Социал-демократия и революция.
Этот № «Начала» явился апогеем в жизни газеты. Ведущей статьей (этой статьей) было заявление Троцкого о перспективах социал-демократии: «Непрерывная революция становится для пролетариата законом классового самосохранения», пролетариат у власти переходит к программе-максимум. На второй странице газеты Парвус поместил статью «Ход революции», в которой он выдвигает мысль о завоевании пролетариатом власти в революционном правительстве. В подвале этой же страницы помещен перевод статьи известного германского социал-демократа, Франца Меринга «Непрерывная революция». Идеи «перманентной революции», которые Мартов и его друзья высмеивали в конце марта в «Искре», казалось, завоевали редакцию этой ведущей социалистической газеты России.
— Искра-Research.
«Начало», № 10,
25 ноября 1905 г.
Русская социал-демократия стоит сейчас в центре общего внимания. И она заняла это место по праву.
Либерализм видит в её действиях опасность для «свободы» и «порядка». Реакция видит в ней угрозу своему существованию. И оба правы. Вчера мы были подпольным кружком. Полиция уделяла нам, правда, гораздо больше внимания, чем это было в наших интересах, — но работа полиции по существу была направлена на то, чтобы истребить подпольных «заговорщиков». Демократическая интеллигенция, не верившая в революционное будущее пролетариата, боролась с нами только, как с представителями враждебной ей идеологии. Сегодня положение резко изменилось. Социал-демократия поднялась во весь свой рост. Она руководит пролетариатом, который стоит в центре революционных событий. Это ставит социал-демократию в центре враждебного внимания всей прессы: реакционной,. консервативной и либеральной.
Еще вчера нас упрекали с разных сторон в том, что мы переносим европейскую доктрину и европейскую тактику в самобытные русские условия. Сегодня нам кричат в сто голосов, что мы не имеем права на почетное имя, которое носим, потому что наша тактика не имеет ничего общего с тактикой европейской социал-демократии.
Г. Струве, пользующийся по этим вопросам авторитетом в буржуазных рядах, как перебежчик из марксистского лагеря, категорически заявляет, что российская социал-демократия представляет собою простую «помесь анархизма с якобинизмом».
Ссылаясь на г. Струве, «Новое Время», которое теперь солидарно с ним по всем основным вопросам политики, убежденно заявляет, что социал-демократия «в своем подлинном, немецком виде — это не только терпимая, но может быть самая почтенная из германских партий». По сведениям газеты и в России существует группа этой «честной и мирной социал-демократии». Но ее оттирает группа анархистов, «натянувших на себя честный немецкий мундир».
Таинственные «марксисты», притаившиеся на запятках конституционно-демократической газ. «Наша Жизнь», не отстают от общего хора и обвиняют нас в социал-революционном авантюризме. Буржуазная газета считает, что вся доктрина «эволюционного» марксизма восстает против нашего стремления «одним ударом покончить и с самодержавием и с капитализмом». Социал-демократия могла бы, по мнению «Нашей Жизни», сыграть огромную роль: «Пролетариат проникнут доверием к ней и готов вручить ей свою судьбу». Интеллигенция сочувствует социал-демократическим идеалам. Демократическая буржуазия пошла бы за интеллигенцией. социал-демократия стала бы во главе и могла бы повести нацию к победе. Но для этого необходима та тактика «концентрации» всех демократических сил, какой якобы придерживается германская социал-демократия. Вместо этого русская социал-демократия изолирует пролетариат, делает его одиноким и тем роет могилу демократии.
Для нас нет ничего удивительного в том, что националистическое «Новое Время» возмущено нашим отступлением от «честного» немецкого образца.
Реакционное скудоумие никогда не шло дальше противопоставления «анархических» социалистов своей страны «патриотическим» социалистам других стран. Когда правительству буржуазной республики нужно прибегнуть к репрессии против антимилитаристской агитации социалистов, оно неизменно ссылается в свое оправдание на «патриотических» и преданных родине социалистов Германии.
Хотя князь Бюлов запрещает агитационную поездку Жореса в Берлин, он, тем не менее, считает для себя долгом канцлерской мудрости противопоставлять Бебеля и других «не ведающих отечества» социал-демократов таким французским социалистам высшего «государственного» стиля, как Жорес. Что же удивительного, если нововременская рептилия, которая десятки лет служила царскому правительству, не пропускавшему через границу ни одного европейского социалистического слова, теперь, чтобы уничтожить нашу партию, противопоставляет нашему якобинству мудрость и политическое благочестие наших европейских товарищей. Что же удивительного, если вся реакционная пресса одновременно — и сочувствует покаянным псалмам г. Гапона, который с самоуверенностью неуча обвиняет нас в перенесении европейских теорий в чуждые им условия русской самобытности, и в то же время аплодирует либерально-прокурорской речи Струве о нашем анархическом отречении от европейского образца.
Вполне понятно и то, что г. Струве, потерявший всякое чувство приличия в погоне за почетным положением официоза, предусмотрительно развязывает себе руки для репрессий против социал-демократии, — и петербургский прокурор только обнаруживает служебный смысл, когда почтительно цитирует в обвинительной речи по делу «Боевой Организации» своего будущего патрона.
Мы, поэтому пройдем мимо площадных вылазок реакции, и остановимся лишь на недоумениях «эволюционных» марксистов из «Нашей Жизни».
