Афинским совам на Моховой.
Следующая статья, скромно подписанная инициалами «Н. Т.» была, по-видимому, единственной статьей Троцкого, опубликованной в газете Ленина в 1905 году. Поскольку участие Троцкого в «Новой Жизни» оказалось не на руку первым фальсификаторам истории ВКП(б), постольку юбилейное переиздание в 1925 году под редакцией М. С. Ольминского этой газеты за октябрь-ноябрь 1905 года не расшифровало имя автора статьи.
— Искра-Research.
«Новая Жизнь» № 11, 12 ноября 1905 г.
Совет Московского университета, вопреки требованиям огромной части студенчества, снова запер ворота на Моховой, приставив к ним стражу. В третий раз за два месяца совершил насилие над лучшей и благороднейшей молодежью. Ученые мужи не могли потерпеть превращения университета в арену и орудие политической борьбы. Они — жрецы науки, чистой святой науки, далекой от жизни и уличного шума — не могли допустить профанации. Они — друзья и братья студенчества — не могли перенести вида алой юношеской крови. Они — архивариусы и препараторы — не осмелились подвергнуть смертельной опасности чучела и коллекции университета. И не потерпели. Законопатили ватой уши, привыкшие ко всему прислушиваться, паклей — все входы и выходы опустелого здания. Они совершили великое дело и с гордостью озираются. Они не просто чиновники и мертвые люди. Нет, нет! Они борцы за свободу. «Борясь за свободу науки и академическую автономию», они «тем самым, служат свободе и прогрессу». Они понимают гражданскую добродетель и дух времени. Они великодушно признают за «каждым членом академической среды полное право принимать участие в общественной и политической жизни страны». Они посылали всепресмыкающиеся телеграммы, бегали к градоначальнику, они… Но довольно и этого. Разойдясь по квартирам, они заперли двери на цепь, облачились в халаты и с тихой радостью сказали себе: «Нет больше серьезной опасности для лиц, живущих в университетских зданиях». И крепко заснули…
Жрецы науки — я узнаю вас! Когда реакция залила своими мутными волнами страну, когда полицейский режим вырывал жертву за жертвой из рядов молодежи, вы умели только проповедовать смирение и покорность, дрожать за свою шкуру и беспомощно следовать указке участка. Когда пролетарская молодежь подняла открыто знамя борьбы с ненавистным самодержавным строем, а самодержавие ответило чудовищной мерой: отдачей студентов в солдаты, когда тысячи отважных и честных юношей беззаветно ринулись на бой с всесильным врагом, чтобы заплатить за свое воодушевление тюрьмой и ссылкой, вы, «борцы за свободу», обнаружили почти полное «гражданское» равнодушие. Когда в 1901 г студенты снова заволновались, вы не могли понять, что со студенчеством, поднявшимся рядом с пролетариатом, прошел первый вал революции. Вы не могли оценить громадного политического чутья молодежи. И ваше «оправдание» звучало как громкий укор, идущий из лагеря реакционеров. Вы говорите студентам:
«Вас запутывают, обманывают и намеренно ухудшают ваше и без того нелегкое положение… Вам устраивают сходки и на эти сходки приглашают людей, совершенно чуждых университетской жизни; частное явление университетской жизни стремятся раздуть в общий пожар. В вас будят страсти, сообщая вам ложные сведения, соблазняя вас мыслью, что в вашем деле принимают участие все учебные заведения и само общество, называя такие факты «грандиозными манифестациями»».
«…Университет становится злосчастной отдушиной, через которую люди всех рангов и сословий стараются пропустить свое неудовольствие»…
И вы просили их: «будьте тише воды»… Так боролись вы за свободу, т. е. так дискредитировали вы движение.
Когда рабочий пролетариат напоил улицы и площади городов густой кровью, когда сотни студентов пали жертвой разнузданной полиции и войск, когда революционный народ вырвал из рук деспотичной олигархии право народа на свободу, вы на время зашевелились. Вынесенные волной революции, не пролив ни одной капли вашей холодной крови, вы стали пользоваться дарованной вам пролетариатом свободой, лепетать жалкие слова о правовом порядке, науке, свободном университете. И только. Но вы остались тем, чем всегда были, — жалкими, эгоистичными буржуа, не выносящими дыхания народной свободы.
Когда молодежь открыла университетские здания для митингов, когда холодные стены впервые огласились горячей речью мужественного пролетариата, когда университет в первый раз стал служить делу просвещения, приобщая десятки тысяч народа к жгучим вопросам современности, освещая их с точки зрения величайших научных истин и самых жизненных партийных программ, когда университет впервые поднял факел настоящей свободы слова и убеждений, — вы не выдержали этой широкой волны народной жизни и стали гасить светоч свободы. Кровью своей, неустанной борьбой с правительством, организованной политической забастовкой студенчество, несмотря на все ваши проклятия по адресу «забастовщиков», оскорбительные в ваших глазах сравнения молодежи с бастующими рабочими, студенчество — да оно, опираясь на пролетариат — даровало вам автономию. И что вы сделали с ней? Вы обратили ее в орудие деспотической власти против студенчества и стали подавлять ею пролетарское движение.
И когда студенчество бросило вам заслуженное обвинение, что вы предали университет полиции и властям, что вы совершили насилие над молодежью, вы молча проглотили этот жесткий упрек. Вы не имели даже мужества принять вызов, украдкой парируя удары студенчества, даже не называя обвинителя по имени.
