашистское движение получит небывалый размах. Напуганная муниципальными выборами британская буржуазия уже и сейчас, несомненно, деятельно готовится ко внепарламентской борьбе, тогда как верхи рабочей партии убаюкивают пролетариат избирательными успехами и вынуждены, к несчастью, глядеть на британские события через розовые очки Жана Лонге. На самом деле британская буржуазия навяжет пролетариату тем более жестокую гражданскую войну, чем меньше вожди Labour Party готовятся к ней.
— А где же вы возьмете оружие для всего пролетариата? — снова возражают скептики, которые свою внутреннюю несостоятельность принимают за объективную невозможность. Они забывают, что тот же вопрос стоял перед всякой революцией на всем протяжении истории. И тем не менее победоносные революции отмечают важнейшие этапы в развитии человечества.
Пролетариат производит оружие, перевозит его, строит здания, где оно содержится, охраняет эти здания от самого себя, служит в армии и создает все её оборудование. Не замки и не стены отделяют оружие от пролетариата, а привычки повиновения, гипноз классового господства, националистическая отрава.
Стоит разрушить эти психологические стены — и никакие каменные стены не устоят. Стоит пролетариату захотеть оружия — и он найдет его. Задача революционной партии — пробуждать в нем эту волю и облегчать её осуществление.
Но тут Фроссар и сотни других перепуганных парламентеров, журналистов и синдикальных чиновников выдвигают свой последний, самый тяжеловесный довод: разве могут вообще серьезные люди надеяться на успех физической борьбы после трагического опыта в Австрии и Испании? Подумайте о нынешней технике: танки! Газы!! Аэропланы!!! Этот аргумент показывает лишь, что некоторые «серьезные люди» не только ничему не хотят учиться, но со страху позабывают даже то немногое, что знали раньше.
История последних двадцати лет особенно ярко свидетельствует, что основные вопросы во взаимоотношениях между классами, как и между нациями, решаются физической силой. Пацифисты долго надеялись, что рост военной техники сделает невозможной войну. Филистеры уже много десятков лет повторяют, что рост военной техники делает невозможной революцию. Однако войны и революции идут своим чередом. Никогда не было столько революций, в том числе и победоносных, как со времени последней войны, раскрывшей всю мощь военной техники.
Под видом новейших откровений Фроссар и К° преподносят старые клише, заменив лишь ссылку на автоматические ружья и митральезы ссылкой на танки и бомбардировочные самолеты. Мы отвечаем: за каждой машиной стоят люди, которые связаны не только техническими, но и социальными и политическими связями. Когда историческое развитие ставит перед обществом неотложную революционную задачу, как вопрос жизни и смерти; когда налицо есть прогрессивный класс, с победой которого связано спасение общества, тогда сам ход политической борьбы открывает перед революционным классом самые разнообразные возможности — то парализовать военную силу врага, то прямо овладеть ею, хотя бы отчасти. Сознанию филистера эти возможности представляются всегда «счастливой случайностью», которая больше не повторится. На самом деле в самых неожиданных сочетаниях, но вполне закономерно по существу такого рода возможности открываются в каждой великой, т. е. истинно народной революции. Но победа не дается все же сама собою.
Чтобы использовать благоприятные возможности, нужна революционная воля, железная решимость победить, смелое и дальнозоркое руководство. «Humanite» на словах признает лозунг «вооружения рабочих», но только для того, чтобы отказаться от него на деле. Сейчас, в настоящий период, по утверждению этой газеты, недопустимо выдвигать лозунг, который уместен только «во время полного революционного кризиса». Опасно заряжать ружье, — говорит слишком «осторожный» охотник, — пока не показалась дичь. Но когда дичь покажется, заряжать будет поздно. Неужели же стратеги «Humanite» думают, что во время «полного революционного кризиса» они смогут без подготовки мобилизовать и вооружить пролетариат? Чтобы достать много оружия, нужно хоть некоторое количество оружия. Нужны боевые кадры. Нужно несокрушимое стремление масс овладеть оружием. Нужна неустанная подготовительная работа, не в гимнастических залах только, а в неразрывной связи с сегодняшней борьбой масс.
Это значит: нужно немедленно строить милицию и в то же время вести пропаганду в пользу всеобщего вооружения рабочих и революционных крестьян.