Конечная цель, которая стоит перед германской социал-демократией — завоевание государственной власти пролетариатом. Такова же и наша конечная цель. Путь, по которому идет братская партия в Германии, — развитие классового сознания рабочих масс, их объединение в одну социально-революционную силу. Точно таков же и наш путь. Как партия пролетариата, борющегося за классовую диктатуру, мы совершенно несходны и несродны со всеми буржуазными партиями, от правых и до самых левых, — и в то же время мы плоть от плоти международной социал-демократии и кость от ее костей. И тем не менее наша тактика так же отличается от тактики германской социал-демократии, как период реакции от периода революции. Сорок лет развития пролетарской партии в Германии были эпохой напряженной буржуазной реакции. В [18]71 году была разгромлена пролетарская коммуна в Париже, красное знамя было сорвано буржуазными вандалами, прусская каска, символ тупого и чванного милитаризма, воцарилась безраздельно, окропленная кровью коммунаров и униженная Пруссией Третья Республика Франции вступила в союз с царской Россией. Буржуазия, имеющая в своем прошлом Великую Революцию, взяла на содержание азиатский абсолютизм, в котором она с полным правом видела подходящую фигуру на роль будочника мировой реакции. Капитализм делал свои «мирные» завоевания — на костях несчетных бесшумно гибнущих жертв; буржуазная демократия сама перестала интересоваться своим существованием; революционные традиции, завещанные безвременно погибшим [18]48 годом, были предательски забыты, — угар капиталистической наживы и буржуазного шовинизма густыми клубами заполнял политическую атмосферу Европы.
В этой удушливой непроницаемой атмосфере реакция слагалась и росла германская социал-демократия. Без опыта политически организованной классовой борьбы пролетариата в прошлом, без прямых революционных традиций, она с изумительной настойчивостью подвигалась вперед, камень за камнем складывая то превосходное здание партийной демократии, которым ныне так гордится международный социализм.
Русский пролетариат все свои политические шаги делал «сверх-правовым» путем. Фетишизм «законности» меньше всего мог завладеть его душой в пройденной им политической школе.
Наоборот, самодержавие, представ перед пролетариатом, как воплощение тупой, откровенно-насильнической государственности, сразу внедрило в него убеждение в том, что кодифицированное «право» — это оковы, которые господствующая сила налагает на силу, стремящуюся к господству. Революционные методы борьбы показали пролетариату все преимущества непосредственного «сверх-правового», революционного соразмерения сил.
В то время, как социал-демократия красной, пролетарской Саксонии тщетно протестует из года в год в рамках парламентской тактики против трехклассовой системы выборов, пролетариат «крестьянской» России одним революционным ударом отбрасывает в мусорную кучу основной закон о Государственной Думе. Благодаря революционному характеру периода, пролетариат России может быть сейчас ближе к осуществлению восьмичасового рабочего дня, чем пролетариат Англии с ее могучими тред-юнионами.
Рабочие овладели методом революции, и они добровольно не выпустят его из своих рук. Коренные требования рабочего класса социал-демократия сделала лозунгом революции, — и этим она обогатила революцию всей классовой энергией пролетариата.
В чем могла бы выразиться при таких условиях тактика «концентрации» демократических сил? Либо пролетариат должен отказаться от своих классовых требований, либо — что по существу одно и то же — от самостоятельной тактики. Если демократическая «концентрация» не простой оборот речи, то она означает приспособление тактики пролетариата к поведению буржуазной демократии. Но это вернуло бы нас на полстолетия назад.
В прусской и в австрийской революциях имела место политическая «концентрация» в духе демократов из «Нашей Жизни». Наперекор логике классовой борьбы, революционная демократия стремилась объединить пролетариат и буржуазию. Лассаль призывал рабочих во имя единства отказаться от республиканских требований. Но демократия, пытавшаяся связать расколотую нацию демократической идеологией, оказалась неспособной — ни тащить вперед либеральную буржуазию, ни наложить запрет на классовый инстинкт пролетариата. Неоформленные классовые трения обессиливали тактику «концентрации»; в то же время политическая зависимость пролетариата лишала его возможности использовать свою классовую силу для самостоятельной организации революции. Героический пролетариат Вены разбил монархию в открытом бою. Но буржуазия не хотела республиканских плодов этой победы, демократии они были не по плечу, а пролетариат не был достаточно подготовлен, чтобы самостоятельно протянуть за ними руку.
Классовое расчленение буржуазной нации зашло у нас неизмеримо дальше, чем в Пруссии и в Австрии в 1848 г. Наша либеральная буржуазия выступает контрреволюционно еще до революционной кульминации. Наша интеллигентная демократия каждый раз в критические моменты только демонстрирует свое бессилие. Крестьянство представляет собою в целом мятежную стихию, — оно сможет быть поставлено на службу революции лишь той силой, которая возьмет в свои руки государственную власть.
Остается пролетариат.
Страшная сила сопротивления, проявленная абсолютизмом, еще более усиливает развитую нашей революцией, доселе невиданную в истории планомерность. Преодолевая могучее сопротивление самодержавного государства и сознательную косность буржуазии, рабочий класс России развился в организованную боевую силу, каких еще не знало прошлое. Нет такого этапа в буржуазной революции, на котором могла бы успокоиться эта боевая сила, гонимая вперед стальной логикой классовых интересов. Непрерывная революция становится для пролетариата законом классового самосохранения.
Авангардное положение рабочего класса в революционной борьбе; связь, которая устанавливается непосредственно между ним и революционной деревней; обаяние, которым он подчиняет себе армию, — все это неизбежно толкает его к власти. Полная победа революции означает победу пролетариата.
Эта последняя, в свою очередь, означает дальнейшую непрерывность революции. Пролетариат осуществляет основные задачи демократии, — и логика его непосредственной борьбы за упрочение политического господства ставит перед ним в известный момент чисто-социалистические проблемы. Между минимальной и максимальной программой устанавливается революционная непрерывность. Это не один «удар», это не день и не месяц, это целая историческая эпоха. Было бы нелепостью заранее учитывать ее продолжительность.
Н. Троцкий.
«Начало», № 10 (ведущая статья подписана Троцким).