«Забудем слово забастовка, — говорили вы, совет Московского университета, четыре года тому назад, — и никогда не применим его в стенах университета».
И вы забыли ваше слово, чтобы превратить его в дело. Вы забастовали, когда это вам оказалось на руку.
Вы закрыли университет, чтобы предупредить кровопролитие. Так говорите вы. Но студенчество не нуждается в вашей опеке. Оно политически созрело, и, во всяком случае, зрелее вас, оно знает, чего хочет, оно знает, что нужно стране. И ваша «опека» так же гнетет их и мешает им, как опека земских начальников убивает крестьян. Если администрация грозила военной расправой со студенчеством, ваша обязанность была уведомить его об этом и предоставить полную свободу действий. Люди, умирающие на уличных баррикадах, сумеют постоять за себя и в здании университета. Да и может ли ваша опека предупредить кровопролитие? Ученые мужи, запершие университет, могли бы спасти студентов от предательских казачьих пуль со стороны манежа? Бросьте ваши притязания — вы бессильны.
Вы закрыли университет потому, что политика не совместима с наукой, университет — не арена политической борьбы. Но прочь ложь! Ваша наука никогда не была свободной от самой прозаической политики. В буржуазном строе «академическая» наука, наука чиновников министерства народного просвещения, работающих ради жалованья, чинов и общественного положения, была всегда грубо тенденциозной, грубо буржуазной и защищала интересы господствующих классов. Вы, ученые, должны же знать Менгера:
«Всякая сильная политическая власть надолго подрывает независимость ученых в тех научных отраслях, где затрагиваются ее интересы. Так, самодержавная или полусамодержавная монархия самым решительным образом оказывает влияние на науку истории, права, государствоведения; так, могущественная церковь делает невозможным объективную философию или естествознание».
И Менгер с полным правом мог утверждать: ученые пишут в защиту властвующего; если «знание есть сила», то так же верно, что «власть есть наука» (Macht ist Wissenschaft).
Эти слова ни к кому так не применимы, как к вам. Десятки лет вы, деятели академии, были оплотом самодержавного строя и носителями его идеалов. Все сильное и независимое изгонялось из университета; оставались покладистые «люди порядка», готовые целовать руку, которая их душила, а вновь пролезали протекциями и связями бездарности, креатуры, низкопоклонники. Из университетской науки был выбит всякий вольный дух, и вы прекрасно уживались в этой затхлой атмосфере полицейщины. Ваши курсы и лекции, ваши истории с диспутами и кафедрами — позорный памятник этого пресмыкательства. Ваше бездействие, как и ваша деятельность были актами политическими, актами партийными, достойными той среды, откуда выходят деятели Союза русских людей и бесцветные либералы. Ваши политические идеалы расположились между этими двумя полюсами, и ваши действия тяготели к центру — к благожелательному консерватизму и консервативной благожелательности.
Партийные деятели партийной науки, вы обратили и университет в арену и оружие политической борьбы. Между вами и студенчеством в отношении к политике нет и не было никакой принципиальной разницы. Вы и студенты — каждый по-своему — старались сделать университет проводником своих политических идеалов. Даже больше: вы, как представители академической власти — полицейской и духовной, вы пользовались для своих целей университетом как учреждением, тогда как студенты — одними стенами не ваших университетских зданий. Но политический характер действий ваших и студенчества вне сомнения. Когда партийное студенчество организовало в стенах университета грандиозные митинги, на которых с шумными приветствиями встречались яркие лозунги социал-демократической программы, вы, в противовес, предложили свои услуги для устройства политических бесед и собраний, где вы бы с вашей точки зрения истолковывали советы и предлагали студенчеству свою тактику. Весь смысл борьбы между вами и студенчеством вскрыт.
Это борьба умеренных партий с крайними, консерваторов, слегка орошенных жижицей либерализма, — с социалистами и радикалами, борьба бюрократического мещанства с пролетариатом и демократией, борьба тактики «применительно к подлости» с тактикой революционной. Вы не надеялись устоять против напора революционных сил в открытом бою, в свободном состязании, и вы закрыли университет. Вам ненавистна демократия и демократическая свобода. Милостью студенчества получив автономию, вы отбиваетесь теперь от притязаний демократии, в лице студенчества, на участие в академическом правительстве, — и вы закрыли университет.
Вы испугались широкого народного движения, озаренного светочем истинного знания, одухотворенного жаждой счастия и героизмом, — и вы закрыли университеты. Вы должны были так поступить — так действует теперь вся буржуазия.
Университеты, думы, биржи, земства — вы все всполошились, вы все ненавидите демократию потому, что боитесь потерять свою власть и свои привилегии, и каждый из вас кладет палку под колесницу победоносной революции. Вы забили тревогу потому, что демократическая свобода грозит диктатурой пролетариата, и вы подняли истрепанное знамя реакции. Закрытый университет — это вехи того же контр-революционного течения буржуазии против пролетариата, как и резолюции городских дум против милиции, земства — о сочувствии правительству Витте, биржевых и фабрикантских собраний — о подавлении пролетариата военной силой.
Жрецы науки — вас скоро узнает Охотный ряд и крепко пожмет ваши руки. А пока не мешайте им! Они спят! Совы из Афин бодрствуют только по ночам.
Н. Т.