Но поражения в Австрии и в Испании…
Бессилие парламентаризма в условиях кризиса всей социальной системы капитализма так очевидно, что вульгарные демократы в рабочем лагере (Ренодель, Фроссар и их подражатели) не находят ни одного довода, чтобы защитить свои окостеневшие предрассудки. Тем охотнее хватаются они за все неудачи и поражения на революционном пути. Ход их мыслей таков: если чистый парламентаризм не открывает выхода, то и с вооруженной борьбой дело обстоит не лучше. Поражения пролетарских восстаний в Австрии и в Испании являются сейчас для них, разумеется, излюбленным доводом. На самом деле в критике революционного метода теоретическая и политическая несостоятельность вульгарных демократов обнаруживается еще ярче, чем в защите ими методов гниющей буржуазной демократии.
Никто не говорит, что революционный метод автоматически обеспечивает победу. Решает не голый метод, а его правильное применение, марксистская ориентировка в событиях, сильная организация, завоеванное долгим опытом доверие масс, проницательное и смелое руководство. Исход каждой данной битвы зависит от момента и условий столкновения, от соотношения сил. Марксизм очень далек от мысли, будто вооруженное столкновение есть единственный революционный метод, или панацея, пригодная при всяких условиях. Марксизм вообще не знает фетишей, ни парламентарных, ни инсуррекционных. Все хорошо на своем месте и в свое время. Одно можно сказать с самого начала: на парламентском пути социалистический пролетариат нигде и никогда еще не завладевал властью и даже не приближался к ней.
Правительства Шейдемана, Германа Мюллера, Макдональда не имели ничего общего с социализмом. Буржуазия подпускала социал-демократов и лейбористов к власти лишь на том условии, что они будут защищать капитализм от его врагов. И они ревностно выполняли это условие. Чисто парламентарный, антиреволюционный социализм нигде и никогда не приводил к социалистическому министерству; зато он с успехом воспитывал презренных ренегатов, эксплуатировавших рабочую партию для министерской карьеры: Мильеран, Бриан, Вивиани, Лаваль, Поль Бонкур, Марке.
С другой стороны, доказано историческим опытом, что революционный метод может привести к завоеванию власти пролетариатом: Россия — в 1917 г., Германия и Австрия — в 1918 г., Испания — в 1930 г. В России была сильная большевистская партия, которая в течение долгих лет готовила революцию и сумела прочно овладеть властью.
Реформистские партии в Германии, Австрии и Испании не готовили революцию и не руководили ею, а претерпевали ее; испугавшись власти, которая против их воли попала к ним в руки, они добровольно передали её буржуазии. Таким путем они подорвали доверие пролетариата к самим себе, и еще более — доверие мелкой буржуазии к пролетариату. Подготовив условия роста фашистской реакции, они пали её жертвой.
Гражданская война, сказали мы вслед за Клаузевицем, есть продолжение политики, только другими средствами. Это значит: результат гражданской войны только на 1⁄4, если не на 1⁄3, зависит от хода самой гражданской войны, от её технических средств, от чисто военного руководства; на 3⁄4, если не на 9⁄10 — от политической подготовки. В чем же состоит политическая подготовка? В революционном сплочении масс; в освобождении их от рабских надежд на милость, великодушие, лояльность «демократических» рабовладельцев; в воспитании революционных кадров, умеющих презирать официальное общественное мнение и способных проявить по отношению к буржуазии хоть десятую долю той беспощадности, какую буржуазия проявляет по отношению к трудящимся. Без такого закала гражданская война, когда обстоятельства навяжут ее, — а они её все равно навяжут, — развернется в самых неблагоприятных для пролетариата условиях, будет зависеть от многих случайностей, причем даже в случае военной победы власть может ускользнуть из рук пролетариата. Кто не предвидит, что борьба классов неизбежно ведет к вооруженному восстанию, тот слеп. Но не менее слеп и тот, кто за вооруженным столкновением и его исходом не видит всей предшествующей политики борющихся классов.
В Австрии потерпел поражение не метод восстания, а австромарксизм, в Испании — беспринципный парламентарный реформизм.
В 1918 году австрийская социал-демократия за спиной пролетариата передала завоеванную им власть буржуазии. В 1927 г. она не только трусливо отшатнулась от пролетарского восстания, которое имело все шансы на победу, но направила рабочий Шуцбунд против восставших масс. Этим она подготовила победу Дольфуса. Бауэр и К° говорили: «Мы хотим мирного развития; но если враги потеряют голову и нападут на нас, тогда…»
Эта формула кажется очень «мудрой» и «реалистической». К сожалению, по этому австро-марксистскому шаблону строит свои рассуждения и Марсо Пивер. «Если… тогда.» На самом деле эта формула представляет логику для рабочих: она их успокаивает, усыпляет, обманывает. «Если» означает: формы борьбы зависят от доброй воли буржуазии, а не от абсолютной непримиримости классовых интересов. «Если» означает: если мы будем мудры, осторожны, уступчивы, то и буржуазия будет лояльна, и все обойдется мирно.
Гоняясь за призраком «если», Отто Бауэр и другие вожди австрийской с[оциал]-д[емократии] пассивно отступали перед реакцией, сдавали ей одну позицию за другой, деморализовали массы, снова отступали, пока не оказались окончательно загнаны в тупик; здесь, на последнем редуте, они приняли сражение и — потеряли его.
В Испании события шли иным путем, но причины поражения в основном те же самые. Социалистическая партия, подобно русским эсерам и меньшевикам, разделила власть с республиканской буржуазией, чтоб помешать рабочим и крестьянам довести революцию до конца. В течение двух лет социалисты у власти помогали буржуазии отделываться от масс крохами аграрных, социальных и национальных реформ. Против наиболее революционных слоев народа социалисты применяли репрессии.
Результат был двоякий. Анархо-синдикализм, который при правильной политике рабочей партии растаял бы в огне революции как воск, на самом деле окреп и сплотил вокруг себя боевые слои пролетариата. На другом полюсе социально-католическая демагогия искусно использовала недовольство масс буржуазно-социалистическим правительством.
Когда социалистическая партия оказалась достаточно скомпрометированной, буржуазия отбросила её от власти и перешла в наступление по всему фронту. Социалистической партии пришлось обороняться в тех крайне неблагоприятных условиях, какие подготовила её собственная предшествующая политика. Буржуазия имела уже массовую опору справа. Анархо-синдикалистские вожди, совершившие в течение революции все ошибки, какие только доступны этим профессиональным путаникам, отказались поддержать восстание, руководимое предателями — «политиками». Движение получило не всеобщий, а спорадический характер. Правительство направляло удары на отдельные шахматные клетки. Так навязанная реакцией гражданская война закончилась поражением пролетариата.
Из испанского опыта нетрудно сделать вывод против социалистического участия в буржуазном правительстве. Вывод сам по себе бесспорный, но совершенно недостаточный. Мнимый австро-марксистский «радикализм» нисколько не лучше испанского министериализма. Разница между ними техническая, а не политическая. Оба ждали, что буржуазия ответит им «лояльностью» на «лояльность». И оба довели пролетариат до катастрофы.
В Испании, как и в Австрии, потерпели поражение не методы революции, а оппортунистические методы в революционной обстановке. Это не одно и то же!
* * *
Мы не останавливаемся здесь на политике Коминтерна в Австрии и Испании, отсылая читателя к комплектам «Verite» за прошлые годы и к ряду изданных нами брошюр. В исключительно благоприятной политической обстановке австрийская и испанская компартии, обремененные теорией «третьего периода», «социал-фашизма» и пр., оказались обречены на полную изоляцию. Компрометируя методы революции авторитетом «Москвы», они преграждали вместе с тем путь подлинно марксистской, подлинно большевистской политике. Основное свойство революции в том, что она подвергает быстрой и беспощадной проверке все доктрины и все методы. Наказание следует почти немедленно за преступлением.
Ответственность Коминтерна за поражения пролетариата Германии, Австрии, Испании неизмерима. Недостаточно вести «революционную» (на словах) политику. Нужна правильная политика. Другого секрета победы еще никто не выдумал.
Единый фронт и борьба за власть
Мы уже сказали: единый фронт социалистической и коммунистической партий заключает в себе грандиозные возможности. Если он только серьезно захочет этого, он станет завтра хозяином Франции. Но он должен этого захотеть.
То обстоятельство, что Жуо и вообще бюрократия С.Ж.Т. остаются вне единого фронта, охраняя свою «самостоятельность», как бы противоречит нашим словам. Но это только на первый взгляд. В эпоху великих задач и великих опасностей, поднимающих на ноги массы, перегородки между политическими и синдикальными организациями пролетариата стираются. Рабочие хотят знать, как им спастись от безработицы и фашизма, и они очень мало заботятся о «независимости» Жуо от пролетарской политики (от буржуазной политики Жуо — увы — весьма зависим). Если пролетарский авангард в лице Единого фронта наметит правильный путь борьбы, то все межевые знаки, установленные синдикальной бюрократией, будут опрокинуты живым пролетарским потоком. Ключ к позиции сейчас у Единого фронта. Если он этим ключом не воспользуется, он сыграет ту же печальную роль, какую неизбежно сыграл бы в русской революции единый фронт меньшевиков с эсерами, если бы… если бы им не помешали большевики.
Мы говорим не о социалистической и коммунистической партиях в отдельности, потому что политически обе они отказались от самостоятельности в пользу Единого фронта. Раз две рабочие партии, жестоко конкурировавшие в прошлом, отказались критиковать друг друга и отвоевывать друг у друга сторонников, тем самым они перестали существовать как отдельные партии. Ссылка на сохранившиеся «принципиальные разногласия» не меняет дела. Раз принципиальные разногласия не проявляются откровенно и активно в такой ответственный момент, как ныне, то они тем самым политически перестают существовать; они похожи на клад, покоящийся на дне океана. Закончится ли совместная работа слиянием или нет, мы не предугадываем. Но для данного периода, имеющего решающее значение в судьбах Франции, Единый фронт действует как одна несовершенная партия, построенная на принципе федерации.
Чего хочет Единый фронт? Он до сих пор этого не сказал массам. Борьбы с фашизмом? Но Единый фронт до сих пор не разъяснил даже, как он думает бороться с фашизмом. К тому же чисто оборонительный блок против фашизма был бы, может быть, достаточен в том случае, если бы во всем остальном обе партии сохраняли полную самостоятельность. Но нет, мы имеем такой Единый фронт, который охватывает почти всю открытую деятельность обеих партий и исключает их взаимную борьбу за большинство пролетариата. Из этого положения надо сделать все выводы. Первый и важнейший из них: борьба за власть. Целью Единого фронта может быть лишь правительство Единого фронта, т. е. правительство социалистов и коммунистов, министерство Блюма-Кашена.
Это надо сказать открыто. Если Единый фронт берет себя всерьез, — а только при этом условии его возьмут всерьез народные массы, — он не может уклониться от лозунга завоевания власти. Какими средствами? Всеми средствами, какие ведут к цели.
Единый фронт не отказывается от парламентской борьбы. Что он пользуется парламентом прежде всего для того, чтобы раскрыть бессилие парламента и разъяснить народу, что нынешнее правительство имеет внепарламентскую базу и что опрокинуть его можно только могущественным движением масс.
Борьба за власть означает использование всех возможностей, какие открывает полупарламентарно-бонапартистский режим, чтобы опрокинуть этот режим революционным напором, чтобы заменить буржуазное государство рабочим государством.
Последние кантональные выборы дали рост социалистических и особенно коммунистических голосов. Сам по себе этот факт ничего не решает. Германская компартия накануне своего крушения имела несравненно более бурный приток голосов. Новые широкие слои угнетенных толкаются влево всей обстановкой, даже независимо от политики крайних партий. Французская коммунистическая партия выиграла больше голосов, ибо по традиции она, несмотря на нынешнюю свою консервативную политику, остается «крайней левой». Массы показывают этим свое стремление дать рабочим партиям толчок влево, ибо массы неизмеримо левее своих партий. О том же самом свидетельствуют и революционные настроения социалистической молодежи. Не надо забывать, что молодежь представляет собою чуткий барометр своего класса и его авангарда!
Если Единый фронт не выйдет из пассивности, или еще хуже, начнет недостойный роман с радикалами, «слева» от Единого фронта начнут усиливаться анархисты, анархо-синдикалисты и подобные им группировки политического распада. Одновременно усилится индифферентизм, предтеча катастрофы.
Зато с другой стороны, если Единый фронт, обеспечив свой тыл и свои фланги от фашистских бандитов, откроет широкое политическое наступление под лозунгом завоевания власти, он встретит такой могущественный отклик, который превзойдет самые оптимистические ожидания. Не понимать этого могут лишь опустошенные болтуны, для которых великие движения масс навсегда останутся книгой за семью печатями.
Не программа пассивности, а программа революции
Борьба за власть должна исходить из той основной идеи, что, если сопротивление против дальнейшего ухудшения положения масс на почве капитализма еще возможно, то никакое действительное улучшение их положения немыслимо без революционного вторжения в права капиталистической собственности. Политическая кампания Единого фронта должна опираться на хорошо разработанную переходную программу, т. е. систему мероприятий, которые — при рабочем и крестьянском правительстве — должны обеспечить переход от капитализма к социализму.*
* На содержании самой программы мы здесь не останавливаемся, отсылая читателей к нашей брошюре «Programme d'Action», которая представляет собой проект такой переходной программы. — Л.Т.
Но программа нужна не для успокоения совести, а для революционного действия. Какая цена программе, если она остается мертвым документом? Бельгийская рабочая партия приняла, например, широковещательный план де Мана со всякими «национализациями»; но какой от этого толк, если она не хочет ударить пальцем о палец для его осуществления? Программы фашизма фантастичны, лживы, демагогичны. Но фашизм ведет бешеную борьбу за власть. Социализм хочет выдвинуть самую научную программу; но ценность её будет равна нулю, если авангард пролетариата не развернет смелой борьбы за овладение государством. Социальный кризис в политическом выражении своем есть кризис власти. Старый хозяин общества — банкрот. Нужен новый хозяин.
Если революционный пролетариат не овладеет властью, ею неотвратимо овладеет фашизм!
Программа переходных требований для «средних классов» может, конечно, получить большое значение, если эта программа будет отвечать, с одной стороны, действительным нуждам средних классов, с другой — потребностям движения к социализму.* Но опять-таки, центр тяжести сейчас не в особой программе. Программ «средние классы» видали много. Им нужно доверие к тому, что программа будет выполнена. В тот момент, когда крестьянин скажет себе: «На этот раз рабочая партия, видимо, не отступит», — дело социализма будет выиграно.
* В «Ecole emancipée» т. Ж.Серрэ опубликовал интересный вопросник по поводу экономического положения разных слоёв крестьянства и их политических тенденций. Народные учителя могли бы стать незаменимыми агентами Единого фронта в деревне и сыграть в ближайший период историческую роль. Но для этого они должны выйти из своей скорлупы. Поистине, время неблагоприятно для маленьких экспериментов в маленьких лабораториях. Революционные учителя должны вступить в социалистическую партию, чтобы укрепить её революционное крыло и связать её с крестьянскими массами. Преступно упускать время! — Л.Т.
А для этого необходимо проявить на деле несокрушимую готовность сломить на нашем пути все препятствия.
Способы борьбы нет надобности изобретать: они даны всей историей мирового рабочего движения.
Концентрированная кампания рабочей печати, бьющей в одну точку; подлинно социалистические речи с парламентской трибуны не в качестве ручных депутатов, а в качестве вождей народа; использование всех избирательных кампаний с революционными целями; непрерывные митинги, куда массы приходят не просто послушать ораторов, а получить очередные лозунги и директивы; создание и укрепление рабочей милиции; умело организованные манифестации, сметающие с улиц реакционные банды; стачки протеста; открытая кампания за объединение и расширение рамок профсоюзов под знаком решительной классовой борьбы; упорные и хорошо рассчитанные действия для завоевания армии на сторону народа; более широкие стачки; более могущественные манифестации; всеобщая стачка трудящихся города и деревни; всеобщее наступление на бонапартистскую власть во имя власти рабочих и крестьян.
Для подготовки победы еще есть время. Фашизм еще не стал массовым движением. Неизбежный распад радикализма будет, однако, означать сужение базы под бонапартизмом, рост крайних лагерей и приближение развязки. Дело идет не о годах, а о месяцах. Срок этот, конечно, нигде не записан. Он зависит от борьбы живых сил, в первую очередь от политики пролетариата и его Единого фронта.
Потенциальные силы революции во много раз превосходят силы фашизма и всей вообще объединенной реакции. Скептиков, считающих, что дело погибло, надо немилосердно гнать из рабочих рядов. Низы жадно откликаются на каждое смелое слово, на каждый действительный революционный лозунг. Низы хотят борьбы.
Не умничанье парламентариев и журналистов, а законная и творческая ненависть угнетенных к угнетателям есть сейчас единственно прогрессивный фактор истории. Надо повернуться лицом к массам, к самым глубоким их слоям. Надо воззвать к их страстям и к их разуму. Надо отвергнуть ту фальшивую «осторожность», которая есть псевдоним трусости и которая на великих исторических поворотах равносильна предательству. Единый фронт должен взять своим девизом формулу Дантона: «Смелости, еще раз смелости, и опять смелости!» Правильно понять обстановку и сделать из неё все практические выводы, — смело, бесстрашно, до конца, — значит обеспечить победу социализма.
«Веритэ»
Конец октября 1934 г.